Текст книги "Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Леонид Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)

– Что за правило мародера?

– Это означает, что все совместные трофеи делятся поровну на участников команды.

«А вот это, значит, уже интересно. Это что ж получается, если мы обоз захватим, то… Хватит мечтать, лучше дальше послушаю». – При этих мыслях старшина начал медленно, буквально по шажочку, приближаться к беседующим, вслушиваясь в продолжающийся разговор.

– Товарищ Риллинтар, организованный тобой партизанский отряд сделал немало полезного советскому народу, и я лично не против иметь такого союзника. Поэтому могу утвердить тебя, товарищ дроу, на должность постоянного командира созданного тобой партизанского отряда. Но, извини, в эту липу про магию и инопланетян не верю.

«А-а-а! Он же, когда его лечили, без сознания был и ничего не видел. Понятно! Да я и сам бы не поверил, если бы мне кто такое рассказал. Да и командир после лечения выдохся, сейчас даже себя вылечить не может. А то бы сейчас показал!»

– Давай договоримся. Как немного отойду или «леший» в гости зайдет – покажем мы тебе магию. А сейчас давай лучше старшину позовем, а то он скоро листвой покроется – так активно прикидываться березкой не каждому дано…

Ну подошел я, послушал, о чем они там продолжили разговаривать, пару раз ответил на наводящие вопросы капитана. Они разговорились не на шутку – капитан буквально на пальцах Ссешесу доказывал, что, если он в Центр шифровку пошлет о пятисотлетнем инопланетянине в белорусских лесах, его сумасшедшим сочтут. А тот, как дурак, на своем настаивал. Нет бы согласиться – и тогда вообще никаких проблем. Вот капитану не повезло, сидят, как кумушки, чуть ли не в обнимку, и ругаются о содержимом телеграммы. Уже и планшетку радист притащил, и второй лист бумаги испохабили. Но ничего устраивающего обе стороны пока написать не смогли. Капитан под конец уже на крик сорвался:

– Ссешес, блин! Ну не поверят там! И я не верю! Ты что, не представляешь, какие специалисты у нас работают – какой на хрен инопланетянин! Какая магия! Да максимум тебя негром из какой-нибудь Зимбабвы сочтут, а с твоей историей – сумасшедшим негром!

Тут Ссешес страшно посерел, в глазах засветилась такая ярость, что у меня ажио мурашки по спине пробежали. Ладонь под нос капитану протянул, а на ней огонек мерцает, как живой. Будто в ладони зажигалка бензиновая спрятана. Огонек вдруг форму меняет и, сворачиваясь шариком, зависает над ладонью. Потом резко гаснет. Одновременно с этим командир теряет сознание и безвольно откидывается на землю. Тут я не выдерживаю:

– Товарищ капитан, ну зачем вы его из себя вывели? Он еще после вашего лечения полностью выложился, потом контузия. Ну и что теперь с ним делать? Убедились? Увидели? А он, может, сейчас коньки отбросит.

Впрочем, капитан сам выглядел не особо красиво, видно, и ему демонстрация, да на свежую контузию, здоровья не добавила.

– Старшина, не трави душу, сам не понимаю, что в Центр отправлять. Вот теперь придется про магию писать. А там ведь тоже не дураки сидят, скажут – свихнулся Кадорин от контузии. А по-другому не могу. Ну не могу я в Центр такое отправить!

Вздохнув, капитан подтянул к себе планшетку, закусил кончик карандаша и вопросительно посмотрел на меня:

– Ну что, поможешь боевую характеристику на вашего командира составить или мне одному отдуваться?

– Что ж хорошему человеку не помочь-то? Только давай Сергея еще позовем, он с командиром подольше моего по лесам бегает и знает о нем поболе. А как Ссешес очнется, пусть проверит, может, еще что дополнит. Вот тогда-то можно цедулю в штаб отправлять. Не бери в голову, капитан, – пусть начальство само решает, как дальше быть. С чистой совестью-то и жизнь веселее кажется.

– Эх, старшина, старшина, все у тебя просто решается! А если в штабе не поверят – решат, что капитан Кадорин А. Г. из-за большой психологической нагрузки сломался и теперь строчит абсолютную ахинею в надежде, что его заберут обратно за линию фронта? Что тогда? Как мне про эту вот магию писать?

– Капитан, ну как дите малое, ну напиши руководству о том, что встретил партизанский отряд товарища Ссешеса, ну там напиши, как сражаются. Можешь дописать: мол, человек он непонятного племени, по собственным словам, лет ему под пятьсот. Да и вообще, по его словам напиши, как он рассказывал. Ну какая разница Москве, кто у нас капитаном, да хоть чукча – лишь бы врагов не жалел да командир был хороший. Ну а в конце можешь добавить: мол, шаман он. А уж Москва пусть сама думает. А потом органы разберутся – у тебя делов, окромя родословной командира, и так навалом.

– Действительно. Я его в деле проверил? Проверил. От вас отзывы положительные получил. Да и на операцию он сам пошел, никого вместо себя не послал, хотя и мог, – значит, хороший человек. Подготовка к тому же у него соответствующая, такие таланты – редкость большая. Для партизанского дела вообще золотой самородок.

– Ну так в чем дело, капитан? Утверждай его на должность командира отряда и радируй в Москву: мол, есть проверенный человек, оказал большую помощь при выполнении задания. Тебя ж, капитан, по голове за потерю отряда не погладят? А так получится, задание ты выполнил, несмотря на потери и собственное ранение. А подробности… да кому в Москве эти подробности нужны? Очнется Ссешес – заполни с его слов личное дело. Словесный портрет можешь прям сейчас составить. И отправляй спокойно в Москву. Мы же тут не в тылу прохлаждаемся, а вона уже сколько немцев положили. Так что самая важная проверка, проверка кровью, нами уже пройдена.

Капитан внимательно посмотрел мне в глаза, перевел взгляд на бессознательного дроу, и внезапно двинул в мою сторону планшет с карандашом:

– А-а-а! Черт с ним! Уговорил, языкастый! Значит, так. Пиши: «Боевая характеристика». Точка. С новой строки. «На командира партизанского отряда». Двоеточие. «Риллинтара Сешеса…»

ГЛАВА 22

Дроу преданны злу метафизически.

У них нет даже метаний в духе вампиров,

которые должны пить кровь, чтобы выжить.

Они просто творят зло «патамучта».

Краткий справочник эльфа.

Том 1. «Опасные существа», глава 1, эпиграф

10.07.1941

Радиограмма партизанского отряда «Кощей» – Центру

«Объект уничтожен. Дополнительно взорван эшелон с боеприпасами. Имею потери в количестве восьми человек из-за плотных минных полей вокруг объекта. „Подарок“ еще не подарили. Вступил в контакт с партизанским отрядом в составе шести человек. Отрядом уничтожено более двадцати немцев, дрезина, броневик и мотоцикл. По данным отряда, за последние три дня на участке трассы Вельск – Пружаны прошло не менее двадцати эшелонов с войсками.

Командир партизанского отряда – Риллинтар Ссешес Сабраевич (Кощей)».

11.07.1941

Радиограмма Центра партизанскому отряду «Кощей»

«Кощею. Благодарим за отличную работу. Совместно с партизанским отрядом переместиться к железной дороге Брест – Минск и организовать вручение „подарка“. В дальнейшем действовать на участке Оранчица – Жабинка – Кобрин для проведения разведки и диверсий на железной дороге.

Хозяин».

11.07.1941

Ссешес Риллинтар

Темнота. Ласковая, теплая темнота. Шелест листвы и легкий ветерок, обдувающий лицо, – все это заставляет чувствовать себя живым. Значит, тем взрывом меня не убило. Ну и слава Ллос – буду жить дальше. Раскрываю глаза и в серебристом ночном полумраке оглядываю расположенный вокруг хумансовский лагерь – нет, ну кто так делает? Мало того что всего один часовой, так он еще и сидит лицом к костру, обняв пулемет, как первокурсник девушку – неумело и осторожно. У него ведь теперь сетчатка засвечена – за пределами светового круга костра минимум минуты две ничего не увидит. За это время его минимум пять раз зарежут и восемь раз застрелят – блин, охранничек! А все остальные развалились и спят себе, как будто не во фронтовом лесу на территории противника, а у себя в саду во время пикника. Да еще и храпят, как стадо пьяных кабанов на привале, одно слово – хумансы. Как-то это все скучно и неживописно. Надо попробовать немного украсить окружающую действительность – все равно делать до утра нечего.

Начнем с часового, а то еще заорет, забегает, всех разбудит и испортит мне уже подготовленный холст. Все! Решено! Это будет картина – картина, которая раскрасит действительность новыми веселыми красками. До рассвета слишком долго и скучно ждать – так почему бы и нет?

Медленно, бесшумно встаю и на полусогнутых ногах стелюсь к хумансу, он меня пока не видит из-за того, что моя лежанка располагается вне зоны его зрения – чуть правее и дальше от костра. Легко касаясь кончиками когтей ножен, проверяю наличие тесака на предплечье. Аккуратно и тихо вытащив его, бесшумной черно-зеленой тенью вырастаю за спиной хуманса. Добрая, чуть смущенная улыбка пробегает по моим губам – извини, ты не станешь шедевром, если моих навыков не хватит на то, чтобы проделать все тихо, пока не проснулись остальные, прости меня.

С легким шелестом сталь входит в теплое тело, перерубает размеренно бьющееся, ничего не подозревающее сердце. Правая рука в это время с легким хрустом ломает гортань, протыкает нежную белую кожу когтями. Как все же некрасив первый штрих будущей картины! Хотя… можно рассматривать это только как подготовку фона – да, успокойся, это только грубые мазки грунтовки, оттеняющие будущий шедевр. Аккуратно усадив тело и подперев его пулеметом, я с тревогой присмотрелся к получившейся композиции – нет, все же чего-то не хватает, точно, он слишком серьезен и не понимает оказанной ему чести быть составной частью моего будущего шедевра. Это надо обязательно исправить – унылое выражение лица просто не подходит для лицезрения будущей картины, предстающей перед застывшим взглядом ее первого участника. И я это исправлю. Кстати, интересно, как я успел так быстро перебросить лезвие из правой руки в левую – даже сам не заметил. Перекинув мелькнувший серебристой рыбкой клинок обратно, я легким касанием рисую новую, радостную улыбку. Чуть отойдя и наклонив голову вправо, окидываю часового взглядом и понимаю, что, несмотря на исправление, он все равно еще слишком серьезен. Но в моей голове уже забрезжила идея, как придать ему больше веселья: запустив кисть руки в легко раздавшийся разрез, я вытащил наружу язык, заставив мертвеца кривляться в беззвучном хохоте. Да, так гораздо лучше.

Теперь перейдем к фону, фон в композиции должен нести не меньшую смысловую нагрузку, чем центральные фигуры. Но в качестве фона мне придется использовать довольно некачественный материал – двух молодых хумансов и одного старика. Нет, красиво и беззвучно оформить задник мне не удастся, хотя и не хочется, но все же некая топорность в моей картине будет – не по правилам, но фон я буду оформлять уже холодным. Быстрая, блестящая бабочка, мотылек из стали, ласково перепорхнула в моих руках от одного тела к другому. Руки уверенно придержали статистов, чтобы своими судорогами и тихим хрипом они не разбудили центральных действующих лиц моего шедевра.

Вот теперь можно приступать непосредственно к главным фигурам картины.

Я назову ее: «Наблюдение за полетом орла».

Самое главное – полностью передать внутренний мир орла и наблюдателя. Незамутненные чувства и чистота переживаний – вот секрет моего будущего шедевра. Наступил самый решающий акт творения. Сейчас или никогда. Буквально через несколько секунд выяснится, будет ли это картина, достойная руки мастера, или безграмотная мазня студиозуса. Первый удар должен быть точен – нужно аккуратно перерубить спинной мозг и, не убив хуманса, вызвать у него паралич. Да не просто паралич – мимические мышцы должны работать, а голосовые связки нет.

Первый удар. Быстрое перемещение ко второй цели – второй удар. Шипение судорожно выдыхаемого легкими воздуха, не нарушенное ничем. Тишина – божественная тишина. Теперь проверить мимику – да! Все получилось – на лице хумансов застыло выражение удивления и вместе с тем страха. Все правильно, они сейчас не ощущают тел и поэтому не ощущают боли.

Так, все вроде получилось, теперь, пока краски основных мазков сохнут, займусь временно оставленным фоном, ведь нельзя оказывать неуважение даже мельчайшей части полотна – настоящий мастер и в незначительных деталях должен быть совершенным. Усадив и прислонив друг к другу тела, я отошел и внимательно присмотрелся к фону – они у меня будут символизировать скалу, к которой прислонился наблюдатель. Конечно, маловато их для нормальной скалы, впрочем, будут маленьким утесом – я непривередливый.

Теперь наблюдатель – его поза должна выражать благородство и быть совершенной в каждом изгибе. Но как? Ну скажите, как можно благородно разместить это корявое человеческое тело, оно просто физически для этого не приспособлено. Но ничего, ничего – мой наблюдатель, мой милый наблюдатель, я знаю, как можно избежать зажатости твоей позы. Провожу кончиками когтей по щеке этого молодого хуманса, уже покрытой слезами от красоты моего будущего шедевра, и, вглядываясь в его широко раскрытые зрачки, шепчу:

– Не переживай, ты займешь одно из главных мест в моей картине, в твоей ложе будет самый лучший вид, мой милый наблюдатель.

С этими словами я легко касаюсь губами трепещущих от волнения век наблюдателя и по очереди, подцепив их когтями, отрезаю – моему прелестному наблюдателю ничто не должно загораживать божественный вид, который вот-вот откроется перед ним. Дальнейшая работа по раздроблению костей конечностей и приданию наблюдателю возвышенной позы на фоне утеса не заняла у меня много времени и позволила немного успокоиться перед началом работы с центральной фигурой композиции…

…Два точных, выверенных удара – только два. Мера высшего мастерства…

И вот в полутьме догорающего костра, перед скалой, у которой лежит наблюдатель, в извечном полете распростер свои кровавые крылья орел. И дорожки слез, бегущие по щекам наблюдателя, точно такие же, как и на моих щеках, показывают, что шедевр удался – шедевр с скромным названием: «Наблюдение за полетом орла».

Улегшись на пенку, я еще долго смотрю на эту картину, залитую нежным трепещущим светом догорающего костра. Смотрю, пока в один момент не закрываю глаза…

Темнота. Ласковая, теплая темнота. Шелест листвы и легкий ветерок, обдувающий лицо, дополняются самозабвенным чириканьем какой-то пташки, показывающей всему окружающему миру свое хорошее настроение и готовность отловить кого-нибудь с целью спаривания. Какой хороший сон мне сегодня приснился! С самого момента пробуждения мне очень весело и приятно на душе. Улыбнувшись окружающему миру, я пытаюсь открыть глаза. Команда правому глазу – открыться. Отклик – фигушки. Команда левому глазу – попробовать открыться. Отклик – жалюзи заклинило. Команда правой руке – протереть глаза.

Протираю глаза. В расчете на вчерашнюю контузию медленно приподнимаюсь, прислушиваясь к организму – вдруг плохо станет. Нет, все вроде нормально. Хм… даже странно – вчера чуть копыта не откинул, а сегодня только подташнивает и голова чуть кружится. Судя по всему, регенерация у дроу получше, чем у человека.

– Ссешес, ты как себя ощущаешь? Есть будешь? Мы твою порцию оставили. Гречка, конечно, холодная, но есть можно. – Радостное лицо Сергея, высовывающееся сбоку, отвлекло от разглядывания неба, покрытого перистыми облаками.

– Знаешь, Сергей, а быть наблюдателем тебе бы пошло…

Вот так медленно и размеренно начался день одиннадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года для командира партизанского отряда, простого советского дроу, товарища Риллинтара С. С.

Холодная гречневая каша по рецепту «без никто», по-моему, является шедевром кулинарной мысли, и этому есть несколько доказательств:

Первое – ее все же можно есть.

Второе – с голодухи она такая вкусная.

И самое главное, хорошее утреннее настроение не исчезало, а только дополнительно расцвечивалось новыми теплыми оттенками. Даже яркое утреннее солнце, иногда злым буравчиком проникающее под капюшон, не могло испортить наслаждения таким замечательным блюдом; возникающее раздражение немедленно захлебывалось в волнах радости – как же сегодня хорошо!

Даже лица хумансов, приветливо улыбающиеся мне, не вызывали какого-нибудь сильного раздражения и желания залить их улыбки кровью. Еще чуть-чуть, и можно будет представить, что это простой семейный обед в кругу воинов Дома, правда, не хватает настороженных взглядов, приятной перчинки какого-нибудь яда в пище и добрых, сочащихся медом улыбок…

Стой! Какие улыбки! Какой яд! Я человек! Нет, я точно человек!

В моем мозгу мгновенно промелькнула сцена утренней побудки, вспомнилось замечательное настроение из-за прекрасного сна.

Прекрасного! Сна!

Застыв и не донеся ложку с кашей до сжавшегося в страшной гримасе рта, я гигантским усилием воли сдержал волну зарождающейся паники и продолжил медленно пережевывать моментально опостылевшую кашу. И даже панические вопли желудка о необходимости его наполнить не отвлекали меня от осмысления случившегося: Я. Только. Что. Радовался сну, в котором убил и подверг пыткам всех своих напарников. После этого сна у меня было отличное настроение. По-моему, мне явно пора в дурку, я становлюсь опасен для окружающих. В мозгу мелькнуло: спокойно, все хорошо, тебя окружают союзники – опасности нет.

Кинув взгляд на старшину, я с большим усилием воли сдержал вырывающееся из горла рычание и елейным, добрым голосом произнес:

– Валерий Сергеевич, я тут пройдусь немного, надеюсь, за время моего отсутствия ребята лагерь не разнесут, – и профессионально изобразил на лице добрую улыбку, немного испорченную проступившими за контуры губ клыками.

– Товарищ командир, вы как себя ощущаете? Все нормально? Может, с вами кто сходит? А то что-то бледновато выглядите, аж посерели весь. Тошнит, наверное, после контузии завсегда так. Меня в Гражданскую, когда гаубичным снарядом в госпиталь уложило, тоже потом где-то с неделю поташнивало и еда в глотку не лезла. Так, может, Юрку с вами отправить – просто на всякий случай?

– Не беспокойся, вроде пока живой и по-малому сходить без чужой помощи способен. Ты лучше скажи, как там капитан? Оклемался уже?

Старшина перенес взгляд на накрытого плащ-палаткой капитана, разместившегося на противоположном краю полянки, и немного изменившимся голосом произнес:

– Железный мужик. До сих пор не оклемался, а все равно молодцом держится. Вот сейчас телеграмму из Москвы с радистом приняли, поел и уснул. Сила воли у человека бешеная.

– Телеграмма – это как вестник? В смысле почтовая птица или ящер?

Вытаращенные глаза и странное выражение лица старшины немного подняли мне настроение, все же при живом общении я способен адекватно воспринимать окружающих меня людей, и это радует.

– Ну, это они по радио письмо получили, а вчера, когда ты, командир, без сознания валялся, в Москву отчет о проделанной работе отправили. Вот можно вопрос? Почтовых голубей видел, даже у самого голубятня по детству была. А почтовые ящеры – это как? Как они хоть выглядят-то?

Загоревшиеся глаза ярого голубятника не спутаешь ни с чем. Старшина был явным маньяком в этом отношении и, судя по засиявшим глазам и чуть изменившемуся тембру голоса, когда-то в его карманах явно обретались большие запасы зерна, вымоченного в водке. Уж с такой физиономией не особо верится в покупку или честный обмен пернатыми сокровищами. Эта картина немного успокоила мой вскипевший разум, уж если окружающие люди слегка сходят с ума на каких-то мелочах, то мне сам ректор велел быть немного не от мира сего, самое главное – держать себя в рамках просчитанной линии поведения и при дружеской улыбке «прятать клыки».

– Тьфу, гоблин! Уговорил! Пошли, проконтролируешь на всякий случай и, может, компанию составишь, а я тебе как раз лекцию по хроматовым почтовым дракончикам устрою…

Солнечный день, шелест листвы от легкого ветерка, щебетанье лесных пичужек и задумчивый голос, доносящийся из-за куста орешника на фоне бодрого журчания:

– В корне неверно считать самыми быстрыми гонцами вульгарных миниатюрных виверн. Ну скажите, какой любитель гонок почтовых ящерок обратит внимание на эту несуразную животинку? Где грация, где совершенство изгиба шеи? Просто представь, как выглядит эта несчастная виверна при посадке – змея с крылышками, да и только. А миниатюрный дракончик, являющийся полной уменьшенной копией Драко-нобилис, особенно хроматовые подвиды, – это само совершенство. Напряженные лапы, оснащенные внушительными когтями, готовые сорвать тело в прыжок, переходящий в стремительный, ломаный росчерк полета, маленький огонек рассерженной пасти, которым так удобно расплавлять сургуч для запечатывания посланий. Правда, это относится только к обученным особям. Обратившись к чужому вестнику за подобной услугой, можно остаться без послания и с опаленными пальцами…

ГЛАВА 23

Особенности передвижения по местности.

Краткий справочник эльфа.

Том 4, глава 1, «Помет животных»

12.07.1941

Ссешес Риллинтар

Ну кто назвал это Пущей? Нет, деревьев вокруг много, но проблема заключается в комплектации этих деревьев. Посудите сами, зачем совмещать вроде бы красивый лес с таким уродливым болотом? Вот и я не знаю. И пилить по этому болотцу надо до самой станции Оранчица, замечательной только тем, что в ней пересекаются два железнодорожных полотна: линия от Пружаны и трасса Брест – Минск. Заштатная в общем-то станция, ну домик смотрителя, бак-накопитель для воды, домов двадцать жителей и пара запасных путей. Короче – глушь небесная. И вот к этой-то глуши мы и чешем – больно место хорошее. Охраны там много быть не должно, даже в связи с недавними событиями. Все, что есть у противника в наличии, сейчас должно ловить диверсантов в районе взорванного мной мостика. Пятна болотистой местности, перемежающиеся с довольно просторными участками лиственного леса, звонкий гул комаров и обреченное хлюпанье солдатских сапог, сдержанный мат нагруженных боеприпасами бойцов и беспощадное летнее солнце – красота!

Единственное, что вызывало у меня странные ощущения, это то, как мои бойцы умудряются так изгваздываться на вроде бы не особо грязной местности – даже болотца, которые нам встречались, были почти пересохшими и не представляли особо больших проблем. Вот почему я так не измазался? Ведь идем цепочкой, самый жестокий «чемеряжник» я стараюсь обходить, ступают почти нога в ногу и все равно грязные, как чучундры. Угу, не только грязные, но и потные.

Да и вообще, дроу быть гораздо приятнее. Взять хотя бы комаров. Почти все сокамерники, в смысле соратники, из-за близости болот жестоко покусаны комарами и слепнями и представляют собой довольно унылую картину. На стоянке и во время марша периодически раздаются шлепки и сдавленные ругательства. А после того как окружающие наконец-то заметили мой иммунитет к летающим гадам, спину периодически жгут завистливые взгляды. Вроде бы небольшое различие в физиологии, но сколько приятных моментов оно доставляет! Вот, например, качественный, откормленный овод на форсаже движется в мою сторону, ну что, поможем животинке – закатываю рукав «гилли» и, пока мои первопроходцы выбираются из очередной найденной на пустом месте лужи, наблюдаю интересную картину. Овод с наглым хозяйским видом подлетает к коже на расстояние пары миллиметров и уже вытягивает лапки для обеспечения мягкой посадки, между прочим, при этом он сильно смахивает на «Мрию» – такой же несуразный, толстый и важный. Но вдруг как будто натыкается на невидимый барьер, резко втягивает шасси и с недовольным гудением отправляется в сторону грязных, потных, но таких вкусных солдатиков. И, судя по количеству летающих объектов, буквально вьющихся над страдальцами, этой же мысли придерживается сегодня добрая половина всей летающей нечисти на соседних болотах.

Нет, если бы не чрезмерная чувствительность слуха и зрения, жизнь была бы прекрасна…

Сосны… сосны… ой, дубочек! Сосны… сосны… Да когда, блин, этот лес закончится! Хумансы плетутся, как… ну я не знаю, что может так плестись. Обижать черепах не хочу. Идем в час по чайной ложке. Двое носилок – одни с капитаном, другие с кучей барахла. Плюс то, что навешано на тушки. И поверьте, навешано немерено. Короче, табор, сбежавший из сумасшедшего дома, на выгуле. Цыганок только не хватает…

Ближе к полудню решили устроить привал. Выбрали полянку посуше, нарубали лапничка и с комфортом разместили нашего контуженного – кстати, он сегодня уже довольно шустрый. Сознание, во всяком случае, не теряет, а что бледный, как вампир, и сосуды в глазах полопавшиеся, так это пройдет. Судя по скорости излечения и силе воли, капитан на ногах будет уже завтра-послезавтра. Вот тогда-то проблемы и начнутся. Если уж сейчас он вопросами закидывает, то что будет, когда полностью оклемается и бегать начнет? Сейчас, если сильно надоедает, можно хоть отбежать подальше и притвориться, что сильно занят – обычно помогает. А с занятостью проблем-то в последнее время не бывает. Хоть Сергеич (это который старшина) – идеальный начальник АХЧ, но некоторые вопросы решить не может. Основная проблема, которая стоит перед нами в полный рост, – это проблема еды. Шестеро здоровенных лбов и один очаровашка-дроу изничтожают провизию просто в нереальных количествах. Во всяком случае, от немецких трофеев уже ничего не осталось, и теперь мы планомерно уничтожаем красноармейские запасы. Кстати, оные по вкусовым ощущениям не особенно отличаются от немецких. Единственное, после консервов и пшенки мяса хочется до умопомрачения. Обычного, жареного, шкварчащего и истекающего жиром на костре мяса. Как вспомню ту свинку, которую с Сергеем заточили, – душа кровью обливается. Да и ребята добавляют – то с одной стороны, то с другой доносятся крики возмущенных желудков. Короче, так дальше жить нельзя, надо срочно что-то решать. Но сперва нужно заняться устроением привала, а для этого необходимо посовещаться. Подозвав старшину и вместе с ним подойдя к сидящему на носилках капитану, я озвучил результат моих размышлений:

– Может, не будем приближаться к району будущих действий, а устроим базовый лагерь здесь? Место хорошее, а что болота близко, так там можно резервную захоронку сделать, так – на всякий случай. Ты как, капитан, к этому отнесешься?

Внимательно посмотрев вокруг и нащупав взглядом планшетку, капитан положил ее себе на колени и принялся расстегивать застежку. Но то ли застежка была тугая, то ли к рукам еще не вернулась сила, этот процесс, производимый дрожащими пальцами при абсолютно бескровном лице, затянулся. Через несколько минут, наконец-то распахнув вместилище нашего на текущий момент главного сокровища – карты-километровки, капитан принялся ее разворачивать, с нашей, конечно, помощью. Окончательно развернув и после некоторых поисков определив наше приблизительное местоположение, он высказался:

– В принципе место хорошее. Тут как раз край болота выступает и охватывает, как языком, этот выступ леса. Если обследовать болото на предмет тропок и действительно присмотреть на одном из островков в глубине место под схрон, лучшего и не придумаешь. Валерий Сергеевич, ты человек опытный, как, по-твоему, болото пройти можно?

Глубокомысленно почесав начавшую отрастать щетину, старшина задумался:

– Ну, это… мы ведь только по краю проходили, а в глубине… да черт его знает, что там, в глубине, творится. Может, там вообще зыбун провальный шагов через сто начнется. Да сами видели – по левую сторону, как шли, сосенки редкие да кривые, мха целые пласты и очесы отдельными кустами. Там еще пробраться можно. А вот дальше…

Подойдя поближе и усевшись в позу лотоса, я уткнулся носом в карту и принялся аккуратно водить когтем, пытаясь найти на ней что-нибудь полезное.

– Андрей Геннадьевич, не подскажешь, я в ваших картах и символах не особенно разбираюсь. Мы, как я понял, вот тут. А болото, которое прошли?

– Ну что тут непонятного? Видишь, штриховка и границы обведены – значит, болото. Вот тут, где находимся, значок леса, причем хвойного вперемешку с лиственным.

– А вот это?

– Ну, это озерцо маленькое, и вот ручеек из него вытекает.

Тут в нашу беседу вклинился старшина со своими пятью копейками:

– Озерцо, говорите? Так это ж вообще копец. Если тут по краю уже вода из-под ног хлестала, то к озерку-то во мху окна появляться могут, да и зыбуны точно есть. Сходить проверить-то можно, но, чует мое сердце, хрен там пройдешь. А вот правее, да чуток впереди, там хотя по карте болото шире, но озер не видать. Значит, там можно попробовать пройти.

В моем мозгу забрезжила идейка пошляться ночью по округе и примерно прикинуть, куда можно, в случае чего, рвать когти. Ежели озерцо действительно такое гиблое место, то оно-то как раз мне будет подходить на все сто. Только присмотреть там островок какой или холмик посуше, все удобнее вещи хранить. Можно, конечно, бревен тут нарубить и на озерце плот собрать. Потом на него шалашик, мхом сверху замаскировать – даже с воздуха хрен догадаются. И кстати, так удобнее будет – можно причаливать к любому бережку. Только вот озерцо-то маленькое – скорее всего, это просто большое окно в трясине. Если это так, мы фактически находимся на берегу одного большого древнего озера, полностью заросшего и превратившегося в болото, хотя какое в этом случае, к чертям, болото – самая настоящая топь. Причем наверняка почти бездонная – метров двадцать затхлой воды и плюс столько же жидкого ила, перемешанного с отмершим мхом, корнями растений и гниющими тушами неосторожных животных. Короче – филиал ада, прикидывающийся с воздуха веселенькими, ярко-зелеными полянками, кустиками деревьев и множеством маленьких бочажков.

– Я ночью схожу, проверю, что там да как. Может, действительно место хорошее найти можно будет. На всякий случай. После нашего шума враги должны носом землю вокруг рыть. Поэтому запасное логово нужно как воздух. Только продумать, что с влажностью можно сделать. Вы, хумансы, зверьки нежные до невозможности, чуть что, чихнете – и к Ллос в гости здравур пить.

Капитан в ответ на мою тираду пронзительным взглядом посмотрел мне в глаза, а старшина начал махать руками и почти цензурно изъясняться:

– Да какого… Лешего, командир. Да там, на хрен, полк утонет и еще место останется, а ты ночью попрешься! Темнота – глаз коли, ни хрена не видно, под ногами трясина… Бррр! Да это самоубийство чистой воды. Может, сразу пулю в лоб – хоть мучиться меньше будешь?

– Да, действительно, Ссешес… забыл, как тебя по отчеству? – прекратил меня разглядывать капитан.

– У нашего народа по имени матери величают, так что Ссешес, воин Дома Риллинтар, сын Сабрае.

– Значит, Ссешес Сабраевич, черт – язык сломаешь. Ведь действительно лучше днем пойти – хоть видно будет, куда ступаешь. Да и как одному идти? Может, лучше ребят возьмешь, все спокойней будет – если что, вытянут.