Текст книги "Жемчуг северных рек (Рассказы и повесть)"

Автор книги: Леонид Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Митька не знал, то ли ему продолжать выдалбливать трухлю из берёзового рукава, то ли это уже никому и не нужно.

– Трубу-то делать? – крикнул он Алику, но без вызова.

– Делать, конечно, – натянуто-бодрым голосом отозвался тот.

«Ну, и чёрт с тобой, пышкай, как ёж, – решил Митька не обращать внимания на выходки Алика. – Он, видите ли, не в духе. Мог бы о пиле-то и сам побеспокоиться, а то ходит – руки в карманах, будто и дело не его».

Митька не взял пилу с двумя ручками по простой причине: её к коляске не приспособишь. И честно говоря, он не уяснил для себя в полном охвате тот объём работы, который им предстояло выполнить. У него лично настрой всё-таки был на разведку. Думал: ну посмотрим; если Алика книги не подвели, то не один же день им на речке валандаться, тогда и шалаш для жилья строить придётся, а может, и землянку рыть, – одним словом, дело покажет, какой инструмент нести. Не рассчитывал Митька, что они сразу на плот взгромоздятся.

Конечно, если у Алика намерение было твёрдое – ловить с плота, – так кто ему мешал обернуть полотно пилы каким-нибудь старым одеяльцем, чтобы в лесу о неё не пораниться, и привязать, как мешок, за спиной. Так нет, он поинтересовался у Митьки, чего тот взял, и ещё похвалил за хозяйственность, а сам пошёл налегке, как на прогулку.

Митька и в самом деле не очень верил в то, что на Керети водится жемчуг. Сколько лет люди ездили туда сенокосить, и никому не подфартило разбогатеть. Конечно, никому и в голову не придёт ковыряться в раковинах, смотреть, чем набито у них нутро.

Но в то же время Аликовы книги утверждали, что в стародавние годы на Керети промышляли жемчуг. Неужели уж в памяти у стариков ничего не сохранилось из рассказов своих отцов и дедов о той завидной поре? Ведь не могло же быть так, что отцы ловили, а сыновья вдруг бросили. И не только бросили, а даже забыли о том, чем занимались родители. Не бывает же так. Вот испокон веку сеют в Полежаеве лён – так и сейчас он в почёте. Как и раньше, нынешние ребятишки ходят в лес за грибами – и ведь не собственным опытом проверяют, а из далёких веков пришло, никого не собьёшь с толку: вот эта синенькая, на тонюсенькой ножке красавица – поганка, а вот этот невзрачный толстячок с неприятно осклизлой шляпкой – валуй, его можно солить. О валуе помнят, а про жемчуг забыли. Да не бывает же так! Жемчуг есть жемчуг! Сколько о нём сказок да легенд всяких сложено! А о валуе нет ничего. И его помнят!

Но Аликовы книжки утверждали всерьёз: на Керети добывали жемчуг. Митька своими глазами читал, не побасенки чьи-то слушал. Может, он и усомнился бы в том, что это их Кереть. Мало ли, что северный край. Северный-то северный, но большой, из него вон две области вышло: Архангельская и Вологодская. Да несколько районов, говорят, перепало от него Кировской и Костромской. Может, в каждой по Керети есть.

Митьку склонило на сторону Алика то, что в статье ещё и Кемский уезд упоминался. А Кема от Полежаева недалеко. Не может же быть, чтобы сразу два названия совпали.

Митька ничего не сказал Алику про Кему: Алик – человек приезжий, может, и не слыхал. Но себе-то на ус намотал: и в Кеме жемчуг. Он даже у Алика хотел спросить: «А у вас в Улумбеке, откуда ты приехал, не жемчугоносная река?» – да вовремя себя сдержал: зачем искушать парня? И без того известно, что Улумбек, по Аликовым словам, пуп земли, там всё есть, всё водится и запасы богатств неисчерпаемы.

Митька вытолкал трухлявую сердцевину из берёзового опилыша, ножом подчистил края – получилась подзорная труба, только без увеличительных стёкол. Такую трубу, по Аликовым книгам, устанавливают в центре плота и через неё разглядывают дно реки. Смотреть не мешает ни рябь воды, ни солнечные отблески волн. В придонном песке можно различить даже мелкие камешки.

На берегу застучал топором Алик. Стук получался у него срывающимся, неритмичным. Ну, Алик привык к более тонкому инструменту – к паяльной лампе, отвёрткам, шурупчикам, гаечкам.

Топора-то, наверно, и в руках не держал. Митька не раз был свидетелем, что у Макаровых и дрова колет мать. Он даже брался ей помогать.

«Ой, Митя, – восхищалась Мария Флегонтовна, – у тебя, смотри-ка, как у настоящего мужика выходит, а у моего-то руки к этому делу никак не лежат. Только бы с радиоприёмниками и возился».

«Золотые руки».

«Для города бы, может, и золотые, – вздыхала Мария Флегонтовиа. – А в деревне без топора не прожить».

У Митьки уже истаяла обида на Алика. Действительно, парень не в духе: такую ставку делал на сегодняшний выход, а пришли – не у шубы рукав, и близок локоть, да не укусишь. Много ли Славка, ныряя, надоставал – раковин пять-шесть. Да и сколько продержишься в ледяной воде – ещё судорогой ноги сведёт, так и самого придётся спасать. А куда, интересно, Славка-то делся? Ведь все вместе шли плот мастерить, разбежались по взгорку валежину искать с трухлявым нутром. Митька уже давно валежину нашёл и трубу выдолбил, а от них ни слуху ни духу. Хоть бы Николу не потеряли где.

– Славик, Тишка, ау-у!

– Ау-у, – отозвался из-за кустов Тишка. – Мы с Николой здесь, землянику едим.

– А Славка-то где?

– Он валежину ищет.

Митьке стало жарко от одной только мысли, что Славка усвистал к вырубкам. Ведь если чуть просчитается, повернёт от Полежаевской дороги влево, так на сотни километров ни одной деревни не встретит – будет лес и лес.

– Славка, ау-у!

– Ау-у! – ответил им Алик и равнодушно застучал топором.

Из-за кустов вывалились Тишка с Николой. Щёки у обоих в раздавленных земляничинах, глаза сыто осоловели.

– Не отставайте! – приказал им Митька и пошёл по уже хорошо проторённой в траве тропинке к берегу.

Берёзовая труба давила плечо, и нести её было неловко: Митька то и дело приседал, чтобы, с разгону выпрямившись, резко присесть и переставить плечо под более удобный выем ствола.

Они вышли на берег прямо к тому месту, где стучал топор.

Но – батюшки светы! – топором-то работал Славка, а Алик всего лишь похаживал вокруг него.

Митька торчком упёр трубу в землю и, сдерживая себя, чтобы не раскричаться, надрывным голосом укорил:

– Мы из-за него нервы на кулак мотаем, а он на наши крики и отозваться не соизволит…

Славка опустил было поднятый топор к ногам и незамутнённо голубыми глазами посмотрел на Митькину братию:

– А я вам аукал!

– Это Алик аукал.

– Да нет же, я! Вы же меня кричали…

Неужели Митька со страху голоса перепутал? А может, и перепутал: он же считал, что на берегу никого, кроме Алика, нет. Митька, остужая свой пыл, опустился было на траву, но Алик подзадорил его:

– Да не ревнуй ты его ко мне. Ведь мы общим делом заняты. Зачем нам выяснять, чья кукуруза выше!

Ох и доволен же он, что Славка вертится у него под боком! Вот уж самолюбие-то болезненное. У Митьки и в мыслях не было «меряться кукурузой», выяснять отношения. Он и поехал-то на Кереть не за тем, чтобы себя перед ребятами утвердить, а оттого, что его интерес разобрал: неужели и в самом деле полежаевцы, как говорится, по золоту ходят и ведать о том не ведают? Да сам же Алик его и зазвал, потому что не знал на Кереть дороги. Видно, никто из ребят в проводники ему не сгодился.

– Знаешь что, Алик, – сказал Митька. – Если ты ещё меня кукурузой будешь корить, так я ведь ничего у тебя не оставил. Могу сейчас же уехать.

– Ну вот, опять ты за старое, – недовольно развёл руками Алик. – Я же на мировую иду. Я же прощения у тебя у всех на глазах просил, а ты опять всё с ног на голову переворачиваешь.

– Ничего я не переворачиваю…

– Ну, как же? – высказывал Алик свою обиду. – У нас только что с Вячеславом хорошая идея родилась, а ты нашу радость даже не замечаешь. Только о себе думаешь, а не об общем деле.

Опять двадцать пять! Почувствовал рядом Славкино плечо и снова взорлил: нет выше птицы, чем он.

Может, махануть действительно в Полежаево?

Митька бросил трубу на землю и пошёл вверх по реке успокаивать нервы. Рвануть в Полежаево – не велика заслуга. Вдруг и на самом деле в Керети жемчуг, а они из-за своих вздорных характеров не нападут на него, вернутся домой ни с чем.

– Дмитрий! – закричал Алик. – Ну куда же ты?

14. Все гениальное просто

Алика навела на счастливую мысль верёвка, которой Митька привязывал к коляске дрова. Она валялась над обрывом, свесившись петлей с травяного карниза. Петля эта сразу вызвала желание покачаться, и вот тут-то Алика и осенило: а не устроить ли такие качели на иве, что росла над омутом? Сучья у ивы здоровенные – любую тяжесть выдержат. А уж Алика или Славку – так без сомнения. И чтобы верёвка не резала ягодицы, когда на неё усядешься, надо, как на подлинных качелях, приспособить для сиденья дощечку. На торцах у дощечки вырезать зазубрины, чтобы она не выскакивала из верёвок. Может, не хуже плота получится. Сидя над водой, води «подзорной» трубой вокруг себя, разглядывая дно реки. Конечно, на плоту выше манёвренность, можно от одного берега до другого ездить. Ну а на качелях зато тебя не сносит течением. Надо вот вырубить в березняке удилище. Но вырубить не для того, чтобы к нему леску привязывать и рыбу удить, а для того, чтобы расщепить у него упругий верхний конец, вставив в расщеп короткую, наподобие спички, распорку. Как только увидел в трубу «подозрительную» раковину, так удилищем в неё и тычь, «спичка» от соприкосновения с нею выскочит, а самую раковину в расщепе зажмёт. Подтягивай её к себе, она твоя.

Голова у Алика соображала. Он уже придумал, как сделать, чтобы «спичка», выскочив из расщепа, не уплывала, а оставалась при удилище (а то ведь не напасёшься палочек!). Её на короткий поводок привязать – никуда не денется.

И насчёт удилища, чтобы его синхронно с трубой передвигать по воде, неплохая мысль появилась. Всё гениальное просто! Удилище всего-навсего надо вставить в трубу. Оно тонкое, мешать обзору не будет…

А чтобы трубу не обременительно было держать в руках, её вес с помощью той же верёвки можно переложить на качели. Руки останутся свободными для управления трубой и для маневрирования удилищем.

Блестяще! Алик позабыл все неудачи дня.

15. Капризный жемчуг

Тишка мысленно осудил и Митьку и Алика за мальчишество. Это ж надо, схватились, как петухи. И чего делить? Какую кукурузу? Кукуруза в наших местах и не растёт вовсе. И ведь вот что обидно: Митька – хороший человек, Алик – хороший человек. Оба хорошие, а поступают нехорошо. Жемчуг надо ловить, а не о кукурузе спорить. Ведь не далее как вчера разговаривали с председателем колхоза у сельсовета. На что он жаловался? Машин не хватает колхозу. А они миллион рублей могут вычерпать из реки – и не торопятся. Сколько всяких машин на эти деньги можно приобрести? Несчётное множество. Ещё, пожалуй, и им бы каждому по мотоциклу купили. А что? Серёжку Дресвянина за то, что он ходит с бабушкой на ферму коров доить, велосипедом премировали. Много ли он там надоил? Цистерну. На сколько это рублей? На сто иль на двести? А они миллионом ворочают, да ещё, Алик утверждал, и не одним, а восемнадцатью. Потягайся-ка с ними Серёжка. Ему за всю жизнь столько не заработать, сколько они только за лето колхозу отвалят. Конечно, колхоз им по мотоциклу подарит, а может, и по легковой машине, по «Волге» даже. А что? От такого пирога, какой они колхозу преподнесут, четыре-то «Волги» всё равно что четыре крошки. Незаметно глазу, что их отщипнули. Он прикинул на четверых – на себя, на Славку, на Митьку, на Алика. А Николу как? Никола хоть и не работал тут, а даже, наоборот, отвлекал рабочую силу, но и он вместе со всеми кормил комаров, маялся от жары и питался впроголодь, по-походному. Николе надо подарить трехколёсный велосипед. А то ездит чёрт знает на чём – на таратайке.

В своих мечтах Тишка улетел высоко, с такой высоты и земли родной не увидишь.

– Тихон, ты за костром следишь? – строго спросил Алик, спустив его с облаков на берег Керети.

Тишка глянул под обрыв, а от костра одно лишь воспоминание осталось: всё нутро выгорело, белым пеплом, как шапкой, накрылось, а по краям головешки чадят. Он скатился кубарем под обрыв, ногой затолкал головешки на обманчиво замаскированный пеплом жар, и они вспыхнули свечками. Дров запасено было предостаточно: если экономно жечь, то до вечера протянешь.

Тишка выбрал из кучи те хворостины, что, на его взгляд, были посырее, положил в костёр. Их надольше хватит: пока обсохнут на огне, пока схватятся – время ж идёт.

Славка с Аликом уже примеривались к иве.

– На два метра сучок от воды, – настаивал один.

– Нет, больше, – не соглашался другой.

Ну, и эти из-за пустяка поссорятся.

– А вы верёвкой померяйте, – предложил Тишка.

Но зачем мерять? У Алика на плечах не пивной котёл, а голова. Он быстро сообразил, что не надо заранее ничего вымерять, надо всего-навсего закрепить в зазубринах доски концы верёвки, связанные узлами, и, взобравшись на жилистый отросток дерева, спустить качели к воде. Вяжи верёвку, незачем вымерять высоту.

– А подзорную трубу чем будешь крепить? – остудил Алика Славка. – Нельзя всю верёвку расходовать на качели.

– Да она у нас длинная, давай сразу обрубим.

Укоротили. Навязали на концах верёвки узлов, примерили к выдолбленным на доске зазубринам. Получалось превосходно: узлы, как гайки на болте, не давали верёвке выскальзывать из зазубрин.

На дерево полез Славка.

– Ты мне бросишь потом петлю…

Он вскарабкался на сучок, распластался на нём ящерицей и протянул руку вниз:

– Давай!

Алик бросал петлю неумело, как-то от земли, будто девчонка, и на первый раз, конечно, промазал. Тем более ива была сучковатая, просвет к Славке был не снизу, а над тянувшимся над обрывом разлапистым сучком.

– Ты через плечо бросай! – посоветовал Тишка.

– Яйца курицу не учат, – огрызнулся Алик и опять бросил петлю по-девчоночьи. Она, ударившись о заслонившие Славкину ладонь листья, упала под обрыв. – Ты мне под руку не каркай, – зло прищурился Алик.

Ну такие все стали нервные, что и слова не скажи. Тишка отошёл от Алика в сторону.

Алик бросил из-под низу ещё один раз. Потом попробовал через плечо – тоже не получилось, даже чуть не засадил петлю на суку.

Алик, уже кипя, как самовар, обернулся к Тишке:

– Советовать все умны… На! – Он протянул ему верёвку. – Если ты такой ловкий, кидай!

Тишка, робея, собрал верёвку в несколько кругов и, размахнувшись через плечо, послал её над развесистым сучком к Славке. Петля, не размотавшись даже полностью, примостилась на Славкиной спине. Славка, избоченившись, схватил её правой рукой.

– Ага, есть! – крикнул он радостно.

Алик, сжав зубы, ничего не сказал.

Теперь Славке не составляло особого труда подтянуть качели к суку и закрепить их.

– Давайте подвешивать трубу, – неунывающе предложил он.

Алик потирал руки. Оставалось совсем немного. Оставалось привязать трубу, вдеть в её полость расщеплённым концом длинную, будто удилище, палку, и промысел жемчуга объявляй открытым.

Славка закончил свою работу быстро, уселся на суку верхом, спустив вниз заскорузлые, тёмные пятки.

– Альберт, можно, я начну?

– Да вообще-то бы мне положено начинать, – торгуясь, возразил Алик.

Но Тишка уже по его интонации догадался, что он уступит. Вот только Славка выставит какой-нибудь, пусть самый пустячный, довод, и Алик сдастся.

– Альберт, но я же не на земле. Не надо на дерево лезть, время терять, – канючил Славка. – Мне только по канату спуститься – и всё.

– Ну хорошо, – согласился Алик. – Ты своим трудом заработал…

Славка с гиканьем спустился по верёвке к качелям.

– «Ура, мы ломим, гнутся шведы! – завопил он. – Ещё напор – и враг бежит!»

Он, ликуя, подтянулся на руках, потом перехватился ими почти до доски и побултыхал ногами в воде:

– Ух-х, х-хорошо…

Алик захохотал:

– Не трать вхолостую силы, ухарь-купец!

– Ничего! – кричал Славка. – Сил хватит. «В наших жилах кровь, а не водица, мы идём сквозь револьверный лай…»

Тишка где-то слыхал эти стихи, но не мог вспомнить где. Алик Макаров, что ли, на концерте в клубе читал? Вот память девичья, не то что у Алика, который про раковины-то прозу, а не стихи со второго чтения наизусть пересказал.

Славка взгромоздился на сиденье.

– А ну, Альберт Михайлович, давайте удилище, – всё ещё бесновался он. – Посмотрим, как жемчуг клюёт.

Алик суетливо съехал с обрыва к урезу воды, протянул Славке длинную берёзовую палку с уже взведённым расщепом.

– Этак ты и меня поймаешь, – уклонился от расщепа Славка и взял палку ниже настороженной рогульки.

«Подзорная» труба болталась верхним концом почти на уровне Славкиной головы, но её сносило течением вниз, и качели пришлось использовать по прямому назначению – раскачаться, чтобы поймать её. Славка зажал трубу между ног, запустил в её полость удилище и только тогда заглянул внутрь.

– Ну, что там? Чего видишь? – рискуя съехать по осыпающемуся основанию берега в омут, вытанцовывал нетерпеливо Алик.

– Ой, как на Луне! – Славка, кажется, не только нос, но и рот забил в трубу, потому что голос у него сделался глухим, будто Славку замуровали в бочке.

– Что, не видно ничего? – допытывался Алик.

– Наоборот, светло… – бубнил Славка. – Ой, как на Луне… А ракушек-то, ракушек-то…

Алик таки соскользнул одной ногой в воду, упал на руки и стал карабкаться на обрыв.

– Вячеслав, ты только с признаками бери… Ты осмотрись, ты с признаками, – уговаривал он, цепляясь пальцами за жилистые нити земляных орехов и взбираясь медленно вверх.

– Ой, Алик, они все одинаковые, – растерянно признался Славка, не заметив, что назвал товарища не Альбертом, а Аликом, хотя в Полежаеве все ребята знали, что Алик на «Алика» не отзывается, что его «Аликом» можно вывести из себя: «Я вам не семилетний мальчик сюсюкать, у меня полное имя есть».

И вот ведь и Алик не заметил, что Славка назвал его неполным именем.

– Не могут быть одинаковыми. – Алик, сорвавшись, заскользил грузно вниз, но, застопорив, удержался на выступчике земли у самой воды. – Ты лучше, Вячеслав, смотри. Может, тебе темно? Может, зрение слабое?

– Да нет, хорошо видно, как с фонарём. – Славка водил трубой по речному дну. – Раковин-то, раковин-то! – изумлялся он.

– Ну, а с признаками? – направлял его действия Алик.

– Вот вроде нашёл!

Славка, одной рукой придерживая трубу, другой наводил на цель удилище. Торчавший из трубы его верхний конец суматошно ходил вправо, влево, вверх, вниз, пока, наконец, не замер и уверенно не пошёл к обрывистому берегу.

– Есть, – закричал Славка, – зацепилось!

Тишка, стоявший на обрыве, поймал основание удилища и потянул на себя.

– Осторожнее, Тихон, осторожнее, – умолял его снизу Алик, а когда увидел выползший из трубы расщеп с зажатой раковиной, закричал Тишке горячо и взволнованно: – О кусты не задень, а то сорвёшь! – И стремительно – откуда только ловкость взялась! – вскарабкался по осыпчивому уклону наверх, ни разу не оскользнувшись.

– Ну-ка, ну-ка. – Он задышливо подбежал к удилищу, разжал руками отщеп и схватил с земли высвободившуюся раковину.

Она и в самом деле была с вмятиной на боку.

– С бороздкой, Славка! Она с бороздкой! – закричал Алик и заплясал.

Он не стал дожидаться, когда перловица обсохнет и полуоткроет свой щелевидный рот. Он воткнул в щель лезвие ножа и, как и в прошлый раз, развернул его поперёк моллюскова рта, забил туда деревянный кляп, чтобы створки не сомкнулись, и стал ковыряться ножом в содержимом раковины.

– Да должна же быть! – сердился он оттого, что ничего не находил. – Вот тут, под вмятиной, и должна.

Под вмятиной находился упругий комок жёлтых мускулов. Алик отбросил нож, залез в щель пальцем, прощупывая им мясо моллюска.

– Чёрт возьми, нету, – наконец отчаянно выдохнул он.

– Ну, как там? – поинтересовался Славка.

– А ты не отвлекайся! Лови! – закричал на него Алик. – Следующую лови!

– Как ловить, когда и удилище у вас? – оправдался Славка.

Алик набросился на Тишку.

– А ты чего ртом мух ловишь? – язвительно спрашивал он. – Ты, что ли, раковину-то потрошил? У тебя что, обязанностей нет?

– Есть.

– А ты почему их не выполняешь?

Тишка оглянулся на костёр: он уже не дымил, а горел ровно и весело. Огонь доставал даже траву на обрыве, она обуглилась и торчала из земли чёрными шильцами.

– У меня всё в порядке. Выполняю.

– Выполняешь… А где удилище? Почему не подал его Вячеславу?

Тишка обиженно засопел носом:

– Так у меня же другие обязанности. У меня костёр и Никола.

– Видишь, что все заняты делом, и стоишь – руки в карманах. А где инициатива? Где смекалка?

– Так сказал бы. Я бы, конечно, подал.

– Тихон, я безынициативных не терплю, – строго заявил Алик. – Прошу это учесть.

– Я учёл, – торопливо согласился Тишка и потащил удилище к обрыву.

– А кто будет запруживать? – остановил его Алик.

«Вот ведь какой безголовый», – расстроился Тишка и подтянул вершину удилища к себе. К нему на нитке была привязана распорка. Её-то Тишка и забыл вставить в расщеп. Дело это нехитрое: развёл руками рогульки расщепа и распёр их болтающейся на нитке палочкой. После этой несложной операции удилище можно подавать Славке.

– Держи!

Славка, заворожённый дном омута, водил трубой вокруг себя, и было ему наплевать на то, что творилось на берегу.

– Ой, кого там только и нету! – восхищался он. – Кто только и не ползает по дну!

– Вячеслав! – прикрикнул на него Алик. – Ты не в кино.

– Да я ведь не глазею… Я раковины с признаками ищу. Только их больше не видно. – Он уже всунул удилище в трубу и, раскачиваясь, ездил вместе с нею взад и вперёд.

– Уродливые выбирай, – подсказал Алик. – С незакрытыми створками.

Славка оторвался от трубы.

– Ну, посмотри сам, – обижаясь, что Алик не верит ему, сказал он. – Я когда и нырял, так тебе говорил, что они все с незакрытыми створками.

Алик решительно двинулся к корявому стволу ивы.

– А ну, освободи место. Я полезу.

Славка охотно засуетился. Подтянулся на руках, встал на доску, на которой только что сидел, но она из-под него вывернулась, и он, в одежде, полетел в воду.

Тишка было захохотал, но Алик метнул в его сторону сердитый взгляд, и Тишка замолчал.

Славик выполз на берег. С него журча стекала вода, рубаха и штаны льнули к телу. Славка развёл руки в стороны и походил сейчас на пугало, которое устанавливают в огороде, чтобы отгонять от посевов кур. Оскальзываясь на становящейся мокрой под ним земле, он перебрался к костру.

– Ну, что же, – сказал Алик, – учтём чужой опыт, – и разделся на берегу до трусов. – Подсади меня, Тихон.

Тишка, натужась, помог Алику влезть на дерево. Алик забрался на отросток, склонённый над рекой, и неумело стал спускаться по верёвке к сиденью. Верёвка у него изгибалась, как живая.

– Ты ногами её оплети, ногами, – подсказал Тишка, опасаясь, что Алик не выдержит поучений и разразится бранью. Но он послушно оплёл верёвку ногами, и она перестала крутиться.

Алик коснулся пяткой доски, но, обрадовавшись, слишком резво перехватился руками вниз: доска вывернулась из-под него, а руки не удержали тела, и Алик оказался зависшим над водой, лежащим на доске вперевес, как мешок на седле. Качели ходили растревоженным маятником.

– Альберт, подтягивайся на руках! – закричал от костра Славка.

Но Алик не собирался подтягиваться. Он, ухватившись обеими руками за левую верёвку, сумел как-то закинуть на доску правое колено, а потом и вообще переопрокинуть через неё всю ногу. Теперь он был как на коне, но сидеть так оказалось не только неловко, но и неустойчиво, потому что качели ходили маятником и Алика в любую минуту могло опрокинуть набок. Он, выждав, когда качели остановятся, держась уже за обе верёвки, перенёс левую ногу к правой. Теперь ему можно было ловить подзорную трубу. Он не сразу справился и с этой задачей, но когда справился, обхватив по примеру Славки берёзовый отпилыш ногами, то прильнул к «окуляру» с жадностью младенца.

– Ну, что видишь? – крикнул ему Славка.

– Луну! – засмеялся Алик.

У Тишки ворохнулось желание тоже заглянуть в подзорную трубу, но разве Алик подпустит его сейчас! А он бы вскарабкался на дерево ловчее Алика и в качели опустился бы, как в седло. Тишка не разрешил себе клянчить и канючить. Если Алик догадливый, то сам поймёт, что у Тишки, как говорится, слюнки текут, что и ему нестерпимо хочется увидеть «луну».

Алик долго водил трубой по дну Керети и, наконец, взялся за удилище.

– С признаками! – прокомментировал он свои действия, не сомневаясь, видимо, что за ним следят с берега. Он защемил рогульками раковину, и удилище пошло вверх. – Тихон, лови!

Тишка поймал с обрыва конец этой своеобразной остроги, высвободил раковину из плена.

– До меня не вскрывайте, – приказал Алик. – Пускай обсыхает.

Он уже забил всё лицо в проём трубы и показывал Тишке рукой, чтобы тот пошевеливался побыстрее.

– Ещё вижу две штуки, – еле различимо для Тишки пробубнил он в трубу. – Давай скорее, пока их из виду не потерял.

Тишка зарядил расщеп и подал Алику удилище. Только после этого он осмотрел чернеющую овальными полукружьями роговицы раковину. Никаких признаков Тишка на ней не обнаружил, но Алику ничего не сказал. Может, Тишка и не разбирается в этих признаках, Алику самому виднее.

Алик зарогулил уже вторую перловицу и кричал Тишке:

– Ты чего не принимаешь улов?

Тишка принял удилище, высвободил из расщепа раковину и краем глаза отметил, что она ничем не отличается от других – ни от той, что лежала уже в траве, ни от тех, что они с Аликом вскрывали у костра.

От костра прибежал в трусиках поотогревшийся Славка, отодвинул Тишку плечом.

– Альберт, так они же все без признаков! – крикнул Славка, не умея соблюдать дипломатию.

Алик поднял голову от «окуляра».

– Я что, слепой? – спросил он сердито.

– А правда. – Славка снова склонился над уловом и перебрал в руках каждую раковину. – Вот и у Тишки спроси. Без признаков.

– Много ты понимаешь, – отрезал Алик и снова приник к трубе.

– Ну вот посмотри, Тиша, ты. – Славка опять перебрал каждую раковину. – Где они, бороздки, где изъяны, где раскрытые створки? Нету ничего.

Алик слышал, конечно, всё, что говорил Славка, но молчал. Желваки у него ходили, будто он жевал чёрствый хлеб. Алик выделил, видно, новую раковину, стал погружать в воду удилище. Оно у него погружалось уже неуверенно и нервно, застревало почему-то в трубе: похоже, Алик не успевал перехватываться по его стволу рукой. Но вот оно упёрлось в дно и рывочками пошло вверх. Алик уже не крикнул «Есть», а молча поднял удилище и, когда Славка схватился за его основание, не дал вытаскивать добычу на берег, а сам высвободил рогульку и осмотрел раковину. Похоже, она разочаровала его.

– А в воде смотрится как с признаками…

– Так угол же преломления, – подсказал Славка. – Оптический обман.

«Ты смотри, – удивился Тишка, – и Славка чему-то может Алика учить».

Алик всё же выбросил раковину на берег и застыл в неподвижной позе, не зная, что ему делать дальше, продолжать ли лов.

– Надо перебазироваться на другое место, – наконец решил он.

Славка принял это предложение без энтузиазма:

– Ой, опять начинать всё по новой, подвешивать качели, привязывать трубу…

– Вячеслав, – перебил его Алик. – Ты же знаешь, есть ловчие места и не ловчие… Рыбу удить и то не везде можно. А тут – жемчуг, капризная вещь.

Он попробовал было по верёвкам подняться на сук, но потом понял, что это неблагоразумно, тем более с дерева спускаться на землю куда как небезопасно – обдерёшь и колени, и локти, – зажмурился и «солдатиком» прыгнул в воду. Вода, конечно же, обожгла его, но Алик проявил свой характер, прихватил с собой со дна раковину. Наудачу, с признаками, без признаков, какая разница, если и на берегу лежат такие же, не отмеченные ни бороздками, ни полураскрытыми створками.

16. Всадник в красной рубахе

Тишка понял, что более удобного момента ему уже не сыскать. Пока Алик со Славкой вскрывают раковины, пока заглядывают к ним под жабры, он успеет вскарабкаться на дерево и спуститься по верёвке в качели.

Тишка сбросил с себя штаны и рубаху.

– А ты куда? – остановил его брат.

– Славочка, так и мне же охота в трубу посмотреть.

– Ещё утонешь.

– Да ты же знаешь, я хорошо плаваю. – Он уже лез на дерево и отстреливался словами сверху.

– Тишка! – суровел голос брата. – Вода холодная – руки-ноги судорогой сведёт.

– Вытащите! – беспечно отозвался Тишка.

Он уже спускался по верёвке к сиденью. Да в конце-то концов, если уж они пугают его водой, так он до неё и не притронется: он по верёвке, как по школьному канату, поднимется на сук и с дерева сползёт ящерицей.

– Тишка, я маме скажу, – угрожал Славка. – Я за тебя отвечать не намерен.

А теперь уж говори хоть кому: дело сделано. Труба зажата в ногах, нос уже вздрагивает от пьяняще сладковатого запаха гнили, не до конца выскобленной из трухлявой берёзы. Тишка прильнул глазами к трубе.

Батюшки светы! Чего только и нету в воде! Раковины с пиявочно распухшими жабрами утыкали дно, как сосновые шишки. Песок исхожен ими, как марсианскими каналами изрыт. Это они в гости друг к другу ходят, что ли? А жучков-то вокруг них всяких, а паучков-то! Тишка никогда не думал, что так богаты живностью реки. А тут ещё стая краснопёрых окуньков прошла против течения, и Тишка увидел, как взметнулись невидимые ранее, сливавшиеся с жёлтым песком пескари. Окуни были сытые, за пескарями в погоню не бросились, так величавой стаей и проплыли мимо.

– Ребята! – услышал Тишка встревоженный и в то же время радостный голос Митьки.

Тишка оторвал свой взгляд от «окуляра».

Митька еле схватывал дыхание:

– Я в километре отсюда мостик нашёл!

Подумаешь, какая невидаль! Мостик! Алик со Славкой тоже недоуменно переглянулись.

– Ну и что?

– Да как это что? – загорячился Митька, – Мостик маленький, через приток Керети. Его разобрать, так как раз на плот хватит.

Алик со Славкой снова переглянулись.

– А что? – сказал Алик. – Это идея.

– Я ведь было совсем и забыл о том, что через эту канаву мост положен, – хвастался Митька. – А тут поругались с тобой, я и вспомнил, решил взглянуть. Прихожу – цел… Как раз плотик получится на троих, и плавучесть у него будет что надо: настил же сухой.

Митька, выкладывая всё это, почему-то оглядывался.

– Ты чего крутишься? – спросил Алик. – За тобой погоня?

А Славка поддержал:

– Водяные на него осердились, что мост разобрать хочет.

– Там какой-то мужик на лошади ездит, – сообщил Митька. – Я почему и бежал-то, души схватить не могу. Мне показалось, что он заметил меня.

Вот тебе раз, уж не богатей ли за кладом приехал? А какой богатей, что за чепуха ударила в голову? Тут же никакого клада и не зарыто. Это Тишка, пока не знал, что они за жемчугом пойдут, считал, будто в Керети кулаки упрятали клад. А тут и не клад вовсе, тут жемчуг, да и не россыпью вовсе, а в раковинах. Ещё неизвестно, сколько его и наловишь. Может, совсем с пустыми руками домой придёшь.