Текст книги "С мыслями о соблазнении"

Автор книги: Лаура Ли Гурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

прочитать то, что Дейзи строчила с такой легкостью и быстротой, понять для

себя, есть ли в такой работе что-то стоящее и действительно ли у нее талант? И

дело не в том, что он не вправе читать ее работы. Напротив, от него этого

ждали. Состряпанный Марлоу план одним выстрелом убивал двух зайцев.

До Себастьяна вдруг дошло, что став ее наставником, он скорее достигнет своей

цели. Прочитает ее работу, похвалит, заверит в том, что она великолепно

справляется сама и не нуждается в помощи закатившейся звезды, вроде него.

Подняв глаза, он обнаружил, что Дейзи вновь склонилась над столом и что-то

лихорадочно пишет. Должно быть, ее писанина ужасна, решил Себастьян.

Никому не под силу семимильными шагами ваять достойную прозу. Он

поморщился. Нет занятия хуже чтения плохой прозы, но если это поможет ему

выбраться из сей передряги, не взявшись за перо, то оно будет стоить каждого

отвратительного слова.

Примечания:

[1] Crandall (Crandall Machine Company). Кротон, Нью-Йорк, 1886. Одна из

самых красивых пишущих машинок на свете, к тому же обогнавшая свое время:

84 символа на ней можно было напечатать, используя всего 28 клавиш.

Evelina 22.07.2014 19:10 » Глава 11

Перевод: Evelina

Редактирование: kerryvaya

Глава 11

Торговля авторством – сильная и неразрушимая навязчивая идея.

Жорж Санд

Он ненавидел писать. Дейзи находила это сложным для понимания. Мгновения,

затраченные на изобретения истории, для нее были самыми счастливыми за

день. А ведь он Себастьян Грант – самый известный и преуспевающий писатель

их поколения. Как можно достигнуть таких высот в том, что ненавидишь?

В тот день она сидела за столом, притворяясь, что проглядывает последние свои

несколько глав, а сама украдкой изучала его, пытаясь понять. В его голосе,

когда он говорил о писательстве, бесспорно звучала враждебность,

объяснявшая, почему за три года «Марлоу Паблишинг» не получило от него ни

единой рукописи и почему он изо всех сил противится ей, но как помочь ему

преодолеть эту неприязнь? Если граф ненавидит свою работу, если не желает

более ею заниматься, что она могла сказать или сделать, чтобы это изменить? Те

крохотные намеки, высказанные раньше, оказались удручающе

недейственными. Что же еще она могла сделать?

Вероятно, ничего, с несвойственным ей пессимизмом признала Дейзи. В конце

концов, нельзя заставить другого человека что-то полюбить.

Но что именно отвратило его от работы? И как это можно преодолеть?

Она вновь покосилась на Эвермора, наблюдая, как тот читает рукопись. Когда

он нацарапал что-то на полях листа, прядь черных волос упала ему на лоб. Он

откинул ее рассеянным жестом, затем потянулся за письмом Дейзи. Себастьян

скользил пальцем вниз по странице, ища что-то в тексте, а остановившись на

отдельном абзаце, нахмурил лоб. Побарабанив кончиком пальца по строкам, он

нахмурился еще сильнее.

Может, что-то, написанное ею, расстроило его? Рассердило? Смутило?

Прежде чем Дейзи смогла решить, он отложил письмо, окунул перо в

чернильницу и вывел на полях еще одну заметку.

− Полагаю, око за око? – спросил он, не поднимая головы.

Дейзи моргнула.

− Прошу прощения?

− Вы упрекали меня за то, что я пялюсь на вас, − пояснил он, не отвлекаясь от

разложенных перед ним страниц. – А сами наблюдаете за мной весь день.

− Ерунда. – Дейзи опустила глаза. – Вы не настолько очаровательны.

Себастьян рассмеялся.

− Чем же я тогда заслужил столь пристальное внимание – никак у меня на

подбородке после обеда осталось пятно черничного соуса, а вы втайне надо

мной смеетесь?

Дейзи вздохнула, жалея, что из нее такая никудышная лгунья. Отложив перо,

она поставила локти на стол и, переплетя пальцы, водрузила на них

подбородок.

− Ну хорошо, допустим, − продолжила она, наблюдая, как он вновь что-то

помечает на полях рукописи. – Почему вы ненавидите писать?

− Если это тот вопрос, из-за которого вы таращитесь на меня вместо того, чтобы

работать, почему было просто не спросить? – не отрываясь от романа,

поинтересовался он.

А она-то думала, что он слишком поглощен работой, чтобы заметить ее

разглядывания.

− Потому что бессмысленно. Вы бы просто ответили, что это не мое дело и

велели держать свои неуместные вопросы при себе.

− Вполне возможно, − признал граф, − но не думаю, что вас бы это отпугнуло. –

Он бросил на нее насмешливый взгляд. – Вас вообще не просто запугать, мисс

Меррик. Даже писательство не представляет для вас никакого страха.

− А разве должно? Чего здесь бояться?

− Вот в чем вопрос, не правда ли? – весело парировал он. – Как раз под этой

кроватью прячется столько страшилищ, что не перечесть.

− Что вы имеете в виду? – Дейзи смотрела на него во все глаза, и на нее вдруг

снизошло озарение. – Так вот почему вы больше не пишете, − пробормотала

она. – Вы ненавидите писать, потому что боитесь.

Сжав губы, он не стал подтверждать ее предположение, да этого и не

требовалось.

− Но почему? – воскликнула она. – Вам совершенно нечего бояться. Вы

блестящий писатель.

Он едва заметно улыбнулся:

− Вы имеете в виду, когда я не второсортный Оскар Уайльд?

− Ох, да забудьте вы уже про эту рецензию! Если бы я знала…

Она осеклась, но было слишком поздно. Его улыбка исчезла, а в выражении

лица появилась некая неумолимая жесткость.

− И что тогда, цветочек? – спросил он, откладывая перо. – Если бы вы знали,

что вид чистого листа повергает меня в панику, то не сказали б правды о моей

пьесе?

− Мне жаль. – Дейзи уставилась на него, чувствуя себя отвратительно. – Но в

любом случае, ведь нельзя бояться критики, хоть и неприглядной?

− Нет. Все куда запутаннее.

− К тому же критика может пролить свет. Действительно может, − добавила

она, настаивая на своем, пусть даже менее уверенная в этом утверждении,

нежели раньше. – Знаю, вы в это не верите.

− Но вы верите. И потому… − Голос Эвермора сорвался, и он встал. – Думаю,

настало время привнести в нашу ситуацию немного равноправия.

Дейзи моргнула.

− Прошу прощения?

− Марлоу хотел, чтобы мы работали вместе, − напомнил ей Себастьян. – Мы

должны критиковать друг друга и помогать друг другу. Чтобы это сделать, мне

нужно сперва прочитать вашу работу.

Внезапно Дейзи пронзило дурное предчувствие.

− Не думаю, что это действительно сейчас необходимо, − услышала она

собственный голос. – Не стоит обо мне беспокоиться. Вам следует

сосредоточиться на романе. Ведь осталось всего сто двадцать дней.

Пожатием широких плеч он отмел любые возражения.

− Сомневаюсь, что несколько часов, потраченных на чтение вашей работы,

существенно повлияют на мои сроки.

Дейзи уставилась на него, чувствуя, как засосало под ложечкой, чувство,

причины которого она не могла понять. Ведь прежде она с энтузиазмом

согласилась на этот план, полагая, что жаждет услышать мнение своего

напарника. Теперь же, когда осталось лишь протянуть ему листы, она ощутила

странное, необъяснимое нежелание это сделать.

− Вряд ли она стоит вашего времени, − пробормотала Дейзи, сгребая страницы

незаконченной рукописи в аккуратную стопку. – Я написала всего две сотни

страниц – меньше половины.

− Превосходное начало, − с вежливым одобрением проговорил он. – Я

постараюсь вынести вердикт прежде, чем вы зайдете слишком далеко. Куда

легче вносить исправления, когда готова только половина. Уж поверьте. Я в

своем творчестве достаточно заходил в тупики, чтобы знать наверняка.

Она вдруг ощутила непреодолимое желание потянуть время.

− Может, лучше подождать?

Эвермор хмыкнул, забавляясь:

− Чего? Когда ад замерзнет?

Дейзи казалось вполне разумным выждать некоторое время, но она

воздержалась от такого заявления.

− Вот эти страницы? – уточнил он, указывая на стопку перед ней. Граф

поднялся из-за стола и обошел вокруг, словно собирался забрать их себе, и

Дейзи ощутил приступ чистой паники.

Подпрыгнув, она сгребла наброски прежде, чем он успел до них дотянуться.

− Это всего лишь черновик. Я еще не успела его выправить.

− Что ж, так даже лучше. Позже сможете внести исправления уже с учетом моих

замечаний.

Звучало вполне логично, но Дейзи все равно не могла смириться с тем, что

придется уступить.

− Думаю, его стоит сперва немного «причесать».

− Не соглашусь.

Обогнув стол, Себастьян остановился подле нее. И уже было хотел забрать

листы, когда Дейзи отвернулась, прижав страницы драгоценной рукописи к

груди.

Он положил руки ей на плечи.

− В чем дело, Дейзи? – рядом с ее ухом прошептал он.

Она окаменела, чувствуя, что оказалась в западне.

− Вы все-таки настояли на своем, − с досадой проговорила она и обернулась на

него через плечо. – Куда легче критиковать, чем самому служить предметом

критики. Завтра, без сомнения, вы разнесете меня в пух и прах во имя

литературы и скажете, что мне должно спокойно это воспринять.

Эвермор не стал отрицать. Крепче сжав плечи Дейзи, он развернул ее к себе.

Она заставила себя посмотреть ему в глаза, но к своему удивлению не заметила

в них даже проблеска удовлетворения. Кажется, он не собирается дразнить или

высмеивать ее.

Выражение его лица было серьезно, с оттенком понимания и чего-то еще, что

Дейзи так и не смогла определить.

− Не стоит бояться, − проговорил он, освобождая страницы из ее хватки.

Дейзи неохотно уступила, позволив ему завладеть рукописью.

− Только не ждите слишком многого, − с мукой в голосе прошептала она. – На

самом деле, это сущий вздор.

Уходя с дорогими ей страницами, граф негромко рассмеялся:

− Все писатели так говорят.

Часы пробили полночь, и все уже давно отправились по кроватям, когда

Себастьян дочитал почти законченный черновик Дейзи. Отложив последнюю

страницу, он откинулся в кресле, огорченно глядя на стопку рукописных листов.

Все оказалось гораздо сложнее.

Отвоевывая у Дейзи эти страницы, он полагал использовать их как средство

смягчить ее и самому выпутаться из всей этой передряги. Но прочитав ее

работу, он понял, что у его плана имелся существенный изъян − его совесть. Он

просто не способен из лести хвалить чужое творчество. Это шло вразрез с его

чувством этики, чувством, о существовании у себя которого он успел забыть.

И дело не в том, что девушка бездарна. Совсем наоборот. Завистливая часть его

натуры в какой-то мере надеялась, что с ее методами работы можно наваять

только ужасную прозу, но сия мелочная надежда развеялась уже к третьей

прочитанной странице. Мисс Меррик обладала талантом рассказчика, ее стиль

очарователен и в меру остроумен. С другой стороны, Себастьян понимал,

почему Гарри не принял ее работу. Текст был сырым, и даже очень. И еще

граничил с мелодрамой, а главные персонажи зачастую оказывались слишком

самоотверженными и героичными, чтобы казаться настоящими. И все же,

несмотря на это, он запоем прочел две сотни страниц. А это многое говорило о

ее способностях. Ей просто требовалась практика. И вероятно, небольшой

совет.

Себастьян взялся за перо, дотянулся до чистого листа писчей бумаги и принялся

составлять список аспектов ее рассказа, коим следует уделить внимание. К

примеру, та романтическая сцена между Ингрид и Далтоном в седьмой главе

слов нет, как приторна. Очевидно, у мисс Меррик мало опыта в делах

любовных, потому как ни один мужчина, держа в объятиях прекрасную

женщину, в жизни не станет думать столь высокопарными выражениями. Эту

сцену нужно переписать без всяких там напыщенных сантиментов. И о

спасении собаки в двенадцатой главе не может быть и речи.

Он дописал страницу до конца и уже собирался продолжить на следующей,

когда вдруг осознал, что делает. Прервавшись, он с проклятиями отшвырнул

перо, впервые поняв, зачем Гарри натравил на него мисс Меррик и изобрел

свою маленькую схему. Гарри мог видеть то, чего не замечал сам Себастьян – у

них с этой девушкой было нечто общее. Каждый из них обладал творческой

сознательностью, той ее разновидностью, что требует правды об их работах.

Разумеется, Гарри надеется, что на этой общей почве счастливо произрастут

плоды двух одаренных авторов в виде готовых романов для «Марлоу

Паблишинг». Себастьян со вздохом откинулся в кресле. Если бы все было так

просто.

Глядя на сделанные заметки, Себастьян понимал, что лучше бы ему прямо

сейчас отослать ее обратно к Гарри. Учитывая, что правдивая и вдумчивая

критика может лишь только вдохновить ее и преисполнить решимости помочь

ему в ответ. И все-таки ему не под силу мило ей солгать. Себастьян мог

изображать измученного автора, без зазрения совести использовать легкое

соблазнение или же играть на сочувствии, но не умасливать Дейзи

незаслуженными похвалами ее работе. А хуже всего то, что он действительно

хотел помочь. Какая ирония – ведь он никогда не верил, что чужое мнение

может помочь писателю стать лучше. Однако, размышлял Себастьян, глядя на

свои записи, ей не повредит узнать, что он думает. Черт побери, может, он

обретет умиротворение, обучая ее, раз уж для себя ничего сделать не в силах. И

если в результате Гарри опубликует ее книгу, вероятно, это утешит ее в том, что

она не смогла помочь ему.

Себастьян вновь взялся за перо, дабы обобщить свои комментарии. Окунув перо

в чернильницу, он посмотрел сквозь дверной проем библиотеки и в гостиной

увидел Дейзи. Она сидела возле тети, спиной к нему, погрузившись в чтение.

Он улыбнулся. Ему по нраву пришлась мысль о роли наставника прелестной

протеже. Это было клише, а он, как правило, осуждал клише, но в их случае не

имел ничего против. Обучение Дейзи даст ему множество возможностей

немного ее обольстить, в чем, по мнению Себастьяна, не было ничего дурного.

Дейзи плохо спалось. Ночь напролет она пялилась в потолок, думая обо всех

изъянах своей книги, обо всем том, от чего Себастьян, без сомнения, не оставит

камня на камне. Следующим утром она спустилась к завтраку с дурными

предчувствиями, убежденная, что он будет столь же беспощаден к ней, как она в

свое время к нему.

Но даже приготовившись к худшему, Дейзи не до конца растеряла присущий ей

оптимизм. Граф мог воспользоваться этой возможностью, чтобы отомстить, но

несмотря на неприязнь, питаемую им ко всей затее в целом, он все же не

производил впечатление злопыхателя. А возможно… маловероятно, но

возможно, рукопись ему понравилась. Раньше Дейзи часто зачитывала свои

рассказы дамам с Литтл-Рассел-стрит, и, кажется, они всегда с удовольствием

слушали ее.

Конечно, Себастьян Грант – совсем другое дело, нежели холостячки с Литтл-

Рассел-стрит. По большей части он нетерпелив, циничен и вдобавок ужасный

пессимист. И если Эвермору не понравится ее творчество, он без угрызений

совести об этом скажет, потому как такта в нем не больше, чем в ней, зато

чужие чувства заботят куда менее. И все же прошлым вечером Дейзи уловила

некий проблеск под его резкой, суровой наружность.

Руки Дейзи на миг прекратили намазывать джем на тост, когда она вспомнила

взгляд, с которым граф забирал рукопись из ее рук. В его выражении сквозил

оттенок понимания вкупе с чем-то еще, чего ей не удалось распознать.

Эвермор к завтраку не спустился, чем только усугубил ее тревогу. Дейзи

отправилась в библиотеку и попыталась работать, но попытки оказались

тщетны. Она так и не смогла сосредоточиться.

Только в половине одиннадцатого граф наконец спустился с рукописью Дейзи в

руке, но по выражению лица никак нельзя было понять, каково его мнение.

Пока он шел через библиотеку, Дейзи ощутила порыв притвориться, что

полностью поглощена работой. Окунув перо в чернила, она вывела на полях

черновика несколько бредовых записей, надеясь, что выглядит так, словно ее

совершенно не заботит, что он там собирается ей сказать. Тем не менее, когда

Себастьян остановился перед ее столом, Дейзи больше не смогла притворяться.

Она замерла, крепко сжимая в руке перо, и исподлобья взглянула на него. С

этой выгодной точки ей было видно, как его сильные пальцы сжимают

страницы, на которые она изливала свои надежды и мечты. Осудит граф ее,

гадала Дейзи, или похвалит?

Как выяснилось, он не сделал ни того, ни другого. А сказал то, что она меньше

всего ожидала услышать.

− Вам нужно убить собаку.

Дейзи уставилась на него в изумлении.

− Прошу прощения?

− Собаку маленькой Джеммы. – Он нетерпеливо взмахнул свободной рукой,

увидев, что она продолжает на него пялиться. – Ту, которая потерялась в

двенадцатой главе. Далтон отправляется на поиски и спасает ей жизнь.

Помните?

Он рассуждает о собаке? Дейзи покачала головой и чуть не рассмеялась от

облегчения. Он мог порвать ее работу на клочки, но по крайней мере резкое

заявление об отсутствии у нее таланта не было первым, что слетело с его губ.

Дейзи постаралась взять себя в руки.

− Да, разумеется, я помню собаку. Просто это… это не то, что я ожидала от вас

услышать. Я думала, вы заявите, какой я никчемный писатель и что помогать

мне – бессмысленная трата времени.

− Чепуха. Вы вполне сносный писатель. И однажды можете стать превосходным

автором, если сумеете умерить свою склонность к метафорам и

мелодраматизму.

− Благодарю.

Граф ухмыльнулся, заслышав кислые нотки в ее голосе, положил рукопись

рядом с чернильницей, затем удобно привалившись к собственному столу,

скрестил руки на груди.

− Марлоу прав. У вас талант. Ваши темпы из ряда вон, но история неплоха. С

другой стороны, − продолжил он прежде, чем Дейзи успела посмаковать эту

крупицу похвалы, − ваша проза довольно сыра. Понимаю, это черновик, но, тем

не менее, придется изрядно поработать, чтобы сгладить огрехи. К тому же вы

часто переусердствуете, используя слишком много прилагательных и наречий, и

слишком вдаетесь в несущественные детали. Сократите описания лишь до

самых необходимых и, ради бога, перестаньте говорить метафорами. Они вам не

удаются.

Когда он умолк, Дейзи, сделав глубокий вдох, спросила:

− Это все?

− Нет. Есть еще один серьезный недостаток, который не исправить простым

редактированием, пусть даже и тщательным.

Это не сулило ничего хорошего. Дейзи собралась с духом:

− Что за недостаток?

− Вы пишете слишком слащаво и слишком сентиментально.

− Вот как, − пробормотала она, хотя на самом деле ничегошеньки не поняла.

− Впрочем, не беспокойтесь, − продолжил Эвермор. – Не все потеряно. Вы

можете разбавить эту слащавость, сделать историю сильнее и достовернее с

помощью одной простой вещи. Убейте собаку.

Творческие инстинкты Дейзи всячески воспротивились столь варварскому

предложению.

− Я не могу убить собаку! – воскликнула она, уронив перо и вскочив на ноги. –

Никто никогда не убивает собак!

Ее потрясенный взгляд он встретил невозмутимо серьезным.

− Придется. В теперешнем виде, когда он спасает собаку и приносит ее домой к

маленькой девочке, все это слишком тошнотворно и приторно. У ваших

читателей заболит живот.

− Но ведь именно собака сводит влюбленных вместе!

− Пусть их объединит общее горе – что может быть лучше? Послушайте, −

добавил он, когда Дейзи несогласно пискнула. – Уже само по себе плохо, что

Далтон спасает собаку каким-то чудесным и совершенно неправдоподобным

образом, но когда он приносит ее домой к Джемме и Ингрид, вся история

скатывается до сопливой бестолковщины на розовой водичке. Разумеется, если

вы не пишете эту книгу для детей, в таком случае следует придержать спасение

собаки для конца…

− А может, вы просто так пресыщены и циничны, − перебила его Дейзи, − что

не представляете возможной веру в светлые, счастливые моменты.

Себастьян пожал плечами.

− Хорошо. Не убивайте собаку. Превратите своих персонажей в однобоких

бумажных кукол, а роман – в глупый фарс. В конце концов, это же ваша книга.

В Дейзи взыграл норов.

− Одно то, что я предпочитаю спасти собаку, не делает моих персонажей

однобокими, а роман глупым фарсом!

− Еще как делает, и в этом ваша вина. Вы как автор подготавливаете почву для

решительного момента и ведете к нему читателя, надо признать, довольно

умело. Убийство собаки вписывается идеально. – Через стол он бросил на нее

проницательный взгляд. – Но когда этот момент настает, вы не находите в себе

сил это сделать, понимаете? Потому что вы уже превратили собаку в отдельного

персонажа и печетесь о ней. Это побуждает вас спасти ее, свернув историю в

совершенно неправдоподобное русло, тем самым теряя последнюю

возможность поразить читательские чувства сильной, душераздирающей

сценой. Вместо этого вы предпочитаете превратить историю в сомнительный,

сентиментальный вздор.

Сжав губы, Дейзи отвернулась. Он прав. Когда настало время убить собаку, она

не смогла этого сделать. Дейзи пыхтела целыми днями, силясь изыскать

правдоподобный способ спасти животное, но даже ей самой было понятно, что

результат вышел неубедительным. Она с самого начала знала, что собака

должна умереть, но когда это подтвердил другой, тот, чьи работы она уважала, у

Дейзи противно засосало под ложечкой.

Она вновь посмотрела на него.

− А может, есть какой-нибудь способ… − Голос Дейзи сорвался, и она

проглотила комок. – Может, есть способ ее спасти?

Она и без того знала, что это невозможно, и, когда граф покачал головой,

сдалась.

− Что ж, хорошо, − пробормотала она, чувствуя себя совершенно раздавленной.

– Я убью собаку. Но если эту книгу когда-нибудь опубликуют, многие будут на

меня сердиться.

Серые глаза смотрели твердо, и ответ был беспощаден.

− Вы не можете позволить чувствам аудитории диктовать, что будет

происходить в вашей книге. Храните верность сюжету. Сюжет – единственное,

что имеет значение. Сюжет перевешивает все.

Дейзи кивнула. Вот что сделало из него стоящего автора, поняла она. Он ставил

сюжет на первое место, впереди любых личных чувств. Вот чему ей надо

поучиться. Подняв голову, она попыталась собраться с духом.

− Ладно, но если уж я отправлю собаку на тот свет, то намерена хорошенько

себя за это вознаградить! Пожалуй, шоколад подойдет, поскольку, боюсь, я буду

совершенно подавлена.

Лицо Себастьяна смягчилось, и он неожиданно рассмеялся.

− Не сомневаюсь. Убийство собаки может напрочь разрушить писателю весь

день. – Склонив голову набок, он все еще улыбался, скрестив руки на груди. – И

частенько вы себя вознаграждаете?

− Да. Всякий раз, когда предстоит сделать что-то трудное, меня подбадривает

мысль о том, что по завершении меня ждет поощрение. – Внезапно ее осенило. –

Вы могли бы тоже попробовать этот метод – как знать, вдруг поможет.

– Еще один способ сделать из работы развлечение?

– Именно. – Дейзи состроила рожицу. – Смейтесь надо мной, если хотите.

Улыбка исчезла с лица Себастьяна.

– Я вовсе не смеюсь.

И тут она вновь увидела некий проблеск в его глазах. Ей не удалось распознать

его прошлым вечером, но теперь, глядя на него, она поняла, что это. Нежность.

В горле пересохло, она могла лишь смотреть на Себастьяна, не в силах отвести

взгляд. Но в гостиной гулко пробили большие старинные часы, их тяжелый бой

разрушил чары.

Дейзи тихонько покашляла.

– Есть что-нибудь еще, о чем мне стоит знать?

– Да. Вы понятия не имеете, как писать роман.

– Что? – негодующе воскликнула Дейзи, и всякая теплота по отношению к нему

начала испаряться. – Это нелепо.

– Очевидно, вам нравится писать истории о романтических приключениях, –

будто не слыша ее, продолжил граф. – И в приключенческих аспектах вы все

делаете правильно, хотя они местами и притянуты за уши. Например, Далтон

очень вовремя спасает собаку из болота Моркамб-бей[1]. Но когда дело доходит

до любовных сцен, цветочек, вы, на мой взгляд, несколько «плывете».

Обидно, но, тем не менее, правда. Живя с шестнадцати лет под опекой и

защитой сестры и респектабельных незамужних дам с Литтл-Рассел-стрит,

Дейзи мало что знала о романах. Быстрый поцелуй украдкой с сыном

деревенского рыбника за церковью. Отчаянные приставания старика в кладовке.

Этими и еще парой подобных, в равной степени неудачных эпизодов и

ограничивался весь романтический опыт Дейзи.

И дело не только в сложившихся обстоятельствах. Дейзи болезненно сознавала,

что ее рост, худоба, морковные волосы и веснушки являлись атрибутами, в

жизни не вызывавшими особо романтического отношения со стороны

противоположного пола.

Она подозревала, что Себастьяну Гранту неведомы эти чувства. Перед его

ошеломительно красивой внешностью, впечатляющим сложением,

аристократическим происхождением и громкой славой женщины наверняка

падали штабелями, куда бы он ни пошел. Судя по его репутации, у него были

дюжины романов. А у нее ни одного.

Опустив голову, Дейзи разглядывала разложенные по столу страницы. Теперь

она поняла, почему у нее вечно возникало столько трудностей с

романтическими сценами в ее книгах. Ей недоставало знаний.

– Вы, разумеется, правы, – промямлила она. – Я ведь не могу писать о том, чего

не знаю, правда?

– Я мог бы вам с этим помочь.

– Да, – с вымученной улыбкой согласилась Дейзи. – Не сомневаюсь. Как

наверняка уже помогли дюжинам других честолюбивых писательниц.

Предаваясь любви с большинством из них, осмелюсь предположить.

– Верьте или нет, прежде у меня никогда не было протеже. – Себастьян

шевельнулся, отлепился от стола и взял в руки стопку набросков, что она дала

ему прочитать. Обойдя секретер, он встал рядом с ней. Положил рукопись ей на

стол и принялся перелистывать страницы.

– Здесь, – произнес он, ткнув пальцем в абзац, где он нацарапал несколько

пометок на полях. – Вот пример того, о чем я говорил. Сцена, где Далтон

признается Ингрид в любви. Она слабая.

Дейзи подалась вперед, хмуро уставившись на указанную страницу.

– Что же здесь слабого?

– Далтон. Он так благороден и так добр, что просто челюсти сводит. Он готов

бросить все и ради чего? Ради любви Ингрид.

Презрение, с которым он изрек последние слова, было слишком очевидно,

чтобы Дейзи могла это спустить.

– О, ради всего святого, – воскликнула она, оборачиваясь к нему. – Не только у

меня герои жертвуют во имя любви. Я постоянно читаю о подобном в книгах.

Другие же об этом пишут.

– Во второй главе?

Сие замечание весьма поубавило ее пыл.

– Может и нет, – вынуждена была признать Дейзи. – Вы это имели в виду,

говоря о темпах?

– Да. Другое дело, если б вы начали историю с того, что Далтон уже изнемогал

от любви к ней, но ведь они встретились только в первой главе, и после одной-

единственной беседы он уже готов пожертвовать всем? Не верю. И кроме того,

– добавил Себастьян, прежде чем она успела оспорить его довод, – мне плевать, что там пишут другие. И вам следует. Вы пишете куда лучше многих.

Дейзи заморгала, удивленная комплиментом, но уже спустя мгновение сквозь

нее просочилось удовольствие, словно она только что завернулась в теплое

одеяло.

– Я? Правда?

– Ну, по крайней мере могли бы. – При виде ее улыбки, он добавил: – Но, ради

бога, прекратите рисовать главного героя столь чертовски самоотверженным.

При их встрече Далтон знает, что не интересует ее и она влюблена в другого, но

собирается рискнуть всем единственно ради ее счастья? – Граф усмехнулся. –

Мужчины далеко не так благородны, как вам, видимо, кажется, если только они

не дураки.

– Или герои.

– Герои, дураки – без разницы, – добавил Себастьян, прежде чем Дейзи успела

продолжить спор. – Поведение Далтона неправдоподобно. Мужчины так себя не

ведут.

– Есть мужчины, готовые пожертвовать всем во имя безответной любви!

Правда, есть, – настойчиво повторила Дейзи, когда граф скептически фыркнул.

– Я таких не встречал.

Сложив руки, Дейзи свирепо уставилась на него.

– Вообще-то, такое мнение может вытекать из ваших пресыщенных взглядов.

Вероятно, вы просто гораздо эгоистичнее прочих мужчин.

– Не хочется вас огорчать, но я совершенно типичный представитель мужского

рода.

– Что ни говорите, но я нахожу эту мысль сомнительной.

Граф ухмыльнулся.

– Жаль портить ваши идеалистические представления о нас, но это так.

Мужчины эгоистичны. Когда Далтон встретил Ингрид, думал он уж точно не о

самопожертвовании.

– Разве?

– Да. – Подняв руки, Себастьян заключил в ладони ее лицо, и Дейзи

задохнулась от изумления, когда его пальцы коснулись ее щек.

– А… – Она осеклась, облизнула губы кончиком языка и прошептала: – А о чем

же он тогда думал?

Глаза Себастьяна вспыхнули расплавленным серебром. Он надавил большим

пальцем на подбородок так, что голова Дейзи слегка запрокинулась.

– Об этом, – сказал он и поцеловал ее.

Примечания:

[1] Моркамб-бэй – одно из самых больших болот в мире. Его площадь триста

девятнадцать квадратных километров. Расположено болото в знаменитом

Озерном крае, воспетом многими писателями.

Evelina 06.08.2014 18:17 » Глава 12

Перевод: Evelina

Редактирование: kerryvaya

Глава 12

Писатели творят ради славы, богатства, власти и любви женщин.

Зигмунд Фрейд

В то самое мгновение, когда Себастьян коснулся губ Дейзи Меррик, он понял,

что ошибался, страшно ошибался, полагая, что никому не будет вреда от того,

что он сорвет у нее несколько поцелуев, что ему довольно будет лишь чуточку

ее обольстить. Ее губы оказались мягкими, в точности как он воображал, и

столь же сладкими на вкус, но он и представить не мог, как на него подействует

их поцелуй.

Прикосновение ее губ породило в нем волны наслаждения, столь

пронзительного, что почти напоминало боль. Сердце рвалось из груди, а по телу

мгновенно прокатилось возбуждение. Он чувствовал себя зеленым

шестнадцатилетним юнцом, впервые целующимся с девушкой. Ее вкус затмил

все, что он испытывал ранее, заставляя одно-единственное слово стучать в

голове и пульсировать в венах.

Еще.

Себастьян губами раздвинул ее губы и проник языком внутрь. Он понял, что его

напористость потрясла Дейзи, потому как она издала слабый, придушенный

возглас и, разжав руки, уперлась ими в его грудь, словно собираясь оттолкнуть.

В каком-то темном уголке сознания Себастьян отметил ее потрясение и понял,

что причиной ему неопытность, но его жажда была столь отчаянной и

непреодолимой, что он оказался бессилен против нее. Когда он коснулся ее

языка своим, Дейзи сделала едва уловимое движение, словно могла вырваться –

это было невыносимо. Рука графа скользнула за ее затылок, удерживая Дейзи на

месте, и поцелуй стал еще глубже.

Его тело незамедлительно отреагировало самым головокружительным образом.

В одно мгновение дурманящим потоком нахлынула эйфория, и, вместо того

чтобы удовольствоваться этим, он ощутил еще более всепоглощающую жажду.

Себастьян отстранился ровно настолько, чтобы глотнуть воздуха, затем, склонив голову в другую сторону, продолжил поцелуй. Пока он, исследуя рот,

пробовал Дейзи на вкус, в разум, помимо вкуса поцелуя, стали просачиваться и

другие ощущения. Волосы на ее затылке щекотали подушечки его пальцев.

Жесткий высокий воротник блузы почти хрустел под ладонями. Кожа щечек

под его большими пальцами была подобна теплому атласу. Шейка, стройная и

нежная, казалась в его руках хрупкой, как стебелек цветка. Он держал ее

бережно, изо всех сил сдерживая свои порывы.