355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Кондратьев » Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ) » Текст книги (страница 14)
Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 03:46

Текст книги "Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)"


Автор книги: Леонид Кондратьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА 29

И тут подрывники суетятся!..

Заложили килограммов по пятьсот тола и тротила… его знает!

Михаил Жванецкий,

«Рассказ подрывника»

15.07.1941

Ссешес Риллинтар

Три гуманоида быстро перебирают ногами по ночному лесу, пронизанному слабым лунным светом. Перебежка идет практически беззвучно, и только тяжелое дыхание двоих последних и периодические шелесты лесной подстилки вздымают полог тишины. На каждом из бегущих навьючен плотно набитый вещмешок, выпирающий в некоторых местах чем-то прямоугольным…

Бег по ночному лесу. Как же я его полюбил, по-моему, нет ничего более увлекательного, чем нестись в полной тишине и уклоняться от еловых лап, протискиваться под низкими сучьями и перепрыгивать гигантскими прыжками подлесок. Бег в составе боевой тройки еще более впечатляющее и завораживающее зрелище. Бег… контроль фронтального сектора… определение маршрута следования… осознание того, что бегущие чуть сзади и по бокам воины беспрекословно подчиняются выбранному тобой направлению и контролируют каждый свой сектор… Бег боевой тройки дроу…

15.07.1941

Рядовой Железко Юрий

Ну и мерзость эта магическая микстура! Прополис, разведенный бабкиным самогоном, настоянным на курином помете, и то приятнее на вкус. Уже больше трех часов по лесу бежим, и все равно во рту мерзостный привкус. Но действует на удивление – вроде ночь, да и с вечера тучи подтянуло, а все равно все видно. Конечно, не так, как днем, все в каком-то сером свете, но деревья отчетливо видно. И вот по лесу бежим, не спотыкаемся. Командир, правда, перед отправлением объяснил, чтобы не сильно напрягались при беге – вроде его микстура нам сил прибавлять будет, и бежать мы сможем гораздо дольше обычного человека. Ну, может, действительно чуть меньше устал. Кстати, командир сегодня довольно подробно все описал. Обычно он такого не делал, а теперь собрал, объяснил, что, куда и кому. И тон приказов изменился.

Чувствуется, он нас теплее, что ли, воспринимать начал, причем совсем недавно. И общается теперь так, как нормальный командир должен – ровно и доходчиво.

Вот, например, бежим мы сейчас по лесу – он впереди, справа я, слева капитан. Ссешес дорогу выбирает, беззвучно командует, куда заворачивать. Сперва-то мы не догадывались, что эти легкие движения руками – это команды, но после парочки недоумевающих взглядов примерно разобрались. И, кстати, очень удобно оказалось. Особенно если принимать во внимание, что бежим мы в полной темноте. Со стороны нормальному человеку только звуки наших шагов слышны, а так как нам практически все видно, дорогу командир выбирает так, чтобы шуметь поменьше – завалы сушняка обходим и стараемся в густой подлесок не лезть. Если бы еще не наши сапоги, то вообще бы бесшумно бежали. Вот у Ссешеса обувка – загляденье. Я к его сапогам уже дня четыре присматриваюсь. Выглядят как кожаные чулки с тонкой подошвой. Он в них по лесу даже не идет – стелется. И с портянками у него проблем нет. То ли ноги не потеют, то ли магией какой пользуется. Когда он их у костра снимает на просушку – характерного запаха нет. Завидно до невозможности. А вот мы когда портянки-то у костра развесим – от запаха даже комары исчезают. Правда, позавчера командир какой-то травки притащил и в приказном порядке после просушки заставил портянки на ночь переложить. И действительно, помогло – вонять стало поменьше и между пальцами зуд почти прошел.

Ну вот, пока я тут о командирских сапогах мечтал, справа в кустах что-то зашуршало. И резко рвануло в сторону, прямо через кусты. Замираю, перехватываю винтовку и осторожно так раздвигаю стволом кусты. И тут сзади к правому плечу кто-то прикоснулся. Резко разворачиваю голову, а там командир что-то знаками показывает и вопросительно смотрит. Да как эти знаки понять-то – нет, я, конечно, понимаю, что он свой беззвучный язык разумеет, но я-то в нем ни бум-бум. Он еще раз повторяет последовательность жестов и вопросительно смотрит. Пытаюсь выражением лица показать, что не понимаю ничего. В ответ раздается шепот на его непонятном языке. Пожимаю плечами и шепчу в ответ:

– Что-то зашуршало и убежало вон в том направлении.

– Почему не подал знак о возможной опасности из твоего сектора ответственности? – как всегда, заумным языком спросил командир, не переставая оглядывать окрестности.

Мои попытки объяснить, что его языка жестов я не знаю, а орать на весь лес как-то не с руки, были прерваны подошедшим капитаном:

– Что случилось?

В ответ Ссешес развернулся и прошептал злым голосом:

– Ну а ты, капитан, почему свой сектор наблюдения оставил? Подходи, кто хочешь, – бери нас голыми руками? Воины, вы что, меня до сумасшествия довести хотите? Один спугнул косулю в кустах и, не предупредив, полез в одиночку разбираться. Второй вместо охраны и наблюдения тоже решил потрафить своему любопытству.

Видок у нас с капитаном стал довольно унылый, ругает-то за дело и в общем-то прав.

Конечно, понимаю, что с начальством спорить неуместно, но не сдерживаюсь и спрашиваю:

– Командир, так твоего языка жестов мы не понимаем. По дороге еле разобрались, как ты повороты обозначаешь, а уж как тебе подать сигнал о шуме, как ты выражаешься, в моем секторе ответственности, тем более не знаем.

Выражение лица командира начало резко меняться – недоумение, удивление и, наконец, прочно угнездившееся понимание волной пробежали по его темному лицу.

– Извиняюсь. В какой-то момент забыл, что вы хумансы, и воспринимал вас частью темноэльфийской диверсионной тройки. Постараюсь, чтобы такого не повторилось. А теперь давайте продолжим путь.

Дальше мы бежали уже без остановок и без неожиданностей. Видимо, запас оных на сегодняшнюю ночь был уже нами выбран. Почти в четыре ночи, по капитанским часам, наконец выбрались из леса на железнодорожный путь, судя по карте, где-то между Кобрином и станцией со странным названием Оранчица. Мощная железнодорожная насыпь поднималась над уровнем лесной почвы на приличную высоту в почти два метра. Ну подошли мы к ней, осмотрелись – тишина мертвая. Да и кому тут шуметь-то в такую рань?! Сумасшедших, кроме нас, ночью по лесу шляться-то нет. К этому времени содержимое моего наплечного мешка, обложенное при беге большим количеством нехороших слов, воспринималось мной исключительно в матерном ключе. И поэтому, когда капитан сказал, что место подходящее, я с большим наслаждением бросил мешок на землю и вознамерился отвесить ему пинка – так, в отместку за свою спину. Остановил меня громкий мат капитана и резкий прыжок с перекатом в отдаленные кусты Ссешеса. За что и удостоился чуть попозже двух подзатыльников и дружного шепота, из которого узнал, что всю дорогу тащил на себе порядка десяти килограммов взрывчатки и коробку с детонаторами. В ответ на такие новости смог только судорожно хватануть ртом воздух и как стоял, так и сел. В голове проносились мысли о том, что еще чуть-чуть, и мозгами бы я пораскинул знатно. Меж тем Кадорин, не отвлекаясь на мой прибитый вид, отстегнул малую саперную лопатку и приступил к раскопкам железнодорожной насыпи между двух шпал. В это время командир с большой сноровкой собирал из вытащенных из вещмешка деревяшек, проводов и каких-то деталек адскую машину. Судя по всему, он уже не раз тренировался это делать, так как никакого справочника или схемы перед ним не лежало и все творилось по памяти.

Распотрошив и мой многострадальный мешок, Ссешес споро начал набивать толовыми шашками собранный деревянный ящик. Вытащив деревянный пенал с детонаторами, он вставил один в шашку и аккуратно поместил внутрь адской машины. Подхватив ее на руки, подошел к капитану и тихим шепотом произнес:

– Готово, давай устанавливать.

– Точно? Давай я лучше перепроверю. Все же ты с нашими техническими бомбами не общался.

– Да что там сложного-то. Ни опознавания по ауре, ни дублирующих цепей подрыва – так, примитивная алхимия, ну и электричество ваше, конечно. Не боись, ставь, на всякий случай можешь проверить, чем Ллос не шутит, и устанавливай. А я пока следующую соберу.

– Зачем следующую? Потом ее тащить невесть сколько придется. Лучше уж потом на месте соберем.

– Ничего ты, капитан, не понимаешь. Вот давай я тебе мозг погрызу следующими рассуждениями, а ты пока все же ее поставишь. Согласен?

Пыхтящий капитан, склонившийся над рельсами в довольно многозначительной позе, пристроил отрезок доски в довольно глубокой ямке между шпал, буркнул что-то утвердительное и с подозрением начал рассматривать содержимое собранной мины.

– Вот посуди, взорвется на этой мине ваша железная колесница…

– Паровоз. Кстати, собрал правильно – даже странно.

– А ты сомневался! Так вот, паровоз взорвался, вагоны покатились под откос – насыпь тут вроде достаточная. Все равно путь будет разрушен, и прилично, – правильно рассуждаю?

Возвышающаяся над рельсами кормовая часть капитана попыталась было воспроизвести кивок головы, но в связи с отсутствием актерских данных не смогла, поэтому из глубины земляной норы раздался чуть приглушенный голос:

– Ну, допустим.

– Так вот, для нашей цели блокирования перемещений вражеских войск самыми злейшими врагами являются, по моему мнению, ремонтники. Вот поэтому вторую мину мы поставим метрах в четырехстах от первой и настроим прибор кратности на взрыв от второго проходящего поезда. Как тебе мои рассуждения?

Вынырнувшая из-под рельса голова капитана с припорошенной песком шевелюрой имела очень странный вид, на лице одновременно было написано выражение крайнего удивления и восхищения.

– Блин, Ссешес, снимаю шляпу. С такой стороны подойти к этой задаче – я до такого даже не додумался.

Капитан принялся с наслаждением вытряхивать из шевелюры землю. И при этом, зараза, углядел меня, с интересом прислушивающегося к беседе.

– Юра, мать твою! Ты где обязан сидеть? Кто должен за окрестностями наблюдать? Вот вернемся, наряд на кухне тебе гарантирован.

Настроение у меня тут же упало и, ругая себя за излишнее любопытство, я принялся с усердием вглядываться в обе стороны лесного коридора, в котором находилась насыпь. Но внезапно раздался голос Ссешеса:

– Капитан, позволь мне самому наказывать своих бойцов, спасибо, конечно, но я постараюсь сам разобраться.

Ну не знаю, о чем они там потом говорили, так как перешли на шепот, да и я уже далековато отошел, но легче на душе у меня не стало. Наряд вне очереди – это знакомо, а вот что командир может придумать – черт его знает. Ну да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест.

15.07.1941

Ссешес Риллинтар

Электрохимические замедлители – это такая приятная вещь, такая приятная, блин, я даже не знаю, с чем сравнить. Вроде маленький бакелитовый грибочек с отвинчивающейся пробкой, ну что там может быть интересного – ан нет! Маленькая батарейка, подпружиненный ударник, кусочек проволоки и ампула с кислотой. О, забыл самое важное – резистор!

И все это в сумме обеспечивает замедление замыкания контактов на срок от двенадцати часов до двадцати суток. Электрический ток, проходя через ограничивающий резистор, растворяет в кислоте медную проволочку, которая удерживает ударник. И как только она порвется, освободившись, он либо замыкает контакты, либо накалывает капсюль детонатора, в другом варианте исполнения. Вчера, перед выходом, капитан устроил мне ликбез по этим самым химическим замедлителям, детонаторам, батарейкам и взрывчатке. Ничего нового, конечно, я не узнал, но зато послушал интересную лекцию. Даже в конце сунул свои пять копеек по поводу изготовления самодельного прибора кратности. Оказалось – чего проще, берем все тот же химический замедлитель, отвинчиваем крышку и на держатели сопротивления кладем хороший такой гвоздь. Правда, вершина технологии? Секрет в том, что гвоздь покрыт тонким слоем парафина и поэтому не замыкает контакты. А как только над миной пройдет первый поезд, рельс осядет и вставит гвоздь на место штатного сопротивления, одновременно сняв с него импровизированную изоляцию. А с учетом того, что сопротивление двухмиллиметрового гвоздя стремится к бесконечно малой величине, переделанный таким образом электрохимический замедлитель сработает буквально через двадцать – тридцать минут, приведя мину в боевое положение. Между прочим, своей идеей по улучшению этого устройства я очень сильно удивил капитана. Еще чуть-чуть – и спалился бы. Но удалось отмазаться рассуждениями о том, что с электрическим током мой народ знаком уже очень много лет и в связи с наличием магии не особенно придает ему значение. В довесок описал устройство древнеегипетской батарейки из кувшина, железного стержня, медной пластины и энного количества уксуса. Вроде поверил. Ну так к чему это я? А, вспомнил. Бежим мы, значит, по лесу в сторону Оранчицы. Правда, странное название? А за спиной в железнодорожной насыпи спят два подарка, любовно прикопанные, присыпанные песочком и гравием. Ну и для эстетического наслаждения и передачи привета немецким кинологам – парочка кустиков полыни. Через десять часов они как раз немного подвянут, ну а после того, как под ними сдетонирует пять килограммов тола, взлетят в воздух красивым погребальным веночком… Вообще-то странное ощущение – почти как в детстве, когда учительнице на стул канцелярскую кнопку положил. Впрочем, думаю, возможностей впасть в детство у меня будет еще предостаточно. Это увлечение взрывчаткой осталось с еще человеческих времен, и ощущения при ее использовании тоже оттуда. Впрочем, если разбираться, темноэльфийские части моей психики тоже не лежат мертвым грузом, взять хотя бы сегодняшние воспоминания – когда бежали по лесу, мне так мозги переклинило, как еще никогда ранее. Померещилось, что бегу в составе тройки дроу, на полном серьезе принялся раздавать команды жестами. Да и капитан с Юркой хороши: в некоторых словах темноэльфийского боевого языка жестов разобрались и поддерживали мою уверенность почти четыре часа. И если бы не эта косуля, так бы до самого утра считал, что рядом дроу. Хотя и в этом есть свои положительные стороны – восприятие этих людей как моего отряда прогрессирует.

Почти под самое утро вышли к этой самой железнодорожной станции. Скажу я вам, давно не видел такого захолустья – домик путевого обходчика, пара сараев непонятного назначения, водокачка для питания паровозов, маленький огородик, угольный сарай – кстати, совсем покосившийся. И мощные заросли кустов и травы вокруг. Судя по всему, со дня начала войны в руки косу тут не брал никто. Небольшой деревянный рассохшийся перрон и целых четыре охранника, с сонным видом прохаживающихся по этому творению инженерного гения. Из систем освещения в наличии целых три керосиновых железнодорожных фонаря в жестяных корпусах, с окошками, забранными стеклом. Атмосфера запустения и сна буквально витала над этим местом. Побродив вокруг примерно полчаса и убедившись в отсутствии собак, что, кстати, было странно, решили отойти поглубже в лес и посовещаться. После того как мы остановились, Юра буквально размахался руками и начал, захлебываясь от восторга, доказывать, что это замечательный случай, при таком количестве немцев мы их обязательно должны убить. С отеческой улыбкой мы с капитаном посмотрели на красноармейца, Андрей сделал приглашающий жест рукой, в ответ на который я улыбнулся и покачал головой, предоставив, таким образом, капитану пальму первенства в разъяснении.

– Рядовой Железко, смирно!

Вот чем хороша армия – рефлексы вбивает в подкорку, чуть ли не до уровня безусловных. Моментально вытянувшийся во фрунт Юра вынужденно прекратил свои рассуждения и, самое главное, больше не размахивал руками.

– Так, рядовой, вы нам объясните, чего мы добьемся, уничтожив этих немцев?

– Ну как же, товарищ капитан, ведь это же враги!

– Тогда подумай своей головой, вот мы буквально пару часов назад что делали?

– По лесу шли. А что?

– Кхм… Допустим. А потом?

– Ну, мины устанавливали.

Тут в процесс издевательства над излишне импульсивным рядовым включился и я:

– А как ты думаешь, если сейчас перерезать весь этот пост и взорвать стрелки, немцы пути проверять не пойдут? На предмет заложенных мин и взрывчатки?

– Ну а как же, вообще вот так и оставить? Пусть живут?

Капитан положил руку Юре на плечо и сказал:

– Не беспокойся, сюда мы придем попозже, обязательно придем.

В эту же секунду рефреном прозвучал мой голос:

– И живые позавидуют мертвым…

А на обратном пути мы обнаружили «рояль в кустах». Такой маленький, компактный рояль, притулившийся под кронами густых елей на маленькой овальной полянке. Рояль марки «У-2». Сперва, увидев торчащее из подлеска крыло, я даже не остановился и без интереса последовал далее. Просто, как ни странно, вымотался за эту ночь порядочно. И под утро меня начало клонить ко сну. Даже нет, не так, мне просто стало абсолютно безразлично, что творится вокруг. И поэтому я даже не подумал, что в самолете может быть что-нибудь ценное. Но матерный возглас капитана, раздавшийся за спиной, быстро вернул меня в окружающую действительность. Я другим взглядом обвел лесную поляну, перепаханную следами приземлившегося самолета, по-другому посмотрел на срубленные пропеллером сосенки и орешник. Судя по всему, летчик сажал машину из-за состояния полной безысходности. Просто на эту поляну мог сесть только явный самоубийца. Подойдя к машине, в свете разгорающегося утра мы увидели следующую картину: под еловым шатром стоял, чуть наклонившись, «У-2». Почти целый, если не считать нескольких пулевых отверстий в кабине и немного разлохмаченного попаданиями хвостового оперения. Сунувший в кабину нос Юра прошептал, что внутри кровь. Почему-то на этой поляне была такая атмосфера, что громко говорить казалось просто невозможным. Поднявшаяся густая трава, оплетающая шасси самолета, медленно покрывалась капельками росы от тонкой прослойки тумана, лижущего голенища наших сапог. Внимательно осмотрев кабину и прилегающие заросли, мы все же обнаружили пилота. Обрывки формы, изгрызенная портупея и планшетка дополнялись несколькими ребрами и буреющим в траве черепом с ошметками сгнившего мяса. Также была обнаружена простреленная кобура с искореженным ТТ. Ни сапог, ни крупных костей ног обнаружить не удалось – все же вокруг лес и тут слишком многие хотят есть. Судя по всему, раненый летчик тянул до аэродрома, сколько мог, и лишь потом сел на вынужденную. Заглянув в кабину и примерно сопоставив по пулевым отверстиям треки от пуль, я с большим почтением бросил взгляд на череп пилота. Суметь с такими ранами посадить самолет – этот человек обладал просто чудовищной силой воли. Он не только посадил своего воздушного коня, но и вылез из кабины, попытался дойти до своих. Тут, похоже, его и остановил поцелуй jalil Elghinn. Все остальное довершили лесные звери и теплая летняя погода.

Пока я занимался разглядыванием самолета, капитан по-шустрому осмотрел планшетку и извлеченные из нее документы. В некоторых местах они, конечно, были забрызганы кровью и поэтому немного попахивали сладковатым запахом разложения, но прочитать их было можно. Что капитан и сделал:

– Лейтенант Молчанов. Двадцать четыре года. Тридцать третий ИАП. Аэродром базирования – Пружаны. Совсем немного парень не долетел. Где-то километров пятьдесят не дотянул.

– Это и есть ваши летающие устройства? Если правильно помню, Сергей их еще самолетами называл?

– Да, это связной биплан из тридцать третьего истребительного авиаполка. Наверное, в первые дни войны был подбит и сел вот тут. Парня жалко – совсем молодой, надеюсь, долго не мучился.

– Ладно, ты, капитан, лучше скажи, как у вас обычно похоронный обряд происходит. Судя по количеству крови в этом самолете, парень сажал его только на силе воли и злости. Настоящий воин. Такой достоин хорошего посмертия и правильного погребения.

Поиски костей, разбросанных по поляне, выкапывание неглубокой могилы у корней дерева и прощание с отважным летчиком много времени не заняли. Уже через сорок минут мы, как муравьи, ползали по самолету. Агрегат оказался почти целым и, самое главное, с неповрежденными двигателями, почти полными баками. Видно, парня подловили на взлете, и поэтому много топлива он сжечь не успел. Скорее всего, картина того воздушного боя выглядела следующим образом: по взлетевшему с аэродрома У-2 отработала пара немецких истребителей и погналась за ним. Но, удалившись от катавасии над аэродромом, скорее всего, получили приказ не связываться с одиночным, выходящим из боя самолетом, тем более таким, и прикрыть свои штурмовики, разносящие в клочья аэродром русских. А молодой парень, выплевывая заполняющую легкие кровь на приборную панель, из последних сил искал на земле площадку, способную принять его воздушного коня. Он до последнего спасал – нет, не себя, спасал свой самолет.

После обследования выяснилось следующее. В самолете наличествует парашют, правда, залитый кровью и с пятью сквозными пулевыми отверстиями. На этом краткий перечень находок закончился. Кстати, обследовавший двигатель и шасси капитан высказался в таком ключе, что все вроде в рабочем виде. Посмотрев на Андрея внимательней, я вдумчиво задал начавший мучить меня вопрос:

– Капитан, ты что, в самолетах разбираешься?

– Ну, не так уж и хорошо, но летать летал. Правда, на УТ-2 с инструктором. Не так много, как хотелось, но взлететь, а потом сесть смогу.

– Нет, хумансы, вы все же странные существа. Ну, на драконе, ну, Ллос с ним, на грифоне – это я понимаю, но на этом?!

– Да ладно, очень надежная конструкция, и для взлета всего метров сто надо. Я тут уже посмотрел, надо срубить мелкую поросль и в том конце поляны деревья повалить, чтобы был коридор для взлета. Вот и все. Правда, топлива всего две трети бака, это, если не ошибаюсь, километров на триста – триста пятьдесят.

– Угу, тогда вопрос: до линии фронта сколько?

– А вот этого я тебе не скажу, вечером сеанс связи с Москвой, отрапортую об установке подарков и предложенном тобой методе двойного минирования, вот тогда можно и спросить. А зачем тебе расстояние?

– Капитан, единственным более или менее высоким чином вашего государства у меня на примете являешься ты. Дипломатические отношения с твоим государством мне устанавливать надо? Надо! Вывод: вручить тебе послание к главе твоего Дома, кучу подарков в виде листьев мэллорна, да и зелье «кошачьего глаза», думаю, пригодится, и отправить тебя на этом агрегате к руководству.

– Так Леший же плакался, что у него мэллорны – еще ростки-ростками и срывать с них листву сейчас смерти подобно?

– А вот с этим я в ближайшее время разберусь. Есть методы. В этом случае самолет и организация переговоров с руководством о твоей встрече – все на тебе. А чтобы даже случайно информация о союзе наших Домов не попала в руки противника, письмо придется писать таким образом, что прочитать его можно было только в твоем присутствии.

– В смысле?

– Потом, капитан, все потом. Кстати, тебе не жалко будет на благое дело маленького стаканчика крови?

ГЛАВА 30

Не кочегары мы, не плотники,

Но сожалений горьких нет как нет.

К/ф «Высота»

16.07.1941

Ссешес Риллинтар

По прибытии в лагерь мы моментально разбрелись в разные стороны, даже не отвлекаясь на предложенный старшиной завтрак. Капитан с головой залез в ящик с инструментами, доставшийся нам в наследство от мотоциклистов, и принялся там копаться с видом заправского стоматолога. Видно, его собственное утверждение о том, что самолет в порядке, немного не соответствовало действительности. Особенно меня насторожили отложенная в сторону ножовка по металлу и хорошие такие клещи. Но в здравом уме капитана я решил не сомневаться и предоставил ему полный карт-бланш на любые действия с самолетом. Подозвав старшину, попросил его помочь капитану с ремонтом новообретенной техники. Нет, у меня конечно же не было сомнений в техническом мастерстве капитана, но мозг грызла маленькая червивая мыслишка о том, что у старшины ремонт получится как минимум аккуратнее и шансов благополучно долететь до своих у капитана станет больше.

Прихватив от подвешенного на дереве окорока хороший такой кусок – все же пока не дух святой, кушать хочется – я удалился из лагеря.

Мне предстояло совершить действия, которые не особенно приветствуются человеческой моралью. Впрочем, это еще слабо сказано – совсем не приветствуются.

Но для дальнейшего выживания, видимо, сделать это придется – рефлексировать будем потом.

Отойдя примерно на пару километров от лагеря, я вышел на маленькую полянку с лежащим поперек нее поваленным деревом, на котором, удобно пристроившись в развилке растопыренных, скрюченных корней, сидел Дух Чащи и смотрел в мою сторону с серьезным выражением глаз.

– Здравствуй, Дух Чащи.

– И я приветствую тебя, valsharen Ril’lintar.

– Пока весь Дом состоит из одного меня, я не достоин так именоваться.

– Думаю, если у нас все получится, недолго славное имя Qu’ellar Ril’lintar будет оставаться в тени.

– Ты уже подобрал место?

Леший поманил пальцем пролетающего мимо воробья и, усадив его себе на вытянутый вперед палец, принялся всматриваться в тревожно моргающие бусинки птичьих зрачков и, не поднимая взгляда, глухо произнес:

– Конечно, подобрал, лучшее место в этом проклятом богами лесу – Мертвое Сердце Додревней Пущи. Место упокоения многих волшебных существ. Там до последнего сохранялась магия, она медленно истекала оттуда по капле, растягивая агонию собравшихся. Теперь это болото – черная, зовущая трясина, покрытая осокой. И только вершины когда-то гордых мегалитов чуть приподнимаются над вонючей жижей, прикидываясь простыми, покрытыми тщедушным мхом камнями. Пошли, valsharen Ril’lintar, я отведу тебя к вместилищу моей грусти и боли.

16.07.1941

Газета Velkischer Beobachter, фрагмент статьи

«…под мощнейшими ударами наших доблестных войск Красная армия, лопнувшая как мыльный пузырь в первые дни войны, продолжает отступать, теряя города, людей и технику. Примером того положения, в котором находятся эти неотесанные славянские варвары, может служить случай, произошедший на Восточном фронте не далее чем на прошлой неделе: в полковой госпиталь были доставлены немецкие солдаты, в которых эти красные варвары стреляли из лука! До какой степени варварства нужно дойти, чтобы использовать такое, не побоюсь этого слова, доисторическое оружие?! Это еще раз доказывает, что войска Красной армии полностью разгромлены доблестным вермахтом. У них нет ни достойного вооружения, ни патронов. Единственное, что они сейчас могут делать, – это массово сдаваться в плен или пытаться такими вот дикими методами противостоять нашей несокрушимой, стальной лавине…»

Тогда же

Ссешес Риллинтар

Или Леший вел меня по быстрой тропе, или старое сердце чащи действительно находилось так близко от нашего лагеря, но на месте мы оказались буквально через несколько минут.

Большая зеленая поляна, покрытая разными травами и седеющими проплешинами мха, открылась моему взору. Обогнав Лешего, я собирался перейти через поляну, но схватившая мое левое запястье древесная рука резко остановила меня:

– Стой! Присмотрись получше, а потом, если захочешь, иди.

Присев на корточки и наклонив голову, я принялся внимательно разглядывать эту идиллическую поляну, ярко освещенную солнечным светом и украшенную перепархивающими насекомыми. На первый взгляд это была обычнейшая поляна, ну, может, с травами чуть зеленее и сочнее окружающих. Этому могло быть множество объяснений. Но мои рассуждения и сомнения были рассеяны в один миг, когда недалеко от меня на травяной ковер приземлилась брошенная Духом Чащи тяжелая ветка. Кустики травы буквально разошлись, и вверх плеснула коричнево-черная, мерзкая даже на вид жижа. Медленные, тягучие волны прокатились по идиллическому травяному покрову, еще недавно выглядевшему так мирно. Красота скрывала под собой смерть – медленную, мерзкую болотную смерть, после которой даже тело не обретает покоя, а так и остается тысячелетиями гнить, погребенное пластами зловонного ила.

Передернув плечами от прокатившейся по коже волны омерзения, я обернулся и спросил:

– И где же обещанные мегалиты?

– Не беспокойся, недалеко. Вон впереди, на расстоянии буквально десяти метров, виднеется маленькая кочка, покрытая рваным одеялом серого мха, видишь?

– Да, только уж слишком она маленькая. Вон, кстати, еще и еще. Сколько их и почему не видны полностью?

– Девять. Девять камней силы, образующих контур. Когда-то они возвышались над поляной на высоту в два человеческих роста, но после того, как обвалился свод пещеры, находившейся под ними, вся эта местность превратилась в болото. И камни начали медленно погружаться в размытую болотной жижей почву. Еще тридцать – сорок лет, и на поверхности топи уже не осталось бы этого памятника былому величию.

– А мэллорны? Если тут было сердце леса, точно рос хотя бы один.

– Гниют. Гниют в этой черной жиже. Они не смогли пережить источник.

– Так. Разобрались. Значит, мне надо доставить жертв непосредственно к камням и запитать контур магией? Так?

– Тогда вопрос: как я до этих камней доберусь? Какая тут глубина?

– Местами до семи метров жижи и еще примерно два-три метра ила.

– Понятно, заболоченная карстовая воронка. Значит, когда твоя пещера обрушилась, грунт просел и образовалась аккуратная такая ямища. Ее заполнило водой, а потом она заросла, сперва ряской, потом тонким травяным покровом. Так и образовалась эта идеальная ловушка.

– Трау, изумляешь ты меня, откуда ты такие вещи-то знаешь? С твоими сородичами я раньше общался, им и в голову бы не пришло задуматься о таких «глупостях». Неужели в вашем мире трау у дварфов хлеб отбивать начали? Это я по поводу горного дела, если ты не понял.

– Нет, горным делом в моем мире дроу не занимаются. Это я вот такой уникум. Кстати, Дух Чащи, ты тоже меня удивляешь – ловко притворяешься перед хумансами. Чтобы тебе подобные, да спокойно подошли к костру, да еще и общались с его зажегшими! Ну не поступают так духи чащ, слишком уж ты разумно себя ведешь.

– Ну я-то понятно. Тут, когда с магией нелады твориться начали, с каждым днем все хуже и хуже становилось. Сперва мелочь всякая поисчезала, а вот потом, когда за крохи магии всеобщая резня началась, выяснилось, что в драке одними инстинктами не обойдешься, пришлось ставку не на силу да ярость делать, а на разум и логику. Альянсы заключать, с разными двуногими общаться. А в чужом разуме много полезных идей нахватать можно, только вот, чтобы применять их, уже самому сходно думать надо. А так как идеи в основном человеческие были (уж слишком хорошо это племя в интригах да войне разбираться приспособилось), то и сам не заметил, как потихоньку словно человек думать научился. Много нового, ранее совсем мне ненужного узнал, а теперь-то и остановиться никак не могу. Ты думаешь, я только ради магии с вами контакт наладил? Нет, мне и просто так пообщаться с умными существами интересно – как еще что нового, не касающегося твоего леса, узнать можно? Я ведь перед тем, как в спячку лечь, пока совсем худо не стало, в своем лесу со многими мудрецами приятельствовал. Это потом среди них одни только люди остались. А знания, как я понял, в такой долгой жизни, как моя, лишними не бывают. Такая вот философия.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю