Текст книги "На тихой улице"

Автор книги: Лазарь Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

16

В этот день Коле Быстрову так и не удалось хорошенько опробовать новый симагинский мотоциклет. Едва успел он сесть в седло и тронуться с места, как Симагин остановил его. Шофер снова был чем-то встревожен.

– Погоди-ка, – сказал он и, ссадив недоумевающего мальчика, подкатил мотоциклет поближе к дверям клуба.

Там только что кончилось собрание. Его участники, оживленно переговариваясь между собой, стали выходить во двор.

Симагин, делая вид, что чинит что-то в своей машине, остановился за столбом неподалеку от клубных дверей.

– Вот, понимаешь, – сказал он Коле и ткнул пальцем в мотор, – перебои дает, надо проверить. – Но, сказав это, он даже не взглянул на мотор. Все его внимание было сейчас направлено на появившихся во дворе Кузнецова и Орешникову. – Не о тебе ли разговор? – шепнул Симагин мальчику, давая понять, что если он и встревожен чем, так это только его же, Колиными, делами.

Насторожился и Николай: рядом с судьей и пионервожатой он увидел свою бабушку и Настю, которая шла нога в ногу с Кузнецовым, а несколько поодаль от них шли домоуправ и какой-то незнакомый, сердитый на вид старик.

– Да, наверно, обо мне разговор, – сказал Коля. – Жалуются…

– Давай-ка послушаем, – предложил Симагин, не спуская глаз с Кузнецова и его спутников.

– Алексей Николаевич, Леночка, – говорила в это время Анна Васильевна, – зашли бы вы ко мне. Уж так мне нужно с вами поговорить, уж так нужно!..

– Прямо сейчас? – спросил Алексей.

– Хорошо бы, – кивнула Анна Васильевна. – Дома никого нет, вот бы и поговорили. – Она вышла вперед и открыла перед Кузнецовым и Леной дверь на лестницу. – Отсюда, с черного хода, и поднимемся.

Внимательно посмотрев в печальное лицо старухи, Алексей вспомнил свою недавнюю размолвку с матерью и догадался, что Анна Васильевна и есть та самая женщина, о которой хотела поговорить с ним мать.

«Чем же я ей сейчас могу помочь?» – подумал он, но, не желая огорчать и без того подавленную горем женщину, с готовностью шагнул к дверям.

– Папа, – обернулась Лена, ожидая, когда отец и домоуправ подойдут поближе, – я ненадолго задержусь.

– Хорошо, хорошо, – отозвался старик Орешников. – Иди. И у меня тут тоже знакомый нашелся. – Он глянул на домоуправа. – Вот и живем мы с Князевым чуть ли не на одной улице и знаем друг друга давно, а встречаемся редко.

– Занятой мы с вами народ, Михаил Афанасьевич, – почтительно заметил домоуправ.

– Это я-то занятой? – усмехнулся Орешников. – Нет, брат, я вроде тебя – отдыхающий.

– «Отдыхающий» вроде меня? Это как же понимать прикажете? – обиделся Князев.

– Ну, я пенсионер, а ты лодырям пример – вот так и понимай, – насмешливо сказал старик. – Вон дворик-то какой выходил – любо-дорого посмотреть! – Орешников потянул домоуправа за рукав. – Пойдем-ка, брат, к тебе в контору да побеседуем, – сказал он, увлекая Князева за собой. – Есть дело.

Придерживая дверь, Кузнецов пропустил вперед Анну Васильевну и Лену.

– До свиданья, Настя, – сказал он девочке, которая собралась идти вслед за ним. – Будет и у нас с тобой еще разговор. Обязательно.

Он вошел в дом, а Настя, решив, должно быть, что ей надо ждать, уселась на ступеньку подъезда.

– Куда это твоя бабка их потащила? – с раздражением спросил Симагин Колю, когда за Кузнецовым захлопнулась дверь.

– Не знаю… – протянул мальчик.

– Ну-ка! – повелительно сказал Симагин. – Слетай за ними – посмотри, куда они пошли.

– А как же мотоциклет?

– Иди, говорят! – подтолкнув мальчика, приказал Симагин. – Я тебя буду в гараже ждать.

Коля нехотя отошел от машины и побрел к подъезду.

– Быстрей! – крикнул Симагин.

Мальчик вздрогнул от этого окрика и побежал.

– Зачем же так спешить? – негромко спросил Колю следователь Беляев, который по-прежнему сидел, покуривая, на скамейке в садике.

Коля оглянулся, узнал в Беляеве того самого гражданина, что недавно беседовал с ним и Симагиным возле гаража, но ничего не ответил ему и побежал дальше.

– Колька! – встретила его на ступеньках подъезда радостным восклицанием Настя. – Ты куда?

Коля не ответил и своей приятельнице. Махнув рукой, он пробежал мимо нее.

– Ну и трудный же ты парень! – вздохнула Настя, глядя на захлопнувшуюся за ее другом дверь.

«Трудным парнем» обозвал как-то Колю при Насте Сашок. Ребята тогда долго спорили с Колей и отошли в сторонку от Насти, чтобы она не мешала им своими замечаниями. Но Настя все равно отлично все слышала. Сашок говорил, что Коля неправ, обижаясь на ребят за всякую малость, что так просто невозможно жить.

«Как струна живешь, – говорил Сашок. – Я понимаю, тебе трудно, но и так тоже нельзя».

«Ничего ты не понимаешь! – отвечал Коля. – Тебе-то хорошо живется, вот ты и рассуждаешь…»

Тут Коля не стал больше слушать, что говорил ему Сашок, и ушел домой.

Настя не очень-то поняла из разговора ребят, почему это Коля жил как струна, а вот то, что он трудный парень, с этим она была совершенно согласна.

Но каким бы трудным Коля ни был, он был ее другом. Он всегда вступался за Настю, если кто хотел ее обидеть. Он не задавался тем, что был намного старше ее, и всегда разговаривал с ней, как с равной. И еще Коля дружил с Настиным отцом и очень уважал его за то, что он не какой-нибудь там простой отец, а военный.

«Как и мой, – говорил Насте Коля. – Только мой погиб».

«Жаль, что папка в командировке, – подумала Настя. – Он бы Кольку выручил… Вот что, напишу-ка я ему письмо!»

И тут же, на ступеньках подъезда, начала сочинять письмо к отцу:

«Дорогой папочка, с нашим Колькой случилась беда, Знаешь, он подрался и…»

– Что, убежал твой друг? – добродушно посмеиваясь, спросил, подходя к Насте, Беляев. – А ну-ка, сядем, Настенька, вот тут на ступеньку. Есть у меня к тебе один вопрос…

Беляев сел рядом с девочкой.

– Вы меня знаете? – в изумлении посмотрела на него Настя.

– Знаю, знаю, Настенька! А как же! – кивнул тот, неожиданно быстрым движением руки извлекая из кармана пиджака маленькую красную ленточку. – Твоя?..

17

– Вот мы и пришли, – отмыкая перед Леной и Алексеем дверь квартиры, сказала Анна Васильевна. – Проходите, пожалуйста.

Она повела их по длинному, широкому коридору, в который выходило несколько дверей, завешенных разными по цвету портьерами. В высокой полукруглой прихожей стояла тумбочка с телефоном – непременная принадлежность таких вот больших, обычно на несколько семейств, квартир.

– Мы тут не одни живем, – сказала Анна Васильевна. – Кроме нас, еще два семейства да инженер Луняков. Этот одинокий. Живем дружно, по-соседски. А ведь в иных-то коммунальных квартирах и шум и свара.

– Наш дом прежде заселяли московские богатеи, – пояснил Лене Алексей. – Вот этакая квартирища комнат на десять занималась одной семьей, а иной раз и одним каким-нибудь праздным барином.

– Сюда, сюда, – проведя Лену и Алексея через комнату дочери, остановилась Анна Васильевна на пороге следующей комнаты. – Это наша с Николаем. Садитесь, пожалуйста.

Лена села рядом с Анной Васильевной на диван, а Алексей, осматриваясь, подошел к маленькому письменному столу, над которым во всю ширину стены висела карта западного и восточного полушарий. На столе, отражаясь в настольном стекле, стояла мастерски сделанная модель военного катера, лежали компас, большая морская раковина, а в самом центре была установлена фотография статного молодого человека – бравого, веселого, в форме военного моряка.

– Отец? – спросил Алексей у Анны Васильевны.

– Отец! – появляясь в дверях, сказал Коля. С трудом переводя дыхание, он тревожно глядел на бабушку, не понимая, зачем привела она сюда судью и пионервожатую.

– Ты-то откуда взялся? – с досадой спросила Анна Васильевна. – То домой не заманишь, а то вот он – бегом прибежал! – Старуха неодобрительно смотрела на внука. – И поговорить не дадут! – пробормотала она. – Сейчас, глядишь, мать заявится, а там и зять припожалует… Ну, ступай, ступай, Коля. Дай нам поговорить.

– О чем вы будете говорить, обо мне? – прямо спросил мальчик. – Я, бабушка, тебя не просил… Зачем ты все ходишь и просишь? Зачем?

– А я не хожу и не прошу. Откуда ты взял такое? – спокойно возразила Анна Васильевна. – Уймись-ка, дружок.

– Коля… – тихо окликнула мальчика Лена. – Очень хорошо, что ты пришел. Вот мы сейчас вместе и подумаем, как тебе дальше жить. Ведь нужно, нужно над этим крепко подумать. Согласен?

– Мы с вами, Елена Михайловна, уже разговаривали, – хмуро сказал Быстров. – И классная руководительница тоже со мной разговаривала. Целых три раза, И наш директор Валентин Александрович тоже. – Коля мрачно усмехнулся и уныло махнул рукой. – И на совет отряда меня еще весной вызывали, и на сборе уже прорабатывали – все было!

– И даже в суд на тебя заявление подали, – с интересом глядя на мальчика, сказал Алексей.

– И это… – Коля хотел что-то добавить, но раздумал и только с ожесточением передернул плечами – мне, мол, теперь все равно.

– А ты не заносись, парень, – сказал Алексей. – Все разговаривали. Всё было. Значит, мало разговаривали, плохо разговаривали, если ты ничего не понял.

– Вот и вы тоже… – тихо произнес Коля.

– Вот и я тоже, – кивнул Алексей, – поговорить с тобой решил.

– Так ведь и с вами мы уже разговаривали, – усмехнулся мальчик. – Помните, во дворе.

– Нет, брат, – сказал Алексей, – с тобой у нас разговор только начинается… – Он взял со стола портрет моряка: – Твой отец?

– Мой. Погиб он.

– Герой Советского Союза, – сказала Лена.

– Советский моряк, отдавший жизнь за Родину, герой… – с уважением произнес Алексей и снова вспомнил о своем отце.

«Вот и еще один сын солдата, – подумал он. – А не потому ли так заинтересовала меня история этого мальчика, что в его судьбе есть много общего с моей собственной?..»

И тут же решил ни в чем не давать поблажки этому упрямому парню, который сразу и крепко пришелся ему по сердцу.

– А сын? – строго сказал он. – Похоже на то, что сын задался целью опозорить славное имя своего отца.

– Вы моего отца не задевайте! – вспыхнул мальчик.

– Я-то его не задеваю, Коля.

– А я!.. – вдруг крикнул Коля. – Я не могу здесь больше жить! Я все равно убегу! Я…

Голос мальчика осекся. В комнату, удивленно оглядываясь, быстро вошла Лидия Андреевна.

– Что тут у вас? – Она кинулась к сыну, положила свою мягкую руку ему на голову. – Что с тобой, Коленька?

Но сын отстранился от матери, лицо его приняло замкнутое выражение, недобрым огоньком загорелись устремленные на дверь глаза.

В дверях стоял отчим. Даже сейчас, едва лишь войдя в комнату, первыми своими собранными движениями, поворотом головы, взглядом – всем своим обликом он сразу же как бы спешил заявить присутствующим о самом в себе главном: перед вами-де человек порядочный, корректный, воспитанный, человек, привыкший к уважению и приязни.

– Лида… – сказал Титов с укоризной в голосе. – Ну, успокойся… А тебе, Коля, надо наконец научиться себя сдерживать. – Он подошел к Лене. – Здравствуйте, Елена Михайловна, – любезно поклонился он девушке. – Вижу, вижу, задал вам наш Николай работу…

– Я не ваш! – крикнул Коля. – Не ваш!

– Коля! – умоляюще посмотрела на него мать. – Коленька…

– Вот, вот так мы и живем, – ни к кому не обращаясь, громко и с осуждением сказала Анна Васильевна. – Так и живем – в мире да дружбе.

– Но что же делать? Что же делать? – быстро спросил Титов. – Николай, – сказал он торжественно, с надеждой глядя на пасынка, – пойми же ты меня…

Мальчик не стал его слушать. Высвободившись из рук матери, он пошел к дверям.

Титов хотел удержать его, но Коля захлопнул за собой дверь.

– Враг… Мальчик видит во мне врага… – удрученно произнес Дмитрий Алексеевич, и, возможно, только теперь со всей серьезностью дошла до его сознания эта печальная истина: «Мальчик видит во мне врага…»

– А как это случилось? – спросил Алексей. – Как могло случиться такое в вашей семье? – Он протянул руку шагнувшему к нему навстречу Титову: – Кузнецов. Народный судья.

– Так, – устало сказал Титов. – Вот и суд, вот уже и суд. – Заметным усилием он заставил себя выпрямиться и, снова суховатый, подтянутый, представился Кузнецову: – Дмитрий Алексеевич Титов. – Помолчав, он подошел к жене, стал рядом с нею, потом, точно обращаясь с вопросом к самому себе, повторил слова Кузнецова: – Да, так как же могло такое случиться? – И раздельно: – Как же… могло… – И вдруг растерянно: – Не знаю, не знаю! Я пытался заменить мальчику отца. Мне казалось, что мой жизненный опыт поможет мне найти с ним общий язык, но…

– Простите, Дмитрий Алексеевич, но этого-то и не произошло, – сказала Лена. – Думаю, что где-то на первых же шагах ваших отношений с сыном… Ведь он же сын для вас?

– Сын? Да, я хотел бы, чтобы это было так.

– Так вот, на первых же шагах вы чем-то оттолкнули от себя мальчика.

– Но чем, чем?

– Насколько я могу судить… – Лена в замешательстве взглянула на мать Николая.

– Говорите, Елена Михайловна, говорите, – тихо произнесла та.

– Хорошо, я скажу, Лидия Андреевна. Очень трудно касаться всего этого мне, человеку постороннему, но не сказать еще трудней. – Лена поднялась с дивана, и в маленькой комнате теперь стояли уже все, кроме старой бабушки, стояли прямо, в напряженных позах всерьез взволнованных людей. – Сдается мне, Дмитрий Алексеевич, – продолжала Лена, – что вы не сумели стать великодушным, широким в своих отношениях с Колей. Вы не сумели понять значения для мальчика всего, что связано у него с именем отца. А главная цель его жизни, как мне думается, – это стремление подражать отцу, это мечта стать таким же, как он. Ну, а вы? Вы от чистого сердца – убеждена, что от чистого сердца, – предложили мальчику взамен погибшего отца себя. Понять вас можно: это так по-мужски – не суметь увидеть, что Коля далеко еще не принял вас, что он ежечасно, ежеминутно сравнивает вас с тем, настоящим своим отцом; это так по-мужски – замкнуться в своем эгоистическом желании стать первым в семье, куда только лишь пришел, постараться забыть о своем предшественнике… Но Коля не забыл отца. Не мог забыть, как не мог простить вам того, что вы толкали его на это…

Последние слова Лены прозвучали так горячо, так убедительно, что Титов невольно для себя протестующе протянул вперед руку.

«Ну и ну!» – только головой покачал Алексей, удивленно глядя на Лену.

– Пионервожатая в роли знатока мужской психологии! – громко сказал он, пытаясь хоть какой-нибудь шуткой разрядить гнетущую атмосферу, вызванную словами Лены.

Никто не поддержал его шутки.

– Вспомни, Дмитрий, – с укором сказала мужу Лидия Андреевна, – ты всегда старался не замечать увлечения Коли морем, кораблями. Ты почему-то решил, что он станет таким же инженером, как и ты. Но почему, почему? Разве у мальчика не могло быть своих стремлений? Разве память об отце, о родном отце, не могла подсказать ему свой путь в жизни?..

– Что же это?.. – глухо произнес Титов. – Да ведь это настоящий суд…

– Нет, это еще не суд! – крикнула Лидия Андреевна. – Но суд будет! И я сама, сама во всем виновата! Я не должна была выходить замуж! Не должна была!

– А слезы, слезы-то зачем теперь лить? – обнимая дочь, сурово сказала Анна Васильевна. – Слезами делу не поможешь. Не ты одна – все мы виноватые, всем и ответ держать.

Алексей переглянулся с Леной, и та незаметно показала ему глазами на дверь.

Смущенная и подавленная, Лена горько раскаивалась сейчас за свою несдержанность, за все те резкие слова, которые наговорила Титову.

«Девчонка! Дура! Да какое же я имею право вмешиваться в их жизнь!» – ругала она себя.

– Простите меня! – схватив Лидию Андреевну за руку, пробормотала Лена. – И пойдемте! Пойдемте! – метнулась она к дверям, увлекая за собой Алексея.

18

Речной трамвай, отойдя от причала, врезался своим носом в светящуюся водную гладь, отчего тысячи отражений береговых огней заколебались, запрыгали по воде.

– Как красиво! – перегнувшись через гранитный парапет, сказала Лена, провожая глазами юркий пароходик. – Смотрите, Алексей Николаевич, кажется, что на реке два течения: одно темное, медленное, а другое, как огненный поток, быстрое-быстрое.

– Да, красиво, – согласился Алексей.

Он стоял рядом с девушкой и тоже, перегнувшись через парапет, смотрел на реку.

На набережную Алексей и Лена попали случайно, наверно потому, что, взволнованные событиями этого дня – собранием, разговором с матерью и отчимом Коли, – они не захотели тут же распрощаться и, не сговариваясь, выбрали самый дальний, кружной путь до тупичка, где жила Лена, когда Алексей предложил девушке проводить ее домой.

– Знаете, о чем я сейчас подумала? – подняв на Алексея глаза, неожиданно спросила Лена.

– Нет. О чем же?

– Я подумала о том, как вам много дано. Ведь вам дано право судить людей. Судить! Взять хотя бы случай с Колей Быстровым. Сколько тут надо знать, какое нужно чутье и умение разбираться в человеческом характере, чтобы понять, что же случилось с мальчиком…

– И не только с ним, – сказал Алексей.

– Да… А вы так еще молоды.

– Об этом мне уже не раз говорили, – улыбнулся Алексей. – С тех пор как я стал судьей, молодость поставлена мне в упрек.

– Нет, нет, я совсем не то хотела сказать, – запротестовала Лена. – Вот я наговорила сейчас много неприятных слов Титову. Пришла в чужой дом и раскричалась. А по какому праву?

– Сердце не выдержало, – сказал Алексей. – Помнится, вы даже и ногой на Титова раза два топнули.

– Ох, нехорошо! – поморщилась Лена. – Видите, как все сложно… Ты права, а сказать человеку правду все же неловко. Другое дело – судья. Вам просто по роду своих обязанностей положено говорить людям правду.

– Так-то оно так, – согласился Алексей. – Говорить людям правду мне действительно положено. Впрочем, и вам тоже. Ну, если не по долгу службы, так по долгу честного человека. Вы и сказали. А дальше что? Мать Коли Быстрова сделала вот вывод, что ей не нужно было во второй раз выходить замуж. Хорошо, допустим, что так. Значит, развод? Ладно, представим себе, что Лидия Андреевна ради счастья сына разводится с Титовым…

– Но я совсем не думала, что у них так все скверно, – подавленно сказала Лена.

– Не думали… – кивнул Алексей. – Но пойдем дальше. Скажите, так ли уж будет счастлив Коля, если его мать разведется с Титовым?

– Не знаю. Сразу не решишь.

– Верно, сразу не решишь. Коля уже не маленький и сможет понять, что мать развелась из-за него. Пройдет год, другой, Коля станет тяготиться этой жертвой матери, станет жалеть мать, будет чувствовать себя перед ней виноватым. Какое уж там счастье! А Лидия Андреевна? Разве это просто для женщины – то так, то сяк перекраивать свою жизнь? А Титов? Что, если этот весьма черствый товарищ всерьез любит Лидию Андреевну? Что тогда? Ему-то как дальше жить?

– Не знаю, – удрученно сказала Лена.

– Не думали… Не знаете… – усмехнулся Алексей. – Тогда зачем же нужна ваша правда Титову и Лидии Андреевне, если вы не знаете, что им дальше делать, как жить?

– Ну, а вы-то знаете? – обиделась Лена.

– Нет, не знаю. Вот видите, Леночка, как это не просто – говорить людям правду, особенно если хочешь помочь им.

– Что же теперь делать, Алексей Николаевич? – Лена взволнованно смотрела на Кузнецова. – Ведь дальше все пойдет еще хуже. Знаете, когда в школе услышали о том, что Мельникова подала на Быстрова в суд, Евгения Викторовна и многие учителя страшно перепугались за судьбу мальчика.

– Хотя пугаться надо было значительно раньше, – заметил Алексей. – Но раз уж дошло дело до суда, то надо не охать и ахать, а помочь и себе и суду понять, что же, собственно, происходит с Быстровым.

– Хорошо бы, Алексей Николаевич, если бы вы побывали у нас в школе, – сказала Лена. – На той неделе будет педагогический совет, и разговор наверняка зайдет о Быстрове.

– Если вы будете, то приду, – улыбнулся Алексей. – Одному что-то боязно. Уверен, стоит мне только переступить порог учительской, как я сразу оробею и стушуюсь.

– Как когда-то, – смеясь, спросила Лена, – когда вас вызывали на педсовет для очередной головомойки?

– Угадали… Послушайте, Лена, а не прокатиться ли нам на речном трамвае?

– Как когда-то? – снова спросила Лена.

– Когда же? – удивился Алексей.

– Неужели забыли? Еще до войны мы как-то всем отрядом во главе с нашим строгим вожатым Алексеем Кузнецовым катались по Москве-реке на речном трамвае. Я даже помню, как вы кричали тогда каждые пять минут: «Ребята, ребята, не перевешивайтесь через борт! Это опасно!» Вспомнили?

– Вспомнил! – радостно воскликнул Алексей. – Кажется, что это было лет сто назад.

– Или чуть-чуть поменьше, – рассмеялась Лена. – Но вы и теперь такой же. – Она сурово наморщила брови и, подделываясь под голос Алексея, сказала: – Лена, Лена, не говорите людям, что они плохие, если сами не знаете, как им стать хорошими. Это опасно.

– Очень, очень опасно для тех, кто вас слушает, – подхватил Алексей. – Ну, Леночка, а теперь шагом марш к пристани!

Было уже поздно, и речной трамвай отвалил от пристани всего с двумя пассажирами – Алексеем и Леной.

Штурвальный, выглянув из будки, подмигнул им: «Понимаю, мол, любовь», – и с треском задвинул стекло.

– А вот и неправда! – озорно крикнула штурвальному Лена.

Рискуя свалиться за борт, она потянулась рукой к воде.