Текст книги "Цепь"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

4

Майор Сенюшкин еще три года назад был, как и я, капитаном и занимал должность старшего инспектора нашего управления. Когда в Салтановске открылась вакансия на должность начальника отдела уголовного розыска, Полковник предложил Михаилу поехать туда. Сенюшкин, давно рвавшийся на самостоятельную работу, согласился.

С тех пор мы не виделись. Визит к нему я решил нанести под конец дня.

Я поднялся на второй этаж, прошел по коридору, остановился на секунду перед дверью кабинета, обитой дерматином, прочитал надпись: “Начальник отдела уголовного розыска майор милиции М.К.Сенюшкин” – и вошел.

– Разрешите, товарищ майор?

Толстые губы Михаила растянули улыбку на поллица, а глаза почти зажмурились.

– Входи!

– Не помешаю? – спросил я, стискивая его пухлую ладонь.

– Нет. Я скоро закончу.

– Слушай, у тебя подшивка “Маяка” за июнь найдется?

– Найдется, – удивленно ответил он, – вон она на столе лежит, в углу. А тебе зачем?

– Да почитаю пока на досуге, – улыбнулся я.

– Ну давай. – Он повернулся ко мне спиной и бросил: – Продолжим, Зинаида Гавриловна.

Его слова относились уже к женщине, сидевшей за столом. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, ее провалившиеся темные глаза почему-то испуганно смотрели на меня, Я направился к журнальному столику, сел и пододвинул подшивку к себе. Отрывок из повести Клычева был опубликован под рубрикой “Творчество наших читателей”. Под фотографией учителя была редакционная врезка: “Предлагаем вниманию читателей отрывок из документальной повести учителя салтановской школы № 2 С.П.Клычева “Раскол”. Святослав Павлович Клычев – участник Великой Отечественной войны, награжден несколькими боевыми орденами и медалями, Это первое литературное произведение С.П.Клычева”.

Я углубился в чтение…

“…Только отъехали от бородинской станции верст пять, как отряд обстреляла банда “поручика Викентия”. Бой длился недолго, минут пятнадцать. Бандиты разобрали путь и устроили засаду. Деповский рабочий Михейкин не зря предостерегал. У чекистов была одна потеря: погиб Миша Петров, двадцатилетний веселый, славный парень Захваченный в плен тяжелораненый бандит сказал, что “поручик Викентий” был предупрежден об отряде, знал, какой груз он сопровождает. Сначала он хотел напасть на станцию, но потом прибежал лазутчик и сообщил, что эшелон уже вышел в путь. Комиссар Орел спросил раненого, кто такой “поручик Викентий”. Бандит, кривя губы от боли, прошептал: “Ирод он… блаженный. На пальцы напялит…” И умер на полуслове.

До Петрограда приключений больше не было, доехали благополучно. На вокзале эшелон встречал сам Максим Горький. Подозрительно сморкаясь, заговорил басом: “Примите, дорогие мои товарищи, сердечную благодарность от имени всей петроградской интеллигенции. Вы привезли нам не только хлеб, но и свою храбрость. Низкий вам поклон!..”

Побывав а Петросовете, комиссар Орел передал слова Бонч-Бруевича, Теперь можно было возвращаться в Москву и доложить Бончу и Дзержинскому, что их задание – доставить в голодающий Петроград состав с продовольствием – выполнено.

На обратном пути комиссара Орла ошеломила весть о трагической смерти Бородина, которого схватили головорезы “поручика Викентия”. Так он отомстил начальнику станции за то, что тот пропустил большевистский продовольственный состав.

Комиссар думал о смерти Бородина, и чувство острого стыда сдавливало сердце. Как же он мог усомниться в честности этого уже немолодого человека? И все тверже вызревало в нем: он должен сделать все для того, чтобы банда “поручика” была уничтожена, а сам он понес справедливое наказание Он, комиссар Орел, никогда не будет чувствовать себя полностью спокойным, пока не сдержит этой клятвы, данной над могилой большевика Ивана Григорьевича Бородина.

В Москве комиссара Орла ожидал сюрприз да еще какой!.. Едва он вошел в квартиру, как раздался телефонный звонок, и комиссар Орел сразу же узнал резкий голос академика Лазарева. Петр Петрович попросил срочно приехать к нему.

У Лазарева комиссар Орел застал иностранца, Петр Петрович познакомил их. Оказалось, что это немецкий журналист Браун, о котором комиссар Орел уже кое-что слышал в ЧК. Академик представил комиссара Орла как своего бывшего ученика! это полностью соответствовало истине, он действительно учился у Лазарева. Академик и журналист продолжили разговор. Они спорили о положении интеллигенции в революционной России. Поначалу комиссару Орлу не хотелось вступать в их разговор, и он молчал. Когда Браун заявил, что многие писатели и ученые мечтают сбежать из России, все же решил возразить. Но его опередил сам Петр Петрович.

– Все, кому дорога честь и слава русской культуры и науки, – резко сказал он, – никуда не собираются уезжать. Я, как и большинство других ученых, раньше гордился тем, что далек от политики А теперь, представьте, горжусь тем, что целиком в ней. Мы в России – все в политике, ведь Россия строит новое, социалистическое общество.

– Но согласитесь, – воскликнул Браун, – чтобы построить социализм, нужна цивилизация! Ваше правительство и не скрывает того факта, что три четверти населения страны неграмотны. Как же вы намерены строить социализм?

– Ликвидируя неграмотность! – Комиссар Орел все-таки не выдержал.

– Это легче сказать, чем сделать, – пожав плечами, ухмыльнулся Браун, но тем не менее записал его слова в блокнот.

Комиссар Орел невольно – они сидели очень близко – заглянул в блокнот и прочитал: “Завтра быть у проф. Г.Остальского”. Комиссар Орел вздрогнул. Боже, кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он видел Верочку Остальскую, племянницу профессора.

– Попробуйте представить себе, ну хотя бы априори, на что способен раскрепощенный человек, и вы поймете, на чем базируется наша уверенность! Диктатура пролетариата. – Но комиссар Орел не успел закончить свою мысль.

– Вот, вот, – закивал головой Браун – Диктатура!.. Не будь ее, демократическая общественность Европы с большим пониманием и сочувствием относилась бы к нынешней России!

– Скажите, – уже еле сдерживая ярость, выговорил комиссар Орел, – скажите, господин Браун, почему эта ваша “демократическая общественность Европы” с большим пониманием и сочувствием относится к зверствам адмирала Колчака и прочих “спасителей России”, а не к Советской власти, давшей крестьянам землю, рабочим – работу и школы – детям?

Браун что-то пробормотал в ответ, и на несколько секунд в комнате воцарилось молчание.

– Буду рад, господин Браун, если мы оказались вам чем-то полезны, – сказал Лазарев и встал, давая понять, что разговор окончен.

Когда за немцем захлопнулась дверь Петр Петрович, улыбаясь протянул две руки комиссару Орлу.

– Ну-с, здравствуйте еще раз дорогой мой комиссар ЧК! Сколько мы с вами не виделись-то, а?

– Да-а, – протянул комиссар Орел. – Давно не виделись, Петр Петрович.

– А я предлагаю вам встречаться почаще, – как-то странно поглядывая на комиссара Орла, многозначительно произнес академик.

Комиссар Орел, почувствовав какой-то скрытый смысл и в словах и в интонации Петра Петровича, выжидательно смотрел на Лазарева.

– Если мне не изменяет память, – продолжал между тем академик, – вы когда-то много занимались проблемами Курской магнитной аномалии. Верно ведь?

– Да, – кивнул комиссар Орел, еще не понимая, к чему этот вопрос.

– Прекрасно! – воскликнул Лазарев. – А вам известно, что мы сейчас хотим вплотную заняться этой аномалией?

– Известно, – улыбнулся комиссар Орел, – мир слухами полнится.

– Так вот, дорогой мой ученик, почему я попросил вас приехать… Как вы посмотрите из мое предложение принять участие в работе комиссии по аномалии?

– С радостью согласился бы, – вздохнул комиссар Орел – Но это невозможно, Петр Петрович. Я ведь работаю в ЧК.

– Ну и что? – удивился академик – Станете работать у нас.

– В ЧК не хватает людей. Меня не отпустят. Да я и сам не имею морального права уйти оттуда сейчас, когда вокруг столько дряни.

– Ах вот как! – вскипел Лазарев. – Вы не имеете права?! А мы имеем право не думать о железе, которое сейчас так необходимо России? В ЧК не хватает чекистов, а у нас не хватает физиков, инженеров, техников! Короче, да или нет?

– Да, – рассмеялся комиссар Орел, – но ведь мне будет не так просто уйти – сейчас, сразу…

– А я вас сразу и не приглашаю, – проворчал Лазарев и улыбнулся. – Мне нужно было получить ваше принципиальное согласие. Я лично переговорю с Дзержинским…

– И потом я должен завершить самые неотложные дела.

Комиссар Орел ушел от Лазарева в радостном смятении.

Неужели он снова займется своей любимой физикой? Неужели’! Но прежде он должен выполнить клятву данную покойному Ивану Григорьевичу Бородину.

Пока существует бандитский отряд “поручика Викентия”, ему нельзя демобилизовываться…”

…Я с сожалением отложил подшивку “Маяка” в сторону.

Меня заинтересовало, чт я прочитал, но, увы, это не имело никакого отношения к жизни и смерти учителя Клычева.

События тех лет, героические, страстные, бурные, хранились лишь в анналах истории, в документах. И в памяти тех людей… Кому удалось остаться в живых, естественно. Но та жизнь поросла травой многих лет.

Разговор Михаила Кузьмича с женщиной затянулся. И я невольно начал к нему прислушиваться. Голос Сенюшкина остался таким же: басистым и добродушным. Как и он сам. Мы в управлении над ним любили подшучивать:

“Тебе, Миша, в церкви, а не в уголовном розыске нужно бы работать! Больно задушевный ты человек…” Он не обижался:

“Нам всем у них обращению с людьми поучиться можно. В этом они артисты. И в нашем деле надо быть артистом!”

Женщина говорила о неурядицах в семье.

Да, Сенюшкин неисправим. Он и у нас все время разбирался в семейных историях. Вечно у него перед столом сидели какие-то мамаши, папаши пенсионеры. На расстоянии, что ли, они его доброту чувствуют!

– Я сначала, товарищ майор, не придавала значения тому, что Зикен – первенец мой, от первого брака – стал грубить. Думала, переходный возраст, пройдет. Возраст-то прошел, а Зикен таким же грубым и остался… Я его сейчас даже боюсь. Злой он какой-то. Пьет. Пьяным, почитай, каждый вечер домой приходит. На работах долго не задерживается – выгоняют. Шофером в таксопарке работал – выгнали. На почту устроился. И там не удержался. Где деньги достает, не знаю. А у меня еще двое, Гена и Боря. Они на него во все глаза смотрят и подражают. Вот тринадцатого июня, представляете, младший, Борька, пьяненький домой заявился. Всю ночь его рвало, а ему всего-то двенадцать годков, господи, горе-то какое!.. Спрашиваю, с кем был, – молчит. Помогите, товарищ майор! Люди говорят, что вы любите с мальчишками возиться. Уж хоть моих младшеньких-то спасите! Молиться за вас буду… – Женщина заплакала беззвучно, вздрагивая плечами.

– Не волнуйтесь, Зинаида Гавриловна, – мрачно произнес Сенюшкин, – займемся мы вашим Зикеном. Обещаю. Серьезно займемся. У вас кто участковый инспектор? Лейтенант Габибулин?

– Да…

– Ну вот и хорошо, – ободряюще произнес Сенюшкин. – Ему и поручу. Он человек ответственный.

– Только вы не говорите ради бога Зикену, что я была у вас! – испуганно попросила женщина.

– Не скажем, – пообещал Михаил Кузьмич.

Женщина поклонилась и робко выскользнула из комнаты. Михаил сделал пометку на листке перекидного календаря и встал.

– Ну, здорово! – Мы обнялись.

– А ты ничего, – заметил я. – Вроде бы и не похудел.

– Скажешь тоже! Два с половиной кило сбросил. Я ведь теперь по утрам бегаю. По немецкой системе.

– Ну, если у начальника уголовного розыска есть время бегать по утрам по немецкой системе, значит, в городе жители могут спать спокойно! Ты, главное дело, не переутомись!

Он захохотал. Потом спросил, как поживают наши. Я передал персональный привет от Вени Бизина. Михаил растрогался.

– А теперь, Михаил Кузьмич, к делу. Что там у вас получилось с учителем Клычевым, а?

– Мы же писали. – Он сразу потускнел. – И протокол присылали. И все такое. Значит, ты из-за учителя в гости пожаловал?

– Из-за него, Миша, – вздохнул я. – Так как же все случилось-то?

– В тот вечер у них банкет был, – начал Сенюшкин, – в педагогическом коллективе, По случаю награждения Клычева Почетной грамотой. Собрались они в ресторане “Весна”. Выпили, конечно, как следует. Клычев, видно, хорош был. Пришел домой и уснул. Крепко. А ночью, очевидно, проснулся. Ну, может, закурить хотел. А запаха газа-то не почувствовал спросонья. Ну и закурил… Когда машины приехали, уже ничего нельзя было сделать…

– Кра-а-си-во!..

– Чего? – не понял Михаил.

– Рассказываешь ты красиво, Михаил Кузьмич. Сам-то хоть веришь в то, о чем так красиво говоришь?

Сенюшкин заерзал по стулу и виновато посмотрел на меня:

– Ты на что намекаешь?

– А разве я намекаю, Миша? Я думаю. Думаю вслух…

– Вам хорошо… сомневаться… оттуда…

– Э-э, Кузьмич, я тебя не узнаю! Ты что, обиделся?

– С чего ты взял? – возразил он. – Поверь, Витя, это – дело мертвое. Пожар, понимаешь? Пожар, он на то и пожар, что пожар.

– Все ясно, – усмехнулся я. – Вот теперь все ясно Поэтому давай-ка еще разочек посмотрим протокол осмотра и схему. Не возражаешь?

Не отвечая, он тяжело поднялся со стула, подошел к сейфу, открыл его и достал документы: протокол, схему, фотографии. Я отложил в сторону протокол, и мы склонились над схемой, составленной экспертами.

“Не вяжется, – сказал Минхан, когда мы у себя рассматривали такую же схему. – Несуразица получается”.

– Вот этим крестом обозначен труп Клычева, верно?

– Точнее сказать, то, что осталось от трупа, – проворчал Сенюшкин.

– Здесь большая комната? – ткнул пальцем.

– Да.

– А как в ней была расположена мебель?

– Мы эту работу провели, – обрадовался он. – Опросили всех, кто раньше бывал в доме учителя.

– Что было здесь?

– Ясно же, что было! – раздраженно отозвался Михаил. – Кресло-диван, написано же…

– Вот именно, – подтвердил я. – Скажи, если бы, не дай бог, ты оказался в положении Клычева…

– Не фантазируй, Виктор, – устало перебил Сенюшкин. – Клычев был под градусом. Это уже установлено. На банкете ему стало плохо с сердцем. Пожар случился ночью… Со сна, пока очухался… Во-первых, он мог растеряться, во-вторых, могло стать еще хуже с сердцем. Вообще парализовать…

В его словах была логика. О банкете мы не знали, об этом в протоколе ни слова. И что Клычеву на банкете ста/io плохо с сердцем, тоже не знали. Это, разумеется, кое-что меняло.

Но Минхан совсем о другом говорил. О центре комнаты,.

– Подожди, Миша, давай по порядку. Предположим, с сердцем Клычева, когда он вернулся домой, все было нормально. Отпустило. Вдруг пожар. Он вскакивает с постели и что делает?

– Не знаю, я там не был.

– Вместо того, чтобы ринуться из горящего дома, он садится на диван и ждет, когда огонь сожрет его?

Сенюшкин курил, полузакрыв глаза. Но я знал, что он внимательно слушает меня.

– Второй вариант рассмотрим. Клычев был настолько пьян, что вообще не мог двинуть ни ногой, ни рукой… Скажи, он был настолько пьян?

– Нет, – покачал головой Михаил. – Свидетели показали, что Клычев домой шел без посторонней помощи.

– Так-так… А теперь вернемся к тому, что ему совсем худо стало с сердцем. Допустим. Парализовало его. И он остался лежать там, где лежал, то есть на диване. Согласно протоколу, пожар возник на кухне, верно?

– Да.

– Почему же она меньше всего пострадала от него?

– Потому что там было меньше мягких вещей, дерева; железа больше – газовая плита, ванна рядом и так далее.

– Но из кухни в большую комнату ведет коридор, заставленный книжными полками, и они почему-то не догорели до конца, хотя, казалось бы, дерево, бумага. Это, Михаил Кузьмич, на основании протокола.

Он тяжело запыхтел.

– Дальше… Комната. Тоже вокруг много дерева. И что же? Кресло-диван, стоящее ближе к центру комнаты, сгорает дотла, а вместе с ним и Клычев. Короче, центр комнаты прогорает до черноты, если угодно, в то время как остальное лишь обгорает. Значительно, правда, но все-таки обгорает. Кстати, а был взрыв?

 – Какой взрыв? – переспросил Михаил.

– Обыкновенный. Если была большая утечка и скопление газа, должно было рвануть. А взрыва-то не было. Во всяком случае, по протоколу… Так не было?

Сенюшкин сидел нахохлившись и гримасничал, это у него такая привычка, когда он усиленно размышляет.

– Не было… Это точно.

– У вас эксперты-то как?

– А что?..

– Тогда объясни, пожалуйста, что означает на этой фотографии сие? (Между прочим, почему мы не получили фотографий?

– Есть у нас один парнишечка, – махнул он рукой – Ничего поручить нельзя. Не знаю, как от него избавиться, хотел его в ОБХСС спихнуть, но там тоже не пижоны сидят. Не вышел номер… – Он напряженно рассматривал фотографию. – Что, спрашиваешь, обозначает?.. Это… это… ключ крана на стояке, что еще? Стой!.. Черт возьми!..

– Вот так вот, Михаил Кузьмич, Не было взрыва, потому что его и не могло быть. Положение риски на кране показывает, что Клычев, придя домой, перекрыл газ на ночь. А щель ниже крана. Ты не переживай… Фотография плохого качества, руки бы этому фотографу… Я сам случайно, машинально, пожалуй, обратил снимание. Значит, Миша, будем мы все это дело разворачивать в обратном направлении. Правильно?

– Убийство, думаешь?

– Боюсь, да. С дальнейшей инсценировкой. Но ведь мы с тобой недоверчивые, а? Мало ли что мы думаем.

Помолчали, покурили.

– Просьба к тебе, – сказал я после паузы. – Надо выяснить точную дату рождения Пономарева Павла Ивановича, родившегося в Салтановске, насколько я понял. Родители – Пономаревы Иван Алексеевич и Ангелина Федоровна.

– Педагоги, что ли?

– Знаешь их?

– Мы здесь все друг друга знаем. Ладно, выясню.

Он направился к двери.

– Вэче – этот телефон? – вдогонку спросил я.

– Да, звони. Я скоро вернусь.

Я набрал номер телефона Полковника. Тот оказался на месте. Выслушав мой краткий доклад, он поинтересовался:

– За этим только и звонишь? Или еще чего-нибудь нужно?

– Нужно, Кирилл Борисович, – ответил я. – Надо узнать, кто такой Симаков в республиканском издательстве и чем закончились его переговоры с Клычевым по поводу рукописи.

– Ты думаешь, Шигарев, я что-нибудь понял? – проворчал Полковник.

Но раздражения в его тоне я не почувствовал. Когда он раздражается, то обязательно добавляет словечко “деятель”.

Надо сказать, из-за этого слова мы в отделе и стали Кирилла Борисовича Полковником с большой буквы называть. Само собой, он об этом не знает. А все благодаря фантазии Вени Бизина. Он как-то сказал: “Братцы, наш полковник Кирилл Борисович Хазаров – заслуженный юрист республики. Жаль, конечно, что нет звания “заслуженный деятель милиции”, особенно если учесть, что Хазаров слово “деятель” любит употреблять, когда на “ковер” вызывает. А как вы посмотрите на то, чтобы считать его Заслуженным Полковником?..” Постепенно “Заслуженный” отпало, а “Полковник” осталось. Клички – они ведь просто так не возникают!..

– Думаешь, я что-нибудь понял? – снова ворчливо повторил по телефону Кирилл Борисович.

– Да я пока и сам мало что понимаю, Кирилл Борисович.

– Хорошо, – сказал он. – Наведем справки.

Я положил трубку, и тут же вернулся Сенюшкин.

– Тебя кто интересует-то – сын или его родители?

Я подробно рассказал о разговоре с Кобзевой и Барманкуловым, ну, естественно, об убийстве Галицкой.

– Ладно, вызову участкового инспектора по их улице, лейтенанта Габибулина. Заодно он займется семьей Хромовых.

Увидев, что для меня эта фамилия – пустой звук, добавил:

– Женщина у меня сидела, помнишь?

– А-а, Зикен и его братья7

 – Во-во! Память у тебя еще ничего. Паспортистки на обеде, придут, я тебе скажу, когда сын Пономаревых родился. Лады?

– Лады-лады… Да-а, насчет банкета в “Весне” мы ничего не знали… Слушай, Миша, а может, между ними – между Пономаревым и Клычевым – там что-то произошло, а?

Он пожал плечами.

– Городской телефон? – Я потянулся к аппарату.

– Да. Параллельный. Люблю параллельные.

– Странный у тебя вкус, – заметил я, набирая номер телефона Барманкулова, – возьми трубочку. Послушаешь…

Барманкулов был у себя.

– Между Пономаревым и Клычевым? – переспросил он. – Но позвольте, ведь ни Ивана Алексеевича, ни Ангелины Федоровны на банкете не было!

– А как прошел тот вечер? Как вел себя Клычев?

– Он был остроумен, шутил, много танцевал. Может быть, даже чересчур много, потому что у него заболело сердце.

– Он не был пьян?

– Ну что вы! Навеселе – да. Но не более того.

– Он ушел домой один?

– Мы ушли вместе. Я с женой, Ряхшиевы и он. Они жили рядом со Святославом Павловичем, а мы через три квартала.

– Словом, ничего странного в тот вечер вы не заметили за ним?

– Нет, не заметил.

– Благодарю вас, Хайрулла Жакенович.

Сенюшкин мрачно слушал наш разговор. Что и говорить, ему не очень-то хотелось оказаться с нераскрытым убийством. А мы к загадке с Галицкой получили дополнительно еще одну – с Клычевым.

– У тебя сколько сотрудников?

– А!.. – отмахнулся он от меня, как от комара-кровопийцы.

– Миша, вызывай этого Пономарева. Пощупаем его.

– Сейчас Габибулин его приведет, если он дома.