Текст книги "Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Леонид Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Особенно настораживает чуть ленивый, небрежный взгляд при контроле окружающей местности – это сразу выдает хорошо обученного оперативника, таким образом достигается больший угол обзора окружающей местности. Одежда подобрана великолепно – мешковатый комбинезон идеален для отвлечения внимания противника и маскировки в лесу. В общем, первое впечатление довольно пугающее: судя по всему, в лес явился специалист по игре сталью на уровне лучших танцующих с тенями».

– Причина? – Иванов перебросил зажигалку и положил ее на колено. – Причина самая простая – земля, деньги. Как и у вас, наверное. Источники… мы строим новый мир, другой. А они… они горло нам за это рвать готовы. Камни? Заклинания? Это магия? Здесь магии нет.

«Хочешь, чтобы расспрашивать стал? Еще приманка кроме очков? А вот руку ты после к ножу неправильно повел, похоже, еще на автомате, – видать, задумался. Да, руки у тебя интересные, особенно когти. Чуть изогнутые, отполированные, как у какой-то модницы, но даже на глаз острые – сразу видно, что не для красоты растут, и в случае чего не хотел бы я под их удар попасть. А вот еще более интересное – на правом большом пальце гладкое, видимо серебряное, кольцо лучника (в Монголии почти такие видел) и четко выделяющееся уплотнение кожи – явно мозоль от тетивы, более плотная, чуть сероватая кожа выделяется на основном матовом фоне. Ты вообще объект интересный, господин хороший. Даже когда на кисти рук смотришь, вопросы возникают, как эдакое можно сделать – даже черт с ними, с когтями, папиллярные узоры на сгибах и вокруг кожных складок выражены слабее, чем у человека, кожа матовая и на вид более плотная. И самое главное, что внутренняя поверхность ладоней тоже ровного черного цвета – а такого у негров сроду не наблюдалось. Странен ты – так, считай, и поверить можно, что нечеловек, особенно если к этим красным буркалам присмотреться подробнее. Работать с ними неудобно до ужаса – зрачков не видно, направление взгляда отловить трудно, практически невозможно, только опыт спасает. Ну да ничего, не с такими работали».

– Деньги? – Ссешес удивленно посмотрел на Иванова. – И ссмысл? Кому нужшно это золото? Если уш сильно хочется, так ссобери отряд и пойди потрошить заначку дракона. А земли? Зачем? Неужшели у вас перенаселение? Я что-то не заметил. Мощь Дома измеряется не в запасах золота и серебра и не в размерах земель под дланью Дома, а в оружшии и магии, подконтрольной Дому. И сила источников, их количество тут играют первую роль. – При этих словах когтистая кисть немного переместилась в сторону ножа, тем самым как бы иллюстрируя речь дроу.

Привычно отслеживая движение руки объекта, москвич только теперь с большим удивлением обнаружил пропущенный при наблюдении предмет – размытый, как сквозь мутное стекло просвечивающий перстень. Нет, не так – ПЕРСТЕНЬ. Мерцающий тусклым серебром паук, по-хозяйски оседлавший безымянный палец объекта, подставил лучам заходящего солнца кроваво-красное брюшко из полированного прозрачного камня. Более пристальный взгляд на насекомое отозвался уколом головной боли, показалось, что паук шевельнулся. Вспомнив пару моментов из отчета Кадорина, энкавэдэшник немного успокоился и продолжил, изредка поглядывая на странную цацку:

– У вас магия, у нас деньги. Хорошая еда, теплый дом, богатая земля и люди. Рабы им нужны.

Короткий отвращающий жест, и между говорящими повисла мерцающая дымка:

– Haszakkin? Ghil zhah haszakkin? Olot doss!!!

– Вы что-то спросили? – Спокойно-любопытствующий голос Иванова отрезвил. Погасив заклинание, дроу повторил уже по-русски:

– Здесь есть иллитиды?

– Иллитиды – это на вашем языке рабы?

– Это худшая мерзость Подземья. Поширатели разума. Опассная iblith. Встретишься – и поверишшь, что в коридорах Har'oloth солнце светит, a haszak тебе волоссы моет. Только сс помощью контроля разума восзможно взять в рабсство разумное существо, иначе неиссбежны восстания и резня. Если этой мерсзости тут нет, то могу ссказать, что нам всем очшень повезло.

Устроившись чуток поудобней, с явным настроем на долгий разговор, Иванов заинтересованно спросил:

– А все-таки, если уж разговор опять зашел в эту степь, расскажи о своем мире.

– Siyo raq'tar mal'rak Abeyr-Toril. Абейр-Торил, чаще называемая просто Торил. На ваш язык приблизительно можно перевести как «Колыбель жизни». Кстати, над названием своего мира вы, хумансы, поиздевались очень сильно – как можно было назвать место своего обитания «Земля»? Вы бы еще свой мир «грязью» назвали. Но это не мои проблемы. В благословенной ночи над миром Торил светят два спутника, издревле связанных с одной богиней. Та еще штучка, кстати. – Дроу острозубо и чуточку скабрезно ухмыльнулся. – Ладно, тут не услышит. Один крупный континент – Фаэрун – и много больших и маленьких островов в океане, занимающем большую часть планеты. Все это пространство заселено множеством рас и народов, остатками древних империй и только что вышедшими из животного состояния племенами. Сколько всего видов разумных и условно разумных существ проживает на поверхности Торила, я не знаю, да и никто не знает. Но кроме поверхности существует еще другой, скрытый мир. Мир Har'oloth. Подземье. – Еле заметная ласковая улыбка тронула темные губы. – Гигантская сеть пещер, протянувшаяся под всей поверхностью Торила и уходящая в глубины. Подобно куску сыра или дерева, источенному червями, планета скрывает в себе многие тайны, и не все из них безобидны. Торил очень старый мир, и в мрачных коридорах Подземья, к слову, в несколько раз превышающих площадь открытой дневному свету суши, можно встретить различных существ. – Ссешес покрутил головой: – Ох и попадало в детстве от госпожи моей матушки, когда в одиночку эти коридоры исследовать утягивался… Именно в благословенной тьме Har'oloth и живет мой народ. Поэтому на поверхности, несмотря на тренировки, я себя ощущаю довольно неуютно.

Вынимая папиросу из портсигара (харбинская дешевка, темное дерево под палисандр да пара серебряных драконов на крышке), москвич сосредоточенно слушал. Может, поэтому первая папироса разорвалась о колено, просыпая табак?

Рыжие ушки возмущенно задергались. Незаметно подкравшаяся и севшая возле Ссешеса Ва Сю тихонько чихнула и обиженно покосилась на капитана. Круглая умильная мордашка с раскосыми карими глазищами, очень светлая кожа с золотистым отливом…

«Ишь ты, когда рядком сидят – негатив прямо… Так. Рост невысокий. Очень худая, почти истощенная. Круглое лицо со светлой кожей, имеющей золотистый отлив. Черты лица правильные, мягкие. Глаза миндалевидные, темно-карие, очень маленькие кисти рук и ступни ног. Рост примерно полтора метра. Волосы черные с легчайшей красниной, носик прямой, маленький, ногти овальные, розоватые, зубки мелкие, ровные. Уши… Ччерт! – Мундштук второй папиросы смялся. Уши и приклеить можно. Или, может, кто-то научился звериные пересаживать. Правда, когда эта Ва Сю неслышной тенью проскользнула к дроу, или трау… черт его разберет, из-под черного шелкового платья (до боли напоминающего китайские) явно выглядывал кусочек беспокойного рыжего с черным кончиком хвоста. Китайский тип лица, китайское имя, одежда, и – самое главное – пристальное, с оттенком узнавания разглядывание рисунка на портсигаре. „Чуйка“ просто вопит, что без следа из Поднебесной тут не обошлось. Еще один фактик в копилочку, запомним. Да и табачок мой длинноухим не понравился – перекосило их практически синхронно».

Щелкнула зажигалка, первая затяжка, самая сладкая. Дроу чуть поморщился и отстранился от дыма:

– Вот что вы, люди, любите подхватывать, так это дурные привычки. Как какие-то друэгары, дым глотать додумались. Хотя ваше трубочное зелье с сушеными лишайниками не сравнится, аромат получше, но все равно гадость.

– Кому как… Это вам еще опиум нюхать не доводилось.

– Что я и говорил! Хоть смысл в этом есть? – Ссешес недобро покосится в сторону папиросы. – Наставник за такое «криком» бы не обошелся…

– Да уж… – Коротко хмыкнув, Иванов последний раз затянулся и привычно спрятал окурок под мох. Эльф опять непроизвольно поморщился и продолжил:

– Да, об обучении… Не подскажешь, каковы планы руководства твоего Дома относительно моих бойцов? Согласится ли Дом переуступить их клятву?

Внезапно с поляны донесся возмущенный писк Глау, у которого кто-то из новоприбывших отобрал такой вкусный автомат, чувствительно заехав при этом по зубам. Сидевшая за спиной Ссешеса Ва Сю заполошно вскрикнула что-то на своем языке и, вскочив, поглядела в сторону лагеря. Отметив мысленно галочкой еще один вопрос в воображаемом списке (уж больно речь Ва Сю интонационно напоминала китайский, с которым довольно плотно пришлось столкнуться во время работы в Харбине!), Иванов как ни в чем не бывало продолжил:

– Это уж как Москва решит. Я ж тебе не товарищ Сталин – от присяги освобождать. Что там такое случилось-то?

Бросив взгляд в сторону мельтешащих хумансов и сердито шипящей чешуйчатой троицы, Ссешес успокаивающе погладил по руке Ва Сю:

– Опять Глаурунг на вооружение покусился, за что, видимо, и получил по зубам. Своим бойцам, кстати, скажи, чтобы получше за оружием смотрели: у меня эти сорванцы один пулемет уже изувечили – ствол изжевали. Второй, правда, добили хумансы – один чуть без пальцев не остался, а второй без глаза – полезли чистить называется. Если хочешь, потом у Сергеича поинтересуйся – под его руководством работали, дварфы недоделанные.

Немного отвлекшись на неприятные моменты, дроу продолжил:

– Все-таки возможность прямого разговора на уровне Глав необходима. Надо будет что-нибудь придумать. Сделаем. Только доставка переговорника на вас. – И добавил почти неслышно: – Вроде пару подходящих камней у Духа Чащи я видел.

– Как радио? Это можно и просто – по рации. – Иванов тоже глянул на поляну: – Ну и шпанистая ж мелочь… Тут такое дело – поглядеть бы на ту деревню, что немцы сожгли. Болота – они странные: сегодня заберут – завтра вернуть могут… Может, чего из твоего и вернет… Да и негоже своих без могилы бросать – ты ж тогда раненый был и похоронить, видать, не смог? – «Вот как раз и проверим твои сказки, следы-то ведь должны быть».

– А что, с помощью вашего перестукивания можно речь передавать? Я, вообще, разговор об аналоге магического зерцала вел. Похороны… могила воина не всегда красива и увита цветами. А кости… Бутыль ведьминого студня не оставит шанса любому некроманту… Пусть они спят спокойно…

Иванов пристально посмотрел в лицо Ссешеса и немного изменившимся тоном произнес:

– Все равно поглядеть надо бы…

В голове дроу ехидно хмыкнул старший сотник внешней разведки Дома Риллинтар: «Красивее работать надо, красивее. Кто ж так прямо настаивает, да еще на такой тухлой проверке. Ну что ж – место подготовлено, реквизит расставлен, с чего бы и не сводить?»

– Сходим. Правда, предупреждаю, что ничего интересного, кроме заполненной болотной жижей ямы, не увидим. Можно как раз завтра, на ночь глядя, и отправиться…

– Это все география… Оно, конечно, интересно, а вы лучше расскажите мне, как живете, как между собой ладите. Я вот все попутешествовать в молодости мечтал, да как-то не вышло… А с того времени люблю рассказы о дальних странах… – Пристально присмотревшись к собеседнику, Иванов про себя добавил: «А вот теперь и поглядим, что ты расскажешь. А то все как по писаному да заученному. Если легенда – коряво слепили, неживая она. Или ты оживить не можешь. Или расчет на другое… Посмотрим…»

– Как живем? До трех лет на женской половине Дома. Потом вместе с толпой таких же несмышленышей и под присмотром наставников Дома начинаем учебу… – Тут дроу мечтательно улыбнулся своим воспоминаниям. – Вот кем бы ни в жизнь не стал работать, так наставником – не мое это. Для того чтобы кое-как привить знания, позволяющие молодым сорванцам выжить в мире, уходит в среднем от пятнадцати до двадцати лет. А потом наступает самое интересное время – выбор жизненного пути в зависимости от нужд Дома и умений. Потом следуют специализация и учеба примерно на сорок-пятьдесят лет. Отдав еще примерно пятьдесят лет на изучение выбранной стези, иллитири считается совершеннолетним. У вас это, наверное, побыстрее происходит?

– Сто двадцать лет на учебу? А не многовато ли? – «Знакомо. В Туркестане то же было. Какое-то мусульманство, что ли. Интересно, женская половина тоже запретна для чужаков?»

Скепсис, так и сочащийся из реплики москвича, немного покоробил дроу:

– Судя по возникающим у тебя вопросам, моему рассказу ты не очень-то веришь. Давай тогда не будем есть друг другу мозг – что тебя убедит в моей реальности и в достоверности моего рассказа?

На лицо Иванова мигом вернулась маска рубахи-парня и вообще своего человека в колхозе:

– Да нет, просто мир необычен… Верю, не верю – чай, не в костеле о непорочности Девы Марии спорим. А реальность… сидишь же, на солнце не просвечиваешь, – Иванов коротко усмехнулся, – значит, не призрак.

В этот момент шаловливый вечерний ветерок, прорвавшийся на окруженную лесом поляну, притянул за собой густой шлейф наваристого мясного духа – на костре, вокруг которого священнодействовал Сергеич, поспела каша. Потянув носом и неожиданно даже для себя буркнув животом, дроу произнес:

– Призрак… призрака, конечно, не покажу, но, например, представление «Забег воинов за кашей» – спокойно…

Чем хорошо заклятие телекинеза – так тем, что при постоянном уровне магического фона и отсутствии просадок, а также при хорошей концентрации и силе воли мага траектория движения транспортируемого объекта получается идеально выровненной. В полной тишине котелок с благоухающей наваристой кашей снялся с костра и, сделав круг почета вокруг застывшего старшины, медленно поплыл в сторону высоких разговаривающих сторон.

Иванов резко крутанул в пальцах портсигар и высказал свое отношение к этому мальчишеству:

– Нехорошо с едой баловать. Да и люди голодные. Пойдемте-ка к костру. Ребята мои чай привезли – поди, у вас и не слыхали о таком? Вот чаю попьем, поговорим. – Москвич встал, отряхнул колени и пошел к костру, держась подчеркнуто прямо. Сзади послышалось шипение дроу, который автоматически попробовал ухватиться за ручку повисшего перед ним котелка.

Зашипев от прострелившей руку боли свежего ожога, Ссешес, подталкивая с помощью телекинеза котелок, двинулся за Ивановым, автоматически наложив на правую ладонь заклинание лечения. Сзади него, подхватив и свернув плащ, двигалась крайне заинтересованная Ва Сю, то и дело стреляющая на дроу и на Иванова глазами, в которых полыхало пламя недетского любопытства. Подойдя к костру, Глава осторожно опустил котел на землю и произнес:

– Вроде готово – запах, во всяком случае, вкусный.

– Командир, ну нельзя же так! – Старшина чуть не плакал, но развить свою мысль не смог, так как от кухонного навеса послышалось:

– Товарищ старшина, вода закипела, можно чай заваривать!

Хоть тирада старшины и была прервана на взлете, сам тон и выражение лица Сергеича заставили Ссешеса отвлечься от обдумывания разговора с Ивановым:

– Это я так, в качестве иллюстрации к своим словам. Извини, Сергеич.

Буркнув под нос нечто вроде: «Ходють тут всякие, а потом слоны пропадают!» – Сергеич достал из кармана завернутую в тряпицу ложку и, зачерпнув немного каши, тщательно, с видом заправского повара, распробовал. Кстати, под дружный писк облепивших его дракончиков. Вид причмокивающего Сергеича в окружении гибких чешуйчатых тел, с задумчивым видом оценивающего содержимое котелка, был просто нереальный. Вдумчиво кивнув, старшина принялся сноровисто раскладывать кашу по тарелкам. Оторвавшись от священнодействия с чаем, Гена подхватил три тарелки и разместил их на отдельном «командирском» пеньке, около которого уже стояли Иванов с дроу и смущенно выглядывающая из-за плеча Ва Сю. Через некоторое время только дружный стук ложек и радостное урчание дракошек нарушали тишину на поляне.

Иванов неспешно подбирал подливку кусочком хлеба, задумчиво глядя на мерно жующего Ссешеса…

Настоящая походная, пахнущая костром каша, медленно и аккуратно поедаемая с помощью нержавеющей ложки с тщательно зацарапанной свастикой. Из-за небольшого изменения вкусов привезенный гостями черный хлеб, да-да, та самая советская чернушка, показался в высшей степени странным и не сочетающимся с кашей. Поэтому после первого укуса дроу аккуратно отложил хлеб в сторону и продолжил наслаждаться вкусом каши. Но все прекрасное имеет свойство рано или поздно заканчиваться – закончилась и каша. И перед Ссешесом как будто из ниоткуда материализовалась с помощью того же Геннадия алюминиевая кружка с ароматным чаем. Сложный густой запах будто гантелей ударил в голову дроу. Человеческая часть воспоминаний буквально взвыла от наслаждения и потребовала резко схватить и медленно, по глоточку, грея руки об обжигающие бока кружки, выпить этот божественный напиток. Но в ту же секунду присущая настоящему дроу паранойя приподняла голову. Пристально приглядевшись к наслаждающимся чаем людям и, самое главное, к внимательно изучающему Ссешеса Иванову, дроу подозрительно потянул носом и елейным голосом спросил:

– Меня тут уже одним человеческим напитком пытались угощать. – Многозначительный взгляд в сторону моментально покрасневшего Сергея заставил того поперхнуться чаем. – Надеюсь, этот напиток безвреден?

– Хороший чай. – Иванов с видимым удовольствием отхлебнул из кружки. – Только вот старшина что-то слабовато заварил. Не для долгого разговора.

Попытавшись осторожно отхлебнуть практически кипящий, круто заваренный чай, Ссешес обжег язык и раздраженно зашипел, оскалившись. Отставив кружку в сторону, подозрительно посмотрел на наслаждающегося вкусом чая Иванова.

– И как под это можно разговаривать? С обожженным языком разговор надолго не затянется. Да и от такой температуры настой полностью потеряет свои полезные свойства, если они вообще есть.

– Горячо? А вы подуйте на него, подуйте – и мелкими глоточками… А то, если разом выхлебать, и разговора не получится… И сахар берите, не стесняйтесь… – Иванов обмакнул брусочек сахара в чашку, чуть разболтал, откусил и вернул остаток на ложку.

Последовав совету и одновременно похихикивая про себя, Ссешес с абсолютно серьезным выражением лица сложил губы в трубочку и, аккуратно подув в кружку, сделал первый пробный глоток. После того как напиток провалился по пищеводу, организм дроу ощутил, как по органам чувств буквально ударили дубиной – крепчайший черный чай, не имеющий никакого родства с «тем самым слоном, вывалянным в пыли грузинских дорог», имел для эльфийских органов чувств столько оттенков и полутонов, что дроу в первые несколько секунд просто выпал из окружающего мира, прикрыв при этом глаза. Сделав еще один глоток, без напряжения раскусил кусочек пиленого сахара и, скорчив недовольную мину, опустил его на стол.

– Напиток великолепный. Только вот зачем портить богатство вкуса этой белой сладкой гадостью?

– А вы под язык положите. Меду, жаль, нет… Тяжелый день выдался… Я тут у костра покурю маленько, своих проверю, чтоб службу не забывали, а то расслабляться начали. Благодать здесь, тишина… С удочкой бы на зорьке посидеть… – Иванов чуть потянулся, одним глотком допил чай, встал и полез за портсигаром.

– Рыбалка? Скучно… Предлагаю сходить на охоту. Тем более что я своему воину обещал… Да и недалеко относительно. – Мерно прихлебывая одуряюще пахнущий напиток богов, Глава Дома Риллинтар медленно успокаивался и раскладывал по полочкам забурлившие в его остроухой головушке идеи, большая часть которых не привела бы в восторг апологетов гуманизма, а меньшая вызвала бы продолжительные ночные кошмары у простого обывателя. Впрочем, о чем-то своем задумался не только Ссешес, Иванов тоже засуетился и задумчиво произнес:

– Ладно, заговорились, а мне еще с Москвой на связь выходить… Пойдем мы…

Внимательно посмотрев на Иванова поверх кружки с чаем, Ссешес все же не смог удержаться от мальчишеской выходки, на которую его толкнули и врожденная скрытность высокородного дроу, и не менее вредная часть человеческой психики, поэтому об установленном Лешим защитном барьере, который все равно не выпустит гостей дальше чем на полкилометра от края поляны, он промолчал, озвучив вслух только и так видимые препятствия:

– На север не идите – топь. А насчет рыбалки не прав ты, Николай, сын Антона… – И добавил еле слышно себе под нос: – Смотря какая охота… И на кого…

В чуть затуманенном ароматами и вкусом чая разуме Ссешеса, наблюдающего за сборами Иванова, еще долго висела наполненная кристальным холодом и подземной тьмой мысль: «Ну что ж, обертка показана, первый слой вызвал у него усмешку, второй опасение… Третий… – Пусть пока живет…»

Глава 11ПОДГОТОВЛЕННЫЙ ХОЛСТ

05.08.1941 г. Примерно два часа ночи

Серебристый ночной полумрак расцвечивало тепловое зрение, из сумерек выступали светящиеся пятна палаток и яркое солнце небольшого костерка. Силуэты часовых, находящихся в секретах, просвечивали сквозь наполненную тьмой листву. Поползли медленные, ленивые мысли, сопровождающие рассеянное блуждание взгляда: «Хорошее размещение, и не скажешь, что хумансы». Неслышной тенью проскользнув за периметр поляны и в очередной раз кинув прощальный взгляд на оставленное сонное царство, дроу не смог не отдать дани уважения профессионализму прибывших гостей. Множественное перекрытие секторов ответственности и удачное расположение секретов позволяло если не избежать ночных неприятностей, так многократно снизить потери. Во всяком случае, возникшее было детское желание (основанное на воспоминаниях одной очень веселой ролевки и пары десятков вызвавших мерзкую дрожь наслаждения полуразмытых сцен, явно не принадлежавших ранее человеку и промелькнувших в памяти) подкрасться и нарисовать спящим дополнительные улыбки – хоть углем, а хоть и острой сталью – внезапно исчезло.

Через полчаса скольжения по ночному лесу, наполненному величественными звуками теплой летней ночи, дроу вышел на небольшую полянку – скорее, даже просвет, заросший мелким кустарником, в котором человеческая часть памяти моментально распознала шиповник. Тяжелые, наливающиеся серебристой темнотой ночи бутоны, распространяющие вокруг умопомрачительный аромат, длинные, усыпанные скрытыми в тени листьев колючками плети и свет четвертинки луны, выглядывающей из одеяла облаков, – все это создавало ощущение нереальности происходящего. Особенно если учитывать невозможность цветения шиповника в августе. Подойдя к темной, неподвижно застывшей в окружении кустарника фигуре, Ссешес опустился рядом с ней на колени и тоже подставил лицо лунному свету, глубокими вдохами заставив себя погрузиться в тишину и кристальную чистоту ночи, оставив все неприятные мысли где-то вдалеке…

– Ну и как тебе этот рыбак, Глава? Думаешь, зря он о рыбалке говорил? Рыбалка – дело сторожкое… вдумчивое. Он и на охоте выстрел зря не потратит, и подранка не оставит. Такие на мелочь не размениваются… А ты дичь знатная, трау… – (Чуть вздрогнувший от внезапно раздавшегося голоса Духа Чащи дроу прикрыл глаза и, пробежавшись по воспоминаниям сегодняшнего, казавшегося бесконечным дня, неожиданно хриплым голосом задумчиво произнес:

– Слишком спокойный, слишком уверенный… слишком наглый для хуманса… В иное время и при других обстоятельствах… – при этих словах тело дроу слегка передернулось от предвкушаемого наслаждения, – жаль, что возможный союзник и политические выгоды перевешивают наслаждение танца с ним… Многодневного танца тьмы и стали, достойного войти в летописи Дома…

Мерный шелест листьев, складывающийся в речь, шелестящие, лишенные всяческих эмоций слова, невесомыми лепестками падающие в ночной тиши.

– Медленно снять шкуру захотелось… Правильно вас, трау, детьми тьмы за глаза называли, любители вы этого дела. Только что за картину ты перед глазами этого хуманса рисуешь? Детский рисунок, простые кружева… зачем… неужели думаешь, что он еще не понял и не посмотрел глубже? Хотя подставляешь второй слой личности ты, Глава, виртуозно – даже я иногда сомнения испытываю: вдруг ты на самом деле такой, каким пытаешься казаться…

Шипящий шепот, расцвеченный одновременно яростью и властью, моментально развеял очарование наполненной волшебством и спокойствием ночи:

– Молчи! «Ужас леса», «Прадед черной ели», «Душа гнилой дубравы» – так вроде называли тебя хумансы в своих самых страшных сказках и легендах. Ты же еще помнишь хруст костей человеческих младенцев в корнях… Сладкий вкус стекающей жертвенной крови и это волшебное ощущение полной власти над попавшим в твои владения хумансом…

Откинувшийся назад дроу устремил немного расфокусированный взгляд в безбрежную глубину ночного неба, тихо и доверительно продолжил:

– Пусть все идет как идет… Неужели тебе не интересно развитие этой смешной истории под названием жизнь? Это же ваше любимое времяпрепровождение – наблюдение за проносящимися табуном диких коней событиями. Так что пока не вмешивайся, если только… не маленький… сам разберешься. А пока тебе задание – после похода к нарисованной тобой картине нужно будет заняться другими ближайшими источниками. Подготовь список. Пока мэллорны вырастут, я сам зазеленею, да и знаешь, что может сделать толпа хумансов с топорами. Так что, пока наши гости будут уверены, что они знают наше слабое место, нам надо запустить столько источников, сколько есть в нашей досягаемости, – и знать о них хумансам совсем не обязательно. А там и мэллорны подрастут.

– Понял, Глава. Будет сделано…

5.08.1941 г. День

Передвижение по густым лесам Западной Белоруссии имеет несколько особенностей. Например, только после ирригационных работ, выполненных в послевоенные годы, большая доля болот просто перестала существовать или превратилась в лесные озера – следы торфоразработки. А в описываемый момент времени покрытые густым, практически непролазным лесом аллювиальные холмы и небольшие возвышенности, частым гребнем пересекающие протяженные заболоченные участки местности, представляли собой мрачный и запутанный лабиринт. Нет, с самолета все это выглядело очень красиво. Под крылом плыли живописные участки леса с перемежающимися лиственными и хвойными деревьями, радостные ярко-зеленые поляны, окруженные густо-зелеными жабо из ивняка и молодой поросли деревьев. Но стоило только спуститься с небес на эту грешную землю, как все очарование моментально пропадало. Живописные рощи при пристальном рассмотрении оказывались заросшими ельником и заваленными гниющими стволами непролазными чащобами. Радостные поляны, так привлекающие взгляд наблюдателя своей зеленью, вблизи влажно улыбались многочисленными открытыми бочажками и вдобавок могли даже произвести парочку звуков, заставив праздного туриста покрыться слоем крупных мурашек, геологи, кстати, до сих пор спорят о механизме воспроизведения болотами этих низкочастотных, вызывающих чуть ли не генетический страх булькающих рулад. Вдобавок окружающие эти практически бездонные врата в преисподнюю, бывшие когда-то системой разветвленных древних озер, миленькие, радостные кустики вблизи оказывались чудовищным переплетением ветвей, корней и встречающихся в самом неожиданном месте плетей ежевики. Нет, участки нормальной местности в данном районе тоже встречались, например, иногда в болота врезались пологие гряды, на которых то ли волей природы, то ли после скоротечного лесного пожара осталась только небольшая шапка зелени. Вот в таких неожиданных местах иногда и можно было встретить следы жизнедеятельности человека. Например, как в данном случае – немного покосившийся сарай, подпертый с одного бока слегами, и практически незаметная, причудливо огибающая стволы редких сосен тропинка с разбросанными на ней редкими кляксами подорожника. Если бы заинтересованный наблюдатель проскользил взглядом по этой тропинке, еще неделю назад он мог бы уткнуться в маленький, аккуратный хутор из пяти домов, стоящий практически на самом берегу болота, в одном месте, кстати, стараниями свиней и ребятни превращенного в аналог небольшого, но очень грязного озерца. Хаты из потемневших от старости бревен, сараи, улыбающиеся небу радостными светлыми соломенными крышами. Чуть покосившиеся плетни с обязательными надетыми на колья треснувшими крынками – этот как будто сошедший с кадров кинохроники хуторок был стерт, сметен с лица земли небрежной кистью какого-то гигантского существа. Во всяком случае, именно такой вид открывался на месте его расположения с отстоящего на полтора километра лесистого болотного острова. На выцветшем от жары склоне гряды, обращенном к болоту, выделялся странный мазок коричнево-зеленого цвета, начинающийся где-то в середине окружавших хуторок огородов, забирающийся в глубину темно-зеленого травянистого болотного моря примерно на четыреста – четыреста пятьдесят метров и постепенно утончающийся. Выемка – болотное окно, заполненное коричневой жижей и постепенно переходящее в буквально выеденное в береге углубление, на месте которого еще недавно находились деревенские дома.

Выдвинувшийся по знаку Иванова передовой дозор осторожно перебрался на сторону когда-то существовавшей вески и тихо растворился в подступившем к огородам сосняке. Подождав условного сигнала, основная группа последовала по уже проторенному пути. Выйдя к резко обозначенному краю воздействия, настороженные необычностью окружающего пейзажа люди остановились. Из-за спины оценивающе окинувшего взглядом остатки хутора Иванова со скучающим видом вышел дроу и, тихо ступив на съеденный чем-то грунт, наклонившись, зачерпнул полную горсть странной, разбавленной густой болотной жижей массы. Некоторое время тишину нарушали только дыхание собравшихся и влажные шлепки сочащейся между черными пальцами жижи.

– Чем это так? Что от домов только огрызки печей остались. Да и ограды как ножом срезало.

– Алхимграната, средство, применяющееся только для уничтожения укрепленных районов и цитаделей противника. Металл, органика, камень – все едино… Поживы некромантам в зоне действия этой мерзости не остается. Ну вот, Николай, сын Антона, это и есть место упокоения моих воинов, любуйся… – Одним стремительным движением стряхнув оставшиеся на ладони следы жижи, дроу отступил в сторону сохранившегося плетня и с усталым видом облокотился на него, устремив задумчивый взгляд куда-то в середину уходящего в болото странного химического ожога.

Иванов медленно огляделся. Негромко присвистнул:

– Однако… Весело вы воюете. У нас в свое время и за меньшее военными преступниками становились.

– Обычно алхимграната такого покрытия не дает. Видимо, дело в низком уровне магического поля. А во время войн обычно творят такие вещи, по сравнению с которыми вот это покажется детской игрушкой.