Текст книги "С мыслями о соблазнении"

Автор книги: Лаура Ли Гурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

И вновь Эвермор отстранился в надежде погасить яростный прилив желания

прежде, чем оно захлестнет их обоих. Но Дейзи неожиданно воспротивилась

этому. Обвив его шею руками, она еще крепче прижалась к нему, ее губы

искали его с неловкостью, говорившей о неискушенности, но со страстью под

стать его собственной.

Ее приоткрытые губы слегка коснулись его рта, и страсть разгорелась еще

жарче… как будто подкинули дров в и без того пылающий костер... и он

понял… слишком поздно… что их поцелуй вместо того, чтобы освободить его,

напротив лишь заключил в ловушку. Ему хотелось большего.

Ослепленный желанием, Себастьян накрыл ее рот своим в искреннем, хмельном

поцелуе. Все еще придерживая ладонью ее нежную шейку, другой рукой он

дернул за конец полушелковой ленты, красовавшейся на горле Дейзи, и развязал

бант. Расстегнув три верхние пуговицы блузы, пальцами раздвинул ее края.

Оторвался от ее губ, желая увидеть то, что перед ним открылось. Один беглый

взгляд на ирисочно-золотистые веснушки, рассыпавшиеся по коже над розовым

кружевом корсета, грозил свести его с ума. Сомкнувшись на вырезе, его руки

дрожали от попыток сдержать, побороть варварское желание разорвать рубашку

донизу, чтобы увидеть больше.

Медленно, неимоверно медленно Себастьян склонил голову и уткнулся в вырез

ее расстегнутого воротничка, вдыхая свежий садовый аромат и женственное

тепло, исходящее от кожи. Когда он прижался губами к основанию изящной

шейки, его одурманило ритмичное биение ее сердца.

– Боже мой, – выдохнул он, – как ты прекрасна.

Все еще желая большего, Себастьян переместил руку ниже, обхватив маленький

округлый холмик ее груди под несколькими слоями одежды, и тут же понял, что

зашел слишком далеко. Ее тело дернулось в ответ, и Дейзи пихнула его в грудь,

отталкивая от себя.

– Господи, – еле переводя дух, проговорила она, ее частое дыхание пробивалось

сквозь припухшие от поцелуев губы. – Что мы делаем?

– Превращаем работу в развлечение? – предположил граф и наклонил голову в

надежде вновь завладеть ее ртом.

– Прекратите. – Упершись ладонью Эвермору в подбородок и вдавив пальцы

ему в лицо, она пресекла это движение. Стоя с откинутой головой, он опустил

взгляд и меж пальцев Дейзи увидел, как сузились ее глаза.

– Если вы хоть на минуту подумали, что я намерена спустить это вам с рук, –

выдохнула она, – то жестоко ошиблись!

Она с новой силой оттолкнула его, ожидая, что он отпустит ее и отойдет, но

Себастьян не склонен был принять столь внезапное отступление. В нем все еще

бушевало желание, и он был слишком захвачен им, чтобы позволить ей уйти.

Дейзи, казалось, не была расположена ждать, пока он вновь обретет

самообладание. Вскинув руки и оттолкнув его, она вырвалась и отступила

назад.

– Вы настоящий дьявол, – накинулась она с обвинениями. – Хитрый

расчетливый дьявол.

Без нее в своих объятиях, Себастьян почувствовал себя до странности

обделенным, но когда потянулся к ней снова, ее ладонь уперлась ему в грудь,

сдерживая порыв.

– Не смейте больше меня оскорблять.

– Оскорблять? О чем вы говорите?

– Вы действительно полагали, что любовные ласки убедят меня позволить вам

увильнуть от исполнения обязательств?

– Я поцеловал вас не поэтому, – пробормотал он, силясь собраться с мыслями. –

Просто я… вы так прекрасны, что я не сдержался.

Стоило это произнести, как все его творческие инстинкты немедля

взбунтовались. Ни один писатель, обладающий хоть каплей таланта, подумал

Себастьян в приступе отвращения к себе, не сочинил бы такого избитого

сюжета. Никогда прежде, соблазняя женщин, он не прибегал к подобной

банальщине. Но сию секунду голова шла кругом, тело сгорало в огне и он

просто не смог придумать лучшего объяснения.

Вполне понятно, что Дейзи ему не поверила.

– Вы, должно быть, считаете меня совершенной маленькой дурочкой.

– Нет, вовсе нет. Возможно, вы чуточку наивны, но… – Он замолчал, вдруг

поняв, что сказать такое было, вероятно, не лучшей идеей. – Я никогда не

считал вас дурочкой. По правде говоря…

– Могу только представить, как вы себе это вообразили, – отрезала она. – «Вы

так прекрасны, Дейзи» и «я просто не смог удержаться, Дейзи». – Умолкнув,

она закатила глаза и усмехнулась. – Само собой мне, как какой-нибудь

пустышке, полагалось, не помня себя от восторга, упасть в ваши объятия. И в

этот самый момент вы нанесли бы решающий удар: «О, кстати, дорогая, мне

ведь не придется и впрямь вносить эти исправления»?

Похоже, на этом плане можно было поставить крест.

– Что-то вроде того, – со вздохом признался Себастьян.

– Какая наглость! Полагать, что ваши заигрывания увлекут меня настолько, что

я позабуду об обязательствах по отношению к своему нанимателю! Уж не

говоря о моей чести и самоуважении.

Эти слова уязвили его.

– Вряд ли несколько поцелуев поставили под угрозу вашу честь и

самоуважение! И в свою защиту, – добавил он, – хочу заметить, что вы не особо

сопротивлялись.

– Мне бы и не пришлось! – парировала Дейзи. – В первую очередь вам не

следовало делать из меня объект своих нежелательных ухаживаний.

– Нежелательных? А, значит, так вы объясняете то, что обняли меня за шею и

целовали в ответ.

– Я не делала ничего подобного!

– Лгунья.

Сложив руки, Дейзи сердито воззрилась на него.

– Единственный лжец здесь – это вы, – возразила она, отказываясь становиться

в положение защищающегося. – Вы ведь даже не собирались вносить те

поправки, верно?

– Мои намерения здесь не при чем. Вы требуете слишком существенных

изменений, а рукопись слишком сыра. Мне бы пришлось начать с самой первой

страницы и переписать всю книгу целиком. Я не могу этого сделать.

– Вы имеете в виду, что не станете этого делать.

– Понимайте, как вам хочется. Писательство давно стало для меня

невыносимым, но не по моей воле. Мне нечего добавить, потому что вы все

равно не поймете.

Дейзи глубоко вздохнула.

– А вдруг пойму. Объясните.

Застигнутый врасплох, Себастьян запрокинул голову, уставившись в потолок.

Как, черт возьми, он мог объясниться, не вдаваясь при этом в подробности?

– Сначала, писательство – это желание, – начал он. – Желание выразить себя,

желание быть услышанным, убежденность в том, что тебе есть, что сказать. –

Опустив голову, Себастьян заглянул ей в глаза. – Вы понимаете, о чем я?

– Конечно. Продолжайте.

– Когда тебя публикуют, писательство становится навязчивой идеей,

потребностью… не только быть услышанным, но еще и потребностью в

восхищении, даже в обожании. Чем больше внимания получаешь, тем больше

жаждешь. Эту жажду не утолить. Но теперь все чего-то от тебя ждут: твой

издатель, твоя семья и друзья, читатели – и ты понимаешь, что однажды

разочаруешь их, потеряешь их восхищение и, возможно, даже уважение. Итак,

ты усерднее работаешь, больше пишешь, не спишь ночами. В душу начинает

закрадываться отчаяние, потому что глубоко внутри ты понимаешь, что

заведомо обречен на провал. Попытки оправдать свои и чужие ожидания

изматывают, и однажды ты… – Себастьян умолк, тщательно подбирая слова. –

Наступает момент, когда ты больше не можешь это терпеть, когда ты вымотан и

опустошен и тебе больше нечего рассказать другим. Вдохновение покинуло

тебя. Ты иссяк.

– Для того, кто слишком измотан и опустошен, чтобы писать, вы тратите массу

времени и сил, изобретая пути этого избежать.

Эвермор отвернулся.

– У меня на то свои причины, – тихо проговорил он. – Причины, которые вас не

касаются. Суть в том, что у меня больше нет желания ничего писать. Никогда.

– А что если мы сможем сделать так, чтобы оно появилось? Хоть раз, не спорьте

со мной, – добавила она, заметив, что он приготовился заговорить. – Просто

подыграйте мне чуть-чуть. Что если мы найдем способ сделать так, что вам

снова захочется писать?

– Ради всего святого, женщина, вы совсем не умеете мириться с очевидным? И

мне непонятно, как это вообще так или иначе вас касается. Вы должны были

проследить, чтобы я предоставил Марлоу книгу. Я это сделал. Какое ваше дело,

хороша эта книга или нет.

– Вы одаренный автор, и я отказываюсь позволить вам растрачивать талант зря!

– По какой причине? – Себастьян не сумел сдержать смех 5634cd. – Из чувства

творческого альтруизма?

– Нет, черт побери! – отрезала Дейзи. Ее руки сжались в кулаки. – Я делаю это

потому, что хочу хоть в чем-то преуспеть! Я хочу стать отличным писателем, и

вы мне в этом поможете!

Себастьян смотрел на нее, и в ее глазах видел не только злость, но еще и

надежду. Он глубоко вздохнул.

– Я уже говорил вам, что мне нечему вас научить.

– Я говорю не только о моей книге. Но и об обязательствах по отношению к

лорду Марлоу. Он нанял меня не для того, чтобы получить посредственную

рукопись, написанную вами много лет назад, только лишь бы вы выполнили

условия контракта.

– Довольно! – прорычал в ответ Себастьян, ненавидя ее за то, что она связывала

с ним свои надежды, стремления и мечты. Он не желал нести подобную

ответственность. – Во мне не осталось ни крупинки вдохновения. Мне больше

нечего сказать.

– Со мной вы никогда не лезете за словом в карман, и по большей части это

выходит грубо. Возможно, вы самый грубый, самый несдержанный человек,

какого я только встречала, но вы не опустошены. И не иссякли. Я отказываюсь в

это верить.

– Почему? Потому что вы каждый день строчите одну страницу за другой без

остановки? Потому что если станете отрицать мой творческий застой, сумеете

убедить себя, что такого никогда не случится с вами?

Себастьяну показалось, что он увидел, как проблеск его собственного страха

отразился в ее глазах, но тот исчез прежде, чем он смог в этом убедиться,

сменившись прежней решимостью.

– Мы должны найти способ возродить к жизни ваши творческие порывы.

– Я не хочу возрождать их к жизни. Я много лет из кожи вон лез, цветочек,

чтобы удовлетворить эти творческие порывы. Я скитался по всему треклятому

миру. У меня репутация человека крайностей, причем заслуженная с лихвой. Я

скандалил, выпивал и играл в карты в самых грязных тавернах, которые вы

только можете вообразить. Я принимал… – Он осекся, потрясенный и

смущенный осознанием того, что чуть не признался в своей самой темной и

предательской крайности. – Хотите знать, почему я творил все эти вещи?

Потому что всегда боялся, вот почему!

– Боялись чего?

– Что однажды у меня закончатся мысли, о которых можно написать. – Он

горько усмехнулся. – И вот, посмотрите на меня. Ирония, скажете вы? Одна из

насмешек Господа. Мой отец был бы чертовски доволен собой, если б узнал об

этом.

– Ваш отец?

– Он не хотел, чтобы я писал. Считал это занятие глупым и бессмысленным, и

всякий раз, когда заставал меня за ним, тут же выходил из себя. Он часто

говаривал, что мне предстоит стать следующим графом Эвермором. Мне

судьбой уготованы более благородные занятия, нежели корпеть над печатной

машинкой, словно какой-нибудь клерк. Хотя я никогда не понимал, почему, по

его мнению, тратить деньги, не имея источника дохода, благородно. Он угрожал

отречься от меня, когда я не согласился публиковать свою первую книгу под

псевдонимом. И осуществил эту угрозу, когда я отказался жениться на

американской наследнице, которую он для меня выбрал. Так что, покидая

Англию, я не намерен был возвращаться, пока жив отец.

– Превосходный сюжет для романа.

– Правда? Тогда почему бы вам не написать его и не оставить меня в покое?

С тем же успехом он мог разговаривать со стеной.

– Должно быть что-то, что сподвигнет вас, вдохновит, разбудит чувства.

– Разумеется, это вы, – не раздумывая, согласился Себастьян. – Вы разбудили

мои чувства сверх всякой меры.

– Я серьезно.

– Я тоже, – с чувством произнес он. – За долгое, долгое время я не испытывал

ничего восхитительнее нашего поцелуя.

Дейзи не выглядела польщенной. Погрузившись в молчание, она задумчиво

нахмурилась и, склонив голову набок, изучала графа. Если б он взялся

догадаться, о чем она думает в этот момент, то предположил бы, что как-то его

осуждает, но Дейзи уже не в первый раз удивила Себастьяна.

– Что ж, хорошо. – Выпрямив плечи и приподняв подбородок, она с некоторым

вызовом встретила его взгляд. – Сколько моих поцелуев вдохновят вас

исправить чертову рукопись?

Дейзи уставилась на Себастьяна, потрясенная собственным возмутительным

предложением. Она, должно быть, сошла с ума, раз предложила такое, но мысль

о том, чтобы взять свои слова назад, была невыносима. Сердце пустилось

вскачь, голова почти кружилась от волнения.

Себастьян же, казалось, вовсе не разделял столь головокружительных чувств.

– Замечательная идея, цветочек, – протянул он, – предложить в качестве

поощрения поцелуи. Но думаю, вы не вполне понимаете, что делаете.

Дейзи осознавала, что эта мысль безумна… безумна, безнравственна и опасна.

Они чудовищно рисковали, если их поймают, последствия окажутся

губительными, особенно для нее. Ощущая в горле комок, она подняла взор на

Себастьяна и выкинула сомнения из головы.

– Я вполне понимаю, что делаю, – заверила она со всей бравадой, какую только

удалось изобразить. – К тому же вы сами говорили. Я не могу достоверно

описывать романтические моменты в книгах, пока не испытаю их на себе. Вы

можете помочь мне, я могу помочь вам. Разве не по этой причине я здесь?

– Превосходно подмечено. – Себастьян разжал руки, потянулся и коснулся ее

щеки, очертив скулы кончиками пальцев. Затем заключил в ладони ее лицо и

склонился ближе. Сердце Дейзи затрепетало в груди, когда он легонько

скользнул ртом по ее губам. – Но почему-то, – прошептал он возле ее лица, –

мне кажется, что Марлоу имел в виду несколько другую помощь.

– Вы бываете так чертовски упрямы, – прошептала она в ответ, – что я

вынуждена импровизировать.

– Я упрям? – Он рассмеялся рядом с ее губами. – Кто бы говорил.

Себастьян легонько надавил ей на затылок, будто вновь собирался поцеловать,

но Дейзи не питала иллюзий относительно его мотивов. Нагнув голову, она

высвободилась из его хватки.

– Не так быстро, – укоризненно произнесла она, обходя стол и вставая по

другую его сторону, чтобы оказаться на безопасном от Эвермора расстоянии.

Когда между ними оказался этот солидный палисандровый барьер, Дейзи

почувствовала себя гораздо более готовой к дискуссии на тему поцелуев.

– Если мы… собираемся заключить сделку, следует обговорить условия.

– Условия? – Он улыбнулся, и сердце Дейзи ухнуло вниз, оставив ощущение

невесомости, будто она только что спрыгнула со скалы.

– Да, условия, – твердо стояла на своем Дейзи. Умолкнув, она сделала глубокий

вдох, пытаясь успокоить свои расстроенные нервы и придумать, как воплотить в

жизнь эту безумную идею. – Первое правило, – продолжила она спустя

мгновение, – вы не можете целовать меня, когда вам вздумается.

– Почему?

– Поцелуи – это способ заинтересовать вас и наградить, – напомнила она, – а не

отвлечь.

– Это начинает напоминать пытку.

Дейзи не пожелала проникнуться сочувствием.

– Вы уже получили один поцелуй, этого должно быть достаточно, чтобы

вдохновить вас на некоторое время.

– Не думаю. – Себастьян прислонился к секретеру, он улыбался, а в глазах

мерцали озорные искорки. – Я все еще чувствую себя немного выдохшимся.

– Очень жаль. Но если желаете получить еще один поцелуй, придется

потрудиться.

– Каким образом?

Дейзи придвинулась ближе. Она услышала, как он затаил дыхание, и этот звук

наделил ее пьянящим ощущением власти, подобного которому она не

испытывала прежде. Она опустила взгляд ниже, на твердую, чувственную

линию его рта. Он желал ее поцелуев, но достаточно ли сильно? Дейзи

выжидала, притворяясь, что раздумывает, и заставляя его томиться в ожидании.

– Когда исправите первые сто страниц рукописи, – наконец произнесла она, –

получите еще поцелуй.

– Сто страниц? Вы шутите.

– Я уже говорила, что не никогда не шучу.

– Цветочек, будьте разумны, – промурлыкал Себастьян, стараясь ее умаслить. –

Такими темпами я заслужу ваш поцелуй лишь где-то к Михайлову дню[1], если

повезет.

– Неправда. У вас всего сто двадцать дней на то, чтобы исправить всю рукопись

целиком. Чтобы соблюсти сроки, вам придется исправить сто страниц задолго

до Михайлова дня.

– Вы же не всерьез собираетесь заставить меня придерживаться столь жестких

сроков?

– Сто двадцать дней.

Его ресницы опустились.

– Раз придется переписать всю книгу за такое короткое время, меня нужно

будет хорошенько поощрить. – Он вновь посмотрел ей в глаза. – Я хочу поцелуй

за каждые пятьдесят страниц.

Дейзи не могла уступить. Только она дает ему палец, как он силится оттяпать

руку. Если у нее и впрямь появилась над ним власть, придется за нее держаться

и пользоваться ею сейчас, пока она есть.

– За каждые сто страниц, – повторила она. – И я буду выбирать место и время. И

одобрять исправления, прежде чем вас поцеловать.

Он молчал, и на мгновение она испугалась, что оттолкнула его слишком далеко,

потребовала слишком многого. Хоть они и не касались друг друга и между

ними стоял стол, Дейзи ощущала напряжение в его теле, чувствовала его

мятежный дух. В любой момент он мог послать ее ко всем чертям.

Себастьян медленно выдохнул.

– Хорошо, – согласился он. – Значит, сделка. Сто страниц за поцелуй.

Дейзи ощутила вспышку триумфа и облегчения, но граф не дал возможности ею

насладиться.

– Но, – продолжил он, заставив ее насторожиться, – я настаиваю на некоторых

своих условиях.

– Что? – Отпрянув от стола, Дейзи уставилась на него. – Исключено.

– Не только я получаю выгоды от нашей маленькой игры, – напомнил

Себастьян. – Предполагается, что мы станем учить друг друга, помните?

Учиться друг у друга. Помогать друг другу. – Он улыбнулся. – Услуга за услугу,

мисс Меррик. Мы оба от этого выигрываем, следовательно, оба можем

устанавливать правила.

Дейзи недоверчиво изучала эту улыбку, чувствуя подвох.

– Какие правила вы имеете в виду?

Себастьян наклонил голову, словно раздумывая.

– Ну, не знаю, – ответил он наконец. – Мне нужно подумать. Я оставляю за

собой право ввести свои правила позже.

– Это нелепо! Я не согласна с подобной неопределенностью!

Он скрестил руки на груди.

– Тогда я не стану ничего исправлять.

– Тогда вам не заплатят.

– Пускай. А вам придется взглянуть Марлоу в лицо и сказать, что вы

провалились.

Дейзи судорожно вдохнула. Хитрый ублюдок, думала она, глядя на Эвермора и

видя проблеск удовлетворения в его глазах. Он знал, что нашел ее слабое место,

и даже не делал вид, что это не так. Дейзи с досадой подумала, что в

применении власти она всего лишь новичок. Он же настоящий мастер.

– О, ну хорошо, – сердито согласилась она. – Спорить с вами все равно что

спорить с быком. Можете добавить свое условие.

– Три условия, – тут же уточнил граф. – Вы же поставили три. И я имею право

на столько же.

Ей следовало догадаться, что на одно он не согласится.

– Ладно, ладно! Но, – добавила Дейзи, прежде чем он принялся торжествовать

победу, – ни одно из выдвинутых вами условий не должно противоречить уже

поставленным. Нельзя менять сто страниц на пятьдесят или один поцелуй на

два.

– Я бы в жизни так не поступил, – заявил он с таким невинным видом, что

Дейзи поняла: она была права.

– Именно так вы бы и поступили, – возразила она. – У вас это на лбу написано.

Себастьян не стал спорить. Вместо этого он протянул руку:

– Мы договорились?

Дейзи опустила взгляд на простертую длань: длинные, сильные пальцы,

ласкавшие ее лицо, широкую ладонь, так нежно касавшуюся ее сквозь одежду.

Какие он еще придумает условия? В голове вновь послышался шепоток

сомнений, сомнений и осторожности, но она отказалась к нему прислушаться.

Взамен этого она протянула руку и пожала его широкую ладонь своей изящной

ладошкой, скрепляя сделку.

– Договорились.

Примечания:

[1] 29 сентября – Михайлов День в Англии. В этот день на обед подают гусей, а

в высших учебных заведениях начинаются занятия. Кроме того, этот день – один

из четырех дней, являющийся началом очередного квартала года.

Evelina 14.08.2014 17:25 » Глава 13

Перевод: Evelina

Редактирование: kerryvaya

Глава 13

Наполни бумагу дыханиями своего сердца.

Уильям Вордсворт

Дейзи не могла уснуть. Ее возмутительное предложение трубным ревом

отдавалось в голове, так что о сне не могло быть и речи.

Сколько моих поцелуев потребуется, чтобы исправить эту рукопись?

Господи, о чем она вообще думала? Она же не какая блудница, а

добродетельная, хорошо воспитанная женщина. Что на нее нашло? Люси

наверняка в жизни бы так не поступила. Но ведь она не Люси. Как она ни

старалась, но так и не сумела овладеть искусством такта и сдержанности.

Дейзи вздохнула в темноте. Сегодня в ней не было и следа сдержанности.

Любая другая задохнулась бы от праведного гнева и отвесила ему пощечину за

то, что он сделал. Но не она, нет. Она поступила в точности наоборот. Она

предложила ему больше.

Вероятно, она выжила из ума. Это все объясняет.

Взбив подушку, Дейзи перекатилась на спину, размышляя над вопросом своего

душевного здоровья и разглядывая замысловатые белые завитки лепнины и

темные тени, отбрасываемые ими на потолок. Было уже за полночь, и дом

погрузился в тишину, но ей не спалось. Несмотря на свежий весенний ветерок,

гулявший по комнате, ей было жарко, тело все еще горело от поцелуев

Себастьяна и всех волнений, пережитых после.

Дейзи убеждала себя, что не сошла с ума. Она не просто так изобрела эту дикую

идею с поцелуями. Она надеялась, что это поможет ему, вдохновит, подтолкнет

внести те исправления.

Так она говорила себе, но в глубине души понимала, что это ложь. Их сделка

могла спасти его литературную карьеру, сподвигнуть вновь взяться за перо, но

Дейзи не в силах была притворяться, что действует бескорыстно. Она делает это

не ради него. Дейзи прикусила губу. Совсем не ради него.

Себастьян прав. У нее мало опыта в романтике. В каждой написанной ею

истории присутствует влюбленная пара, но до сегодняшнего дня Дейзи не

понимала, почему у нее вечно возникают сложности с описанием их чувств и

выражением страсти. И вот у нее появилась возможность наконец-таки понять,

чем занимаются влюбленные в темных уголках и о чем шепчутся так, чтобы не

слышали компаньонки. А после, когда она узнает, как ведут себя друг с другом

влюбленные, какие романтические поступки совершают, – тогда сумеет

достоверно это описать.

И даже когда Дейзи призналась себе в этом мотиве, она сознавала, что и тут не

до конца честна. Вовсе не литературные соображения подтолкнули ее сделать

столь дерзкое, опрометчивое предложение самому скандально известному

мужчине из всех, кого она знала.

Да, она гадала, на что похож его поцелуй, и была уверена, что он не имел бы

ничего общего с ее первым поцелуем много лет тому назад, но прикосновение

его губ превзошло все возможные фантазии. Это было самое удивительное

чувство в ее жизни. И к своему стыду она хотела испытать его снова.

Дейзи всегда считала, что поцелуй должен быть нежным, трогательным,

блаженным. Но теперь знала, что он совсем иной. Хмельной, щедрый,

страстный обмен, в котором приоткрыты губы и соприкасаются языки. Он

пробудил в ней ужасающе странные ощущения – ноющее тепло, и жажду,

отчаянную потребность в большем. Она вспомнила, как он расстегнул пуговицы

ее блузы и прижался губами к основанию шеи и что она почувствовала в этот

момент – словно вот-вот растает лужицей на полу. Вспомнив, что все не

ограничилось одними лишь его поцелуями, Дейзи залилась краской в темноте.

Она тоже к нему прикасалась.

О Боже, что же она натворила?

Дейзи перевернулась набок, прижавшись пылающей щекой к прохладному краю

подушки. Воспоминание о том, как он обхватил ладонями ее груди, как его

прикосновения, казалось, обжигали прямо сквозь одежду, до сих пор было столь

ярким, что даже сейчас она могла вновь ощутить биение сердца и то, как

изгибалось ее тело в ответ.

Откинув одеяло, она со стоном села на кровати: в голове опять эхом раздались

собственные слова:

Сколько моих поцелуев потребуется, чтобы исправить эту рукопись?

В голове возник образ графа, и, закрыв глаза, она откинулась на локтях,

размышляя о его губах, прижимающихся к ее шее.

«Когда?» – гадала она, и в ней нарастало предвкушение, столь острое, что оно

стерло все сожаления и страхи. Когда он поцелует ее снова?

Это, думала Дейзи, самый настоящий роман. И она хотела его, так сильно –

почти невыносимо. Может, это грешно, безнравственно и просто неправильно,

но она не могла найти в себе сил отказаться от заключенной сделки. Даже если

это была сделка с дьяволом.

Здравомыслящий человек ответил бы «нет». Здравомыслящий человек вчера

выпроводил бы изящную попку мисс Меррик вместе с ее соблазнительным

предложением прямиком за дверь и отправил бы первым же поездом обратно в

Лондон. Но обладай Себастьян здравым смыслом, он никогда бы не стал

писателем.

Положив руки на печатную машинку, он уставился на заправленный в каретку

лист и два напечатанных на нем слова. «Крэнделл» до сих пор работал

исправно, и Себастьян еще помнил, как им пользоваться. Ему без труда удалось

напечатать слова «ГЛАВА ПЕРВАЯ», но сразу же за сим образовались

сложности.

Убрав руки с машинки, он сверлил «Крэнделл» тоскливым и враждебным

взглядом, чувствуя, как кокаин влечет его, подобно змею-искусителю. Эта тяга

отдавалась шепотом в ушах, текла по венам, маня, соблазняя, пытаясь отвлечь

на каждом шагу.

Он с этим завязал, напомнил себе граф. Он сумел отказаться. Глубоко вздохнув,

Себастьян взял в руки письмо Дейзи с замечаниями. Он прочел его уже дюжины

раз, но продолжал читать снова – так он мог заниматься чем-то, а не просто

бросить все к чертям.

– Вступление слишком нудное, – пробормотал он себе под нос, – напоминает

чтение описаний из Бедекера.

Разумеется, она права. Путешествие главного героя через канал, поездка на

поезде из Кале в Париж, описание вокзала Сен-Лазар и в самом деле

напоминали выдержки из путеводителя Бедекера.

Выпрямившись в кресле, Себастьян отложил письмо и вновь положил пальцы

на клавиши «Крэнделла». Он решил придумать книге новую завязку. Что-

нибудь живое и эмоциональное.

– Сэмуэль Риджуэй, – бубнил он, печатая, – слыл многообещающим молодым

человеком.

Нет, слишком бездеятельно. Перечеркнув крест-накрест эту строчку, он

попытался вновь.

– Когда Сэмуэль Риджуэй сошел с поезда, на вокзале Сен-Лазар кипела суета.

Прервавшись, он закатил глаза. Разумеется, там кипела суета. Ради бога, это

ведь вокзал. Вновь он вычеркнул написанное и, глядя на перекрещенные линии,

красовавшиеся на каждом напечатанном абзаце, ощутил приступ отчаяния. Как,

черт побери, он мог исправить всю рукопись, когда ему даже не под силу

сочинить приличное вступление.

«Есть более легкий способ, – прошептало подсознание. – Ты знаешь какой».

В отчаянии он выбросил змеиное шипение из головы, полностью

сосредоточившись на желании иного рода, желании, куда более сладостном,

нежели наркотик.

Откинувшись на спинку кресла, Себастьян прикрыл глаза. В голове тут же

возник ее образ: кремовая кожа, ирисочные веснушки, розовая пена кружев,

белый нансук[1] и коричневая тесьма. Он представил соблазнительный холмик

ее груди в своей ладони, и его захлестнула страсть. Машинально втянув носом

воздух, он почти ощутил ее нежный цветочный аромат. В своем воображении

он почти ощущал сладость ее губ, почти чувствовал ее руки, обнимающие его за

шею и прижимающие ближе к себе. Почти.

Себастьян со стоном открыл глаза. Уже достаточно скверно то, что он каким-то

образом согласился переписать чертову рукопись. Но теперь ему вдобавок

приходится кружить в изысканном танце соблазнения с женщиной, слишком

невинной для серьезных вещей. Когда она предложила в качестве вдохновения

поцелуи, Себастьян едва смог поверить в свою удачу, но сейчас, глядя на

перечеркнутые строки текста в печатной машинке, он осознал, как на самом

деле ему «повезло». Он ощущал себя проклятым, взирающим на рай из глубин

ада.

Себастьян попытался взглянуть на все с хорошей стороны. По крайней мере, это

всего лишь исправления, ему ведь не придется писать всю книгу с чистого

листа. И за каждые сто страниц он получит восхитительную награду за свои

труды. К тому же можно и поднять ставки, решил он, вспомнив, что может

добавить три правила в придуманную ею игру.

Каким же будет первое правило? Лениво водя кончиком пальца по краю списка

с правками, он обдумывал сей занимательный вопрос. Оно не должно слишком

ее шокировать. Последнее, в чем он нуждался, так это, проделав всю работу,

свести ее на нет, а посему, какое бы условие он ни поставил, оно должно сполна

вознаградить его за тяжкий труд, но в то же время быть довольно романтичным,

соответствуя ее невинным ожиданиям. Все оказалось немного запутанным.

Солнце встало из-за горизонта, и сквозь французские окна в библиотеку

полились утренние лучи. Себастьян несколько раз моргнул, застигнутый

врасплох неожиданно ярким светом, и протянул руку к настольной лампе.

Стоило ему погасить ее, повернув медную ручку, как солнечные лучи упали на

ткань штор, пробившись сквозь украшенную кисточками бахрому. Взявшись за

одну из кистей, Себастьян принялся лениво теребить ее в руках и, глядя, как

утренний свет мерцает на ярко-оранжевых, золотых и коричневых нитях, вдруг

понял, каким должно быть первое правило.

Улыбнувшись, он опустил руку и вновь обратил взгляд на лист бумаги в

печатной машинке. В голове промелькнула некая мысль: смутная и

расплывчатая, но определенно верная. Улыбка исчезла с его губ, и Себастьян,

вдруг встрепенувшись, выпрямился в кресле.

Не до конца сознавая, что делает, он положил руки на клавиатуру и быстрыми

чеканными ударами напечатал первое предложение. Поразмышляв секунду, с

неторопливой решимостью, написал второе. Затем еще одно. Медленно, из

самых глубин души, появился слабый проблеск надежды.

Спустившись в библиотеку, Дейзи обнаружила, что Себастьян явился раньше и

уже трудился не покладая рук. С бешеной скоростью он отбивал на печатной

машинке слова, и Дейзи замешкалась в дверях, сомневаясь, входить ли, ибо не

хотела его отвлечь.

С этого места ей хорошо было видно лицо Эвермора. Хотя брови его были

сосредоточенно сдвинуты, печатая, он едва заметно улыбался, и Дейзи ощутила

чувство глубокого удовлетворения. Впервые со дня их встречи, он выглядел

довольным. Будучи писателем, она поняла, что это значит. Работа спорилась.

Она уже было хотела уйти, но вновь замерла при звуках его голоса.

– И куда это вы решили улизнуть? – не отрываясь от своего занятия, спросил

он.

– Не хотела мешать вашему приступу творчества.

– Хм, по мне, звучит, как отговорка.

Перестав печатать, он окинул ее притворно суровым взглядом, постукивая

указательным пальцем по верхушке печатной машинки.

– Если уж я вынужден работать, то и вам придется.

– Это и есть первое правило?