Текст книги "Дважды два"
Автор книги: Леонид Чикин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Вера вопросительно взглянула на Бурова.
– Пожалуй, можно, – разрешил Олег Григорьевич. – Только вот что: переложите собранные экземпляры к Геннадию. Ему папка не мешает, он известный рационализатор, за спиной ее носит.
Трофим Петрович и Мишка еще раз осмотрели груз, как это они делали перед каждым бродом, проверили надежность увязки всех мешков. Папку привязали поверх вьюков на вороного. Его, сидя на соловом, поведет на длинном поводу Мишка.
– Начинайте, – дал команду Буров. – Мы посмотрим и по вашему следу пойдем.
– Вы, девки, не пугайтесь, что река здесь широкая, – еще раз сказал Гмызин, – В сушь здесь воробью по колено. Ну, а если и замочите что, так обсохнете на том берегу. А ты, Мишка, погоди, я рукой тебе махну. Ты все проверил? Крепко увязано?
– Нормально, – ответил Мишка. – Что ты, батя? Трогай.
Гмызин направил лошадей в реку. Примерно на середине он оглянулся, махнул рукой: давай. Не так уж и мелко там: вода почти до брюха лошади доходила. Но видно было, что мешки и тюки не подмокли.
– Идите сразу за мной, – сказал Мишка, – но чуть повыше, чтобы по чистой воде. Я тоже маленько выше бати возьму, замутил он воду. Но, лентяй, пошли-поехали! – Мишка дернул за длинный повод вороного. Повод он держал в руке.
Вороной в воде проявил неожиданную прыть. Он не пошел в хвост соловому, а забирал правее, чтобы самостоятельно шагать, и сразу же от берега пошел крупно, стремясь обогнать впереди идущего собрата. Мишка закричал на него, но вороной и ухом не повел.
– Геннадий! – с тревогой сказал Буров. – Давай! Жми следом! Как бы чего не случилось.
Буров всегда был настороже, каждую минуту ожидал какой-нибудь неприятности от лошадей, а иногда и от людей.
Уже миновав середину реки, вороной – он же шел не там, где провел своих лошадей Гмызин-старший, – вдруг споткнулся обо что-то на дне, почти упал на передние ноги, испуганно вскочил и, разбрызгивая воду, скачками помчался к противоположному берегу. Мешки и вьюки запрыгали у него на спине.
– Отпускай повод! – кричал с того берега Гмызин, – Мишка! Отпускай, тебе говорю!
Вороной уже обогнал солового. Мишка бросил повод.
Вдруг груз на спине вороного медленно начал съезжать и левую сторону; Геннадий весь мокрый бежал по реке, но разве догонишь испуганного коня. Из вьюков что-то свалилось в воду. Геннадий за брызгами не разглядел, что. Видел, как Мишка, наклонившись, пытался схватить; его что-то, не успел, выругался; в следующее мгновение река ниже лошадей вдруг покрылась синими, белыми, желтыми пятнами. Гербарная бумага! Геннадий бросился вниз, хотел успеть спасти хоть часть…
– Назад! – закричал с берега Гмызин. – Назад, Гена. Там глубоко!
– Трофим Петрович! – кричал позади Буров, – К берегу прибьет бумагу. К берегу-у! Поймайте!
Сразу за бродом река делала очередной поворот, течение вынесло бумагу на середину реки, через минуту разноцветных листов уже не было видно.
Выбрались на берег. Все молчали. Мишка и Трофим Петрович сразу же проверили груз: все в порядке. Проводник осмотрел подпругу у вороного, покачал головой, покороче взял поводья в левую руку, а правой, размахнувшись, кулаком ударил лошадь по морде. Вороной, дико выкатив глаза, спятился. Трофим Петрович заорал:
– Я тебе покажу! Я тебя, падаль, отучу! Ты у меня подтянешь брюхо! Глядите, Олег Григорьевич, – он показал на подпругу. – Палец не подсунешь! Туго! У! Гадина! Она живот подтянула, вот и поползли вьюки.
Буров даже головы не повернул, сидел на траве, смотрел на речку, только что поглотившую гербарную бумагу.
– Вера, – спокойно спросил он. – Вы завязывали папку?
– Да, Олег Григорьевич. Я даже копалку оттуда вытащила, чтоб папка хорошо завязалась.
– Н-да… Копалку вытащила. Пойдем, посмотрим.
Все подошли к вороному, который мелко дрожал, еще не мог успокоиться после крика Гмызина.
– Вот! – сказал Буров, – Странно. Боковые тесемки завязаны, а передняя, как видите, – нет. Как же так?
– Олег Григорьевич! Я, честное слово, завязывала все. Отдала Геннадию собранные экземпляры, и сразу же… Но ведь все же видели… – Она оглядела всех. Нет, никого не было в тот момент рядом. – Ну, завязывала же я, завязывала! – Она закрыла лицо ладонями и заплакала, размазывая слезы по щекам.
Елена Дмитриевна и Геннадий не сказали еще ни слова. Да и что говорить? Слишком ясно все. Словами Веру, как вчера, не защитишь.
– Мишка! – тихо, но строго сказал Трофим Петрович. – Может, ты чего напутал?
– Да ты что, батя?! Папка-то не уплыла. Видишь, как привязана? Бумага же из нее выпала, а сама-то папка здесь. Мне кажется, завязана она была на все тесемки…
– Кажется, – горько усмехнулся Буров. – И вам кажется! Да перестаньте вы, Вера, слезы ронять! Если бы слезы вернули нам бумагу, я бы сам сейчас заплакал. Геннадий, принеси ей воды, неужели нельзя самому сообразить?
– Не… не надо, – с трудом сказала Вера. – Я завязывала папку. Что же я… не помню… что было десять минут назад?
– Да! – сказал Буров, подумал, помолчал и еще раз: – Да! Виновных, выходит, нет? А что делать? А? Елена Дмитриевна?
– Надо искать выход, – ответила Воробьева. – Поделим оставшуюся бумагу. Листов двадцать есть в какой-то суме еще…
– У меня есть тетрадь, – сказал Геннадий, – если ее расшить, будут двойные листы.
– А записной книжки у тебя нет? – почему-то зло спросил Олег Григорьевич. – Тетрадь!.. Ты что, не видел бумагу гербарную? Она же значительно больше твоей тетради. Эх! Что-то но так у нас идет, товарищи! С перекосом. Трофим Петрович, осмотрите еще раз груз, может, подсушить что надо. Всем – час на отдых. Елена Дмитриевна, давайте подсчитаем остатки бумаги! Вера, отвязывайте свою папку с лошади. Да вытрите же вы слезы, наконец! Каждый день с вами что-нибудь случается. Прямо роман приключенческий.
– С остро захватывающим сюжетом, – добавил Геннадий. – А концовка…
– Какая концовка? – перебил его Буров. – Я боюсь, что с таким сюжетом роман останется без концовки.
5
Сайда – река с характером, как и все таежные реки. Долго пробивала она путь, чтобы утвердиться в облюбованном русле. Мечется то влево, то вправо. Течет то вольно, не приближаясь к отрогам гор – в таком месте она спокойная, широкая, – то ринется вдруг к рыжему склону, врежется в него, подточит и не успокоится до тех пор, пока не сострогает до блеска камни, не спилит берега под прямым углом, и только тогда, удовлетворенная, спокойная, повернет в другую сторону. Там, где она, порывистая, бьет в преграду, она сжимается в кулак, в пружину, собирает все силы в узком глубоком русле, чтобы потом упругой водяной струей ударить по камням. Ударит, сточит скалу, да так, что не только человеку, а зверюшке маленькой не оставит тропки на берегу. Такие места называются непропусками или непроходимками. Пройти, конечно, можно и здесь, но только не возле реки. Или карабкайся в гору, или перебредай на противоположный берег.
Вера шагала на этот раз по-мужски размашисто и быстро. Все-таки привыкла за эти несколько дней к тайге, как и обещала Бурову. Геннадий следом за ней вышел из лагеря, торопился, почти бежал, а расстояние между ними сокращалось медленно. Синий берет Веры то мелькал на зеленом фоне берез и сосен, промытых недавними дождями, то исчезал за одним из многочисленных поворотов Сайды.
Груз у Геннадия не тяжел, но громоздок и неудобен. И за каким дьяволом навязал ему Олег Григорьевич спальник? Хвои в тайге нет, что ли? Кедры! Сосны! Боится. Ах, как бы чего не вышло.
Вере легче. Ружья у нее нет, рюкзак маленький, на ногах кеды, а не огромные сапоги. Свой противоэнцефалитный костюм она еще на базе подогнала по фигуре.
Ожидая его, Вера сидела на поваленной ветром сосне. Геннадий перевел дух, спросил как можно спокойнее, хотя все в нем кипело:
– Отдыхаем, значит?
– Вас жду. Боюсь, что не догоните.
– Да, бегаешь ты здорово, не так, как в маршруте.
Вера не обиделась на это «не так».
– Даже лошадь домой быстрей бежит, как сказал Гмызин. – Он промолчал. Ссориться не хотелось, да и Вера, подумалось ему, не намерена оправдываться, она приготовилась к нападению.
– Ну, получили задание сопровождать меня? – не снижая тона спросила она.
– Нет, – ответил Геннадий, злясь уже не на нее, а на Олега Григорьевича. – Добровольно за тобой помчался.
– Ну-ну… И что же сказал вам на прощанье любимый начальник?
– Ничего. Обнимал. Целовал. А плакал провожая – видишь, воротник мокрый от его слез?
– Как он о щетину вашу не укололся… А еще что?
– Еще написал дипломатическую ноту Корешкову
– Да? Вы читали?
– Тайна переписки охраняется законом.
– Смотрите-ка! – удивилась Вера. – А я думала, что он вам все доверяет… Отдохнули?
– Почти. Слушай, Вера, а что это вы с ним характерами не сошлись?
– Характерами пусть с женой сходится… Что же дальше будем делать?
– Топать. Я впереди, вы – за мной.
– Да? Вы хотите, чтобы меня съели медведи?
О медведях – это страхи Бурова. Он рассказывал: «Возвращались ботаники в лагерь, и на женщину, которая шла последней, медведь вышел. Кто идет по тропе последним, тот обязательно должен быть с ружьем».
Геннадий рассмеялся. Надо было как-то сбить этот тон Веры, не идти же два дня молчком, не перебрасываться же только колючими фразами.
– Если тебя съест медведь, то меня съест Олег Григорьевич, а его слопает высшее начальство. Видишь, сколько напрасных жертв? Погоди, а ты что же, всю дорогу спальник в руках будешь нести?
– Мне же никто не сделает так, как у вас!
Геннадий присвистнул, сказал:
– Так есть же еще лыцари на Украине!
Вытащил из кармана тесьму, перевязал спальник в двух местах, ближе к краям, сделал петли.
– Спасибо!
Вера встала, закинула за спину рюкзак. Геннадий помог ей приладить спальник; лямки его обтянули плечи, сам мешок плотно улегся на рюкзак. Тяжелее, конечно, но удобнее. Не глядя на Геннадия, Вера сказала умоляюще:
– Идите первым. Там за поворотом Мишка рыбачит, я не хочу с ним разговаривать.
Болтать с Мишкой и у Геннадия не было желания, но есть к нему дело.
Мишка в стороне от тропинки бродил с удочкой по берегу. Геннадий свернул к Сайде. Вера прошла вперед.
– Куда собрался? – спросил Мишка.
– Да так, Миша. Начальник дал задание прогуляться по тайге, чтоб аппетит лучше был перед твоим обедом.
А она? – Мишка подбородком указал на тропинку; оказывается, он видел Веру.
– Ей тоже полезно подышать свежим воздухом.
– Тайна, значит. А я богато сегодня наловил! – Он похлопал ладонью по брезентовому мешочку, из которого высовывалась ярко-красная рукоятка ножа. Обычно Мишка носит его в чехле, на ремне, но сейчас переложил ближе, вдруг понадобится. – Здесь озеро близко есть, я пройду, на червя попробую, там окуни здоровые водятся. Не обедали еще?
– Ждут, когда ты приготовишь. Зачем столько рыбы хапаешь? Протухнет.
– Засолю, – ответил Мишка, – Ведро есть. А чо? Лошади довезут. Домой приеду – хариус соленый будет.
– Миша, твои далекие предки были великими людьми, у них был общий котел.
– А чо, я на всех обязан ловить? Тебе надо – дам. Пусть сами ловят. А чо?
– Да ничо, – вздохнул Геннадий. – Щеку-то где разодрал?
– А-а… – Мишка дотронулся пальцами до щеки. – Это… Это я на сучок напоролся. А чо – заметно?
– Кровь смой, а то присохнет.
– Присохнет – отколупну. А вы куда?
– Прогуляться, Миша. – Не хотелось ему обо всем рассказывать, вернется в лагерь, узнает, – У тебя есть лишние мушки? Дай пару.
– Пару не дам. Одну. Вот бери мою вместе с леской.
А крючки есть запасные?
– Есть, – Геннадий сунул намотанную на палочку леску в карман. – Ну, пока!
– Я тоже пойду, – сказал Мишка, – На озеро. Жара, Дождь к вечеру соберется.
Пройдя несколько шагов, Геннадий оглянулся.
– Нож не потеряй!
– Никуда не денется! – Мишка похлопал рукой по левому бедру, хотя сумка с торчащей из него красной рукояткой болталась на его правом боку. Запарился, наверное, от жары…
С этим Мишкой история… Когда Олег Григорьевич после долгих поисков нашел проводника, тот поставил условие: взять и сына. Зарплата, мол, ему не нужна, просто парень в тайгу рвется, хорошо знает здешние места. Но Буров как-то и деньги выкроил, обязав Мишку поварить. Повар из Мишки не ахти какой, потому что он лодырь первостатейный. Вот хариусов на уху наловил, а ведь не сварит, пожалеет, для себя засолит.
– Поговорили с этим идиотиком? – спросила Вера, когда Геннадий нагнал ее.
– Он рыбачит, – ответил Геннадий, – Щеку разодрал, на сучок напоролся.
– Жаль, что тот сучок маленький был.
– Ох, и злая же ты, Вера! – покачал он головой. – Достанется от тебя будущему мужу.
– Ну, вам это не грозит! – И быстро пошла вперед.
Вода у берегов бурлила и пенилась; искристые брызги, подхватываемые ветерком, летели на разноцветные прибрежные галечки, оседали на лице Веры, приятно холодили его. Там, где кустарник вплотную подходил к берегу, приходилось искать тропу и, если ее не было, пробираться напролом через невообразимые сплетения трав. Она старалась не слишком удаляться от реки, чтобы потом, если нужно, быстро вернуться к берегу.
– Вера-а! – кричал Геннадий.
Остановилась. По голосу поняла, что далеко оторвалась от провожатого.
Геннадий, на ходу вытирая пот со лба, сказал:
– Сворачивай к берегу. Прямо по курсу – непропуск.
Она молча пошла к Сайде, лишь у самого берега через плечо спросила:
– Будем перебродить?
– Вначале я разведаю брод.
– Зачем? Разве не видно, что здесь мелко?
Вера шагнула в воду. Геннадий закричал:
– Стой! Ты что, так и пойдешь через речку в кедах?
– А как? – Она остановилась, оглянулась. – Сменной обуви у меня нет.
– Знаю, что нет. И не говори со мной, как старшина с рядовым. Возьми мои носки, ноги не будет камнями резать. А кеды сними. Носки ночью высушим.
Вера на мгновение задумалась. Конечно, снять кеды – минутное дело. Можно и брюки снять. В конце концов работала же в одном купальнике неподалеку от дороги.
– Спасибо! – сказала. – Ничего вашего мне не надо. А носки вам еще пригодятся в тайге.
– Слушай, Вера, почему ты такая вредная? А? – спросил он, но, не дождавшись ответа, предложил миролюбиво: – Давай я тебя перенесу на тот берег.
Вера прищурилась. Он вспомнил этот взгляд, таким он был на базе, когда она собиралась сказать что-нибудь резкое, неожиданное.
– Инте-рес-но! – протянула она. – Я и сама ходить умею. Короче говоря, другую носите!
– Я же не с другой в тайгу пошел, а с тобой.
– Шли бы с другой… С Еленой Дмитриевной! – и не давая времени возразить, добавила: – Кстати, вы не пошли, вас направили. А носить меня на руках Буров не приказывал. Даже через Сайду.
И гордо пошагала по воде. Геннадию ничего не оставалось, как идти за ней, а Вера, выбравшись на берег, не остановилась, пока он ее не окликнул. Остановившись, внимательно смотрела, как Геннадий, разбрызгивая сапогами воду, выходил на галечник.
– Обедать будем? – спросил он.
– Если такова ваша воля…
– А ты хочешь?
– Мне все равно.
Вера села на гальку, стащила кеды, ладонями согнала с брюк воду. И все время, пока Геннадий носил дрова, разжигал костер, ставил на угли котелок с водой, она равнодушно и отрешенно наблюдала за ним. Лишь когда хворост заполыхал ярко, придвинулась к костру. От брюк повалил густой сизый пар.
Ели сухари, запивая их чаем. Рыбачить не хотелось – Геннадий устал. Вера молчала. Лишь когда кончили есть, спросила:
– Вы-то за что мучаетесь?
Еще не теряя надежду улучшить ее настроение, он весело ответил:
– Если, по-твоему, идти по тайге с красивой молодой девушкой – мучение, то я готов долго мучиться.
– Я не об этом, – Вера пристально посмотрела на него. – В экспедицию зачем поехали? А что вы на меня так смотрите?
– А разве нельзя?
– Пожалуйста. Недолго осталось. Буров думает, что я останусь у Корешкова до вашего возвращения. Вот еще! Уеду!.. Что он написал обо мне в письме?
– Честное слово, не знаю, – растерялся Геннадий. – Конверт запечатан. О чем писать – он со мной не советовался.
Ему показалось, что Вера вздохнула с облегчением. Он понял ее вздох так: и хорошо, что не советовался, и хорошо, что не знаете. Вздохнуть-то вздохнула, а спросила снова едко:
– А вы кто – советник по особо важным делам? Учтите, все, что написано в письме, – неправда!
– Да? – удивился он, – Значит, тебе известно содержание?
– Ну… Примерно. Так зачем же вы в экспедицию поехали?
Несколько дней сидели бок о бок в машине, переговорили о многом, а об этом разговора не было. Ему казалось, что Вере известно все о нем, так же как и ему о ней.
– Если это так важно, отвечаю: поехал, чтобы отдохнуть. А ты?
– За длинным рублем! Устраивает?
– Ответ – вполне, желание заработать – тоже. Только ты ошиблась: длинные рубли зашибают на севере.
– А отдыхают на юге, – мгновенно нашлась Вера. – Не хотите говорить, не надо.
Увидев, что Геннадии вытащил из кармашка рюкзака карту, внимательно рассматривает ее, Вера вновь подковырнула:
– А вы у начальника пользуетесь большим доверием. Карту дал, хотя трясется над ней всегда, как…
Знала бы она о том, с какой неохотой отдавал ему карту Олег Григорьевич!
– Иди-ка лучше сюда, – улыбнулся он. Она тоже улыбнулась, встала за его спиной, скосила глаза в карту. – Садись. Вот смотри: мы сейчас находимся здесь. Через километр, если карта не врет, опять будет непропуск. Может, махнем через гору? А? Сократим путь?
– Вы же у меня проводником, а не я у вас!
– Вот я и советуюсь с тобой.
6
Когда они, перевалив через гору, вновь спустились к реке, все небо закрыли тучи. Угрюмые, хмурые, они набегали одна на другую, кучерявились, клубились. Мелькала далекая синева в редких просветах, но потом и синевы не осталось. Потемнела река, четче выделялись белые барашки, слышнее стало монотонное журчание воды на перекатах, надоедливее и противнее жужжали комары, чаще выплескивались на поверхность Сайды хариусы. Родившись за хребтом, ветер врывался в долину реки и здесь смирял свой буйный нрав: негде развернуться ему, потому что Сайда петляет, ее крутые берега принимают ветер на себя, на свои отвесные скалы. Тучи, весь день вбиравшие горячие испарения тайги, вот-вот разразятся проливным дождем.,
Пожалуй, прав был Мишка.
– Устроим привал, Вера. Иначе не дойдем, – предложил Геннадий.
Вера еле держалась на ногах, ей тоже хотелось отдохнуть, но сказала она другое:
– Вам же дали задание доставить меня в Ивановку завтра. Значит, надо торопиться.
– Дали! – зло ответил Геннадий, которого уже начинали злить и выводить из себя замечания Веры. – Только мне еще дали задание в отряд вернуться.
Шагали теперь по галечнику. Справа – скалы, слева – Сайда. Круто обрывающиеся каменные плиты уходили в глубину, перебраться на другой берег не было возможности, а на этом – ни кустика, ни деревца вблизи, где бы можно развести костер и укрыться на ночь от непогоды.
Так медленно, молча, устало прошли еще с километр, пока река не стала шире. Геннадий сел на галечник, снял плащ, рюкзак, брезентовую куртку, закурил.
– Перекурю и побредем.
Тучи беспросветно закрыли небо, где-то далеко раскатывался глухой гром. Прохладнее становился ветерок. Темнело.
И тут пошел мелкий дождь. Пусть идет, исчезнет после него духота. А они сейчас переберутся на другой берег, устроятся на ночлег.
– А что же у тебя все-таки произошло с Буровым? – спросил Геннадий, чтобы не сидеть молча, чтобы продлить время отдыха.
Вера сердито взглянула на него.
– Ну-ну! – поторопился удержать ее от резкого ответа Геннадий, – Не хочешь – не рассказывай.
– А я не на исповеди, чтобы рассказывать! – Вера провела пальцами по глазам. – Ладно. Переживу. Он думает, что я у Корешкова буду работать. Спасибо!
Встала и пошла к воде.
– Вера! – крикнул Геннадий. – Куда ты? Подожди! Пойдем вместе!
– Встретимся на том берегу! – Весело ответила Вера. – До скорого свидания!
– Ну, тогда держись ниже, – подсказал он, поняв, что уговорить ее не сможет. – Выше камни.
– Вот по камням я и перейду.
Геннадий сплюнул, но не пошел за Верой: жаль было выбрасывать недокуренную сигарету.
А может, Вера и права: там, куда идет она, торчат над водой камни, на них тополь лежит с обломанными сучьями. Видно, принесло его весенним половодьем или позднее, когда таяли снега в горах, а потом, когда вода спала, а в здешних местах падает она быстро, тополь застрял на мели.
Геннадий видел, как Вера медленно двигалась, осторожно прощупывала ногами дно. Плащ, накинутый на плечи, застегнутый лишь на верхнюю пуговицу, словно армейская плащ-накидка, делал ее фигурку маленькой, смешной. Он защищал от дождя не столько Веру, сколько спальник и рюкзак, горбатившиеся на ее спине.
Вот Вера пошатала лежащее дерево – крепко ли держится? Ступила одной ногой на – зеленоватый ствол и, держась двумя руками за уцелевший сучок, начала поднимать из воды другую ногу.
Все последующее замелькало перед Геннадием, как в немом кино, потому что звуки – звон реки, шум ветра над головой и далекие, за перевалом, раскаты грозы – исчезли. Но обостренное зрение отметило все, самые мельчайшие детали.
Вера занесла ногу, и в это время хрустнул сучок. Треска Геннадий не слышал, но будто в своих ладонях ощутил его. Вера, не вскрикнув даже, плашмя свалилась в Сайду и не успела еще скрыться под водой, как Геннадий вскочил, двумя руками потянул за отвороты правого сапога и, делая первый шаг, – за отвороты левого.
Широкие голенища поднялись выше колен. Вера еще не вынырнула, по реке лишь плыл ее синий берет, а Геннадий уже бежал по Сайде. Вот Вера появилась ниже дерева. На ней не было ни плаща, ни рюкзака, ни спальника. Взмахнув руками, она успела дотянуться до ствола и карабкалась на него, боясь ухватиться за торчащие сучки. Геннадий подбежал к ней, протянул руку, чтобы помочь, и… рухнул в воду с головой, но сразу вынырнул, схватился за ствол. Как раз под деревом была яма, а ниже по течению – отмель.
Рыжий рюкзак Веры Геннадий выловил метрах в двадцати от ямы, вспомнил о берете, оглянулся, не увидел. Снова помчался к упавшему дереву, на ходу крича:
– А плащ? Плащ где?
Дрожа от холода, Вера показала рукой под воду. Там, зацепившись полой за сучок, полоскался плащ. Геннадий выхватил его, скомкал, выбросил на берег к ногам Веры.
– А спальник?
Вера стучала зубами:
– Н-н-е знаю…
Метров сто он бежал берегом, потом – водой, пока, наконец, не убедился в бесплодности поисков. На нем не было сухой нитки, он с трудом тащил сапоги, рубашка и майка прилипли к телу.
А Вера, поджав под себя ноги, опустив голову на колени, сидела неподвижно и, казалось, ничего не замечала – ни исчезновения спальника, ни его поисков, ни сгустившейся вдруг темноты. Он сказал устало:
– Не нашел.
Вера равнодушно и вяло указала на реку:
– Может, там? В яме?
Пришлось вновь, перебирая руками по стволу дерева, идти в воду, шарить ногами по дну… Да! Такое счастье не каждому выпадает: спальник зацепился крепкой шпагатной веревкой-завязкой за ветку. Геннадий с трудом выволок его на берег: спальник намок и потяжелел.
Оглядел ближайшие кусты, Тальник. Топольки виднеются.
Едва ли найдутся дрова для костра. А их много надо…
– Вера! – Он сунул ей мокрый плащ, закинул за плечи тяжелый рюкзак, в одну руку взял спальник, другой схватил ладонь дрожащей девушки: – Бежим!
Не может быть, думал он, чтобы мелкий кустарник тянулся на километры. Есть же где-то настоящий лес с настоящими дровами.
В довершение всех бед на них обрушился дождь, но все, что могло намокнуть, уже вымокло. На противоположном берегу оставались вещи Геннадия; он с тревогой думал сейчас: куда бросил куртку? На мешок, или рядом с ним? Помнил, что плащ снял сразу, на него положил спальник и рюкзак, сверху – ружье, а вот прикрыл ли все курткой – не помнил.
– Я не могу! – задыхалась Вера.
– Можешь, можешь. Еще немного…
Он и сам выдыхался. Руку оттягивал спальник. На спине ерзал рюкзак.
Река круто повернула на восток. На другом берегу такие же кустарники, как на этом. Перебродить не стоит. Остановились.
Отощавшие тучи сеяли дождем. Капельки, падая на листья, на песок, на воду, создавали равномерный шум.
Геннадий, обнаружив, что все еще держит Веру за руку, разжал пальцы.
– Вера, я тебя прошу: не стой, не сиди, а ходи, бегай, грейся. Если можешь, собери сухих дров. Я сейчас вернусь.
– Куда вы?
– Не бросать же вещи в тайге.
Перебредая чуть выше камней, он не стерпел и громко выругался: вот где надо было идти Вере!
Облегченно вздохнул, когда увидел, что спальник, рюкзак и ружье прикрыты курткой.
Дождь неожиданно кончился.
Вера сидела там, где ее оставил Геннадий. Дров рядом не было. Понятно… Вера, увидев его, по-девчоночьи шмыгнула носом, завсхлипывала. Геннадий погладил ее по плечу. Плечо мелко дрожало…
– Ну успокойся, успокойся. Все прошло. Сейчас разложу костер, отогреемся, поужинаем.
За каждой сухой палкой лез в кусты, шарил по земле руками, выбрался из чащи – словно в реке выкупался вторично. Разжег небольшой костер, чтобы Вере веселее было, и снова с топориком пошел в заросли.
Потом у костра скептически оглядел запас дров. Маловато! Даже согреться не успеют, а еще одежду сушить.
Вера стояла у костра, поворачиваясь к пламени то одним, то другим боком. Он взглянул на нее – мокрую, жалкую – и начал рыться в своем рюкзаке. Нашел все, что нужно, завернул в голубую майку, протянул Вере;
– Держи.
Она сначала взяла сверток, потом спросила:
– А что это?
– Переоденься. Ну что ты на меня так смотришь? Иди в кусты, переодевайся. А свое суши…
– А если я не буду переодеваться? – спросила тихо, но, показалось ему, с нотками вызова, и он не сдержался, закричал:
– А я заставлю! Понимаешь? Заставлю! Силой! Раздену, а потом одену!
Вера, поджав губы, посмотрела на него внимательно, поняла, что не шутит, резко повернулась и пошла в кусты.
– Стой! – сказал он, не меняя тона. – Сними с себя все! И энцефалитку и брюки! Поняла? А сверху – вот! – Бросил свою запасную рубашку.
Сел у костра, взглянул на часы. Ну, конечно! Это все-таки обычная «Победа», а не водонепроницаемая. Часы стояли. Да и зачем знать точное время? Ясно одно: сейчас ночь. Потом настанет утро, будет дальняя дорога.
Тонкие сухие палки сгорали быстро, свету от них много, а жару никакого, придется искать топливо посолиднее.
– Вера! – крикнул в кусты. – Я – ухожу за дровами!
Ее голос прозвучал откуда-то справа:
Пожалуйста, не ходите далеко. Я одна боюсь.
Она, видите ли, боится в тайге, на берегу, у костра, а он должен шариться в зарослях, искать сушняк, мерзнуть. После минутного сидения у костра сильнее чувствовалась сырость, ночная прохлада.
Крупные капли тяжело застучали по спине, как только он раздвинул ветки; Геннадий отпрянул, но делать нечего – согнувшись, полез в глубь чащи. Вынес охапку хвороста на песок к берегу, нарубил колья и рогульки для одежды.
Вера, закрывшись от его взгляда, держала перед собой плащ, будто сушила.
– Замерзла? Скоро будет жарко. А плащ не стоит так сушить.
Вбив рогульки, укрепил поперечные палки, пошел за оставшимися заготовленными дровами.
Снова принес сушняк, закурил, присел у костра, обвешанного со всех сторон вещами Веры, невольно отметил, что на перекладине, рядом с голубым женским свитером висели два лифчика – синий и ярко-красный. Вера перехватила его взгляд, смущенно провела руками по. застегнутому ряду пуговиц на его рубахе. Лицо ее вспыхнуло. Или так ему показалось?
Перекурив, Геннадий прошел далеко на песчаную косу, где был отличный плавник, выбрал пару бревешек, таких, что под силу донести. Если сунуть их в огонь целиком – долго будут гореть и греть.
Возвращаясь с бревешком на плече, еще издалека заметил, что синего лифчика на жердочках не было.
– Вера, я еще раз схожу за дровами, потом будем ужинать. Это – первое. А второе – не мудри, не надевай сырое белье.
– Оно не сырое.
– Хочешь, чтобы я проверил?
– Вы сами ходите в мокром.
– Меня нужда заставляет. Ты меня поняла?
Вера промолчала, поджав губы, откинула со лба падающую прядь волос, вздохнула.
А когда Геннадий поднес последние бревнышки, он увидел синий лифчик на прежнем месте. Промолчал. Разделся до трусов. Вытащил из куртки флакончик «дэты».
– Будете мазаться? – сузив глаза, спросила Вера.
– Не кормить же комаров своей кровью.
Комарье звенело вокруг, отпугиваемое резким запахом, обнаружив незащищенное место – спину – набросились на нее. Он пытался рукой достать до лопаток – не вышло. Думал, что Вера предложит свои услуги, но она промолчала. Ладно. Пусть его жрут кровопийцы.
Поставил на костер котелок с водой, закатил в огонь банку тушенки, достал кружку.
– Сейчас будем ужинать.
– Я не хочу, – сказала Вера.
– Капризы оставь до возвращения домой. Здесь я приказываю.
– Честное слово, не хочу. Я лучше у костра погреюсь.
– Одно другому не мешает. Мерзнешь?
– Да! – подумала и добавила резко, словно его обвиняя: – И у меня болит голова!
– Ты не ударилась, когда падала в воду?
– Нет. Я же спиной упала.
Спиной… Вот морока. Аптечка в отряде хорошая, но Геннадий не догадался взять хотя бы самые простейшие таблетки от головной боли. Да и когда ему было брать-то их?
– Ничего, – успокоил он. – Это от волнения. Пройдет. А есть ты будешь. Я тебя с ложечки накормлю. Как мама в детстве. Помнишь, наверное?
– Нет! – вдруг выкрикнула она, – Не помню. И не говорите глупостей!
Геннадий растерялся:
– А что я сказал? Ну, извини…
Вот и попробуй ее развеселить. Ну и бог с ней. Ему поручили доставить Веру в отряд, остальное его не касается. Придут в Ивановку, махнет он рукой своей спутнице: «До свидания!», хотя никакого свидания не будет, не увидит он ее; Вера сдержит свое слово, у Корешкова не останется, уедет домой…
И тут он поймал себя на мысли, что ему не хочется с ней расставаться, что ему приятно с ней разговаривать, сидеть у костра, заботиться о ней – хрупкой и беспомощной, – выслушивать ее резкие слова. И еще подумал, что скучно будет в отряде теперь.
– Вера! – позвал он.
– Да! – Она медленно повернулась лицом к огню.
– Я тебе налью немного спирту…
– Вот еще!
– Надо растереть ноги и… здесь, – провел рукой по своей груди. – Потом теплее укроешься.
Спирт попал к нему случайно. Олег Григорьевич перед выходом в маршрут дал ему фляжку: «Храни у себя. Сдается мне, что проводник будет клянчить, отказать неудобно, а вещь дефицитная…»
Хорошо, что сегодня, когда бросал вещи и продукты в рюкзак, не вернул фляжку. Теперь спирт пойдет по прямому назначению – для медицинских целей.
Он развернул свой спальник, повесил его вдоль костра на двух палках, с другой стороны, как ширму, приспособил плащ, налил в кружку из фляжки.
– Садись. Натирайся и ныряй в мешок.
Вера, смочив в кружке кончики пальцев, водила ими по обнаженным ногам, по-детски вытянув губы.
Рассмеявшись, Геннадий спросил:
– Разве так втирают спирт? Тебе что – ни разу не приходилось?
– Что ли я каждый день тону?
