Текст книги "Константин Заслонов"

Автор книги: Леонтий Раковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

XV

Заслонов решил применить против фашистов угольную мину. Приготовить ее было легко и просто, а установить, кто и где ее подбросил на тендер, совершенно невозможно.

Испробовать на деле первую угольную мину Константин Сергеевич дал расторопному Алексееву.

По внешнему виду мина ничем не отличалась от обыкновенного антрацита. Глядя на этот, казалось бы, безобидный кусок каменного угля, трудно было поверить, что в нем заключена такая разрушительная сила.

– Когда подбросишь мину на какой-либо тендер, обязательно запиши номер паровоза.

– Хорошо, Константин Сергеевич, – чуть улыбнулся Алексеев, пряча мину за пазуху.

Он вел товарный состав до Борисова. В Борисове, отцепившись от поезда, Алексеев поехал в депо для поворота паровоза и его экипировки [5]5
  Экипировка паровоза – снабжение углем, водой, песком и смазочным материалом.


[Закрыть].

Немец-провожатый, по обыкновению, не захотел оставаться на паровозе и мерзнуть, пока будут набирать уголь, воду и прочее, а ушел в диспетчерскую. Алексеев остался с Сергеем Пашковичем.

Экипировавшись, они стали рядом с паровозом Минского резерва «52-1073», тоже готовым к отправке.

– Товарищ Алексеев, смотри, на паровозе никого. Это немецкая бригада, – зашептал Сергей, указывая на соседа.

Немецкая паровозная бригада, прибыв в оборотное депо, тоже никогда не сидела на паровозе, а шла в диспетчерскую и там ждала маршрута.

Сосед оказался очень подходящий.

Пока Пашкович караулил, Алексеев сошел со своего паровоза и быстро поднялся на «52-1073». Он раскопал в угле ямку, положил туда угольную мину, засыпал ее углем и так же быстро слез. Дело было сделано.

Через минут десять к паровозу подошла бригада – пожилой рыжеусый «лекфюрер» – машинист и его молодой помощник. «52-1073» ушел на Минск. А немного спустя явился с маршрутом и их немец-провожатый, и они отправились в обратный путь.

Вернувшись в Оршу, Алексеев передал обо всем Заслонову.

Стали ждать результатов.

На следующий день Чебриков, ездивший в Борисов, привез оттуда приятную новость: все паровозники оживленно говорили о том, что вчера, не доезжая до Колодищ, подорвался паровоз. Мина вырвала всю колосниковую решетку. Паровоз вышел из строя, а пока его на буксире тащили в Колодищи, загородил нечетный путь.

В тот же вечер Заслонов заглянул к Чебрикову – обсудить план дальнейших диверсионных действий.

Константин Сергеевич был в прекрасном настроении:

– Ну, фрицы, теперь держитесь!

Наконец сбылось то, о чем он мечтал все эти месяцы.

Следующую мину повез флегматичный, неторопливый Норонович.

Чебриков предупредил его о том, что мина будет лежать или в котловане, или в старом складе, где в грязи и мусоре ржавели два изломанных немецких паровозных котла.

Когда Штукель вызвал Нороновича в нарядческую, Константин Сергеевич, передавая ему маршрут, сказал начальническим, ничего, кроме приказа, не выражающим голосом:

– Едете с помощником Жолудем на паровозе «52-2118». Не забудьте взять еду: вернетесь неизвестно когда.

Всё это было сказано на одной ноте, без каких-либо подчеркиваний. Начальник русских паровозных бригад, вручая машинисту маршрут, так всегда и говорил. Сегодня к обычным словам была прибавлена концовка: «Не забудьте взять еду: вернетесь неизвестно когда».

– Слушаю-сь господин начальник! – ответил Норонович, а сам понял его слова так: «Не забудь, Василий Федорович, взять для немца гостинчик!»

Норонович вышел из нарядческой. В коридоре его ждали краснощекий Жолудь и железнодорожник-немец, с которым они уже не в первый раз отправлялись в поездку. Это был смешной фриц: непомерно маленькая головка и выпученные глаза.

– Глаза у него по яблоку, а голова – с орех, – так определил немца в первый же раз Васька Жолудь.

– Идите, а я сейчас. Живот, живот! – скорчившись, схватился за живот Норонович и пошел по направлению к старому складу.

«Чтоб только этот выродок проклятый не вздумал итти следом!»

Но немец шел с Васькой к паровозу.

Норонович юркнул в темный склад, присел у котла и запустил в него руку. Туда-сюда… Обыскал один котел, обшарил вокруг него – ничего. Даже пот прошиб от волнения.

«Не успеешь! Может, не тут, а в котловане или водосточной трубе?»

Бросился ко второму котлу.

Сунул руку и с облегчением вздохнул: пальцы нащупали кусок каменного угля.

Норонович ни разу еще не видал угольной мины. Константин Сергеевич запретил все расспросы о ней. «Было бы сделано, а кто сделал мину и где, – вам-то что?»

Норонович засунул мину на самое дно своей сумки от противогаза, сверху накрыл картошкой, огурцами, хлебом и вышел из склада. Он шел к паровозу, подтягивая ремешок брюк.

Когда Норонович поднялся на паровоз, немец, еще не успевший промерзнуть, но уже заранее топавший сапогами, тотчас же выразил Василию Федоровичу сочувствие и подал совет. Он поглаживал по своему животу рукой, приговаривая «бур-бур-бур», а потом прибавил словами:

– Кава, пан, кава! Гут. Тьепли кипьяток!..

И таращил глаза.

Норонович только ухмыльнулся в ответ, махнул рукой и сел на свое место – за правое крыло паровоза.

В Смоленске Василий Федорович удачно положил мину на тендер рядом стоявшего с ним паровоза вяземского резерва «54-1051».

А дня через три Норонович мог собственными глазами полюбоваться на дело рук своих: паровоз «54-1051» протащили на буксире через Оршу. Боковой лист котла был разворочен.

– Крестника своего видал? – тихо спросил у него Чебриков. – На четвертом пути стоит.

– Скоро этой родни столько будет, что со счету собьешься! – хитро подмигнул Норонович.

XVI

Угольная мина получила широкое применение у партизан-железнодорожников. После Алексеева и Нороновича ею стали пользоваться и другие. Каждый день оршанцы-паровозники увозили ее в своих сумках по разным направлениям и особенно с поездами на восток.

Сбылись заслоновские слова: теперь ежедневно выходили из строя немецкие паровозы.

Заслонов через Алексеева и Чебрикова предупреждал товарищей о том, с какой осмотрительностью надо класть мину на чужой тендер, чтобы не попасться с поличным.

Машинисту, стоявшему в оборотном депо со своим паровозом рядышком с другими, улучить момент положить мину на чужой тендер не представляло сложной задачи, но всё-таки для этого нужны были отвага, выдержка, ловкость.

Заслонов постарался оградить от провала и само производство мин: никто не знал, где и кто их делает. Все знали лишь одно – в минах недостатка нет.

Всё шло по заведенному порядку. Получив маршрут, машинист на секунду забегал в открытый, захламленный сарай или в котлован за миной, которая лежала в условленном месте.

Он преспокойно вез мину до Смоленска, а там незаметно подкладывал ее на паровоз вяземского депо. Остальное доделывали сами немцы-паровозники: они собственноручно перебрасывали ее вместе с обыкновенным углем в топку своего же паровоза.

Заслоновцам иногда случалось видеть, какой эффект давала их угольная мина, когда взрывалась в пути на каком-либо перегоне. Особенно доставалось при этом классному составу, потому что у немцев отопление пассажирских вагонов шло непосредственно от паровоза.

Паровоз с развороченной топкой беспомощно стоял где-то в поле, на ветру, на тридцатипятиградусном морозе.

В штабных классных вагонах отопление прекратилось, и замерзающие господа офицеры уже приплясывали стараясь согреться. Наиболее горячие из них бежали к паровозу ругать бригаду и узнавать, скоро ли вызволят их из этой беды.

А в метрах ста за пассажирским составом уже тянулся следующий – товарный с пушками и танками, а за товарным виднелся санитарный… Всем им преградил дорогу подорванный заслоновской миной паровоз. И пока из ближайшего депо прибывала помощь, господа офицеры окончательно теряли терпение, а на пути выстраивалась в затылок целая вереница задержанных поездов.

Заслоновцы, едущие по свободному соседнему пути, посмеивались в душе, видя, как пляшут на морозе фрицы.

Несмотря на то, что угольная мина выводила паровоз из строя быстрее и основательнее, чем что-либо иное, всё-таки некоторые паровозники не могли устоять перед соблазном повредить тот паровоз, который они вели сами.

Машинисты выплавляли дышловые и буксовые подшипники, замораживали пресс-масленки и насосы водоподогрева. Иные рисковали брать с собою бутылку с соленой водой, чтобы лить в подшипники и создавать побольше трения.

Этому способствовало то, что немцы-железнодорожники, сопровождавшие русскую паровозную бригаду, не всегда были квалифицированными паровозниками и потому не могли за всем уследить, тем более, что стояли жестокие морозы. «Филька» сидел обычно укутанный с головой одеялом и думал об одном: как бы окончательно не замерзнуть.

За последние две недели, когда заслоновцы в основном пользовались угольной миной и паровозы оршанского депо поэтому редко выходили из строя, отношения между Контенбруком и Заслоновым немного улучшились. Контенбрук не имел, казалось, основания быть недовольным начальником русских паровозных бригад. Паровозные бригады посылались на поезда без проволо́чек.

Контенбрук, разумеется, знал, что по соседству, на перегоне Борисов – Минск, а особенно Смоленск – Вязьма взрывались какими-то минами паровозы, но это всё-таки не касалось его депо.

Через Оршу лишь тащились на буксире исковерканные, с вырванным нутром паровозы. Их можно было видеть каждый день, как они «сплоткой» [6]6
  «Сплотка» – несколько паровозов, соединенных вместе (железнодорожный термин).


[Закрыть]по нескольку паровозов следовали на запад.

Хотя ни один партизан-железнодорожник не попался с поличным, но немецкая разведка догадалась, в чем дело. И в Орше, как и в других депо, тоже попытались проверять уголь на угольном складе: перебрасывали по кусочку, всматривались, – не в этом ли мина, – а куски побольше разбивали.

Заслоновцы посмеивались, глядя на бессмысленную бесполезную работу.

– Ищи ветра в поле!

– Тут вам и немецкая овчарка не поможет!

Заслонов ликовал: партизанская работа шла полным ходом.

XVII

В январе всё чаще стали появляться над Оршей советские самолеты-разведчики. Они сбрасывали листовки, «Вести из Советской России», «Сводку Информбюро», газеты. Немцы охотились за этой литературой и сурово наказывали тех, кто ее читал. Но советские люди тянулись к правде – старались поймать каждую такую весточку с «Большой земли».

О том, что дела идут совсем не так, как расписывала геббельсовская пропаганда, оршанцы могли видеть по бесконечной веренице поездов, которые ежедневно следовали через Оршу с немецкими ранеными. Уже давно не хватало санитарных и пассажирских вагонов. Раненых перевозили просто в товарных. Вся Орша была переполнена ими. Эвакогоспиталь помешался в здании самого вокзала.

О положении на фронте говорили и те солдаты, части которых отводились в Оршу на переформирование.

Однажды Константин Сергеевич пришел домой обедать. В квартире была только Полина Павловна.

Заслонов ел картошку с квашеной капустой и рассказывал Соколовской о деповских делах: смеялся над тем, как у немцев захламлено и грязно депо, как немецкие паровозы доведены нашими механиками до такого состояния, что стали течь, как решето.

В это время дверь отворилась и вошел немец-пехотинец, обтрепанный, худой и черный, с каким-то одичалым взглядом голубых глаз.

Он вынул из сумки два куска мыла и предложил поменять их на масло и яйца.

У Соколовской не было мыла, но так же не было ни яиц, ни масла.

Немец посидел несколько минут, отогреваясь. Видимо, он хотел излить всё то, что его потрясло. По-русски говорить он не умел, но Константин Сергеевич и Соколовская поняли его.

Их полк отвели в Оршу из-под Москвы: в полку осталось всего одиннадцать человек.

– Hyp эльф! Hyp эльф! [7]7
  Hyp эльф! – Только одиннадцать!


[Закрыть] – скривившись, повторял немец.

Он и сам еще не вполне верил в то, что остался жив.

Немец был совершенно подавлен мощью Советской Армии. Он топал озябшими ногами, дул в кулаки и твердил одно:

– Аллес капут!

Когда немец ушел, Заслонов, усмехаясь в свои усы, сказал:

– Ну, этот вояка уже готов!

– А хорошо наша армия сбила с немцев спесь! Вы бы, Константин Сергеевич, видели, с каким гонором они явились к нам. Какие шли сюда, а какие будут возвращаться!

– Многим из них совсем не придется возвращаться! – уточнил Заслонов.

Из газет, которые сбрасывали самолеты, оршанцы с удовлетворением узнали о ноте товарища Молотова по поводу фашистских грабежей и зверств на оккупированной территории. Оршанцам всё это было хорошо знакомо.

Железнодорожники, которые проезжали сотни километров, видели деревни и города, сожженные дотла фашистами. Все паровозники, ездившие в Смоленск, были свидетелями того, как на путях между Смоленск-центральная и Смоленск-сортировочная долго лежала неубранной гора голых тел советских военнопленных.

Из газет же оршанцы узнали о том, что 18 января в Казани состоялся митинг представителей белорусского народа. Заслоновцы с волнением читали обращение к белорусскому народу. В нем так горячо, так сильно говорилось о них:

«От лесов Налибокской и Беловежской пущ до седого Днепра, от древнего Полоцка до широких просторов Полесья поднялся неугасимый гнев народа против фашистских разбойников».

Комсомольцы быстро заучили наизусть страстные, горящие местью к врагу, вдохновенные строки Янки Купалы, обращенные к ним, к партизанам Белоруссии:

 
Партизаны, партизаны,
Белорусские сыны!
Бейте ворогов поганых,
Режьте свору окаянных,
Свору черных псов войны!
 

Вскоре после разведчиков в Оршу наведались советские бомбардировщики. Они прилетели ночью.

На станционном дворе у немцев стояла наготове автомашина. Как только сообщили, что летят советские самолеты, она начинала кружить по двору, и сирена неистово завыла.

Услышав этот вой, все немцы, работавшие в депо, сразу оставили свои станки и детали и кинулись в бомбоубежище.

Советские деповцы с удивлением смотрели, как беспечно оставляли фашисты и работу и станки. Когда, в начале войны, они бомбили Оршу, наши железнодорожники не прекращали работу. А теперь с удовольствием бросались подальше от железнодорожной линии: фрицы не пускали никого чужого в свои бомбоубежища.

– Колька, и что это за люди? Видал? Фрицы побросали всё – и тягу, – говорил Домарацкому Алесь, когда они, едва успев добежать до базара, юркнули в какую-то полузанесенную щель.

– А фашистам что? Не свое ведь. Это ты не бросил бы так советский станок, потому что он государственный. А им наплевать. Ох, и даю-ют наши! – прижимался к земле Домарацкий.

Всё дрожало от грохота бомб, которые падали где-то неподалеку.

Женя, который тоже обратил внимание на то, как ведут себя во время бомбежки оккупанты, подумал: «А нельзя ли воспользоваться этим?»

И он придумал.

На тракционных путях всегда стояло под пара́ми несколько паровозов, готовых отправиться в рейс. При них находились один-два дежурных кочегара, следивших за топкой.

Во время бомбежки кочегары тоже предпочитали сидеть в бетонированном бомбоубежище, нежели в паровозной будке.

Обычно один из паровозов стоял на том пути, на который был наведен поворотный круг, а второй – на соседнем. Рельсы второго упирались просто в котлован. Стоило лишь пустить второй паровоз вперед, как он дойдет до конца рельс, а потом должен будет неминуемо рухнуть в котлован.

Тогда поворотный круг выйдет на какое-то время из строя. Во-первых, надо извлечь свалившийся и поврежденный паровоз, а во-вторых, его прыжок не пойдет на пользу и самому котловану. Придется серьезно чинить поворотный круг, а это значительно усложнит работу депо.

Налеты советских бомбардировщиков стали повторяться. Самолеты появлялись над военными объектами Орши ровно в двадцать четыре ноль-ноль.

Те фашистские деповцы, которые не работали в ночную смену, уходили заранее, с вечера, из Орши в какую-либо пригородную деревню спасаться от бомбежек. А ночная смена с мрачным видом шла в депо.

Работая, фашисты всё время прислушивались, не воет ли сирена – чтобы за лязгом и стуком в цехе не прозевать воздушной тревоги. И чуть только начинала реветь сирена, они сломя голову мчались в бомбоубежище.

В следующий ночной налет, когда фашисты в панике разбежались и в депо и на путях не осталось ни одного человека. Женя не побежал вместе со всеми ребятами в поселок, а кинулся к поворотному кругу. Он словно спешил навстречу советским самолетам, летящим со стороны Смоленска.

Впереди, на тракционных путях, стояло четыре паровоза серии «52». Женя различал в ночной темноте их приземисто-длинные фигуры. Он изо всех сил бежал к паровозам, несмотря на то, что по деповским крышам, по вагонам, рельсам – кругом стучали осколки зенитных снарядов.

Фашистские зенитчики били не переставая.

Земля дрожала от взрывов советских авиабомб, которые падали где-то в районе Орша-Западная. Фашистские прожекторы чертили небо.

Женя не обращал ни на что внимания.

Страха не было. В голове стояло одно: «Добежать бы до «52»! Сбросить его в котлован!»

Он бежал напрямик к паровозам через рельсы, через какие-то детали, лежащие на междупутье.

Оставалось с десяток шагов.

«А вдруг кочегар не ушел в бомбоубежище?» – обожгла мысль.

Еще шаг-другой.

Женя прыгает на ступеньку подножки. Одним махом влетает в будку. Облегченно вздыхает: «Никого!»

Дрожащими руками переводит переводной винт, открывает регулятор.

Паровоз дрогнул и плавно тронулся с места.

До поворотного круга остается метров пятьдесят.

«Теперь скорее вниз!»

Женя соскакивает с паровоза, больно ударившись локтями о подножки, и изо всех сил мчится в сторону, в темноту.

Сзади за ним раздался страшный грохот, лязг, треск.

«Упал! Упал! Круг выведен из строя!»

Женя бежал всё дальше и дальше от депо. Теперь его тревожила лишь одна мысль: а вдруг кто-либо видел?

Но, к счастью, всё обошлось благополучно.

После этой ночи гитлеровцы стали выставлять в депо и на путях воинские посты: солдаты и во время бомбежек оставались на своих местах.

Впрочем, поворотный круг оказался настолько основательно выведенным из строя, что его не было смысла ремонтировать. Он так и остался искалеченным.

XVIII

В феврале советская авиация стала чаше бомбить фашистов в Орше.

На фронте дела у фашистов были неважные: в 20-х числах января Красная Армия взяла Селижарово и Торопец. Шли знакомые Константину Сергеевичу места. От Торопца до Великих Лук, где учился Заслонов в профтехшколе, рукой подать: семьдесят четыре километра. Этот участок пути Заслонов знал хорошо, – здесь он ездил помощником машиниста.

Красная Армия перерезала одну из важнейших коммуникационных линий немецких войск, железную дорогу Ржев – Великие Луки. Оставалась Орша – Смоленск.

– Усилить удар! Побольше выводить из строя фашистских паровозов! – дал задание своим партизанам Заслонов.

В создавшейся обстановке громадное значение приобретал Оршанский узел: через него шел главный поток фашистских подкреплений фронту.

Дядя Костя хотел провести какую-либо операцию на самом узле, чтобы ослабить его. Он совещался со своими ближайшими помощниками – Алексеевым и Шурминым – и наконец пришел к мысли, что надо заминировать ветку № 11.

Оршанский узел имеет круговую железнодорожную линию. Если основная магистраль занята, то можно пропускать поезда в обход ее через Оршу-Западную и Оршу-Восточную. Орша-Восточная соединяется с основной магистралью веткой № 11.

Ее-то и предложил заминировать Заслонов.

В последнее время движение по круговой линии усилилось, и хорошо было бы хоть на время вывести ее из строя.

– На восток идут бесконечные воинские эшелоны, а мы и застопорим! – говорил дядя Костя.

– Константин Сергеевич, а что если заминировать сразу в двух местах? – спросил Алексеев.

– Как это?

– Одну мину положить недалеко от Орши-Восточной, а вторую – ближе к магистрали, к 533-му километру. Когда будет взорван путь на ветке, фашистам придется слать вспомогательный поезд со стороны основной магистрали…

– И вспомогательный тоже взлетит! – понял мысль товарища Шурмин.

– Дело! Согласен! – одобрил Заслонов.

Сговорились, что тол перенесут вечерами поодиночке. Спрячут его в условленном месте, в кустах. А минировать будут вдвоем: Константин Сергеевич и Алексеев.

Первым отправился на ветку дядя Костя. Он положил за пазуху толовые шашки и потихоньку, спокойно пошел к Орше-Восточной.

На следующий вечер по его маршруту двинулся Шурмин, а потом – Алексеев.

За несколько раз благополучно перенесли три кило толу и лопату.

В назначенный вечер дядя Костя и Алексеев разными дорогами отправились к ветке. Каждый нес по одной железнодорожной мине. Константин Сергеевич только обошел Оршу-Восточную, когда его обогнал воинский эшелон. На платформах мелькали танки. Дымилась походная кухня.

«Кофе варят! Вот бы немножечко попозже, – было бы вам кофе!» – подумал Заслонов.

В кустах его ждал Алексеев.

– Видали? Только что прошел эшелон, – сказал Толя.

– Видел. Мы успели во-время. Пойдем, – ответил Заслонов.

Они осмотрелись – на ветке не было ни души.

Подошли к полотну. Алексеев нес в мешке тол, Константин Сергеевич – лопату.

– Карауль, а я всё сделаю! – сказал Заслонов.

Он стал подкапывать под шпалою землю. Алексееву казалось, что дядя Костя делает медленно, что он, Толя, мог бы скорее. Он не выдержал и сказал:

– Константин Сергеевич, дайте я…

Но дядя Костя сердито отрезал:

– Управлюсь и сам!

И Алексеев уже больше ничего не говорил.

Наконец одну мину упрятали. Пошли дальше.

– Это ведь не летом. Земля мерзлая, – как бы продолжая разговор, заметил дядя Костя.

Окончательно стемнело.

Вторую мину закладывать было удобнее.

– Ну, вот и всё, – поднялся Заслонов. – А теперь полный вперед!

И они быстро пошли к Орше-Центральной.

Заслонову очень бы хотелось побыть в депо в тот момент когда фашисты узнают о катастрофе на ветке № 11, но вечером в нарядческой у него не было дел, и он направился домой.

На квартире оказалась только хозяйка.

Константин Сергеевич несколько раз за вечер под разными предлогами выходил на веранду послушать, что́ творится в депо.

Заслонов видел, как отправлялся вспомогательный поезд.

«Значит, одна мина себя оправдала! Не может быть, чтобы в темноте нашли вторую!»

Он лег спать.

Наутро вся Орша говорила о том, что ночью на ветке № 11 партизаны пустили под откос воинский эшелон который шел со скоростью пятьдесят километров в час, и что подорвался восстановительный поезд. С ветки привезли несколько вагонов убитых и раненых, а гестапо оцепило весь район.

– Ищи-свищи! – усмехнулся Заслонов.