Текст книги "Пустыня смерти"

Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Часть III

1

В четвертую ночь, которая впервые после ухода из Сан-Саба выдалась теплой, чему обрадовались и рейнджеры, и солдаты, пропали лошадь Салазара и оба осла. На ослах находилась большая часть продовольствия и весь фураж. Бивак разбили поздно и из вьюков взяли лишь самое необходимое для ужина, главным образом, кукурузные лепешки и немного вяленого мяса.

Капитан Салазар привязал лошадь совсем рядом с местом своего ночлега и, пока спал, все время держал поводья в руках. За ночь он поворачивался и просыпался несколько раз и видел, что лошадь цела. Но когда проснулся перед самым рассветом, в руке у него оказались лишь перерезанные поводья, а лошадь исчезла.

– А я считал, что индейцы здесь не появятся, как вы обещали, – раздраженно заметил Длинноногий.

Беспечность мексиканцев сильно удивила его – они даже не выставили никакой охраны. Когда объявили привал, пешие солдаты так и повалились спать там, где стояли: они думать ни о чем не хотели, только бы поскорее лечь и отдохнуть. Техасцы тоже легли спать, но руки у них были связаны, так что о сторожевых постах и говорить не приходилось, да это и не входило в их обязанности.

Капитан Салазар насупился и молчал, шокированный произошедшим и вытекающими из всего этого последствиями. Он долго смотрел, вытаращив глаза, на иссушенную равнину, словно надеясь разглядеть там пропавшую лошадь и ослов, мирно щиплющих травку. Но видел одну лишь бесплодную песчаную землю и восходящее на востоке солнце.

Длинноногий вынужден был повторить свое утверждение:

– Полагаю, что вашу лошадь увели те самые индейцы, которые не появляются здесь, – произнес он.

– Да, это Гомес украл мою лошадь, – согласился Салазар. – Он не знает отдыха и в своих родных местах ничего не боится. Никто иной на такое не осмелился бы.

– А поводья, которые он перерезал, лежали, между прочим, всего в трех футах от вашего горла, – подчеркнул Длинноногий. – Если бы захотел, он запросто поступил бы так же и с вашим горлом.

Капитан Салазар посмотрел на концы поводьев. Длинноногий прав: Гомес мог бы легко перерезать ему горло.

– Верно, если бы захотел, – подтвердил Салазар, – но здесь он потрудился ради спортивного интереса. Ну что ж, нужно двигаться дальше.

В полдень теплый воздух сменился на холодный – снова задул северный ветер.

– Боже мой, как же мне не хочется вновь мерзнуть, – захныкал Джонни Картидж. – Я даже не возражал бы умереть, лишь бы было тепло.

Его опять обуял страх.

– Хватит тебе ныть, это легкий ветерок подул, – успокаивал его Верзила Билл. – Я тебя уже нес на руках и еще понесу, если понадобится.

– Нет, Билл, не понесешь, не сможешь же ты нести меня сотню миль, – продолжал хныкать Джонни, но ветер уже завыл у них за спиной, так что его причитаний никто не услышал.

Калл шагал между Матильдой и Гасом – он все еще не мог твердо держаться на ногах, к тому же на него временами накатывали приступы лихорадки и тогда в глазах все плыло и кружилось. Из всех техасцев руки не связали лишь Матильде. Она все больше нравилась капитану Салазару и время от времени принимала от него приглашение перекинуться в картишки. С пленными он не снисходил до панибратства и в карты с ними не играл, а мексиканские солдатики были слишком молоды и хорошо играть в карты не умели. Один старый охотник на медведей как-то научил Салазара подкидному дураку – вот этой игрой они и развлекались с Матильдой Джейн.

Они шли вперед, подгоняемые в спины холодным северным ветром. Гас оглянулся – эту привычку он приобрел после встречи с медведем-гризли и рассказа Длинноногого про того малого, которого задрал медведь во время рыбалки. Умение медведей бесшумно подкрадываться к жертве вызывало у него тревогу.

Оглянувшись через плечо, он уловил нечто тревожное – к ним стремительно неслось что-то огромное и коричневое. Это огромное было пока довольно далеко – он мог различить лишь саму массу, но цвет ее был определенно коричневым, тот самый цвет, который присущ медведям-гризли.

– Капитан, ружья к бою! – в ужасе закричал он. – За нами гонится медведь!

Ему поверили, никто четко не различал, что такое движется к ним, видели только, что мчится довольно быстро. Салазар сразу же развернул цепь солдат и приказал приготовиться к стрельбе.

– Разрешите уж мне, капитан, пострелять из мушкета, – попросил Длинноногий. – Ваши мальчишки так перепуганы, что, думается, половина из них вообще не попадет в цель.

– Я тоже так думаю, – ответил Салазар.

Он подошел к ближайшему солдату и отобрал у него мушкет. Затем вернулся к Длинноногому, развязал ему руки и вручил оружие.

– В последний раз, когда я передал техасцу оружие, он разрядил его в меня, – напомнил Салазар. – Пожалуйста, мистер Уэллейс, будьте благородны. Стреляйте в медведя. Если убьем его, у нас хватит еды на весь переход по Пустыне смерти.

Но тут Гас увидел нечто такое, что встревожило его еще сильнее – медведь вдруг взмыл высоко в воздух. Он, похоже, пролетел в воздухе несколько ярдов, а затем приземлился.

– Боже милостивый! Он еще и летает, – пробормотал Гас.

Не успел он договорить, как огромная масса взлетела опять – весь отряд оцепенел в ужасе, даже Длинноногий. Он на своем веку наслушался немало всяких рассказов про медведей, но никто еще не говорил, что гризли умеют летать. Он встал на одно колено и тщательно прицелился из мушкета, хотя медведь – если это был медведь – все еще находился довольно далеко от них.

Кое-кто из мексиканских солдат-мальчишек с перепугу начал стрелять, когда мчащаяся коричневая масса находилась еще ярдах в двухстах от них. Салазар не на шутку рассердился. Ветер поднял пыль с земли, и видимость заметно ухудшилась.

– Не стрелять, пока не отдам команду! – крикнул он. – Если начнете палить сейчас, то, когда медведь подскочит ближе, у вас не останется пуль, и он сожрет вас.

– А я берегу пули, – заметил Длинноногий. – Хочу влепить ему заряд прямо между глаз – только так можно уложить наверняка этого зверя.

В этот момент несущаяся коричневая масса натолкнулась на выступающие из земли камни и высоко взметнулась в воздух, даже выше поднятой ветром пыли. Длинноногий четко увидел летящий предмет и сразу же опустил ружье.

– Ребята, это Гомес нас пугает, – принялся успокаивать он солдат. – Это не медведь, а растение такое – перекати-поле называется.

Салазар почувствовал глухое раздражение.

– Семеро из вас стреляли, а перекати-поле все продолжает катиться, – в сердцах принялся ругать он солдат.

– А почему оно огромное такое, все равно как целый дом? – удивился Гас.

Он и вообразить не мог, что растение может вырасти до таких гигантских размеров. Оно помчалось совершенно случайно, под напором ветра, крутясь и переворачиваясь, со скоростью хорошего бегуна. Кое-где оно натыкалось на бугорок или на камень и тогда взмывало вверх. Вскоре оно улетело вперед, на юг, а затем исчезло во взметнувшемся облаке пыли,

– Давайте больше не вести трепа про разных там медведей, – предупредил Салазар, глядя на Гаса.

Они выступили в поход рано утром, без запаса продовольствия. В Сан-Саба они получили пустые тыквы, в которых можно хранить воду – кое-кто уже успел выпить ее, а в других еще осталось немного. Температура воздуха резко упала, солдатам и рейнджерам хотелось погреться у костров, но топлива не было, если не считать веток жалких кустиков. Техасцы собрали хвороста достаточно, чтобы разжечь небольшой костер, и уже намеревались было запалить его, но Салазар не позволил.

– Огонь ночью не зажигать, – распорядился он.

– Почему нельзя? – спросил Гас. – Я хотел бы погреть пальцы.

– А потому, что если мы разожжем костер, то его увидит Гомес, который следит за нами, – объяснил Салазар.

– С чего бы ему следить за нами? – удивился Длинноногий. – Он и так увел у нас ослов и с ними почти все наше продовольствие.

– Может, он следит за нами, чтобы поубивать нас всех, – предположил Салазар.

– Он мог убить нас еще минувшей ночью, но не сделал этого, – взорвался Длинноногий. – Зачем ему плестись за нами весь день, чтобы совершить то, что вполне мог он проделать накануне? – спросил Длинноногий.

– А потому, сеньор, что он апач, – стал объяснять Салазар. – На нас он совсем не похож. Может, он и ушел домой – не знаю. Но сегодня ночью костры жечь я не разрешаю.

В полночь холод стал таким нестерпимым, что люди были вынуждены сгрудиться в тесные кучки и согревать друг друга. И даже, сбиваясь в кучки, они мерзли так, что кое-кто не мог стоять на ногах. Джонни Картидж так и не сумел преодолеть страх. Он все старался припомнить солнечные теплые дни на юге в Техасе, а в голову лезли лишь картины белоснежной слякоти, в которой он чуть было не отдал душу всего несколько дней назад. Тогда он покрепче прижался к Верзиле Биллу и почувствовал, как трясется и дрожит его приятель.

Тот спал и во сне дрожал, как одержимый, с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание и повисало белым облачком в холодном воздухе. Джонни хотелось разбудить Билла, своего напарника, товарища. Билл рисковал жизнью, чтобы найти Джонни и принести к рейнджерам в ту ужасную снежную бурю. Опять был холод и Джонни хотел, чтобы Билл понял, для чего ему надо проснуться. Он объяснит Биллу, что намеревается сделать с перочинным ножиком, который вынул из своего кармана. Ему было бы легче провести тяжелую ночь вместе со старшим и самым лучшим другом.

Джонни Картидж начал трястись от холода еще сильнее, нежели Билл, к которому он прижимался. Он дрожал так, что едва удерживал нож в руках и не мог открыть лезвие. Он испугался, что выронит ножик, и у него не хватит сил найти его в такую морозную ночь. Будить друга было жаль – он так устал после длительного и трудного перехода, но Джонни нуждался в его помощи. От отчаяния он тихонько заплакал. Ему расхотелось жить, все его надежды рухнули, но умереть без помощи друг он не мог.

На бескрайней равнине царила мертвая тишина, слышалось лишь тяжелое дыхание вымотавшихся людей, спавших вокруг. В темноте чуть проглядывались белые пятнышки – пар от дыхания его товарищей. У Джонни от холода ужасно болела искалеченная нога – в ступне все время что-то подергивало; хотя всю ступню он от холода не ощущал, но подергивание, регулярное, как часы, все время чувствовал.

– Проклятая нога, – шептал он. – Вот проклятая.

Он открыл перочинный ножик и приложил лезвие к горлу, но оно оказалось таким холодным, что он непроизвольно отдернул его. От осознания своего бессилия, невозможности всадить в горло холодное лезвие, Джонни начал всхлипывать. Стало быть, он обречен замерзать, потому что рейнджеры не дадут ему зарезаться, а заставят двигаться и дальше. Они не поймут, что ему не хочется больше жить.

Джонни снова приложил ножик к горлу и опять отдернул его. Острое лезвие оставило на коже порез, от холода рану стало жечь, словно к горлу приложили раскаленное клеймо. Джонни потихоньку отодвинулся от Верзилы Билла всего на дюйм, потом еще на дюйм. Медленно, сначала по дюйму, а потом по футу, он выползал из тесной кучи рейнджеров, стараясь никого не разбудить. И лишь когда выполз окончательно, быстро покатился по промерзшей земле.

Из всех техасцев не спала одна Матильда Робертс. По ночам она обычно укладывалась между двумя парнями, так, чтобы Калл согревал о ее бок свою израненную спину, а Гас лежал с другого ее бока, прижимаясь как можно плотнее. Оба парня спали, а она нет.

Она заметила Джонни Картиджа – тот полз прямо к ней. Он почувствовал ее пристальный взгляд и захотел взглянуть на нее хоть на секунду. Видел же лишь ее смутные очертания, но не само лицо. Она тоже не различала его четко, но все равно догадалась, кто это ползет и куда направляется.

Джонни приостановился. В кромешной темноте они посмотрели друг на друга. Матильда хотела что-то шепнуть, но передумала – все равно Джонни Картидж ее не услышит. Тогда она тоже выползла и взяла его за руку. Она услышала его всхлипывания; он на долю секунды дотронулся до ее руки и пополз дальше. «Ох, Джонни», – шепнула она, но не стала его останавливать. После смерти Чадраша всю свою заботу она перенесла на Гаса и Калла – первый был дурень, а второй – весь израненный. Забота эта отнимала у нее все силы, требовала чрезвычайного напряжения, чтобы помочь им благополучно пройти по пустыне. Но если ей взять на свое попечение еще и Джонни Картиджа, троих она не потянет. Даже Верзила Билл и тот не мог спасти друга – для этого надо было пожертвовать своей жизнью. Если холод не убьет Джонни, его сломают и раздавят камни пустыни. Если он твердо настроился покончить с собой, то ему нельзя мешать, и она это понимала. Его шансы на выживание ничтожны, а может, их и совсем нет, переносить и дальше страдания он больше не может.

И даже понимая все это, она с болью душевной слышала, как царапает по каменистой почве искалеченная нога Джонни, когда он удалялся в ледяную ночь. Но скребущий звук становился все тише и тише, а вскоре она вообще ничего не слышала, кроме сопения и дыхания двух парней, лежавших рядом с ней. С того самого дня, как Калеб Кобб ударил Калла по ногам прикладом тяжелого мушкета, тот стал хромать почти так же, как и бедный Джонни. Вероятно, у него где-то в ступне раздробились косточки, но он молод и переломы вскоре срастутся.

Джонни Картидж полз до тех пор, пока не счел что удалился от лагерной стоянки ярдов на двести. Переползая по замерзшей почве, он порвал одну брючину и исцарапал колени. Длинноногий как-то говорил ему, что когда человек замерзает, то перед самым концом чувствует, как по всему телу разливается тепло. Когда он посчитал, что отполз от лагеря на порядочное расстояние и его не найдут, даже если Верзила Билл проснется, хватится и отправится на поиски, он остановился и сел, весь дрожа от холода. Он сидел и ждал, когда придет тепло – тогда он заснет и умрет во сне; он уже намерзся достаточно и приготовился ощущать долгожданное тепло, а оно не возникало – лишь по-прежнему чувствовался жуткий холод, проникающий до костей и замораживающий его легкие, печень и даже сердце.

Безумно желая тепла, он снова открыл лезвие перочинного ножа и крепко сжал его в кулаке, намереваясь перерезать яремную вену на шее. Но перехватывая нож покрепче в заледеневшей ладони, он случайно взглянул наверх и увидел какую-то тень, промелькнувшую на фоне ярко блестевших звезд. Кто-то был здесь, Джонни почуял это всем своим нутром, но видеть не мог. Не успел он ничего сообразить, как перед ним возник Гомес. Наконец-то Джонни Картидж ощутил долгожданное тепло – тепло крови, обильно льющейся из его горла на грудь и капающей на замерзшие руки. Какое-то мгновение он был даже благодарен за содеянное: кто бы там ни был между ним и холодными звездами, он взял на себя трудную задачу. Затем Джонни обмяк и завалился набок, а тень нависла над ним и спустила с него штаны. И еще до того, как Гомес нанес другой удар ножом, одноглазый Джонни Картидж уже перестал ощущать холод и чувствовать боль от ножа, вырезающего его половые органы. «Ох, Билл», – лишь эта мысль промелькнула у него в голове – и все кончилось.

Гомес обтер нож о штанину Джонни Картиджа и бесшумно покрался к лагерной стоянке мексиканцев. Находясь еще на значительном расстоянии от лагеря, он услышал мирное похрапывание многих людей. Он задумал убить дрожащих от холода мексиканских часовых и забрать их ружья, но когда понял, что большая женщина не спит, изменил свое решение. Ему не хотелось, чтобы большая женщина догадалась о его присутствии. В предыдущую ночь, отдыхая в маленькой пещере, он увидел змею, хотя в такие холода змеи не ползают. Хуже того, позднее, уже в полночь, он услышал уханье совы, хотя совы в этих местах вообще не водятся. Он сразу догадался, что это, должно быть, большая женщина бледнолицых накликала змею и старую сову в места, где их отродясь не бывало. И он понял, что большая женщина – настоящая колдунья, поскольку только ведьма осмелится пройти по этим местам с такой оравой мужиков.

Гомес знал также, что большая женщина принадлежала Медвежьему Хвосту, а Медвежий Хвост был великим человеком, может, даже шаманом. Гомес сразу же ушел от лагеря подальше – он не хотел, чтобы колдунья узнала, что он был здесь. Если она узнает, то может снова призвать сову, а когда услышишь уханье совы дважды – непременно умрешь.

Гомес обошел лагерную стоянку и удалился на несколько миль от нее, туда, где ждали два его сына Один из них обнаружил днем волчье логово, они поймали волчат, развели костер и зажарили их. Гомесу захотелось отведать волчонка – его мясо придает хитрости и защитит от совы и колдуньи, той большой женщины, которая отправилась в путь вместе с Медвежьим Хвостом.

2

Верзила Билл Колеман чуть с ума не сошел, когда понял, что Джонни Картидж ночью ушел от него. Он считал себя виновным в том, что не уследил за другом.

– Думаю, он просто отправился походить, чтобы хоть немного согреться, – сначала говорил он. – Мне следовало бы греть его получше, но без огня что я мог сделать?

Длинноногий же не думал, что Джонни Картидж пошел ночью всего лишь прогуляться, чтобы согреть озябшие ноги, да и капитан Салазар тоже так не считал. Они заметили, что в нескольких сотнях ярдов к востоку от них в небе кружат четыре ястреба-канюка.

– Билл, он ушел умирать – ему осточертело мерзнуть, – сказала Матильда, прежде чем Гас и другие выложили свои соображения по поводу летающих канюков. В тот день было еще холоднее, нежели в предыдущий. И рейнджеры, и мексиканцы – все здорово мерзли.

Салазар разрешил техасцам сжечь жалкие остатки топлива, но на маленьком огоньке нельзя было даже сварить немного кофе. Огонек затух, единственным источником тепла теперь у них осталось собственное дыхание – люди столпились в кружок и дули себе на ладони.

Увидев канюков, Верзила Билл сразу понял, что это значит, и его пришлось удерживать силой, чтобы он не помчался хоронить своего друга.

– Билл, ястребы уже вьются над ним, – уговаривал его Длинноногий. – Так или иначе, у нас нет ничего такого, с помощью чего мы можем похоронить его. Мы с Гасом сходим и посмотрим, что там произошло.

– Ладно, отправляйтесь и посмотрите, – разрешил Салазар. – Но торопитесь. Долго ждать мы не можем.

Увидев растерзанное тело Джонни Картиджа, Гас отвернулся. Длинноногий же, наоборот, отпугнув канюков, подошел поближе и стал пристально рассматривать труп. То, что он увидел, его не обрадовало. Горло у Джонни оказалось перерезанным, а половые органы отрезаны напрочь. Конечно же, не канюки перерезали ему горло и не они кастрировали его. Длинноногий обошел тело вокруг, надеясь отыскать следы – что-то такое, что позволило бы ему прикинуть силу вероятного противника. Если здесь побывало несколько апачей – это одно дело. Тогда это значило бы, что отныне никто из них не может спать спокойно, пока они находятся на землях апачей. Но если Гомес настолько обнаглел и самоуверен, что не боится подходить к лагерю в одиночку, воровать лошадей и ослов и убивать рейнджеров или солдат, тогда им противостоит кто-то не менее могучий и коварный, чем Бизоний Горб, кто-то такой, кого они, по всей видимости, одолеть не смогут.

Пока Гас стоял, отвернувшись и стараясь удержаться от рвоты, Длинноногому припомнился его сон, приснившийся, когда они стояли биваком на берегу Пекоса. Ему снились тогда Бизоний Горб и Гомес, едущие рядом верхом и договаривающиеся о совместной войне против всех, стоящих на их пути – мексиканцев или белолицых. И вот теперь этот сон стал своеобразной явью, хотя эти два индейских вождя и разделены пространством в сотни миль и, возможно, так никогда и не встретятся.

Бизоний Горб уже поубивал немало рейнджеров там, в прериях, а вот теперь Гомес режет их здесь, в пустыне Нью-Мексико. Если эти два вождя племен команчей и апачей когда-нибудь объединят свои силы, то разрозненные отрядики мексиканцев и техасцев, забредшие в глубь холодной пустыни, никогда не обретут шансов на победу. И техасцы, и мексиканцы будут лишь проливать кровь зазря, как этот одноглазый бедолага Джонни Картидж, валяющийся с перерезанным горлом и вырезанными половыми органами на потеху индейцам.

Длинноногий посмотрел на огромную бесплодную равнину, надеясь заметить хоть какой-нибудь признак, подсказывающий, где скрываются апачи, – волка, птицу, бегущую лань, хоть что-нибудь. Но равнина была абсолютно пустынна, лишь серые облака нависали над ней.

Гас Маккрае все же опустился на колени – несмотря на все его усилия удержаться от рвоты, его тем не менее вывернуло наизнанку.

Длинноногий терпеливо ждал, когда Гас придет в себя, чтобы отправиться обратно в лагерь. Он ничего не сказал ему о своих догадках и опасениях. И без того мексиканцы находились в состоянии паники и отчаянии – из-за холода, голода, понимая, что многие не доживут до конца перехода.

– Так он все же замерз? – спросил убитый горем Верзила Билл, когда Длинноногий возвратился в лагерь.

– Конечно, замерз, – ответил тот. – Нам нужно идти дальше.

Ступни ног у Калла разболелись еще сильнее. Накануне он ходил по каменистой земле и зацепился ногой за камень, от этого в правой ступне возникла острая боль. Каждый раз, когда он наступал ногой, там колола какая-то острая косточка. Весь день он терпеливо переносил боль и шел, поддерживаемый Матильдой и Гасом. Заметив, что Длинноногий каждые несколько минут оборачивается и осматривается, он спросил Гаса:

– А что, Джонни и вправду замерз?

– Не знаю, – ответил Гас. – Я видел его труп лишь издали. Над ним кружили ястребы.

– Я и сам знаю, что над ним кружили ястребы, но были ли там другие ястребы, которые кружили над ним еще раньше? – задал вопрос Калл.

– Он имеет в виду, не индейцы ли убили Джонни? – пояснила Матильда. Она тоже заметила, что Длинноногий нервничает.

Гас даже не думал об индейцах – он считал, что Джонни просто пошел прогуляться, чтобы согреться, но не согрелся, а замерз. Он лишь мельком взглянул на его тело издали, заметил, что около него разлилась лужа крови, как у тела Джоша Корна, но решил, что кровь натекла потому, что тело принялись клевать ястребы-канюки. Теперь же, припоминая увиденное, он уже не был уверен в правильности своих догадок. Мысль о том, что Джонни напоролся на индейца и тот убил его, стала не на шутку тревожить Гаса.

– Думаю все же, что он умер, – решил Гас.

Калла его ответ не удовлетворил – Джонни Картидж перенес уже несколько морозных ночей. Тогда почему же он вдруг умер в ночь, которая была ничуть не холоднее предыдущих? Но Калл понял, что от Гаса толку не добиться – он не любил смотреть на мертвые тела. Поэтому полагаться на его объяснение не следовало.

Длинноногий все колебался: рассказать ли капитану Салазару, что на самом деле произошло с Джонни Картиджем. Время настало такое, что далеко не все нужно было хранить в секрете. День выдался морозный. Техасцы шли со связанными руками, из-за нарушения кровообращения руки у них стали замерзать. С приближением сумерек Длинноногий начал злиться. Весьма вероятно, что их ждет смерть в Пустыне смерти. Песчаная пустыня, подумал он, получила довольно точное название. Зачем же связывать руки у людей, которые все равно так или иначе погибнут? Злости у него все прибавлялось, он подошел к Салазару и стал перед ним.

– Капитан, Джонни Картидж вовсе не замерз до смерти, – сообщил он. – Его прирезали.

Салазар шел из последних сил – шаг его вовсе не походил на четкую военную поступь, он двигался, как человек, не привыкший к хождению пешком. У его семьи имелась небольшая ферма – всю свою жизнь он провел в седле и без лошади ощущал себя ничтожеством. Кроме того, он любил вкусно поесть – холод, рана на шее, отсутствие питания доконали его. И теперь, когда им предстоит пережить еще один день со скудной пищей и еще одну ночь без костров, подходит этот здоровенный техасец и сообщает довольно неприятное известие.

– Каким же образом его ухлопали? – спросил он.

– Перерезали глотку, – ответил Длинноногий. – И еще отрезали яйца, но думаю, он уже отдал концы, когда все это случилось.

– А почему, мистер Уэллейс, вы так долго молчали? Почему сразу ничего не сказали? – рассердился Салазар.

Он даже не взглянул на Длинноногого и продолжал медленно брести по песку.

– А потому что весь ваш сброд уже готов отказаться идти дальше, – объяснил Длинноногий. – Они сразу запаниковали бы и ударились в бега. А тот, кто убил Джонни, перебил бы их всех, одного за другим.

– Да, – подтвердил капитан Салазар, – это, конечно, тоже дело рук Гомеса. Да он просто забавляется с нами.

– Развяжите нас, капитан, – попросил Длинноногий. – А то у нас руки обморозятся. В случае чего мы будем драться рядом с вами против апачей – но не можем же мы драться обмороженными руками. Я вот, к примеру, и ружье крепко вряд ли смогу держать. Руки у меня совсем закоченели.

Салазар оглянулся на ковыляющих техасцев. Они ослабели и замерзли, но все равно выглядели здоровее и сильнее его солдат. Он понимал, что Длинноногий Уэллейс прав. Его люди без пищи долго не протянут и дальше не пойдут. Они устремятся назад, к горам, или же просто сядут на землю и умрут. Гомес – это волк, который прикончит их, как только ему захочется.

Но Салазар знал также, что если техасцам развязать руки, они могут воспользоваться тем, что гораздо сильнее его людей, поубивают их всех или, захватив оружие, отпустят на все четыре стороны, предоставив судьбе. Нет, развязать их – значит пойти на слишком большой риск. Но все же, если придется сражаться, техасцы будут стрелять – они не допустят, чтобы их перерезали, как цыплят, и не побегут.

– Гомеса не видел еще ни один белый, – сказал он Длинноногому, – да и ни один мексиканец. Мы изловили его жену и убили ее. Убили также двоих его сыновей. Но самого Гомеса ни разу не видели. Он перерезал у меня поводья уздечки менее чем в ярде от моей головы. И тем не менее я никогда не видел его.

– Не хотел бы я увидеть этого типа. Если только можно избежать встречи с ним, я лучше обойду его за целую милю, – проговорил Длинноногий.

– Гомесом может быть любой апач, – сказал Салазар. – Может, он уже мертв. Теперь за него мстят его сыновья – ведь мы убили только двоих, а их у него много. Трудно воевать с человеком, которого никогда не удавалось увидеть.

– Ну, я-то, положим, видел его, – заявил Длинноногий.

– Как? Неужели видел? – изумился Салазар.

– Да, видел, во сне, – пояснил Длинноногий. – Мы тогда стояли биваком на берегу Рио-Гранде, разыскивая пути-дороги до Эль-Пасо. Я служил рейнджером у майора Шевалье, теперь он уже умер. Во сне я увидел, как Гомес и Бизоний Горб ехали вместе верхом. Они собирались напасть на город Чиуауа, захватить там ваших людей и сделать их рабами, но лишь тех, кого не убьют.

Салазар продолжал тяжело брести.

– Я рад, что он напал лишь на один Чиуауа, – заметил он.

– Почему же? – не понял Длинноногий.

– Потому что я не жил в Чиуауа, – пояснил капитан. – Вот если бы они попытались захватить Санта-Фе, то сделали бы это умнее и лучше, чем вы, техасцы.

– Я, признаться, тоже так думаю, – согласился Длинноногий. – Развяжите нас все же, капитан. Драться с вами мы не будем. Наоборот, мы можем спасти вас в случае чего.

– Почему в этой местности не растут деревья? – поинтересовался Салазар. – Будь у нас дрова, мы могли бы развести костры, согреться.

– Развяжите нас, – настаивал Длинноногий. – Не станем же мы убивать ваших сопляков. Большинство из них не доросли даже до молодых людей. А детей мы не трогаем.

Салазар подошел посмотреть на техасцев – он увидел, что из-за связанных рук они испытывают сильные боли.

– Развяжите их, – приказал он своим солдатам. – Но будьте бдительны. По ночам часовыми назначать лучших стрелков, а в дневное время охранять техасцев с обеих сторон. Если кто-либо попытается бежать – стрелять в него без предупреждения.

Ночью опять не разжигали костров. Днем все время искали что-нибудь годное на дрова, но не нашли ни одной веточки. Техасцев охраняли шестеро стрелков с мушкетами наготове. Поздно ночью, когда у техасцев и мексиканцев зуб на зуб не попадал от холода, двое часовых чуть-чуть отошли от лагеря по малой нужде.

Наутро их тела с перерезанным горлом, как у Джонни Картиджа, обнаружили всего в пятидесяти ярдах от лагерной стоянки.

На этот раз правду не скрывали ни от Гаса Маккрае, ни от кого-либо другого.

– Он скрытно выслеживает нас, – предупредил Длинноногий. – Разве не так, капитан?

– Подошло время двигаться дальше, – ответил тот.