Текст книги "Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Леонид Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

Шаг за шагом они приближались к цели своего путешествия. Тишину подземного коридора нарушали только тихий шелест шагов и звуки дыхания. И даже эхо, робко появлявшееся от этих незначительных звуков, пристыженно затихало, не решаясь потревожить посетителей.

С каждой минутой неспешного путешествия температура окружающего воздуха все возрастала и возрастала. И к тому моменту когда две загнанно дышащие фигурки вывалились в наполненный девственной тьмой зал, кончики волос в туго заплетенной боевой косе дроу стали потрескивать от сухой жары.

– Хороша парилка, только веничка не хватает! – С этими словами старшина взъерошил мокрые от пота волосы и окинул взглядом окружающее пространство. – Ох! Ни хрена ж ты, командир, и отстроилси!

Гордыня, несомненно, является одним из самых распространенных пороков в любом из миров. Доказательством этого может быть тот факт, что слова Сергеича вызвали у Ссешеса рецидив этого безусловно вредного, но очень уж приятного чувства. Поэтому зависший над головами наблюдателей огненный шар, повинуясь жесту дроу, резко увеличил свою светимость и, подобно маленькому монгольфьеру, взмыл под потолок, освещая пространство подземной залы.

Гигантские оплавленные сталагнаты, выступающие в роли колонн, поддерживали серебрящийся от импровизированной подсветки потолок, плавно переходящий в покрытые острыми даже на вид наплывами стены. Стеклянные кружева лезвий, обвивающие колонны и змеящиеся по потолку, отбрасывали многочисленные зайчики света от подвешенного в середине зала огнешара. Волшебная, искрящаяся тишиной тьма, прячущаяся за колоннами и в углублениях стен, – именно она заставляла присутствующих сдерживать дыхание. После нескольких мгновений тишины с прищуром, напоминающим взгляд недовольного картиной художника, Ссешес сделал что-то неуловимое – и из его протянутой руки в глубину подземной полости вырвалась стайка искр. Ярчайших бело-синих искорок, в веселом танце закружившихся между колонн, заскользивших по застывшим стеклянным лезвиям и подсветивших их грани. Но это волшебство тишины, темноты и танца продолжалось недолго – закашлявшийся от сдерживаемого дыхания Сергеич охрипшим голосом прошептал:

– Вот красотища-то какая! Вот что фотографировать надо было, а то потратили все пленки, а такую красотень и не увидели!

При этих словах на лице дроу промелькнула улыбка, и вихрь воспоминаний накрыл Ссешеса с головой.

16.08.1941 г. Утро дня отъезда группы Иванова. Ссешес Риллинтар

«А давайте я вас на память из фоторужья щелкну!» – примерно такая фраза почему-то всплыла в моей памяти после предложения Иванова сделать парочку фотографий. При чем тут мультфильм «Каникулы в Простоквашино» – было абсолютно непонятно, но пара кадров из него заставила удушить непроизвольно всплывшую улыбку в зародыше. Вместо этого я подозрительно посмотрел на Иванова и задал вполне логичный для обычного дроу вопрос:

– Что за фотографии и для чего они?

Заранее подготовившийся Иванов продемонстрировал извлеченную из вещмешка «лейку». Во всяком случае, надписи на немецком и очень слабые знания истории фотографии предположить что-либо иное просто не позволили. С интересом прослушал лекцию для аборигенов по фотоделу и подержал в руках вырезанный из пленки негатив и сделанную по нему фотографию, на которой был изображен какой-то одноэтажный деревянный домик. Судя по добротности изготовления, явно чья-то дача, а не деревенская пятистенка. Ну а после этого понеслось…

– Интерес удушу?

Всегда хотел подержать в руках такой раритет. Под немного удивленным взглядом Иванова я все же заполучил чудо довоенной фототехники в свои загребущие коготки. И смог с наслаждением покрутить и пощупать все, что можно было крутить и щупать. Фотоаппаратик, конечно, так себе, но сделано добротно. Никакого люфта, да и в руке увесисто лежал. Ручка перемотки пленки, правда, сделана ну не сказать что через одно место, но близко. С вдумчивым видом потыкал когтем указательного пальца в объектив, потом покрутил кольцо диафрагмы. После чего заинтересованно подцепил защелку крышки и под сдавленное и запоздалое: «Не на…» – донесшееся со стороны Иванова, с натугой сдвинул крышку камеры, засветив таким образом пленку. Которая, кстати, не находилась в кассете, а просто была намотана на катушку.

«Какое громоздкое и ненадежное устройство, чуть что не так – сразу не работает. Хорошо хоть, в руках не разваливается. А как вспомнишь тягомотину с проявкой, печатью и глянцеванием, так рычать хочется!». Потрогал коготком уже убитую плёнку и перевел взгляд на неудавшегося фотографа.

– Это и есть фотопленка?

– Была. Теперь ее только выкинуть.

Чувствовалось, что сказать Иванов хотел совсем не это, но сдержался. Судя по тому что пленка уже наполовину перемоталась на правую катушку, на ней уже имелась стопочка интересных кадров. В общем, как-то нехорошо получилось – снимал человек, прятался, и тут я со своим любопытством.

– Понятно. Уровень освещения превысил пороговый для этого способа хранения визуальной информации. Довольно ненадежный способ получается. – Легкий наклон головы в сторону фотографа и протянутый, уже «обезвреженный» фотоаппарат. – Моя вина. Исправить способы наличествуют?

– Еще чуток в запасе есть. Сейчас поменяю пленку, и все будет в порядке.

Согласился, на свою голову. Хорошо, у Иванова фотовспышки не было. Все же не люблю я на солнце находиться, а уж тем более позировать – увольте. Пару кадров еще вынес, а потом опять натянул капюшон по самое не балуйся. Хоть очки и темные, но прямой солнечный свет, падающий на кожу, тоже неприятен, особенно полуденный. Ну а фотограф разошелся по полной, пока его подчиненные паковали вещи, перефотографированы были все и все. Причем компоновку фотоснимков продумали до мелочей. Чувствовался большой опыт агентурной скрытой работы. Вот типичный пример – подманив Глау и заручившись согласием его «мамы», Иванов приступил к «фотоделу». И съемка проходила не просто так – при всех мерную линейку не положишь, поэтому для оценки размеров зверушки дракончику был выдан спичечный коробок – на поиграть. Ну а позже, на основании уже известных размеров коробка, все основные пропорции изображенного на фото объекта и дурак вычислит. Тем более что позировал Глау увлеченно, можно сказать, профессионально. Лишь бы только такой вкусный коробок не отбирали. Уж чего там чешуйчатому не хватало, но в коробок он вцепился как ребенок в леденец. И употребил почти так же. Так что кадров десять порыкивающего от наслаждения дракончика, слизывающего терочную обмазку с зажатого в когтистых лапках спичечного коробка, у Иванова вышли просто на загляденье. Если, конечно, лицо Сергеича в кадр на заднем фоне не попало. Такого выражения я не то что не видел никогда, даже не представлял, что оно возможно. Смесь наслаждения, омерзения и любопытства. В общем, думаю, Сергеичу повезло, что ему в симбионты почтовые виверны не достались. Дракончики, в отличие от них, хотя бы тухлятину не едят.

Впрочем, единоличная фотосессия у Глау продлилась ровно столько, сколько потребовалось двум разозленным несправедливостью самочкам, для того чтобы добраться оттуда, где они находились. Судя по мокрой чешуе и надувшимся животикам, опять охотились на рыбу. Так что, пока коробок полностью не раскиселился и не распался на плесень и липовый мед, фотографий пять клубка из дракончиков вокруг коробка спичек Иванов точно успел сделать.

Кстати о звуках затвора фотоаппарата. Только теперь из подсознания выплыли воспоминания о том, что от группы гостей периодически что-то подобное доносилось. Поэтому сегодняшняя фотосессия была вызвана, скорее всего, простым желанием добить пленки, чтобы не везти обратно в Центр «мертвый груз».

Пока я предавался размышлениям о нелегкой судьбе папарацци в белорусских лесах, Иванов добрался уже и до Ва Сю. Кто бы сомневался… Затянутая в тонкое шелковое платьице стройная фигурка с доверчивыми жалобными глазами в поллица, заинтересованно подергивающая очаровательными ушками. Изящные сандалии, черными шелковыми лентами обвивающие стройные, точеные голени. И белый кончик рыжего хвоста, от нескрываемого любопытства постукивающего по ноге. Просто сама невинность. Ню-ню… Хотя фото должны будут получиться отличные.

Пока Иванов жестами пытался объяснить девушке, чего же он от нее хочет, мои руки буквально сами собой обнаружили в кармане осколок одного из варварски извлеченных драгоценных или, скорее всего, полудрагоценных камней. После чего эти же руки страшно зачесались. Поэтому примерно две минуты, пока Ва Сю не надоело фотографироваться и она не спряталась от Иванова за моей спиной, были посвящены навеске на кристалл одного слабого и простого, как гоблинская дубина, плетения.

– Все же ваша, как вы ее называете, «фотография» несовершенна по самой своей природе. Вот это гораздо более информативная вещь! – При этих словах камушек был протянут Иванову. – Накопителя, правда, за пределами действия источника надолго не хватит. Большой цикл, скорее всего, проживет, а дальше как повезет.

Внимательно рассматривающему осколок кристалла Иванову, колоритно выглядящему с висящей на шее фотокамерой, пришлось дать небольшое объяснение и рекомендации по поводу такого неожиданного дара.

17.08.1941 г. Поздняя ночь. Все то же подземелье

Довольно прищурившийся дроу, с лица которого уже несколько секунд не сходила скупая, но вместе с тем искренняя улыбка, был еще тем зрелищем. Причиной сей улыбки являлось предвкушение показа спрятанной в глубинах камня иллюзии. Хоть сам Ссешес при этом знаменательном событии и не мог поприсутствовать, хорошо развитое воображение позволяло предаваться веселью просто от самого факта происходящего. В недалеком будущем почти за тысячу километров от густых крон деревьев, распростерших ветви над подземельем Дома Риллинтар, перед глазами недоверчивых зрителей в воздухе возникнут две фигуры.

Если бы кто-то взглянул поближе на параллельно обрабатываемые в длинноухой голове трау слои мыслей, оказалось бы, что где-то в середине этого слоеного пирога имеются интересные выкладки о том, что же особо смешного может быть в иллюзии обычного дроу в светлоэльфийском доспехе, сощурившегося от ярких лучей полуденного солнца, и прижавшейся к нему недовольно заинтересованной фигурки любопытной, как любая уважающая себя лисичка, кицуне. Лисичка, к слову говоря, в процессе записи трехсекундной иллюзии недовольно, хотя и очень кокетливо, пошевелила очаровательными ушками и стыдливо махнула хвостиком.

Ну а в глубине, скрытой туманом подсознания, затаилось сожаление о малой вместимости и несовершенстве использованного накопителя и о том, что вдали от источника и без внешней подпитки отложенное проклятие, так и просящееся стать довеском к этой никчемной иллюзии, быстро выдохнется и не сможет долго существовать в непроявленном виде. А ведь как было бы удобно одним махом получить рычаги воздействия на всю верхушку «Шепота тьмы» Дома СССР или на большую ее часть. Чем Ллос не шутит, может быть, и на членов Верховного совета Дома, а может, и на Главу.

Самый яркий, поверхностный слой мыслей, был занят в основном рассуждениями о том, что только за один взгляд, брошенный мельком на сцену просмотра голограммы, любой ролевик, не сомневаясь, продал бы душу. Сама компоновка чего стоит: руководство Дома СССР на фоне повисшей в воздухе магической голограммы! Или сценка еще лучше – Лаврентий Павлович, тыкающий указательным пальцем в иллюзорного трау и задающий умные вопросы вытянувшемуся по струнке Иванову.

Тряхнув головой и отогнав столь необычные образы, Ссешес притушил иллюминацию зала. Тепло, струящееся от стен, и так позволяло спокойно ориентироваться, заливая окружающее непередаваемым серебристым светом, подсвечивая радиально расходящиеся углубления на стенах зала. Зачатки будущих коридоров и комнат, уже имеющих крепкие, проплавленные стены, но не освобожденных от наполняющего их грунта. Затраты на строительство и так превзошли все ожидания и стоили трех расплавившихся до потери кристаллической структуры накопителей. Именно поэтому метод формирования пустот с помощью надувки силового поля был применен только к центральному коридору и главном зале. Все остальные помещения еще предстояло очистить. О чем трау не преминул объявить слишком уж расслабившемуся Сергеичу:

– Ну что ж, основное мы посмотрели, температура внутри терпимая, поэтому с сегодняшнего дня начнем освобождать от пустой породы остальные коридоры и помещения. Только вентиляцию сейчас запущу – и можно будет работать. А то некоторые немного расслабились в последнее время.

Так и застывший с приподнятой головой старшина, продолжающий пялиться на скрывшееся в полумраке великолепие, сдавленно прошептал:

– Так это что, не все еще?

Удивления в ответе Ссешеса было больше, чем хорошо скрытого сарказма, но, скажем честно, ненамного:

– Сергеич, ты чисто гоблин какой-то. Есть пещера, в ней всем скопом и будем жить? Нет уж! В плане на завтра… – Тут трау поправил сам себя: – Уже, впрочем, на сегодня – очистка вентиляционных шахт, бокового выхода и соединительного коридора, ведущего к старому подземелью.

После этих слов, нащупав взглядом какую-то точку в полумраке потолка, трау взмахнул рукой, и где-то в темноте, между колонн, раздались звук удара и звон разбившегося стекла. Не успели еще осколки достигнуть пола, как из освободившегося от закрывавшей его крышки вентиляционного канала медленно и как-то осторожно принялся выдавливаться под собственным весом столб насыщенного влагой грунта, разваливаясь в воздухе и с хлюпаньем разбиваясь о до этого момента чистый пол.

Непередаваемое зловоние разогретой болотной жижи, составляющей изрядный процент содержимого вентиляционной шахты, особенно его нижние слои, удушливой волной окутало две застывшие от неожиданной химической атаки фигуры.

Впрочем, долго ставить рекорды по длительности задержки дыхания ни Ссешесу, ни старшине не пришлось. Буквально через несколько секунд сильный поток воздуха, показавшийся холодным после «печки», которая до этого тут «топилась», ворвался в зал из прохода, по которому сюда добрались дроу и старшина. Караулящий на поверхности Гена незадолго до этого ощутил сперва легкое, «приятственное» дуновение теплого воздуха, пахнувшего из находящегося за спиной коридора, уходящего в глубь земли. Потом воздух резко поменял направление движения, и в сторону наполненного тьмой прохода потянуло хорошим сквозняком. «Козырное место караульного» сразу же потеряло большую часть привлекательности. Козырек козырьком, но дождь еще когда будет, а сквозняк – вот он. Не успел Геннадий и пару минут посокрушаться над такой несправедливостью, как выбрались на поверхность о чем-то по-тихому бурчащие Ссешес и старшина и медленно двинулись в сторону бревнышка у кухонного навеса.

– К утру остынет. Ишь как протягивает.

В ответ дроу промолчал и устремил взгляд к тонкому серпику исчезающей луны, выглянувшей из вуали перистых облаков. Прошло несколько секунд. Задумчивый Ссешес произнес:

– А мальчонка… Придется усыновить…

Глава 22РАЗНЫЕ ИНТЕРЕСНОСТИ

Вы видели? Та-ак! Вы видели? Все видели! И вы тоже все видели! И вы все видели, вы все свидетели!

Паниковский. К/ф «Золотой теленок»

Немного документов…

Давайте на время отвлечемся от безусловно интересных событий, творящихся в немецком тылу. Ведь кроме безобразий, организованных при участии уже знакомого нам красноглазого и ушастого создания, здесь происходили и другие интересные вещи. А именно последствия этих самых безобразий. Уж поверьте, последствия у них были, и причем довольно серьезные.

Начнем, пожалуй, с отрывка одного интересного документа, составленного начальником тылового района группы армий «Центр» генералом фон Шенкендорфом:

«…Обращаю ваше внимание на крайне неудовлетворительную работу транспортной службы. В связи с чем на семнадцатое августа запасы топлива на войсковых складах снабжения составляют двухдневную норму. Подвоз и пополнение войсковых складов затруднены из-за неудовлетворительного состояния железных и автодорог на оккупированной территории…»

Документ, как образец эпистолярного жанра, представляет собой незначительную ценность, но вот с точки зрения анализа оперативной обстановки на территории Западной Белоруссии он бесценен. Именно с помощью него можно объяснить, что начавшееся двенадцатого августа наступление второй полевой армии в гомельском направлении проходило без должного напора. Поэтому взятие Гомеля, запланированное на девятнадцатое число, произошло на целых три дня позже. Общее замедление продвижения войск, вызванное временными перебоями в снабжении, позже скомпенсированное изменением логистической структуры тылового района группы армий «Центр», многочисленные попытки советских войск прорвать оборону противника и выйти на оперативный простор привели к тому, что немецкое командование начало выражать обеспокоенность судьбой плана «Барбаросса».

Именно в это время начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер записал в свой дневник:

«Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен…»

17.08.1941 г. Вечер. Село Шерешево

Два седых как лунь деда, сидящих на завалинке и греющих свои ломкие от старости кости, – обычная в общем-то картина в русской глубинке. Небольшие различия, конечно, присутствуют, но без них никак – люди-то живые, не картинки лубочные.

– Нет, Макар, правда твоя! Что немец пришел, это ничего хорошего не сулит. Хучь я краснопузых и не особо люблю, но был бы помоложе – в леса б ушел не задумываясь.

Попыхивающий козьей ножкой с крепчайшим самосадом дед, поудобнее расположив культю правой ноги, с задумчивым видом продолжил:

– Да и ведут оне себя как нелюди какие-то. Давеча внучку Агафьи снасильничали, по дворам прошлись, ироды. Так что Шустов сын зря германцу первей всех сапоги лобызать кинулся.

Чуть скособочась и сплюнув в дорожную пыль, дед насмешливо проблеял:

– Ста-а-ароста! Да я б ему и быкам хвосты крутить не доверил.

– Эх, Петрович, и не говори. Да щенок этот никого не слухаеть. Меня вчерась, не глядя на седины, материл, прибил бы щегла. А ему хоть ссы в глаза. Хорошо хоть, моя Марфа до этого не дожила.

Устремивший изборожденное морщинами лицо в строну закатного солнца бывший фельдфебель лейб-гвардии гренадерского его величества анператора всероссийского Николая свет Ляксандрыча полка, а теперь просто любимец соседской детворы дед Макар устало прикрыл матово блеснувшие глаза.

– Чую, Макар, добром все это не кончится. Так что надо подумать, куда своих в случае чего ховать. Лето-то сухое в ентом годе выдалось. Так что по болотам даленько уйти можно. Век не найдут.

– Дурак ты, што ль, Петрович? Считай, зима на носу, а ты своих с места срывать решаисси. Да и куды итить-то? А хозяйство все? Голодранцами в болоте сидеть?

– Нишкни! Лучше в болоте, чем как Митроха с Ориной да с внучатами, закончить. Твои ведь тоже помогали пепелище то разбирать. Хочь сказать, что их лихоманка прибрала? Так я тебе скажу, дураку этакому, какая это лихоманка! – Поперхнувшийся от охватившей его злости Петрович отвел в сторону правую руку с самокруткой и глухо закашлялся в левый кулак. – И носит та лихоманка подбитые крупными гвоздями ботинки, да с подковами железными. Тебе, слепошарому, может, конечно, и все равно. А я в егерях не просто так грязь месил. Были там немцы, хоть и повытоптано все, но пару следов нашел. На вон пощупай, знакома хреновина?

Вытерев левую руку со следами крови о находящийся подле кусок тряпки, судя по пятнам уже не раз использовавшейся по назначению, Петрович в полголоса пробурчал:

– Да и чахотка эта клятая тож от германца подарок! – После чего, пошерудив в кармане, все же вложил в мозолистую руку Макара смятый маленький кусочек свинца: – Знакома фигулина?

Чувствительные пальцы внимательно ощупали внешне совсем непривлекательный объект, еще недавно имевший совсем другую форму и радовавший масленым медным блеском оболочки. Буквально через пару секунд рука деда дрогнула, на изборожденном морщинами лице появилась гримаса узнавания, больше похожая на маску. Ладонь с покоящейся на ней искореженной пулей, да-да, именно пулей, до боли, до хруста старческих суставов сжалась. И в такт прокатившимся по лицу Макара мыслям, заставившим заледенеть устремленные к катящемуся по небосклону солнцу глаза, прозвучал звенящий стальными нотами ненависти голос собеседника:

– Понял, какие у нас тут «мародеры из остатков разбитой Красной армии» ходят?

Презрительно сплюнув, Петрович продолжил:

– Нет, следы кирзачей и гильзы от «мосинки» там тоже были. Так что как минимум пять иродов, страха божьего не боящихся, вместе с офицериком гансовским приходили.

– Прав ты, уходить надо и своих уводить. Только вот куда? На ум только Лисий остров приходит, по этой суши, может, и дойдем, разведать бы. Сам знаешь, до него не каждой зимой дойти можно было.

Тихий шелест оглаживаемой, белой от седины бороды замечательно оттенил задумчивое бурчание Петровича, поудобнее перекладывающего свободной рукой прислоненный к завалинке костыль:

– Я б сходил, да сам знаешь, какой из меня ходок… Внучат посылал…

Паузу, родившуюся после этих слов и попахивающую чем-то странным и необычным, нарушил закономерный вопрос Макара:

– Телись давай, чего затих. Али не прошли?

Вскинувшийся от таких слов Петрович полез на стенку:

– Сам телись, Макарушка, гренадерская твоя душа, мои-то – и не дошли? Да я их сам с младых ногтей гонял как Сидоровых коз. Это не твои обалдуи… – К середине тирады экспрессия речи уменьшилась, и концовка была произнесена чуть ли не шепотом. Грустно опустив плечи, старый егерь, сторожко плюнул через левое плечо и, перекрестившись, продолжил: – Чертовщина какая-то творится, Макар. Видели мои отроки остров, и путь к нему издали вроде нормальный, а вот подойти не получилось. Кругами ходили, как несмышленыши какие-то! – С ожесточением и с досадой хлопнув ладонью по культе правой ноги, Петрович продолжил: – И это мои-то!

– А что Кабаниха говорит?

– Что говорит… Сам знаешь, что она мне сказать может, уж полста лет прошло, так все равно простить не может, что я не ее, а мою Олесю выбрал. Стерва старая.

– Да, сосед, девка была – огонь. Если б не ведьма, от сватов отбою бы не было. Да и ты тогда ведь струхнул? Она ж за тобой, считай, только не бегала?

– Оборони Господь от такой жоны! – Прочесав пятерней волосы, Петрович неохотно добавил: – Да и струхнул… Не без того… Не ходил я к ней – внучка младшего Сергуню отправил.

От этого признания веселая улыбка сама собой расцвела на лице деда Макара.

– Ой, Петрович! Ну орел! В штыковую на германские пулеметы итить ему было не боязно… Ну да ладно, чего сказала-то?

– Да, говорит, леший дюже злой. Сейчас в лес лучше не соваться, а если уж нужда великая, так попробовать дело миром решить! – И уже изменившимся тоном, явно цитируя переданные внучком слова, добавил: – «Нич, – пусть поклонится, его не убудет».

19.08.1941 г. Утро. Поляна возле источника

Странные голубые водоросли мерцали в кристально прозрачной толще воды небольшого озера, скрывающего испещренные непонятными извилистыми линиями мегалиты источника. Легкий ветерок подергивал рябью поверхность водоема, обдувал с удобством разместившегося на расстеленном плаще дроу, с любопытством вглядывающегося в воду с низкого порожка резко обрывающегося берега. Любопытство Ссешеса касалось не только этих странных светящихся водорослей, но и общего состояния озерка. Несмотря на свою красоту и прозрачность, оно было полностью безжизненно, ни одного малька или головастика не резвилось в этих глубинах, ни одно насекомое не рисковало приблизиться к водам. Даже листья, падающие с растущих деревьев, казалось, опасаются падать на эту безусловно прозрачную, но какую-то неживую поверхность.

Совсем недавно на месте озера была топь, страшная, коварная топь, поглотившая, скорее всего, не один десяток жизней. Но после запуска источника исходящие от мегалитов волны магии сотворили с бывшим болотом что-то непонятное. Взять хотя бы эти подозрительные водоросли, не то чтобы Ссешесу хотелось заняться ботаникой и углубиться в процесс жизнедеятельности этих странных растений, не похожих ни на одно из ему известных. Просто сам факт существования жизни даже в водах, напоенных магией до такого уровня, что опущенную в них руку слегка покалывало от роста напряженности магического поля, представлял собой загадку.

Одной из случайно обнаруженных особенностей этой странной, прозрачной до синевы воды было ее слабое лечебное действие, достаточное для затягивания мелких царапин и излечения синяков. Впрочем, моментально исчезающее после двух-трех часов переноски в поясной фляге. Также стоило упомянуть мощное слабительное действие данной водички, обнаруженное опытным путем на мучившемся от жажды Олеге.

Еще одной особенностью этого места, как раз используемой в данный момент Ссешесом, была легкая и, самое главное, не напрягающая возможность заряжать накопители. Делов-то – полежать на бережку, понаслаждаться природой. А вот тоненькая леска, тщательно примотанная к маленькой, воткнутой в берег рогульке, – она тут просто так, может, рыбу человек – тьфу, дроу – ловит. То, что на другом конце лески было бережно примотано несколько кристаллических накопителей, а те со второго, а то и с третьего раза пристроены навесиком у основания мегалитов, ведь правда, это никому не интересно?

В общем, замечательное место для медитации, восстановления сил и для того, чтобы просто полежать. Пропитывающая в этом месте воздух магия замечательно восстанавливала силы даже за незначительное время. Да и просто полежать тут на мураве было приятно. Трава на обрывистом бережку, небольшой ступенькой обрывающемся прямо в озерцо, выросла просто на загляденье – травинка к травинке. Есть чем Духу Чащи гордиться, тем более что именно эта поляна – место парковки его анимы. Так что, если где и можно со стопроцентной вероятностью отловить Лешего и решить пару вопросов, так лучше делать это именно здесь. Впрочем, и он, для того чтобы обговорить некоторые животрепещущие вопросы, уже второе утро находит Главу Дома Риллинтар за миролюбивым занятием – рассматриванием этих самых ни на что не похожих водорослей. Вот и сейчас выступившее из стены зелени, окружающей поляну, тело Духа Чащи, несмотря на почти полную бесшумность появления, было внимательно осмотрено и удостоено доверительного кивка. Судя по кивку и общему злому виду, настроение у дроу после сегодняшней ночи оказалось просто отвратительным. А каким ему еще быть? Первая тренировка после черт знает насколько долгого перерыва.

18.08.1941 г. Ночь. Подземелье Дома

Тщедушная мальчишечья фигурка, покрытая розовыми пятнами заживших ожогов, неспокойно вздрагивала, сжавшись в комочек на затянутом шелком ложе. Неспокойный сон, больше похожий на кошмар, терзал dalharuk Quellar Rillintar. Хотя это маленькое, истерзанное жизнью существо и не догадывалось об изменении своего статуса.

Прикорнула рядом Ва Сю, с большим трудом заставившая не отвечающее на внешние раздражители тело забыться неспокойным, но таким нужным для психики ребенка сном. Полностью вымотавшаяся кицуне даже не дернула ухом на легкие шаги и шелест раздвигаемой перегородки и, раскинув копну волос, продолжала спать, прижимая к себе нуждающееся в защите и покровительстве тельце. Извечный материнский инстинкт, свойственный любому живому существу. И нет в нем какой-либо меркантильной выгоды или коварных планов – просто с древнейших времен в базовом слое инстинктов он является главнейшим. Хотя… Тут нет и не должно звучать всей этой наукоемкой чуши, придуманной психологами ради куска хлеба с маслом и ложкой икры, – просто на застеленном сырым паучьим шелком ложе лежала женщина, защищающая ребенка. Обняв и обернув коконом рук, она закрывала его от окружающего мира, наполненного насилием и болью, – пусть только на ночь. На эту короткую, наполненную тихим плачем и вскриками ночь. И пускай ребенок не ее, но это не помешало вскинуться и оскалить клыки в порыве защитить – защитить от всех и вся, несмотря ни на что, стоило только появившемуся из тьмы коридора Ссешесу притронуться к мальчику.

Извечная битва взглядов в момент, когда безумная, все поглощающая стена материнского гнева встречается с суровой необходимостью и отблеском стали, пришедшими из окружающего мира. «Не отдам!» – кричат наполненные болью зрачки. Тишина, обретшая жизнь и объем, окутывающая происходящее. Неловкое, невозможное движение и скользящая по гладкой щеке в странной, противоестественной попытке ласки рука дроу, практически полностью растворившаяся в окружающей тьме, отдернулась…

18.08.1941 г. Ночь. Поляна в паре километров от подземелья

– Uss!

Оплетенная паучьими лапами гарда взмыла над головой, направляя иззубренный волнистый клинок параллельно земле.

– Draa!

Шелест разрезаемого воздуха стал больше похож на тончайший мелодичный свист, матовый полукруг стали, взблеснув, обвился вокруг буквально протанцевавшей два шага вперед фигуры. Блеск отраженного клинком света умирающей луны тянул и манил, своеобразной светомузыкой оттеняя возникшую из ниоткуда музыку стали.

– Liar!

На секунду застывший на вытянутых руках двуручный меч в такт команде взлетел над головой. Одновременно с этим затянутая в темный комбинезон фигура шагнула вперед.

– Quen!

Уже знакомый по предыдущему движению клинка тонкий присвист раздался, когда вскинутый над головой меч неожиданно ушел назад и вниз. Чтобы в следующее мгновение рвануться в страшном даже на вид нижнем ударе, так нелюбимом щитоносцами за неожиданность и калечащие раны, после которых уже не встают.

Окончив показ, застывший в передней стойке дроу блеснул угольками зрачков и продолжил лекцию:

– Теперь смотри и слушай, dalharuk, как Killian Alure Doerain oloth звучит в тишине ночи.

После этих слов буквально взвившийся в воздух Valsharen Rillintar взорвался чередой ударов, слившихся в танец – танец тьмы, стали и необычной, тонкой мелодии разрезаемого воздуха. Странной, ломаной мелодии, в которой перемежались веселье и грусть, ненависть и любовь, больше похожая на дикий животный экстаз…

Семь секунд волшебства…

Спокойный, кажущийся ледяным, словно пригоршня воды, голос отвлек от затихшей музыки.

– Тебе не стать боевым магом, движением длани обрушивающим небеса на объятых ужасом врагов. Даже ценой жизни и разрушения энергооболочки ты не сможешь кинуть огненный шар или вскипятить кровь во вражеском теле…