Текст книги "Дважды два"
Автор книги: Леонид Чикин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
3
В Макаровском отряды расположились в пустующем здании школьного интерната. День устраивались, затем начались выезды в «поле».
Обычно Олег Григорьевич работал с толстушкой Катей, Геннадий – с Еленой Дмитриевной, но строгого прикрепления лаборантов к научным сотрудникам не существовало. Раза два оставался Геннадий в районном сельхозуправлении, калькировал карты угодий хозяйств, с которыми у отряда был договор на определение запасов диких зеленых кормов. Занималась этим и Катя, однажды они вместе корпели над картами, а Буров и Воробьева работали в поле вдвоем.
У отряда Корешкова были свои задачи, Геннадий не интересовался – какие. На всех ботаников он смотрел как на людей, собирающих цветочки и листочки.
Геннадий в первые же дни заметил, что отряд Корешкова всегда возвращается на базу раньше. Девушки быстро разбирали гербарий, наскоро ужинали и, еще не успевал отряд Бурова выгрузиться из машины, бежали в кино. Катя грустно смотрела им вслед. Олег Григорьевич всегда находил ей занятие до позднего вечера. Однажды Геннадий предложил:
– Пусть Катя идет в кино. Я разберу гербарий.
Олег Григорьевич взглянул куда-то мимо него, хмуро сказал:
– Каждый должен выполнять свои обязанности и не надеяться, что их выполнят другие. Ты – за нее, я – за тебя, а за меня кто?
Он как-то и Корешкову сказал Недовольно:
– Балуешь ты своих. Не отдыхать приехали…
Елена Дмитриевна вступилась за девочек:
– Нельзя на все лето оставить их без кино. Мы пока не в тайге, среди людей живем.
– Но вы же не идете, – не поворачиваясь к ней, сказал Буров. – Хотя могли бы…
– Мне не с кем. Вы же меня не приглашаете.
Буров покраснел и что-то пробурчал непонятное.
Геннадий не ходил в кино принципиально. Он приехал сюда воздухом дышать. Кино и в городе можно посмотреть. Правда, раза два он ходил в клуб вместе с Еленой Дмитриевной и Катей. В один из вечеров, когда Воробьева и Катя не смогли пойти, Геннадий пригласил Веру. Но та резко ответила:
– Очень нужно! Других зовите!
И гордо вскинув рыжую головку, взбежала по ступеням крыльца интерната. Геннадий растерянно смотрел вслед, не зная, что сказать, как реагировать на ее отказ. Никого из девушек он не выделял, для него все они были одинаковы и равны. В дороге как-то так получилось, что он чаще, чем с другими, разговаривал с Верой. А если бы рядом сидела Катя? Нина? У Нины, кстати, и личико смазливое. А Катя и поболтать не прочь, и побоевитее Веры… Да и что тут такого – позвал в– кино? А что такого в том, что ходил в клуб с Воробьевой? «Других зовите!» Ну и позовет. Ну и пойдет! Он человек свободный, никому ничего не должен, никому ничего не обещал.
…Работали без выходных.
– Терпите, девушки, – говорил Корешков. – Терпите, красавицы. Вот скоро дожди зарядят – неделями отдыхать будете, бока заболят.
Но лаборантским бокам ничего не угрожало: стояла безветренная сухая погода. Солнце припекало уже с утра, и до позднего вечера висело оно в раскаленном безоблачном саянском небе. Одно спасение от лучей – под кроной густых деревьев, но и в тени воздух был тяжелый, душный, густой.
В поле Геннадий снимал рубашку, майку и загорал. Елена Дмитриевна трудилась одетой, стеснялась, видимо, своей нескладной фигуры. Нина и Вера уже почернели от солнца.
– А что им?! – смеялся Корешков, – Они в поле, как на пляже, в купальниках ходят.
– У меня Катя этого не позволяет, – с плохо скрытой гордостью сказал Олег Григорьевич, – Понимает. Участки вблизи дорог, люди проезжают, неудобно.
Елена Дмитриевна, когда оставались вдвоем, вела себя сухо, официально, серьезно. Она объясняла название растений, рассказывала об укосе, об осотах, о злаках, учила закладывать травы в гербарий.
Однажды спросила:
– Вам нравится наша работа?
Ему нравилось днями находиться под открытым небом, обедать в поле или в лесу у костра, постоянно передвигаться, знакомиться с новыми местами.
Так и сказал Елене Дмитриевне.
Она поверх очков внимательно посмотрела на него.
– Это совсем не то. Вымокнуть можно на рыбалке, а обед сварить в туристском походе. Вам, мужчинам, наверное, не по душе наша специальность, чаще женщины идут в ботаники, хотя вот такая жизнь для нас тоже не ягода-малина. Мне-то, допустим, легче. А представьте, муж дома, в городе, а жена здесь все лето. У нас редко так бывает, чтоб муж и жена – вместе. У Олега Григорьевича жена – счетный работник. Сам в поле – она дома. А ты не хочешь, Геннадий, стать ботаником? – вдруг спросила она, обращаясь к нему на «ты».
– Поздно, – усмехнулся он, не желая раскрывать свои планы на будущее.
– Ну что ты?! Двадцать четыре года. Ты способный. Подготовишься в университет. Я помогу. Да и Наташа поможет. – Геннадий нахмурился: все-таки Олег Григорьевич рассказал о нем. – Потом жену себе найдешь… – И вздохнула будто незаметно, но Геннадий видел.
– Счетного работника?
– Почему обязательно счетного? Ведь и среди нас много незамужних.
– Спасибо, – сказал он.
– Я вполне серьезно. Ну что за жизнь у Бурова? Да еще жена ревнует. Ты заметил, как он с девочками? Не дай бог, чтобы кто-то сказал о нем что-то.
– Не замечал, – соврал Геннадий. – Если так боится разговоров, почему же он работает с Катей, а не со мной?
– А тебе не нравится со мной?
– Нет, что вы?! – Геннадий растерялся. – Я не об атом. Вас же никто не будет ревновать… – Сказал и сразу понял, что говорить об этом не следовало.
– Да, – невесело улыбнулась Елена Дмитриевна, и как-то сразу потускнело ее некрасивое лицо. – Но я могу сказать Бурову, чтобы он брал с собою вас. – Она опять перешла на «вы».
– Нет, зачем же? – поспешно не согласился он. – Мне и с вами хорошо.
Ночью прошел сильный ливень. Он превратил дороги в сплошное месиво, и поэтому отряды с утра остались на базе.
Олег Григорьевич решил еще раз проэкзаменовать «таежников» – Катю и Геннадия – по технике безопасности. Он дал им инструкцию, а через час усадил во дворе на бревнах, сам встал напротив. Нина и Вера неподалеку развешивали на шпагате гербарные листы для просушки.
– А теперь проверим, как усвоили, – сказал Буров, – Вот ты, Геннадий, как будешь идти в гору по осыпи, если за тобой следом идут другие?
Как рекомендует в таких случаях ходить инструкция, Геннадий знал, но подурачился:
– А зачем? Умный в гору не пойдет,
Олег Григорьевич нахмурился: что за шутки с начальством, если рядом подчиненные? Но сказать ничего не успел.
– Олег Григорьевич, – вдруг вмешалась в разговор Катя. – Вы говорите, что через реки вначале будем на лошадях переправлять груз, а потом сами. А вдруг яма, или лошадь споткнется?
– Ну и что же? – снисходительно улыбнулся Буров. – Лошади плавать умеют.
– Лошади-то умеют, – вздохнула Катя. – Я не умею.
И закрутилось-завертелось! Олег Григорьевич сгоряча напустился на Катю, но быстро остыл: сам виноват, сколько времени готовился к маршруту, а не удосужился узнать, умеет ли Катя плавать. Он сердито взглянул на Катю и пошел к Корешкову.
Вера слышала разговор и замерла со стопкой бумаги. В начале сезона, когда девушки узнали, что только один отряд идет в Тайгу, а второй через некоторое время перебазируется в село Вольное, они приуныли: им не хотелось расставаться. Нина, правда, в тайгу не рвалась, а вот Вера настойчиво ходила за Буровым:
– Олег Григорьевич… Возьмите и меня…
– Не могу, – отвечал он. – Лошадей мало. И по штату лишний человек не предусмотрен. И Корешков вас не отдаст.
– А вы без штата. А к Корешкову скоро жена приедет.
Ходила до тех пор, пока не поняла: упрашивать бесполезно.
А вот сейчас Буров вышел на крыльцо, позвал Веру.
– Вы переходите в мой отряд вместо Кати.
– Ой! – Вера от неожиданной радости взмахнула руками; листы бумаги полетели на траву. – Олег Григорьевич, какой вы хороший…
– Ну-ну! – Буров даже покраснел. – С завтрашнего дня работаете у меня. Понемногу собирайтесь в маршрут. Лишнего ничего не брать. Там клуба нет. Одни медведи да комары.
Елена Дмитриевна, узнав от Геннадия об изменении в отряде, сказала:
– Ну что же. Будет кому подносить цветы…
4
В тайгу отряд вышел в конце июля. Из Макаровского оба отряда перебрались в Ивановку, затем «таежников» на машине подбросили в деревню Шумовку, откуда начинался маршрут. Проводника Гмызина нашли в Шумовке, в здешних же колхозах взяли лошадей.
Маршрут был составлен так: отряд, выйдя из Шумовки, по тайге как бы шел назад, приближаясь к Ивановке, потом сворачивал к селу Вольному, где вновь соединялся с отрядом Корешкова.
Выход наметили на утро, но вышли в обед. Задержали Гмызины: старший чинил сапоги, а младший, Мишка, заряжал патроны, как будто ни тот, ни другой не могли сделать это раньше. Но у проводника для оправдания теория была:
– В первый день шибко много нельзя идти. Лошадкам надо пообвыкнуть. Да и девки, поди, устанут. Пообедаем и тронемся.
Обедали во дворе у Гмызина. Елb молоко с медом, хлеб. Гмызин вынес, бидончики браги, но Олег Григорьевич руками замахал:
– Ни-ни! Чтоб и запаха не было!
Запах был: Гмызин и Мишка выпили в избе.
Проводник и его сын вели в поводу по две навьюченных лошади. У Олега Григорьевича и Елены Дмитриевны – только полевые сумки, а у Геннадия и Веры – гербарные папки. К своей папке Геннадий привязал лямки и забросил ее, как ранец, за спину. Предложил Вере сделать то же самое, она отказалась:
– Мне и так удобно!
Шли два часа по таежной дороге, потом ее перегородила река. Проводник и Мишка влезли на лошадей.
– Пусть девки тоже садятся на свободных, – сказал Гмызин, – А за остальными Мишка воротится.
Елене Дмитриевне помог Геннадий. Вера, взобравшись с помощью Бурова на тюки, двумя руками вцепилась в них.
– Папку-то мне отдай, удобнее будет держаться, – предложил Геннадий.
Вера посмотрела на него с высоты и отдала папку Бурову.
Река – быстрая, говорливая, но мелкая. Вода поднялась чуть выше колен лошадей.
– Перейдем сами, – решил Олег Григорьевич. – Чудят наши проводники, лошадей нагружают на бродах. Ты как думаешь?
Геннадий ни о чем не думал: он впервые в экспедиции.
Женщины вышли в маршрут в кедах. Идти в легкой обуви, конечно, приятнее, но им придется каждую речушку форсировать на спинах лошадей или шагать потом в мокрых кедах.
Еще на базе Вера предупредила, что по тайге ходить быстро не умеет. Буров успокоил:
– Ничего, научитесь. Нам торопиться некуда. Лошади с вьюками потащатся медленно, а мы – за ними.
Но в первый день шли дорогой, и лошади довольно резво переставляли ноги. Вера то и дело отставала от Сурова – они замыкали движение, – кричала:
– Олег Григорьевич! Подождите-е-е!
Он ждал раз. Ждал два. Потом не вытерпел:
– У нас маршрут рассчитан по дням. А так и полпути не одолеем.
– Ну… Олег Григорьевич. Я привыкну дня через два. Можно же сделать привал.
– Привал будем делать, когда устанут лошади. Другие же идут.
Другие! Что ей другие! Гмызин-старший сидел на вьюках, по-турецки поджав ноги. Мишка в тайге вырос. Елена Дмитриевна не впервые в экспедиции, привыкла ко всему. Геннадий… Ну, нельзя же равнять ее с Геннадием! Парень. В армии отслужил.
Прошли в тот день мало, а усталость валила с ног. Проводник оказался прав. В последний раз перебредя через реку, которая, как и всякая равнинная таежная река, петлял змейкой, остановились на ночлег.
Трофим Петрович занялся лошадьми, Мишка – костром и ужином, Олег Григорьевич уткнулся в карту, Геннадий вырубал колья для палаток.
– Мало прошли, – сокрушался Олег Григорьевич. – Километров двенадцать.
– То ж за полдня, – подумав, сказал Гмызин. – За полный день могли бы и двадцать пять отмахать.
– А работа? – недовольно спросил Буров. – Нам ведь и работать надо. Распорядок будет такой: с утра идем три часа, потом стоянка, сборы гербария, укос, обед. Под вечер снова три часа идем. Будут и дневки. Так что надо торопиться.
Ели в темноте, у костра. Ужин Мишка сварил неважный, но никто ничего не сказал: все устали и хотели спать.
С утра свернули на старую заброшенную дорогу, довольно просторную для вьючных лошадей. Вовсю палило солнце. Идти было жарко.
Вера сняла энцефалитку, шагала в купальнике, отмахиваясь ветками от комаров. Елена Дмитриевна шла в полной форме. Широкая куртка на «молнии» и брюки прятали ее нескладную фигуру. А Вера в любой одежде – картинка. Мишка поглядывал на нее, прищелкивал языком, подмигивал, кривлялся.
Олег Григорьевич крикнул им, чтобы остановились, позвал проводника; скрывшись в кустах, они начали обсуждать что-то. Намечалась дневка, может быть, они уточняли по карте маршрут.
Мишка сказал:,
– А ты, рыженькая, видать, и горячая. Такая аппетитная…
Вера сидела чуть впереди остальных, она беспомощно оглянулась, словно ища защиты у Елены Дмитриевны, но первым вмешался Геннадий.
– Миша, – ласково сказал он, – если ты сейчас же не извинишься перед Верой, то я… – он запнулся, подыскивая слово.
– То чо тогда? – заинтересовался Мишка.
– То я тебе набью морду, – пообещал Геннадий.
Увидев, что Геннадий на стороне Веры, и Елена Дмитриевна вмешалась:
– Михаил, вы нахал! – резко сказала она.
– Подумаешь! – Мишка не обратил внимания на реплику Воробьевой. – Извиняться перед каждой…
Он сидел рядом с Геннадием, слева. Почти не разворачиваясь, Геннадий ткнул кулаком в подбородок Мишки. Тот свалился на спину. Геннадий схватил его за руки, перевернул на живот.
Елена Дмитриевна и Вера вскочили.
– Спокойно, спокойно! Уйми нервы, Мишенька, – сказал Геннадий, – Можешь не извиняться, если язык не поворачивается, но если я еще раз такое услышу… – Он стоял на коленях, потому что держал лежащего за руки. К два отпустил руки, как Мишка поднялся на колени, размахнулся, но Геннадий успел увернуться, удар пришелец в пустоту. Мишка по инерции качнулся вперед, а Геннадий помог ему: подтолкнул. Мишка снова свалился в траву. – Елена Дмитриевна! – крикнул Геннадий, заметив, что она пошла в сторону Бурова. – Куда вы? Вернитесь, пожалуйста!
Елена Дмитриевна подошла на два шага.
– Милое дело. Вы деретесь, а я должна молчать.
– Вы что? – удивился Геннадий. – Миша, дорогой, мы разве деремся? Мы просто по-мужски разговариваем.
Ну-ка, скажи…
– Не было, – хмуро буркнул Мишка. – Никакой драки не было. И слова сказать нельзя. Интеллигенция…
– А ты, Вера, видела драку?
Вера стояла надутая, сердитая, губы ее дрогнули:
– Нет, конечно.
– Ладно, – сказал Мишка. – Подумаешь…
Дорога неожиданно кончилась, начались болота, из одного выберешься, другое начинается. Лошади вязли в топи, ускоряли шаги, набегали одна на другую. Пришлось взять по лошади Геннадию и Олегу Григорьевичу,
После обеденной стоянки отряд поднимался на перевал. Тропа была достаточно просторной и чистой. Идти стало легче. Небольшой караван, возглавлял который Гмызин-старший, растянулся по склону. То ли Гмызины взяли себе лучших лошадей, то ли они умели находить с ними «общий язык», но двигались они быстрее. Олег Григорьевич и Геннадий далеко отстали, но не беспокоились: проводник обязательно даст отдых своим подопечным.
Так и случилось. Трофим Петрович сидел в стороне от тропы, лошадки стояли рядом; понуро опустив головы, они лениво отмахивались хвостами от паутов.
– Зашли, однако, – сказал проводник. – Спуск крутой, другое место надо выбирать.
Оставили лошадей под присмотром Елены Дмитриевны и Веры, поднялись на несколько метров и ахнули: далеко внизу шумела река, но спуститься к ней нет никакой возможности, лошади по такой крутизне не пройдут.
– Тут и самим можно шею свернуть, – недовольно сказал Буров.
– Можно, – согласился проводник. – А нам это ни к чему. – Он, оказывается, и шутить умел. – Вроде бы левее надо брать.
– А где Михаил? – вдруг обнаружил Буров отсутствие младшего Гмызина. – Спуск, что ли, пошел искать?
– Вперед убег, – нехотя ответил Гмызин. – С ружьем. Внизу нас ждать будет, С лошадьми я один управлюсь.
– Ну-ну, – неопределенно сказал Олег Григорьевич.
Геннадий не понял: согласился он с проводником или не одобрил его действия, но подумал, что ведь и Мишка мог спокойно управиться с теми двумя лошадьми, которых ведут теперь он и Олег Григорьевич.
Пошли по тропе влево, по-над обрывом, но через несколько минут Гмызин остановился:
– Не то что-то. Звериная эта тропа. Куда она выведет?
Олег Григорьевич мог бы и раньше взглянуть на карту, но он сделал это только сейчас.
– Нда-а-а… Судя по карте, тропа кончается обрывом. Геннадий, проверь, пожалуйста, тут недалеко, метров триста.
Все подтвердилось: через четверть километра тропа кончалась отвесным обрывом. Возвратились к месту стоянки и пошли по хребту правее.
Шли пять минут, десять, двадцать. Подходящего места для спуска не было.
Мишка не появлялся. Они кричали, звали его. Мишка не отзывался. Наверное, далеко ушел. Если выстрелить – он наверняка услышит, но единственное ружье у него.
– Стоп! – сказал Буров. – Так можно идти долго. Надо решать. Может, сумеем здесь спуститься?
Поросший мхом и травой склон, на верху которого они стояли, в этом месте был чуть положе и чище. Сосны на нем росли реже, кустарника было меньше.
– Думайте, – сказал Трофим Петрович. – Мне-то что? Я спущусь с одной лошадкой, а тут только по одной и можно сводить.
– А остальных кто? – спросил Геннадий. – Отпустили Мишку, а теперь…
– Отпустил, – согласился проводник, – А девки на что? Помогут, поди.
«Девки» притихли, ждали решения начальника.
– Ну, – повернулся Буров к Геннадию. – Твое мнение?
– На военном совете первое слово младшему, – хмуро ответил Геннадий, которому, честно говоря, не очень хотелось спускаться по такой круче. – Пусть Вера выскажется.
Олег Григорьевич даже улыбнулся, повернувшись к Вере.
– Ну и как, Вера? Как вы думаете?
Вера, конечно, не ожидала, что с нею будут советоваться по такому важному вопросу.
– Ой! Олег Григорьевич! Я лошадь поведу? Вот за этот ремешок? А она не вырвется? Не укусит меня?
– Н-да, – сказал Буров, – С вами, кажется, все ясненько. Ну, а вы, Елена Дмитриевна, в каких отношениях с лошадьми?
– В прекрасных. Я их очень люблю, но они не отвечают взаимностью. Вот так. А если серьезно, то лошадь я здесь не поведу. Тут нужна сильная мужская рука.
Снова, на этот раз хором, звали Мишку и опять бесполезно.
– Далеко ушел, – решил проводник. – Будет нас ждать на стоянке. Я ему намекнул, где привал будет. Дров насобирает.
– Так, значит, вам знакомы эти места, Трофим Петрович? – не без ехидства спросил Геннадий.
– Бывал здесь, – ответил проводник. – Только не с лошадьми, а с бабами деревенскими – за смородиной ходили. Ничего. Спускались, все живы остались. Ну, что будем делать, начальник?
Гмызин – один, без лошади – прошел по спуску несколько метров, осмотрелся, вернувшись, подтянул подпруги у лошадей, проверил, надежно ли закреплены сумы и мешки.
– Я каурого сведу, – сказал он, – Он боевой и характерный, а эти смирные. Как я, значит, поведу, так и вы за мной по следу. Ты, Гена, первым, за тобой пусть девки идут. А вы, Олег Григорьевич, лошадь-то не берите, вы рядышком со всеми шагайте, неровен час, что случится, а вы тут как тут, подмогнете… Да вы не бойтесь, девахи, лошади тихие, они сами знают, куда ступить, а вы их удерживайте, успокаивайте. Ну, с богом!..
Геннадии полагал, что по такому крутому спуску проводник поведет лошадь не прямиком, а наискось по склону. Но Гмызин поставил ее прямо, крепко взял под уздцы и, сдерживая и осаживая ее, пошел вниз к реке. Каурый приседал на задние ноги, пытался высоко поднять голову, но проводник держал его крепко, не давал остановиться или ускорить шаг. Так метр за метром они спускались с горы. Лишь когда до ровной площадки оставалось. совсем небольшое расстояние, каурый вырвался (а, может, и отпустил его Трофим Петрович, с горы не видно было), сбежал к прибрежным кустарникам и, свернув возле них направо, пробежал еще метров двадцать и остановился.
Гмызин махал руками: давайте, давайте, чего же вы?!
Сверху фигура его казалась маленькой. Геннадий сейчас, когда проводник был внизу и его фигуру можно было сравнить с кустами черемухи у реки, прикинул расстояние: метров триста, пожалуй…
– Сумеешь так? – спросил Олег Григорьевич.
– Нет, – признался он. – Так не сумею. Поведу туда-сюда. Знаете, так: зиг-заг, зиг-заг. А вы не начинайте спуска, пока я до Трофима Петровича не доберусь… Ну, как говорят некоторые, с богом!
Но, наверное, у проводника был другой бог. Имя тому богу – опыт и умение.
Первый отрезок, метров двадцать, Геннадий провел лошадь хорошо, но когда стал ее поворачивать, она вдруг осела на задние ноги и высоко задрала морду; Геннадий буквально в последнее мгновение успел резко дернуть поводья и направить ее в нужную сторону.
Не останавливаясь – отдыхать будет внизу! – он прошел и вторые двадцать метров и вновь поворот, но на этот раз на три четверти круга, так – решил Геннадий – безопаснее, потому что он при этом разворачивал лошадь мордой к горе.
– Хорошо, хорошо! – кричал сверху Буров. – Идем за тобой!
Начала спускаться Вера, ведя в поводу вороного. Это была самая тихая, самая покорная, но в то же время и самая ленивая лошадь в отряде. Вороной еле тащился за Верой; прежде чем поставить ногу, он несколько раз ощупывал копытами землю и, лишь убедившись, что под ногами твердь, ставил ногу.
И сразу же за Верой, решив, видимо, что все идет хорошо, пошла Елена Дмитриевна. Она, наверное, убедила Бурова, что ничего не понимает в лошадях, поэтому вели гнедого они вдвоем: Елена Дмитриевна – впереди, а Буров – сбоку, выше по склону, придерживая сумы и вьюки. Геннадий видел, что первые метры они прошли благополучно; не оглядываясь, разворачивая лошадь то в одну, то в другую сторону, он спустился вниз и лишь тогда взглянул на гору.
Там творилось что-то непонятное. Елена Дмитриевна стояла рядом с гнедым, а Олег Григорьевич, размахивая руками, бегал вокруг вороного, которого держала за поводья Вера. Видно было, как лошадь то приседала на задние ноги, то вскакивала, как суетился Олег Григорьевич, но невозможно было понять, что там делается.
Геннадий, даже не оглянувшись на проводника, полез в гору, но Гмызин спокойно сказал:
– Вернись. Там же мужик. Справятся.
Да, завидное спокойствие было у Трофима Петровича, правда, не всегда обоснованное.
Наконец вороной стронулся с места. Вера справа и чуть выше шла за ним, крепко держа поводья; Буров слева руками поддерживал вьючную суму, которая почему-то съезжала под брюхо лошади.
– Вот, скотина! – выругался проводник. – Подпруга ослабла.
То ли поскользнувшись, то ли обходя камень, Олег Григорьевич на какое-то мгновение оторвал ладони от сумы, которую он поддерживал; съезжая под брюхо вороному, она снялась с крючков седла, упала под ноги лошади; вороной, замотав головой, вырвал поводья из рук Веры; правая сума, которую до этого уравновешивала левая, резко поехала вниз и тоже отцепилась; вороной с седлом на боку, никем не удерживаемый, помчался под гору. Одна сума зацепилась за камень и осталась там, где слетела с лошади, другая подкатилась к ногам Геннадия.
А вороного задержал Мишка. Вовремя же он пришел с охоты! У Геннадия уже было готово сорваться с губ ласковое слово, но он удержался, думая, что по праву отца Мишку отчитает Трофим Петрович. А Гмызин, словно ничего не случилось, сказал:
– Лезь. Помоги девке. Не сведет она.
И Мишка полез в гору. А Буров, помаячив Елене Дмитриевне, начал вслед за Верой спускаться, волоча за собой суму.
Буров продолжал жестикулировать свободной рукой, что-то выговаривая Вере, но что – не слышно было. И лишь когда они оказались почти рядом, Геннадий смог понять их разговор.
– А я вам еще раз говорю, что надо было придержать лошадь всего одну секунду. Одну, понимаете? А вы отпустили!
– Да не отпускала я его. Он сам вырвался!
– Бросьте оправдываться. А если бы лошадь угробили? Да вы знаете, сколько бы мне платить пришлось?! Знаете?!
Они были уже в двух шагах от проводника и Геннадия.
– Не знаю! – Вера остановилась. – А если вы знаете, так и вели бы ее сами. – Она вдруг перешла на крик. – Сами – руки в брюки, а я – лошадь веди…
– Я не могу все сам, – твердо сказал Буров. – Я знаю, что мне делать самому. Я… Я, кажется, не лаборант уже.
– А я вам… Я вам не лошадник! – опять закричала Вера. – Пусть бы Мишка ее вел!
– А он тоже не лошадник. Я его поваром взял. Понятно? Его, а не вас!
– А что сердиться-то? – вступил в разговор проводник. – Лошади целы. Сами живы. Ну, если царапина где какая, так заживет. Чо сердиться-то?
– Царапина, – пробурчал Буров. – Нельзя же быть такой… такой растяпой. Это какая сума? – вдруг спросил Буров, указывая на ту, что лежала у ног Геннадия.
– Эта? Обыкновенная. Брезентовая.
– Хватит дурачиться! Номер какой?
– Ах, номер! – Геннадий перевернул суму, посмотрел. – Номер четыре, товарищ начальник.
– Четыре?! Там же аппарат! Ну-ка!
Развязывая суму, Геннадий сказал:
– Аппарат, между прочим, не на лошади надо возить.
– Ладно, ладно, – миролюбиво согласился Буров и выдернул из рук Геннадия фотоаппарат, осмотрел его, потом открыл футляр. – Ну, так я и знал! Так и знал! Вот, пожалуйста: крышку сорвало. Что теперь делать? Это же надо! Такая халатность.
– Можно? – Геннадий взял аппарат из рук Бурова, осмотрел отошедшую крышку, снял ее совсем, поставил снова и повернул защелки. – Пожалуйста. С вас – четыре двенадцать.
– Что? – недоверчиво посмотрел на него Буров. – И снимать теперь можно?
– Как и раньше. Только не на эту пленку. На незасвеченную. А эту оставьте себе на память о беспечности.
Вера вдруг разрыдалась, закрыла лицо руками и бросилась через кустарник к речке.
– Чо это она? – спросил проводник.
– Нервный шок. Пройдет, – сказал Олег Григорьевич. – Телячьи нежности.
Геннадий пошел вслед за Верой.
Она сидела на камнях, пила из ладоней воду.
– Успокаивать меня пришли? – спросила она.
– Нет, Вера, не умею. А вообще-то успокойся. Все страхи позади. Как говорит Гмызин, руки-ноги целы.
– Вы думаете, я испугалась? – тихо спросила Вера и, не ожидая ответа, сама же сказала: – Нет. Я, наверное, не поняла сразу, что может произойти. Но почему он так на меня кричал? Вы слышали? – Она привела в порядок свою огненную прическу, невесело засмеялась: – Лошади, наверное, моих волос испугались.
– Не может быть, – серьезно заявил Геннадий. – Лошади тоже понимают красоту.
Вера стрельнула в него взглядом, вспыхнула.
– Я не смеюсь, Вера. Только когда ты так… дуешься, ей-богу, не идет тебе. Не надо. Смотри на вещи просто, как сказал товарищ Маяковский. Пойдем! И не расстраивайся. – Ему вдруг по-настоящему стало жаль ее – маленькую, беспомощную, обиженную. – Пойдем, Вера.
Они вышли из кустарника как раз в тот момент, когда Елена Дмитриевна спустилась с горы.
– Ну, вам везет, Елена Дмитриевна, – сказал, пытаясь улыбнуться, Буров. – Без ЧП обошлось.
– Мне всегда везет, – не очень вежливо отозвалась Воробьева, – и во всем. Это же надо придумать… – Она взглянула на гору, с которой только что сошла. – Это же самоубийство какое-то. Интересно, сколько здесь градусов? – повернулась она к Бурову.
– Уже измерил, – ответил он. – Сорок. Или около того.
– Ого! Даже в жар бросило. А вы, я вижу, уже умылись? – посмотрела она на Геннадия и Веру. – Пойдемте, Олег Григорьевич, и мы. Пойдемте, пойдемте, проводите меня! – настойчиво повторила она. – Ополоснуть лица не мешает.
Вскоре они вернулись, и Олег Григорьевич четко и сухо распорядился:
– На сегодня – конец! Ночевка здесь. Трофим Петрович, ваше дело – лошади. Михаил – ужин. Елена Дмитриевна и Вера – груз. Посмотрите, переберите. Я с Геннадием – палатки. Все!
– А, может, мне лучше будет… – начал Мишка, но Буров его резко оборвал:
– Вам лучше всего помолчать! Выполняйте!
Мишка что-то буркнул, нашел во вьюках топор, пошел в кустарник за хворостом.
Ужин он, заглаживая свою вину, приготовил отменный, израсходовав, правда, при этом три банки тушенки, но пообещал в ближайшие дни кормить отряд рыбой.
Ужинали при свете костра. Все проголодались, сразу же заработали ложками. Елена Дмитриевна, кашлянув, посмотрела на Бурова, он – на нее, отложил ложку, начал, глядя прямо перед собой, словно не обращаясь ни к кому лично, и в то же время ко всем сразу;
– Неладно получилось сегодня. Все переволновались. Да… Можно бы, конечно, и сдержать нервы… Как-то не вышло. – Геннадий заметил, что Елена Дмитриевна внимательно смотрит на Бурова. – Ну… Что же? Бывает. Но и вы хороши! – Олег Григорьевич резко повернул голову в сторону Веры, но, почувствовав на себе пристальный взгляд Воробьевой, потупился. – Короче говоря, забудем, Вера, прошу вас. Все бывает в такой дороге.
Вера молчала, может, собиралась с мыслями, может, не хотела отвечать.
– А чо забывать-то? – спросил Мишка. – Чо? Забудем. Как будто и не было ничего.
– Ну, вам-то не стоит забывать, как вы подвели сегодня коллектив, – Олег Григорьевич с радостью переключился на Мишку; Елена Дмитриевна покачала головой и принялась за ужин; Геннадий понял, что не зря Воробьева приглашала начальника на речку, видимо, разъяснила ему неприглядность его поведения, но, кажется, до Бурова ее объяснения не дошли: у него не хватило сил открыто извиниться перед Верой.
Ужин прошел, как поминки: громко не говорили, не ссорились, но и веселья не было.
А утром, когда лошади были завьючены и отряд готовился выступить в дорогу, Вера неожиданно сказала:
– Мы больше времени тратим на сборы и на дорогу, чем на работу.
Буров посмотрел на нее с любопытством: ну, мол, а дальше что? Вера продолжала:
– Сейчас бы нам поработать, потом пообедать и шагать до позднего вечера. Ведь лучше так, правда? У вас же намечены места, где мы должны работать? – Это она говорила Олегу Григорьевичу, – Вот там и надо ночевку устраивать, а с утра работать.
Неожиданно Веру поддержал Трофим Петрович:
– А она дело говорит. Ну, мне-то что? Как надо, так и надо, значит.
– Ничего не будем менять, – сказал Буров. Подумал и добавил: – Идти с обеда до вечера трудно. Вы первая отдыха запросите.
– Так я не о себе, – вяло сказала Вера. – Я – о деле.
– О деле есть кому позаботиться. Все! Выступаем.
Геннадий подумал и пришел к выводу, что предложение Веры было разумным; если бы такую мысль высказал Гмызин, начальник согласился бы с ним, а соглашаться с девчонкой, первый раз попавшей в тайгу, он не мог – гордость не позволяла.
Прошли не больше километра – снова на пути водная преграда.
– А это какая речка? – спросил Геннадий.
– Все та же, – усмехнулся Буров. – Приток Сайды.
– Может, нам по берегу идти? Надоели переправы через один и тот же приток.
– По берегу в два раза длиннее, – вмешался Трофим Петрович. – Это последний брод, потом пойдем к Сайде по тайге. А тут мелко даже сейчас, после таких дождей. Видишь, ширина какая?! Где глубоко – там узко. Вот сейчас перекурим и побредем. Девки, здесь дно мягкое, разувайтесь, чтоб не вертаться за вами. Рядом с мужиками пойдете, они помогут, в случае… А ты папку-то свою давай, – обратился он к Вере, – привяжем на вьюки, руки свободные будут.
