Текст книги "Девушка из цветочной лодки"

Автор книги: Ларри Фейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Ну, а что же мне делать? – растерянно смотрела на меня Анна Федоровна. – Как быть? У меня мужа нет, родных нет. Как со всем справиться? Может, вы все же сходите со мной к этой Маше, и мы поговорим с Володькой?

– Вы извините, но я туда точно не пойду. Не хочу лезть в эту… – я не могла подобрать слов. – Вы думаете, я Машу поддерживаю? Нет, я ее осуждаю. Как она не понимает, что общением с этим человеком причинит боль и себе, и своему сыну? Он ведь покажет себя рано или поздно. Извините, но нет, не пойду.

– Очень жаль, – вздохнула женщина, – придется самой идти.

– А вы знаете адрес?

– Конечно, Светлана мне записала.

Ох, уж эта Светлана! И чего неймется? Не может забыть, что Володька ее отверг? Как сказал бы Вадим, дура баба. Давно бы нашла порядочного мужика и забыла про ошибки молодости.

Надев плащ и обувшись, Анна Федоровна столкнулась в дверях с дедом и Риткой, которые как раз вернулись с прогулки.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Ритка, глядя снизу вверх на незнакомую представительную женщину.

Но та, не взглянув на девочку, кинула на деда укоряющий взгляд.

– Вы… хоть бы курицу приготовили да принесли своей невестке, – выпалила она, густо покраснев.

– Что я должен ей приготовить? – переспросил, прищурившись, дед.

Но Анны Федоровны уже и след простыл. Только стук каблуков затих где-то внизу подъезда.

– Вы не подумайте про нас плохо, – повернулась я к Валентине Николаевне, застывшей в проеме кухонной двери. – Вы совсем не знаете…

– Да я все поняла из разговора, – ответила она, – и никого из вас нисколько не осуждаю.

Но мы с дедом принялись жаловаться на Володьку, перебивая и дополняя друг друга. Все рассказали, как есть. Живописали самыми яркими красками, не жалея сравнений и эпитетов.

– А я еще думал – она-не она в наш подъезд проскользнула, – сказал дед про Анну Федоровну, – видел-то ее всего раз в жизни, на Володькиной свадьбе.

– Эх, – вздохнула Валентина Николаевна, – мне ли кого-то осуждать? Вот пойдем с вами в гости к моей дочери, так вы, небось, ужаснетесь.

– Ну, вы же вкратце рассказывали о ней в поезде, – напомнила я, – так что мы готовы…

– Ой, так мы скоро в гости пойдем? – обрадованно вытаращила глаза Ритка.

Честно говоря, мне совсем не хотелось, чтобы девчонка видела гулящую и пьющую девку. Мало ли как ее неокрепшая психика воспримет подобную картину. Ладно, придумаю что-нибудь. Например, можно отправиться в гости именно в тот момент, когда Ритка будет на музыке или еще где-нибудь. И форсировать надо этот вопрос как можно скорее. Ведь Валентина Николаевна давно не видела дочь, наверняка жаждет поскорей встретиться.

Следующим же вечером мне повезло. Дед с Риткой опять где-то гуляли, и я предложила Валентине Николаевне сходить к ее дочери.

– Кстати, идти далеко? – поинтересовалась я. – Или ехать придется?

– Пешком дойдем, – обрадовала меня женщина, – Бородинская улица, в этом же районе.

Идти нам пришлось в ту сторону, где располагался кинотеатр, тот самый «Нептун», в котором мне уже приходилось бывать.

Но, не дойдя до «Нептуна» совсем немного, мы свернули направо, и оказались в удивительном месте. Мне еще не приходилось здесь бывать.

Узкая тропинка тянулась вдоль прозрачной бурлящей речки. Так это же та самая Вторая речка, в честь которой назван микрорайон, – догадалась я. Слева шли стройными рядами одинаковые хрущевские пятиэтажки, от которых веяло неповторимым уютом. Куда ни глянь – друг за другом, как по линеечке, высились стройные деревья. Их, должно быть, высадили при благоустройстве улицы. То и дело в тени деревьев, между домов, мелькали стены школ и садиков из красного кирпича. Встречались и небольшие магазины.

Потом мы прошли через парк с уютными лавочками и агитплощадкой с деревянной сценой. И вскоре уже стояли возле очередной пятиэтажки, в которой и жила дочь Валентины Николаевны.

– Как же тут здорово, – не удержалась я, – мы непременно будем ходить сюда гулять.

– И это еще далеко не конец аллеи, – с гордостью поддакнула моя спутница. Словом «аллея» она называла ту самую тропинку между речкой и зелеными насаждениями. – Этой дорогой можно выйти прямо к заводу «Аметист». Ой, а ты же из этого района. Неужели ни разу здесь не была?

– Да не случалось как-то. Мы же раньше в центре города жили.

– Понятно. Ну вот мы и пришли.

Валентина Николаевна постучалась в деревянную дверь на четвертом этаже.

Дверь открыла девчонка лет четырнадцати-пятнадцати на вид. С черными длинными распущенными волосами, в коротком шелковом халатике. Доброжелательная улыбка, заготовленная для гостей, медленно сползла с ее лица при виде Валентины Николаевны.

– Здравствуй, Таня, – поздоровалась Валентина Николаевна.

– Здрасьте, – буркнула девица.

– А ты одна дома?

– Одна, проходите, – и она посторонилась, пропуская нас в прихожую.

Глава 25

Мы вошли в полутемную прихожую.

– Познакомьтесь, – сказала Валентина Николаевна, – это Таня, сестра мужа моей дочери. А это Альбина, дочь моего нового мужа.

О, так женщина уже позиционирует деда как мужа?

– Очень приятно, – кивнула я девушке, хотя ничего особо приятного ни я, ни она не испытывали. Интересно, чем вызвана ее холодность, если не сказать, враждебность? Может, ждала кого-то в гости, а тут мы?

Квартира оказалась трехкомнатной и по расположению чем-то напоминала квартиру тети Риты в Москве. Обстановка более чем приличная. В зале, куда мы втроем прошли, стояла громоздкая полированная «стенка», совсем новая. Пианино, тоже полированное, стояло с открытой крышкой. Кто-то здесь часто музицирует. Диван с мягкими красными подушками притягивал броской красотой и уютом. В углу на тумбочке красовался цветной телевизор. На полу паласы, на стенах ковры. В хрустальной вазе на самом видном месте в «стенке» – искусственная розочка.

– А где все? – робко поинтересовалась Валентина Николаевна.

– Родители уехали на дачу, сегодня ж пятница, – пожала плечами Таня и села на стул у пианино, – Сергей с утра поехал на соревнования по парусному спорту. А вот где ваша Ирка – понятия не имею. Она нам не докладывает.

Сергей – это, должно быть муж дочери Валентины Николаевны. Женщина рассказывала, что он учится в морском училище. Что скажешь, молодец парень – и учится, и спортом занимается.

– И давно ее дома нет? – поинтересовалась Валентина Николаевна, присаживаясь на диван. Я села рядом.

– Да дня два уже где-то гуляет.

– Как, беременная и гуляет?

– И что, что беременная, – фыркнула Таня, – переносит она легко, живот пока не виден. Да и не станет она свой образ жизни менять из-за какой-то там беременности. А вы надеялись, что она засядет дома и начнет щи варить?

– Так она и по дому ничего не делает?

– Абсолютно ничего.

– Странно, – пробормотала Валентина Николаевна, – я же ее всему учила.

– Так она все умеет, только не делает ничего. Однажды ни с того ни с сего приволокла курицу из магазина. И принялась ее запекать в духовке. Со специями. По-моему, даже замариновала предварительно. Все, как положено. Мы с мамой смотрим на это. Ну, думаем, невестка наша за ум взялась, решила в кои-то веки мужу еды приготовить. Знаете, чем закончилось? Она эту курицу завернула в газетку и пошла в гости. Оказывается, для шалмана закуску готовила.

– Для какого шалмана? – не поняла я.

– Для собутыльников своих.

– А-а…

– А вы какими судьбами? – вдруг спросила девица у Валентины Николаевны. – Мы думали, вы уехали к матери куда-то в Подмосковье.

– Моя мать живет не в Подмосковье, а в Тульской области, – объяснила женщина, – я к ней ездила в гости этим летом. Но постоянно я живу здесь, кстати, не так далеко от вас, на Енисейской.

– Хм, – в Таниных прищуренных глазах отчетливо промелькнула палитра мыслей – от отчаянной надежды до решимости на чем-то настоять. И мне это жутко не понравилось.

– Ладно, мы тогда пойдем, – неуверенно начала я, соображая, как бы поскорее откланяться. Раз дочери Валентины Николаевны все равно дома нет, смысл сидеть тут и мешать молодой девушке наслаждаться отдыхом? В кои веки многочисленные члены семейства куда-то отчалили.

– А послушать не хотите? – вдруг злобно кинула нам Таня.

– Что послушать? – я с самым наивным видом кивнула на пианино. – Вы хотите нам сыграть сюиту Шостаковича?

– Нет, – девица со стуком захлопнула крышку инструмента. – Я хочу, чтобы вы послушали, что ваша Ирка у нас здесь вытворяет! И поняли, как я ее ненавижу!

Вот не было печали!

– Я знаю, Таня, – мягко пыталась остановить ее Валентина Николаевна, – уж мне ли неизвестны выкрутасы дочери? Просто я надеялась, что теперь, когда будет ребенок…

– И что изменится от того, что будет ребенок? – кипятилась девушка. – Вы поймите одно – этот ребенок станет очередной нашей проблемой. И вашей тоже! Потому что мы не станем молчать, когда этого младенца скинут на нас! Мы будем вам звонить… А кстати, продиктуйте-ка ваш новый адрес и телефон.

Валентина Николаевна беспомощно посмотрела на меня.

– Записывайте, – решительно сказала я девице, схватившей записную книжку, – Енисейская, двадцать два, квартира двадцать восемь. Телефон…

Я намеренно изменила в адресе и телефоне по одной-единственной цифре. На всякий случай. Если правда вскроется и последуют возмущения, скажу, что меня не так расслышали.

Таня отложила в сторону записную книжку.

– Как же так, Валентина Николаевна? – с горьким упреком заговорила она. – Вы скажите честно: вы ведь знали, что ваша дочь не только гулёна и пьяница, но еще и отвратительная, мерзкая воровка? Неужели нельзя было сказать об этом на свадьбе, предупредить нас, честных людей? Да мы ни в жизнь бы не прописали ее в нашей квартире!

Я боялась взглянуть на Валентину Николаевну. Представляю, каково ей.

– Воровка? – переспросила я упавшим голосом. – Как же это?

– А вот так, – развела Татьяна руками, – а мы ее так хорошо приняли в семье! Мама ей и лучший кусок, даже платья мои отдавала. Сколько я слез пролила, а мама мне: «Надо делиться, ведь Сергей нам все заработки отдавал до свадьбы, а теперь у него жена есть». Конечно, пока Ирки не было, мой брат с морей и вещи привозил, и деньги давал. Мы же очень хорошо жили.

– Подождите, так он же еще курсант, – решила я уточнить, – какие заработки он вам отдавал?

– Он сейчас на последнем курсе, – уточнила Таня, – несколько раз ходил на практику, там и зарабатывал. Дело не в этом. Просто мы ей всё, а она в ответ знаете что? На днях мне одноклассница дала почитать две замечательные книги, «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Я принесла их домой, поставила на эту вот полку в «стенке». А ночью слышу – дверь в зал скрипнула, потом дверца «стенки» отворилась. Я вскочила, бегом сюда. Смотрю, а книг на полке нету!

– Как нету? – ахнула я.

В эти времена книги очень ценились. Их доставали, за ними стояли в очередях, давали почитать только проверенным друзьям.

– А вот так – нету, – подтвердила Таня, – я подняла крик, разбудила родителей. Так и так, говорю, Ирка украла чужие книги. Мне как теперь перед одноклассницей глазами хлопать? Стала колотить в их дверь. Сергей открыл и давай возмущаться, мол, ты что нам спать мешаешь? Ничего не знаю, говорю, мне надо книги у Ирки забрать, которые она украла. Тут родители тоже возмутились. Так и так, говорят, Сережа, пусти-ка нас. Если она в самом деле взяла, то книги у вас в комнате.

– И он пустил?

– Конечно. Мы ворвались, перерыли там все – все шкафы, полки, столы. И нашли только «Двенадцать стульев». А где «Золотой теленок», я до сих пор не знаю. Наверно, она под ночнушку себе спрятала, сволочь. Я своему брату говорю: «Твоя жена – воровка, понятно?». Привел в дом гадину! Представляете, какие проблемы у меня теперь в школе будут? А если про меня скажут, что это я воровка, взяла почитать и не вернула?

– Да уж, – сочувственно вздохнула я, – теперь один выход – найти точно такую же книгу или хотя бы равноценную.

– Да, только где такой дефицит найдешь?

– Может, к Василь Васильичу обратиться? – я вспомнила, что бывший супруг Валентины Николаевны какой-то большой начальник.

– Что ты? – вскинула она на меня испуганные глаза. – Мы когда женаты были, он ее знать не хотел, а сейчас и подавно. Она же не его дочь. Не будет он ради Ирки суетиться.

– Но помочь человеку как-то надо. В самом деле, девчонку заклюют в школе из-за этой книги. Таня, а ты сейчас искала в их комнате? Пока их нет дома?

– Да нет, – растерялась она. – Они и дверь на ключ закрывают.

Я ненадолго задумалась. Наверняка простую деревянную дверь можно поддеть простым топориком, который найдется в каждом доме. Но это будет настоящим взломом, преступлением. Кто знает, как на это отреагируют Сергей с Иркой? Скажут еще, что девчонка сама у них что-нибудь украла.

– Тогда мой тебе совет, – предложила я решение, – когда родители и Сергей будут дома, попроси поискать еще раз. И на этот раз проверьте кровать. Куда-то же Ирка спрятала книгу! И я сильно сомневаюсь, что под тонкой ночнушкой. Вы в тот раз поднимали матрас на кровати?

– Нет.

– Так попробуйте, вдруг книга именно там.

– Ох, сомневаюсь я что-то, – поежилась Таня, – Ирка такая хитрая тварь…

– А что же Сергей? – поинтересовалась я. – Когда ты сказала, что его жена – воровка, он что-то сказал на это? Он хоть как-то попытался с ней поговорить?

Таня и Валентина Николаевна горько рассмеялись, причем одновременно.

– Сергей у нее как бычок на веревочке, – объяснила Таня, криво усмехнувшись, – любит ее до посинения. Только сдается мне, что никакая это не любовь. Скорее, ненормальная зависимость. Он же в рот ей заглядывает, каждое слово на лету ловит. И всё – Ира то сказала, Ира это сделала. И она им крутит-вертит как хочет.

– А у него что, глаз нет? – удивилась я.

– Глаза есть, но разум любовью отшибло, – сказала Валентина Николаевна. – Он только познакомился с ней, сразу все видел. И запасы спиртного в ее комнате, и с какими людьми дружбу водит. Но ничего же не остановило, предложение сделал и женился. Василь Васильич только рад был ее спихнуть. Он уже тогда, по-видимому, и от меня, и от нее решил избавиться.

– Ну ладно Василь Васильич. А вы-то сами пытались парня предупредить?

– Нет, не пыталась, – со вздохом призналась Валентина Николаевна, – я подумала, у него свои мозги есть. Что ж я буду его учить-то? Да и дочери собственной пакостить – разве можно?

– А теперь приятно такое выслушивать? – не выдержала я.

Женщина лишь вздохнула. Я понимала, что дочь не родная ей. И вполне возможно, Иркины родители были точно такими же. А с генами не пошутишь. И осуждать человека, который взял ребенка из детдома, а потом так пролетел – тоже не годится.

– Но самое ужасное, – в голосе Тани вдруг послышались слезы, – Ирка же настрополила Сергея разменять нашу квартиру.

– Что? – ахнули мы одновременно с Валентиной Николаевной.

– Да, родители уже и объявление о размене в газете напечатали.

– Да ты что, – Валентина Николаевна схватилась за голову.

– Вам не надо идти у них на поводу, – решительно заявила я. – Ну на что вы разменяете эту квартиру, на две гостинки?

В моей прошлой жизни так и было – продав трехкомнатную «хрущевку», реально купить можно лишь две гостинки.

– Да нет, – возразила Таня, – на две двухкомнатные. Уже одно предложение даже поступило. Одна двухкомнатная здесь неподалеку, вторая – в отдаленном районе, то ли на Тихой, то ли на Чуркине. Только обе квартиры на первом этаже, без балкона.

– Ну, это не вариант, – усомнилась я.

– Да? А что нам остается? – Таня вскочила со стула и нервно заходила по комнате. – Мама уже готова раскладушку на работу принести, и там ночевать. Хоть их дома беги, понимаете? Сергей нам тут такие скандалы начал закатывать. Условия ставит – что хотите делайте, но моей Ирочке нужна отдельная квартира. Мама ему говорит – конечно, ей сюда неудобно любовников приводить.

– Эх, опомнится, парень да поздно будет, – покачала я головой.

– Слушайте, – Таня умоляюще посмотрела на Валентину Николаевну, – а у вашего нового мужа какая квартира? Может, пусть Сергей с Иркой у вас поживут, ну хотя бы временно?

Вот же придумала, – я скрипнула зубами. Так вот почему она с такой надеждой смотрела на нас в самом начале разговора.

– Ой, у мужа Валентины Николаевны квартира точно такая, как у вас, – сказала я и не соврала: по площади квартиры были почти равны, – только там народу прописано еще больше.

Уж не знаю, говорил ли дед своей избраннице, сколько человек на самом деле прописано в его квартире. Но точно знаю – этим людям надо дать понять, что о нашей квартире не может быть и речи. Хватит того, что ее Володька когда-то делил. И Валентине Николаевне надо намекнуть, что ее дочь на Енисейской видеть не желают. Категорически.

Да, мне жаль этих людей. Попали так попали. Переедут сейчас Таня с родителями в двухкомнатную, и что? Всю жизнь ютиться? Хорошо, если Таня успеет заработать себе квартиру на предприятии. А если нет?

Вдруг лязгнул замок в двери. Мы замолчали и услышали, как открылась входная дверь, кто-то вошел и повернул замок в комнате молодоженов. Хлопнула дверь, и все стихло.

– Можно, я туда войду? – прошептала Валентина Николаевна. – Вдруг это Ирка? Я же ее столько не видела, я так соскучилась.

– Войдите, – пожала плечами Таня, – полюбуйтесь.

Валентина Николаевна постучалась, но никто не открыл. Тогда она легонько толкнула дверь… и вскрикнула, остановившись на пороге.

– Что там такое? – подбежала я и заглянула в комнату.

Молодая девица с длинными волосами и в одних трусах лежала на подоконнике, рискуя свалиться с четвертого этажа.

– Ирочка, доченька, – кинулась к ней Валентина Николаевна.

– Мама, отстань, я загораю, – ответила та пьяной улыбкой и отвернулась как ни в чем не бывало. Как будто мать никуда не уезжала, как будто не было почти трех месяцев разлуки.

Так это и есть Ирка? Что-то не наблюдаю я особых дочерних чувств.

– Давай быстро матрас поднимем, – шепотом сказала я Тане, которая стояла рядом и с отвращением наблюдала за этой картиной.

Мы быстро подошли к кровати, приподняли матрас. Я обшарила все пространство под матрасом, но ничего не нашла. Неужели ошиблась? Потом сунула руку между кроватью и ковром, висящим на стене. Есть!

– Она? – протянула я Тане книжку.

– Она, – девчонка с радостным всхлипом прижала книжку к груди и выбежала вон из комнаты.

Ну, хоть что-то хорошее удалось для этого дома сделать, – с облегчением подумала я. Надо Тане сказать, чтобы они тоже в своих комнатах замки вставили, и не пускали туда всяких воровок.

А Валентина Николаевна продолжала истуканом стоять у подоконника, на котором возлежала ее почти голая дочь, делавшая вид, что не замечает мать.

– Пойдемте, Валентина Николаевна, – я тронула женщину за локоть, – пойдемте.

Прощаясь с Таней в прихожей, я попросила на всякий случай записать мне их телефон. Мало ли, вдруг понадобится связаться. И свою идею про замки озвучила.

– Спасибо вам, – сказала Таня, – вы там успокойте Валентину Николаевну, на ней же лица нет.

Пока мы спускались по лестнице, бедная женщина, не переставая, рыдала. Слезы заливали ей все лицо, и, казалось, она ничего не видит перед собой. Я взяла ее крепко за руку и буквально вела за собой.

– Что-то случилось? – на нас с тревогой глядела какая-то женщина, поднимавшаяся навстречу. – Кто-то… умер?

«Доверие к дочери умерло», – хотела я сказать, но промолчала, конечно же.

– Не переживайте, – сказала я неравнодушной соседке, – никто не умер, просто расстроился человек.

На улице я встряхнула Валентину Николаевну за плечи.

– Слушайте, не расстраивайтесь вы так, – твердо сказала я, – просто забудьте этого человека раз и навсегда.

– Что ты, Альбина, – промямлила она, захлебываясь слезами, – как можно собственную дочь забыть?

– Собственную дочь? А вы не видели, как она от вас отвернулась? Вот за что? Что вы ей сделали плохого, кроме хорошего? А вам Таню не жалко? Девчонка в доме одна с этой… – я слов не могла подобрать. – Родители на даче, а брат на сторону этой твари встаёт. И еще. Не обижайтесь, но я настоятельно вас прошу. Чтобы вашей дочери никогда в нашем доме на Енисейской не было!

Валентина Николаевна еще раз тихонько всхлипнула, потом прижала платочек к лицу и глубоко вздохнула.

– Не просто же так она отвернулась. Наверно, ей сделалось стыдно, – пробормотала она.

Я с сомнением взглянула на свою спутницу, но ничего говорить больше не стала.

Глава 26

С самого начала октября в нашем Управлении начало твориться что-то невообразимое. Всякой суеты, беготни, задержек после рабочего дня стало в разы больше. Но никто при этом не возмущался – суета была радостной. Еще бы – приближался праздник, обожаемый всей страной не меньше, чем Новый год. А именно – День Великой Октябрьской социалистической революции. Красный день календаря, к которому надо как следует подготовиться и на славу отпраздновать.

Все наши женщины предусмотрительно заготавливали запасы колбасы, сыра, конфет и разных других деликатесов. И конечно, разнокалиберных бутылок со спиртными напитками и соками. Потому что на празднование отводилось целых два выходных дня – седьмое и восьмое ноября. С утра седьмого числа полагалось идти на парад и участвовать в демонстрации. А вечером – добро пожаловать на праздничный ужин с большим количеством гостей.

Слава Богу, мне по магазинам в поисках продуктов бегать не требовалось. Этим занимались дед с Валентиной Николаевной. Зато на работе сюрпризов и обязанностей заметно добавилось.

Особенно меня ошарашила Раиса Федоровна. Пришла она как-то в мой отдел и, зябко кутаясь в свою неизменную шаль, с улыбкой начала:

– Альбина, я занимаюсь организацией самодеятельности в нашем учреждении.

– Замечательно, – подняла я на нее заинтересованный взгляд. Интересно, что входит в ее обязанности? Она решила какую-то часть делегировать мне?

– Так вот, я хочу тебя пригласить петь с нашим хором на торжественном концерте.

– Что? – я готова была рассмеяться. – Раиса Федоровна, милая, да я же не то, что петь – я вообще с музыкой не в ладах! Не моё это, знаете ли.

– Жаль, – расстроенно смотрела она на меня, – но ты можешь просто поучаствовать для массовки.

– Как это? Рот пооткрывать?

– Ну почти что. Петь у нас есть кому. И фонограмма хорошая. А вот таких заметных женщин в составе очень хотелось бы видеть.

– А я заметная?

– Ну, у тебя такой макияж красивый, и вообще ты у нас модница.

– Да я же на работу в форме хожу.

– А я тебя видела однажды в городе, когда вы с дочкой канцелярию покупали… Давай хотя бы попробуем. Твою кандидатуру предложили в отделе рацпредложений. А потом и в руководстве поддержали.

Ух ты! Опять кандидатура и руководство – с некоторых пор мне эти слова перестали нравиться. Но Раиса Федоровна смотрела так просительно. У меня духу не хватило отказать хорошей пожилой женщине.

– Хорошо, по рукам, – согласилась я.

– Первая репетиция сегодня в два часа.

– Что, какая еще репетиция? – нахмурилась я, но Раиса Федоровна уже скрылась за дверями отдела.

В назначенный час отворились двери, и ко мне ввалились человек десять наших сотрудников. Многие были хорошо мне знакомы, к примеру, Наталья Петровна. Некоторых я пока что знала шапочно. Последней вошла Раиса Федоровна:

– Заходите, заходите, товарищи, – приговаривала она, – сейчас Мария Ивановна придет, и начнем.

– Мы здесь будем репетировать? – уточнила я.

– Ну, пока здесь, у тебя места достаточно, – ответила Раиса Федоровна, – а потом уже и на сцене, с микрофонами.

Вскоре пришла молодая девица в белом брючном костюме и с небольшим магнитофоном в руке. Я уже знала из разговоров коллег, что она звезда нашего местного театра оперетты. По приглашению руководства выступает у нас на торжественных концертах и заодно руководит хором.

Мария Ивановна раздала нам листочки с распечатанным текстом песни.

– Так, я сейчас включу песню, и мы ее просто послушаем. Потом попробуем спеть в унисон с исполнителем.

Мы старательно прослушали песню. Как я поняла, здесь был не весь состав хора. Некоторые выступали не в первый раз на сцене – таким много репетиций не требовалось. А сейчас собрали таких новичков, как я. Что ж, может, услышат, как я пою, да и отстанут.

– Смотрите, сначала будет вступление, и надо молчать. Но потом надо вовремя начать петь. Поэтому, как только началось вступление, отсчитываем про себя два раза по восемь: раз-два-три-четыре, пять-шесть-семь-восемь. И так два раза. Потом звучит голос, поем вместе с ним. Начали, – и Мария Ивановна нажала клавишу магнитофона.

Полились звуки вступления. Мария Ивановна отсчитывала вслух:

– Раз-два-три-четыре! Пять-шесть-семь-восемь! Начали!

Мы начали петь в унисон с голосом певца, и Мария Ивановна пела с нами:

«Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг. Видишь, вьются над страною вихри яростных атак».

Мария Ивановна опять щелкнула клавишей.

– Так, постарайтесь сделать упор на слова «стяг» и «шаг». А потом ударение на слове «атак». Понятно? Давайте снова с самого начала.

Опять пошло вступление, и опять она вслух отсчитывала своё «раз-два-три-четыре». Потом еще попросила выделять голосом фразы «и вновь! Продолжается бой», «и сердцу! Тревожно в груди».

Я и устала от этой репетиции, и в то же время мне стало жутко интересно этим заниматься. И даже показалось, что у меня получается.

– Так, на сегодня хватит, – сказала Мария Ивановна спустя час занятий, – в следующий раз попробуем спеть на сцене. Пусть подойдут наши опытные участники.

– Хорошо, организуем, – пообещала Раиса Федоровна.

Люди начали расходиться, а Раиса Федоровна схватила меня за руку:

– Альбина, у меня к тебе еще одно интересное поручение.

– Какое?

– Надо сделать бумажных цветочков побольше, для демонстрации.

– Да я не умею, – воскликнула я, – сроду таким не занималась.

– Почему? – протянула она слегка обиженно. – У тебя же руки золотые. Ты в таких шапочках красивых вязаных ходишь, и манишка у тебя – глаз не оторвать.

Вязаные шапочки я действительно стала носить с наступлением первых холодов. Но откуда было моей коллеге знать, что все они связаны настоящей Альбиной? А манишка – красная, узорчатая, с воротником под горло, – была и правда произведением искусства.

– Вяжу потихоньку, – призналась я со скромностью в голосе, – но бумажными цветочками не занималась как-то.

– А я тебя научу, там несложно.

Тут мы услышали из коридора злобные крики Четверговой:

– Наталья, вот ты где! А я тебя обыскалась! Ты где ходишь?

Наталья Петровна что-то промямлила виноватым голосом.

– Песенки, значит, поешь, развлекаешься? – ревела, как разбуженный посреди спячки медведь, Четвергова. – Мы, как проклятые, ищем пути повышения производительности! Нам во что бы то ни стало надо повысить показатели к празднику! А они тут непонятно чем занимаются!

Мы с Раисой Федоровной выскочили в коридор, как ошпаренные.

– Вы по какому праву орете на сотрудника? – негромко, но со значением, задала я вопрос.

– Вы почему так разговариваете с товарищем? – поддержала меня Раиса Федоровна. – Вы называете наш труд развлечением? По-озвольте!

– Вы хоть знаете, какую именно песню мы репетируем? – продолжала я. – И в присутствии кого мы ее собираемся исполнять?

– Да? – Четвергова уперла руки в бока с самым воинственным видом. – А вы в курсе, сколько всего надо успеть, чтобы поднять то же количество вагонов, к примеру? Вы вообще знаете, что такое отчетность и как она делается? А то, что мы…

– А что вы-то делаете для повышения показателей? – перебила я ее. – Они и без вас постоянно повышаются! Потому что люди на станциях выполняют и перевыполняют план!

– За последние двадцать лет население нашей страны увеличилось на двадцать миллионов, – потрясла Раиса Федоровна указательным пальцем, – уже из-за этого насколько увеличились объемы перевозок! А вы что же, сидите и думаете, как их еще увеличить?

– И как вы, сидя в кабинете, собираетесь поднимать количество вагонов? – ввернула я заключительный аккорд. – Вы приписками занимаетесь? Вы это имели в виду?

Четвергова растерянно огляделась по сторонам, словно в поисках опоры. А опоры, то есть, Садовской, поблизости не было. Злобная баба заметно стушевалась.

– Знаете, я буду вынуждена доложить о ваших высказываниях кому следует, – решила ее добить Раиса Федоровна. – Это же надо – так обесценить нашу подготовку к празднику!

И пожилая женщина удалилась, на ходу кутаясь в свою шаль. Четвергова потопталась немного на месте и рванула вслед за ней.

К вечеру мне доставили пять ящиков цветной гофрированной бумаги. Она оказалась таких нежных цветов и такая приятная на ощупь, – так и захотелось с ней повозиться. Что ж, цветы выйдут на славу!

Дома тоже кипела работа. Ритка купила в киоске Союзпечати целый ворох красивых открыток – с крейсером «Аврора», с гвоздиками, с лентами и знаменами. С надписями «1917», «Слава великому октябрю!», «С праздником, товарищи!». Везде преобладал красный цвет – цвет свободы, надежды, торжества великих идей.

– Ты не рано начала их подписывать? – удивилась я. – Праздник-то седьмого ноября будет.

– А пока дойдут? – возразила она. – До Москвы точно неделю идти будут. К тому же почта в праздники перегружена.

– А зачем так много?

– А вдруг испорчу? Чтобы переписать можно было.

– Так ты не пиши чернилами, возьми авторучку.

Репетиции с хором шли полным ходом. Мы пели уже и на сцене, и с микрофонами. И каждый раз в первом ряду сидели ответственные товарищи. В том числе Бродов, начальник отдела рацпредложений. Мне не нравилось, как он на меня смотрел. Как будто оценивал. Да и пусть оценивает, в конце концов подумала я. Уберет мою персону из хора, ну и ладно. Переживу как-нибудь. Зато времени свободного больше станет. Но назначались новые репетиции, а никто меня не просил покинуть хор. Стало быть, все у меня получается.

Однажды принесли мне в отдел картонную коробку. Сверху фломастером была написана моя фамилия.

– Что это? – спросила я у Раисы Федоровны, вошедшей следом.

– Как что? Подарки к празднику разносим! Ну-ка распишись в ведомости.

– Так это что, мне? – озадаченно произнесла я. – Подарок? И можно домой унести?

– Конечно, – с удивлением уставилась на меня женщина, – в первый раз, что ли? У вас в кассе подарки не выдавали?

– В-выдавали.

Раиса Федоровна и ее помощники упорхнули, а я распаковала коробку и ахнула. Боже, настоящий сервелат в железной банке, с ключиком для открывания. Палка копченой колбасы – у, а запах какой! Коробка конфет «Птичье молоко».

От этого увлекательного занятия меня отвлек скрип двери.

На пороге нарисовался Бродов.

– Добрый вечер, – сказал он, – подарок получили? Могу подвезти вас до дома, а то коробка тяжелая.

Он что, клеится ко мне?

– У вас есть машина? – равнодушно спросила я.

– Конечно.

– Да нет, не надо меня подвозить, я ведь могу по частям домой унести. В первую очередь колбасу, потом все остальное.