Текст книги "Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)"

Автор книги: Лазарь Лагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

XIV

Под густым покровом ночи юный Смит задами пробрался к временному обиталищу Гамлета, осторожно перешагнул через высокий порог и прислушался. Хижина была пуста. Это не удивило мальчика. Он знал, что, кроме воинов и преподобного Джемса, все население деревни в таких случаях уже давно в пещере. И его мать, и дед с бабкой, и их старшая вдовая дочь с дочуркой Дженни, которой Боб покровительствовал, и все три его младших брата – все тоже уже были в пещере. Беспокоятся, верно, о нем. Если бы они знали, что ему теперь не страшны заклятия отца Джемса, что он сам умеет творить чудеса, что он был по ту сторону барьера в Большой мужской хижине, вышел из нее, несмотря на заклятье, и на него ни разу не обрушился гром! Эх, забежать бы в пещеру, успокоить своих, а потом уйти выполнять поручение желтобородого! Но он понимал, что его не выпустят обратно, его оставят в пещере, как и остальных мальчиков Нового Вифлеема. А разве он теперь обыкновенный мальчик? Он умеет зажигать воду, его любят и уважают желтобородый и черноусый джентльмены (что за славные люди!), на его плечах задание, от которого зависит судьба всего человечества.

Скрепя сердце мальчик остался в хижине и стал, притаившись у входного отверстия, терпеливо ждать.

Наступило утро, и воины двинулись в поход. Они прошли в двух-трех шагах от Боба под душераздирающее завывание труб и грохот барабанов.

Триста девятнадцать лет тому назад, дождливым апрельским вторником тысяча шестьсот двадцать пятого года Джошуа Пентикост, измученный лихорадкой, которую он подцепил еще во время скитаний по Ориноко, хватил двойную порцию рома. Он провалялся в забытьи сутки с лишним, но, придя в себя, решил почему-то, что проспал всего несколько часов. С тех пор на острове Разочарования дни недели исчислялись с отставанием на сутки. Сейчас воины Нового Вифлеема шли, по наущению пра-пра-правнука Джошуа Пентикоста мстить за это людям южных деревень.

Вот прошел отец Боба – Майкл Смит, длинный, очень сильный, со смешным крючковатым носом, похожим на перезрелый банан, отцов брат – дядя Джек, веселый, красивый (даже не верилось, что они с Майклом от одного отца), один из лучших рыбаков человечества. Рядом с ними, шагавшими, как и почти все их односельчане, уныло понурив головы, гордо шествовали, как и надлежит людям, особо отмеченным божественной благодатью, двое новых старейшин – Гильденстерн и Полоний.

Мальчик выждал минут пятнадцать и, принимая все необходимые меры предосторожности, последовал за отрядом.

Издалека, с лужайки возле Священной пещеры, за разворотом событий наблюдали Фламмери, Цератод, Фремденгут и Мообс. Кумахера среди них не было. Он залег в кустах у тропинки и охранял Северный мыс от возможной агрессии. Фламмери смотрел в бинокль.

В его окулярах со стереоскопической четкостью чуть покачивал верхушками деревьев первозданный роскошный лес во всей красе яркого солнечного полдня. Причудливо вилась меж деревьев и цветов тропинка райской красоты. Тишина. Мир. Пенье птиц. Бабочки сказочной красоты.

И вот наконец на тропинке появилась голова идущего гуськом отряда воинов Нового Вифлеема.

– Началось неизбежное, – сказал Фламмери, передавая бинокль Цератоду. – Цветные идут убивать цветных. Если господу будет угодно, это принесет самые благодетельные плоды для окончательного умиротворения этого несчастного острова.

– Я хотел бы напомнить, что лично я полагал, что еще не исчерпаны были все возможности мирного разрешения конфликта, – вздохнул Цератод, но от бинокля не отказался. – Бог свидетель, я принял все возможное, чтобы мы жили с ними в мире.

Фламмери благочестиво кивнул головой в знак согласия.

Фремденгут с безразличным видом ждал, пока дойдет его очередь на его бинокль.

Но Мообс, очередь которого была следующей за Цератодом, уже почти ничего не увидел. Он с досадой передал Фремденгуту бесполезный в данный Момент бинокль и с досадой фыркнул:

– Они завернули в самую чащу. Ничего не видно… Пока они не будут возвращаться назад, ничего больше не увидишь…

На это Фремденгут с похвальной выдержкой и любезностью возразил:

– Если все пойдет благополучно, мистер Мообс, мы значительно раньше должны будем увидеть огонь… Огонь и дым… Пожары неизбежны, мистер Мообс.

Фламмери скорбно вздохнул.

Такое незначительное существо, как Боб Смит, не удостоилось попасться на глаза режиссерам разыгрывавшегося сейчас кровавого спектакля. А если Мообс и увидел в бинокль какого-то мальчишку, мелькнувшего на тропинке вскоре после того, как скрылись за поворотом воины Нового Вифлеема, то никакого внимания этому обстоятельству не уделил.

Когда Боб добрался наконец до околицы Эльсинора, он увидел, воинов Нового Вифлеема и Доброй Надежды, столпившихся возле входа в пещеру. Преподобный отец Джемс, потный и торжественный, пробрался к самому входу в пещеру и сквозь каменные завалы, преграждавшие доступ в нее, прокричал:

– Во имя господа праведного и милостивого! Признайте, что сегодня понедельник!

Из-за камней отвечал надтреснутый голос преподобного, отца Лира:

– Святотатцы!.. Осквернители святого дня воскресного!.. Слуги дьявола!..

– Трубы, трубите! – возопил преподобный отец Джемс в священном негодовании.

Воины стали плясать, все ускоряя ритм и благоговейно приводя себя в то блаженное состояние полнейшего одурения, которое па острове Разочарования, как и в очень многих местах цивилизованного мира, почитается похвальным и многообещающим приближением к божеству. Детям моложе семнадцати лет не полагалось смотреть на эти пляски.

Обнаружив, что, помимо собственного желания, он преступил этот жесточайший запрет, Боб Смит, хоть и был храбрым мальчиком, обомлел. Он не хотел умирать, но он отлично был осведомлен, что богу совершенно неинтересно, что это у Боба получилось нечаянно. Можно себе представить поэтому его удивление, когда он просчитал до десяти, двадцати, до ста и все еще оставался жив. Но когда он начал сначала и снова досчитал до ста и все же не почувствовал ни малейших признаков приближения смерти, то не на шутку возликовал. Теперь он убедился, что запрет распространяется только на обыкновенных мальчиков, но никак не на тех чрезвычайно редких мальчиков, которые, подобно ему, умеют зажигать воду и без вреда для себя выходить из помещений, находящихся под самыми страшными заклятьями. Так как всем известны примерно такие же рассуждения двух популярных американских мальчиков середины девятнадцатого столетия – Тома Сойера и Гека Фина, то мы считаем себя вправе не излагать более подробно дальнейшие умозаключения Боба Смита – мальчика из каменного века.

Как бы то ни было, но Боб успокоился, повеселел, вдоволь налюбовался новым для него, волнующим зрелищем священной пляски, а когда его дядя Джек, довертевшись до полного умопомрачения, в изнеможении хлопнулся на траву неподалеку от юного Смита, Боб осторожно дотронулся до его плеча и прошептал, что имеет сказать ему нечто необыкновенно важное.

Увидев невредимым и здесь, в Эльсиноре, мальчика, которого он вчера вечером оставил в заклятой отцом Джемсом Большой мужской хижине, Джекоб Смит сразу пришел в себя.

Они поспешно удалились поглубже в чащу, благо никого во время описанного выше массового общения с богом не интересовало окружающее. Боб в самых общих чертах поведал восхищенному дяде о новых чудесах, сотворенных желтобородым и черноусым джентльменами уже после того, как их заперли в Большой мужской хижине, и передал приказание желтобородого: сказать Полонию, чтобы он немедленно отправился в Священную пещеру, где его с нетерпением ждет белоголовый.

Когда вчера грубо заперли обоих белых, Джекоб не сомневался, что немедленно свершится нечто из ряда вон выходящее. Он беззаветно верил в сверхъестественные возможности желтобородого джентльмена. Но огонь с неба не покарал на месте преподобного отца Джемса, а двери сами по себе не растворились, и Джекоб впал в состояние мучительного смятения. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы попытаться под покровом ночи, а тем более в светлое время суток, пробраться к запертой хижине и отодвинуть засов на ее двери. Раз чары самого желтобородого оказались бессильными против заклятья отца Джемса, то где уж тут соваться обыкновенному смертному!

Желтобородый сказал, что не из-за чего воевать людям острова Разочарования. Джекоб верил желтобородому: не надо воевать, если такой человек считает, что все можно прекрасно оговорить без того, чтобы проткнуть стрелами и копьями множество людей и размозжить им черепа топорами. Но ведь что бы там ни говорить про покойного Яго (человек он, конечно, был дрянной), погиб же он все-таки не от чего-нибудь другого, а от колдовства. Так сказал белоголовый, так сказал белый с сиянием на макушке, так сказал и отец Джемс, которому ведь тоже очень много – ох, как много! – таинственных сил подчинено.

Так терзался бедный Джекоб Смит сомнениями всю прошлую ночь и все нынешнее утро, и его очень обрадовало рассказанное юным Смитом, потому что он усмотрел в этом бесспорное и окончательное доказательство превосходства Егорычева по меньшей мере над отцом Джемсом.

Полоний, не мешкая, тотчас же собрался в путь, уже по ту сторону каньона был пойман Егорычевым и приведен в Большую мужскую хижину через дверь, которую желтобородый открыл, словно не было на ней заклятья.

То, что Егорычев чудесным способом оказался на воле, что он преспокойно открыл заклятую дверь и втащил туда безумно оравшего и всячески сопротивлявшегося Полония и, главное, то, что Полоний, переступив вместе с Егорычевым заколдованный порог, нисколько не пострадал, – все это подкосило еще не успевшую как следует окрепнуть веру новоявленного старейшины Нового Вифлеема в самого себя. Он пал духом, не стал упираться, рассказал и о задании, которое ему поручил белоголовый, и как он его выполнил, и даже о том, какой ответ принес от белоголового гонец, посланный к нему преподобным отцом Лиром из Эльсинора.

Пока Егорычев отсутствовал, Сэмюэль Смит на Собственный страх и риск учинил дополнительный допрос Розенкранцу, вконец обмякшему от обилия свалившихся на него чудес. Так удалось узнать, что накануне гибели Яго, как раз в то время, когда Смит с Егорычевым ходили в Новый Вифлеем, Яго, Розенкранц и Гильденстерн были в Священной пещере, ставили на какой-то бумаге оттиски своих пальцев и вдоволь наглотались чудного золотистого напитка, от которого становится очень весело и под тобою необыкновенно смешно качается земля. Больше всех выпил Яго, который, вернувшись домой, в сильно пьяном виде поехал на лодке освежиться и назад уже не вернулся.

Что это была за бумага, на которой они поставили оттиски пальцев, Розенкранц толком сказать не мог.

Но и без этого сведений о тайных пружинах разгоревшейся войны было достаточно. Теперь поскорее с обоими пленными агентами Священной пещеры в Эльсинор!

Конечно, Егорычев мог выбраться из Большой мужской хижины еще до того, как люди Нового Вифлеема отправились в поход. Но был бы он тогда в состоянии удержать их от войны? Какую цену имели бы в их глазах голословные уверения Егорычева, что они являются слепыми орудиями Роберта Фламмери? Правда, у него и Смита – автоматы. Можно было припугнуть островитян, питающих самое высокое уважение к огнестрельному оружию. Но где уверенность, что их религиозное рвение не превозмогло бы на сей раз страх перед автоматами? Ведь людей Нового Вифлеема вдохновляло и благословение белоголового, которого они считали прямым посланцем самого господа бога. А кроме того (не говоря уже о претившем Егорычеву применении оружия против одураченных людей), когда и где угроза оружием, даже самым грозным, объясняла обманутым суть их заблуждений? Зато теперь, когда в руках были неопровержимые факты, задерживаться вдали от театра военных действий было бы преступлением. В отличие от мистера Фламмери и Цератода, Егорычев верил в здравый смысл островитян.

Надо было на всякий случай охранить свой багаж, оружие и продовольствие от любопытных взоров и рук. Егорычев запер Большую мужскую хижину на засов, прикрепил к двери лист бумаги и стал думать, что бы на ней такое начертать. Череп с костями? Что-нибудь другое устрашающее? Нет, принципиальным надо быть и в мелочах. Никакой мистики, равно как и никаких угроз оружием! Он постоял несколько мгновений в задумчивости, потом озорно ухмыльнулся, крупными буквами написал по-русски «закрыто на переучет" и поставил столько жирных восклицательных знаков, сколько уместилось до края листка.

Что из того, что на добрую тысячу миль кругом не нашлось бы человека, понимающего по-русски! Люди острова Разочарования не знали и английской грамоты. Достаточно, чтобы они увидели на дверях листок с непонятными знаками.

XV

Когда Полоний, польщенный и обрадованный приглашением в Священную пещеру, срочно отбыл из Эльсинора, вышел из своего укрытия юный посланец Егорычева.

Появление Боба вызвало переполох. Его пропустили к преподобному отцу Джемсу. Колдун чувствовал себя отвратительно: он слишком перекружился, и у него дико трещала голова.

То, что мальчик, выбираясь из Большой мужской хижины, не пострадал от заклятья, неприятно поразило почтенного старца.

– Как ты сюда попал? – спросил отец Джемс. – Ведь ты остался в Большой мужской хижине? И кто тебя сюда прислал?

– Я уже умею зажигать воду, – похвастал мальчик. – Желтобородый вчера научил меня, я уже один раз зажигал и сегодня вечером снова буду зажигать. Меня прислал сюда желтобородый. Он велел передать тебе и всем старейшинам, чтобы прекратили войну, пока он сюда не придет с черноусым. Они скоро придут. Желтобородый расскажет нечто, что раскроет вам глаза, и вы поймете, почему не нужно воевать.

– А почему я должен повиноваться желтобородому? – сказал отец Джемс. – Я повинуюсь белоголовому, который разговаривает с богом, как… ну, как ты со мною. Разве желтобородый тоже разговаривает с богом?

– Желтобородый вчера вечером заходил за рогатую веревку.

– За рогатую веревку?!.. Удивленный гул пошел по толпе, сгрудившейся вокруг колдуна и мальчика.

– За рогатую веревку, – подтвердил Боб и победоносно выпрямился. – Он и меня заставил пройти за нее, чтобы убедить в своем могуществе.

– И он не умер?!

– Не умер. И я тоже не умер. И Гамлет тоже. А потом желтобородый открыл тот ящичек, до которого никто не смеет дотрагиваться, даже отец Джемс, и он снова не умер! А утром он выпустил меня из хижины и велел передать вам то, что я сказал.

Боб подумал и уже от себя добавил:

– И он велел, пусть люди Эльсинора не боятся и выйдут из пещеры, потому что никто их не посмеет тронуть рукой. А то они там задохнутся.

Вперед протиснулся Гильденстерн.

– Если бы господу было угодно, чтобы мы прекратили войну, белоголовый джентльмен дал бы нам об этом знать.

Боб Смит был не только храбрым, но и умным мальчиком. Он ответил Гильденстерну, не задумываясь:

– Быть может, как раз за этим он и позвал к себе Полония.

Это было вполне логично. Но Гильденстерн не успокаивался. Он ехидно осклабился:

– Вот ты говоришь, что умеешь зажигать воду и что ты будто бы заходил за священную веревку…

– Не будто бы, а в самом деле!

– Хорошо, пусть будет, что в самом деле. В таком случае, скажи, о страшный чудотворец, умрешь ли ты, если я пронжу тебя копьем?

– Попробуй! – Ответил юный Смит, и желтое перышко гордо взметнулось над его мальчишеской прической. – Попробуй! Но если тебя вслед за этим поразит небесный огонь, пеняй на себя!

Он так был убежден в собственной неуязвимости, что Гильденстерн не решился рисковать своей жизнью и смиренно исчез в толпе.

Отец Боба, долговязый Майкл Смит, любовно погладил голову сына: кто еще на всем острове мог похвастать таким выдающимся отпрыском? Никто!

– Что ж, – нехотя сказал колдун, – подождем пока придет желтобородый. И пусть скажут еретикам, чтобы они покуда вышли на воздух. Их никто не тронет.

Первым делом люди Эльсинора послали двух гонцов, на этот раз обычным путем, а не по обрывам, к мистеру Роберту Фламмери, чтобы узнать у него, что делать истинным христианам, если на них пошли войной в воскресный день.

Когда показались Егорычев, Гамлет и Смит, приведшие с собой в Эльсинор Полония и Розенкранца, Гильденстерн нырнул в кусты и помчался в Священную пещеру за инструкциями.

Островитяне встретили появление белых настороженным молчанием.

– Отец Джемс! – обратился Егорычев к колдуну. – Прикажи выйти поближе Гильденстерну Блэку.

Выяснилось, что Гильденстерн Блэк исчез. – Я так и знал, – усмехнулся Егорычев. – Он виноват в страшном преступлении против всех людей острова Разочарования, и он сбежал, опасаясь возмездия… Кто здесь духовный пастырь и старейшины Эльсинора?

Вперед вышли преподобный отец Лир и четверо воинов.

– Можете ли вы дать знать людям Эльдорадо и Зеленого Мыса, чтобы все они, кроме стариков и женщин с грудными младенцами, поскорее пришли сюда. Уменя имеются известия, которые положат конец вашей братоубийственной войне. Пусть они явятся сюда поскорее, и не для того, чтобы сражаться, а для мира и справедливости.

Воины Эльсинора извлекли из пещеры барабаны, трубы, бревна, заменявшие колокола, и, чередуя барабанный бой со звоном и ревом труб, вызвали в Эльсинор жителей остальных двух южных деревень.

Спустя полтора часа все туземное население острова Разочарования, за исключением тех, кто прятался в пещерах Нового Вифлеема, обоих гонцов Эльсинора и Гильденстерна Блэка, собралось на лужайке, служившей в Эльсиноре для пиршеств и прочих праздничных церемоний.

– Теперь, – сказал Егорычев, – пусть преподобный Джемс скажет, что сообщил ему от лица белоголового джентльмена Гильденстерн Блэк, вернувшись во время похорон Яго из Священной пещеры.

Колдун Нового Вифлеема, все еще не понимая, к чему дело клонится, повторил переданные ему Гильденстерном слова Роберта Фламмери. И он снова не решился повторить намеки, сделанные белоголовым насчет причастности Егорычева к смерти Яго Фрумэна.

– Правильно передает отец Джемс слова белоголового? – спросил Егорычев у Розенкранца.

– Да, сэр, в точности так, как я их слышал в Священной пещере.

– Мне известно, – продолжал Егорычев, – что и людям Эльсинора было передано пастырское послание из Священной пещеры. Я знаю, кто его принес отцу Лиру. Его принес вот этот негодяй по имени Полоний. Пусть отец Лир скажет, что я говорю неправду!

– Желтобородый говорит правду, – ответствовал в великом смятении колдун Эльсинора. – Но меня удивляет, как это могло получиться, что белоголовый благословил на подвиг во имя господа нашего людей Нового Вифлеема, когда Полоний именно нам принес благословение белоголового… Тут что-то не так! И над этим следует подумать.

– Вот я и пришел сюда, чтобы вы подумали, а не кидались в драку, как козлы, – сказал в сердцах Егорычев.

Это сравнение рассмешило островитян. Козлиные бои заменяли на острове Разочарования петушиные и тараканьи бои цивилизованного мира.

– Не кажется ли вам, что любой козел, кидаясь в драку, уверен в своей правоте и глубокой неправоте противника? – спросил Егорычев, и островитяне, смешливые, как все простодушные люди, со смехом подтвердили, что, конечно, оба козла уверены в собственной правоте: в противном случае они бы ни за что не полезли в драку.

– Значит, козлы делают не то, что нужно им, а то, что нужно людям, стравливающим их?

– Они делают то, что нам приятно, – важно согласился отец Джемс. – На то они и козлы.

– Так не кажется ли вам, что вы только козлы в этой братоубийственной войне и собираетесь убивать друг друга для удовольствия белоголового?

– Нет, не кажется! – оскорбленно воскликнули колдун и старейшины. – Мы боремся за истинную веру!

– Подумайте же, почему белоголовый тайком благословил обе стороны на эту войну. Розенкранц, скажи, знал ты о том, что велел Полонию белоголовый передать отцу Лиру?

– Нет, сэр, – отвечал Розенкранц. – Белоголовый разговаривал с ним, когда мы с Гильденстерном уже покинули Священную пещеру.

– А ты, Полоний, знал, что приказано было Гильденстерну и Розенкранцу?

– Меня не пускали в пещеру, пока белоголовый беседовал с ними.

– А что сказал отцу Лиру гонец, посланный к белоголовому?

– Он сказал; что белоголовый приказал уведомить нас, что будет молиться за нас.

– Нет, – воскликнул отец Джемс, – это за нас он обещал молиться!

– Но зачем это нужно было белоголовому? – удивился отец Лир. – Если мы для него только козлы, то ведь он даже не показывался в Эльсиноре и не мог насладиться зрелищем войны?

– Для того чтобы те, кто победит в этой войне, думали, что они обязаны этим молитвам белоголового, и во всем беспрекословно ему подчинялись. Даже глупых козлов нелегко было бы употреблять в пищу, если бы они вдруг решили действовать заодно и кинулись на вас все сразу. А ведь вы люди, умные люди. Белоголовому нужна ваша война, чтобы легче подчинить вас себе. Неужели вам это непонятно, мудрые люди Нового Вифлеема, Эльсинора, Доброй Надежды, Эльдорадо и Зеленого Мыса?

Островитяне молчали. Не так легко признать себя козлами, сражающимися ради чьего-либо удовольствия..

– Они святотатцы, – нашелся, наконец, преподобный отец Джемс. – Они оскверняют день воскресный. Это очень большой грех.

– И за это вы пошли на них войной? А когда наступит тот день, который вы считаете истинным воскресным днем, они так же беспрепятственно ворвутся в ваши деревни? Так, что ли?

– Господь не допустит этого, – упрямо сказал отец Джемс. – Господь справедлив.

– Хорошо, – сказал Егорычев. – А известно ли вам, люди острова Разочарования, что в то время, когда в моей стране воскресенье, в стране, откуда прибыл белоголовый мистер Фламмери, еще суббота? И так существует испокон веку. Но никогда люди моей страны не собирались войной на людей тех стран, где воскресенье отстает от нашего на целые сутки. Так ли я говорю, Сэмюэль Смит? Сэмюэль Смит – мореход, он объездил весь мир, и он подтвердит, что я говорю истинную правду.

– Мистер Егорычев говорит правду. В моей стране, в Англии, воскресенье бывает тогда, когда в стране мистера Егорычева уже четыре часа как понедельник, – сказал Сэмюэль Смит при гробовом молчании собравшихся. – И ничего. Оба наших народа ничего не имеют друг против друга. И мы с мистером Егорычевым очень хорошо и дружно живем.

Они обменялись с Егорычевым крепким рукопожатием.

В это время, тяжело дыша, как опоенные лошади, вернулись гонцы, бегавшие по поручению отца Лира в Священную пещеру. Они отозвали его в сторонку и что-то сообщили на ухо. Колдун расцвел. Он растолкал толпу, окружавшую Гамлета, вошел в середину круга и поднял руку, призывая к вниманию:

– Пусть знают люди Эльсинора и люди Эльдорадо и Зеленого Мыса! Только что вернулись воины, которых я посылал в Священную пещеру, чтобы узнать, как нам поступить, чтобы это было угодно богу. И белоголовый джентльмен сказал нашим воинам, что он молился господу нашему и господь возвестил ему, что людям, сражающимся за истинную веру, разрешается воевать в воскресный день, как если бы он был будним!..

Снова раздался топот босых ног, и сквозь толпу протиснулся запыхавшийся, мокрый, как мышь, Гильденстерн Блэк и за локоть вытащил из круга преподобного отца Джемса.

– Пусть Гильденстерн не побоится говорить так, чтобы его все слышали! – крикнул Егорычев. – Он тоже, наверно, бегал к белоголовому.

– Да! – нагло ответил Гильденстерн, прячась за спину отца Джемса. – Я был у белоголового, и он мне кое-что сказал.

– Вот и расскажи нам, чтобы все знали!

– Белоголовый настрого предупредил, что об этом не должны знать еретики из Эльсинора, Эльдорадо и Зеленого Мыса.

– Вы слышали, люди острова Разочарования? Заставьте его говорить, и вы услышите нечто очень важное.

– Пусть он говорит, чтобы все слышали! – закричали южане. – Отец Лир не скрывал от вас, что ему передал белоголовый!

– Я не могу, потому что меня немедленно поразит гром! – выкрикнул Гильденстерн из-за спины колдуна.

– Тебя не поразит гром, не бойся, – мягко промолвил Сэмюэль Смит, подкравшись к нему сзади и положив на его плечо свою могучую руку. – Но вот если ты будешь молчать и упираться, так я тебя, каналья, безо всякого грома разотру в порошок!

– Хорошо, – ответил рыдающим голосом Гильденстерн. – Хорошо! Я скажу, но пусть грех мой падет на твою голову!

– Согласен, – сказал кочегар. – Валяй, я отвечаю. Только упаси тебя бог соврать!

– Белоголовый сказал, что он молился богу и бог сказал ему, что люди Нового Вифлеема и Доброй Надежды угодны его сердцу. Они творят правильное дело, и пусть их не смущают слова желтобородого, потому что желтобородый – безбожник, коммунист. Вот что сказал белоголовый. И что…

Тут его вовремя перебил Сэмюэль Смит:

– Раз ты такой разговорчивый, мерзавец, расскажи, что вы с Розенкранцем и Яго делали в Священной пещере в пятницу, когда мы с мистером Егорычевым были в Новом Вифлееме?

– Разве вы были в пятницу в Священной пещере? – удивился отец Джемс. – Почему же вы мне об этом не сказали?

– Мы не имели права, – побледнел Гильденстерн.

– Нам белоголовый запретил рассказывать об этом кому бы то ни было, – объяснил Розенкранц.

– Даже мне?

– Даже тебе, отец Джемс. Не сердись на нас, потому что мы не имели права.

– Пусть они расскажут, за что их там поили коньяком и одаривали подарками, – продолжал кочегар. – Вы знаете, почему они молчат? Они боятся говорить правду.

– Я бы сказал, но забыл. Как только мой палец обмакнули в черную жидкость и оттиснули его на чем-то белом, я так испугался, что все забыл, – признался Розенкранц.

– И я тоже, – подтвердил, щелкая зубами, Гильденстерн. – Я только помню, что мы с Яго и Розенкранцем были высокие… Ах, какая обида! Ты не помнишь, Розенкранц, чем это высоким мы были с тобою и Яго?

– Мы были высокие разговаривающие стороны, – сказал, оживившись, Розенкранц. – Как раз это я тоже помню.

– Может быть, не разговаривающие, а договаривающиеся, высокие договаривающиеся стороны? – спросил Егорычев.

– Подумать только, Гильденстерн, сколь проницателен и мудр желтобородый джентльмен! – заюлил в подобострастном восторге Розенкранц. – Ведь именно так нас и называли в Священной пещере: высокие договаривающиеся стороны! Правда, Гильденстерн?

– Вы все еще не понимаете, что они натворили? – обратился Егорычев к островитянам. – По-моему, они вас предали, отдали белоголовому весь остров со всеми людьми за несколько глотков коньяку и старые трикотажные сорочки.

– Я не хотел сделать ничего плохого! – закричал в великом страхе Гильденстерн. – Поверьте мне, люди Нового Вифлеема, я не хотел сделать ничего дурного.

– Человек, скрывающий собственные поступки от своего народа, – плохой человек, – сурово заметил Гамлет Браун. – Разве я не прав, люди острова Разочарования?

Преподобный отец Джемс хотел было осадить Гамлета, но учел настроение воинов и воздержался.

– Их всех троих надо сбросить в море! – крикнул Джекоб Смит. – Всех троих: и Гильденстерна, и Полония, и Розенкранца!

Его предложение нашло живейший отклик у воинов Нового Вифлеема.

– Это мы решим, когда вернемся домой, – сказал отец Джемс. – Конечно, никто из них троих не показал себя достойным почетного звания старейшины. Это бесспорно.

– Гильденстерн убил нашего Джекки Кида, – сказал отец Лир. – Судить его должны старейшины Эльсинора.

– А вы выдайте нам сначала того, кто околдовал Яго. В его смерти повинен кто-то из людей Эльсинора.

– Кто тебе это сказал? – напустился на него отец Лир, чувствуя, что в лице обоих белых он имеет могущественную поддержку. – Какие ты имеешь доказательства?

– Голова Яго была обращена к югу, – тупо ответил колдун Нового Вифлеема.

– А разве Добрая Надежда не лежит к югу от вашей деревни?

– Белоголовый сказал, что Яго погубил человек из Эльсинора.

– И ты ему все веришь? – продолжал наступать отец Лир. – Мы уже знаем, как можно верить словам белоголового.

– И другой белый, тот, у кого сияние на макушке, то же самое говорил, – продолжал упираться отец Джемс.

– Ну ладно, хватит! – решительно прекратил этот спор Егорычев. – Я вижу, что отец Джемс попросту не хочет согласиться с самыми очевидными вещами. В таком случае я предлагаю вызвать в Новый Вифлеем мистеров Фламмери и Цератода, и мы вместе с ними разберемся, кто виноват в смерти Яго и в смерти Кида и настаивают ли они, что людям острова Разочарования необходимо уничтожать друг друга. Заодно мы попросим растолковать, какую это бумагу подписали Розенкранц, Гильденстерн и Фрумэн. И больше никаких споров! Всем, кроме разве отца Джемса, уже ясно, в какую кровавую яму пытался столкнуть вас мистер Фламмери, которого вы называете белоголовым. Тот, кто осмелится ослушаться моего приказа, будет иметь дело со мною и моим другом Сэмюэлем Смитом. Впрочем, может быть, кому-нибудь уж очень невтерпеж повоевать, пускай скажет.

Тысячная толпа, почти все взрослое население острова Разочарования, ответила на этот вопрос широкой улыбкой. Никто не хотел воевать. Люди радовались тому, что удалось избежать кровопролития.

– Тогда давайте выделим людей, которые как можно скорее отправятся в Священную пещеру и пригласят обоих белых джентльменов в Новый Вифлеем на объединенный совет старейшин всех пяти деревень. Пусть скажет народ острова Разочарования, согласен ли он с моим предложением. Подымите правую руку все, кто согласен со мной!

Впервые в истории народа острова Разочарования он голосовал сообща, впервые это голосование производилось путем поднятия рук, и сердце Егорычева наполнилось справедливым чувством гордости от сознания, что именно по его предложению, по предложению советского человека, голосуется на этом затерянном в океанских просторах клочке земли вопрос о мире.

– Теперь насчет Гильденстерна, Полония и Розенкранца, – продолжал Егорычев. – Кстати, где они?

– Я их уже давно разыскиваю, товарищ Егорычев, – пробился через толпу запыхавшийся Гамлет. – По-моему, они удрали. Надо их скорее нагнать. Они могут убежать в Священную пещеру, и тогда мы не сможем их судить.

– Пусть Джекоб Смит возьмет пятерых воинов и догоняет беглецов! – поспешил распорядиться отец Джемс, чтобы хоть отчасти восстановить свой пошатнувшийся авторитет.

Не прошло и минуты, как маленький отряд был собран и сразу ринулся в погоню за тремя предателями.

Затем без особых проволочек была избрана делегация из пяти стариков, по одному от каждой деревни, и тотчас же отправилась в путь. До Нового Вифлеема ее сопровождали старейшины Всех пяти деревень, которые должны были в Большой хижине ожидать ее возвращения и встречи с Фламмери и Цератодом, если те согласятся на такую встречу. В Новом Вифлееме они обнаружили опечаленного Джекоба Смита, которому так и не удалось нагнать беглецов. Беглецы успели добраться до Священной пещеры.