Текст книги "Константин Заслонов"

Автор книги: Леонтий Раковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

VI

Заслонов назначил Нороновича и Алексеева в разные паровозные бригады, чтобы через них узнать побольше народа. Нороновичу он дал в помощники молодого паренька Васю Жолудя.

Вася был отрезан с эшелонами под Ярцевом, попал в концентрационный лагерь, а оттуда в депо.

– Парень, по всей видимости, наш, подходящий, – сказал Нороновичу Заслонов. – Его можно иметь в виду, но всё-таки надо проверить: был у фашиста в лапах.

– Не успеет парень у меня полтонны угля сжечь, как я увижу, чем сегодня Вася дышит. Он с Капустиным когда-то ездил. Тот смеялся, что Вася очень любит покушать и знает наперечет, на какой станции много яблок, где хорошая рыба, а в общем парнишка, говорят, неплохой. – ответил Норонович.

Сегодня Норонович после большого перерыва впервые пришел в комнату при депо, где паровозники обычно ожидали назначения в очередную поездку. Комната осталась та же: три окна, выходящие на тракционные пути, но вид ее сильно изменился. Раньше это был чистый, уютный уголок со столом, стульями, занавесками на окнах. А теперь здесь не было никакой мебели. Полкомнаты отгораживали простые нары, на которых валялась тертая, грязная солома.

Да и самочувствие, с которым Норонович сегодня входил сюда, было совершенно иное, чем прежде. Тогда он широко распахивал дверь, входил хозяином, а теперь шел робко.

– Здоро́во, механики! – негромко сказал Норонович, входя. (Он уже хорошо запомнил, где и кому можно говорить «товарищ»).

– Здоро́во! – ответил кто-то из угла. Остальные не обратили на него внимания, были заняты своим.

В комнате ждало много народа. Несколько человек спали на нарах. Трое машинистов – Мамай, Игнатюк и Ходасевич – разговаривали лежа. У топившейся печки собралось несколько человек: кто сидел на корточках, кто на полу. Среди них Норонович увидал стариков машинистов: Куля – он вечно кашлял – и Островского. Возле них собралась молодежь.

К Нороновичу подошел невысокий, но плотный Вася Жолудь. Его улыбающееся, приветливое лицо было из тех, о которых говорят: «Бледный, как пятак медный».

– Здравствуйте, Василий Федорович!

– Ну, что, тезка, собираемся в путь-дорогу? – спросил Норонович.

– Придется.

– А ты уже на немецком паровозе ездил?

– Как же, ездил с Капустиным. У них, Василий Федорович, на товарном не по три человека, как у нас, а по двое, без кочегара.

– А паровозы какие?

– Серия «52» и «54».

– Лучше наших?

– Где-е там! – махнул рукой Вася. – Ихние паровозы небольшие. Далеко немецким до нашего «ФД», как моське до слона! Когда немецкие паровозники увидали наш негодный, поврежденный бомбежкой «ФД» возле депо, они не верили, что он сделан в Советском Союзе. Мотают головами и лопочут: «Америка, Америка!» А Капустин показал на дощечку, на которой выбито по-русски, где построен паровоз. «Не верите, – говорит, – прочтите!» Нашелся один грамотей, прочел: «Ворошиловоградский завод». Так потом немцы стоят и только белками ворочают: «О, руссише! Колоссаль!» – смеялся Вася. – В ихнем паровозе одно хорошо: на лобовом листу ящик такой есть: в нем можно пищу подогревать!

Норонович сощурился: Вася Жолудь верен себе.

– Было бы что, браток, подогревать, мы и без ящика найдем где! А кроме ящика, особых отличий нет?

– Нет. Вот разве пресс-масленка. Она у них внутри, слева, вот так, – показал рукой Вася. – А водяной насос у немцев смешно называется: «вассер-пумпа»…

– Ладно, разберемся во всем. Объездим и немецкого коняку. Справимся!

Норонович сощурился в улыбке и, секунду помедлив, негромко переспросил:

– Как, тезка, думаешь: справимся… с немцем?

– Справимся, Василий Федорович! – уверенно ответил Вася.

Норонович уже чувствовал: парень не изменился и не изменит.

– А если так, тогда давай закуривать.

И Норонович полез в карман за табаком.

– Спасибо, я только что курил.

– Ну, как хочешь.

Норонович отошел к стенке. Он стал между нарами и печкой, чтобы слышать, что говорят и там и тут.

А разговоры с обеих сторон велись интересные: на нарах обсуждали положение на фронте, а у печки – промывали косточки Заслонова.

«Только бы Вася не помешал!» – подумал Норонович, неторопливо принимаясь свертывать папироску.

Но Вася уже был увлечен другим. Он поставил на подоконник сумку от противогаза, которая у всех паровозников служила дорожным мешком, и доставал оттуда вареную картошку и огурцы, собираясь подкрепиться на дорогу.

Норонович слушал, что говорят слева. С нар доносилось:

– Да, а Гитлер уже под Москвой, вот как!

Сказано это было не то с сокрушением, не то с удивлением.

Норонович, не поворачивая головы, узнал по голосу: это говорил Мамай.

– И Наполеон под Москву ходил а что толку? – с жаром возразил Ходасевич.

– Теперь не при Наполеоне!

– Вот то-то, что Гитлер не Наполеон!

– Я вломлюсь нахалом в чужой дом, – скажешь, мне не дадут по шеям? – вмешался в спор Игнатюк.

– Будет сила – дадут, а не будет – и так останется! – возражал Мамай.

– Не будет, а  е с т ь!

– Что-то не видно!

– Увидишь!

Норонович подошел с папироской к печке, собираясь прикуривать. У печки говорили о Заслонове.

– Смотрю вчера и глазам своим не верю: дядя Костя! – с возмущением рассказывал Пашкович.

– Да-а, вот тебе и дядя Костя! – протянул Куль и сразу закашлялся.

– И из-за чего пошел к ним?

– Известно из-за чего: из-за денег! – ответил Пашковичу молодой кочегар.

– А мне думается, как это… Я не знаю… Не верю… – выпалил Белодед.

– Не веришь? Вот пойдешь к нему за маршрутом, поверишь. Кто тебе подпишет наряд вести немецкий поезд, как не Заслонов?

Норонович протиснулся к печке. Разговор на секунду прервался, – Василий Федорович разобщил говорящих.

«Хворостят бедного Константина Сергеевича ни за что! Вот бы сам он послушал!» – думал, прикуривая, Норонович и отошел на прежнее место.

– Да-а, запрягли. Как им удалось это, не знаю, а запрягли! – кашлял, но продолжал интересный разговор Куль. – Теперь Заслонов повезет!

– Повезет! – поддержало несколько голосов.

– Сидит, только брови хмурит.

– Он и раньше никогда горлом не брал.

– Это и верно. А лучше, если бы брал. Если б кричал, как другой, ругал бы. Вот у меня был такой случай в прошлом году в январе, – начал Островский. – Возвращаюсь я из Лепеля с товарным на «щуке» 726. В пути порвал основную стяжку между тендером и паровозом и одну запасную. В Оршу прибыл на одной запасной. Докладываю Заслонову: так, мол, и так. И сам думаю: «Ну, сейчас начнется!» А он спрашивает: «А прибыл во-время?» «На семнадцать минут. – говорю, – раньше срока». Заслонов усмехнулся: «Самое основное – оповести поезд по расписанию. Бить тебя, – говорит, – Александр Мартынович, – он ведь всех по имени-отчеству помнит – не буду, а сколько стоит ремонт, с тебя же удержу. Чтоб в другой раз был повнимательнее!»

– Справедлив, слов нет! – поддержал Куль. – Кого из машинистов бывало переведет в помощники, тот никогда не скажет: «Дядя Костя неправ!»

– К чорту теперь его справедливость! Что нам с нее, если он предатель! – вспыхнул Сергей Пашкович. – Если такие, как Заслонов, за них, то…

Он не окончил, только безнадежно махнул рукой.

«Хорошо, что верят, будто Константин Сергеевич за немцев, – думал Норонович. – А с Сергеем придется осторожно поговорить: огонь-парень, да слишком прям!»

В это время в дверь просунулась плешивая голова Штукеля. Он подозрительно осмотрел всех и позвал:

– Норонович, Жолудь, за нарядом!

Жолудь собрал в противогаз недоеденную картошку и огурцы и, продолжая что-то дожевывать, пошел вслед за Нороновичем в нарядческую.

Норонович вошел и молча поклонился. Заслонов сидел озабоченный. Улыбался только тогда, когда оборачивался к Фрейтагу.

«Молодец, держится хорошо! Ну, Константин Сергеевич, не подкачаем и мы!»

У перегородки перед фашистским нарядчиком стоял пожилой железнодорожник – немец. На одном плече у него висела винтовка. Норонович догадался, что это и есть их «филька», как паровозники прозвали немца, сопровождавшего в поездке русскую паровозную бригаду.

Фашистский нарядчик передал маршрут Заслонову. Константин Сергеевич что-то приписал в нем и, вручая наряд «фильке», сказал Нороновичу и Жолудю:

– Поедете с ним. Паровоз «52-1114». Получите продукты.

Немцу выдали большую банку мясных консервов и буханку хлеба, а Нороновичу и Жолудю – по триста граммов хлеба и по пятьдесят граммов консервов.

Жолудь не стал даже укладывать свой паек, а тут же отправил в рот консервы и заел их хлебом.

– Ну, и отвалили, нечего сказать! – даже плюнул от негодования Норонович, пряча паек в сумку. – Крохоборы проклятые!

– Вы еще не знаете, Василий Федорович, до чего фашисты жадные и мелочные. Вот угостит он товарища сигаретой и ждет, чтобы тот заплатил ему за нее, – шептал Жолудь.

– Да ну? – удивился Норонович. – Вот так угощение!

– Честное слово! Увидите сами.

«Филька» не дал им долго задерживаться, – подгонял, приговаривая:

– Ком, ком!

Пришлось итти к паровозу.

Норонович и Жолудь шли впереди, а немец за ними сзади, покуривая трубочку.

Норонович, с ненавистью поглядывая через плечо на «фильку», бурчал:

– Ведет, как арестантов. Кочегаришка паршивый, а толкает машиниста первого класса. Что, Вася, разве можно терпеть? – наклонился он к помощнику.

– Нельзя, Василий Федорович! Никак нельзя! – горячо шептал Вася Жолудь.

VII

Заслонов уже проработал в депо целую неделю. На службе он ни с кем из железнодорожников не входил в разговоры, держал себя сухо, официально.

Было бы наивно думать, что фашисты так легко и просто доверились ему. Разумеется, за каждым шагом начальника русских паровозных бригад смотрели в оба глаза. Приходилось всё время быть начеку.

Заслонов знал, что возле Орши работает подпольный райком, – так ему сказали в Москве, – но пока он еще не мог установить с ним связь.

Наконец райкомовский связной дал о себе знать.

К Алексееву подошла на улице жена дежурного по станции – Надежда Антоновна Попова. Она сказала, что является связной секретаря райкома Ларионова, который организует на Оршанщине партизанское дело. Сообщила, что райком получил по рации с «Большой земли» сведения о группе Заслонова, и Ларионов хочет встретиться с Константином Сергеевичем.

Алексеев передал всё это дяде Косте.

В воскресенье Заслонов шел из нарядческой обедать. Соколовская варила ему жиденький картофельный суп, заправленный подсолнечным маслом. Больше у него ничего не было.

Как обычно, он прошел мимо Застенковской улицы, где шумел базар. Когда Константин Сергеевич минул базар, то услыхал, что за ним кто-то торопливо идет.

Заслонов обернулся и увидел: его нагоняла Попова. В коротеньком кожушке, повязанная старым пуховым платком, – ее было не узнать. Он чуть сбавил шаг и зорко посмотрел вокруг: навстречу им никто не шел.

– Товарищ Ларионов ждет вас послезавтра. Он в Дрыбине, – вполголоса сказала Попова, нагнав его.

Константин Сергеевич остановился, словно уступал Поповой дорогу.

– Приду. Будьте осторожны! – ответил он и свернул к себе на Буденновскую улицу.

«Иван Тарасович здесь. Отыскался след Тарасов… Это чудесно! Хозяин района на месте – значит, заработаем по-настоящему!» – думал он.

VIII

Константин Сергеевич заранее подготовил всё и попросил разрешения у Контенбрука не являться во вторник на службу: Заслонов еще не имел ни одного выходного дня.

Шеф охотно отпустил его.

Во вторник ранним утром Заслонов пошел в Дрыбино.

Каждый день кто-либо из оршанских железнодорожников уходил в деревню за продуктами, и немецкие постовые уже привыкли к этому. Часовой издалека смотрел на удостоверение личности с фашистскими печатями и спрашивал:

– Кольхоз, я?

– Я, я, – ответил и Константин Сергеевич, проходя мимо.

Заслонов встретил секретаря райкома на улице, еще не доходя до хаты Куприяновича. Ларионов возвращался домой. Был он в коротком кожушке и валенках.

В первую секунду Иван Тарасович не узнал Заслонова, но, когда Константин Сергеевич окликнул, секретарь райкома бросился к нему:

– Товарищ Заслонов, здравствуйте, дорогой! – жал он руку Константину Сергеевичу, вглядываясь в него. – Представьте, я вас не узнал: борода сильно меняет лицо. Ну, пойдемте, пойдемте, поговорим!

И они направились к Куприяновичу.

Старик-железнодорожник жил вдвоем с женой. Дочери выросли и разлетелись в разные стороны, сын служил в Красной Армии.

Увидя ТЧ, Куприянович не знал, как и принять дорогого гостя. Он уже дал команду жене – жарить яичницу, но Константин Сергеевич взмолился:

– Антон Куприянович, позвольте нам сначала поговорить, а потом уж и за стол можно!

– Ну, ладно. Женка, пойдем, не будем мешать!

И хозяева вышли из хаты, оставив гостей одних.

Заслонов рассказал Ивану Тарасовичу о переходе линии фронта, о пути из Москвы к Орше, о том, как население везде помогало заслоновцам.

– Во всякой работе самое главное – народ. Разве мог бы я жить и действовать тут, если бы на каждом шагу не чувствовал народной поддержки и помощи? – сказал секретарь райкома, внимательно слушавший рассказ. – А что же, товарищ Заслонов, вы намечаете делать в ближайшее время?

– Пока подбираем людей. Чутеньки осмотримся, пусть к нам привыкнут, а тогда дадим фашистам копоти!

– Правильно. Диверсии на железной дороге – наша самая лучшая помощь Красной Армии. Фашисты рвутся к Москве, – надо сорвать подвоз их подкреплений.

– Сделаем. Будут помнить Оршу!

– А как относятся к вам те рабочие, которые не знают о том, что вы вернулись сюда с определенной целью?

– Плохо, – улыбнулся Заслонов. – Считают меня предателем… Но это нам на руку…

– Конечно, чем меньше у фашистов будет подозрений, тем лучше. Зима нынче ожидается лютая, – так говорят все старики. Постарайтесь возможно дольше продержаться в Орше!

– Постараемся, чтоб нас не раскрыли!

– И всё-таки не забывайте, что рано или поздно вам с товарищами придется уходить в лес.

– Я готовлю отряд. Подбираю людей, собираю оружие и боеприпасы.

– Как жаль, что тогда, в июне, мы не успели приготовить лесные базы! Но ведь после речи товарища Сталина у нас в распоряжении оказывалось всего чуть побольше недели. К тому же, началась эвакуация…

– Ничего, Иван Тарасович, еще создадим базы! – сказал Заслонов.

– Сноситься будем через Попову. Она – человек преданный, энергичный.

– Да, это удобно.

– Чем вам помочь, в чем нуждаетесь?

– Хорошо бы достать рацию…

– Попрошу, чтоб прислали с «Большой земли». Обещали. Что еще?

– Больше пока ничего.

Минуту помолчали.

– Ну, знаете, товарищ Заслонов, чудесно, что вы в Орше! – весело потирал руки Иван Тарасович.

Секретарь райкома повеселел.

– Что ж, теперь, пожалуй, можно и хозяина пригласить? Куприянович уже заглядывал в окно, – сказал Иван Тарасович и пошел из хаты.

Заслонов понял его переживания. Когда Иван Тарасович вновь пришел в свой район, положение секретаря райкома в первый момент оказалось затруднительным. Партийцев, которых оставили для подпольной работы, было мало.

В своем районе Иван Тарасович создал партизанские группы быстро, но в самой Орше, на крупном железнодорожном узле, такой группы еще не было.

А теперь в Орше, в самом логове врага, нежданно-негаданно появился Заслонов. И у него, оказывается, есть уже крепкая, сплоченная группа, готовый костяк партизанского отряда. Этому ли было не порадоваться!

______

В Оршу Заслонов вернулся поздно вечером. В доме Соколовских все спали. Константин Сергеевич легонько постучал пальцем в окно своей комнатушки, – он так условился с Михаилом Евдокимовичем. Соколовский тихонько открыл дверь.

Но наутро любопытный обер-фельдфебель всё-таки спросил у Заслонова:

– Где вы так пузьно гуляйт?

– Хожу к старушке-учительнице учить немецкий язык.

– О, вьеликольепно-карашо! – расцвел немец.

IX

Заслонов и Алексеев сговорились пойти вечерком к Птушке. Иван Иванович уже работал на старом месте в механическом цехе простым токарем. Заслонов хотел сколотить свое ядро среди ремонтников, и потому надо было поразузнать о настроении токарей.

В этот раз они у Птушки не отказались от скромного угощения, – ели и разговаривали о том, о сем.

Когда окончили ужин и Марья Павловна унесла на кухню посуду, Заслонов спросил:

– Как чувствует себя Островский?

– Плохо, – ответил Птушка.

– Он ведь работает, – спокойно, как бы невзначай, вставил сбоку Алексеев.

– Да, работает. Но как может чувствовать себя советский человек, работая у врага?

Алексеев, потупив голову, что-то чертил ногтем по скатерти и сдержанно улыбался. Заслонов, наоборот, был серьезен и пытливо смотрел на Ивана Ивановича.

– А Мамай? – спросил Заслонов.

– Ну, Мамай – предатель. Тому что? Мамай прекрасно себя чувствует: он ждал фашистов!

– А много ли прежней молодежи у вас, Иван Иванович? – перевел Заслонов разговор на то, что особенно его интересовало.

– Кое-кто: Коренев, Пашкович, Домарацкий, Шмель.

– А они как?

– Молодежь-то? – переспросил Птушка.

Он оглянулся кругом. В обоих окнах были вставлены зимние рамы, к счастью, сохранившиеся на чердаке.

– У молодежи, Константин Сергеевич, – понизив голос, начал Птушка: – настроение, – он еще раз оглянулся и выпалил решительно, – боевое! – И потом затворил, всё больше и больше оживляясь: – Чего тут сидеть сложа руки, когда вся страна отбивается от проклятых фашистов! Помочь надо, а не ждать, когда за нас сделает кто-то другой! Сколотить отряд. Вот машинист Ходасевич, старый буденновец. Ему команду – и всё. А мы чего-то ждем!

Иван Иванович выпалил всё одним духом и, откинувшись на спинку стула, смотрел прямо в глаза Заслонову.

Константин Сергеевич всегда уважал его. Птушка привык ему верить. Сейчас он высказал самое свое сокровенное, разволновался и вдруг с ужасом спохватился: «А что, если Заслонов выдаст меня? Нет, нет! Не может быть!»

Кровь бросилась ему в лицо. Иван Иванович сидел, ожидая удара. Константин Сергеевич понял переживания Птушки. Лицо его утратило прежнюю настороженность, и посветлело. Он обернулся к Алексееву:

– Анатолий, ты еще ничего не говорил Ивану Ивановичу?

Алексеев понял: этот вопрос Константин Сергеевич задает ради Птушки, чтобы показать ему, будто они и раньше доверяли Ивану Ивановичу. Заслонов прекрасно знал, что Алексеев, без его разрешения, ничего никому сказать не мог.

– Нет еще.

– Ну, так вот, дорогой Иван Иванович… – сказал Заслонов, придвигаясь со стулом к Птушке.

Он опасливо покосился на дверь.

– Никто не войдет. Жена моет посуду, – успокоил Иван Иванович. – Говорите смело!

X

Прошло две недели. Контенбрук и Фрейтаг были довольны Заслоновым. Начальник русских паровозных бригад оказался точным, аккуратным, выдержанным. Он не кричал, но паровозники слушали его. Он не суетился, не бегал, но работа кипела.

Шеф в своем кругу хвастался:

– О, я психолог! Я знаю людей! Я взглянул и сказал: этот инженер – прирожденный командир!

За последние дни депо Орша заметно улучшило работу. Теперь уже не случалось никаких проволочек с паровозными бригадами. Машинисты и кочегары продолжали возвращаться на прежнюю работу.

Вернулся в депо заведующий водоснабжением узла – Петр Шурмин.

Контенбрук сиял.

Заслонов ходил мрачный.

С большой осторожностью, очень осмотрительно выбирая по человеку, он постепенно расширял круг своих, надежных людей.

В депо выросла молодежная группа: она создалась вокруг Жени Коренева.

Люди были готовы в любой момент начать борьбу с оккупантами и только ждали от Заслонова указаний и сигнала к действию.

Особенно не терпелось молодежи.

В субботу вечером к Заслонову пришел Птушка.

Обер-фельдфебель Шуф сидел как раз дома. Говорить при немце было опасно, – услышит. Шептаться – покажется подозрительным.

Иван Иванович был заранее предупрежден о том, что немец понимает по-русски.

Пока Птушка говорил о погоде, Заслонов написал на бумажке: «Что случилось?» и передал и бумажку и карандаш гостю.

«Хлопцы просят Вас поговорить с ними завтра в двенадцать часов», – написал Иван Иванович.

«Какие хлопцы?»

«Наши, надежные. Комсомольцы. Человек пяток».

«Где?»

«У Шмеля».

– Хорошо, хорошо, я всё сделаю! – сказал вслух Константин Сергеевич и бесцеремонно выпроводил из дома Птушку.

В этот же вечер обер-фельдфебель Шуф пригласил Заслонова сыграть в шахматы.

– Который это до вас ходиль? – вдруг во время игры спросил Шуф.

Он через стол смотрел в упор на Заслонова.

Заслонов спокойно обдумывал ход на доске.

– Наниматься на работу в депо, – не торопясь, ответил Константин Сергеевич, побил своей пешкой неприятельского коня и только тогда поднял на противника глаза. Но обер-фельдфебель уже был поглощен тем, что произошло на доске:

– А-а, вьеликольепно-карашо! – машинально сказал он, хотя его конь был потерян.

И на этом разговор окончился, но Заслонов всё намотал себе на ус.

На следующий день Заслонов с утра был в нарядческой, а в половине двенадцатого ушел как будто бы на обед. Он заглянул ненадолго домой и направился на Чугуночную улицу.

У Шмеля в доме собралась одна комсомолия. Алесь выпроводил мать к соседям, а старенькая, глухая бабушка сидела на кухне.

Молодежь сделала вид, что собралась на танцы – патефон играл разудалую «лявониху».

Константина Сергеевича сразу все обступили. Большинство не имело еще возможности близко видеть Заслонова и говорить с ним после его возвращения в Оршу.

Тут были Алесь и его сестра Вера, Домарацкий, Белодед, Пашкович, Женя Коренев и его приятель, центр нападения деповской футбольной команды, Леня Вольский – молчаливый, серьезный парень.

Каждый хотел пожать Константину Сергеевичу руку.

– А знаете, как меня Сергей в депо разделывал? – кивнул на Пашковича Заслонов.

Пашкович смутился.

– Знаем, знаем! – смеялись кругом.

– Под орех! – Ну, хлопчики, – перешел на серьезный тон Константин Сергеевич: – Прежде всего надо выставить посты, чтобы нас не накрыли тут, как воробьев.

– Сколько человек надо? – забеспокоились все.

– Человечка два.

– А нас всего семь, – оглянулся Женя.

– Делать нечего, а надо!

– Пусть она уходит, – показал на свою сестру.

– Ишь ты, а я разве не хочу послушать? – запротестовала Вера.

– Алесь, сестру обижать не годится, – улыбнулся Заслонов. – у меня есть двоюродная сестренка Катя Заслонова, она в Ленинграде живет. Мы с ней когда-то пасли в деревне коров. Девчушка очень боялась Перуна. Так я в грозу отпускал Катю домой, а сам оставался один, хоть и мне было страшно. А ты ишь какой! – улыбнулся Заслонов.

– Пойдем с тобой, Алесь, – взглянул на Шмеля Домарацкий.

И они ушли.

В комнате остались вшестером.

Заслонов стоял у печки, Вера и Женя сидели в углу у патефона, Белодед и Пашкович на стульях меж окон, а Вольский курил, прислонясь к дверному косяку.

– Ну, что накипело? – спросил Заслонов, обводя глазами небольшое, необычное собрание.

– Иван Иванович говорит, вы читали советские газеты. Как там у нас, в Союзе? – спросил Пашкович.

– Правда, что немцы Ленинград взяли? – прибавил Коренев.

– Сначала про положение на фронте, а потом о наших здешних делах, – попросил Вольский.

– Вчера мне рассказали последнюю сводку Информбюро…

– А кто рассказал? – живо спросила Вера, но сама сразу почувствовала, что спрашивать не стоило бы.

Заслонов строго взглянул на нее.

– Кто сделал – лишь бы сделал. Запомните: излишнее любопытство вредно! – Секунду помолчал и начал: – Фашистские собаки брешут, будто Ленинград взят, Ленинград не взят. Не видеть немцам Ленинграда, как своих ушей! Вспомните, товарищ Ленин сказал: «Даже на один день нельзя сдать Питер врагу!» От Москвы фрицев уже хорошо гонят, прогонят и отовсюду. Весь советский народ сплотился вокруг товарища Сталина и помогает Красной Армии бить фашистов. Надо и на тут, во вражеском тылу, начать борьбу с захватчиками.

– Константин Сергеевич, так приказывайте!

– Давайте работу!

– Чего же мы ждем?

– Хоть эшелоны станем пускать под откос! – зашумели все сразу.

Заслонов улыбнулся:

– Сидя в Орше, вы не больно много эшелонов спустите под откос. Ну, взорвете один-другой паровозишко. Ну, удастся вам какой-либо товарный состав осей на сто сковырнуть, а дальше что? Вас сразу же сцапают – и делу конец! Важно выводить из строя не один, а десятки паровозов и не только по воскресеньям, а каждый день! Да чтоб самому при этом не попадаться фашистам в лапы!

– Так никогда не будет! – угрюмо сказал Пашкович и даже отвернулся к окну.

– Нет, будет! Добьемся! А пока нашу задачу подпольный районный комитет партии определяет так: подготовить кадры, раздобыть оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты. Надо быть готовыми в любой момент уйти в лес. Оттуда мы не по одному эшелону будем спускать под откос и действовать не только в пределах оршанского узла! Давайте дней с десяток плотно и займемся этим. А там получим указания, что делать дальше.

– Константин Сергеевич, на Орша-Западная пять цистерн с бензином стоят. Вот бы взорвать их! – выпалил Пашкович.

– Если сможешь, рви – дело доброе!

– Мы с Алесем Шмелем…

– Ну, комплексную бригаду ради пяти цистерн собирать не надо!

Все улыбнулись.

– Нет, Константин Сергеевич, больше никого!

– Ни пуха, ни пера!

– Константин Сергеевич, а что если бы пожарный сарай спалить? – спросил Женя. – Там немецкие машины стоят. Ух, шикарно было бы! – Женя даже потер руки, предвкушая это удовольствие.

– Как же ты его подожжешь? – спросил Белодед.

– Слыхал, Константин Сергеевич сказал: «Излишнее любопытство вредно!» Сожгу, – тогда изволь, поделюсь опытом! Значит, можно, Константин Сергеевич, можно? – обернулся к Заслонову Женя.

– Валяй жги! Только с одним условием: всё обдумать и рассчитать хорошенько!

– Да мы уже давно всё обдумали!

– Погоди, выслушай до конца. Действовать осмотрительно. Семь раз примерь, один – отрежь. Чтоб без провала!

– Не провалимся! – уверенно ответил Коренев.

– Женя, а если б я… Может, меня… – начал Петрусь Белодед.

– Много будет. Я с Леней Вольским надумал!

Белодед, огорченный, насупился.

– Не печалься, Петрусь, я и тебе работенку дам, – сказал Заслонов. Он подошел к столу и начал высыпать изо всех карманов брюк и своего синего ватника, отовсюду железные четырехножки.

Молодежь кинулась к столу рассматривать невиданную вещь.

– Что это? – робко спросила Вера.

– Это четырехножка. Ее как ни бросай, она всё вверх острием ляжет. Автомобиль на нее наедет – шину проколет; конь наступит – коню не поздоровится.

– Ловко придумано!

– Мирово!

– Хитрая штука! – хвалили комсомольцы четырехножку, рассматривая ее.

– Разбросать их надо на шоссе, где больше движения. Пусть этим займутся двое: Петрусь и Вера, – при казал Заслонов.

Белодед и Вера стали делить четырехножки.

– Итти надо вечером и засеять как следует. Вот всё, хлопцы! Будьте осторожны!

Заслонов еще раз оглядел всех.

– Что же, кажется, и добавочная работа всем есть. На этом сегодня кончим. Я выйду один, а вы посидите тут чутеньки, поиграйте, а потом расходитесь, – обратился к молодежи Заслонов. – И не все сразу, а по одному, по двое.

Дядя Костя пожал всем руки и вышел.

Патефон уже выводил ему вслед:

«Бывайте здоровы, живите богато!..»