Текст книги "Цепь"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

8

Коля Турин уже прекрасно ориентировался в городе. Он нырял из переулка в переулок и, наконец, остановил “газик” перед одноэтажным зданием. Это и было почтовое отделение А–88.

За окошком “Заказная корреспонденция” сидела девушка, как будто сошедшая со страниц сказок “Тысячи и одной ночи”.

– Простите, девушка… – Я чуть не заикался от смущения, со мной подобное бывает, когда я вижу такие создания. – Могу ли я посмотреть журнал с отметками о заказной почте?

Она не удостоила меня даже взглядом.

– Если разрешит товарищ Шарипов. Кабинет рядом с отделом доставки.

Я открываю дверь с табличкой “Шарипов М.X.” и вхожу.

– Что? – не говорит, а стреляет мужчина в гимнастерке, не отрываясь от бумаг, лежащих перед ним на столе.

Я представляюсь и тычу ему под нос удостоверение. Какая метаморфоза! Шарипов М.X. тут же вскакивает и тянет мне свою руку. На его лице сияет улыбка. В двух словах я излагаю суть просьбы. Он поднимает телефонную трубку.

– Пришлите ко мне Мендыгуль! – тоном приказа говорит он. Шарипов М.X., наверное, из отставников, в нем чувствуется военная косточка.

Мы молчим. Через несколько минут входит Мендыгуль, та самая девушка за окошком. Мендыгуль… Имя-то какое! В нем что-то таинственное, и я про себя подпеваю. “Мендыгуль, Мендыгуль..”

Мои покойные родители мечтали, что я буду музыкантом, а я стал старшим инспектором уголовного розыска. Музыкант из меня и не мог получиться, потому что, играя гаммы и “Этюды” Черни, я думал о том, как наша улица обыграет наконец в футбол соседнюю. Это был предел моих мечтаний.

– Вызывали, Мурад Хасанович?

– Да, – кивает он. – Помогите, пожалуйста, разобраться товарищу с заказной почтой, поступившей в наше отделение в конце мая и в начале июня.

– Хорошо, Мурад Хасанович.

Шарипов М.X. смотрит на меня, и вновь улыбка заполняет его круглое, до синевы выбритое лицо.

Мендыгуль… Мендыгуль…

Мы выходим с ней из комнаты. Навстречу – парень в ковбойке.

– Оразбаева! – говорит он – Ты не забыла о вечере? Ты читаешь Маяковского!

– Помню!

Ну вот, я и вспомнил. Лейтенант Габибулин говорил о том что сын Хромовой Зикен Бейсеев пьет от неразделенной любви к Мендыгуль Оразбаевой, работающей на почте. Мир все-таки тесен, особенно если он ограничен рамками Салтановска.

Мы идем молча. И вдруг я неожиданно для самого себя говорю.

– А я вас знаю, Мендыгуль.

– Вы – меня? – улыбается она. – Откуда?

– Вы уже помирились с Зикеном?

Ее глаза сразу становятся злыми.

– С Зикеном? Вы его знакомый?

– А что?

– А то, – резко отвечает она, – что если вы его знакомый…

Черт меня дернул за язык! Она отворачивается от меня, и я вижу, как начинает пульсировать у ее правого уха тоненькая синяя жилочка… Еще несколько секунд тягостного молчания – мы пришли.

Я листаю “амбарную книгу”. На имя Клычева заказная почта не поступала. Ни в мае, ни в июне. Я уже хочу закрыть “амбарную книгу”, когда мои глаза натыкаются на знакомую фамилию.

Пономареву И.А., улица Фрунзе, 6 – письмо из Заейска. От Маланиной А.И. Дата поступления – 4 июня 1960 года.

Я прыгаю от радости – мысленно – и закрываю книгу.

– Спасибо, – говорю я Мендыгуль.

Она молчит.

– Скажите, Мендыгуль, а где у вас междугородная телефонная станция? Есть такая?

– Рядом с нашим домом.

– До свидания, Мендыгуль Оразбаева! А Зикена я вовсе не знаю. – И я улыбаюсь.

Она растерянно хлопает длинными, загибающимися ресницами.

…Междугородная телефонная станция.

– С вашим городом у нас автоматическая связь. С Алма-Атой нет. Для того, чтобы позвонить из Алма-Аты в Салтановск, разговор нужно заказать, – объясняет начальник станции, милая русоголовая женщина с усталым взглядом.

Через несколько минут я уже внимательно изучаю список телефонных номеров. Собственно, меня интересует лишь один телефон в Салтановске – 2–54–67. Это номер домашнего телефона покойного учителя Клычева. Кто и откуда ему звонил в конце мая или в начале июня?.. Из Алма-Аты Клычеву не звонили. На всякий случай я проверяю весь май. И даже апрель, хотя это уже для перестраховки. А вот из нашего города Клычеву звонили 3 июня.

Абонент 26–45–75 – абоненту 2–54–67.

Абонент 26–45–75 – это Галицкая Ксения Эдуардовна.

Круг замкнулся. Минхан Ергалиевич Абугазин может быть доволен. Кое-что я привезу ему из Салтановска.

Мы едем на улицу Фрунзе. Короткая остановка у телефона-автомата.

– Ангелина Федоровна? Шигарев беспокоит. Вы не будете возражать, если я к вам на несколько секунд заскочу? Что? Хорошо, давайте опять у памятника Джамбулу.

Когда-то в школе мы учили стихи великого акына. Интересно, а как Мендыгуль Оразбаева читает стихи Маяковского?..

Я замечаю Ангелину Федоровну. Она идет торопливо Все-таки это удивительное зрелище: торопливый мелкий шажок изящной женщины. Неужели Пономарев из-за нее стал убийцей? Ах, страсти человеческие… Сколько из-за вас оказалось загубленных жизней?!

– Я отниму у вас совсем немного времени.

– Да уж, пожалуйста…

– Кто такая Маланина А.И.?

– Анастасия Ивановна? – ее глаза широко смотрят на меня. – Это бабушка моего мужа. Она живет в Заейске. А что?

– Когда пришло от нее последнее письмо?

– Не помню… Простите, вы что-нибудь узнали о нем?

– Пока нет. Вы могли бы показать мне письма Маланиной?

– Да.

– Я подвезу вас.

Она не приглашает меня в дом. Салтановск – маленький городишко. Здесь все друг о друге знают всё. Я понимаю, ей не хочется давать лишних поводов для сплетен, боится, что дойдет до мужа. Значит, она верит, что он вернется? А если Пономарев уже четвертого июня решил сжечь за собой все мосты и для этого поджег дом на улице Мосягина?

– Вот. – Она протягивает пачечку писем в конвертах.

– Коля, поехали!

У дома, на котором висит вывеска “Ателье”, Ангелина Федоровна просит остановиться. Она молчит, пока я читаю. Письма как письма. Письма старого человека. “Ванечка”… “Ангелочек”… “Милые”… На каждом конверте крупным почерком выведено: “г. Заейск, В-22, ул. Красных Партизан, дом 7”.

Я возвращаю письма.

– Я выйду здесь, – говорит Ангелина Федоровна – Умоляющий взгляд. – Я понимаю… Но я прошу сообщить мне, если… – она не заканчивает, но я все понимаю. Мне ее искренне жаль. Представляю, каково ей будет потом. Ей, наверное, придется уехать “Муж убил любовника. Слыхали?!” Доказать еще нужно. Нельзя человека называть преступником, пока не доказано, что он им стал.

Я возвращаюсь в горотдел. И кладу перед Сенюшкиным листок, на котором написан адрес Маланиной

– Что это? – спрашивает Михаил.

– Может быть, Пономарев…

У него приоткрывается рот, и он ошарашенно хлопает белесыми ресницами.

– Кузьмич, быстренько свяжись с Заейском. Пусть установят наблюдение за домом Маланиной. Пономарева, если он там, брать пока не надо. Лишь в крайнем случае. Ты звони, а я вылетаю.

Заейск – местная линия. Триста километров. Час лету. И “болтанка”. Ненавижу летать на местных авиалиниях. Когда самолет отрывается от полосы, я внезапно думаю о том, что Мендыгуль Оразбаева должна хорошо смотреться на сцене Тоненькая девушка с распущенными черными волосами. Одна на огромной сцене, сопровождаемая лучом прожектора…

В Заейском аэропорту – слишком звучное слово для небольшого, неровного поля – меня встречает плечистый мужчина. Я никогда не видел его, а он меня. Но мы почему-то сразу узнаем друг друга.

– Товарищ Шигарев? – на всякий случай спрашивает он.

– Да.

– У выхода – машина.

– Сенюшкин давно звонил?

– Полтора часа назад.

Молодец Михаил, оперативно сработал.

– Дом взят под наблюдение.

– Он там?

– Да, – кивает мой спутник. – Здоровый мужик. Похоже, штангой и борьбой занимался. У него на шее бугры и уши примяты.

Это известие меня не радует. Я не хотел бы, чтобы кто-нибудь выжимал или ставил в “партер” мои семьдесят пять кэгэ.

В машине сидят еще двое молодых людей. Обычных. В рубашках с расстегнутыми воротниками – жарко.

Здороваемся, знакомимся.

Мне хочется спросить, смогу ли я улететь сегодня обратно, но я не спрашиваю. Назад, в Салтановск, по идее, я должен улететь вместе с Пономаревым. А его еще нужно взять. А в таком деле бывает, что бабушка и надвое скажет. Кстати, о бабушке. Надо сделать гак, чтобы Маланина ничего не поняла. Черт возьми, если бы кто-нибудь знал, как нам мало радости доставляет кого-то брать…

…Машина остановилась около забора.

– В дом пойду я.

– Лучше вдвоем, товарищ капитан!

– Нет, я один пойду. А вы тут разберитесь, кто что

 – Все путем…

Хорошие парни. Спокойные. Веселые. Мне такие нравятся. За все время, что ехали, ни одного вопроса. А зачем спрашивать? Сегодня я их гость, они мне помогают. Основная задача ясна: нужно задержать человека, который в настоящее время находится в доме номер семь по улице Красных Партизан. Его фамилия Пономарев. Вот и все.

Я поднимаюсь на крыльцо и стучу в дверь. Ее открывает высокий мужчина.

– Вы Пономарев? – спокойно спрашиваю я. – Иван Алек…

– Да, – настороженно перебивает он. – А в чем дело?

– Я из уголовного розыска.

– Да?.. Очень приятно…

Он хорошо держится, но в глазах мелькает испуг.

– Проходите в дом. – Пономарев делает шаг в сторону. У меня неважнецкая позиция: он остается за спиной.

Я вхожу. Сзади тяжелое дыхание. На всякий случай рука у меня в кармане, но ничего не происходит. С моей стороны по обыкновению просто мера предосторожности,

В доме никого нет. Тем лучше.

– Объясните, – улыбается через силу Пономарев, – почему мною заинтересовался уголовный розыск?

– Объясню, – улыбаюсь я. – Не здесь. Прошу вас одеться и пройти со мной для выяснения некоторых обстоятельств.

Он пожимает плечами. А плечи!.. Наверное, пятьдесят шестой размер! Одному из сотрудников приходится выйти, потому что Пономарев сразу занимает полсалона машины. Представляю, что такой выдающийся экземпляр может натворить, если разбушуется.

За всю дорогу от дома и до Заейского горотдела внутренних дел никто в машине не произносит ни слова. Пономарев попросил разрешения закурить и теперь часто и нервно затягивается.

В горотделе нам находят свободную комнату. Я достаю бумагу и ручку.

– За что я арестован? – глухо спрашивает Пономарев.

– Иван Алексеевич, где вы были четвертого июня сего года?

– Как где? – он смотрит на меня исподлобья. – В Салтановске.

– А где вы должны были быть шестого июня?

– Ах вот оно что! – усмехается он. – Милиция проявляет заботу о моем здоровье?

– Ну, скажем, так…

– Я должен был поехать в санаторий, в Кисловодск. И передумал. Надеюсь, это мое право?

– Конечно. Вам известно, что произошло в Салтановске?

– Что? Что случилось? Что-нибудь с моей женой?

– А что могло случиться с вашей женой?

– Не знаю…

– Разве все это время вы не писали ей?

– Послушайте, объясните же мне наконец что все это значит?

– Где вы были в ночь с четвертого на пятое июня?

– До тех пор, пока вы не скажете, почему я арестован или задержан, я разговаривать с вами не стану.

– Ультиматум? – усмехаюсь я.

– Считайте как вам угодно!..

– Хорошо. В ночь с четвертого на пятое июня, – я выдерживаю паузу. Он весь сжался. – В эту ночь, погиб учитель Клычев. Вам этот человек знаком?

– Да, – он начинает бледнеть, на лбу выступает испарина.

– Он сгорел в своем доме.

– Да, но я…

– Что вы делали у дома Клычева вечером, почти ночью четвертого июня?

Он молчит, уставившись взглядом в одну точку.

– Вы брали у своего приятеля Гагуа автоген?

– Да, брал, – невнятно, чуть ли не шепотом отвечает он.

– Зачем?

– Для одного знакомого.

– Фамилия, имя, отчество вашего знакомого? Адрес?

– Болотов Сергей Герасимович. Пионерская, десять.

– Когда он попросил у вас автоген?

– Че… четвертого июня.

– И вы передали ему автоген?

– Да.

– Он вернул его вам?

– Вернул. Через два часа.

– Ночью вас видели у дома Клычева…

Молчание.

– Вы случайно оказались у дома Клычева?

Молчание.

– Иван Алексеевич, так дело не пойдет!..

– Вы что же, – тихо произносит он, глядя мне в глаза, – вы думаете, что это я поджег его дом?

– Помогите мне думать иначе. Расскажите все, что произошло с вами в тот вечер.

– Вы уже разговаривали с моей женой?

– Разумеется. Но мне важно услышать ваше объяснение.

– Да, я ее ударил. Я не хотел, чтобы она пошла на банкет к Клычеву. А потом, когда ударил, понял, что потерял Ангелину. Я выбежал из дому, мне попался навстречу Болотов. Оказалось, что он шел ко мне. Спросил, не смогу ли я одолжить ему на пару часов автоген. Сначала я даже не понял, что ему от меня нужно, настолько я был не в себе. Потом я сказал, что у меня нет автогена, но могу достать его. И мы пошли к Гагуа. Понимаете, мне нужно было куда-нибудь пойти…

– Значит, выйдя от Гагуа, вы еще были уверены, что поедете в санаторий?

– Да, естественно…

– Что же заставило вас изменить свое решение?

– Что?.. Я не находил себе места. В тот момент я и в самом деле, наверное, готов был убить Клычева. Я его ненавидел. Это долгая история. Мне не хотелось бы ее сейчас рассказывать.

– Не надо.

– Благодарю. Я вернулся домой.

– Вы были дома?

– Да. Но жены не было. И тогда я пошел в “Весну”.

– Вы входили в ресторан?

– Нет. Окна не были задернуты занавесками, и я видел все, что происходило в зале. Я заметил Клычева. Он что-то говорил и смеялся… Знаете, я был, как сумасшедший.. Я все время искал глазами Ангелину, Но в зале ее не было. Сначала я очень обрадовался, а после испугался, потому что мне пришло в голову, будто она у Клычева дома и ждет его. И я помчался туда.

– В котором часу это было?

– Не помню точно. Часов в одиннадцать. Калитка была заперта Я перемахнул через штакетник. Дверь в дом тоже была закрыта, а свет не горел. Я снова перелез через забор, но уже в другом месте. Понимаете, я вдруг испугался, что меня увидят.

– А раньше вам эта мысль не приходила?

– Нет. После того как я не обнаружив Ангелину у Клычева, я сразу же успокоился.

– Где вы оставили свой автомобиль?

– Автомобиль?.. Но я… был без машины… Подождите, подождите… Вас интересует автомобиль? Я видел какую-то автомашину. Она стояла на углу улицы Чапаева и Мосягина. Ну да, крытый “Москвич”. Для почтовых перевозок..

– Это вы точно помните?

– Да, так как я вспомнил о письме бабушки. Я взял его из ящика, но потом… скандал с женой, и я его так и не прочитал.

– И вы вскрыли письмо?

– Нет. Я побежал домой, но и там Ангелины не было. В это время вышел сосед и сказал, что приходил Болотов и принес автоген. Но мне было не до него Я ответил: “Хорошо, пусть у вас полежит, потом возьму”. Понимаете, меня очень напугало, что жены нет дома. Я вдруг подумал, что она решила что-то сделать с собой. Я побежал к гаражу, вывел машину и стал ездить по городу, чтобы найти ее. Где я только не был – и в парке и на озере… Не найдя жену, я снова вернулся домой. И увидел ее. Ангелина шла, опустив голову, по другой стороне улицы.

– А вы стояли около дома?

– На углу Я догадался, что она просто бродила по городу. На ней было ее обычное платье. В нем она не могла пойти ни в ресторан, ни к Клычеву…

– Почему же вы не подошли к ней?

– Вы не знаете Ангелину!.. Я решил, что не вернусь домой. По крайней мере пока не буду возвращаться. Пусть пройдет время.

– Где же вы ночевали?

– Я не ночевал. Я уехал в машине. Встретив жену, я почувствовал полное безразличие. Достал письмо бабушки. Она писала, что плохо себя чувствует, и просила приехать. Я заправился на бензоколонке и поехал в Заейск.

– Ночью?

– Я люблю иногда ездить ночью. Знаете, это успокаивает. Понимаете, я не мог ехать в санаторий. Мне были противны все люди. Я хотел забраться куда-нибудь, чтобы никто меня не видел. А бабушка… Она в тот момент была для меня как раз тем человеком, который мог помочь. Она добрая!.. Она вынянчила меня, и я к ней сильно привязан. Вы не верите мне? Я вижу!

– Иван Алексеевич, вас видели ночью у дома Клычева, а около трех часов ночи дом сгорел. Возможно, у вас были основания не любить, мягко выражаясь, Клычева… Вы взяли у Гагуа автоген, а стояк газовой колонки на кухне Клычева пробит. Не исключено, что с помощью автогена. Вы не ночевали дома. Мне нужно ваше алиби, понимаете, для того, чтобы я мог поверить.

– Все, что я рассказал, правда. Ночью я ехал в машине.

– Да-а… Что же мы будем делать, Иван Алексеевич?

– Не знаю.

– Номер почтового “Москвича” вы, конечно, не запомнили?

– Не запомнил…

– В нем кто-нибудь находился?

– Я не обратил внимания. Единственное, на что я…

– Ну-ну?

– У него разные противотуманные фары. Одна круглая, а другая – квадратная.

– Вот что, Иван Алексеевич, поедемте-ка в Салтановск!

– Как, вдвоем?

– А вы что, возражаете? Не устраивает компания?

– Да нет… Я… ведь думал, что вы меня арестуете…

– Так уж сразу? Поедем, на месте попробуем разобраться.

– Скажите… уже… все знают, что меня подозревают, а?

– Нет, разумеется. Пришлось лишь намекнуть вашей жене.

– И она поверила?!

– Нет… Я не люблю давать рецептов в супружеской жизни. Но поговорите вы со своей женой раз и навсегда начистоту. Что было, то было, а что будет, от вас двоих зависит. У вас ведь сын растет!

– Я все время о Павлике думал. Хороший мальчуган.

– А вы с Клычевым никогда не говорили.

– О чем? – насторожился он. – О жене?

– Да.

– Однажды был разговор. Я вел себя тогда по-хамски Я многое понял за этот месяц… Да, моя жена была близка с Клычевым. Но до меня. Я не могу ее обвинить в неверности все те годы, что мы прожили с ней Но я не мальчик. Я же видел, что она по-прежнему любит Клычева. И понял, что мне остается завидовать ему и презирать себя А еще я понял, что ревность-это страшно. Она может свести с ума…

Мы условились, что встретимся около горотдела часа через полтора Пономареву нужно было собраться, подготовить машину Я позвонил Сенюшкину, рассказал ему обо всем, попросил проверить Сергея Герасимовича Болотова и всю историю с автогеном, сообщил о почтовом автофургоне, у которого разные противотуманные фары. Он обещал все выяснить и проверить. Правда, тут же добавил, что Сергей Герасимович Болотов-депутат горсовета.

…Попрощавшись с сотрудниками Заейского горотдела, – они, кажется, удивились, узнав, что я возвращаюсь в Салтановск в автомобиле Пономарева, – я вышел на улицу.

Пономарев ждал меня в своем “Москвиче”.

Шоссе было хорошим, и мы катились легко. Неожиданно Пономарев резко затормозил, и я едва не врезался в лобовое стекло.

– Что за шуточки? – буркнул я, растирая руку.

– Вспомнил! – заорал Пономарев. – Я вспомнил!!

– Что вы вспомнили?

– Вот…

Он полез во внутренний карман пиджака, достал водительское удостоверение и раскрыл его. Внутри удостоверения лежал талон за штраф.

– В ту ночь меня остановил инспектор ГАИ на мотоцикле!

– За что?

– Я вылетел на полосу встречного движения. Он хотел сделать “дырку”, но пожалел и взял штраф.

– Где это произошло?

– Недалеко от поста ГАИ. Я покажу вам. На шоссе.

– Сколько было времени?

– Часа два ночи.

– Максимальная скорость вашего “Москвича”?

– Смотрите сами!

Он полностью выжал педаль газа. Стрелка на спидометре не перескакивала за шестьдесят километров,

– У него движок слабенький, – радостно говорил Пономарев, – и карбюратор барахлит. Насос ускорителя плохо работает.

Когда мы подъехали к посту ГАИ, о котором говорил Пономарев, я попросил его остановиться и пошел к инспектору.

– Вы из Салтановска? – спросил я, представившись.

– Да, – кивнул он.

– Сколько километров от улицы Фрунзе до вашего поста?

– Чуть больше ста километров.

– Ночью за сколько времени можно проехать это расстояние?

– Какая машина?

– “Москвич-402”. Старый, изношенный.

– Часа за два с половиной, а то и за три.

– А от улицы Мосягина?

– Примерно за столько же.

– Вы здесь постоянно находитесь?

– Нет, я патрулирую на мотоцикле по трассе. Друг просил подменить на полчасика.

– Вы можете вспомнить, кто патрулировал в ночь с четвертого на пятое июня?

– Попробую… Сейчас… А-а, лейтенант Фатьянов!..

– Он тоже живет в Салтановске’

– Да.

– У него есть домашний телефон?

– Есть… Три–пятьдесят четыре–одиннадцать. Фатьянов Николай Маркович.

– Спасибо, друг. Счастливо отдежурить.

Все возвращается на круги своя… Звонить Фатьянову я буду утром, не сейчас же, ночью.

Пономарев завез меня в гостиницу, мы пожали друг другу руки, и неожиданно для себя я хлопнул его по могучему плечу. Он растерянно улыбался.

Коля Турин проснулся и хриплым со сна голосом промычал:

– Поздно же вы, Виктор Николаевич…

– Коля, вы хотели сказать, что я пришел рано? Через несколько часов должно было наступить утро моего четвертого дня в Салтановске. По всем объективным показателям я встречал его у разбитого корыта.

9

Инспектор ГАИ лейтенант Фатьянов подтвердил слова Пономарева. Алиби Ивана Алексеевича было установлено. При всем желании он не мог оказаться в один и тот же час на 112-м километре шоссе и на улице Мосягина, около дома Клычева. Что же касается Болотова, в тот день, как установил Сенюшкин, Сергей Герасимович готовился к свадьбе сына, мастерил какой-то “хитрый” подарок, и для этого ему требовался автоген. Круг замкнулся, но лишь для того, чтобы вновь оказаться разорванным.

Не успел я положить телефонную трубку после разговора с лейтенантом Фатьяновым, как меня позвали к аппарату спецсвязи. Звонил Полковник.

– Где тебя черти носят? – послышался знакомый голос.

– Да вот забавные шарады решаю, – бодренько проинформировал я.

– А-а!.. Тогда я тебе еще одну подброшу. Симаков – это старший редактор издательства. Но никакого телефонного разговора с Салтановском у него не было. О Клычеве слышит впервые в жизни. – Полковник откровенно нервничал. – Ну, что скажешь? Деятель…

– А что тут скажешь? – пробормотал я. – Сюрприз… Кстати, у Клычева был сын. Внебрачный. Я думаю, Абугазин был прав, считая, что это Клычев написал письмо Галицкой…

– То, что ты думаешь, – жестко перебил Полковник, – ты по возвращении письменно в рапорте изложишь. Поручения есть?

– Проверьте, кто у нас в городе был командирован в июне месяце в Салтановск.

– Опоздал. Капитан Садыков уже проверяет. Все?

– С вашего разрешения я еще задержусь здесь.

– Влюбился, что ли?

Он почти попал пальцем в точку.

– Да, Кирилл Борисович. Без памяти.

То, что сообщил шеф, ставило все с ног на голову. Итак? Солгал Барманкулов? Это отпадало. Следовательно, кто-то мистифицировал его?.. Но кто? До тех пор, пока мы не получим ответа на этот вопрос, ничего не прояснится до конца в смерти Клычева и, возможно, Галицкой. Ниточка, за которую мы потянули, оказывалась длинной.

И тут мне пришла в голову мысль, которая, честно говоря, должна была бы прийти раньше!..

Я выскочил из комнаты и бросился вниз по лестнице.

– Коля! В редакцию “Маяка”!

Барманкулов удивился, увидев меня.

– Что с вами, Виктор Николаевич?

– Хайрулла Жакенович, отрывок из повести Клычева в вашей газете был опубликован второго июня?

– Совершенно верно.

– А когда вам звонил Симаков? Ну, из Алма-Аты?

– Гм… Сейчас, сейчас… Да, на следующий день. Третьего.

Из редакции мы помчались с Колей Туриным на междугородную телефонную станцию. Абонент 5–29–79 разговаривал с абонентом 26–45–75. По автоматической связи.

5–29–79 – номер телефона редактора “Маяка” Барманкулова.

26–45–75 – номер домашнего телефона Галицкой.

Мне осталось выяснить последнюю деталь. Я вышел на улицу и нашел газетный стенд. На четвертой странице “Маяка”, под фамилией редактора газеты, были указаны номера телефонов отделов редакции, в том числе, номер телефона Барманкулова.

Значит, Галицкая, несомненно, была замешана в убийстве Клычева. Может быть, она была даже соучастницей. А потом ее за что-то решили убрать. Теперь я был уверен и еще в одном. Третьего июня Клычеву звонила не Галицкая, а мужчина, который звонил и Барманкулову Этот загадочный пока для нас мужчина очень хотел встретиться с Клычевым, но не знал, как до него добраться. Разумеется, можно было просто приехать в Салтановск и в справочном бюро выяснить адрес. Однако его не устраивала даже мимолетная встреча с работником справочного бюро. Наконец можно было выйти на Клычева через школу № 2: ведь в редакционной врезке, представлявшей Святослава Павловича читателям, указывалось, что он работает преподавателем в этой школе. Но человек, интересовавшийся Клычевым, предпочел другой путь, пожалуй, наиболее безопасный. Он выдал себя за работника издательства и позвонил редактору газеты, напечатавшей отрывок из книги Клычева… Логично…

Одни вопросы всегда тянут за собой другие. Откуда этот человек знал фамилию Симакова? И наконец зачем ему потребовалось встречаться с Клычевым? Почему был убит учитель и за что убили Галицкую?

Следующим, кто огорошил, оказался лейтенант Габибулин. Выполняя распоряжение майора Сенюшкина, он побывал в доме Хромовой, познакомился с ее младшими сыновьями – Генкой и Борькой. Ребята были тощими и хмурыми. Они сидели на земле и мрачно играли в “ножички”. Лейтенант подсел к ним и заметил, что в его время в “ножички” играли лучше. И показал класс. Ребята пришли в восторг. Генка спросил, а сможет ли лейтенант попасть ножом в дерево с расстояния в десять шагов. Габибулин и в этом испытании оказался на высоте положения. А затем он предложил ребятам попробовать вдвоем свалить его с ног. Как они ни старались, у них ничего не вышло. И тогда лейтенант Габибулин, проявив недюжинные педагогические способности, сказал, что готов походатайствовать перед тренером детской спортивной секции борьбы самбо, чтобы их, Генку и Борьку, приняли туда. Ребята закричали “ура”, но Габибулин охладил их пыл, заявив, что пьяниц в секцию не берут. Генка расстроился и погрозил кулаком Борьке: “Это все из-за тебя!..” Борька стал оправдываться, что никогда не стал бы пить эту гадость, но его заставил дружок Зикена. Лейтенант попросил рассказать, как было дело. Оказалось, что тринадцатого июня к Зикену пришел его товарищ, веселый такой, пьяный-пьяный и говорит Зикену: “Чего ты дома сидишь? Пойдем в парк!..” И Борьку с собой взяли. По дороге они зашли в магазин, и приятель Зикена купил бутылку водки. В парке они ушли в рощу, приятель Зикена откупорил бутылку и дал ее Борьке. Тот сначала отказывался, но Зикен велел выпить прямо из горлышка. Борька выпил и чуть не задохнулся, а Зикен со своим другом стали хохотать. Потом тот протянул бутылку Зикену и сказал: “Давай, Зикен, помянем душу раба божьего…” А Зикен ему что-то ответил, и между ними случилась драка. Борька испугался и убежал домой. А дома его тошнило и рвало. Вот и все.

Габибулин все выслушал, не перебивая, и пообещал переговорить с тренером секции, поручившись за ребят. Сперва он решил побеседовать с Зикеном, “оправить ему мозги”, но не дождался его и пришел в горотдел, чтобы поговорить с майором, как ему дальше быть.

Все это лейтенант Габибулин рассказал подробно. Я поначалу слушал его, что называется, вполуха. Однако стоило ему заговорить о Зикене, как я насторожился. Что-то слишком часто произносит. ся это имя…

Габибулин, побеседовав с Сенюшкиным, ушел А тот встал и уставился на меня так, будто впервые увидел. В этот момент он мне напомнил артиста Горюнова Такой же толстый, как “Карасик”, и такие же добрые, детские глаза.

– Виктор, – тихо сказал Михаил, – слушай сюда… А ведь тринадцатого был девятый день…

Сначала я не понял, а потом меня словно электрическим током ударило. По старому, церковному обычаю поминки бывают после похорон, на девятый день и на сороковой после смерти. Клычев погиб в ночь с четвертого на пятое июня, то есть пятого. Выходит, тринадцатое июня как раз и было девятым днем. “…Давай, Зикен, помянем душу раба божьего…” Это сказал пьяный молодой человек, ни в бога, ни в черта не верящий А те, кто после похорон пьет, они разве верят? По привычке, по традиции. Как пасху или масленицу празднуют. Одним словом, был бы предлог… Но у этого молодого человека, приятеля Зикена, получается, предлог-то был – девятый день. Чью же душу хотел он помянуть? И почему испугался Зикен? Почему он бросился с кулаками на своего приятеля? Почему?..

– Как насчет почтового “Москвича”’ – спросил я, вроде бы и не реагируя на слова Михаила.

Однако мы довольно долго сидели с ним рядом в одной комнате и научились понимать друг друга с полуслова И теперь понимали, хотя и не встречались три года.

– Скоро лейтенант Гришаков должен вернуться. Я его послал.

Мы сидели молча и ждали лейтенанта Гришакова Он пришел, когда мы, кажется, уже перестали надеяться.

– Вас только за смертью посылать! – проворчал Сенюшкин. – Понял?

– Понял, – улыбнулся Гришаков. – Все узнал, товарищ майор.

– А если узнал, то говори…

– Почтовый фургон “Москвич-402” Номер КС–41–27. Водитель – Дмитрий Угаров. Он мне пожаловался, что плохо работает тормоз. Сменщик уволился в мае.

– Кто был сменщиком?

– Сейчас скажу…

Он долго мусолил свою затертую записную книжку, отыскивая нужную запись. Я машинально щелкал зажигалкой. Весело вспыхивало и гасло маленькое пламя.

– Вот, нашел… Зикен Бейсеев.

Мы с Михаилом не шелохнулись.

– Вы свободны, Гришаков, – махнул он рукой.

– Миша, кто у тебя самый шустрый в отделе? – спросил я, когда мы остались одни.

– Самый шустрый сейчас у меня в отделе – это ты, – усмехнулся Сенюшкин. – А если обычно, то младший лейтенант Филипок.

– Хорошая фамилия, – заметил я. – С такой только и шустрить. Значит, так, Михаил Кузьмич, смотрим за Зикеном и Угаровым И устанавливаем приятеля Зикена, того, из парка. Как?

– Организую, – кивнул он, – в лучшем виде.

Новые заботы не зачеркивали старых; я постоянно думал о загадочном “Симакове”. И незаметно возникла мысль: а нет ли связи между его звонками Барманкулову и Клычеву и теми молодыми людьми, которые на девятый день после смерти Клычева пошли в парк пить водку?.. Минул еще день.