Текст книги "Поздний ужин"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Она в недоумении вернулась на свое место. Спать больше не хотелось. Она читала свой журнал, время от времени возвращаясь мысленно к напугавшим ее шагам. Утром Вера спросила у охранника, не было ли ночью происшествий. Тот ответил, что ночь прошла на редкость спокойно.

Через неделю по графику у нее вновь было дежурство. На сей раз она прихватила толстую книгу и бутерброды. Первые несколько часов она настороженно прислушивалась, не раздадутся ли шаги, но никого не было.

Она опять читала, пила чай с вареньем, ела бутерброды с сыром, и часам к четырем ее сморило. И она опять услышала шаги. И вновь ей стало страшно. Значит, охранники все прохлопали. В больнице бродит кто-то чужой. На сей раз он шел увереннее. Он ведь уже здесь побывал и теперь отлично ориентировался.

Она выбежала в коридор, включила свет: пусто! Он исчез. Но куда?

Вера взяла связку ключей и обследовала все комнаты в коридоре, обошла все палаты. Неужели над ней подшучивает кто-то из больных? Вряд ли. Это мужчины в любом возрасте и в любом состоянии заигрывают с хорошенькими медсестрами, а она работала в женском отделении, а женщины, к тому же серьезно больные, к подобным шуткам не расположены.

До самого утра Вера просидела над книгой, спать ей больше не хотелось. Она все гадала: кто же это мог ходить по коридору? Утром, сменившись, она не убежала сразу домой, а пошла на пятиминутку, чтобы узнать, не случилось ли чего ночью. Но нет, о чрезвычайных происшествиях никто не доложил. Выходя из зала, Вера спросила свою сменщицу, не слышала ли она ночью шаги. Та с удивлением посмотрела на нее и скептически сказала:

– Спать надо меньше на посту, тогда мерещиться ничего не будет.

Через пять дней Вере предстояло очередное ночное дежурство. Она нервничала – может быть, у нее начались галлюцинации? Вера решила, что, если ей опять покажется, что в коридоре кто-то ходит, но там никого не будет, она обратится к больничному психиатру. Может быть, она нездорова и эти шаги – симптом недомогания?

Словом, ей было не по себе. Вечер прошел в обычных хлопотах, беготне и волнениях. К ночи она, совершенно обессиленная, рухнула на свой стул. Посидела минут сорок, пришла в себя. Два раза – около часа ночи и в начале четвертого – она прошлась по коридору, выглянула на лестничную клетку: везде было тихо и пусто. Но тревога ее не покидала.

Сна не было ни в одном глазу. Что-то должно произойти, думала она. Не дай бог, явится какой-то ночной гость. А если эти шаги – плод ее воображения, еще хуже: значит, она нездорова. Сейчас все решится, думала она. Что предпринять? Ей оставалось только ждать.

Решиться было труднее всего. Мысль раздобыть препараты в больнице пришла ему в голову давным-давно, когда у него не оказалось денег, а без дозы он уже обойтись не мог. Тогда, летом, он в первый раз пришел ночью к больнице, но увидел охрану у ворот и прошел мимо.

Но теперь он совсем остался без копейки и уже столько раз брал в долг и не возвращал, что занимать стало не у кого. А без дозы он был не человек. Ничего лучше идеи с больницей в его воспаленном мозгу не возникало. На сей раз он подготовился лучше.

Он несколько раз приходил в больницу и теперь хорошо представлял себе, где что находится и – главное – где шкаф с сильнодействующими препаратами, которые по инструкции хранятся под замком.

Замок его не смущал. Он нашел у себя в квартире хранившиеся с незапамятных времен молоток и зубило и взял их с собой, спрятав под пальто.

Он появился возле больницы в половине четвертого – в это время клонит в сон самых надежных охранников. Сам он спать не хотел совсем.

Он перелез через забор и, никем не замеченный, добежал до здания больницы. Дверь, которая вела в хозяйственный блок, достаточно было слегка поддеть зубилом, и она отворилась. Он стал медленно подниматься на четвертый этаж. На лестнице было темно. Он несколько раз больно стукнулся о стенку и о железные перила, и это его очень разозлило.

Он не считал себя преступником. Нет. Он жертва этих негодяев в больнице, которые знают, как ему плохо, и не хотят ему помочь. Это их врачебный долг – дать ему лекарство, в котором он нуждается, а они спрятали от него это лекарство, заперли в железный шкаф, навесили замок, поставили охрану и выключили свет. Нет, он обязательно получит свое лекарство, и никто не посмеет ему помешать.

Она услышала шаги, когда на часах было без двадцати четыре. Она даже испытала облегчение, когда они наконец раздались. Но эти шаги были не похожи на те прежние! Как будто бы шел другой человек. Те шаги были легкие, почти невесомые. А сейчас кто-то приближался к ней тяжелой походкой. Вот теперь она по-настоящему испугалась. Городского телефона на посту не было, только внутренний. Она набрала номер охраны, но никто не взял трубку. А шаги приближались. На сей раз не было никакого сомнения – по коридору шел человек.

И вдруг Вера услышала другие шаги – те самые, легкие, невесомые, к которым она уже привыкла. По коридору один за другим шли два человека?

Тяжело дыша, он поднялся на четвертый этаж, привалился к стене, чтобы перевести дух. В коридоре тоже было темно, но он видел свет там, где должна сидеть дежурная медсестра. У нее ключи от шкафа с лекарствами.

Он знал, что сестры на посту ночью спят. Если она проснется и попытается ему помешать, он ее убьет. Она тоже принадлежит к числу врачей-убийц и должна быть наказана за свое преступление.

Здесь, в коридоре, он один. Немощные больные ему не помеха, так что он получит то, за чем пришел. Эти лекарства вернут его к нормальной жизни. Он имеет на это право.

Он приготовил молоток и зубило. Он был во всеоружии. Он был хозяином положения. Еще несколько шагов – и препараты у него в кармане.

Он представлял себе, с каким наслаждением проглотит первые несколько таблеток и почувствует, как внутри него включается генератор жизненной энергии.

Охрана так и не ответила. Вера бросила трубку, не зная, что предпринять. Бежать было некуда, а шаги все приближались. Она встала и снова пошла в коридор посмотреть, кто же все-таки там ходит.

Ее глаза не сразу привыкли к темноте. Она закрыла их на секунду, а когда открыла, то увидела, что прямо на нее надвигается какая-то фигура в широком пальто – это не больной, не дежурный врач, не призрак. Это человек из плоти и крови, и ничего хорошего от него ждать не приходится.

Вера испуганно отпрянула назад, но бежать ей было некуда. Она была отрезана от выхода.

Увидев женщину в белом халате, он сразу исполнился к ней ненависти. Он остановился. Почему она не спит?

И вдруг он услышал сзади какие-то шаги. Кто-то, убыстряя шаг, следовал за ним. Это еще кто там явился? Он обернулся и… увидел человека в форме. «Это был милиционер! Откуда он здесь взялся?» – растерянно подумал он.

Это могло означать только одно, тут же сообразил он, – его выследили. Они шли за ним от самого входа, чтобы арестовать и упрятать за решетку.

Он стал медленно отступать. Человек в форме следовал за ним. Он бросил молоток и зубило, повернулся и побежал прочь от человека в форме.

Вера не понимала, что происходит. Мимо нее, бросив на пол какие-то инструменты, пробежал человек в широком пальто. Глаза у него были безумные. Он добежал до окна, распахнул его и прыгнул. Она закричала и тоже бросилась к окну. Он лежал на тротуаре.

Вдруг Вера вновь услышала знакомые шаги за спиной. Только на сей раз они не приближались, а удалялись. Она повернулась, и ей показалось, что какая-то фигура свернула за угол и исчезла.

Приехала милиция. Тело выпавшего из окна человека забрали – он разбился насмерть. Ей потом сказали, что он был наркоманом. Судя по всему, собирался украсть в больнице препараты наркотического действия, но у него помутилось в голове и он выбросился из окна.

Она никому не стала рассказывать о других шагах, о той темной фигуре, которую увидела в конце коридора…

Больше Вера шагов не слышала. Она почти совсем забыла об этой истории, но однажды, когда стояла в очереди за зарплатой, подслушала рассказ стоявшего перед ней старика-сторожа. Тот вспоминал своего покойного сменщика, бывшего офицера милиции, участкового.

Этот человек охотно дежурил по ночам и единственный из всех обходил всю больницу по нескольку раз за ночь. И до последнего дня, говорил старик-сторож, носил старую форму, штатского костюма не признавал.

Достойный был человек, но Вера его не знала. Он умер до того, как она появилась в этой больнице.

Вера так и не пришла ни к какому определенному выводу относительно того, кто же мог ходить по больничному коридору в дни ее дежурств.

Но она была благодарна этому неведомому существу. Если бы он не приходил, она бы уснула и в ту ночь и наркоман убил бы ее спящую…

Маленькое кладбище на садовом участке

Иногда сидя у себя на участке, Ким Николаевич засыпал и видел один и тот же жуткий сон. Какой-то человек – его лица не видно – отпирает замок и входит в дом. Стараясь не шуметь, проходит по коридору, открывает дверь в комнату. Потом почему-то идет на кухню, берет нож и возвращается…

Дальше должно произойти что-то ужасное. Он понимает, что именно, и хочет остановить этого человека. Он может и должен это сделать! Иначе жизнь его кончится! Но не успевает… Потому что именно в эту минуту он всякий раз просыпался, лицо – в холодном поту.

Он умывался и шел гулять.

Во всем поселке не было ни одного человека, с которым он перемолвился бы парой слов, хотя знал здесь всех. Сидеть дома в одиночестве ему было невмоготу, и каждый вечер он бесцельно бродил по улицам. С ним здоровались – вежливо и сочувственно. Но никому не приходило в голову остановиться и заговорить с ним. Люди помоложе полагали, что он не всегда был таким – его изменило несчастье. Соседи помнили, что хотя и раньше его нельзя было назвать весельчаком и компанейским парнем, но все же он страстно любил охоту и рыбалку и уж на эти темы готов был говорить часами.

Теперь из него и слова не выжмешь. Что же тут удивляться? Такое несчастье, в этом все в поселке соглашались, способно подкосить любого…

В доме у него по-прежнему царил завидный порядок, но на участке он ничем не занимался. Ему предлагали провести газ в дом, устроить водопровод – он категорически отказался. Соседи копали грядки, что-то сажали, предлагали и ему помочь – он не захотел.

В субботу и воскресенье он вытаскивал на улицу стул и часами сидел возле забора – без газеты, без книги, просто сидел неподвижно, уставившись в одну точку.

В такую минуту соседи понимающе переглядывались: вспоминает свою Марину. Уже несколько лет прошло, а он все еще безумно тоскует по своей исчезнувшей жене.

Когда это произошло, он сменил работу, хотя у него было прекрасное место – он служил главным бухгалтером в крупной фирме. Он здорово потерял в зарплате, но не жалел об этом, потому что не хотел больше видеть сослуживцев.

Он перестал ездить на охоту, играть в теннис. Продал машину и пользовался теперь электричкой. Он старался забыть о жене – и не мог. Все в доме напоминало ему о Марине.

Первое время друзья твердили ему: слишком рано хоронить себя, найди другую женщину. Его с кем-то знакомили. Но ничего из этого не выходило. Общаться с ним стало невозможно, и даже самые близкие друзья постепенно отдалились. Звонили время от времени, а приезжать перестали.

Марина исчезла в понедельник днем.

Кое-что милиции потом удалось установить. Она не работала – Ким Николаевич получал достаточно – и в теплый день решила днем поехать на дачу. Собрала какие-то вещи, документы, закрыла квартиру, вышла из дома и пропала.

Ким Николаевич тоже поехал на дачу, но Марины там не было. Он напрасно прождал ее до позднего вечера, потом, встревожившись, вернулся в город. Но и в квартире ее не оказалось. Он опять поехал на дачу, бегал на станцию – встречать ее. Марина так и не появилась.

Утром, чуть свет, он обратился в милицию. Заявление у него приняли не сразу – сначала предложили спокойно подождать, может быть, вернется. Всякое бывает – задержалась у подруги. Или у друга, извините за предположение…

В установленные сроки милиция объявила ее в розыск, рассматривалась и версия убийства. Ким Николаевич тоже был под подозрением. Его допрашивали. Но, увидев, что с ним творится, в милиции решили: так убиваться из-за жены может только тот, кто ее действительно любит. Да и как можно предполагать убийство, если нет трупа?

В милиции пришли к выводу, что Марина просто сбежала от мужа. По просьбе следователя Ким Николаевич пытался вспомнить какие-то сомнительные эпизоды, которые должны были его насторожить, если бы он не был таким доверчивым.

Были, были у него основания для подозрений. Молодая, красивая женщина без работы и без детей… Соседей в понедельник как на зло никого не оказалось – рабочий день, все в городе.

Но вроде бы продавщица из сельмага видела, что в день, когда исчезла Марина, крутился по узким поселковым улицам какой-то человек на белых «жигулях». Потом уехал, а рядом с ним сидела женщина. Может быть, у Марины был роман с этим парнем? И она убежала с любовником, самым банальным образом?.. Словом, Марина исчезла, а его жизнь пошла под откос.

Сидя на стуле возле забора, Ким Николаевич, наверное, в тысячный раз представлял себе, как все это могло произойти.

Марина встречалась с этим человеком на даче. Она не боялась быть застигнутой врасплох, потому что Ким Николаевич не уходил с работы раньше семи вечера. Позже – очень часто, раньше – никогда. Он любил повторять, что главный бухгалтер – самый надежный человек в компании и не может позволить себе пренебрегать интересами службы.

Марина скорее всего приехала на электричке – это очень удобно: всего полчаса от города и от станции идти минут пять. А электрички, идущие из города, в будний день утром полупустые. Когда Марина появилась на даче, ее никто не видел. Вслед за ней явился и ее любовник.

Ким Николаевич не воспринимал всерьез рассказ продавщицы относительно белых «жигулей» и считал, что молодой человек тоже воспользовался электричкой. Откуда у такого шаромыжника деньги на машину, презрительно думал Ким Николаевич.

Утром в понедельник из поселка все уезжают, вот почему этого парня никто не видел. Они с Мариной уединились на даче, закрыв окна и задвинув занавески. Счастливые любовники совершенно не думали о том, что творится вокруг.

Как долго они пробыли на даче? Этого Ким Николаевич не знал.

Он делал все, чтобы ей жилось комфортно. Он избавил ее от хозяйственных забот. Ему нравилось, что у него молодая и красивая жена, которая всегда хорошо одета, на которую заглядываются мужчины. Когда Ким Николаевич возвращался с работы и она встречала его с улыбкой, усталость как рукой снимало.

Он был настолько хозяйственным человеком, что в конторе одинокие дамы мечтательно строили предположения, какой прекрасный муж получился бы из него для любой из них. Но коллеги-мужчины иронизировали: он больше годится на роль хорошей жены. На самом деле их просто задевало то, что их собственные жены неизменно ставили Кима Николаевича им в пример. Марина не знала, что такое бегать по магазинам и таскать домой тяжелые сумки. Ей не приходилось заниматься ни стиркой, ни уборкой. И на даче она могла наслаждаться природой, пока Ким Николаевич жарил шашлыки и накрывал столик в тени. Марина с гордостью рассказывала об этом подругам, а те, завидуя, пилили мужей.

Вообще Кима Николаевича на работе недолюбливали. Не из-за того, конечно, что он создал Марине райскую жизнь. Кима Николаевича считали нудным и мелочным. Наверное, главный бухгалтер не может быть другим, но Ким Николаевич явно перешел все границы.

Начальство его ценило, а коллеги костерили на все лады. Договориться с ним по-свойски было невозможно. Он требовал отчета за каждую копейку и друзей на работе не заводил.

Он был всегда застегнут на все пуговицы. И в конторе даже старшие по должности не решались называть его по имени, только – Ким Николаевич.

Но по-настоящему его мало кто знал. Он был человеком сильных страстей. Он безумно ревновал жену, считая, что красивую женщину на каждом шагу стараются соблазнить.

Женившись, он стал значительно реже ездить на охоту или на рыбалку, чтобы не оставлять ее одну. При этом он не боялся измены. Он просто полагал, что должен быть рядом.

В тот понедельник, приехав на службу, он почувствовал себя очень плохо. Возможно, впервые в жизни он не мог работать. Вызвали сестру из медпункта. Она померила ему давление, дала какую-то таблетку и сказала, что он должен немедленно обратиться к врачу. От этой идеи он пренебрежительно отмахнулся.

Но тут и секретарша робко посоветовала Киму Николаевичу поехать домой и полежать денек. Ему, видно, и в самом деле было так плохо, что неожиданно для нее и для самого себя он согласился.

Лучше бы он этого не делал.

Марина утром сказала, что к вечеру, наверное, поедет на дачу. И он решил сразу отправиться не на городскую квартиру, а за город – подышать свежим воздухом. Глядишь, полегчает. Окна и двери на даче были закрыты, и он понял, что Марины еще нет. Но когда он по привычке тихонько отпер дверь, то услышал из спальни звуки, двусмысленное толкование которых исключалось.

Сначала он подумал, что в доме чужие, но, приоткрыв дверь, убедился в обратном.

Он взял на кухне один из новеньких ножей, купленных его женой для разделки мяса, и, стараясь не шуметь, вошел в комнату. Впрочем, даже если бы Ким Николаевич очень шумел, любовники были так охвачены страстью, что все равно его бы не увидели и не услышали.

Он убил их обоих. Ночью закопал трупы возле забора, поэтому с тех пор отказывался проводить газ и водопровод. Не захотел даже грядки вскопать. Это было его маленькое кладбище – без крестов и памятников.

Каждую субботу и воскресенье он приходил на эти могилы, садился на стул и думал об одном и том же: почему Марина так поступила? Как она могла его предать? Ведь он любил ее больше всего на свете!

Странным образом, со временем Ким Николаевич как бы забыл, что убил свою жену, а считал, что она действительно с кем-то сбежала, и проклинал ее за предательство.

Часть четвертая
ЕСЛИ ВЫ КУПИЛИ БИЛЕТ НА ПОЕЗД

Туз червей

Это был очень старый вагон, можно сказать, музейный, такой древний, что непонятно было, как он вообще сохранился. Трудности пройденного пути оставили на его обшивке следы, напоминающие шрамы на лице воина-ветерана.

Окна не открывались, зато двери в купе удавалось захлопнуть только с большим трудом. Туалет конечно же не работал, и проводник посоветовал в случае чего, не стесняясь, наведаться в соседний вагон.

Проводник попался смурной и неприветливый. У него не нашлось ни чая, ни даже просто воды.

Постельное белье оказалось сырым и таким ветхим, будто им пользовались еще на первой железной дороге, построенной по повелению императора Николая I. Проводник, нехотя притащивший белье, был ненамного моложе.

Во всем поезде был только один такой вагон, и надо же было ему попасть именно туда!

Георгий Мокеевич слишком поздно сообразил, что покупкой билетов следовало озаботиться заранее. А он пришел в кассу к шапошному разбору. Но деваться было некуда. Ночь ему предстояло провести в этом музейном экспонате. Он расстелил постель, без удовольствия пожевал бутерброд с сыром и налипшей на него бумагой и, махнув рукой – эх, была не была! – налил себе в стакан коньяка на два пальца, чего прежде никогда не делал в дороге и тем более в одиночестве. Он проглотил обжигающую жидкость, выключил в купе свет и лег спать.

Вагон нещадно качало и шатало, как утлую посудину в десятибалльный шторм. За окном совсем стемнело. Но сон не шел. Вроде бы он задремал на несколько секунд и тут же открыл глаза.

Ни коньяк – верное в таких случаях средство – ни накопившаяся за неделю усталость не помогали ему заснуть. И тут выяснилось, что он все-таки не единственный пассажир в этом вагоне. Причем товарищи по несчастью обосновались в соседнем купе.

Георгий Мокеевич понял, что попутчики попались ему не из лучших. Спать они, во всяком случае, не собирались. Судя по голосам, их было трое.

Они, видимо, сели на первой же остановке и сейчас шумно осваивались в купе, распаковывали вещи и хохотали. Георгий Мокеевич не мог разделить их веселье. Он крутился на узкой вагонной койке, даже укрылся с головой одеялом, но голоса в соседнем купе звучали все громче и не давали заснуть.

Соседи, как он понял, сели играть в карты. «Самое время», – обреченно пробормотал Георгий Мокеевич, стараясь разглядеть стрелки на часах. Тут до него донесся знакомый звук – по стаканам разливали горячительные напитки, и он совсем приуныл.

Георгий Мокеевич попытался представить себе своих попутчиков. Самый громкий из них был, видимо, крупным и широкоплечим мужчиной, которому тесно в вагонном купе.

Он вел себя как хозяин, всем подливал, не забывая и о себе, покрикивал на партнеров и обильно закусывал. Закуска, похоже, занимала важное место в его жизни, потому что он говорил, что колбасу они взяли в буфете слишком жирную, помидоры твердые, как яблоки, а огурцы, напротив, уже вялые, хлеб же проводник, паршивец, подсунул им совершенно черствый.

Второй попутчик – молчаливый и, видимо, меланхоличный субъект. Он пил меньше других, зато был полностью поглощен игрой. Оттого и раздражался, когда толстый отвлекал разговорами о колбасе и выпивке.

Третий, судя по голосу, был самым молодым из них. Он пил наравне с толстым, но постоянно проигрывал, отчего настроение у него портилось.

Он пытался приободрить себя очередным стаканом, пил, не закусывая, и играл от этого еще хуже. За тонкой стенкой было слышно, как он отсчитывал купюры и партнеры уважительно говорили: новенькие, пятисотенные…

Вагон нещадно мотало, и он творил всяческие каверзы: пытался то перемешать карты, то раньше времени самовольно открыть прикуп, то разлить водку и сбросить на пол выпрошенные у проводника под честное слово стаканы.

Попутчики грязно ругались, игра у них шла по-крупному. Георгий Мокеевич по их репликам пытался понять, сколько на кону денег, и завистливо присвистывал.

Вероятно, ему следовало сразу же договориться с проводником, собрать бельишко и перебраться в другое купе, подальше от картежников. Но лень-матушка раньше нас родилась. Сначала Георгий Мокеевич думал, что все равно вот-вот заснет. И неохота было вставать, одеваться, собирать вещи, потом располагаться на новом месте. Да и вести переговоры с малосимпатичным проводником тоже утомительно. Потом, когда стало ясно, что предстоит бессонная ночь, он начал злиться на самого себя – сразу надо было перебираться в другое купе, а сейчас-то чего шебуршиться? Проводник, верно, уже третий сон досматривает.

Георгий Мокеевич, смущающийся и неловкий, представил себе, как он станет деликатно стучаться в служебное купе, а сонный проводник или пошлет его куда подальше, или скажет нудным голосом, что всякий пассажир должен занимать свое место согласно купленным билетам, а не шляться по вагону. И будет, в сущности, прав… А то и вовсе не откроет дверь. Не откроет – и все тут. Так чего ходить и зря трепать нервы? Да, решительности Георгию Мокеевичу всю жизнь не хватало.

Он продолжал крутиться на постели, а ставки в соседнем купе росли. Росло и напряжение. Георгий Мокеевич чувствовал его сквозь тоненькую стенку старого вагона.

Старший из игроков лихо выкладывал карты на столик с подрагивающими бутылками и стаканами. Ему везло, и он торопился ухватить удачу за хвост.

Самый молодой по-прежнему проигрывал и совершал извечную в таких случаях ошибку. С каждой сдачей он верил, что сейчас-то он точно отыграется. После каждого тура он безропотно вытаскивал из толстого бумажника купюру за купюрой и вновь брался за карты.

Георгий Мокеевич представлял себе, что и как происходило в соседнем купе. Но все-таки на какую-то минуту он, похоже, отвлекся, может быть, из-за рева встречного поезда, и упустил начало конфликта.

В соседнем купе случилось нечто из ряда вон выходящее.

Партнеры кричали друг на друга, и Георгий Мокеевич понял, что один из них, то есть проигравший, заподозрил остальных в нечестной игре.

То ли у меланхолического игрока и в самом деле выпал из рукава козырной туз, то ли проигравший заметил что-то еще, но он возмутился. Он кричал, что не позволит себя обманывать, что с такими негодяями больше играть не станет. Схватил проигранные им деньги и поспешно запихнул увесистую пачку себе в карман.

Будь игроки не такими пьяными, еще можно было бы как-то выяснить отношения. Но атмосфера в соседнем купе слишком накалилась, нормальный разговор уже был невозможен.

Исчезновение пачки новеньких пятисотрублевок было неприятным сюрпризом для партнеров, уже считавших эти деньги своими. Они не согласились с таким исходом игры. Меланхолический игрок, мигом утратив все свое спокойствие, бросил карты и, схватив пустую бутылку, перешел к активным действиям… Началась драка.

Толстый выскользнул из купе и бросился за помощью к проводнику. Георгий Мокеевич скинул с себя одеяло и сел на постели, не зная, что предпринять. Карточная игра – это одно, а драка – это уже совсем другое.

Услышав голос проводника, Георгий Мокеевич вздохнул с облегчением, надеясь на восстановление порядка и, может быть, даже тишины. Он бы мог еще немного поспать.

– А-а, вот и проводник, – торжествующе произнес проигравший, который чувствовал себя обиженным и оскорбленным. – Свяжись с машинистом и вызови-ка милицию, голубчик. Это какие-то шулеры, проходимцы, бандиты с большой дороги. Надо бы у них документы проверить. Может, их милиция ищет.

Георгий Мокеевич не мог видеть лицо проводника и вообще достаточно условно представлял себе, что именно происходит в соседнем купе. Но внезапно наступившая тишина его встревожила. Видно, проводник не собирался приглашать милицию. Он вообще повел себя неожиданно – как для Георгия Мокеевича, так и для молодого игрока.

В соседнем купе в полной тишине что-то щелкнуло. Этот звук навел Георгия Мокеевича на мысль о внезапно пущенном в ход ноже. И подтверждая эту мысль, молодой человек страшным голосом закричал:

– Что ты делаешь?! За что?! Не надо!

И вдруг замолчал, словно ему заткнули рот. Затем раздался хлюпающий звук, будто что-то острое воткнулось в человеческое тело. И нечто тяжелое рухнуло на пол.

– Вот так-то! – это был голос проводника, оказавшегося не таким уж старым и замшелым…

Георгий Мокеевич понял, что за стеной только что убили человека. В соседнем купе началась суматоха – партнеры очищали карманы убитого, вскрывали его чемодан, делили имущество. Причем проводник, несмотря на всеобщее ворчание, забрал себе большую часть. Потом кто-то из игроков спросил, что делать с телом. Проводник хладнокровно ответил, что через пять минут встречный поезд – товарняк. Надо бросить труп под локомотив, тогда милиция ни за что не разберется, что именно произошло – убийство, самоубийство, несчастный случай…

Переругиваясь, игроки потащили труп по коридору в ближайший тамбур. Георгий Мокеевич быстро оделся, решив, что ему надо бежать. Ведь он единственный свидетель, хотя никого из этих людей в глаза не видел… Кроме проводника, который оказался главным в этой жуткой игре.

Но уйти Георгий Мокеевич не успел, потому что кто-то из троих остановился в коридоре, возле его купе. Одновременно он услышал, как открылась дверь в тамбуре, и до него донесся пугающий грохот мчащегося поезда. Проводник громко крикнул:

– Бросай!

Встречный поезд промчался мимо, ослепительно блеснув прожектором, вонзающимся во тьму. Георгий Мокеевич с надеждой повернулся к окну, но увидел только, как поезд прощально мигнул красными огнями последнего вагона и растворился в темноте.

Он остался в пустом вагоне один на один с тремя бандитами. Георгий Мокеевич сидел у себя ни жив ни мертв и со страхом смотрел на дверь. Он молил Бога только о том, чтобы о нем забыли. Ведь убийцам надо поскорее исчезнуть. Некогда им валандаться с пассажиром соседнего купе…

Но Георгий Мокеевич напрасно тешил себя иллюзиями. Захлопнув дверь в тамбур, проводник остановился возле его купе и зло произнес:

– А тут у нас кто-то лишний. Сейчас я с ним разберусь.

Георгий Мокеевич вжался в угол и успел только обреченно подумать, что ему, видно, тоже пришел конец. Он инстинктивно шарил вокруг руками в поисках какого-нибудь оружия. Но на подрагивающем столике были только бутылка коньяка, очки и недочитанная газета.

Дверь слегка приоткрылась, и Георгий Мокеевич увидел зловещее лицо проводника с рассеченной до крови левой щекой.

Проводник широко распахнул дверь, и в лицо Георгию Мокеевичу брызнул яркий свет.

И тут Георгий Мокеевич проснулся. Было уже утро. Поезд замедлял ход, приближаясь к Москве. Старичок-проводник, разбудивший его, бормотал, что поезд прибывает на станцию Москва-Пассажирская, пора вставать, господа-пассажиры, потому что ему еще бельишко надо успеть собрать, да и прибраться, а годы уже не те…

Георгий Мокеевич быстро оделся. С удивлением посмотрел на почти пустую бутылку коньяка – такого он от себя не ожидал. Вот, наверное, почему ему приснился такой дурацкий сон.

Выходя, Георгий Мокеевич не удержался и заглянул в соседнее купе. Там было чисто и пусто. Пахнуло затхлостью, словно в купе давно никого не было. Но под столиком в углу валялся червовый туз. Или Георгию Мокеевичу это только показалось?

Прикрыв дверь, он увидел, что проводник подозрительно наблюдает за ним:

– Что-нибудь забыли, господин-товарищ?

На левой щеке проводника был наклеен пластырь.

Георгий Мокеевич пошел к выходу. Бодро спрыгнув на перрон, он твердо решил, во-первых, покупать билеты только в мягкий вагон – дороже, зато спокойнее. И во-вторых, не пить на ночь, особенно в одиночку и без закуски.

Георгий Мокеевич рассказал мне о своем ночном приключении, и мы посмеялись вместе.

Но при случае я навел справки о проводнике. Десять лет назад его посадили за групповое убийство: картежники поссорились в поезде. В этом году проводник освободился и вновь устроился на железную дорогу.

Опоздавший лыжник

Тот, кто жил возле железной дороги, знает, что есть нечто тревожное в электричке, стремительно проносящейся мимо пустой и заснеженной платформы. Она предупреждает о своем появлении коротким пронзительным гудком, затем вспыхивает кинжальный луч прожектора, и, наконец, змеиное тело электрички ненадолго выскальзывает из темноты и вновь вонзается в темноту, которая начинается прямо за краем платформы.

В желтых квадратах окон мчащегося поезда мелькают люди в теплых меховых шапках. И почему-то провожаешь их с чувством щемящей тоски, хотя никого из них не знаешь. Пассажиры электрички, любопытствуя, тоже приникают к окнам, чтобы разглядеть название станции, но в темноте они ничего увидеть не могут.