Текст книги "Завтра утром"

Автор книги: Лайза (Лиза) Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава 26

Ему нельзя оставаться.

Никогда. Ни за что.

Но Рид не мог и уйти из квартиры Никки Жилетт. Он чувствовал, что она – мишень. Он не спас ту женщину, которую охранял в Сан-Франциско, видел, как ее убили, и ничего не сумел сделать, а теперь Гробокопатель убил Бобби Джин и ребенка.

Он не допустит, чтобы Никки разделила их участь, как бы она ни возражала. И вот он стоял в ее крохотной гостиной, чувствуя себя не в своей тарелке. Она опустила собаку на пол. Кот вскочил на барную стойку, выгнул спину датой и взирал на захватчика. Никки скинула пальто и опустила на пол у стола сумочку и ноутбук. Ее взгляд упал на автоответчик.

– Нет сообщений. – Ее голос сорвался, и внезапно она почувствовала такую усталость, что еле устояла на ногах. – Симона не перезвонила. – Она стукнула кулаком по крышке стола. – Черт побери, Рид, она у него! – прошептала она. Кулак сжался так сильно, что стали видны вены на тыльной стороне ладони. – Сейчас она в руках этого ублюдка.

– Не думай об этом. Ее взгляд обжег его.

– А как я могу думать о чем-то еще?

– Не знаю, но попробуй.

– Я пробовала. Но это невозможно. – Она заломила пальцы и громко вздохнула. – Как ты думаешь, что он с ней сделал? Как он ее обманул? Даже если он притворился мною, разве она не поняла? Где он поймал ее? На стоянке? Когда она вышла из ресторана?

– Не надо, – предупредил он.

– Я не могу остановиться. – Она запустила пальцы в лохмы, которые падали ей на глаза. – Я вижу ее. В гробу. Как она очнулась. Пытается выбраться.

Он не выдержал. Пересек пространство между ними и обнял ее.

– Тихо, – прошептал он ей на ухо. – Не мучай себя. Не помогает.

– Но я чувствую себя такой виноватой.

– Борись с этим. Приди в себя. Это единственный шанс ей помочь. Может, ты… примешь ванну… пойдешь спать… как-то расслабишься, – предложил он, чувствуя ее напряжение. – Тебе надо поспать. Утро вечера мудренее. Для нас обоих.

– Ты остаешься?

– Ну, если ты меня не выкинешь на улицу.

Она фыркнула. Почти смешок. Словно эта картина показалась ей забавной.

– Тогда я устроюсь в машине.

– Там холодно. Он пожал плечами:

– Да не так уж. Я жил в Сан-Франциско. Ты не забыла?

– Помню. – Она откинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, хотя он по-прежнему обнимал ее. Они были близко. Слишком близко. Сквозь одежду соприкасались их бедра. – Думаю, не обязательно спускаться к «кадиллаку».

– Спасибо.

Изучая его, словно впервые видя, она добавила:

– Я постараюсь воспользоваться твоим советом и… подумаю, что можно сделать для Симоны. Постараюсь не дергаться и не строить из себя истеричку.

– Это все, чего я прошу.

Она скептически подняла бровь.

– Ну, ты можешь просить гораздо большего. – Она была так близко, что он разглядел у нее на носу едва заметные веснушки и увидел, как на ее лице сменяются чувства, как она пытается взять себя в руки.

– И это будет ошибкой.

– Разумеется. – Но она не отодвинулась. Ее нижняя губа подрагивала, и вдруг ему захотелось ее поцеловать. Крепко. Чтобы отвлечь от боли этой ночи.

Зачем? Не надо, Рид, не открывай дверь, которую потом не сможешь закрыть…

– Давай просто…

– Да, давай…

– Оставим все как есть, – закончил он, хотя от ее близости кровь быстрее бежала в жилах, участился пульс; он страстно желал целовать ее, гладить, сжимать в объятиях.

– И сосредоточимся на том, что нам нужно делать, – добавила она, хотя ему показалось, что он услышал в ее голосе нотку разочарования.

– Да, сосредоточиться. – Он посмотрел ей в глаза и уловил в них намек на желание. Или отчаяние. Сейчас нетрудно было бы заняться с ней любовью, совсем нетрудно. И он знал, что после всех тревог, чтобы почувствовать себя уютнее, она отдастся ему. Запросто. Даже охотно. Но утром, на рассвете, все изменится. – Сосредоточиться, – повторил он, проклиная себя за похотливые мысли. Женщины всегда были его слабостью. И, наверное, всегда будут. Но он не хотел совершать очередную ошибку. Только не с этой женщиной. – Сосредоточиться – это правильно. – Он поцеловал ее в макушку и отпустил.

– Не знаю, правильно или нет. – Если Никки и была разочарована, она успешно это скрыла и криво улыбнулась. – Ладно. – Пожав плечами, она повернулась и прошла в кухню. – Хочешь чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть пиво… – Она открыла холодильник, наклонилась и нахмурилась при виде, как он предположил, скудного содержимого. – Оказывается, у меня одна бутылка пива и бутылка относительно дешевого вина.

Он хотел было возразить, но она сказала:

– Только не надо говорить, что ты на дежурстве; мы оба знаем, что нет, и вообще ты официально не занимаешься этим делом, и здесь тебя не должно быть, и вообще это союз с врагом, так ведь? Так что стакан не самого лучшего калифорнийского не повредит.

– Я редко пью вино.

– Сделай одолжение мне, – предложила она, сбросив туфли и оставив их посреди кухни. – Раз уж ты все равно остаешься, может, снимешь пальто?

Никки снова попыталась улыбнуться, но в ее голосе не было радости, и ямочки не появились. Когда она через плечо посмотрела на него, ее глаза были темными. Затравленными. В их зеленых глубинах читались беспокойство и страх.

Он повесил куртку на спинку стула на кухне, то же самое сделал с плечевой кобурой.

– Ты всегда носишь пистолет? – спросила она, хотя знала ответ. Выпуклость от оружия она замечала не раз.

– Предпочитаю быть готовым.

– Настоящий бойскаут, да? Он хмыкнул:

– Я уже давно такой, задолго до того, как это придумали.

– Тогда забудь, я этого не говорила. – Напряжение на ее лице немного спало, когда она изучала содержимое холодильника. – Ладно, к делу. Посмотрим, что тут у нас… – Она извлекла запотевшую бутылку, захлопнула дверцу, поковырялась в ящиках, все переворошила и наконец нашла штопор. – Я, правда, хреново открываю бутылки, – призналась она. – Поможешь?

Он обрадовался, что может что-то сделать, закатал рукава, открыл бутылку и наполнил два разномастных бокала шардоннэ.

– Ну, за лучшие дни, – и он коснулся ее бокала ободком своего.

– Да уж, за лучшие дни. И ночи, кстати.

– Воистину. – Он сделал глоток. Вино было не такое уж плохое. Риду полегчало. Плечи слегка расслабились, и он перестал выдвигать челюсть. Никки, кажется, тоже немного расслабилась. Из ее глаз не исчезло затравленное выражение, но морщинки у рта исчезли, а где-то между первым и вторым бокалом вина она успела переодеться в ночнушку и халат.

Даже кот успокоился на своем посту на столе, потому что пес, поев сухого кошачьего корма, наконец улегся на импровизированное ложе, которое Никки устроила у входа.

– Как ты думаешь, где сейчас Шевалье? – спросила она, допив второй стакан, и указала подбородком на окно. – Где-то там?

– Да, где-то там. – Но он был встревожен.

– Ты все еще не уверен, что он – Гробокопатель? – спросила она, зевнув.

– Он же не такой идиот? Только вышел из тюрьмы и сразу начал убивать присяжных, которые отправили его за решетку?

– Некоторые убийцы не могут себя контролировать. Убийство – это ужасно. Логика здесь ни при чем. Ох, Рид, я устала до смерти, – сказала она и хмыкнула. – Извини. Не то слово.

– Иди спать, – сказал он. – А ты?

– Я устроюсь тут. – Он похлопал по подушкам на маленькой кушетке.

– Не поместишься.

– Бывало и хуже. Все лучше, чем в машине.

Она чуть не засмеялась, подошла к нему и поцеловала в щеку.

– Для старого мерзкого копа ты очень приятный человек.

– Только никому не говори. Это разрушит мою репутацию на работе.

Тут она засмеялась, и он постарался не замечать ни того, как распахнулся халат, открыв прозрачную ночнушку, ни ложбинки между ее грудями, ни краешка соска, который показался, когда она наклонилась к нему.

– Не волнуйся. Я почти уверена, что репутация, которую ты заработал, чернее дегтя.

– Возможно, ты права.

– Я права без всякого «возможно».

И он поцеловал ее. Схватил, прижал к себе, и, когда она упала на него, прижался к ее губам со страстью, которой сам не ожидал. Она не сопротивлялась, приоткрыла рот и ответила на поцелуй. Закрыв глаза, он почувствовал, как побежала по венам кровь, как запылало тело, как напряглось в паху.

Не делай этого, Рид.

Неужели урок не пошел впрок ?

Подумай о Бобби Джин.

Вспомни, что стало с ней. С ребенком.

Его пальцы запутались в ее волосах; он склонил ее голову, чтобы прижаться губами к той соблазнительной точке, где ее шея касалась его плеч, и почувствовал, как она дрожит.

Никки обвила его руками и громко вздохнула:

– Рид, я… не знаю.

– Тише, дорогая, – прошептал он ей в волосы. – Я всего лишь хотел пожелать тебе спокойной ночи.

– К черту. – Она отстранилась от него. – Мы оба хотели чего-то большего, чем просто поцелуй на ночь.

Он улыбнулся:

– Да… надо думать.

– Даже и думать не надо, детектив.

– Я могу и подождать.

– Да ну? – В ее глазах засветился сексуальный зеленый огонек. Кожа порозовела, и впервые с тех пор, как она поняла, что Симона Эверли пропала, на щеках появилось подобие ямочек, когда она поцеловала его в лоб. – Ты уверен? – Ее голос стал глубоким, игривым.

– Да, но ты не облегчаешь мне задачи.

– Все это часть моего дьявольского плана, – поддразнила она, вздохнув, и убрала с его глаз волосы. – Мы с тобой… Кто бы мог подумать?

– Точно не я, – отозвался он.

– И не я. Я даже не была уверена, что ты мне нравишься.

– А я знал, что ты мне не нравишься. Но сейчас надо поспать. Иначе мы сделаем что-нибудь, о чем пожалеем. – Он выпрямился и легонько шлепнул ее пониже спины.

– Дразнишься, значит. – Никки открыла антикварный гардероб, извлекла оттуда плед и подушку и кинула в него. – Укладывайся. – И отправилась в спальню. Ему осталось только представлять, как двигаются под халатом ее бедра, а светло-рыжие волосы струятся по плечам. И еще эта эрекция.

Она закрыла дверь и щелкнула щеколдой. Господи, о чем он только думал? Чуть не переспал с Никки Жи-летт. Не стоит этого делать. Совсем не стоит. Он просто дурак, что относится к ней не просто как к репортеру газетенки «Сентинел». Как она недавно подметила, они фактически были врагами. Но перед глазами стоял ее образ, как она склонилась над ним, мучая своими прелестями.

Заснуть явно не получится.

Он не сможет отделаться от мысли, что она рядом, всего в нескольких футах от него, лежит на кровати, волосы обрамляют это красивое умное лицо; на крепком, жаждущем теле лишь тонкая газовая ночная рубашка.

Да, ночка будет долгая.

Сцепив руки за головой, он направил свои отравленные тестостероном мысли подальше от Никки Жилетт, к Лирою Шевалье и суду двенадцатилетней давности.

Адвокат Шевалье сменил гардероб своего подзащитного. Джинсы и рабочие блузы Лироя Шевалье были изгнаны; на их место пришли хорошо сшитый темно-синий костюм, белая рубашка и строгий галстук. Нечесаные волосы Шевалье и неухоженная борода внезапно исчезли. В суде он был чисто выбрит, коротко, почти по-военному подстрижен, и все лицо его стало выглядеть по-новому: квадратная челюсть, длинный нос и большие выразительные глаза под широкими темными бровями. Он сбросил несколько фунтов, от грубой и неряшливой внешности не осталось и следа. Сейчас он больше походил на менеджера или члена загородного клуба, чем на вольного дальнобойщика с безнадежно испорченной репутацией, которую нажил драками дома и в кабаках.

Однажды Лирой Шевалье сломал кому-то о голову бильярдный кий, еще раз его арестовали за то, что он коваными сапогами сломал нос и ключицу своей тогдашней девушке, затем его поймали при попытке изнасилования четырнадцатилетней девочки, племянницы очередной бывшей подружки. И каждый раз он выходил сухим из воды, отделываясь небольшими сроками.

Шевалье был злобным и жестоким мерзавцем, который заслуживал смертного приговора за убийство Кэрол Лежиттель и ее детей. Но судья и присяжные сошлись на том, чтобы он получил три пожизненных срока за убийство Кэрол, Бекки и Марлина Лежиттель.

На суде адвокат Шевалье пытался исказить факты, настаивал, что виновен биологический отец детей, Стивен, известный пристрастием к кокаину и драчливостью. Хотя у Стивена, собственно, не было алиби – просто старый друг утверждал, что они тогда вместе охотились, – улики слишком неопровержимо указывали на Лироя Шевалье.

А младший сын Кэрол, Джоуи, выживший после серьезных травм, которые на несколько недель отправили его на больничную койку, неопровержимо свидетельствовал против бойфренда матери. Давая показания в суде, Джоуи казался потрясенным, боялся взглянуть на Шевалье в течение всего процесса, а иногда так тихо шептал, что судье Рональду Жилетту приходилось просить парня повторять ответы.

Показания Джоуи Лежиттеля и Кена Стерна заставили замолчать весь зал суда. Вместе с прошлыми грехами Шевалье, многие из которых были задокументированы и озвучены в суде, и уликами с места преступления, в том числе окровавленным отпечатком рабочего ботинка Ше-ватье, они решили судьбу ублюдка.

Но тест на ДНК доказал обратное.

Ну, не то чтобы доказал, но посеял серьезные сомнения. Которых хватило, чтобы выпустить это чудовище.

Серьезные сомнения, твою мать!

И зачем сейчас, когда ему простили убийства, Шевалье стал бы буйствовать, дразнить полицию, чтобы его опять схватили? Нелогично.

Рид слушал, как ветер шумит ветвями за окном, и думал, удалось ли заснуть Никки по ту сторону двери. Он решил бьыо проверить, но передумал. Незачем лишний раз себя искушать.

Где я?

Симона открыла глаза. Она спала, ., или ее усыпили… и что-то давит на нее, какая-то тяжесть на груди. Неприятно, и воздуха не хватает. Этот ночной кошмар настолько реальный… и тут она поняла, что вообще не спала. Она была в обмороке. В гробу вместе с трупом.

О господи… Сознание уходило и возвращалось, она боролась, искала выход, но труп под нею, тесное пространство и отсутствие воздуха сводили с ума.

Завизжав, она вздрогнула: звук вернулся обратно, словно разом завопил миллион сумасшедших. Показалось, как что-то зашевелилось под шеей, она снова закричала, и крик вновь и вновь отразился в ее мозгу.

Надежды нет. Выхода нет. Под нею что-то чавкнуло. Кости скребли по обнаженной коже, и ее мозг распался на тысячу болезненных осколков. В голове мелькнула мысль об Эндрю.

Где-то далеко, в той темноте, куда ушла ее душа, она понимала, что сейчас умрет. То, что осталось от рационального мышления, съежилось при мысли о мертвом теле внизу, об острых ребрах и бесплотных пальцах, которые царапали ее. Дрожа, она почувствовала, что омерзительная скользкая ткань прилипла к коже, запуталась в волосах.

Из глаз хлынули слезы. Она закашлялась и тщетно попыталась вдохнуть столько воздуха, сколько было нужно ее измученным легким. Слабо стучала по стенкам гроба; воздух убывал.

Остатками сознания она поняла, что обречена.

Умереть вот так.

Жутко.

Она снова подумала об Эндрю и издала последний мучительный вопль.

Запах кофе и тявканье пробудили Никки от тяжелого сна, полного кошмаров. Тупая боль пульсировала в глазах, грудь придавило, будто наковальней. Просто ей плохо спалось, вот и все.

Она открыла глаза. О господи, Симона исчезла. А в гостиной Пирс Рид… и это не кошмар. Пес – это Микадо. Она отбросила одеяло, сходила в туалет и умылась. Выглядела она ужасно. Под глазами расплылись черные пятна туши, а волосы спутались еще больше, чем всегда. И сейчас ничего с этим не поделаешь.

Она завязала волосы в хвост, почистила лицо скрабом, натянула брюки цвета хаки и вязаный топ. Затем открыла дверь, и на нее тут же набросился Микадо.

– Ну, как ты? – спросила она, почесав его за ушами.

– Не рад тебя видеть, – саркастически заметил Рид. Пес принялся носиться как бешеный вокруг кофейного столика, а Дженнингс с подлинно кошачьим презрением наблюдал с книжного шкафа за неуправляемым белым торнадо.

Наконец Никки поймала собачку, за что ее немедленно с энтузиазмом облизали.

– Успокойся ты, – сказала она, невольно захихикав.

– Кофе? – Рид налил из кофейника большую кружку кофе, который, очевидно, сварил сам. Подбородок покрывала темная щетина, волосы были взъерошены, из брюк торчала рубашка, и он был босой, но, обернувшись к ней через плечо, все равно выглядел чертовски сексуально. – Без сливок?

– Сегодня да. И чем крепче, тем лучше. – Она вспомнила, что выпила вина больше нормы, целовалась с ним на кушетке и вообще несколько часов назад чуть не переспала с ним. Сейчас, при свете дня, все это казалось глупостью. Она поставила виляющего хвостом Микадо на пол, и тот немедленно отправился на кухню, чтобы проверить пустые миски Дженнингса.

– Не дай ему себя обмануть. Я его уже кормил и выводил для утреннего ритуала.

– И кофе сварил?

– Продуктивность – мое второе имя. – Он протянул дымящуюся кружку, и она с благодарностью ее приняла.

– Да? Тогда трепещи, Рид, я знаю твой секрет, – сказала Никки, дуя на чашку.

Он поднял бровь, молча призывая ее продолжать, прислонился к стойке и отхлебнул из щербатой чашки, которую она несколько лет назад купила на распродаже.

– Вечером – крутой детектив, утром – домашняя богиня.

Он чуть не подавился.

– Да, это я, приятно познакомиться.

– Ты можешь работать по этой специальности.

– Наверное, придется. После этого дела я могу лишиться значка.

– То, что потеряет полиция, приобретет «Мерри Мейд», – пошутила она, имея в виду местное агентство помощи на дому. Попробовала кофе. Горячий и крепкий.

– Если только ты этого не опубликуешь.

– Я? – Она прижала руку к сердцу. – Никогда!

– Ну ладно. – Он допил кофе, выплеснул гущу в раковину, натянул носки и ботинки. – Все это хорошо, но долг зовет. – Он заправил рубашку, перекинул через плечо кобуру и потянулся за курткой.

– Держи меня в курсе, – сказала она. – Если услышишь что-нибудь о Симоне.

– Хорошо. – Рид направился к двери, но тут резко обернулся и прочистил горло. – Насчет вчерашнего…

– Не надо. – Подняв руку, Никки произнесла: – Просто забудем об этом.

Улыбка медленно расплылась по его лицу.

– Для официальной огласки давай кое-что проясним.

– Что?

Хотя он знал, что делает ошибку, о которой, может, будет жалеть всю жизнь, он подошел к ней, вынул чашку из ее рук и крепко прижал ее за талию к себе.

– Что ты…

Он поцеловал ее. Крепко. Чтобы не оставалось никаких вопросов. Она издала протестующий возглас, но ее губы раскрылись, и она растаяла в его объятиях, обвила руками его шею, пока он наконец не поднял голову.

– Ну как, все понятно?

Она подняла на него дремотные зеленые глаза:

– Еще как, детектив. Еще как.

Сильвия Морисетт нажала на педаль газа и свернула к участку. Она только что завезла детей в школу и детский сад. На этот раз и сын, и дочь были здоровы и явно не страдали от «недостатка времени» с матерью. К счастью, Барт, их безработный нищий отец, все же помог ей, и за это Сильвия была ему благодарна. Кажется, он наконец понял, что, пока не поймают Гробокопателя, Морисетт придется перерабатывать много лишних часов.

Но ей не хватало Рида в напарниках.

Клифф Зиберт – слишком вспыльчивый и ранимый. Умный, но со сдвигом. Подруга Морисетт Селия однажды заметила, что мужчины по природе со сдвигом, но Сильвия считала, что дело серьезнее. Они безнадежно сдвинуты. Точка.

Взять хотя бы Рида.

Что он себе думает?

Она включила любимый диск «Алабамы» и прибавила басы. Музыка в стиле кантри наполнила машину. О чем думал Рид, связавшись с этой Никки Жилетт? Он может отпираться хоть до посинения, но Морисетт все поняла еще прошлой ночью, когда они были вместе. Проблем у него будет по уши. Неужели он ничему не научился с Бобби Джин?

Морисетт вынула зажигалку и остановилась на желтый свет, который переключился на красный. Она никогда не считала Пирса Рида дураком, но, видимо, ошибалась. Вытряхнула сигарету из пачки «Мальборо лайте». Когда дело касалось женщин, за Рида думал его член. Щелкнув зажигалкой, она закурила, и загорелся зеленый. Опустив окно, она свернула на прямую дорогу к управлению.

Зазвонил мобильник.

– Что, две минуты подождать не можете? – проворчала она, выключила звук магнитолы и открыла телефон. – Детектив Морисетт.

– Где ты? – Это Клифф Зиберт.

– На стоянке. Через полминуты подойду.

– Не трудись, – сказал он. – Мне только что звонил сторож с кладбища Пелтье.

– Да что ты? Опять наш мальчик поработал?

– Именно. Туда уже послан наряд и вызвали Дайану Мозес.

– Молодец, быстро шевелишься. Поехали посмотрим.

– Уже спускаюсь.

Морисетт глубоко затянулась, и ей чертовски захотелось, чтобы она ждала Рида, а не Зиберта.

И тут как раз на стоянку въехал «кадиллак» Рида.

Никки обежала лужи на стоянке и закрыла голову сумочкой: тучи принялись поливать город. Она долго возилась с замком, пока не поняла, что «субару» открыта.

– Дура, – пробормотала она, чувствуя, как вода стекает за воротник. Наверное, вчера в спешке оставила чертову машину открытой. Заходи кто хочешь. Хорошо, что магнитолу не сперли.

Она положила сумочку и ноутбук на пассажирское сиденье, села за руль и причесалась руками. Ну и видок. Спала она с перерывами и всего несколько часов. Но надо было идти на работу, разбираться со всем материалом, какой только есть по Гробокопателю. У этого урода ее подруга, и Никки его найдет. Она поищет в Интернете, в газетных архивах, поговорит со всеми, кто знает хоть что-то о Лирое Шевалье и том чертовом процессе. Особенно с теми присяжными, кто еще жив. Может, кто-нибудь из них недавно видел Шевалье… И она поговорит с мальчишкой из Далонеги. А еще с Кеном Стерном, братом Кэрол Лежиттель, со Стивеном и Джоуи Лежиттель и со всеми остальными, кто был связан с тем судом. Она перевернет все камни.

Решив, что с прической и макияжем возиться без толку, Никки вставила ключ в зажигание и тут заметила свой мобильник в держателе.

У нее похолодели руки. Ночью его здесь не было. Точно не было. Они с Ридом искали… У нее скрутило живот при мысли о том, что кто-то следил за ней. Ждал. Она сглотнула, посмотрела сквозь запотевшие стекла и ничего не увидела. Заглянула под заднее сиденье и в «бардачок», но в машине было пусто. Приказав себе не паниковать, она взяла телефон и проверила, нет ли сообщений. Нет… Но, включив в меню «Пропущенные звонки», она увидела номер Симоны.

– О господи. – Она закусила губу и нажала кнопку исходящих звонков. Последним шел номер Симоны. – Вот дерьмо. – Она зажмурилась, открыла глаза и собралась звонить Риду, но тут заметила краешек конверта, торчащего из-под пассажирского сиденья. Но она не помнила, чтобы что-то теряла.

Бумажка была незнакомая.

Ее, наверное, оставили, когда возвращали телефон. Тот, кто следил за ее домом. Тот, кто, может быть, видел, как она возвращалась. С Ридом.

От ужаса заколотилось сердце. Она вынула конверт, и ее охватило жуткое предчувствие, от страха по спине побежали мурашки. Конверт был без подписи, не запечатан, без каких-либо почтовых знаков. Внутри находилась кассета.

От Гробокопателя.

Он побывал в ее машине – и не один, а два раза. Первый раз, чтобы украсть мобильник, второй – чтобы вернуть его и подбросить конверт. Во рту пересохло. Она поспешно оглядела улицу через запотевшие окна, но ничего не увидела. Обычное серое декабрьское утро…

Может, отнести конверт в дом, запереться и позвонить Риду? Но вместо этого она закрыла дверцы машины. Если это поможет. У него же есть ключ – помнишь? Если только ты не забыла запереть машину.

Она включила зажигание и задним ходом выехала с парковки. Есть вероятность, что он следит за ней, прячется в утреннем тумане. Трясущимися пальцами она направила машину к полицейскому управлению.

На первом светофоре она вставила кассету в магнитолу. Несколько секунд там была тишина, шумела только пленка, затем раздались приглушенные шорохи и скрипы. Резкий стук, шуршание магнитофонной ленты, женский голос.

– О-о-о… – Протяжный, одинокий, вынимающий душу стон.

У Никки волоски на шее встали дыбом. Снова секундное молчание… и снова стон боли. Во рту опять пересохло. Царапанье, громкие стоны.

– Господи, – прошептала Никки. Сердце выскакивало из груди. – Только не это. – В голове метались мысли, пальцы судорожно сжали руль. Не может быть. Не может!

Стоны, царапанье, яростные удары и… о господи… она услышала голос Симоны так ясно, будто ее подруга сидела рядом.

– Нет! Выпустите меня… пожалуйста… – умоляла Симона.

Никки закрыла рот рукой и в ужасе вскрикнула. Нет, нет, нет! В горле и в глазах стало жечь. Только не Симона! ТОЛЬКО НЕ СИМОНА!

– Помогите! Помогите! Господи, пожалуйста, помоги мне! – кричала Симона, яростно стуча и скребясь.

– Только не это, – шептала Никки, представив, как страшно оказаться запертой в гробу под землей.

Громкий удар. Треск и визг.

Никки подпрыгнула. Нога отпустила тормоз. Машина рванула вперед, прежде чем она успела вновь затормозить. Но она не видела других машин и не слышала гудков. Она слышала и представляла только одно – свою подругу. Голую. Холодную. Сошедшую с ума от страха.

Снова удары, частое дыхание. Какое-то мяуканье. Плач.

У Никки поползли мурашки по коже, и она заплакала. Слезы полились из глаз.

Ей засигналили. Вздрогнув, Никки заметила, что уже зеленый. Она нажала на газ, взвизгнули шины, и она мельком заметила водителя грузовика, который воздел руки к небу, как бы спрашивая, о чем она только думает. Она не могла отвлечься от ужасающих стонов, царапанья, завываний, панических воплей, исходящих из динамиков. Она с трудом повернула за угол.

Дрожа, направилась к парковке.

Машина остановилась. Слезы лились из глаз. Жуткое царапанье, удары и крики лились из колонок.

– Помогите… пожалуйста… Эндрю! Никки! Кто-нибудь… я сделаю все… где я? – Никки стало трясти. Симона плакала, шептала что-то непонятное, но Никки все равно чувствовала ее отчаяние. Ее страх. Ее животный ужас.

– Только не это… – прошептала Никки в пустой машине. – Нет! Нет! – В ярости она бессильно ударила кулаком по рулю.

Затем на какое-то время стало тихо, и снова голос Симоны. Слабый, почти угасающий. Задыхающийся.

– Я не вижу… пожалуйста, выпустите меня, – умоляла она, и Никки зажмурилась, словно таким образом могла изгнать кошмарный образ Симоны в гробу, несомненно прижатой к разлагающемуся телу, медленно погибающей от удушья. – О боже, помогите…

– Если бы я могла, – прошептала Никки, сердцем чувствуя, что уже поздно.

Мучительный крик прорезал салон автомобиля, вопль страха, такой чудовищный, что Никки поняла – он будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Она распахнула дверцу, и ее вырвало на тротуар, а жуткие предсмертные звуки все еще неслись из магнитолы.

Она выпрямилась, вытерла рот рукавом и закрыла глаза. Представила, сколько ужаса испытала ее подруга.

– Пожалуйста, Господи, не дай мне умереть одной… Раздался страшный мучительный вопль, и Никки громко всхлипнула.

– Нет… нет, пожалуйста, Симона…

Она напрягала слух, но больше ничего не слышала. Только бездушное шуршание пустой пленки.