Текст книги "Цепь"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

10

– Мендыгуль? Здравствуйте! Кто говорит? Как вам сказать, кто говорит… Так и сказать? Говорит Шигарев, ну, тот товарищ, которому вы по поручению товарища Шарипова М.X., помогли… Вспомнили? Слава богу!.. Мендыгуль, а как был воспринят благодарной публикой Владимир Владимирович Маяковский? Здорово? Я был уверен. Знаете, Мендыгуль, я вдруг представил вас на сцене, вы, по-моему, очень хорошо на ней смотритесь… Вы одна на всей сцене, и луч прожектора сопровождает каждый ваш шаг… Так не было? Ну и зря… Послушайте, Мендыгуль, у меня к вам просьба. Мне необходимо сегодня увидеться с вами вечером. Я вам все объясню при встрече… Спасибо, Мендыгуль. Еще просьба. У вас есть подруга? Отлично! Вы не станете возражать, если мы встретимся вчетвером’ Вы, ваша подруга, мой товарищ и я… Куда пойдем? А куда вы хотите пойти? Вам все равно? Мне тоже Поэтому мы встретимся около вашей работы, скажем, в семь вечера, а на месте обсудим маршрут. Устраивает? Договорились. До свидания, Мендыгуль.

– Ну ты и бабник! – восхищенно воскликнул Сенюшкин, когда я положил трубку. – Я всегда говорил, что ты бабник. Почему до сих пор на тебя ни одного дела по ’“аморалке” не было, удивляюсь!..

– И сам удивляюсь, – поддакнул я. – Никаких новостей?

– Есть новости! – сказал Михаил. – Угарова нужно вычеркнуть В ночь с четвертого на пятое он был дома.

– Ясно. Что с Зикеном и его дружком?

– Второго еще не установили. Зикен – трезвый. Сегодня и вчера весь день дома. И к нему никто не приходил.

– Удалось выяснить, ночевал ли Зикен в ту ночь дома?

– Мать не знает, потому что всю неделю работала в ночь.

– Где она работает?

– На элеваторе. В охране. Ну, а братья Зикена спали.

– Ладно, посмотрим, как дальше пойдет. Парня этого надо искать, приятеля Зикена…

– Найдем, куда он денется!

– А ты, Михаил Кузьмич, наверное, ждешь не дождешься, когда я умотаю от вас?

– Еще бы!..

…В ресторане “Весна” играл оркестр. Последний раз я был в ресторане лет пять назад.

К нашему столику небрежным, раскачивающимся шагом подошла дебелая женщина и многозначительно постучала карандашом по блокнотику. Я весело сказал ей:

– Все на ваш вкус!.. – И посмотрел на Мендыгуль и ее подругу: – Не возражаете, девушки?

Мендыгуль пожала плечиками, а ее подруга – остроглазая девушка пет двадцати, кажется, ее звали Нина или Лина, убей меня бог, не помню, почему-то хихикнула, чем повергла в страшное смущение Колю Турина. Надо сказать, Коля чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Он постоянно поглядывал на дверь, словно боялся, что она сейчас откроется и s зал войдет его молодая жена Лида. Бедный Коля Турин! Я втянул его в это дело, даже не просветив, в чем же должна заключаться его роль. А его роль заключалась в том, что ее просто не было. Мне хотелось поговорить с Мендыгуль Оразбаевой, и я счел, что в компании это будет удобнее сделать, нежели тет-а-тет.

Официантка – воплощение радушия – ставила на стол бутылки, блюда, салатницы. А я машинально прикидывал, во что мне все это обойдется: официантка обнаружила хороший, а главное, дорогой вкус.

Через пятнадцать минут уже улыбалась не только Нина-Лина – она, похоже, начала улыбаться еще со вчерашнего дня, – но и Мендыгуль. И мне было приятно, что она улыбается.

Оркестр играл танго, старое, как чучело медведя, застывшее у входа в зал.

Мы танцевали с Мендыгуль, и я тоже ощущал себя таким же старым, как это танго и пыльное чучело.

– Я хочу сказать тост! – возвестил Коля Турин.

Ба, что делается с милым Колей Туриным!.. Он раскраснелся, глаза сверкают, галстук чуть-чуть съехал в сторону, и Нина-Лина нежно поправляет его. Господи, мне только не хватало письма в партийную организацию управления: “…Ваш капитан Шигарев в служебной командировке спаивал моего молодого мужа, неопытного в жизни человека, сводил его с женщинами и тем самым разрушил нашу молодую, дружную советскую семью…” Нина-Лина смотрит на Колю Турина повлажневшими и плывущими глазами.

– Да, Колечка, – лепечет она, – скажи тост. Ой, мне здесь так нравится!..

Это прекрасно, что Нине-Лине здесь нравится. А мне совсем не нравится. Мне больше понравилось бы очутиться сейчас в своей четырнадцатиметровой комнате в общей трехкомнатной квартире, в которой живут еще две чудесные старушки, зашторить окна, включить проигрыватель и впустить в комнату звуки музыки Вивальди. И чтобы рядом со мной сидела тоненькая черноволосая девушка по имени Мендыгуль.

– Я хочу сказать тост, – настаивает упорный Коля Турин. – Могу я сказать тост или не могу?

– А это мы сейчас узнаем, – улыбается Мендыгуль.

– Я хочу сказать, что… Ну вот, вы меня сбили с мысли.

– Ей надо было занять стойку самбиста, – замечаю я.

– Кому? – не понимает Коля Турин.

– Вашей мысли, Коля, – отвечаю я.

Он краснеет, а Мендыгуль вдруг хмурится. Видимо, ей не понравился мой сарказм.

– Что с вами, Мендыгуль? – шепчу я.

– Ничего. – Она нервно поводит плечами.

Она опускает голову. Я приглашаю ее снова танцевать, и девушка неохотно поднимается. Мы с трудом протискиваемся на площадку. Оркестр играет на совесть. Музыканты уже мокрые, но не сдаются. Идет жаркий бой, и неизвестно, кто в нем победит – музыканты или танцующие пары. Оркестр играет вальс. С одинаковым успехом можно было играть и мазурку. В зале так тесно, что все равно каждому отведены лишь его “законные” квадратные сантиметры. Для топтания на одном месте. Меня вполне устраивает это топтание.

– По телефону вы сказали, – вдруг поднимает на меня глаза Мендыгуль, – что вы мне что-то объясните?

Она хочет серьезного разговора. Увы, я тоже его хочу

– Мендыгуль, расскажите мне о Зикене Бейсееве!

– Послушайте, а ведь вы меня из-за него и пригласили!

– А если и так?

– Скажите, кто вы?

– Вы счастливый человек, Мендыгуль. Когда вам исполнится, скажем, сорок, вы сначала постараетесь собрать сведения о человеке, а потом уж придете к нему на свидание. А в двадцать лет вы идете на свидание, а уж потом интересуетесь этим человеком.

– Это мой недостаток?

– К сожалению, быстро проходящий, Мендыгуль. Я работник уголовного розыска.

Музыка продолжается. И танцы тоже. Для всех, кроме нас.

Мендыгуль стоит на моей ноге и испуганно смотрит мне в глаза

– Надеюсь, вам удобно стоять? – улыбаюсь я.

Она уже пришла в себя, и мы снова топчемся на отведенных нам квадратных сантиметрах.

– Что вы хотите узнать от меня о Зикене?

– Он вам нравится?

– А вы его видели?

– Нет. А что?

– Ничего… Я не выйду замуж за хулигана.

– Он предлагал вам выйти за него замуж?

– Сколько раз!..

– Вы вместе с Зикеном учились в школе?

– Да.

– Кто у вас преподавал историю?

– Святослав Павлович Клычев.

– Это тот Клычев, который погиб?

– Да. Какой ужас – сгорел в собственном доме!..

– Вы любили своего преподавателя?

– Конечно! Он так рассказывал!.. Девчонки даже плакали…

– Как он учился? Зикен, конечно. По истории?

– Очень хорошо. Святослав Павлович его часто хвалил.

– Вы бывали дома у своего учителя?

– Да. Очень часто. Он нас угощал яблоками, вишней. И кормил бешбармаком. Он варил его, как настоящий казах. А Зикен помогал.

– Вы знаете всех друзей Зикена?

– У него нет друзей. Собутыльники только.

– Можете мне их назвать?

– Всех?!

– Кого знаете…

– А зачем? Вы меня все время спрашиваете, но я тоже хочу знать, почему вы спрашиваете?

– Хорошо. Давайте лучше выйдем отсюда. Тут душно. А? Вам не хочется?

– Давайте! – с каким-то вызовом произнесла Мендыгуль.

Мы протискиваемся к выходу На улице после ресторанной духоты прохладно. “Весна” спряталась под защиту больших деревьев. На одной скамейке целуется парочка, на другой – вот-вот начнут целоваться..

Мы идем по дорожке, находим свободную скамейку и садимся.

– Вам холодно, Мендыгуль?

– Да, что-то знобит.

– Накиньте на плечи мой пиджак…

– Спасибо.

– Мендыгуль, я думаю, что наш разговор останется втайне?

– Если так нужно..

– Да, Мендыгуль, так нужно. Скажите, скажите, когда вы узнали о смерти Святослава Павловича?

– Когда?.. Пятого июня. Рано утром. У нас был воскресник Я прихожу, а он уже сидит на ступеньках.

– Кто “он”?

– Как кто? Зикен же! Увидел меня, вскочил и как закричит: “Все, Мендыгуль! Все!..” Я его спрашиваю, что значит “все”, а он руками машет и кричит: “Все! Погиб Святослав Павлович…” Я увидела, что он уже с утра выпил, и прогнала его.

– Мендыгуль, а почему вы считаете Зикена хулиганом?

– Да потому, что он следит за мной и дерется с каждым кто за мной ухаживает… Знаете, я очень боюсь.

Чего она боится, я не успел узнать. Сильный удар по голове обрушился на меня, и последнее, что я запомнил были широко раскрытый в крике рот Мендыгуль и ее огромные глаза…

…Я открываю глаза и не могу понять где я и что со мной. Качаются верхушки деревьев. Склонились чьи-то лица. Уши заложило так, словно я лечу на большой высоте в самолете. Мой взгляд натыкается на что-то ослепительно красное. Я вдруг понимаю, что это рука человека с зияющей раной. Я перевожу глаза и вижу Колю Турина, который стоит около меня и правой рукой поддерживает свою левую руку.

Около него хлопочет женщина в белом халате, а Коля Турин сконфуженно улыбается.

Через несколько минут мне уже все известно. На меня напали. Двое. Одному удалось скрыться. Другого задержали. Сейчас его крепко держат за руки ребята Сенюшкина из комсомольского оперативного отряда.

Но почему у Коли Турина ранена рука?..

…Кажется, я окончательно пришел в себя. Ага, мы едем в машине. Я провожу рукой и натыкаюсь на чью-то руку.

– Лежите, лежите, – слышится ласковый голос.

Голос Мендыгуль Оразбаевой…

– Мы едем в рай? – весело кричу я.

– Что вы говорите, Виктор Николаевич? – склоняется она.

Ясно, это мне кажется, что я весело кричу, на самом деле я еле произношу что-то невнятное вслух.

– Что, Виктор Николаевич?

– Почему у Коли ранена рука? – шепчу я.

– Он выскочил первым из ресторана, когда я закричала… Его ударили ножом.

Вот вам и Коля Турин!.. Выходит, теперь я обязан ему по гроб жизнью? А ведь нож мог попасть и не в руку…

Врачи настаивают на нашей госпитализации. Я настаиваю на том, чтобы меня отвезли в гостиницу, Коля Турин, которого уже перевязали, согласен со мной. Нас двое против всех Но мы берем верх. А где Нина-Лина? Испугалась и убежала? Врачи сдаются. Через час мы с Колей Туриным и Мендыгуль уже в своем номере.

Еще через полчаса в номер вваливается майор Сенюшкин и говорит, что задержанный парень – это Зикен Бейсеев.

Мендыгуль Оразбаева краснеет и опускает голову…

11

– Я  ведь и не хотела потому выходить, – виновато говорит Мендыгуль, – что видела Зикена и его приятеля. Они сидели за столиком по диагонали от нас. Слева.

Так, по диагонали, слева… Справа веселились офицеры, слева… Слева сидели два парня. Один – с копной рыжих волос – в пиджаке и ярком галстуке. Другой – черноволосый, в белой рубашке с расстегнутым воротником. Зикен Бейсеев,

 – А как они вышли вслед за вами, это вы тоже видели? – раздраженно уточняет Сенюшкин.

Безусловно, он мало огорчится, когда я наконец уеду из Салтановска. Ему только недоставало. Чтобы меня и Колю Турина прикончили здесь!..

– Нет, – отрицательно качает головой Мендыгуль, – не видела. Но я чувствовала, что Зикен что-то замышляет. Я хотела предупредить Виктора Николаевича, но не успела.

– Хорошо что крикнуть хотя бы успела, – ворчит Михаил.

Коля Турин лежит в постели и пытается улыбаться, но я понимаю, что ему вовсе не хочется улыбаться. Вообще наш небольшой номер как-то сразу превратился в больничную палату.

– Ну вот что, – я смотрю на Михаила, перевожу взгляд на девушку, – спасибо вам, Мендыгуль. А сейчас идите домой. Не боитесь? Кстати, вы приятеля Зикена не знаете? Этого, рыжего?

– Нет. – Она выходит, и я спрашиваю у Сенюшкина:

– Машину не отпустил?

– Нет. А что?

– Где сейчас Зикен Бейсеев?

– В горотделе. Мать его уже прибегала.

– Мать на то и мать!..

– Всыпать бы ему, мерзавцу! Ты что, хочешь с ним встретиться сейчас?

Он правильно меня понял. С Зикеном необходимо говорить немедленно, пока он “тепленький”. Кто с ним был – тот, второй? Его нужно задержать. Вряд ли он, предполагая, что Зикен арестован, вернется домой и станет дожидаться нас Постарается исчезнуть. Может быть, укроется здесь же, в Салтановске. Не исключено, что уедет из города. Следовательно, от информации Бейсеева зависит очень много.

 – Миша, – говорю я, – перекинемся вопросиками? – Я уже почти одет, осталось только взять пиджак – Коля, не скучайте, – бросаю я, и мы выходим из номера.

– Нет, – говорит Сенюшкин, семеня рядом со мной по коридору, – ночью он никуда не денется.

Как приятно разговаривать с майором Сенюшкиным: ну, читает человек мои мысли!..

– Ночью через Салтановск поезда не ходят и самолеты не летают, – продолжает Михаил. – А в машине он не рискнет. У нас посты ГАИ кругом. Где-нибудь здесь будет ночь отсиживать…

12

Допрос начал Сенюшкин.

– Фамилия, имя, отчество?

– Бейсеев Зикен Халилович.

– Год рождения, месяц, число?

– Тысяча девятьсот сорок первый, пятнадцатое января.

– Образование?

– Девять классов.

– Профессия?

– Шофер.

– Где вы работали последнее время водителем?

– В таксопарке и на почте.

– Сколько времени таксистом?

– Месяц.

– На почте?

– Месяц.

– Почему так мало?

– Не устраивала работа. Мало платили.

Сенюшкин бросает на меня взгляд. Мы договорились в машине, что по анкетным данным спрашивает он, а потом и я включаюсь в допрос. Мне хотелось со стороны понаблюдать за Зикеном, увидеть, как держится, как говорит, как реагирует на вопросы. На меня Зикен не обращал внимания, отвечал спокойно. И если бы не кадык, дергавшийся у него перед каждым ответом, можно было и в самом деле подумать, что он спокоен. Нет, Зикен нервничает, но пока держится… Мы с Михаилом догадываемся, почему он “спокоен”. Доской меня ударил не он. Другой человек, которого он, разумеется, не знает. Познакомились за столиком в ресторане. Где этот человек сейчас – тоже не знает. Как зовут? Не помнит… Вот примерно такой пасьянс мы разложили, готовясь к встрече с Зикеном, пока машина везла нас от гостиницы в горотдел. Я был Сенюшкиным, он – Зикеном. Мы еще кое о чем договорились с Михаилом.

СЕНЮШКИН. Бейсеев, с кем вы распивали водку в парке тринадцатого июня сего года?

ЗИКЕН (вздрогнул). Какую водку?

Я. А чью “душу раба божьего” вы помянули?

ЗИКЕН. Это не я!..

Я. Что не вы?

ЗИКЕН. Я… я… я…

СЕНЮШКИН. Кто был с вами в парке? Фамилия, имя, адрес?!

Я. Зикен, это вы подожгли дом учителя Клычева?

ЗИКЕН (вскочил со стула, рванул ворот рубашки). Не-е-е-ет!..

СЕНЮШКИН. Тот, кто был с вами в парке?

ЗИКЕН. Я… не знаю..

Я. Зикен, сейчас все складывается так, что вы убили Клычева и подожгли его дом. Если это сделал кто-то другой, зачем его прятать за своей спиной? Он ведь убежал, бросил вас.

СЕНЮШКИН. Послушай, паренек, поджог дома, убийство учителя, нападение на работника милиции…

Я. Зикен, вы попали в серьезную ситуацию. Или вы преступник, или из вас хотят сделать подставную фигуру. Кстати, чем было вызвано нападение на меня? Тем, что мы занимаемся расследованием поджога или вашей ревностью к Мендыгуль Оразбаевой?

Он молчит. У него крупная, красивой формы голова. Прямой нос, узкое, нервное лицо, стремительный разлет бровей и четко очерченные полные губы. Красивый парень – первенец Зинаиды Гавриловны Хромовой и Халила Бейсеева, павшего в боях за Сталинград…

Зикен поднимает голову, быстрым движением поправляет черную прядь волос, сбившуюся на лоб. На мгновение перед моими глазами встает лицо дворника из дома Галицкой, а в голову приходит вопрос, который мы не обговаривали с Сенюшкиным. Я спрашиваю Зикена, был ли он в моем городе.

– Был, – тихо отвечает Бейсеев.

– А четвертого июля вам сразу удалось найти улицу Панфилова? Дом номер двадцать?..

Он бледнеет, на лбу выступает маленькая капелька пота и начинает медленно катиться к носу.

– Значит, в двенадцатую квартиру, в квартиру Галицкой, вы не рискнули подняться? – продолжаю я, не спуская с него глаз – Решили просто потолкаться среди старушек? Или перед вами поставили какую-нибудь другую задачу? Кто поставил?!

Перехватываю недоумевающий взгляд Сенюшкина. Чаще всего, когда говорят об интуиции работников уголовного розыска, это вызывает ироническую усмешечку.

А она ведь существует, интуиция, и порой срабатывает.

– Почему же вы меня раньше не арестовали? – Он всхлипнул.

Это уже почти признание.

– Кто убил Галицкую и Клычева? Вы?

– Что вы!.. Я все скажу… Все, что знаю..

– Хорошо. Успокойтесь. Давайте по порядку. Кто сегодня с вами был в ресторане “Весна”?

– Ковальчук… Федор…

– И он же был с вами в парке?

– Да.

– И дом Клычева он поджигал?

– Не знаю!.. Наверное… Да…

– Его адрес?

– Улица Молодежная, восемь, квартира четыре…

Он называет еще четыре адреса, где может быть в настоящий момент Федор Ковальчук, адреса его приятелей и приятельниц. Ни по одному адресу Ковальчука нет: проверку сделали мгновенно. Вокзал и аэропорт были перекрыты, посты ГАИ оповещены. Судя по всему, Ковальчук все-таки решил исчезнуть из города, если уже не исчез. Утром станет яснее. Мы проводим обыски в доме Зикена и в квартире Ковальчука. У Ковальчука в письменном столе обнаружено незначительное количество наркотика – гашиша.

Очень любопытно!

Раннее утро. Небольшой аэропорт. Уже ушли два полупустых самолета, но я терпеливо жду. А что мне еще остается делать? Только надеяться: быть может, Ковальчук все-таки по каким-то причинам не успел выбраться из Салтановска. Если он вообще решил уехать, а не отлежаться “на дне”… Слишком много в нашей работе “если…”, “быть может…”, “в том случае…”.

Третий – и последний сегодня – рейс на Дарьинск. Он наиболее заполненный. Ну, слава тебе! Вот и “мы”… Кассир показала глазами на молодого человека, только что купившего билет. Собственно, эта немудреная “сигнализация” и не нужна была. Мы бы его и так не прозевали, лишь бы он сам решился улететь либо уехать из города. У всех предупрежденных сотрудников милиции – размноженные фотографии Ковальчука.

Вот он идет мне навстречу – здоровый, плечистый. Смотрит злобно: узнал и все понял, конечно. Тем более, что около него – впритирку – двое наших сотрудников.

Наверное, он посчитал, что мы будем ждать его на двух первых рейсах, а потом решим, что он уже ускользнул…

Впрочем, у меня нет ни малейшего желания гадать, о чем он думал, когда рискнул улететь дарьинским рейсом.

Ну что ж, сведем их вместе с Зикеном. Может, что-нибудь выясним сразу, по горячим следам, во время “свидания”. Я не ошибся в своих предположениях…

Через несколько часов, закончив все формальности, я готовлюсь к отъезду.

Да, пора уезжать. Прощаясь, мы обнимаемся с Мишей Сенюшкиным.

– Ты вроде бы еще пару килограммов сбавил в весе! – говорю я ему.

– Приезжай почаще, изящным стану, – отвечает он.

Откровенно говоря, нам грустно расставаться.

Коля Турин занимает мое место – в качестве пассажира. Рука у него добротно упакована. Я разворачиваю “газик” и медленно выезжаю из ворот Салтановского горотдела внутренних дел.

Позади остается почтовое отделение А–88. Можно, конечно, забежать на несколько минут туда, где за окошком “Заказная корреспонденция” сидит девушка по имени Мендыгуль, и сказать ей на прощание что-нибудь шутливое или… серьезное., Нет, серьезного мне нечего ей сказать, а шутить почему-то тоже не хочется. Наверное, можно просто попрощаться. Но я не делаю этого. Я мимолетно, но довольно шумно вошел в ее жизнь – с хрипом драки и ранением человека, с арестом парня, который из-за нее натворил кучу глупостей. Ну, а что касается моего отношения к ней?.. Да, да, все правильно, нет никакого отношения…

А вот здесь я, пожалуй, остановлю машину.

– Коля, я на несколько минут покину вас.

Я застаю их дома обоих. Увидев меня, Ангелина Федоровна бледнеет, а Пономарев медленно встает с дивана.

Черт возьми, а зачем я пришел к ним? Я вовсе не убежден, что им хочется видеть меня. Мое вторжение в их жизнь ничего радостного не принесло этой чете.

Впрочем, как знать?..

– Вот, – говорю я, – проезжал мимо и решил зайти. Я сегодня уезжаю. От души желаю вам счастья.

Господи, неужели я становлюсь сентиментальным? Я вижу, как кровь медленно приливает к щекам Ангелины Федоровны.

Пономарев протягивает мне руку. Ого, вот это пожатие!..

Около телефона-автомата я снова торможу.

К сожалению, Барманкулова в редакции нет. Его вызвали в горком партии.

– А что передать Хайрулле Жакеновичу, когда он вернется? – строго спрашивает женский голос.

– Передайте, что звонил Шигарев и велел кланяться…

Прощай, Салтановск!..

Зикена Бейсеева и Федора Ковальчука доставят в наш город под конвоем, поездом…

На повторном допросе Зикен Бейсеев сказал, что в ночь пожара в машине, кроме Ковальчука, сидел еще третий человек, которого Ковальчук назвал “Махмуд-ака”. Махмуд-ака… Зикен его не знает и до этого никогда не видел. Приезжий? Возможно… Тем более, что в ту ночь Зикен отвез его прямо на вокзал!

Ковальчук вообще отказался что-либо говорить – и о себе и об этом третьем.

Имею право подбить итоги. Пусть даже не окончательные.

Что известно? Клычева убили. Пономаревы ни при чем. Клычев знал Галицкую. Галицкую в Салтановске никто не видел и не знал. Никто – разумеется, условно. Во-первых, потому что я не имел возможности опросить весь Салтановск. И, во-вторых, Ангелина Федоровна Пономарева видела Галицкую – правда, не саму, а лишь ее фотографию – в альбоме Клычева. Видела фотографию, но ничего не знает о ней и фамилию “Галицкая” никогда не слышала. Как попали к Галицкой две газеты “Маяк” – остается пока загадкой. И все же я, кажется, выполнил свою главную задачу: вместе с ребятами Миши Сенюшкина нашел двух людей, которые непосредственно замешаны в убийстве Клычева и, по всей вероятности, в убийстве Галицкой.

Но, увы, неизвестного гораздо больше, чем известного. Кто передал Галицкой два экземпляра салтановской газеты “Маяк”? Почему погибли Клычев и Галицкая? Кто такой “Симаков” и где он скрывается? Кто такой “Махмуд-ака” и какова его роль в этом деле?..

Расследование продолжается…