Текст книги "Завтра утром"
Автор книги: Лайза (Лиза) Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– Ты умеешь стрелять. – Он положил ее пальцы на рукоятку пистолета, и холодный металл оказался удивительно знакомым на ощупь. – Умела, во всяком случае. Я брал тебя стрелять по птицам. И ты хорошо стреляла.
– Это было сто лет назад. И из ружья. Он хохотнул:
– Не делай меня старше, чем я есть. Кстати, я ведь брал тебя стрелять по мишеням. Из пистолета.
– Папа, но я не люблю оружия. Я не собираюсь бегать по городу с заряженным револьвером в сумочке или в ножной кобуре, как у тебя.
Он широко улыбнулся, и морщины прорезали его лицо.
– Должен признаться, что у меня в сумке оружия нет. Обещай, что ты этого не напечатаешь.
– Очень смешно.
– Ничего смешного, Петард очка, – сказал он, снова посерьезнев. – Дело Гробокопателя – не шутка. Оставь себе пистолет, или давай я поищу тебе что-нибудь более подходящее.
– Нет уж, спасибо. – Она представила, как отец предлагает ей автомат с магазином или вообще пояс с оружием, какие носят злодеи в спагетти-вестернах, которые он любит смотреть. – Этот вполне подойдет, только давай его разрядим. – Она вынула пули и высыпала их в карман.
– А что ты будешь делать, когда на тебя нападут? Бить пистолетом, что ли?
– Давай надеяться, что до этого не дойдет. – Пистолет внезапно потяжелел.
– Мне будет спокойнее спать, если я знаю, что ты можешь себя защитить. – Он снова улыбнулся, на этот раз слабо. – Будь осторожна, Николь. Мы с твоей матерью… мы любим тебя и не хотим, черт побери, тебя потерять.
У нее запершило в горле и выступили слезы, когда он по-медвежьи обнял ее. От него, как всегда, пахло сигарами и виски – сочетание запахов, которое она помнила с детства.
– Я тоже люблю тебя, папа.
– Вот и умница. – Отпустив ее, он вышел в коридор, и ступеньки заскрипели под его весом, когда он спускался к себе.
Никки села на кровати, держа в руке незаряженный пистолет. Ей это не нравилось, она вообще категорически была против оружия, но раз уж Гробокопатель проник в ее квартиру, ей действительно нужна защита.
Она положила «кольт» в сумочку.
Глава 21
Пора действовать. Он чувствовал это. Какое-то беспокойство. Необходимость. Голод, страстное желание, удовлетворить которое можно единственным способом. Он включил магнитофон, прослушал крики. Барбара Джин вопила отчаянно, панически, умоляюще, визгливо, а крики старухи свелись к жалкому мяуканью и молитвам… Он смикшировал их и теперь сидел за столом, водя пальцем по фотографиям в альбоме: вот после выпуска из университета, вот рабочая, а вот даже школьный выпускной. Он прикрыл глаза и стал представлять, как это будет звучать, когда он всех поймает, похоронит и запишет. Глаза бегали под ресницами, руки дрожали, и все-таки он улыбался, представляя их ужас, чувствуя их страх, думая, поймут ли они вообще, за что их наказывают, почему такое возмездие.
Прошло двенадцать лет… и теперь все двенадцать мучителей заплатят… поодиночке или по двое… они пройдут через тот же ад, ту же боль, те же мучения, что и он когда-то. Кое-кто уже умер, а остальные даже не догадываются, что их дни на земле сочтены. Некоторые живут неподалеку. Прямо тут, не ведая забот; другие переехали подальше, но он знал куда. Им не спрятаться. Нет, они тоже не в безопасности.
Запись закончилась, и он закрыл альбом.
Пора.
Оставив телевизоры работать, он проскользнул к своему выходу и по заросшим диким виноградом кирпичным ступенькам вышел на свежий ночной воздух. Собиралась буря. Лед и дождь со снегом двигались к югу от Теннеси и обеих Каролин. Необычно для здешнего климата. Но так лучше. Он чувствовал приближение холода и радовался тому, какой ужас испытают его жертвы.
До реки он доехал без приключений. Ночь стояла тихая. Он оставил грузовик почти в миле от места, где держал лодку, припарковал его на лужайке среди зарослей ежевики. Затем трусцой побежал к песчаным дюнам, где была спрятана гребная шлюпка со специальным оборудованием. Быстро разделся и натянул водолазный костюм, черный как ночь. Сейчас или никогда, подумал он, чувствуя опасность, ожидая появления охраны или собак. Он ненавидел оружие, поэтому положил пистолет в водонепроницаемый мешок. Оттолкнувшись от берега, он взглянул на звезды за перистыми облаками и тонкий, едва заметный серп луны. Размеренно взмахивая руками, он поплыл против течения, не сводя глаз с берега и выступающего мыса.
Раз-два, раз-два – лодочка рассекала гладь реки. В плотном костюме он вспотел. Дальше, по излучине, ближе к берегу, к старой плантации Пелтье. Некогда она славилась своим рисом, теперь же там располагались частное кладбище и один особый участок. Он подплыл к берегу, надел очки ночного видения и нашел тропинку, которая бежала вверх, на кладбище. Аккуратно извлек инструменты из лодки. Тихо прокрался по грязной ровной тропе и уверенно направился между серых надгробий к нужной могиле.
Затем принялся копать.
Женщина извивалась под ним, шептала его имя, потная и жаркая. Гладкая белая кожа, груди с темными сосками, ноги обвиваются вокруг него. Они занимались любовью.
– Пирс, – шепнула она ему в ухо, и кровь еще быстрее побежала по жилам. Господи, какая она горячая.
И гладкая. Запах ее духов перемешивался с тяжелым, затхлым запахом секса.
Она выгнула спину, и он посмотрел прямо в ее темные глаза. Она облизнула алые губы, мелькнул язык. Он задвигался быстрее.
– Не оставляй меня, – прошептала она, и у него шевельнулось сомнение. Даже возбужденный до предела, он почуял неладное. – Он убьет меня.
– Что?
Боже, он сейчас кончит. Он схватил ее грудь, почувствовал, как она сдвинулась, и снова посмотрел в глаза. Но они были уже не теплыми, темно-карими, а зелеными; волосы стали светло-рыжими, а вокруг носа были рассыпаны веснушки.
– Никки?
. Она улыбнулась ему – игривая вызывающая улыбка, глаза почти смеются. Он на секунду смутился, но она обвила руками его шею, пригнула его голову к своей и страстно поцеловала. Приоткрыла рот, приглашая его глубже. Их языки слились. Господи, он хотел ее целиком. Закинул ее ноги себе на плечи и погрузился в ее влажную теплоту.
– Да, Рид, – хрипло прошептала она, двигаясь вместе с ним. Ее сердце бешено билось, дыхание было таким же частым, как и у него. – Да… да…
Господи, он потерялся в ней.
– Помоги мне, Пирс! Пожалуйста… мне холодно… пожалуйста… – Она закричала под ним, но это был не дикий, отчаянный крик страсти. Этот душераздирающий, полный ужаса крик взорвался у него в голове. И она снова изменилась в его руках, стала Бобби. Глаза, еще недавно полные желания, расширились от ужаса и остекленели, лицо превратилось в посмертную маску. Он попытался двинуться, но понял, что не может. Что они занимаются любовью не в постели, а в каком-то ящике… в гробу, и кто-то как раз заколачивает крышку.
Сердце будто остановилось. Он не мог пошевелиться: крышка гроба давила на плечи и на спину, прижимала его к Бобби – мертвой, разлагающейся. Вонь была невыносима…
– Нет! – закричал он.
От звука собственного голоса он проснулся.
Сердце бешено стучало. Рид очнулся у себя дома, в темной комнате, только экран телевизора зловеще светился.
– Черт возьми, – пробормотал он, проведя дрожащей рукой по подбородку. По телу стекал пот; эрекция, слава богу, спала, но мышцы были еще напряжены. Недопитое пиво стояло рядом на столике, где он его оставил, когда включал одиннадцатичасовую программу новостей. Которая, кстати, давно кончилась, и теперь вместо нее на экране Джей Лено брал интервью у Николь Кидман. Рид выключил телевизор и зажег настольную лампу. Господи, откуда только такие сны берутся? Когда он вспомнил, какой ужас испытал, поняв, что заперт в гробу, по коже пробежали мурашки… и что он там себе навоображал? То трахался с Бобби, то с Никки, то с трупом Бобби… и все как будто с одной женщиной…
Совсем заработался, наверное. Это дело его засосало. Он потер шею и взял пиво. Оно было уже теплое, но он все равно его допил.
Хотя официально Рид не занимался делом Гробокопателя, все свободное время он искал разгадки. Из Морисетт непросто было выудить информацию, из Клиффа Зиберта – тем более. Он внезапно замолкал при появлении Рида и смотрел на него, как на врага.
Почему?
Ведь они в одной команде.
Или нет?
Рид покопался в прошлом младшего детектива и обнаружил, что лет десять назад, еще до вступления в полицию, Зиберт дружил с Эндрю Жилеттом, старшим братом Никки, который, судя по всему, разбился насмерть, упав с палубы на студенческой вечеринке. Самоубийство? Несчастный случай? Кто знает. Из отчетов, которые просмотрел Рид, никаких выводов сделать было нельзя.
Но Зиберт был связан с Никки Жилетт и, как говорил один из его однокашников, «сох» по ней.
И ты туда же, Зиберт.
Риду не хотелось думать о том, какие чувства он испытывает к этой патлатой журналистке. В последнее время они были какими-то неясными. Путаными.
А теперь он увидел ее в эротическом сне, точнее, в эротическом кошмаре.
И в этом нет ничего хорошего.
Он решил не ложиться, а поработать еще. Появились новые факты, которые надо увязать со старыми; до утра хорошо бы перепроверить кое-какую информацию. К тому же не верилось, что он быстро уснет. Сон с участием Никки Жилетт еще не выветрился из головы, и результат был очевиден – у него в ширинке.
Что за чушь. Хотеть Никки Жилетт – последнее дело. Самое что ни на есть последнее.
Супергерой заскрипел зубами. Ночь слишком затянулась. В эту ночь ему нужно скрываться под маской, притворяться, наблюдать, ждать… а потом копать и копать… Поработал он хорошо, но очень хотелось спать. Уже почти рассвет. И у него есть немного драгоценного времени, чтобы отдохнуть и восстановить силы.
Но напоследок еще одно дело.
В своем надежном укрытии, где стены пропитались запахом сырой земли, он сел за стол и нажал кнопку перемотки на магнитофоне. Затем включил его и снова прослушал эти проклятые слова.
– О, смотри-ка, что у нас тут… – Женский голос принадлежал одной из полицейских, которые ночью обыскивали квартиру Никки Жилетт.
Он видел полицейские легковушки и фургоны и даже мельком заметил Никки рядом с этим ублюдком, детективом Ридом. Казалось, тот хотел ее защитить – положил ей на руку ладонь, как будто она его собственность.
– Гляди-ка, там, в вентиляции… – говорила баба из полиции. Судя по голосу, самодовольная и самоуверенная. Супергерой ненавидел ее. – Да, вон там… как умно, правда?., еще один микрофон. Беспроводной. Вроде такой же, как те, что мы находили в гробах. Похоже, ублюдок нас сейчас слышит.
Вот именно, сука. А сейчас я опять вас слушаю. И еще знаешь что ? Вам меня не найти.
– Ну и придурок, – сказала баба, и ее голос встревожил его, заскрежетал в голове. – К сожалению, праздник окончен, ты, жалкий кусок дерьма. Халявное радио накрылось. Развлекайся в другом месте. Чао-какао!
Раздалось жужжание, скрип, и микрофон отрубился.
Ах ты, жалкий кусок дерьма. Бестолковый, ленивый, вонючий. Да на что ты вообще годишься?Ни на что…
Супергерой содрогнулся, ему захотелось убежать и спрятаться. Как он делал когда-то, услышав этот голос. Голос преследовал его долгие годы, гулко раздавался в мозгу.
Тупица, тупица, тупица… сейчас я тебя кой-чему научу, малыш. И обещаю, уж этого-то ты у меня не забудешь…
Он закипал от гнева.
Он не тупой. Он умный. Это подтвердили тесты на коэффициент интеллекта, а они ведь не лгут, правда? Может, он просто немножко не в себе.
Да ты чокнутый. Бестолковый. Бесполезный.
Он метнулся прочь от стола, уронив стул, и закрыл руками уши, чтобы избавиться от этого шума, от этих обвинений.
– Я не тупой! Нет! – кричал он. Подбородок дрожал.
Ага, сейчас ты заплачешь. Слюнтяй. Давай, заплачь… покажи всем, какая ты глупая девчонка.
– Я не девчонка. Я не глупый! – кричал он, судорожно глотая воздух.
Он врал. Самому себе.
Он ведет себя как дурак. Опять.
Он снова и снова бил себя ладонью по лбу, паричок упал и остался лежать на полу, как маленькая голая собачка.
Он не ожидал, что копы найдут микрофон. Не так быстро, во всяком случае. Никки Жилетт, эта болтливая шлюшка, кому-то рассказала и все испортила. Теперь надо опережать график. Точно. Ускоряться.
Он замедлил дыхание, унял биение сердца и поднялся с грязного пола. Подобрал накладку для волос и повесил ее на крюк. Вместе с другими. Надо сохранять спокойствие, помнить свою задачу и не медлить. Следующая могила уже готовится…
Успокоившись, он снял контактные линзы, которые делали его глаза из светло-голубых темно-карими. Осталось сбрить бородку и приклеить бакенбарды.
Маскировок у него было много. Так он обводил вокруг пальца большинство. Вроде бы никто не запомнил его таким, каков он есть, и это было ему на руку. Хотя он, конечно, тогда был гораздо моложе.
Он открыл альбом и нашел фотографию Никки – она тоже была тогда моложе, начинающая журналистка со свеженьким личиком. Светло-рыжие волосы были длиннее, глаза – яркими и сверкающими. Без страха. Такой дочерью может гордиться любой, даже тот ублюдок-судья.
Но отцы редко гордятся детьми.
Никки Жилетт, родившейся в богатой семье, здоровой и красивой, никогда не приходилось бороться.
– Шлюха, – пробормотал он и захлопнул альбом.
Но ты ведь ждал, что она пойдет в полицию, когда получит письмо, правда ? Все в порядке, спокойно, не теряй головы…
Он полез в карман, вынул платок и вытер пот со лба. Он не может сейчас все потерять. Он уже слишком мною сделал. А предстоит еще больше. Он снова залез в карман и извлек небольшой сотовый телефон. Маленький. Компактный. Раскладушка. Почти сексуальный. Прямо как его обладательница.
Глава 22
– Надеюсь, не ты у нас заделался гребаным болтуном? – Морисетт с безумным видом ворвалась в кабинет Рида. Утро было поздним, но она явно встала не с той ноги.
– Я думал, ты меня лучше знаешь.
– Да ну? – Она захлопнула за собой дверь. – Дело в том, что я ни хрена не знаю. Впрочем, нет. Я знаю, что тебя отстранили от дела, и тем не менее вчера ты был с Никки Жилетт, а если ты не образумишься, нам с тобой надерут задницы – обоим. Так повторяй, и медленно: «Я не болтун».
Он уставился на нее:
– Плохо провела ночь?
– О господи, да. Ты же там был. – Морисетт запустила пальцы в волосы, отчего те еще сильнее встали дыбом. Она оглянулась, чтобы убедиться, что дверь закрыта, положила руки на стол и нагнулась к Риду поближе и понизила голос: – Мы с тобой знаем, что, раз уж ты хочешь быть в курсе этого дела, веди себя потише. Не высовывайся. Может, ты и не прочь рискнуть своей работой, но я-то не хочу. У меня двое детей на шее, Рид, так что не надо меня в это впутывать!
– Так мы ни к чему не придем. Она осеклась.
– Хорошо. Ты прав. Просто я хочу поймать этого ублюдка.
– И я.
– Только давай ты будешь его ловить втихую, а? Или нет, лучше вообще не надо. Предоставь это мне. Мне нужна эта работа, хотя иногда, честно говоря, хочется взять расчет и убежать куда глаза глядят. Сам знаешь, у меня и так забот хватает.
– Как оно, кстати?
– Да зашибись. Барт решил ни гроша нам не платить. Вообще ни копейки, так что мы будем судиться. Хотя это ты уже знаешь. Присцилла говорит, что пожила бы с папой, а сын… ну, есть такие дошкольники, от которых сплошные проблемы. А теперь еще этот еб… э-э-э… гребаное дело Гробокопателя, которое мне надо раскрыть. – Она постучала пальцем по бумаге на краю стола Рида. – Знаешь, такое дело, где одна из жертв крутила роман с моим напарником и забеременела от него… – Видимо, она что-то прочитала в его глазах, потому что заткнулась. – Боже. Мне нужен кофе. Галлона два. Лучше три.
– Ты не хочешь узнать, что я выяснил?
– Ты не участвуешь в расследовании. Не забыл?
– Вчера вечером шериф Джед Болдуин виделся с пацаном, на которого напали в тех лесах, с Прескоттом Джонсом. Болдуин переслал мне по факсу протокол. Ненамного больше, чем у нас есть, но хоть что-то. – Рид запустил через стол три листка бумаги. – И еще я нашел Анжелину, горничную Роберты Питере. Вот адрес. – Он прибавил к первым трем еще один листок. – Еще у меня адреса большинства тех, у кого был доступ к квартире Никки Жилетт, и фамилии людей, чьи адреса она не смогла вспомнить. У некоторых еще и телефоны. – Груда бумаг на столе продолжала расти. – И еще я наконец связался с преподобным Джо. Я оставил сообщение, и он перезвонил. Он был не очень рад, что его потревожили в пять утра – был час медитации или что-то в таком духе, – но когда я продрался через всю эту чушь, то выяснил, что община получала от Роберты Питере какие-то деньги, но та страховала жизнь не в их пользу. Оказалось, что у нее племянница в Шарлотте, в Южной Каролине. Она основная наследница, ей даже переходит кот Максимус. – Он положил еще бумаги на кипу. – Кроме того, я закончил список своих врагов – тех, кому я насолил, и тех, кого я посадил. Первым номером идет Джером Маркс.
– Железное алиби.
– Знаю, но я его все равно включил – вместе с теми, кого я отправил в тюрьму и кто оттуда вышел. Смотри – их как раз двенадцать.
– Что? – Морисетт похолодела.
– Двенадцать человек вышло на свободу с тех пор, как я вернулся в Саванну. – Он указал на составленный список.
– Это прямо пугает.
– Ну да. И последний в этом списке – наш старый добрый знакомый Лирой Шевалье.
– Вот дерьмо! – Морисетт взяла бумагу и просмотрела список подонков, которых никогда не следовало бы выпускать на свободу. – А адреса этих людей у тебя есть?
– Я звонил ответственным за них полицейским, но назвал им твою фамилию. Как ты справедливо подчеркнула, я в расследовании не участвую. Однако начнем с Шевалье. Его посадили двенадцать лет назад. Двенадцатый в списке, двенадцать лет. Может, здесь ничего и нет, но что-то в том процессе меня беспокоит.
– Что же?
Он посмотрел в окно, где Морисетт увидела лишь привычную стайку голубей на карнизе.
– Во-первых, судьей тогда был Рональд Жилетт, отец Никки Жилетт.
– Но он председательствовал на множестве процессов.
– И Никки тогда подрабатывала в газете, из-за нее обвинение чуть не рухнуло.
– Мы можем до скончания века перечислять все случаи, когда дело едва не провалилось из-за журналистов.
– Знаю, но тут есть какая-то связь. Мы должны – то есть ты должна – найти Шевалье. У инспектора, который за ним наблюдает, есть адрес.
– Что ж, я проверю всех этих джокеров, – согласилась Морисетт. – Посмотрим, встали ли они на прямую дорожку. Двенадцать. За двенадцать лет. Ты же не подозреваешь, что они все замешаны?.. Я прикидывала, не связано ли это с апостолами, но нет, не сходится.
– Да уж.
Она пробежала глазами распечатки. Перелистала кипу бумаг. Посмотрела на него снова и выдохнула:
– Господи, Рид, ты вообще когда-нибудь спишь?
– Когда нужно.
– Мне надо еще что-нибудь знать? – спросила она, явно успокоившись.
– Да. – Буравя ее взглядом, он потянулся за курткой. – Ты должна знать еще одну вещь. Я не гребаный болтун.
– Значит, теперь убийца разговаривает прямо с тобой? – Норм Мецгер не потрудился скрыть свой скептицизм. Он повесил куртку на крючок у задней двери офиса «Сентинел».
Норм был последним человеком, с которым Никки хотелось бы иметь дело. Уже был почти полдень, и хотя следовало радоваться, что ее статья снова красуется на первой полосе, она слишком устала, чтобы прыгать от счастья. А Мецгер поверг ее в еще более глубокое уныние. Она тоже повесила плащ на крючок и понадеялась, что он заткнется.
Ну да, как же.
– Диалог с убийцей. – Разматывая шарф, он добавил: – Чертовски удобно.
– Удобно? – взорвалась она. – Да, конечно. Очень удобно, когда преступник вламывается в твою квартиру. – Никки совсем замоталась и очень устала. Всю эту короткую ночь она не смыкала глаз в своей старой кровати. Тело требовало отдыха, но мозг отказывался отключаться, будто она, перед тем как лечь, опорожнила восемь чашек кофе. Она все думала о Гробокопателе, о жертвах, о своем доме, о числе двенадцать, о Симоне и Эндрю, о Пирсе Риде. В мозгу все быстрее и быстрее вращалась карусель образов, отгоняя сон. Когда она наконец задремала, ей стали сниться трупы, которые наполняли квартиру и разлагались на ее глазах. Скелеты обращались в пыль, а где-то в тени хохотал убийца, и от этого леденящего звука бешено колотилось сердце и выступал холодный пот.
Никки заставила себя вылезти из кровати и услышала голоса родителей. На цыпочках спустившись по лестнице, она ухватила конец спора, который затих, как только она вошла на кухню и мать, сидя с поджатыми губами, заметила ее. Шарлин взглянула на мужа, как бы намекая: «Не смей ничего говорить!» – и выдавила из себя улыбку.
Весь следующий час, пока Никки поглощала кофе и пыталась проснуться, ей снова и снова излагали причины, по которым ей стоит бросить криминальную журналистику. Даже отец предлагал вернуться в колледж, получить степень по праву, пойти по его стопам…
Ну уж нет. Право – это мечта отца. Цель Эндрю. Но сейчас, после резких нападок Норма, она думала, что, возможно, стоило послушать маму.
– Убийца вломился в твою квартиру? – приставал Норм.
– Пару дней назад.
– А что тогда было ночью? – спросил он. – Я что-то слышал по полицейской волне, но был занят… Погоди, с тобой все в порядке?
– Тебе сказать правду? – спросила она, поддергивая ремень сумочки. – Нет, со мной не все в порядке. Даже совсем не в порядке. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но я не собираюсь, во-первых, продавать душу, во-вторых, продавать свое тело, и в-третьих, позволять всяким чокнутым врываться ко мне в квартиру и трогать мои вещи, и все это ради статьи!
Она отошла и тут увидела Кевина Дитера в неизменных наушниках. Он ошивался около автомата со сладостями и пялился на дисплей, словно аппарат высвечивал слово Божие – неоновое такое, всего за доллар. По дороге она заметила его отражение в стекле, за которым лежали «Сникерсы», «Читос» и лакрица. Лицо у него было мрачное, глаза косили так, будто его интересовала не еда, а подслушивание разговора Никки с Нормом.
К чему бы это? Шагнув поближе, она налила себе кофе из стеклянного чайника, который грелся рядом. Размешав сливки, притворилась, что внимательно рассматривает товары, и прошептала:
– Что бы взять?
– Что? А, да что угодно.
Она выкинула пластмассовую ложечку и, еще сильнее понизив голос, сказала:
– Я хотела «M&M's» с арахисом, а они кончились.
– Да нет. – Он ткнул толстым пальцем в стекло: – Вот, видишь? Код Е-5. «M&M's» с арахисом.
Нахмурившись, Никки отхлебнула кофе и посмотрела на автомат, где жирный палец оставил сальное пятно.
– Да, действительно.
– Конечно, вот же они.
– Гм… Такты меня, оказывается, слышишь? – Что?
– Хотя ты как бы весь в музыке, ты меня слышишь, как бы тихо я ни шептала. По-моему, это странно. Что у тебя с наушниками? Они не работают или это конспирация, чтобы подслушивать чужие разговоры?
– Эй, у тебя паранойя или как? – Его шею залила краска, заметная даже сквозь щетину. – Норм прав насчет тебя.
– Да? – Она наклонилась к чашке, но продолжала смотреть на него.
– Да. У м-меня просто небольшой перерыв, устал от музыки.
– Большинство людей при этом снимают наушники, Кевин.
– Я не большинство.
– Ну и молодец.
Он покраснел еще больше, и у него задергался глаз. Его челюсти сжались, и вдруг она поняла, что перед нею, несмотря на мешковатые рубашку и джинсы, крепкий, сильный мужчина. Молодой мужчина. И весит он фунтов на сто больше ее. И, похоже, не слишком сдержанный.
– Я не собирался подслушивать, – сказал он, защищаясь.
– Да ради бога. – Никки прищурилась. – Ты наверняка знаешь все, что тут творится, да? Притворяешься, будто живешь в своем мирке. Но пока работаешь с чужими компьютерами, ты подслушиваешь разговоры и читаешь чужую электронную почту.
– Я вовсе не…
– Не вешай мне лапшу, ладно? – Никки направилась к своему месту и, лавируя между отсеками, пролила горячий кофе на руку и на рукав сорочки. – Черт.
Селести нервно протянула ей три клочка бумаги, судя по которым звонила доктор Фрэнсис.
– Она не стала оставлять голосового сообщения, – сказала секретарша и отбросила через плечо свои мелированные локоны.
– Эй, черт тебя возьми, где ты была? – Трина выехала на стуле из-за перегородки. – Ой, Никки… у тебя такой вид, будто ты неделю не спала. Или нет, две недели.
– Да, это больше похоже на правду. – Она вынула из ящика стола салфетку и промокнула пятно. – А по-моему, вообще всю жизнь.
– Значит, тебе вредно быть криминальным репортером.
– Вроде того. – Она швырнула салфетку в мусорное ведро и промахнулась. Краем глаза заметила, что и Норм, и Кевин вернулись на свои места. – Что тут творится?
– По-моему, у тебя завелся тайный обожатель.
– То есть? – Она отпила кофе.
– Смотри, что тебе прислали. – Трина полезла за монитор и извлекла стеклянную вазу с огромным букетом красных и белых гвоздик.
– И ты их забрала?
– Ну, кто знает, когда ты появишься. Не выбрасывать же.
– Да уж. – Отмахнувшись от нелепой мысли о Пирсе Риде, Никки открыла маленький конверт и прочитала записку:
Поздравляю со всеми успехами. Ну что, поужинаем? С любовью, Шон.
Ей стало не по себе.
– Ну, это он хватил через край, – прошептала Никки, поправив цветы и поставив вазу на свой стол.
– И кто это? – Шон.
– Вы что, снова вместе?
– Конечно, нет, но он утверждает, что да. Трина подняла бровь:
– Может быть, ему действительно жаль, что он вел себя как дурак. Теперь он образумился и понял, что не все женщины так круты, как ты, вот и хочет тебя вернуть.
– Это не похоже на того Шона, которого я знаю.
– Да ладно, может, попробуете?
– Значит, ты не считаешь, что, обжегшись на воде, надо дуть на молоко?
– По-моему, наоборот – обжегшись на молоке, дуют на воду… Впрочем, без разницы. Лично я верю в любовь. Я вообще неисправимый романтик.
– То-то ты не замужем.
– Так я люблю романтику, а не занудство. – Мобильник Трины издал латиноамериканскую мелодию.
– Ну а я и в романтику не верю, – сказала Никки, хотя в глубине души вынуждена была признать, что несколько искажает истину. Не хотелось думать, что она из тех одиноких покинутых женщин, которые в каждом мужчине видят потенциального мужа и вешаются ему на шею. Да она и не такая. Но если встретит подходящего человека, кто знает, может, и по-другому запоет. Просто ей это не надо. Сначала она должна самоутвердиться.
Трина снова укатила за перегородку и зашептала по сотовому, а Никки стала проверять электронную почту, но не нашла ничего экстраординарного. Вестей от Гробокопателя не было. Голосовая почта была переполнена поздравлениями от друзей по поводу последней статьи о Гробокопателе, звонили журналисты из конкурирующих газет и местных телеканалов, каждый хотел взять у нее интервью.
– Никки, это Стэйси Бакстер, помнишь? Мы вместе в школу ходили. Я работаю на кабельном канале в Луисвилле и хотела бы поговорить с тобой насчет Гробокопателя. Перезвони мне в…
– Никки Жилетт? Это Макс О'Делл с телевидения. Слышал о взломе твоей квартиры. Позвони мне в…
– Мисс Жилетт, это Стивен Мендлсон из газеты «Спирит». Мой номер…
Да, теперь понятно, каково это, когда тебя преследует пресса, подумала она, глядя на цветы и срывая несколько увядших лепестков. Несомненно, этот букет куплен на распродаже с большой скидкой. Это уже больше похоже на Шона, думала она, слушая бесконечные голосовые сообщения.
– Никки, это Лили. Я была не права вчера вечером. Извини. Меня сегодня не будет, так что потом увидимся.
– Николь? Это доктор Фрэнсис. Я видела вашу статью, все замечательно, но я думаю, что она должна быть началом серии публикаций о школьном совете. Перезвоните.
– Ух ты, смотрите-ка, кто у нас теперь всегда на первой странице! – Голос Симоны был как глоток свежего воздуха. – Ты скоро возгордишься и начнешь забывать мелких сошек вроде меня. Давай отпразднуем. Можем сегодня вечером после тренировки…
Черт, подумала Никки, уставшая как собака. Только физических упражнений не хватало. Больше всего она желала лечь перед телевизором с большим пакетом чипсов.
– …я могу рассчитывать, что сегодня ты придешь, так ведь? Может, благодаря своей новоиспеченной популярности ты уговоришь Джейка пойти с нами? За мой счет. Опять. — Она засмеялась. – Да, и я переезжаю в Шарлотт, наконец-то! Ну, если у меня не получится с Джейком. Позвони, расскажу все в подробностях. Никки не хотелось думать, что Симона уезжает. Это устно. Не хотелось и признаваться Симоне, что она ова собирается прогулять кикбоксинг. Лучше перезвонить завтра, после занятий. Никки считала, что лучше просить прощения, чем позволения. Сегодня вечером Симона будет разочарована или даже сердита на Никки, но завтра, особенно если сложится с Джейком, забудет о том, что Никки ее кинула. У нее шевельнулась лишь тень чувства вины. Тут зазвучало следующее сообщение:
– Привет, Никки. Это я. Я очень хочу тебя видеть, правда.
Голос Шона. Ее рука упала, и несколько лепестков слетели на пол. Что-то в интонации и тембре голоса Шона лишило ее присутствия духа. Хотя он ее больше не интересовал, сам факт, что когда-то он ее бросил, заставлял ее злиться.
– Я слышал, что случилось. Взлом и все такое. Это очень опасно, Никки. Надеюсь, у тебя все нормально. Перезвони, ладно? – Ага, после дождичка в четверг! – Мой мобильный…
Она не стала записывать телефон. Перезванивать тоже не собиралась – ни ему, ни кому-то еще. Даже Симоне. Сегодня на это нет времени. Надо написать еще одну статью про Гробокопателя, раз уж появились новые сведения…
Снова раздалось пиканье – еще одно голосовое сообщение. Она включила его, но послания не было. Звонивший, должно быть, передумал. На заднем плане слышался какой-то гул, а потом трубку с щелчком положили.
Перезвонят, подумала она и переключила внимание на компьютер: надо снова проверить почту и заняться следующей статьей. Там были те же пожелания и просьбы, что и по телефону. Но от Гробокопателя – ничего.
Никаких танцующих гробов или разлагающихся тел.
Она постучала карандашом по столу. Значит, пока убийца молчит.
Это хорошо. Правда?
Или это просто затишье перед бурей?
– Никки! Я тебя не слышу. Ты куда-то пропадаешь. – Симона выходила из квартиры и пыталась раскрыть зонтик – со спортивной сумкой в руках и телефоном, прижатым к уху плечом. На редкость неудобно разговаривать. Голос Никки обрывался и искажался. Его было невозможно расслышать из-за свиста ветра и шлепанья крупных капель дождя.
– Симона… встретимся в…
– Встретимся где? Ты сегодня должна быть на занятиях, не забыла? – Симона наступила в лужу и зацепилась ручкой зонтика за ограду стоянки. Ледяные капли стекали по ее волосам. – Черт возьми. – У Никки есть маленький недостаток: она чокнутая. Просто-напросто. Но Симона любила ее, и не только потому, что Никки была сестрой Эндрю и единственным членом семьи Жи-летт, кто общался с нею, хотя это и само по себе кое-что. – Только не говори, что ты опять собралась прогулять занятия.
