Текст книги "Жемчуг северных рек (Рассказы и повесть)"

Автор книги: Леонид Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Это для Алика, – признался Тишка.

– Ну вот, видишь, – сказал председатель, – а я думаю: чего это Тишка из реки таскает? Никак, щуку в траве запутал, да ухватить не может… Уж хотел на помощь бежать.

Тишка съёжился:

– Не-е, не щуку…

– А я думал, щуку…

Тишка не мог понять, чего от него хочет Зиновий Васильевич, не раковины же будет отбирать – они не колхозные, их в реке без учёта.

Зиновий Васильевич, когда немного отъехали от ямы, освободив место для другого возчика, попридержал Тишкину лошадь:

– Неужели до сих пор жемчуг ищете?

Тишка замялся:

– Не-е, это я так…

– Как же так, если сам же сказал, что для Алика?

Тишка совсем запутался.

– Ну-у… это я… – залепетал он, казнясь от того, что не в силах объяснить председателю, почему набил карманы раковинами. – Это я Алику хочу показать…

– Значит, не поверили мне? – спросил председатель.

Как ответить с полной определённостью, поверили или не поверили? В Керети, Тишка поверил, жемчуга нет. Но в Берёзовке-то не проверяли. А в Берёзовке-то как раз раковины с признаками. Ну почему же Зиновий Васильевич к Тишке пристал, будто Тишка нашкодил где-то!

– Молчишь… Не поверили, – вздохнул председатель.

– Да здесь же с признаками, – не выдержал Тишка укора. – А в Керети были без признаков. – И добавил, как главный козырь: – Мы же не для себя, мы – для колхоза. Почему не проверить-то?

Председатель задумался: логика в Тишкиных словах, видно, была – против неё не попрёшь.

– Ну, хорошо, проверяйте, – согласился с ним председатель. – Только я тебе, Тихон, хочу сказать, что если вы собираетесь сделать колхоз богатым, то лучше не жемчуг ищите, а в работе нам помогайте…

– А мы и помогаем, – выпятил Тишка грудь. Председатель-то что у них, ослеп? Не видит, что силосуем, а не баклуши бьём?

Зиновий Васильевич почувствовал перемену в Тишкином голосе, поощряюще похлопал его по ноге повыше колена, случайно не попав по карману.

– Молодцы, Тихон, что помогаете, – сказал он, довольный. – Вот эту яму засилосуете, я вас и на другую переведу. Не сробеете?

– Не сробеем! – гаркнул Тишка так звонко, что лошадь запрядала ушами.

– Вот и хорошо, – сказал председатель. – Вот и будет колхоз богатеть. – Помолчал и, выделяя каждое слово, добавил: – Благодаря вашим трудам…

Тишкину груда распирала гордость: шутка сказать, сам Зиновий Васильевич признал, что колхоз разбогатеет, когда они засилосуют две ямы.

Председатель подал ему на прощание руку:

– Ну а вам за труд тоже начислим, что полагается. Так что после сенокоса пожалуйте в кассу…

Вот уж этого-то Тишка не ожидал. Ещё и заработок председатель сулит. То-то мать обрадуется, скажет: «Ну, теперь ничего не страшно, кормилец вырос у нас». – «Не кормилец, кормильцы!» – поправит её Славка, и мать их обоих сграбастает обнимать.

Председатель уехал на своей лошади, а Тишка весь день был как во сне. И о раковинах забыл, которые возил в карманах. Вспомнил, когда уже выпряглись и отвели лошадей на конюшню. Раковины заслюнявили белой слизью штаны, и когда Тишка достал их из кармана, когда увидел, как они, ссохнувшись, пораскрывали изуродованные признаками створки, в нём всё ворохнулось, к горлу подступил несглатываемый комок: «Ой, Тишка, а если самородок бросаешь?» Бывает же так, что недотёпа и золото, приняв за камень, отопнёт от себя, а удачливый нет, удачливый обязательно поднимет да поглядит – потому он и удачливый.

Тишка сунул раковины в заскорузлые от слизи карманы и, придерживая их руками, затрусил к сельсоветскому зданию. Оглянувшись, не следит ли за ним Славка, он юркнул под лестницу, где был вход в Аликову квартиру.

Алик был дома. Стол у него оказался накрытым широким, как скатерть, ватманским листом бумаги. Алик чего-то чертил.

Тишка, сияя, вызволил из карманов раковины:

– Альберт, все с признаками! Давай проверять! – Он положил раковины на табуретку, потому что стол был занят, и пытливо заглядывал Алику в лицо, сознавая, что потрафил ему. Но Алик к раковинам не прикоснулся.

– Видишь ли, в чём дело, Тихон, – сказал он размеренно и прошёлся по комнате, поскрипывая половицами. – Председатель был прав…

Значит, результаты проверки оказались плачевными… Но ведь с Аликовыми раковинами не повезло, а с Тишкиными вдруг что-то и выгорит.

– Проверить-то можно? – настаивал он.

– Ах, Тихон, Тихон, – поучающе проговорил Алик. – Проверять надо, когда теория подходит к определённому выводу, который требуется подтвердить практикой. А здесь чего проверять?..

– Но…

– Что «но», Тихон? – похлопал его по плечу Алик. – Я вижу: ты верный товарищ, не то что твой брат, который уже переметнулся к Дмитрию.

Тишка никогда не идеализировал своего брата, но правда есть правда.

– Ни к кому Славка не переметнулся, – набычился он, и тут ему на ум пришёл такой козырь, что Тишка сам удивился, как он об этом сразу-то не подумал. – Славка теперь уж и на лошади-то не работает, в яме торчит… А Митька – на лошади…

– Ну и что? – спросил Алик.

Да как это что?

– Они совсем врозь, – пояснил ему Тишка.

Алик задумался, вздохнул и, как в старой книжке, сказал:

– Ну, бог ему судья…

– А он неверующий, – на всякий случай предостерёг Алика Тишка.

– Да я тоже неверующий, – сказал Алик. – Но у образованных людей так принято говорить…

– А-а-а, – понимающе протянул Тишка и с тоской посмотрел на раковины: выходит, зря старался, Алик в их сторону и не смотрит.

Алик, будто прочитав его мысли, проникся к Тишке сочувствием:

– Я, конечно, дам тебе ножик, чтобы ты убедился в своём заблуждении, – сказал он, отправляясь на кухню, и, вернувшись уже с ножом, продолжил: – Видишь ли, я докопался до истоков нашей ошибки…

Тишка, сочувствуя, хотел спросить: и в Берёзовке, мол, не вышло? Но из деликатности промолчал. И без вопроса ему было ясно: не вышло. Иначе бы Алик встретил его раковины не презрительной усмешкой, а сломя голову побежал бы на кухню за ножом. Да ведь и в тот день, когда Алика застали на берегу Берёзовки с закатанными штанами, он был не случайно мрачнее тучи. Уже тогда можно было бы догадаться, что Алик потерпел неудачу.

– Тихон, а я докопался до истоков нашей ошибки, – повторил Алик фразу, на которую Тишка поначалу не обратил внимания. – Да, да, не смотри на меня так… Я вычислил истоки нашей ошибки.

Вот тебе раз! Свою ошибку Алик делил на всех. Но ведь у Тишки же на глазах было, как он бегал, жестикулируя руками и растопыря пальцы, по этой же комнате и сулил всем миллионы. Ну, Аличек, и короткая же у тебя память…

Тишка ни единым мускулом не дрогнул, чтобы не выдать себя, не показать, что он Алика уличил во лжи. Если Алику легче успокаивать нервы таким образом, пусть успокаивает: Тишке от этого, как говорится, ни жарко ни холодно. Алику, видимо, передались токи Тишкиного недоверия, глаза у него поплыли виноватой грустью, и он не отдал нож Тишке, а сам, скрежетнув железом по панцирю раковины, сунул лезвие в уже раздвинувшиеся от жажды створки и развернул его напоперёшку, будто забил кляп. Под пузырившимся взъёмом раковины было пусто.

– Ну, вот видишь, – поучающе заключил Алик, хотя глаза и у самого – Тишка видел – загорались на какое-то мгновение огнём. – Как я и предсказывал… Остальные вскрывать?

Тишка молча кивнул головой.

Алик чему-то усмехнулся.

– Однако, – только и вымолвил он и взял раковину со шрамом. В ней тоже не оказалось горошины, и Алик, уже сердясь, отказался вскрывать третью. – Да бесполезно же, Тихон! Пустая трата времени…

Ага, в Кереть переться за десять вёрст не трата, а две минуты израсходовать на готовую раковину – уже трата…

Тишка сам довёл начатое дело до конца. И только когда убедился, что и последняя, с вмятиной на боку, тоже пуста, он выбросил раковины в окно: курицы склюют!

Алик вымыл руки под умывальником, будто подвёл черту под пустым занятием.

– Я ж тебе говорил, что мы ошибались, – повторился он и вздохнул. Вздохнул он как-то не так, как вздыхал раньше, а освобождённо, словно сбросил с плеч ненужную ношу. – Да Тихон, председатель был прав: бассейн наших рек не жемчугоносный.

Алик уже не был удручён неудачей, и это Тишку удивляло.

– А ты почему раскис? – спросил Алик. – Расстроился?

Тишка не раскис и не расстроился, Тишка пока не опомнился. Он полагал, что и Алик от неудачи сникнет, а у Алика на лице безмятежность и удовлетворение.

– Тихон, – сказал Алик, догадавшись о причинах Тишкиного недоумения. – В науке всегда было так: и отрицательный результат – победа. Значит, ещё один неправильный путь отпал… Значит, можно приступать к следующему, который приблизит исследователя к открытию…

Да какая наука? Они же не с научной целью ходили на Кереть, а с самой что ни на есть практической… Но Алик уже обо всём, что было, забыл.

Он опять растопырил на руках пальцы и заходил по комнате:

– У меня, Тихон, появилась новая идея… Жемчуга ни в Керети, ни в Берёзовке нет – в этом мы убедились. И мы пойдём теперь по принципиально иному пути, чтобы сделать колхоз богатым…

Ну-у, затоковал, как тетерев… Зиновий Васильевич уже Тишке и без него сказал, как сделать колхоз богатым.

– Надо вторую яму засилосовать! – выпалил Тишка, повторяя председательскую подсказку.

Алик опешил:

– Тихон, какую вторую яму? Что за примитив?

Э-э, нет, уж тут Тишка ему не уступит.

– А Зиновий Васильевич сказал!

Алик поморщился, как от зубной боли:

– Твой Зиновий Васильевич привык работать по старинке.

– А он сказал, – стоял на своём Тишка, – засилосуете вторую яму – и разбогатеем.

Алик прошёлся по комнате, нагнув рыжую голову, будто искал, с кем ему предстоит бодаться.

– Сиюминутный интерес выгадывает, о будущем не печётся, – заявил Алик и подступил к Тишке. – А ты видел, как старухи работают на лугах? – спросил он.

– Видел.

– Ну и что скажешь об этом?

– Да хорошо работают, – сказал Тишка.

Алик всплеснул руками.

– А ты видел, что они по колено в воде? – напирал он. – Видел?

– Ну так река болотистая…

– А ты видел, что они дедовским способом, как при царе Горохе: тяп косою да тяп… Вручную, в наше-то время… Ты это видел?

– Алик, но на луга же с машиной не сунешься. Тут Зиновий Васильевич ни при чём.

– Не называй меня «Алик», я – Альберт! – осадил он Тишку. – И вообще условимся: мы не в детском саду, у нас есть полные имена.

Ну как это Тишка опростоволосился, не уследил за собой, назвал его Аликом?

Алик насупился:

– Ну вот, сбил меня с мысли. – Он оглянулся на стол, накрытый ватманским листом бумаги, и отмяк. – В общем, Тихон, у меня есть идея! Я сконструирую ручную косилку!

Он посмотрел на Тишку победителем. Тишка, вытягивая шею, скосил взгляд на стол.

Но Алик замахал на него руками:

– Да нет, у меня пока всё в голове. Я пока только принцип обдумал. – Алик подозрительно обернулся, будто их подслушивали, и голосом заговорщика сообщил: – Мотор от бензопилы «Дружба» решил приспособить, а нож от конной косилки сделаю…

– Он длинный, в кочках застрянет, – сообразил, что к чему, Тишка.

– Так я же укорочу. Если бы я не понимал, что длинный застрянет, я бы конную косилку всю и переводил на мотор. А я ручную делаю…

Тишка ручной косилки представить не мог.

– По телевизору видел, как газоны в городах стригут? – спросил Алик.

Тишка на это как-то не обращал внимания. Если бы знать, что Алику взбредёт в голову такая идея, посмотрел бы, конечно, внимательно.

– А я уже письмо в Москву написал, чертежи запросил, – поделился Алик секретом. – Думаю, пригодится.

Вот это Алька-а-а… Времени зря не теряет. Вон он какой затеей-то прибегал поделиться! И на Берёзовке он не сычом сидел, а на старух смотрел, как они косят, голову ломал, что предпринять. Ой, Алик, ты не так уж и прост… Одно беспокоило теперь Тишку: не успеет, сенокос к тому времени, когда он косилку изобретёт, закончится…

– Тихон, – услышав о Тишкиных сомнениях, укорил его Алик. – Ты, как Зиновий Васильевич, одним днём живёшь. Это же не для нынешнего года только. Это, может быть, на века!

Алик сам понял, что хватил лишку, но не засмущался, а нашёл способ поправиться.

– Не в буквальном смысле, конечно, на века, а так принято говорить, когда предлагается серьёзное решение, – сказал он и уже не прошёлся по комнате, а пробежался и, подпрыгнув, достал рукой матицу. Походило, что и до новой косилки дотянуться ему было так же близко, как до потолка. – Вот тогда, Тихон, и сделаем колхоз богатым, – заключил он. – Ты представляешь, мы вчетвером выстроимся шеренгой – и пойдём, только моторы стрекочут… Да мы же за три дня все луга подвалим – и по Берёзовке, и по Керети, и на Николиной гриве, и на Выселках, и… везде.

Он потирал от восторга руки, и Тишка понимал, что радоваться тут есть отчего. Только бы сделать эту самую косилку… Только бы сделать…

– Ну а кто вчетвером-то? – уточнил Тишка. С Аликом может статься, что он его в свою компанию и не примет – смотря какое настроение нахлынет на него. А охотников обогатить колхоз в Полежаеве найдётся немало.

Алик великодушно взмахнул правой рукой, делая широкий жест:

– А кто в Кереть ходил, те и будут косить, – заверил он и тут же споткнулся: – Вячеслава вообще-то бы не надо.

– Да он, Альберт, не подумавши тебя Христом обозвал, – заступился за брата Тишка: всё-таки и плохой, а брат, жалко, если откидышем будет. – Он не переметнулся, Альберт. Они с Митькой даже не разговаривают.

– Ладно, – вконец сдался Алик. – Я ему всё в лицо выскажу, а в четвёрку приму. У меня ведь, если до конца быть честным, и к Дмитрию есть претензии…

Ну а к Дмитрию-то за что? Ой, Алик, допривередничаешь, всех от себя оттолкнёшь…

– A-а, ладно! – ещё великодушнее махнул рукой Алик. – Кто из нас без недостатков? Назови мне такого… Ну, вот у тебя, что ли, нет? – Он ткнул Тишку в грудь указательным пальцем.

Тишка не успел ответить, что есть, зная за собой слабость, которую вот уже несколько лет не может перебороть, – переполошник…

– Или у меня нет? – продолжал Алик. – Наверное, тоже есть. Со стороны виднее. Вот скажи, Тихон, есть у меня недостатки?

Тишка вовремя сообразил, что лучше прикинуться овечкой, а то, чего доброго, Алик из четвёрки, едва успев включить Тишку в неё, тут же сразу и исключит.

– Не знаю… – сказал он.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Алик. – А у всех остальных есть.

– А у Митьки-то какие? – усомнился Тишка. Всё-таки Митька нравился ему изо всех ребят – и рассудительный, и работный, и ненасмеха.

Тишка не помнил случая, чтобы Митька кого обидел. Он даже Николе завидовал иногда, хоть тот и маленький, что у Николы, а не у него, Тишки, такой брат. Вот бы хорошо было с Микулиными поменяться: им отдать Славку, а себе Митьку взять. То-то бы облегченье настало матери…

– Дмитрий завистливый, – сказал Алик.

– Митька-то? – задохнулся несогласием Тишка.

Алик почувствовал в его вскрике бурный протест и пошёл в некотором роде на попятную:

– Ну, у меня нет в этом смысле против него улик, да я и не следователь, чтобы выискивать их. Но у меня есть к Дмитрию и прямая претензия.

– Какая? – Губы у Тишки ссохлись.

– А мы из-за него на Кереть время ухлопали, – не моргнув ни одним глазом, заявил Алик.

Вот это да-а… У Тишки глаза полезли на лоб. Вот уж говорят, с больной-то головы на здоровую…

Алик даже не поперхнулся и, видя, как у Тишки вылазят из орбит глаза, спросил:

– Ты в каком классе учишься?

– В третий пойду…

– Ну вот, ты этого не знаешь, – сказал Алик, снимая с Тишки какое-то обвинение. – Я семь закончил, у нас история СССР кончается на Степане Разине, восемнадцатый век… А Дмитрий-то нынче в восьмой ходил… Он же нынче изучал интервенцию Антанты на Севере… Нынче!

Тишка захлопал ресницами, не понимая, к чему он клонит.

– Ну, хорошо, – опять немного сдал на попятную Алик. – В четвёртом классе мы тоже проходили гражданскую войну. Но ведь с тех пор сколько лет пролетело, я мог забыть: не держать же мне всё в голове годами…

Он видел, что Тишка не понимал его, и оттого сердился ещё сильнее: пробежится по комнате, поскрипывая половицами, от стены до стены, остановится около Тишки, увидит, что у того по-прежнему бессмысленный взгляд, и ещё раз пробежится. Будто Тишке от этого становится понятнее и яснее, о чём он ведёт речь.

– Ах, да! – вдруг спохватился Алик. – Я же тебе не сказал, что председатель колхоза прав.

– Сказал, – ещё больше путался Тишка.

– Ты меня не перебивай! – разнервничался Алик. – Я не идиот, знаю, чего сказал, а чего не сказал.

Тишка вжал голову в плечи.

– Я тебе не сказал самого главного, когда говорил о председателе. – Алик посмотрел на Тишку, сгорбившегося, притихшего, и милостиво разрешил: – Да ты садись, это я люблю при разговоре ходить, у меня мысль становится острее… А ты сиди.

Тишка послушно сел.

Алик, подкрепляя свои слова действием, прошёлся по комнате.

– Председатель прав, что жемчуг добывали не в Кеме, а в Кеми… Мы перепутали… Из-за Дмитрия. – Алик продолжал искать виноватых. – У него же должно быть свежо в памяти: интервенция Севера, Шенкурск, Кемь… А он умолчал. Допускаю, что не умышленно…

При упоминании Шенкурска Тишка встрепенулся: правильно, Зиновий Васильевич Алика охолодил тогда этим городом – ни географии, ни истории, мол, не знаешь.

– Мне вот пришлось рыться в книгах из-за него, по карте лазить, время терять понапрасну, когда у него в голове должно всё как на полочках лежать: Шенкурск, Олонец, Кемь… – нудил и нудил Алик. – Меня вот теперь спроси – я всё скажу, где что, хоть и не обязан знать за девятый класс… Это он обязан…

Тишка насторожился: почему за девятый, когда Митька ходил в восьмой?

– Но у него же учебники за девятый куплены. Я сам видел, – не унимался Алик. – Я, например, летом наперёд все учебники просмотрю, а по истории да литературе в первую очередь… Ты вот спрашивай меня сейчас за восьмой класс хоть чего, я лучше Дмитрия расскажу, хоть не я, а он учился в восьмом классе.

– А за седьмой?

– И за седьмой тоже. Это само собой. А он – отличник, должен знать и за следующий, учитель же на него опираться будет во время объяснения нового материала. А какая на Дмитрия опора, если он даже учебник не пролистал?

Ну, хорошо, ты, Аличек, учебник просматриваешь, а вот у Тишки учительница, наоборот, советует вперёд не забегать, а то неинтересно будет в классе сидеть. Тишка ничего не сказал про учительницу, но в мыслях-то для себя решил: нет, не получится у Алика с Митькой мира, не поставит Алик Митьку в одну шеренгу с собой подваливать траву на лугах новой косилкой, какую-нибудь да найдёт причину, чтобы отказаться от такого напарника.

– Наверно, Мите некогда было учебник листать: у него столь работы…

– А я баклуши бью? – рассердился Алик. – Вы почему в Полежаеве так настроены: только физическую работу цените? А если человек умственным трудом занят – он что, бездельник?

– Да нет… почему? Мы так не думаем…

– А Павла Ивановна меня чуть ли не тунеядцем обозвала.

Тишка поник головой: с Аликом много не наспоришь, загонит в угол. И всё же Тишка сделал ещё одну попытку заступиться за Митьку:

– Да он же тебе поверил, что ты всё знаешь: ты же книжки показывал…

– «Книжки, книжки»… – передразнил Тишку Алик. – А в книжках что было написано? – Он вперил в Тишку злые глаза. – Читаю на память: «В 1871 году из Олонецкой губернии были отправлены царице одиннадцать необычайно больших, идеально круглых голубых и розовых жемчужин…». Где Олонец на карте? Вни-и-зу Белого моря! А на противоположном-то берегу – Кемь! Он что, не мог посмотреть, когда учебник перед ним на столе лежал?

Тишка за девятый класс учебника по истории даже в руках не держал (вот если б Славкин, за пятый!) и, есть там что-нибудь об Олонце и Кеми, судить не брался. Наверно, есть, поскольку председатель колхоза колол им этим глаза.

– Надо было у Зиновия Васильевича спросить, – бесхитростно решил Тишка.

Алик воздел руки к потолку:

– Да ты что? Ты нас за олухов царя небесного принимаешь?

Опять Тишка не угодил. Думал, Алик с ним согласится. Чего же проще-то было спросить у Зиновия Васильевича про Кемь, он её знает – и не надо было бы на Митьку напраслину возводить… Жили бы в мире.

– Тихон, ну скажи мне: зачем нас учат? – подступил Алик к Тишке, и Тишка уже не рад был, что вспомнил про председателя. – Не для того ведь, чтобы в одно ухо влетало, а в другое через пять минут вылетало?.. Не для того?

– Не для того, – уныло согласился с ним Тишка.

– Вот именно, не для того, – подтвердил Алик. – Мог же он меня наставить на истинный путь? Мол, Альберт, я по истории смотрел: есть река Кемь в Карелии, не о ней ли в журнале речь? Проверили бы…

«Ага, тебя наставишь на истинный путь, – подумал Тишка. – Ты и слушать никого не хотел, летал, как сокол…»

– А он ни единого слова, – изводил себя Алик. – Из-за него время ухлопали.

– Да ладно, Альберт, теперь уж чего, – подсунул ему примиряющую мысль Тишка, и Алик ухватился за неё:

– Да, действительно, теперь уж чего…

Видно, и самому надоел свой нудёж. А то до того разошёлся, что у Митьки будто и имя забыл: всё «он» да «он»…

Тишка, нащупав ниточку, за которую можно тянуть, выставил ещё один козырь:

– Сходили, хоть в чистой воде покупались, – и метнул на Алика осторожный взгляд. – А то после Берёзовки-то кожа чешется…

– Действительно, – согласился Алик, но Тишка не понял, с чем он согласился – с тем ли, что хорошо было купаться в Керети, или с тем, что после Берёзовки чешется кожа.

Перед открытым окном промелькнули Славкины, в цыпках, ноги.

– Тишка, куда тебя леший унёс? – надрывал Славка свои голосовые связки.

Алик, услышав его крик, встрепенулся:

– О-о, Вячеслав… – и подскочил к подоконнику, но Славка уже завернул за угол.

– Ти-и-шка! Коровы нет дома – иди искать! – прилетел оттуда его расстроенный зов.

Тишку заботной силой подняло с табуретки и вынесло на улицу. Славка стоял у крыльца и крутил босой пяткой в земле углубление.

– Тишка-а! Коровы нет! – истошно кричал он, не глядя по сторонам и не видя Тишки, но зная, видимо, что он где-то здесь.

– Ну чего орёшь-то? Чего орёшь? – успокоил его Тишка. – Сейчас найду.

Он выбежал за угол, а корова тут как тут, у канавы, и щиплет траву.

Ну, братец, и слепой же ты…

Тишка погнал корову домой, а Алик, высунувшись из окна до пояса, уже возбуждённо махал рукой:

– Вячеслав, заходи! Идея есть!

Славку долго упрашивать было не надо, тут же юркнул под сельсоветское крыльцо.

4. Незабвенная Кереть

Зиновий Васильевич, вернувшись с Керети, первым делом направился к силосной яме. Всё-таки тревога грызла его: не выдохлись ли с непривычки помощники? Ему хорошо было известно: ладится только та работа, в которую люди втянулись. Уж тогда её сделают, как бы тяжела она ни была.

Силосование, как и всякое страдное дело, идёт на измоте сил, и человек может на нём надорваться. Надорваться не столько физически, сколько морально – устать от однообразия, от конвейерности труда. Конечно, у ребят была опытная мать-наставница: лучше Павлы Ивановны вряд ли кто сумел бы организовать работу – приободрить, когда кто-то отчаялся; похвалить, когда силы у человека кончились; увлечь, когда кому-то стало неинтересно. Но Павла Ивановна и сама не железная – ей ведь не тридцать годков. Её-то кто утешит, когда она выдохнется, когда, изнемогая, признается: «Всё, ребята, никаких сил не осталось…»

Зиновий Васильевич выбежал по тропке на взгорок – а у ямы праздник. Павла Ивановна, как молодая, руки взняла над головой и, похоже, пляшет.

Яма-то (вторая яма!) почти полна осоки. Даже Никола не скрыт срубом, а виден весь до колен. Павла Ивановна, огрузая в траве, и в самом деле притоптывала.

– А ещё такая частушка есть, – вспоминала она и опять вздымала руки над головой:

 
Скоро, скоро над лесочком
Солнце красное взойдёт,
Скоро, скоро в наше поле
Сотня тракторов придёт.
 

Ноги у неё под частушку куролесили. Павла Ивановна путалась ими в траве, но находила откуда-то силы, не падала, а шла и шла по кругу вперёд. За ней, горя разрумянившимися щеками, высунув язык от усердия, подпрыгивал Никола. Даже у Славки слиплись от пота волосы. Даже он пружинил осокой, как вприсядку летел. За ним двигались, поводя плечами, мальчишки, девчонки. Зиновий Васильевич не всех знал по имени, но о каждом, конечно, мог сказать, кто чей: вон тот, веснушчатый, – продавца Аркадия Ильича сынок; голубоглазая девчушка, упревшая до того, что на лицо нальнуло травы, как тенета, – дочка директора школы Неганова; насупленный мальчуган, похоже, выдохшийся, но упрямо скрывающий усталость, – внук ветфельдшера Злобина.

 
Только вышла на крылечко,
Идёт трактор вороной, —
 

взвизгнула Павла Ивановна и вытащила из кармана носовой платок, взмахнула им, как на взаправдашнем празднике:

 
Мне не трактор приглянулся —
Тракторист замаранной.
 

Они до того увлеклись шутейной пляской, что никто не заметил остановившегося у костра Зиновия Васильевича. И возчики, выходит, им не мешали. Вспомнив о возчиках, Зиновий Васильевич посмотрел в луга.

Луга были словно выбриты, и только русло реки змеилось зелёным рукавом нетронутого хвоща.

Сенокос отодвинулся далеко, к полежаевскому купалищу. Дорога для возчиков удлинилась, и у ямы уже не было того чертополоха и кутерьмы, какие наблюдались в первый день силосования. Работа приняла размеренный темп.

«Ну вот, одно дело сделали», – удовлетворённо подумал Зиновий Васильевич: силосование шло к завершению.

И у Керети Витька Зотов настроил косилку. Если погода в ближайшие дни не переломится, то сена будет заготовлено впрок. Конечно, на тракторе по закустарившимся лугам ездит Витька не норовисто: огрехи остаются – стыдно смотреть. Но хорошо бы даже вполовину убрать. Уже и тогда будем всё-таки с сеном. Главное-то – скосить. Грести и стоговать у полежаевцев хватит сил и вручную. Не надвинулись бы только дожди…

Из-под взгорка вынырнула дуга, а потом уж Зиновий Васильевич увидел лошадиную голову и ездока. Митька Микулин! Он сидел на лошади боком, обе ноги покоились на оглобле, руки сложены на коленях. Не верхом парень едет, а на завалинке под окошком сидит – спокойнёхонек, даже ногти грызёт. Лошадь сама выбирала дорогу, и он доверялся ей. Лишь перед бруствером ямы Митька нащупал рукой сползший на гриву повод и, натягивая его то справа, то слева, помог лошади расчётливее подъехать к месту разгрузки.

«Ох, казаки! – одобрил Митькину кавалерийскую небрежность Зиновий Васильевич. – Будто в седле родились».

– Ну, так как работается? – подошёл Зиновий Васильевич к яме и помог налетевшей саранчой ребятне высвободить воз.

Павла Ивановна улыбалась:

– А куда с добром, председатель! Частушки даже поём.

– Слышал, слышал…

Воз растащили по углам ямы. Зиновий Васильевич прыгнул вниз, прошёлся вместе со всеми по кругу и, увлёкшись работой, не заметил, что из-под угора к яме вывернул новый всадник – Тишка.

– Зиновий Васильевич! – закричал он, ликуя. – А мы вторую яму кончаем!

– Молодцы!

Тишка скатился с лошади. В фуфайке, на которой он сидел, у него был завёрнут клок зелёного клевера (видно, ухватил около купалища). Тишка прямо из рук скормил клевер лошади:

– Ешь, Улька, ешь…

Она уже, видно, привыкла к таким подачкам и, когда дожевала корм, снова потянулась к Тишкиным ладоням.

– А больше нету! – вытянул он руки.

Улька обнюхала их и ткнулась губами к Тишкиному уху, будто что-то хотела ему шепнуть. Грива съехала ей на глаза, и Зиновий Васильевич, обомлев, увидел, что в неё вплетены разноцветные ленточки. Батюшки! Да откуда Тишке-то знать, что исстари русский мужик украшал коня именно таким образом? С молоком матери, что ли, передалось? Само собой вышло?

Тишка разгладил гриву, ленточные косы выставил напоказ – красиво!

Павла Ивановна кивнула в сторону Тишки:

– Разве худо живём?

Тишка, загордясь похвалой, поправил чересседельник, проверил гужи – ему показалось, что поослабли, так он, как заправский мужик, подтянул супонь.

– А что, Тихон, ты своё слово сдержал, – сказал председатель.

– Какое? – уточнил Тишка.

Зиновий Васильевич засмеялся.

– Запутался, что ли, в своих обещаниях, счёт потерял? – спросил он.

Тишка засуетился, бросился снова проверять гужи, а сам морщил лоб и всё косил глазом в сторону Зиновия Васильевича, будто дожидался подсказки.

Зиновий Васильевич пошёл Тишке на выручку:

– А помнишь, я тебя недавно спросил про вторую яму: не сробеете, мол, засилосуете? Ты пообещал не сробеть.

– Так мы и не сробели! – обрадовался Тишка, что вопрос оказался незаковыристый. – Сегодня закончим!

Зиновий Васильевич и сам видел, что работы осталось на три часа. Потом надо будет дать яме выстояться, выждать денька три иль четыре, чтоб осока в ней слежалась плотнее, осела, и, добавив несколько возов свежей травы, запечатать её плотно-наплотпо сверху землёй. Вот тогда можно рапортовать, что яма готова. А в общем-то, она, конечно, уже готова. В сопоставлении с тем, что сделано, завершить работу – это всё равно что нахлобучить шапку на голову, когда сам уже и обут, и одет, и даже перчатки натянул заблаговременно на руки.

– Молодцы! – опять похвалил Зиновий Васильевич и, сам сознавая, что замахивается на лишнее, но тут уж с собой ничего не поделаешь (председателю колхоза, сколько б чего ни делали, всё мало), вприщур посмотрел на Тишку. – Ну, а ещё б не сробели?

Тишка не задумывался ни на минуту, гаркнул звонко, так что лошадь застригла воздух ушами:

– Не сробели бы! – Он торжествующе посмотрел на Зиновия Васильевича. – Только ямы нету.

– А ямы нам и не надо, – сказал Зиновий Васильевич.

Павла Ивановна, заинтересовавшись разговором, выбралась к ним наверх.

– Ты куда это, Зиновий, клонишь? – насторожилась она.

– К работе!

Зиновий Васильевич не сегодня загорелся этой непростой мыслью. Только бы ребята выдержали то напряжение, какое он надумал им предложить. Ивановна-то выдержит и не такое: она двужильная.

Павла Ивановна будто прочитала, что у него в голове:

– Ой, смотри, Зиновий, я уж сяду – так и не встать. Ноги из послушания вышли.

– А ты сидячая нам и нужна, – засмеялся Зиновий Васильевич. – Как престарелый генерал, будешь сидеть на копне и нас консультировать. Нам не ноги твои, а голова нужна…

– Ой, леман, – снова вспомнила Павла Ивановна своего демона-чёрта. – Чего уж ты такое надумал?

Зиновий Васильевич построжел и переспросил у Тишки:

– Точно не сробеете?

– Точно!

Зиновий Васильевич для придания очередному вопросу большего веса выдержал паузу и только после этого спросил:

– Ну, а на Кереть поедете?

Тишка неожиданно увял, насупился и даже – показалось Зиновию Васильевичу – обиделся на него.

– Зачем впустую-то ноги мять… – неохотно отозвался он и исподлобья зыркнул на Зиновия Васильевича недобрым, колючим взглядом.

Зиновий Васильевич невольно поёжился, не сразу сообразив, откуда эта колючесть.

– Да не щуку ловить, – наконец догадался он, что встревожило Тишку. – Не щуку.

Маскируя от ребят и от Павлы Ивановны предмет Тишкиной тревоги, Зиновий Васильевич свёл разговор на щуку. Она за последние дни выросла у них в символ загадочности. То ею интересовалась Павла Ивановна, когда застала председателя на лугах по колено в воде, то Зиновий Васильевич сам взял напрокат её же загадку, когда Тишка набил карманы раковинами. Оба спрашивали о щуке, вкладывая в это свой потаённый смысл. И сейчас и Тишка, и Павла Ивановна не однозначно, а каждый по-своему расшифровали намёк председателя.