Текст книги "Константин Заслонов"

Автор книги: Леонтий Раковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

II

Чуть рассвело, а Заслонов уже поднял партизан: «Довольно отдыхать, пора приниматься за работу!» Пора уходить на свою лесную базу, которую приготовили за два месяца Алексеев и Норонович.

Партизаны собирались на новые квартиры бодро.

Железнодорожники подшучивали друг над другом.

– Век ездил, а теперь походи, механик! – трунил Норонович над своим напарником Алексеевым.

– Думаю, что ты, Василий Федорович, согласился бы теперь ездить хоть на «овечке», – отвечал, улыбаясь Анатолий.

– Да, на своем ходу, пожалуй, похуже, чем на колесном…

Обоза у заслоновцев не было. Единственное имущество – котел для приготовления пищи – везла на детских саночках Марья Павловна. А провиант каждый партизан нес в заплечном мешке. Даже дядя Костя не согласился, чтобы кто-либо нес вместо него то, что приходилось на каждого человека по раскладке.

Из деревни тронулись гуськом – след в след.

Огородами спустились к лужку, а оттуда пошли в болото, приминая ногами маленькие кустики, чтобы оставлять поменьше следов.

Приказано было громко не разговаривать и не шуметь.

На базу добрались благополучно. Три землянки и небольшой склад припасов, которые приготовили Алексеев и Норонович, оказались в порядке.

Свежих человечьих следов на снегу не было, – базу никто не обнаружил.

Едва партизаны сбросили с плеч мешки, как дядя Костя приказал отряду выстроиться.

Заслонов еще раз объявил, что командовать отрядом будет он, начальником штаба назначается окруженец – лейтенант Лунев, а командиром разведки Алесь Шмель и что райком партии утвердил комиссаром отряда Анатолия Алексеева.

После этого Заслонов привел отряд к партизанской присяге.

Когда присяга была принята, дядя Костя сказал перед строем:

– Помните, мы – партизаны. Мы – помощники Красной Армии. Недаром товарищ Сталин, обращаясь к армии, всегда вспоминает и нас: «красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, п а р т и з а н ы  и  п а р т и з а н к и». Партия называет нас: «народные мстители». Мы должны быть достойными этого почетного имени! Мы должны оправдать доверие народа, доверие товарища Сталина!

Некоторые из вас говорят: «Зачем нам уходить в лес, а из лесу разыскивать врага? Фашист сам придет». Это неверно. Если мы будем сидеть дома, фашисты нас раздавят: партизанский отряд – не армия. Наше преимущество, наша сила – во внезапности нападения. И знайте: на время партизаном быть нельзя. «Сегодня воюю, а завтра – живот болит». Партизан должен воевать, воевать и воевать до полной победы над фашистскими захватчиками!

Железнодорожники видели, – в отряде у дяди Кости, как в депо, будет порядок!

Стали устраиваться на новом, необычном месте.

Очутившись в глубине густого бора, в десятке километров от жилья, как будто бы в полной безопасности, молодежь громко заговорила. Кто-то раскатисто рассмеялся, кто-то полным голосом окликнул товарища, как на прогулке.

Куприянович сразу же налетел на них:

– Чего орешь? Не за грибами пришел сюда. Фрица накликать хочешь?

Громкие разговоры и песни пришлось оставить.

Заслонов решил на следующее же утро начать партизанские действия.

Он отправил на шоссе две группы по три человека, а сам с Нороновичем, хорошо знающим местность, собрался сходить заминировать железнодорожное полотно.

– Константин Сергеевич, возьмите и меня с собой! – подошел Женя Коренев.

– А ты зачем? Мы вдвоем с Василием Федоровичем управимся.

– Я ведь ваш адъютант…

– Ну, ладно, – улыбнулся дядя Костя, – пойдем!

На базе с партизанами остались комиссар Алексеев и начальник штаба Лунев, молчаливый, небольшого роста человек с громадными усами.

III

Заслонов, Норонович и Женя долго петляли по лесу, путали следы, и наконец вышли к опушке.

Впереди сквозь кусты виднелась железная дорога.

Пошли еще осторожнее.

И вдруг по лесу гулко прокатился гудок паровоза и застучали колеса вагонов.

– Опоздали! – огорченно зашептал Женя.

– Эх ты! – усмехнулся Норонович. – Разве не слышишь? Идет в сторону Витебска. Порожняк. А нам нужно, чтобы шел на Смоленск и чтобы – с начинкой!

Когда стук колес замер вдали, партизаны, крадучись, вышли на опушку. Глянули из-за кустов.

Железнодорожная линия лежала, как на ладони, метрах в пятидесяти.

Дядя Костя хотел было шагнуть еще дальше, но Женя схватил его за рукав:

– Патруль!

Со стороны Орши медленно шел по полотну гитлеровец с автоматом на шее.

Партизаны притаились, замерли.

Томительно тянулись минуты, пока часовой до до поворота и скрылся. Выждали еще минуты может, фриц повернет назад. Но он не вернулся.

Проверили снова: кругом ни души.

– Оставайся здесь и смотри в оба! Если увидишь опасность, свистни! – приказал Жене Заслонов.

– Я закричу совой. Я умею, – ответил Женя.

Дядя Костя кивнул головой в знак согласия и, пригнувшись, побежал к насыпи.

Длинный Норонович, неуклюже ссутулившись, поспешил за ним.

Женя зорко смотрел в обе стороны, направо и налево.

Так хотелось бы видеть, как дядя Костя и Норонович закладывают мину! Но останавливаться на них взглядом можно было лишь на мгновение. Копают землю.

На железнодорожном полотне – никого.

Вот уже подкопали под шпалой.

На железнодорожном полотне – никого.

Вот достают из-за пазухи тол.

На железнодорожном полотне – никого.

Со стороны Витебска доносится гудок паровоза.

«Идет. Успеют ли?»

Норонович, пригнувшись, бежит назад.

«Успели!»

А дядя Костя еще лежит на месте, старательно заглаживает разрытую насыпь.

Хочется крикнуть: «Пусть так! Хорошо! Не заметят!»

Грохот поезда с каждой секундой всё слышнее.

– Скорее! Скорее!

В висках у Жени стучит.

Наконец дядя Костя спрыгивает с насыпи и бежит к ним. Он кивает Жене, и они трое бегут вперед, вправо. Ложатся в кустах и смотрят…

Ждут…

Поезд уже вынырнул из-за поворота.

Затормозит машинист или нет? Взорвется ли мина?

Паровоз все ближе, ближе…

И вот раздается взрыв, грохот. Паровоз валится на бок, и всё тонет в страшном треске, лязге, скрежете металла.

Вагоны наскакивают друг на друга, ломаются, летят откос. В дыму и столбах пыли мелькают какие-то машины, танки.

Дело сделано!

Заслонов поднимается и бежит назад, в лес. Норонович следует за ним. Они пробежали несколько шагов.

– А где Женя? – обернулся Заслонов.

Его нигде не было. Прислушались.

Сзади раздавались вопли, крик людей. По лесу прокатились выстрелы. Фашисты всполошились.

– Не случилось ли с ним чего? – встревожился Константин Сергеевич. – Он пошел назад, к опушке.

В это время из-за кустов вынырнул Женя. Его лицо сияло.

– Чего ты задержался? – строго взглянул на него дядя Костя.

– Я хотел посмотреть, что было в эшелоне.

– Чего же смотреть! Танки и автомашины.

– Но как перековеркало всё! В кашу! Хорошо! – ликовал Женя, шагая за товарищами.

IV

Отряд понемногу осваивался в лесу. Люди привыкали к новому положению и необычной обстановке.

Большинство партизан составляла молодежь, нетребовательная, легко переносящая всякие лишения.

Из стариков был только один Куприянович, но дед чувствовал себя здесь уверенно и свободно.

Старый охотник хорошо ориентировался в лесу, умел бесшумно передвигаться, знал много такого, о чем молодежь даже и не подозревала.

Петрусь Белодед стоял на посту. Было холодно, и он притопывал на одном месте в настывших сапогах.

Куприянович проходил мимо.

– Что, ноги зашлись?

– Ага.

– А травицы сухой положил в сапоги?

– Нет.

– Трава помогает. Так замерзнешь. Надо найти способ погреться.

– Кабы костерок… – заикнулся Петрусь.

– Что ты, что ты! – накинулся на него старик. – И не думай! Сумей без огня обойтись!

Старый охотник огляделся. В нескольких шагах по елкой высился большой муравейник, засыпанный снегом. Куприянович подошел к нему, разгреб муравейник ногой и сказал:

– Становись, парень, сюда: как на печке будешь!

И ушел.

Петрусь хотя и не очень доверчиво и смело, но всё-таки полез в середину развороченной муравьиной кучи и был очень удивлен, что старик сказал правду.

______

В этот день заслоновцев навестил секретарь райкома Иван Тарасович Ларионов.

– С новосельем вас, товарищ Заслонов! – весело сказал он, крепко сжимая руку дяди Кости. – Дали копоти фашистам в Орше, теперь постарайтесь здесь…

– Приложим все усилия, товарищ Ларионов!

– Слыхали: гестапо назначило за вашу голову тридцать тысяч марок?

– Напрасен труд: нас миллионы. Всех не перебьют!

Партизаны окружили секретаря райкома.

День выдался теплый, и беседа прошла на открытом воздухе, – в землянке всем было бы не поместиться.

Ларионов рассказал последние новости с фронта, рассказал и о том, что́ происходит на «Большой земле»: как повсюду в оккупированных районах народ идет в партизанские отряды. Напоследок он сказал:

– Только не думайте, товарищи, что партизаны – всё. Не думайте: «Если б нам пушки да танки, мы бы прогнали со своей земли фашистов!» Это неверно. Самое главное не мы, а Советская Армия. Без нее нам не победить фашистов!

После обшей беседы секретарь райкома с Заслоновым, начальником штаба и комиссаром пошли в землянку поговорить о дальнейших планах.

– Товарищ Ларионов, как бы нам раздобыть рацию? – обратился комиссар. – Без нее мы как без рук.

– Постараюсь получить с «Большой земли». Всех сразу не удовлетворишь. Партизанские отряды растут день ото дня.

– Какие задания райком ставит отряду на ближайшее время? – спросил Заслонов.

– Надо разгромить фашистские продовольственные склады в нашем районе. Оккупанты награбили у населения много хлеба. В селе Будрине лежит две тысячи тонн зерна. Да и в бывшем совхозе Межево тонны две найдется. Всё это приготовлено для гитлеровской армии. Нужно сделать так, чтобы гитлеровцы не ели нашего хлеба!

– Сделаем! – уверенно ответил Заслонов. – Сначала, Иван Тарасович, я думаю покончить с мелочью – с Межевым.

– Хорошо. Не возражаю.

– С Межевым просто: там у нас есть свой человек – сторож Миша, двоюродный брат Марьи Павловны Птушка, – напомнил комиссар.

– Прекрасно.

– А что же делать с хлебом? – спросил Заслонов. – Раздать окрестным деревням?

– Конечно. Организуйте быструю раздачу.

– Это мы проделаем в одну ночь, – сказал комиссар.

– А склад в Будрине придется сжечь, – иного выхода нет! – продолжал секретарь райкома. – С Межевым расквитаться легко: в деревне, что против совхоза, стоит только полицейский пост в десять человек. А вот в Будрине – сложнее. Там на охране склада – целый гарнизон, сорок полицаев с четырьмя пулеметами. Склад обнесен колючей проволокой. И на вышке – часовой с пулеметом. Надо хорошенько обдумать, как сделать. В лоб ведь не возьмешь. Ну, да, впрочем, мне вас этому не учить, – улыбнулся секретарь райкома.

– Уничтожим! Враги нашим зерном не воспользуются! – сдвинул брови Заслонов.

– Вот это на ближайшее время… А там получим указания центра. Конечно, попрежнему ведите наблюдения за фашистскими перевозками по железной дороге.

– Мы, Иван Тарасович, постараемся  с о к р а т и т ь  эти перевозки! – улыбнулся Заслонов.

– Тем лучше! Начало уже положено, – я знаю. Итак, товарищи, укрепляйтесь, растите и держите с нами связь! Я буду рядом с вами, в отряде товарища Лойко, – закончил Ларионов поднимаясь.

V

Марья Павловна охотно отправилась в Межево к брату – выяснить обстановку и обо всем договориться.

Она принесла самые точные подробные сведения.

Директором в «земском хозяйстве», как оккупанты называли совхоз, служил бывший торговец из Орши. Оружие у него, вероятно, есть но вряд ли он окажет сопротивление. Муки в хозяйстве много. Полицейский пост, который стоит в соседней деревне, ночью никуда не показывает носа. Телефонной связи у директора с оккупантами нет.

Миша согласился помочь заслоновцам.

Условились, что партизаны нагрянут на Межево в субботу ночью и Мишу свяжут, чтобы гестапо не заподозрило его в пособничестве партизанам.

Отряд Заслонова выступал поздно вечером. Днем тщательно проверили всё оружие – оба пулемета и оба автомата «ППШ».

Командир отряда лично осмотрел, как снаряжен каждый партизан, не звенит ли у него что-нибудь на ходу. Заслонов на всю жизнь запомнил, как осенью при переходе через линию фронта у его людей на ходу что-то звякало и бренчало.

Он велел вынуть из карманов всё лишнее и проверить, чтобы не получилось так, как было у Нороновича: коробка от монпансье, в которой Василий Федорович держал махорку, лежала рядышком с зажигалкой.

Один из грязевицких парней простыл – надрывно кашлял. Заслонов оставил его вместе с Марьей Павловной и Куприяновичем на базе.

– Кого вдруг схватит кашель, суньте в рот кусочек хлеба, – посоветовал начальник штаба Лунев.

______

Иван Иванович Птушка повел отряд; здесь он знал каждый шаг.

Ночь была не совсем удобная – совершенно тихая. Но по дороге партизанам никто не встретился.

Когда они стали подходить к Межеву, где-то в стороне тявкнула чуткая собачонка.

Партизаны полукольцом охватили Межево. Пулеметчики залегли на дороге в засаде.

Заслонов с остальными побежал к амбару, конюшням и дому директора.

– Кто идет? – крикнул Миша, притворяясь испуганным.

– Молчи! Убью! Руки вверх! – кинулось к нему несколько партизан.

– Я Миша, товарищи, я свой! – шептал по-настоящему перепуганный сторож.

– Вяжи его!

Партизаны стали вязать Мишу.

– Не очень туго? – спросил Пашкович.

– Не, пусть так, а то еще не поверят! Хорошо!

Мишу положили у стены. В огромном кожухе и валенках он лежал, как гора.

Заслонов с группой товарищей взбежал на крыльцо директорского дома. В дверь застучали кулаки, ноги, приклады винтовок!

– Отворяй!

В доме проснулись, что-то загремело, должно быть, упал опрокинутый впотьмах стул; и из-за двери срывающийся голос испуганно спросил:

– Кто там? Что надо?

– Отворяй! – строго сказал Заслонов.

Рука, открывшая дверь, видимо, дрожала, никак не могла нащупать засов.

Дверь отворилась.

На пороге стоял полный лысый мужчина в валенках и накинутом на белье полушубке.

– Руки вверх!

На него наставились пистолеты и винтовки.

Отшатнувшись в сторону, директор поднял руки вверх.

– Кто в квартире? – спросил Заслонов.

– Ж-жена и т-теща…

– Вооруженных нет?

– Нет.

Вперед уже пробежали Алексеев и Женя.

Послышались испуганные женские голоса.

– Не бойтесь, вам ничего худого не сделаем! – сказал, входя в комнату Заслонов.

В одной руке он держал «ТТ», в другой – электрический фонарик.

– Забирайте ключи от амбара и пойдем! – приказал он директору.

Директор дрожащими руками достал из костюма ключи и пошел с партизанами.

– Из дома никому не выходить! – приказал Заслонов, выходя последним.

Норонович и несколько партизан уже выводили из конюшни лошадей и запрягали в розвальни. Им помогал разбуженный конюх хозяйства. Он всё приглядывался к партизанам, стараясь в свете зажженной «летучей мыши» разглядеть их.

– Ребята, откуда вы? Чьи вы? – попытался узнать он.

– Мамкины, – неласково ответил Пашкович.

– Вы из лыжного десанту! – понимающе сказал колхозник.

– Меньше говори, больше делай, борода! – прикрикнул на него Норонович.

Директор открыл амбар. Жолудь взял «летучую мышь» и первым вошел в амбар, освещая закрома.

– Горох.

– Хорошо! А там что? – шел за ним Заслонов.

– Муки немного… – поспешил директор.

– Чего врешь, – немного? Тут пудов пятьдесят! – поправил его Вася Жолудь.

– Крупа есть? – спросил Заслонов.

– Есть вот тут, – услужливо указал директор.

Он догадался-таки повязать лысину носовым платком и ходил, словно у него болели уши.

Партизаны быстро, весело грузили мешки на розвальни.

– Товарищ полковник (Заслонов приказал всем звать себя так, чтобы запутать межевцев), здесь еще масло есть! – крикнул шаривший по всем закоулкам Жолудь.

– Давай его сюда!

– И бидон с чем-то.

– Там творог, – заикнулся директор.

– Что, хотел скрыть? Фрицам припасал? – повернулся к нему Заслонов.

– Нет-нет, забыл, господин… това… полковник… Мне бы хоть маленькую расписочку, что взяли, а то не верят, – взмолился, чуть не плача, директор.

Он протянул Заслонову блокнот и карандаш.

– Напиши! – кивнул Алексееву Заслонов.

Анатолий взял блокнот и при свете «летучей мыши» стал писать расписку.

– Взято пшеничной муки килограмм…

– Пятьсот… – подсказал директор.

– Это с усушкой и утруской? – усмехнулся Норонович.

– Клянусь совестью, – пятьсот!

Партизаны потешались:

– Совесть!..

– Если будешь клясться своей совестью, ничего не напишем! – сказал Пашкович.

– Дальше! – нахмурился Заслонов. Директор диктовал:

– Гороху шестьсот сорок килограммов, крупы пятьсот пятьдесят, еще творогу и сметаны.

Заслонов взял блокнот и расписался:

«Получил 10 марта 1942 года полковник дядя Костя».

Передал блокнот директору.

На дворе стоял целый обоз – восемь нагруженных добром подвод.

– А теперь все межевские – к директору! Возьмите и этого, а то еще до утра замерзнет тут, – указал Заслонов на связанного Мишу. Партизаны со смехом поволокли Мишу в квартиру директора. Туда же повели и конюха.

– Погостите у директора!

– Пусть он вас чайком попотчует! – хохотали партизаны.

– Товарищ старший лейтенант, входы и выходы заминированы? – спросил Заслонов у Лунева, когда пришли в дом директора.

– Заминированы, товарищ полковник, – не моргнув глазом, ответил Лунев, хотя ничего минировать и не собирались.

– Минами «сюрприз»?

– Точно так!

– До шести часов утра сидеть здесь! Кто попробует вылезть раньше, взорвет и себя и всех! В шесть разминируем! – сказал директору Заслонов, уходя с партизанами.

Подводы тронулись из Межева. На последней сидели пулеметчики.

– Высидят ли они до шести утра? – спросил, смея Лунев.

– Будут сидеть, как миленькие! – ответил Заслонов.

К утру все гитлеровские запасы Межева были развезены по окрестным деревням.

VI

У заслоновцев нашлось много работы.

Они ежедневно выходили на шоссе подкарауливать одиночные фашистские машины и жечь мосты. Громили полицейские и волостные управы и каждый день на каком-либо перегоне минировали железнодорожное полотно.

– Хоть одному фрицу голову сорвите! – напутствовал всегда Заслонов своих партизан, уходивших на задание.

И они твердо помнили этот завет.

После того как партизаны на линии Витебск – Орша пустили под откос несколько воинских эшелонов, оккупанты усилили охрану пути.

Тогда, чтобы усыпить их бдительность, дядя Костя приказал минерам временно перекинуться на линию Борисов – Орша.

______

Заслонова больше всего беспокоило задание райкома ликвидировать громадный склад зерна в Будрине.

Ларионов прислал к нему связного с просьбой ускорить операцию.

Райком получил сведения, что оккупанты хотят еще до весенней распутицы вывезти к железной дороге из Будрина все две тысячи тонн зерна. Потому надо было торопиться.

А тут, как назло, стали ясные лунные ночи.

В весеннюю, темным-темную ночь, когда не видно в двух шагах, легко можно подкрасться к складу и бросить бутылку с зажигательной смесью. Пусть даже устроена вышка и на вышке торчит с пулеметом полицай.

Каждый партизан вообще с ненавистью смотрел на луну. Она всегда была его врагом, а здесь еще более пришлась некстати.

Командир отряда ходил сумрачный.

Штаб придумывал разные варианты уничтожения склада, но не мог придумать ничего подходящего.

Так прошло два дня.

На третий ранним утром Заслонов умывался у своей землянки, когда к нему подошел адъютант – Женя Коренев. Его голубые глаза глядели по-мальчишески озорно. Женя был чем-то возбужден.

Сзади за ним стоял молчаливый и обычно угрюмый Леня Вольский. Но и он сегодня казался более оживленным и веселым, чем всегда.

Дядя Костя сухо ответил на приветствие друзей ждал, что последует дальше.

– Товарищ начальник! – начал официально Женя. Так называли дядю Костю рабочие в глаза. – Разрешите мне и товарищу Вольскому рассказать наш план..

– Какой план? – удивленно повернул к Жене намыленное лицо Заслонов.

– План уничтожения склада в Будрине, – выступил вперед Леня.

Дядя Костя улыбнулся.

– А-а, старые поджигатели! – вспомнил он, как друзья прекрасно подожгли фашистский гараж. – Что ж, давайте послушаем.

И, вытираясь на ходу, он шагнул в землянку.

Здесь были: комиссар Алексеев, начальник штаба, Норонович и дед Куприянович.

– Товарищи, важная новость, – сказал Заслонов, входя в землянку. – Вот друзья пришли рассказать нам о своем плане поджога будринского склада…

– Послушаем, – пододвинулся к столу Алексеев.

Комиссар вставал рано и был уже одет и умыт.

Начальник штаба натягивал сапог.

– Я сейчас… Уже готов! – стукнул он последний раз в пол каблуком.

Норонович сидел с краю стола, недоверчиво сощурив свои кофейного цвета глаза. Ждал рассказа.

Непоседливый, хоть и хромой, дядя Куприянович топал на месте. Новость его заинтересовала.

– Теперь я понимаю, почему они – кивнул Куприянович на друзей, – с вечера до самой зари шепчутся в землянке и не дают другим спать. Уж я на них и покрикивал, признаться: «Спите вы, полуночники!»

Заслонов высунулся из землянки.

– Горохов! – окликнул он партизана-окруженца, который пристроился на пеньке брить двух товарищей: – Скажи, чтоб ко мне никто не входил! Ну, рассказывайте, орлы!

Женя подошел к столу, сбитому из досок, и на его сосновой столешнице стал рисовать карандашом план села Будрина:

– Вот лес. Он подходит почти к гумнам крайних дворов. С краю села – склад. Бывшее Заготзерно или Заготсено. Проволочный забор на столбах. Вышка, где часовой с пулеметом. Она устроена со стороны поля. Рядом со складом, шагах в тридцати, пепелище сожженной хаты. Двор спалили. Заборы разобрали на дрова. Против пепелища – через улицу – большой дом. Бывшая семилетка, казарма полицаев.

Женя на секунду остановился, собираясь с мыслями.

– Это всё мы и без вас знаем, – беззлобно сощурился Норонович.

– Так это еще не план, не план, а только, как бы сказать, обстановка, – подскочил с несвойственной ему живостью Леня.

– Погодите, товарищи! Не мешайте! – остановил их дядя Костя, внимательно слушавший Женю. – А ну, дальше!..

Женя сдвинул на затылок кепку, отчего стал виден его непокорный белокурый завиток на лбу, и продолжал:

– План наш такой: главное – отвлечь внимание часового от леса. Сделать так, чтобы он не смотрел на огороды, а только на дорогу, то есть в противоположную сторону. Чуть он отвлечется, тогда – не зевать: подбежать к забору, бросить бутылку с зажигательной смесью – и наутек по канаве, к лесу. Проволока на столбах натянута только кругом, без поперечных рядов. Немного раздвинуть – и бросать. – Женя показал, как надо бросить бутылку.

– Всё это хорошо, но нет главного: чем вы отвлечете часового? – спросил комиссар.

– Мы придумали! – быстро сказал Леня.

– Погоди, я скажу, – остановил друга Леня. – Мы придумали. В условленный час Леня. – кивнул он на Вольского, – медленно выедет из леса по дороге к Будрину. Часовой не может его не увидеть. Насторожится: кто это среди глухой ночи едет? Будет смотреть…

А на чем Леня поедет? – спросил дед Куприянович.

– На лошади.

– На какой?

– На одной из тех, что мы взяли в Межеве.

– Так я и дам вам коня, чтобы пропал! – возмутился дед, который заведовал хозяйством.

– Конь не пропадет! Я ж его не брошу! – живо ответил Леня.

– Постой, Антон Куприянович, пусть доскажут, а там видно будет, давать им коня или нет, – улыбнулся Заслонов.

– Ну, Леня поедет на лошади. А как – верхом?

– Нет. Запряжем в розвальни. На розвальни навалим хворосту, чтобы воз был побольше, пострашнее.

– И куда же он поедет?

– Медленно от кустарников по направлению к селу. Дорога там прямая, часовой издали увидит. Будет: ждать Леню, когда он подъедет ближе. А я из канавы увижу, когда полицай обернется. Как только он станет смотреть на дорогу, так я к забору – и будь здоров!

– Ну, часовой может вдруг посмотреть и назад, – возразил начальник штаба.

– Может, товарищ Лунев. А что из этого выйдет? С вышки же он не побежит. А если ударит в рельсу, – она висит на столбе; я кинусь назад, а Леня тоже умчится в лес. Только и всего. Риску никакого.

– Положим, риск есть. Особенно для тебя. Ведь случае тревоги придется отступать к лесу.

– Дядя Костя, а наши пулеметы зачем? Вы поможете мне отойти.

– Мне предложение ребят нравится! – одобрил дядя Костя. – Как, товарищи?

– При благоприятном стечении обстоятельств дел может выйти! – заметил начальник штаба.

– Принять их план, как говорится, за основу, – поддержал комиссар.

– А лед коня даст? – пошутил Норонович.

– Почему не дать? Дам, – ответил Куприянович. – А без риска в партизаны и ходить не надо.

Штаб решил не откладывать дела в долгий ящик и в эту же ночь провести операцию. Стали готовиться.

Заслонов обдумал и разобрал все детали.

Жене придется ползти минут сорок пять в халате. А где же будут бутылки с зажигательной смесью?

Лунев сказал:

– В таких случаях, когда разведчик имеет груз, удобнее всего переползать на боку.

– Э, на боку очень заметно! Ночь чересчур светлая, – возразил Заслонов.

Нашли выход: пришить на спине халата специальный карман для бутылок.

Настала ночь.

Морозило. Дул небольшой ветерок. Луна светила ярко, но, к счастью, по небу ползли рваные облачка, они на минуту закрывали луну.

Отряд выступил с вечера. Итти было удобно, почти без следов: наст хорошо держал человека, лишь кое-где проваливалась нога.

Заслонов шел с Женей. Он внешне был спокоен, но волновался за своего любимца.

– Смотри, не торопись! Действуй осмотрительно и осторожно. Если увидишь, что дело не выйдет, не лезь на рожон. Лучше отходи.

– А вы сами разве отошли бы? – посмотрел, улыбнувшись, Женя. – Опасность у нас всегда. Если что, – живым не дамся!

Женя не хотел признаваться, но сегодня его била лихорадка, как перед трудным экзаменом.

Подошли к рубежу.

Лес был хвойный, укрыться и замаскироваться было легко.

Заслонов отдал приказ – занять оборону, расположить пулеметы. Пулеметы смотрели прямо в окна казармы, в которой еще горел свет.

– Скоро ли потушат? – беспокоился Женя.

Леня должен был выехать из кустарников с возом хвороста ровно в два часа ночи.

На всякий случай его сопровождал Алесь с пятью разведчиками.

Кроме того, было условлено, что в случае какой-либо отмены Заслонов пустит для Лени зеленую ракету.

– Ветер от села – это хорошо! – шепнул Жене дядя Костя.

Медленно тянулось время.

Склад, обнесенный проволокой, похожий на громадную мышеловку, был как на ладони. Рядом с двумя большими амбарами высились стога сена.

«Сено – это великолепно: горючего больше!» – подумал Женя.

Ясно различалась вышка и силуэт полицая. Блестело дуло пулемета, глядевшее на дорогу, откуда должен был показаться Леня.

– Дядя Костя, я поползу. Уже час десять, – шепнул командиру Женя.

– В окнах еще огонь…

– Пока доползу, потушат!

Дядя Костя ничего не сказал, – молча прижал к себе Женю.

Коренев лег и пополз по-пластунски на лужок, отделяющий лес от гумен.

Волнение у него сразу же улеглось, исчезло.

Он полз, стараясь применяться к местности, укрываясь за кочками, кустиками.

Свет в окнах казармы, который больше всего беспокоил Женю, погас. Он ждал только того, чтобы доползти до канавы, которая шла по огородам, между двумя дворами: там безопаснее.

Женя знал, что десятки глаз с тревогой смотрят на него, стараются различить его на снегу, а два «максима» охраняют каждый шаг. Но помнил он и о том, что два вражеских глаза глядят с вышки.

Село спало. Не было слышно ни собаки, ни петуха: всех прикончили оккупанты.

Женя не хотел особенно вглядываться в полицая на вышке: ему казалось, что полицай поймает этот взгляд.

Фигура часового и ствол пулемета четко вырисовывались на фоне ночного неба.

И вдруг потемнело – облачко закрыло луну.

Женя воспользовался небольшим затемнением, пополз быстрее. Стало жарко.

«Скорее бы канава, скорей!»

Вот и она. А облачко еще держится одним краем за луну.

В канаве Женя почувствовал себя более уверенно. Пополз дальше. Продвинулся вперед, пока через канаву не легла тень трубы сгоревшего дома, которая торчала на огороде, как чья-то длинная шея.

Остановился. Замер. Прислушался.

Часовой на вышке что-то мурлыкал про себя, потом громко высморкался.

Женя осторожно высунулся из канавы, оттянул рукав и посмотрел на ручные часы: без трех минут два.

«Чуть не опоздал!»

Проклятый полицай вертелся на вышке во все стороны, видимо, согреваясь.

Женя терпеливо ждал. Заныли от неудобного положения руки, стал пробирать холод.

Но вот часовой остановился на месте, повернул голову на дорогу.

«Леня выехал!»

Терять времени было нельзя.

Женя встал и, пригнувшись, побежал к складам.

«Только бы добежать до забора!» – была одна мысль.

Часовой, видимо, услыхал его шаги, повернулся назад, испуганно крикнул:

– Кто там?

Слышно было, как он поворотил пулемет.

«Не торопись! Действуй хладнокровно!» – думал Женя, отстегивая пуговицы кармана, где лежали бутылки, но замерзшие пальцы не слушались его.

Не секунда, а целая вечность!

Но вот бутылки в руках. Ряды проволоки оказались реже, чем говорили разведчики.

Женя левой рукой немного приподнял верхнюю проволоку, размахнулся и с силой бросил бутылку в стену сарая.

Раздался сильный треск, вспыхнуло яркое пламя и резво потекло по сухой стене.

Он бросил вслед ей другую.

Пламя взметнулось еще выше.

Женя, пригнувшись, бросился к пепелищу. Зацепился за что-то и упал. Упал во-время: вслед ему с вышки посыпалась пулеметная очередь.

Но стрелять полицаю долго не пришлось – по вышке сразу ударили оба партизанских пулемета.

Кроме того, Женю заслонила стена дыма и огня. Он вскочил и бросился в канаву.

С вышки больше не стреляли. Только в казарме послышался шум и крики. Но партизанские пулеметы уже перенесли свой огонь на четыре окна казармы, обращенные к дороге.

Зазвенели, посыпавшись, стекла.

От пожара и луны стало светло, как днем. Три огромные склада и стога сена горели, как свечи.

Женя добежал до леса. Чьи-то руки подхватили его.

Женя поднял голову, – это был дядя Костя.

– Ты ранен? – встревожился командир. – На лице кровь.

Женя провел пальцами по лбу и щекам.

– Это я, дядя Костя, о проволоку, когда бросал бутылки…

– А Леня уехал?

– Ускакал.

– Отходить! Довольно зря терять патроны! – крикнул Заслонов.

Пулеметы смолкли. Партизаны стали поспешно отходить: каждую минуту можно было ждать, что из ближайших немецких гарнизонов примчится помощь.

– Пусть теперь полицаи греют руки! – усмехнулся, уходя, Норонович.