Текст книги "Дважды два"
Автор книги: Леонид Чикин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
То взлет, то посадка…
День рождения лаборанта Виталия Зубарева отмечали в поселке Рыбном. Поселок являлся перевалочной базой – через день отряд вертолетом улетал в тайгу, располагаться здесь капитально не было смысла. Поставили на берегу речки палатку, груз сложили рядом, прикрыв его на случай дождя брезентом.
Утром, оставив Виталия дежурить в лагере, все втроем – начальник отряда Иван Петрович Карнаухов, аспирант Альберт Максимов и коллектор Матвей Сергеевич Горобцов – пошли завтракать, и пока ели остывшую столовскую кашу, запивая ее мутным киселем, договорились о подарке имениннику. Скинулись по пятерке, решили купить не безделушку, а нужную вещь – рубашку.
– Я схожу в магазин, – вызвался Матвей Сергеевич.
– Вот и правильно! – обрадовался Альберт. – Вы человек в годах, знаете, какую выбрать. Сходите, пожалуйста. А в следующий раз – я.
– Разве еще у кого-то намечается день рождения? – удивился Матвей Сергеевич.
– Да нет, – не смутился Альберт. – Это к слову пришлось. Сегодня вы поработаете, завтра я…
– Это не работа, – будто не замечая веселого тона аспиранта, серьезно сказал Горобцов. – Работать мы с вами будем, как я понимаю, каждый день, а не попеременке. Во всяком случае, я так привык.
Карнаухов глядел на них настороженно. Не нравилось ему, что с первых дней Альберт и Матвей Сергеевич обмениваются колкостями, надо бы аспиранту быть уступчивее, вежливее, учитывая разницу в возрасте.
Матвея Сергеевича привел в институт Виталий. Весной, когда вопрос об экспедиции в северные районы Якутии окончательно решился, уже намечены были сроки, отпущены средства, определен количественный состав отряда, Виталий предложил:
– Иван Петрович, есть у меня отличная кандидатура, на зимней рыбалке познакомились. Человек этот будет в тайге, как дома. Вкалывает – будь здоров! А камни бить, фауну искать – в два счета научим. Правда, есть один минус: старый он.
– Сколько же ему лет? – спросил Карнаухов, уже готовый дать отрицательный ответ: в тайгу он всегда берет молодых и крепких парней.
– Да, понимаете, ему уже сорок четыре.
– Ну, спасибо, Виталий! – повеселел Карнаухов. – Значит, и меня вы в старики записали?! А что? Познакомьте меня с вашим стариком. Ему сорок четыре, мне сорок четыре, найдем общий язык. А вы с нами не заскучаете, Виталий?
– Он – хороший человек, – угрюмо сказал Виталий, понимая, что допустил бестактность, но не умея оправдываться.
– Возможно. Не спорю. А вам-то сколько лет? Двадцать четыре, кажется?
– Угу…
– Вот видите, двадцать четыре. Ну что ж?! Вы обо мне позаботились, а я о вас позабочусь: в Магадане присоединится к нам аспирант Максимов из Москвы, ваш ровесник. Вот как раз вы с ним будете «вкалывать», а мы с вашим старым хорошим человеком будем сидеть на камушках и по-стариковски на вас брюзжать.
– Ничего такого я не хотел сказать, – все-таки попытался оправдаться Виталий.
– А я ничего такого и не думаю. Пусть зайдет ваш человек, взглянуть на него надо, поговорить.
На следующий день Виталий привел Матвея Сергеевича в институт. Но день этот был для Карнаухова суматошным; то его директор к себе вызывал, то хозяйственники тревожили, требуя внести уточнения в отчет по прошлогодней экспедиции и разъяснить расходы по нынешней. Разговаривал Карнаухов с Матвеем Сергеевичем урывками, но понял, что тайгу он знает, работать может. Вечером сказал:
– Вы нам подходите. Собирайтесь. Что с собой брать – Виталий подскажет.
Так появился в отряде Горобцов.
Альберт Максимов, аспирант московского института, ждал их в Магадане, куда прилетел на неделю раньше, чтобы, как он потом объяснил, полистать отчеты местных геологических экспедиций.
В Магадан группа Карнаухова прилетела утром; Альберт ждал их в аэропорту; не заезжая в город, они вылетели в Рыбный – удачно подвернулся рейс.
К вечеру небо покрылось тучами; солнце скрылось; потянул холодный ветерок. Все забрались в палатку. Альберт настраивал старенькую гитару? которую, как гордо сказал он, возит с собой уже четвертый год.
– А что, Матвей Сергеевич, – серьезно начал Карнаухов, – не провести ли нам с вами, как старикам, культурное мероприятие с молодежью? Где у вас там подсобный наглядный материал?
Горобцов, улыбаясь, извлек из угла палатки пакет, перевязанный голубой лентой, передал его Карнаухову. Иван Петрович пытался встать, но поскольку высота палатки не позволяла ему подняться во весь рост, согнулся вдвое и, в полупоклоне подавая пакет Виталию, сказал:
– Дорогой Виталий, прими от нас в день рождения сей скромный подарок, будь здоров, живи сто лет и так далее! Держи!
Виталию обрадоваться бы надо, а он неожиданно для всех пробурчал:
– Что же вы меня заранее не предупредили?
– О чем? – удивился Карнаухов. – О том, что у тебя сегодня день рождения?
– Что поздравлять будете! Магазин уже закроют! Спасибо, Иван Петрович! – запоздало сказал он. – Всем спасибо! Я сейчас. Я быстренько. Пока вы чай греете…
– Не суетись, Виталий! – остановил его Матвей Сергеевич. – Из того же угла достал еще один сверток. – Это тебе лично от меня. Разворачивай осторожнее.
– Взорвется! – предупредил Альберт, вытягивая шею, он тоже не знал, что в свертке.
В бумаге лежали большие собачьи рукавицы-мохнашки, в каждую было засунуто по бутылке.
– О! – только и мог вымолвить Виталий. – Вот эти да! Ну, спасибо, Матвей Сергеевич! Теперь не замерзнут руки зимой на рыбалке. А вот это зря! – указал он на бутылки.
– Это не подарок, – улыбнулся Горобцов. – Это в порядке дружеской помощи; я знал, что ты не успеешь и магазин. Я за тебя сегодня поработал, а завтра ты за меня. Правда, Альберт?
– Вы и для себя старались, – сказал Альберт, принимаясь вновь за гитару. – От ста граммов тоже, наверное, не откажетесь?
После ужина Карнаухов предложил Альберту что-нибудь исполнить под гитару. Альберт не стал отказываться, не заставил упрашивать себя. Голос у него был приятный, он, конечно, знал об этом, поэтому пел, любуясь собой:
С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
по самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки,
в тайге мороженое нам не подают…
Ни Карнаухов, ни Виталий не знали песни, они вполголоса мычали и внимательно слушали, стараясь запомнить текст. Матвей Сергеевич, как только аспирант, тронув струны, произнес первые слова, вдруг встрепенулся, уставил взгляд на Альберта и уже не отводил его, пока тот пел.
То взлет, то посадка, то снег, то дожди.
Сырая палатка, и почты не жди.
Идет молчаливо в распадок рассвет.
Уходишь– «Счастливо!» Приходишь– «Привет!»
Слышал эту песню Матвей Сергеевич. Слышал… Было это давно. А может, и не так давно. Одному человеку события месячной давности кажутся глубокой историей, другому – двадцатилетний случай кажется вчерашним. Это как смотреть, что вспоминать при этом…
Идет по взлетной полосе Серега Санин,
Серега Санин, Серега Санин.
С Серегой Саниным легко под небесами,
другого парня в небо не пошлют…
Альберт пел, поглядывая на своих спутников. Потом, не прекращая теребить струны, сказал:
– Товарищи, товарищи, подпевайте! Что же это, один я пою! – Отложил гитару, потянулся за сигаретами. – Давайте такую, которую все знают. Я сейчас перекурю… Бросить, что ли, курить? А? Виталий, ты как? Одному скучно бросать. Давай вместе.
– Я подумаю, – сказал Виталий. – Во всяком случае, свой светлый праздник день рожденья я не хочу омрачать таким темным событием. Ты давай сыграй что-нибудь общее. А вы, Матвей Сергеевич, подпоете?
Горобцов виновато улыбнулся:
– Вы пойте, ребята, без меня. У вас хорошо получается.
– Может, в кино сходим? – предложил Альберт. – А что? Успеем еще на восемь, Иван Петрович. Два месяца в тайге без кино будем. Кому-то, конечно, необходимо остаться здесь, но это же просто решается. Смотрите: вот спички, обламываем одну, кому достанется…
– Не надо ломать спички, – сказал Матвей Сергеевич. – Идите в кино, я побуду в лагере.
– Так это же здорово! – обрадовался Альберт. – Вот и порядок!
Карнаухов чувствовал себя виноватым перед Матвеем Сергеевичем. Будто извиняясь, он сказал:
– Только вы не обижайтесь, Матвей Сергеевич. В самом деле, улетим завтра надолго…
– Ну что вы, Иван Петрович. Какая может быть обида? Сегодня я за вас, завтра – вы за меня.
– Матвей Сергеевич! – взмолился Альберт. – Какой же вы злопамятный! Ну, честное слово, выручу я вас, если понадобится. Ну, оговорился утром. Забросят нас в тайгу, я, так и быть, за вас отдежурю, а вы на охоту сходите или на рыбалку. Не надо больше об этом. Идемте, Иван Петрович, время поджимает.
Прямиком, через кусты они ушли по направлению к поселку.
Матвей Сергеевич остался в палатке один.
«На рыбалку сходите…» Четыре года назад в такой же летний день, это был день рождения Лены, он собирался удить рыбу. Думал, что посидит немного с ребятами, поздравит их, а потом, оставив молодежь, побродит в одиночестве по берегу реки.
Лена в тот год закончила школу, Матвей Сергеевич предлагал ей отметить это событие дома, не просто среди обязательных одноклассников, а в кругу действительных друзей и подруг. Дочь отказалась: «Папа, ты же знаешь…» Да, она, пожалуй, была права: еще года не прошло, как умерла мать… Но через несколько дней – это было в июле – Лена сама подошла к нему и сказала, что если можно, если это не вызовет никаких разговоров, если он разрешит, то она бы хотела в день восемнадцатилетия… Он не дал ей договорить, все понял, успокоил: конечно, можно. Маму теперь не вернешь, а жизнь продолжается.
Жили они тогда в большом городе центральной части России.
Лена предложила своим друзьям выехать за город, в село Березовку, на речку того же названия. Отдыхающих и праздношатающихся будет мало: все на работе.
Компания подобралась большая, человек десять. Ехать решили все вместе, но на вокзале выяснилось, что нет какого-то Пети, и компания раскололась: одни советовали ехать без Пети, другие были за то, чтобы ждать его, он хороший мальчик, нельзя так поступать. Матвей Сергеевич предложил выход: Он уедет сейчас, с первой электричкой, приготовит все на берегу – Лена знает это место, – а через час, на следующей электричке, приедут вместе с Петей все остальные. Взяв продукты, Матвей Сергеевич сел в подошедшую электричку. Спиннинг и удочки ребята у него отобрали: вам и так тяжело.
На берегу речки Березовки, в условленном месте, он расстелил клеенку, распотрошил рюкзак и корзину с продуктами, когда до прихода ребят и девушек осталось полчаса, накрыл «стол».
Июльский день был не очень жарким, значит, меньше купающихся будет на речке. Хотя – какие купальщики? Местные мальчишки и девчонки хлюпаются в пределах села, а городские приезжают сюда лишь по выходным.
Присел Матвей Сергеевич возле накрытого «стола», еще раз оглядел его. Кажется, все в порядке. Взглянул на часы: вот-вот пройдет электричка, а потом, минут через двадцать, появится молодежь.
За спиной Матвея Сергеевича шумели заросли черемухи. Ягод там, конечно, нет – слишком часто наведываются сюда городские гости, но сушняк всегда можно найти. Оглядываясь на «стол», Матвей Сергеевич собрал сушняк, подобрал березовый заостренный кол, червей, наверное, копали им удильщики. Долго гореть будет, но то что хворост – пых и нету…
Трое мальчишек-школьников вышли из черемушника недалеко от того места, где он сидел, прошли у самой воды, косясь на «стол». У одного из мальчишек висел на плече фотоаппарат.
Потом в зарослях кто-то заиграл на гитаре, и не слишком слаженно, но достаточно громко зазвучала песня. Поющих было трое или четверо, во всяком случае больше двух, это Матвей Сергеевич на слух уловил. Гитара смолкла, из кустов вышли парни. Трое. Гитары ни у кого не было, двое молчали, а один все еще продолжал петь-кричать:
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
два дня искали мы в тайге Серегу.
А он чуть-чуть не долетел. Совсем немного
не дотянул он до посадочных огней.
То взлет, то посадка. То снег, то дожди…
И вдруг этот поющий остановился, как будто на невидимую преграду напоролся, сказался,
– О! Ребята! Смотрите: нас ждут. Посадка! А мы, как всегда, дотянули до нее.
Матвей Сергеевич встал, тревожно огляделся. Пустынно на берегу. Мальчишки уже скрылись в кустах. Парни медленно приближались. Местные или из города – понять невозможно, деревня теперь старается не отставать От моды. Лица у всех умные, приятные, одежда колоритная. У одного, очкастого, зеленая рубаха завязана узлом на животе; другой – с реденькими черненькими усиками, и белой водолазке до колен; третий, кудрявый, темный, словно цыган, в красной майке, в руке у него сумка не то с провизией, не то с вещами. И все – в джинсах. Такими их запомнил Матвей Сергеевич, так называл их потом: очкарик, усач, цыган…
– Папаша, – дурашливо начал цыган, ставя на землю сумку. – Мы с утра не пьем и тебе не советуем, но если ты нас попросишь, мы тебя уважим, не откажёмся. Правильно я говорю? – обернулся он к своим спутникам.
Те молчали, глядя на бутылки. Матвей Сергеевич спокойно, думая, что все обойдется благополучно, сказал:
– Шли бы вы своей дорогой, ребята. У вас своя компания, у нас – своя. Окончание школы отмечаем. Сейчас приедут мальчики и девочки…
– Шик! – воскликнул усач. – И девочки будут! Неплохо бы познакомиться с ними. Папаша, ты нас познакомишь?
– Парни! – вмешался третий, очкарик, – Так ради знакомства и для храбрости надо принять граммов по двести. Папаша, ты нам нальешь, или у тебя самообслуживание?
И вот тогда Матвей Сергеевич понял, что парни не шутят, почувствовал, что добром их приход не кончится, что они ищут повод для ссоры. Их трое, а он один, да еще в кустах, наверное, кто-то есть, потому что не видно гитары, под которую они только что пели. Плохие дела! Однако Матвей Сергеевич все еще не верил, что такие хорошие ребята будут безобразничать среди белого дня.
– Не слышим ответа! – требовательно сказал цыган. – Ты нас обслужишь, или мы сами должны трудиться?
– Совесть бы имели, ребята, – тихо произнес Матвей Сергеевич. – Взрослые люди, а ведете себя… Стыдно!
Вперед выступил очкарик:
– Стыдно? Нам? Это тебе, папаша, должно быть стыдно! Приехал природу гадить, да нас еще и стыдишь. А ну, сматывайся отсюда, не то!.. Миша, подержи товарища, а мы тут наведем порядок.
Матвей Сергеевич хотел отступить на шаг, но не успел: цыган схватил его за грудки, а усач в это время дернул за край клеенки, все припасы рассыпались по траве. Горобцов рванулся из цепких рук цыгана, но тот слегка оттолкнул его от себя, потому что видел, что за спиной Горобцова уже прилег очкарик. Матвей Сергеевич перелетел через очкарика, больно ударился головой о бутылку, тут же двое парней крепко прижали его к земле, а третий – цыган, – распечатывая бутылку, кричал:
– Ах ты, гадина! Пожалел для нас по сто граммов! Ну сейчас ты всю бутылку сам сожрешь! Крепче держите его!
Очкарик и усач, навалившись на него, держали руки, ноги, голову, а цыган вставлял горлышко бутылки ему в рот и продолжал кричать:
– Пей, жадина, пей!
Горлышко стучало по зубам. Матвей Сергеевич увертывался. Парни вжимали его затылок в сырую землю; на какое-то мгновение рука усача оказалась близко, Горобцов схватил зубами грязные потные пальцы; усач от неожиданности и боли отпрянул, освобождая ноги Матвея Сергеевича; Горобцов ударил двумя ногами в живот цыгана, склонившегося над ним, вырвался из рук очкарика, вскочил – мокрый, с окровавленным ртом, в изодранной рубашке. Корчась, поднялся цыган – мало ему достались! и кинулся с кулаками на него. Матвей Сергеевич, уклоняясь от удара, подставил ногу, и цыган рухнул вниз лицом на заготовленные для костра дрова. И тут в руки цыгана попал тот самый березовый кол. Он вскочил, размахнулся зажатым в обеих руках колом, и не сверху вниз, а справа налево нанес сильнейший удар… Защитная реакция сработала мгновенно: Матвей Сергеевич упал под ноги цыгана, удар прошел выше него, он тут же вскочил и вырвал кол у нападающего. Но цыган и но сопротивлялся, широко открытыми глазами смотрел через плечо Горобцова. Матвей Сергеевич отступил на шаг в сторону и, не выпуская из рук оружия обороны, оглянулся. На траве с окровавленной головой лежал усач. Удар, предназначавшийся Горобцову, достался ему…
А потом… Потом все было очень просто. Скорая помощь. Парень скончался в больнице, не приходя в сознание. Милиция. Забрали и Горобцова и двух парней. Экспертиза. От Матвея Сергеевича разило водкой, парни были трезвыми, они с утра не пьют. Следствие. Нападающие все свалили на Горобцова. Они были на суде в роли потерпевших. Свидетелей не было. Приговор: десять лет…
Утром выяснилось, что вертолета сегодня не будет.
Горобцов попросил разрешения у Карнаухова сходить на почту в поселок.
– Конечно, – ответил начальник. – Делать пока нечего.
– Уже за письмами, Матвей Сергеевич? – пытался пошутить Альберт. – Наверное, только чернила разводят.
Горобцов промолчал. Он упустил из виду, что ко дню рождения Лены не успеет выбраться из тайги, поэтому сейчас решил дать ей поздравительную телеграмму. Кроме того, надо отправить ей письмо. Со вчерашнего дня не дает ему покоя одна мысль, которую необходимо проверить.
– А вы, Виталий, не пойдете со мной за компанию? – спросил он.
– Нет. У меня с моей знакомой девушкой до письменных отношений еще не дошло.
– Она у него неграмотная, – вставил Альберт,
– Но воспитанная, в чужие разговоры не лезет, – отрезал Виталий.
– Уж и пошутить с тобой нельзя!
– Со своей женой шути.
– Ну, Виталий, с тобой говорить трудно… Матвей Сергеевич, хотел вас попросить об одной услуге, да боюсь: не так поймете.
– А вы попросите, – сказал Горобцов.
– Если не трудно, опустите в ящик и мое письмо. Сделаете? Вот и прекрасно.
– Сам бы мог сходить, ноги не отсохнут, – буркнул Виталий.
Карнаухов покачал головой: что-то и у Виталия не складываются отношения с Альбертом.
Вертолет дали на следующий день, после полудня. Загрузились быстро, и через час были в глухой тайге на берегу речки Каменки.
Речка здесь сужалась и постоянно шумела, перекатываясь через камни. С противоположной стороны к воде подступали тополя и осины, дальше, в глубине, стояли редкие лиственницы. На этой, низкой стороне – ровный открытый галечник. Он тянулся метров на сто от берега до густого кустарника. Место хорошее, чистое, продуваемое ветрами, гнуса будет мало.
Альберт постоял перед речкой, побросал в воду камешки, скептически произнес:
– Не Индигирка, конечно, но ничего, жить можно.
Как будто ты был на Индигирке, – подпустил Шпильку Виталий.
– Где я только не был?! По Индигирке, между прочим, я на плоту добирался до аэропорта. Чуть в лед не вмерз.
– Индигирка в океfн течет. Куда ты сплавлялся?!
Я же говорю: в аэропорт. Опаздывал на занятия и институт. Ну и история была…
– Товарищи, товарищи! – остановил их Карнаухов. – Воспоминания – потом. Сейчас палатку надо ставить. Виталий, устанавливайте ее с Альбертом. Матвей Сергеевич, пойдем с вами за лапником.
Стланика нарубили много. Связали его в две огромных охапки.
– Перекуривайте, и двинемся, – сказал Карнаухов. Сим он не курил.
Матвей Сергеевич присел на связанные ветки кедровника, прикурил, внимательно посмотрел на Карнаухова, словно спросить что-то хотел, но не решался. Карнаухов заметил его взгляд.
– Что у вас, Матвей Сергеевич?
– Просьба у меня довольно странная, но если она невыполнима, скажите сразу.
– Слушаю вас.
– Наверное, у нас будут такие ситуации, – начал Горобцов, – когда мы все вместе будем выходить на работы…
– Все – никогда. В лагере обязательно остается дежурный. Я не люблю неоправданного риска. А трое будут работать.
– Все вместе?
– В большинстве случаев – да. Но возможны и варианты.
– Я как раз о вариантах, Иван Петрович. Не отправляйте меня вдвоем с Альбертом. Мне трудно объяснить, почему я об этом прошу. Да и не надо, наверное, объяснять.
– А если он, допустим, на рыбалку захочет с вами пойти в свободное время?
– Это проще. Я откажусь. Только, по-моему, этого не случится, такие, как он, готовую рыбу ловят, а не ту, что в реке плавает.
Карнаухов задумался, потом спросил:
– Вы раньше были знакомы с Альбертом?
– Избавь бог меня от такого знакомства. Хотя, возможно, и встречались. Мир тесен…
– Хорошо, Матвей Сергеевич. Я учту вашу просьбу.
К месту стоянки они вернулись, когда там вовсю шел спор.
– Да ты что? Что ты мне доказываешь? Никакие колья не выдержат! – громко кричал Виталий. – Надо камнями укреплять! Здесь тебе не Индигирка! Мерзлота!
– Ну и что? – не менее громко возражал Альберт. – И там, между прочим, мерзлота, а ставили на кольях!
– Ставили! Другие ставили, а не ты! Пошли за камнями!
– Виталий, – старался успокоить его Альберт. – Ну что ты, в самом деле? Ты посмотри, где камни? Во-он откуда их таскать надо. До ночи провозимся…
– Чего не поделили? – спросил, подходя, Карнаухов. – Я думал, вы давно уже поставили.
– Поставили! – зло сказал Виталий. – Колья не держат. Нужны камни. Я говорю, а он бьет, бьет.
– Может, не надо ни кольев, ни камней? – вмешался Матвей Сергеевич. – Давайте подтащим вон те лесины…
– Точно! – обрадовался Виталий. – Ну конечно! Никаких кольев не потребуется. Но мы одни их не подтащим.
– А я приехал с вами работать, а не идеи подавать.
Вчетвером – и Карнаухов подключился – подтащили три больших, отполированных ветром и солнцем лесины. Уложили их по бокам палатки и с тыльной стороны. К ним привязали растяжки. Со стороны входа вбили все-таки кол, укрепив его камнями.
– А ты говоришь: «На Индигирке, на Индигирке!» – повернулся Виталий к Альберту. – А вы были на Индигирке, Матвей Сергеевич? Вот где рыбы, наверное!
– Кстати, о рыбе, – сказал Карнаухов. – На двести метров выше и ниже стоянки разрешаю рыбачить только дежурным, чтобы они далеко от палатки, не отходили.
– Меня это не касается, – радостно сказал Альберт. – Вот если бы уточку где-нибудь подкараулить…
Матвей Сергеевич взглянул на Карнаухова: ну, а я что вам говорил?
С первого дня Карнаухов убедился, что Матвей Сергеевич – необходимый и ценный в тайге человек. Он умел делать почти все, а что не умел, схватывал быстро, учился на ходу.
Как только поставили палатку и устроились, он спросил:
– А сегодня кто дежурит?
– Пожалуй, двое – вы и Виталий, – ответил Карнаухов, не зная, к чему клонит Горобцов.
– Отлично! Виталий, значит, двести метров вниз – ваша территория, вверх – моя. Перекуривайте, и идем рыбачить.
– Все! – сказал Виталий. – Не курю с сегодняшнего дня и до выхода из тайги. Вернее, курю только три раза в день, после завтрака, обеда и ужина.
– Это же моя инициатива, – обиделся Альберт.
– Не имеет значения. Ты присоединяешься? А вы, Матвей Сергеевич? Нет? Жаль. Альберт, сдавай сигареты Ивану Петровичу!
– Да что ты, Виталий, сами себе не верим? – недовольно произнес Альберт.
– Я тебе верю, а вдруг ты мне не поверишь? Я свои сдаю. И на рыбалку, конечно, иду…
Рыбы они в тот вечер добыли столько, что уху пришлось варить в ведре. Это на четверых-то!
С утра Карнаухов и Альберт ушли осматривать обнажения древних пород, где предстоит работать. Матвей Сергеевич остался дежурить, Виталий отправился проверить рыбные богатства.
Вверх по реке выходы карбона были недалеко, менее километра. На резиновой лодке не прошли, река здесь быстрая, пришлось заводить пятисотку вдоль берега. Но обратно в лагерь лодка мчалась стрелой, грести не надо было. Выходы внизу оказались неудобными и далекими. По карте прикинули: около четырех километров до них. Правда, река здесь расширялась, текла спокойно, даже в лагерь возвращались на веслах против течения, но долго мучились, почти час гребли. Было бы идеально раскинуть лагерь посредине двух выходов карбона. Но не было места для стоянки, да и для вертолета не нашлось посадочной площадки.
Виталий, вернувшись из разведки, доложил, что речные богатства неисчерпаемы. В доказательство он принес трех больших ленков на кукане.
– На обед хватит. А вот птичьего царства не встретил. Так что Альберту не с кем воевать.
– За кого ты меня принимаешь? – вспылил Альберт. – Я, по-твоему, дикарь? Буду истреблять все живое?
– Ты же сам хотел подкараулить уточку.
– Им до открытия охоты долго расти, – тихо, ни к кому не обращаясь, произнес Матвей Сергеевич, но Альберт услышал.
– Ха! До открытия охоты! Вы, Матвей Сергеевич, впервые в тайге, – начал он, но, увидев насмешливый взгляд Виталия, тут же поправился: – Ну не в тайге, а в экспедиции… Неужели мы будем жевать галеты и ждать открытия охоты? Вы сегодня рыбы нахапали столь-ко, что вас браконьером посчитать можно.
– Я мелочь не брал, – хмуро сказал Горобцов.
– Хватит, хватит, товарищи! – вмешался Карнаухов, – И рыба, и птица – это хорошо, но мы приехали сюда не отъедаться, и времени у нас в обрез – сорок пять дней. Вертолет заказан на пятнадцатое августа. Кроме двух выходов пород, которые мы сегодня видели, запланирован поход на ручей Сарынь, в десяти километрах отсюда. Пойдем туда с ночевкой. – Карнаухов развернул листы карты. – Вот мимо этой горы – на Сарынь.
– Порядочная горка! – пригляделся к карте Виталий.
– Да, – кивнул Карнаухов. – Тысяча сто над уровнем моря. А по реке начнем с верхнего обнажения, будем двигаться вниз. Так что первые дни – легкие, а к концу сезона ежедневные маршруты – семь-восемь километров в один конец. Но, – Карнаухов улыбнулся, – зато ближе к осени мы будем работать южнее, там теплее.
– А на север от нас полюс холода, что ли? – спросил Виталий.
– Полярный круг на севере. Буквально над нами где-то висит, руки протяни и крутись, как на турнике.
– И далеко? – заинтересовался Альберт.
– Карты области у меня нет, но, думаю, километров тридцать до него.
– Всего тридцать километров?! – удивился Альберт. – Не повезло нам. Когда я был на Индигирке… Иван Петрович, а лагерь наш на высокогорье?
– Восемьсот пятьдесят метров, – снова посмотрев на карту, ответил Карнаухов.
– Ну вот! – воскликнул Альберт. – И в этом не повезло.
Матвей Сергеевич слушал Альберта, не понимая его огорчений. Карнаухов и Виталий понимали. На тысячеметровой высоте и за Полярным кругом идет приличный процент к командировочным. Ну и что? К ним это не относится, их это не касается.
– Иван Петрович! Надо взять в поселке справку, что мы были за Полярным кругом на высоте более тысячи метров! – вдруг предложил Альберт. – А что? В поссовете не знают наш маршрут. Ваш бухгалтер не приедет сюда с ревизией. А обо мне в Москве думают, что я вообще на край света улетел. Будет бумажка – все в порядке. И ничего такого в этом нет. Тридцать километров севернее или тридцать южнее – пустяки. Комары везде одинаково едят. А высота? На карту они, что ли, будут смотреть? Ну, найдут речку Каменку, так она же в Заполярье начинается. Докажи, в какой точке мы стояли?
– А зачем? – спросил Карнаухов, внимательно глядя на лаборанта, будто впервые его увидел.
– Как зачем? Деньги никогда не лишние.
– Я тоже что-то не пойму, – сказал Карнаухов, – Вы в самом деле такое предлагаете?
– Конечно! – горячо ответил Альберт, – Кто нас здесь видит? А за Полярным кто видел? Вот когда мы были на Индигирке…
– Да заткнись ты со своей Индигиркой! – взорвался Виталий, – За Полярным кругом я тебя не видел, я тебя здесь вижу!
– Ну и что? А тебе обязательно говорить обо всем, что видишь? Тебя никто не спрашивает. Значит, промолчать можешь…
Карнаухов мог бы решительно вмешаться и прекратить этот разговор, который поначалу он принял за шутку, но когда понял, что Альберт вполне серьезно предлагает ему совершить противозаконное действие – начислить лишние рубли за пребывание на севере, когда увидел, как горячо отстаивает Альберт свою идею, ему стало любопытно узнать, как отнесутся к этому разговору другие. Виталий уже ясно – яснее не бывает! – высказал свое отношение к Альберту и к его идее. А Горобцов молчит. Поглядывает как-то странно, из-под бровей, и молчит. Непонятно Карнаухову. Мало он знает этого человека. Поехал с ними на север, а почему? Может, потому и поехал, что рассчитывал заработать? А вот сейчас, когда разговор зашел о деньгах, помалкивает. Может, он целиком и полностью согласен с Альбертом, но ждет, что скажет Карнаухов.
– По-моему, пора об обеде подумать, – жестко сказал Карнаухов. – Матвей Сергеевич, поторопитесь, пожалуйста. А вы, Альберт, запомните: никаких разговоров о Полярном круге здесь не было. Поняли меня? А если и был разговор, то я его не слышал, и…
– Я слышал, – неожиданно встал Матвей Сергеевич, и все словно по команде повернулись в его сторону. – Только не о Полярном круге, а о деньгах.
– Ну и что? – насторожился Альберт, – Что вы поняли в том разговоре? – Он усмехнулся: что вы, мол, знаете о наших экспедиционных делах, что в этом понимаете?
– Я, Альберт, старше вас почти вдвое. Не горжусь этим. Вы думаете, что сейчас я скажу, что и знаю больше вас? Не скажу. Но одно могу сказать: видел я больше, чем вы. Деньги привык зарабатывать честно. А что касается вашего «никто и ничего не видел» – не согласен. Однажды меня «никто не видел», а отвечать пришлось мне…
– Значит, были виноваты, – буркнул Альберт. – Без вины к ответу не призовут.
– Возможно. Только в том случае, Альберт, один человек просто-напросто закрыл глаза, он «ничего не видел». Я стараюсь не делать так. Я все вижу.
– Чтобы потом в бухгалтерии рассказать, что вы здесь видели и слышали?
Горобцов с сожалением покачал головой:
– Ничего-то вы не поняли, Альберт. Виталий, помогите с рыбой разделаться, а я костром займусь. Не слышал я ваших разговоров Альберт. Не слышал. Не беспокойтесь…
После обеда пошел дождь. Все забрались в палатку.
– Дождь нам совсем не нужен, – сказал Карнаухов, – В наших планах он не значится.
– В такую погоду только пиво пить да рыбой соленой закусывать, – помечтал Виталий.
– За неимением пива глотай воду, – посоветовал Альберт.
– Не хочу. Не лезет после обеда. В карты играть – ненавижу. Анекдотов не знаю. Чем же заняться? Матвей Сергеевич, может, вы тот случай расскажете, о котором вспоминали? А? Конечно, если он интересный, если со счастливым концом, если в нем добро побеждает зло, если это не рыбацкая история, каких я сотни знаю, только им никто не верит.
– Рассказать? – думая о чем-то о своем, спросил Горобцов. – Правда, не всем этот случай интересен, конца в нем пока что нет, от рыбацких историй он далек, но есть в нем такое, чему многие не верят… Рассказывать?
– Конечно, – за всех решил Виталий. – Сейчас мы с Альбертом закурим свои законные послеобеденные… Или – нет. Мы закурим на самом интересном месте, пока потерпим…
И Горобцов рассказал о том, что произошло несколько лет назад на берегу речки Березовки.
– И вы не могли доказать свою невиновность? – недоверчиво спросил Виталий. – Но ведь это так ясно?
