Текст книги "Цепь"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Она была для меня самым дорогим и близким человеком?

– Почему же вы не развелись с женой, с которой, по вашим словам, порвали отношения.

– И не женился на Галицкой? – грустно перебил Лютенко. – Я три раза делал ей предложение, но Ксения отказывалась.

– Почему?

– Не знаю, – развел руками Лютенко – Однажды она сказала: “Сева, не всегда, к сожалению, можно сделать то, что, казалось бы, следует сделать”.

– Когда она так сказала? – заинтересовался я.

– В декабре прошлого года…

– А при каких обстоятельствах вы познакомились с Галицкой и когда?

– Два года тому назад. Мы гастролировали в Новосибирске. Познакомились… случайно, пожалуй После концерта. Начали переписываться. Я предлагал Ксении переехать к нам, но она не соглашалась. И вдруг однажды позвонила и сообщила, что вышла замуж и будет теперь жить здесь.

– Вы, знали ее мужа? – спросил Полковник.

– Видел один раз, – ответил Лютенко. – Она пригласила меня к себе, он был дома. Ксения сказала: “Игорь, это мой старый друг”. Он что-то пробормотал и. вскоре ушел. Знаете, меня поразило то, что она даже не представила меня, ну, не назвала ни по имени, ни фамилии… По-моему, у них был фиктивный брак. Ксения не раз мне намекала на это. После развода он оставил ей квартиру, не требуя никаких денег в компенсацию.

Мы все переглянулись, но Лютенко ничего не заметил.

– Я хотел бы сказать еще вот о чем… Сначала не хотел говорить, но, думаю, лучше будет, если скажу. – Он закурил. Мы молчали, выжидательно поглядывая на него. – Я сказал, что пришел к Ксении третьего июля. Так и было. Но я не упомянул, что незадолго до этого… дня мы поссорились..

Полковник потянулся к пачке, которую достал из кармана Минхан, вытащил сигарету и начал разминать в пальцах. Полгода назад Кирилл Борисович бросил курить. Неужели закурит?..

– Да, – словно подстегнул себя Лютенко, – мы поссорились. Последний раз я ночевал у нее двадцать девятого июня… Вот. Я случайно увидел на туалетном столике Ксении записку, которую взял. – Он вынул из кармана аккуратно сложенный листочек и протянул Полковнику. Тот развернул его и вслух прочитал:

– “Последний раз предупреждаю – верни! И знай: или мы вместе, или… С.”

 – Когда я сказал Ксении, что прочитал записку, она испугалась и потребовала, чтобы я немедленно вернул ее. Я ответил, что верну, если она скажет, кто такой “С.” и что он от нее требует. Ксения крикнула. “Ничего я тебе не собираюсь говорить! Не нравится, убирайся ко всем чертям!.” Я ушел. В тот же вечер она сама позвонила мне, чего никогда не делала прежде, и начала извиняться. Я снова стал настаивать, чтобы она сказала, кто ей написал записку. Ксения опять разозлилась и закричала в трубку “Всеволод! Не будь ребенком. В этой записке вовсе не то, о чем ты думаешь. С тебя довольно? Твоя ревность – это уже какое-то безумие…” Но ее слова меня не успокоили. Скорее “завели” еще больше. Когда вам под пятьдесят, это все не так просто

– У вас были основания ревновать Галицкую? – спросил я.

– Особых, наверное, не было.

– Скажите, – подал голос Веня, – Ксения Эдуардовна легко сходилась с людьми?

– Нет, – покачал головой Лютенко, – Ксения была замкнутым человеком. Правда, иногда на нее нападали приступы безудержного веселья. Она дурачилась, мистифицировала… Знаете, таких минут в ее настроении я почему-то боялся. Все это напоминало какой-то приступ.

– И часто с ней подобное случалось? – спросил Минхан.

– При мне раз пять было, – подумав, ответил Лютенко. – Должен сказать, – продолжал Всеволод Константинович, – в последнее время в ней что-то изменилось, это бесспорно. Понимаете, она не хотела выходить из дома. Два раза подряд она брала бюллетень, хотя была скорее всего здорова, Я предлагал ей пойти в ресторан, в кино, на ипподром, но Ксения всегда отказывалась.

– На ипподром? – переспросил Полковник. Он встал и начал медленно расхаживать по кабинету.

Лютенко как зачарованный следил за каждым его движением.

– Да, – наконец, ответил он. – Я с ней даже сам один раз съездил. Ксения часто любила там бывать.

– Не понимаю, – Полковник удивленно взглянул на него. – Значит, она обычно без вас бывала на ипподроме?

– Да… – пробормотал Лютенко.

– Простите, – вмешался Веня, – а вы откуда знаете, что она там бывала, если сами с ней не ездили, кроме одного раза?

Всеволод Константинович смущенно вертел в пальцах спичечный коробок.

– Вы что же, следили за ней? – догадался Веня.

– Да, да! – вдруг выкрикнул Лютенко. – Я подсматривал за ней! И видел, как она дважды садилась на площади Свободы в такси. Ну… Я тоже сел… в другое такси… И поехал за ней. За ними, – неожиданно поправился он. – Понимаете, она не одна ездила на ипподром, а с мужчиной…

– Оба раза с одним и тем же? – уточнил я.

– Да.

– Вы обратили на него внимание? – спросил Полковник – Ну, на какие-либо отличительные приметы в его внешности? Маленький или высокий? Размахивает руками?.. Что-нибудь в этом роде..

– Так, постойте, ведь он хромает, – удивленно сказал Лютенко, – конечно же, хромает! Знаете, волочит правую ногу. Я много лет работаю на сцене Я привык обращать внимание, как люди ходят. Вот вы, например, идете, прижимая левую руку к боку, Верно?

Полковник действительно так ходит..

– Всеволод Константинович, – сказал я, – вы думаете, что Галицкая обманывала вас с этим человеком?

– Вы имеете в виду нечто интимное? – уточнил он, краснея. – Нет, что вы! Он же совсем старый, седой!..

Здрасьте вам! Седой… Вот уж большая рыба в маленькую сетку!

– Ну, если ревность вас не мучила, – равнодушно протянул я, – вы могли бы и поинтересоваться у Ксении Эдуардовны, кто был этот человек и почему она предпочитает ездить на ипподром с ним, а не с вами?

– Нет, – вздохнул Лютенко. – Ксения тогда подумала бы, что я слежу за ней.

Гм… странная логика… Как будто так не было на самом деле.

– А вы не могли ошибиться?

– На ней был клетчатый плащ, – помолчав, грустно ответил он.

– Ну и что? – возразил я.

– Видите ли, этот плащ я сам подарил ей. Такого больше я ни разу не видел у нас в городе. Я привез его из Москвы, купил в комиссионном магазине.

– Всеволод Константинович, – заговорил Полковник. Он уже вернулся к столу, сел. – В квартире Галицкой мы обнаружили тайник…

– А-а, – небрежно перебил он, – в шкафу?

– Да.

– Я его сам сделал! Я же вам говорил, что Ксения отличалась некоторыми странностями в поведении. Однажды она пристала ко мне: “Сделай мне тайник! У каждой женщины должен быть свой тайник”. Я и сделал, я вообще люблю делать всякие там пустячки своими руками Ксения знала об этом, вот я и сработал ей этот тайник. Но он такой простой, элементарный! Разве это тайник? Так, действительно для пустяков, для всяких женских дел. Крупную вещь туда положить нельзя было, даже книга большая вряд ли уместилась бы!..

– Как вы считаете, Ксении Эдуардовне и в самом деле мог понадобиться тайник для каких-то целей? – спросил Минхан.

– Не знаю, – пожал плечами Лютенко. – Как-то я пришел к ней, открыл дверь своим ключом, она не слышала, как я вошел. Увидела меня и что-то быстро спрятала под подушку, помню, рассердилась и даже прогнала, заставила уйти на кухню. Верно, ей что-то не хотелось показывать мне. Не знаю… Честно говоря, я этому не придал значения, мы с ней тогда не ссорились. Я и не вспомнил бы, не спросите вы меня.

– А когда этот случай был?

– Примерно месяц назад…

– Всеволод Константинович, – снова вступил я, – а с Клычевым Ксения Эдуардовна разговаривала по телефону при вас?

– С кем? – удивился он. – Какой Клычев?

– Клычев – родственник Галицкой, – не моргнув соврал я.

– Нет, – недоверчиво покачал он головой, – у нее не было родственников. Она же сирота!,

Мы все же знали больше, чем он. Нам было известно, что у Галицкой имелся родственник, которого звали Эдуардом Тимофеевичем Колесниченко Впрочем, за прошедшие двадцать пять лет с того дня, когда он взял малолетнюю Ксению из детского дома, много воды утекло – Эдуард Тимофеевич мог и умереть, И поэтому ничего удивительного в том, что Галицкая вообще не говорила о нем Лютенко. С какой стати?.

Разговор окончился сам собой. Конечно, Лютенко “здорово” нам помог, побывав третьего июля в квартире Галицкой…

– Склероз! Я же хотел показать вам вот это!., – неожиданно воскликнул Лютенко. Он протягивал небольшую фотографию, на которой был запечатлен с устремленным вдаль взглядом – Карточка стояла на туалетном столике… Я взял ее… Ну, тогда, третьего июля… Сначала я не обратил внимания, а дома увидел на обратной стороне фотографии три цифры, записанные карандашом. Я хорошо помню их,. Четыре – шестьдесят семь Я стер цифры, а теперь вот думаю, может, они пригодятся вам.

– Спасибо, Всеволод Константинович, – передавая мне фотографию, сказал Полковник. – А сейчас пройдите, пожалуйста, с капитаном Шигаревым…

Мы прошли в лабораторию, где у Лютенко сняли отпечатки со среднего и указательного пальцев правой руки, Я оставил фотографию, попросив немедленно попытаться восстановить цифры

Я проводил Лютенко к выходу, забежал в буфет и выпил бутылку лимонада, а потом пошел в лабораторию. Тут нас ждал очередной сюрприз.

– Это не его отпечатки, – уверенно сказал начальник лаборатории, – совершенно иная фактура линий.

Он говорил об отпечатках, идентифицированных в квартире Галицкой. Следовательно, отпечатки оставил не Лютенко, а кто-то другой.

На фотографии же действительно ранее были написаны карандашом цифры “4–67”. И написала их Галицкая – в характерной для нее манере писать семерку с длинным хвостиком и поперечной черточкой по стеблю цифры.

Я вернулся в кабинет и сообщил обо всем Полковнику.

– Что ж, – пробормотал он, – будем искать того, кто оставил отпечатки… “Седой”.. После встречи с Лютенко этот “Седой” становится особенно любопытной фигурой… Вот что, Вениамин, побывать тебе надо на ипподроме, потолкаться, познакомиться с людьми. Если этот “Седой” завсегдатай ипподрома, его могут и знать. Опять же хромает, это уже существенно!..

– Хорошо, Кирилл Борисович, – ответил Веня. – Все понял.

– Что-то ты, брат, медлительным стал, совсем перестал ловить мышей? “Высокого” тебе на блюдечке преподнесли… Ну, надо думать, что дальше-то делать…

– Между прочим, – вставил я, – цифры на фотографии – это три последних цифры номера телефона Клычева.

– Между прочим, – сощурился Полковник, – это я тоже помню. Но почему тогда Галицкая не спрятала фотографию в тайник, если действительно не хотела “потерять” эти цифры?

– А если не успела? – заметил я. – Или забыла о фотографии?

– Я другого не понимаю, – задумчиво протянул Минхан, – зачем ей надо было записывать неполный номер телефона? Неужели она так не могла запомнить?

– Зачем, почему… Гадаем на кофейной гуще! – сердито кинул Полковник. – Раскручивать нужно, раскручивать. Время-то идет!.. А ты, Шигарев, готовься к командировке. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник!

– Бизин, останься. Давай еще раз помозгуем над тем, как нам на этого “Седого” почетче выходить.

Я вышел из кабинета.

…Через час позвонила Ирочка и сказала, что генерал Сегизбаев подписал мою командировку.

В этот момент вошел Вениамин, я как раз трубку положил.

– Иди оформляйся, – сказал он, – генерал…

– Уже информирован, – перебил я. – Слушай, Веня, у меня одна идейка возникла. Может, ей грош цена, а может, и сто рублей.

– Давай выкладывай! – оживился он.

– Нет, Венечка, сначала я пойду получу командировочное удостоверение, проездные, суточные и прочее, потом мы с тобой пообедаем…

– Любишь ты резину тянуть, Витя! – заметил Веня

 – Есть такое! – кивнул я. – Жди!

Я быстро оформил командировку, но, вернувшись в отдел, Веню уже не застал: его куда-то послал Полковник

В Дарьинск я должен был вылететь через два часа.

Веня не появлялся. Я, конечно, своей идеей, пришедшей в голову, мог поделиться с кем-нибудь другим из сотрудников, но так как идея была малореальная, я подумал, что лучше сказать о ней своему другу.

Через полтора часа я уже был в аэропорте. На всякий случай решил позвонить еще раз Вене, тем более что рейс задерживался.

– Бизин слушает!

– Очень рад, что Бизин слушает, – сказал я. – Значит, так, товарищ Бизин. Вот тебе моя идея. Не дают мне покоя эти цифирки с фотографии. А что если это номер ячейки камеры хранения на вокзале, а?

– Гммм… – протянул Веня.

– Нет, серьезно, Веня!, Галицкая – при ее страсти к тайникам – могла ведь иметь еще один, более надежный. Вообще ты поинтересуйся этим. Ну, как, гады?

– Я всегда говорил, Виктор Николаевич, что в вас есть что-то от Шерлока Холмса. Он, как и вы, музыку любил. Счастливо долететь.

– Не скучай!..

15

Начальник дарьинского угрозыска подполковник Рустамов энергично потряс мою руку и показал на папки.

– Вот, трудитесь!

– Спасибо, Арафат Рашидович. – Я прижал руку к груди.

– Как поживает Кирилл Борисович? – спросил Рустамов.

– Хорошо. Велел вам кланяться.

– Спасибо!..

Рустамов вышел, и я стал знакомиться с материалами. Рассчитывать на помощь Рустамова можно было. В свое время он работал под началом Полковника и считал себя его учеником. Договариваясь с ним по телефону о встрече, я попросил подготовить материалы, которые помогли бы мне хоть как-то в розыске таинственного “Махмуда-ака” и Ковальчука. Ведь Ковальчук явный наркоман. И “Махмуд-ака”, если он был из Дарьинска, сумел, вероятно, именно наркотиками так накрепко привязать к себе этого парня. В этой идее Минхана, безусловно, содержалось рациональное зерно.

И вот поднятые из архивов папки… В них ни одного документа, свидетельствующего о том, что узбекским товарищам известен человек по имени Махмуд-ака, так же, как и Федор Ковальчук… А это может означать, что, во-первых, мы допускаем ошибку, предполагая, будто второй пассажир Зикена Бейсеева был не только убийцей Клычева, но и тем, кто снабжал Ковальчука наркотиком; во-вторых, у опытного преступника, наверное, существовало несколько имен, под которыми его знали остальные; а в-третьих, что этот человек коварен, изворотлив и предусмотрителен В связи с этим по-новому выглядело поведение Ковальчука, настойчиво отрицавшего свое знакомство с ним: Ковальчук был убежден, что мы не доберемся до “Махмуда”

Я вновь и вновь перечитываю документы – протоколы допросов, осмотров, справки, акты экспертиз, письма, ходатайства… Живые люди были за всеми этими бумагами, люди, чьи судьбы оказались искалеченными из-за преступлений.

Мне довелось однажды видеть наркомана. “Дойдя до ручки”, он пошел на ограбление аптеки в поисках ампул с морфием. У меня до сих пор стоит перед глазами его искаженное лицо, а в ушах – хриплый крик, похожий на вой: “Начальник! Ну дай уколоться, дай!.. Все скажу, только дай уколоться, да-а-ай!..” Мы немедленно его госпитализировали…

…Я сижу уже несколько часов, не разгибая спины.

– Все-таки это письмо любопытно! – вдруг говорю я сам себе.

Пишет некто Абдурахман Султанов подполковнику Рустамову. Письмо трехлетней давности. “…Колония, конечно, не сахар, дорогой и уважаемый Арафат Рашидович. Это вы правильно говорили. Но жить мне здесь лучше, чем на воле. Да и какая у меня была соля на свободе? Проклятый Тургай сделал из меня тряпку, теперь-то я понимаю. Я готов был на все пойти, лишь бы он дал мне гашиш. Я все потерял из-за него – мать, жену и ребенка. Я знаю, если бы был жив отец, он проклял бы меня и имя мое. Я не скулю, потому что сам виноват, никого, кроме себя и Тургая, не виню. А вам, Арафат Рашидович, спасибо за то, что посадили меня. Я еще буду человеком…”

“Капитан Шигарев! – мысленно кричу я. – Вы же гений! Ну, ясно же, надо, чтобы они, документы эти, заходили и заговорили… Черт возьми, как эта простая мысль не пришла раньше?. Я иду от поиска преступника, а идти надо от тех, кто стал его жертвами! И начать надо хотя бы с этого Абдурахмана Султанова…”

В комнату входит Рустамов.

– На сегодня все? – Глаза-щелки, улыбка, застрявшая в губах.

Все понятно: где-то уже стынет плов, который на должен остывать. И к нему, разумеется, знаменитое узбекское вино.

– Арафат Рашидович, – я протягиваю письмо Султанова, – ваш “крестник”?

Он мельком смотрит на письмо и, усмехаясь, кивает головой.

– Пришлось с ним помучиться. Не возьми его тогда.

– Он где сейчас?

– Освободился. Досрочно. Хорошо работал, дисциплина в порядке. Он ко мне заходил. Мать у него умерла. Не выдержала позора. Жена простила. Теперь с ним все хорошо.

– Что он сейчас делает? Чем занимается? – спрашиваю я.

– Работает на машиностроительном заводе. Сначала не брали, пришлось обращаться к помощи райкома партии. А вы что, хотите с Султановым встретиться?

– Да.

– У меня есть его телефон.

– Он пишет о каком-то Тургае. Это…

– Бандит! – сурово перебивает Рустамов. – Басмач… Ему уже лет семьдесят. В двадцатых годах был в банде Юсуф-Бека. Его судили, приговорили к расстрелу, потом заменили высшую меру тюрьмой. Накануне войны вышел, поселился в Бухаре. Во время войны куда-то исчез. Ходили слухи, что он служил у немцев, но проверка ничего не дала. Он действительно находился на оккупированной территории, на Украине, однако не нашлось ни одного свидетеля, который показал бы против него. В сорок восьмом Тургай появился в Дарьинске, устроился работать ночным сторожем на складе. Есть предположение, что он в свое время был связан с наркотиком, но поймать его с поличным так и не удалось. Султанов на суде показал на него, но этого оказалось мало, чтобы убедить суд. Старик твердил, что Султанов его с кем-то путает и, мол, он старый, больной человек, у которого давно сведены все счеты с прошлым. Ну вот, учитывая его возраст, а также отсутствие прямых улик, отпустили его с миром.

– А Султанов давно освободился?

– Четыре месяца назад. Э-э, соловья баснями не кормят! Собирайтесь, Виктор-джан! Рабочий день тоже имеет свой конец. Сейчас заедем в гостиницу, все оформим, а потом махнем ко мне.

В этот момент нетерпеливо начал звонить междугородный…

– Алло, – недовольно сказал Рустамов, – да, я… Кто? А-а! Кирилл Борисович, вот не ожидал… У меня… Что? Когда? Ясно… ясно… Хорошо, конечно, передам и поможем… Все сделаем…

Я вопросительно смотрел на Рустамова.

– Сдается мне, – хмуро проронил он, кладя трубку;– не удастся нам сегодня плов кушать.

– Что случилось, Арафат Рашидович?

– Ваш Ковальчук бежал из-под стражи. Есть предположение, что он может появиться в Дарьинске. Завтра прилетит ставший лейтенант Бизин. Хотел вас, Виктор Николаевич, в одноместном номере поселить, придется в двухместном. Не обидитесь?

– Бизин – мой друг, – улыбнулся я.

– А-а, тем лучше… Что ж, теперь вы главные, его в лицо знаете. Значит, так… Сейчас собираем “оперативку”.

События приняли неожиданный оборот. Совещание у Рустамова было коротким. Я сделал подробное описание внешности Ковальчука, это было необходимо для словесного портрета. Каждый из присутствующих получил задание.

…С семи вечера были блокированы вокзал, аэропорт, автостанция. Постам ГАИ передали приказ проверять все машины при въезде в город. Ночь прошла беспокойно для нас, но ничего не дала: Ковальчук в Дарьинске не появился.

Утром прилетел Вениамин и привез фотографии преступника. Он рассказал, как бежал Ковальчук. Преступник заявил, что по-прежнему не считает себя виновным и поэтому просит доставить его в прокуратуру. Ковальчука сопровождали два наших сотрудника. Перед ними шли грузный мужчина и женщина. Ковальчук неожиданно ударом кулака сбил с ног одного из конвоиров, нырнул под мужчину, тот упал, началась паника, и, воспользовавшись ею, Ковальчук сумел скрыться. Сразу же были взяты под наблюдение все места, где он мог появиться, но Ковальчук словно сквозь землю провалился. Абугазин придерживался мнения, что Ковальчук попытается добраться до Дарьинска. И поэтому Полковник послал мне в помощь Веню.

Фотографии Ковальчука, привезенные им, немедленно были размножены и розданы работникам милиции.

Теперь розыск “Махмуда” приобретал особое значение: Ковальчук мог направиться именно к нему.

Так и не поговорив с Веней, который сейчас работал с сотрудниками Рустамова, я отправился к Абдурахману Султанову домой. На эту встречу я возлагал большие надежды.

16

Абдурахман Султанов оказался сухопарым молодым человеком лет двадцати пяти. Высокий лоб, под которым глубоко спрятались печальные темные глаза; у рта залегла жесткая складка, кажущаяся незаживающей раной. Но когда он улыбнулся, лицо его преобразилось и стало почти юным. А улыбнулся Абдурахман потому, что я сделал “козу” его пятилетнему сынишке, который тут же залился счастливым смехом.

В комнату вошла жена Абдурахмана – худенькая женщина в национальном платье – и пригласила ужинать.

Абдурахман строго следил за тем, как жена ставит и убирает тарелки.

После того, как мы остались одни – жена пошла укладывать сына спать, – Абдурахман, наклонив голову, сказал:

– Вы принесли мне привет от Рустамова. Это большая радость и честь для моего дома. Он сделал для меня не меньше, чем сделал бы родной отец. Он спас меня от самого себя. Чем я могу быть полезным для вас?

– Мне хотелось бы посоветоваться с вами, Абдурахман. Вы не обидитесь, если я начну ворошить вашу прошлую жизнь?

На мгновение его лицо заволокла хмурь, дернулись на щеках желваки.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Ответьте, Абдурахман, кто вам давал гашиш?

– Человек Тургая. Я все рассказал Рустамову и суду.

– Значит, лично Тургай вам не передавал гашиш?

– Нет.

– Все люди Тургая были арестованы?

– Думаю, что нет. Я назвал того, кто передавал гашиш мне. Его арестовали и судили, как и меня. Но на суде он ничего не сказал о Тургае. Когда я вернулся домой, ко мне пришел его дружок – Рахман Икрамов – и сказал, что я продался “лягавым” и за это буду убит. Я ответил: “Я никому не продавался. Только я теперь на все своими глазами смотрю”. Взял со стола нож и говорю: “А тебя, вошь, я прирежу!..” Рахман посмотрел на меня и ушел. Я решил встретиться с Тургаем. Пришел к нему. Мне сказали, что он в мечети. Я направился туда, дождался, когда он вышел. Рядом с ним было два человека. Они сначала не хотели меня подпускать к нему, но он сделал им знак, и они отошли в сторону. “Что тебе нужно, Абдурахман?” – спросил он меня. И тогда я сказал: “Слушай меня, старый пес, ты думал меня запугать и прислал своего раба. Запомни: убьешь меня или пальцем тронешь мою жену и сына, ты будешь жить после этого неделю. Клянусь памятью отца и матери! Ты забыл Сардара Султанова? А сейчас я плюю на тебя, старый шакал!..” Я плюнул на него, повернулся и ушел.

– Понимаю, вы сами решили его припугнуть?

– Нет, – покачал он головой. – Когда я отсидел, ко мне пришли мои родственники. Я обещал им, что больше не буду курить отраву. И каждый из них протянул мне руку. Потом я сказал, что Тургай, наверное, будет мне мстить, и если он убьет меня, то я прошу взять под защиту мою жену и сына и помочь им жить. Мой дядя, который когда-то был басмачом в банде Юсуф-Бека, сказал: “Абдурахман, ты пойдешь к Тургаю и скажешь ему, что если он тронет тебя или твою семью пальцем, он будет иметь дело со мной, Сардаром Султановым, который бил его плеткой еще до того, как бежал эмир бухарский. А если с ним и его людьми не справятся мои старые руки, ему отомстят мои дети и внуки. Клянусь аллахом”. И все мужчины поклялись, что так и будет. Когда я назвал Тургаю имя Сардара, он даже позеленел от злости и страха. Вечером ко мне снова явился Рахман Икрамов. Он вошел в дом, снял сапоги и поставил на пол кувшин с водой и сказал: “Тургай не ищет ссоры”. Я ответил, что тоже не ищу, но чтобы ноги тургаевских шакалов больше не было в моем доме. Вот и все. Уже прошло четыре месяца, и я живу спокойно.

– Вы никогда не встречали этого человека? – Я вынул из кармана фотографию Ковальчука.

– Нет, – помолчав, ответил Абдурахман.

– А вам не приходилось когда-нибудь слышать имя Махмуд-ака?

– Так зовут моего деда. Но ему сто лет, и он слепой.

– А-а… Скажите, Тургай был самым главным?

– Я раньше тоже так думал, но однажды пришел к Тургаю домой и услышал, как кто-то громко и сердито по-русски кричит на него. Я хотел открыть дверь и войти в комнату, но в это время Тургай сам вышел. Он был без тюбетейки и весь красный. Он увидел меня и закричал: “Что ты здесь делаешь?!” Замахал на меня руками и велел немедленно уйти. Я выскочил за калитку и спрятался за деревом. Мне очень хотелось взглянуть на того человека, осмелившегося кричать на Тургая, который казался мне тогда могущественным, как сам аллах… Через полчаса или меньше из дома вышел большой человек в плаще. А за ним чуть ли не бегом шел Тургай и все время кланялся ему в спину.

– Вы не запомнили каких-нибудь примет того человека?

– Он сильно хромал на правую ногу. Больше я ни разу не видел его, не встречал.

– Значит, он говорил по-русски?

– Да. Это я хорошо помню.

– А как сложилась судьба вашего дяди?

– Он встал на сторону Советской власти. Во время войны дядя Сердар воевал и получил орден Красного Знамени. А сейчас он на пенсии.

…Я вернулся в гостиницу поздно вечером. Веня еще не спал. На мой молчаливый взгляд он отрицательно покачал головой: Ковальчук в Дарьинске не объявился. И Веня сразу заснул.

Я еще долго не мог уснуть. Мешали мысли о “Хромом”, о котором сказал Абдурахман Султанов. Этот “образ” словно поставил перед собой цель всякий раз появляться на нашем пути. Хромающий “Седой”, которого с Галицкой видел дворник Андрей Касьянович. Хромающий “Седой”, которого с Галицкой видел Лютенко. Теперь, в моих поисках “Махмуда”, возможно, имеющего прямое отношение к убийству Клычева и Галицкой, вновь возник “хромающий человек”. Правда, у меня не было ни малейшего представления, существует ли связь между “Махмудом” и Тургаем, к которому в свое время приходил этот “хромающий человек”. А если существует? Тогда может существовать и связь между тремя “высокими хромающими на правую ногу мужчинами”?.. Ладно, пора спать, завтра будет напряженный день…