Текст книги "Американский герой"

Автор книги: Ларри Бейнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава 33

«ВМВ-II», – записывает Бигл.

Он понимает, что имеется в виду, для всех остальных это останется «Загадкой-II». Это было не окончательное название, а рабочее. И тут же в его голове начинают мелькать другие возможные названия проекта: «Утро в Америке», «Американская эпоха», «Американская буря», «Pax Americana», «Надежда мира», «Американский герой», «Реинкарнация Джона Вейна», «Семь инкарнаций Джона Вейна».

Он записывает их под заголовком «Загадка-II» и, пока пишет, понимает, что ему не удастся сформулировать окончательное название, если он не решит, с кем будет воевать Америка.

Где? И какую она будет вести войну?

На земном шаре велось достаточно войн. Они шли постоянно и повсюду. Может быть, ввязаться в какую-нибудь уже идущую войну? Или начать собственную? Где-то у него был список. И он поворачивается к рабочему столу. Проще был войти в «Футщипу» и получить распечатанную информацию. Он набирает «Война, текущая», и на экране появляется перечень:

Афганское движение сопротивления

Партизанская война в Анголе

Партизанская война в Бангладеш

Война наркобаронов в Боливии

Партизанская война в Бирме

Центральная Америка

Война в Чаде

Вооруженный конфликт в Чили

Партизанская война в Колумбии

Движение сопротивления в Восточном Тиморе

Эквадор

Гражданская война в Сальвадоре

Эфиопо-Эритрейская война

Партизанская война в Гватемале

Священная война – джихад

Индо-пакистанская война

Война в Индии между сикхами и индуистами

Ирано-иракская война

Повстанческая война в Кампуччии

Курдская война за независимость

Ливан

Гражданская война в Либерии

Война между Марокко и фронтом Полизарио

Партизанская война в Мозамбике

Операция против Никарагуа

Террористическая война в Северной Ирландии

«Сверкающая тропа» в Перу

Коммунистическая война на Филиппинах

Гражданская война в Судане

Гражданская война в Шри Ланке

Того

Война зулу и Африканского национального конгресса в ЮАР [84]84
  Аналогичный список можно найти в книге Джона Лэффи «Всемирные конфликты, 1991: военный ежегодник № 5». Через несколько лет после начала публикации этой серии стало очевидно, что некоторые войны носят постоянный характер.


[Закрыть]

На экранах продолжает мелькать изображение. И когда Бигл поднимает голову, там волею случая оказывается Роммель. Любимый нацист Америки. Почему мы его так любим? Из-за того что он вел войну в пустыне? Там было жарко, но когда жарко и сухо – это нормально. Только в сочетании с сыростью жара ассоциируется с болезнями и сексом. Благодаря танкам? Убийства совершаются машинами, и задача заключается в том, чтобы уничтожить машины.

Пора было свериться с параллельным измерением, называемым реальностью. Реальность говорила «да». Пустыня была идеальным местом для ведения бронетанковой войны, и именно там решающую роль могли сыграть воздушные силы. Документальная серия «Мир в огне войны» явно об этом свидетельствовала.

Значит, ВМВ-II будет устроена в пустыне – сухо и жарко, танки и воздушные силы.

Мы совершаем насилие из стратегических соображений, потому что враг нас к этому вынуждает.

Убийство является оправданным, когда люди не получают от него удовольствия и когда оно совершается «чисто» – желательно с антисептического расстояния.

Вот оно! Какая блестящая мысль! Какой потрясающий образ! И он начинает нажимать кнопки на пульте – теперь он точно знает, как будет называться его фильм: – «Бомбардир». 1943 год» Пэт О'Брайен пытается объяснить, почему американцы должны бомбить людей с высоты, а не пикируя над целью. Для доказательства этого положения он устраивает демонстрацию и умудряется точно попасть бомбой в бочку, которая расположена двадцатью тысячами футов ниже. А потом один из бомбардиров замирает над целью и произносит: «Когда я смотрю на цель, я вижу людей. Детей и женщин. И еще эти письма… – Они от его мамы. – Она пишет, что я превращаюсь в убийцу». Но капрал (на этот раз не Пэт О'Брайен, который возглавляет команду бомбардиров) поясняет: «Противник повсюду. Но твоя цель ясна и отчетлива. Это не женщины и не дети… Именно поэтому американских бомбардиров учат попадать в цель». И парень ему верит. Совесть его спокойна. Он может сбрасывать бомбы. Что он и делает. В центральной сцене самолет летит над японской фабрикой по производству амуниции.

«Член экипажа: Зафигачь в трубу.

Бомбардир: В какую?

Член экипажа: Которая в центре.

Бомбардир: Ну это плевое дело».

И Бигл чувствует, что это надо будет использовать. Он еще плохо понимает, где ему искать дымовую трубу в пустыне, но точно знает, что непременно использует эту сцену. Наша война будет хирургически точной, мы будем скидывать свои бомбы непосредственно им в дымоходы, не задевая ни одной женщины, ребенка или другое гражданское лицо.

И это снова возвращает его к основной проблеме. Кто может напасть на Америку? Хотя бы на ее европейский аванпост Но неужели у нас нет чего-нибудь вроде Фолклендов? Может, Пуэрто-Рико? Виргинские острова? Гуам? Или один из тихоокеанских островов? Это слишком мелко. Никто из них не собирался нападать на Америку.

Хотя, быть может, в этом и не было необходимости. Ведь он собирался делать римейк Второй мировой войны. И в этом он не сомневался. А что, если, вместо того чтобы умиротворять Гитлера, мы попробуем противодействовать? Гитлер вторгся в Польшу. Мы чему-то научились благодаря Второй мировой войне и теперь поступим умнее. Мы встанем на защиту поляков. Гениально. И тогда не нужно, чтобы кто-нибудь нападал на Соединенные Штаты. Просто надо найти Гитлера и заставить его вторгнуться в Польшу.

Осуществимо ли это? Бигл был уверен в том, что осуществимо. Вокруг все кишмя кишело Гитлерами и разнообразными Полынами.

Достаточно ли этого? Бигл считал, что да.

Он встает, потягивается и с чувством удовлетворения выходит из просмотрового зала. Походка становится развязной, вид самодовольным, как у Джона Вейна, и он, не отдавая себе отчета, движется по коридору в точности как герои классических вестернов.

Агнес Пржизевски обнимает маму. Несмотря на то что она воспитана на телевизионных фильмах, в которых любой, кто лишается работы, тут же находит другую, еще лучшую, до нее постепенно начинает доходить, какую жертву принесла мать, чтобы поддержать ее. И это сближает их как никогда.

Они вместе выбирают одежду для предстоящего Китти интервью с Джо Брозом.

– Я откажусь от работы, если ничего не смогу сделать для тебя, – заявляет Китти.

И когда Китти встает перед зеркалом, чтобы сделать прическу, Агнес хочет сама расчесать ей волосы – она очень любила делать это в детстве. И Китти с трудом сдерживает слезы.

Чез и Бо находятся от нее на расстоянии нескольких домов. Они сидят в краденой машине с крадеными номерами – и то и другое приобретено по раздельности на долгосрочной стоянке. Они намереваются захватить Китти прямо у ее машины, припаркованной на улице. Это самый простой и верный способ. Если человек уже сидит в машине, остановить его довольно трудно, а вытащить из нее – еще труднее.

Им уже приходилось заниматься подобными вещами. Тем не менее они все тщательно обговаривают Чез сядет за руль, и они начнут двигаться, как только Китти откроет переднюю дверцу. Когда они подъедут, Бо сладким голосом спросит: «Простите мисс, не могли бы вы нам помочь – кажется, мы заблудились». Она остановится. Он выйдет из машины с картой в руках. А когда она заметит пушку он уже будет совсем рядом, Чез, который уже представлял себе, что он с ней сделает, распахнет дверцу, а Бо затолкает ее внутрь.

Они оставят ее в живых. И никаких видимых повреждений на ее теле не будет. Но в течение очень долгого времени она ни с кем не сможет разговаривать.

Когда из просмотрового зала перестают поступать распоряжения, Тедди Броуди начинает нервничать. Он действительно надеялся на то, что Бигл ему что-нибудь скажет о его работе. На самом деле он рассчитывал даже не на «что-нибудь», а на похвалу и признание его способностей, что позволило бы ему сказать: «А теперь, сэр, пожалуйста, прочитайте мою заявку».

Тедди протискивается между мониторами и заглядывает в щель – в зале никого нет. На мониторах продолжает мелькать изображение, но его никто не смотрит. В углу на пульте, словно ненужная, брошена страница, которая вполне может оказаться его резюме о пропаганде. Внутри у Тедди все опускается.

И он решается войти в зал. Он никогда еще этого не делал, если не считать первого дня работы, когда его провели по Кинемату и показали, как его скромные усилия на задворках могут привести к творческим находкам у режиссера. Да и вообще, он предпочитал никуда не заходить без приглашения с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. Или семь? Или восемь? Или пять? Он вычеркнул это из своей памяти. И вот, когда он прикасается к ручке двери, он чувствует, как на него накатывает невообразимый страх. Гораздо более конкретный, чем опасения за собственный сфинктер. Он понимает, что тогда его взору открылись обнаженные родители, занимавшиеся сексом. Какой ребенок не сталкивался с этим зрелищем? Так почему же для него это оказалось такой травмой? Почему же он так плакал? И откуда в нем взялась эта ярость? Он поворачивает ручку двери, и та абсолютно бесшумно открывается. И внутри его не ждут ни слезы, ни ярость, ни деспоты. Просто пустое помещение с массой видеоэкранов, которые беззвучно рассылают разноцветные вспышки, обреченные на увядание на всех отражающих их поверхностях.

Тедди в зале. И он интуитивно чувствует, что правильно сделал, войдя сюда. Он был хорошим мальчиком. Слишком хорошим. В этом мире нельзя добиться успеха с помощью обходительности, вежливости, безупречной честности и искреннего уважения. Да и существовал ли когда-нибудь мир, в котором это ценилось? Здесь ценилась только информация, особенно краденая. Здесь ценилось умение говорить людям то, что они хотели слышать, ибо кому нужна правда? Правду можно было оставить для себя, когда вы наедине с собой заглядываете в уродливые и убогие зеркала. Здесь краденая идея ценилась выше оригинальной, и единственное, что требовалось от плагиаторов, – чтобы адвокаты у них были лучше и счета больше, чем у тех, у кого они крали. И Тедди понимал, что пора или вырасти, или покончить с этим делом раз и навсегда. И уехать – нет, конечно, не домой, домой – ни за что, а в какое-нибудь пристанище для неудачников типа университета.

Он бесшумно подходит к пульту и видит свой конспект. Без каких-либо оценок. А затем он замечает наброски Бигла – названия фильмов.

На кухне в Кинемате стоит бутылка шампанского, и Бигл считает, что вполне заслужил бокал. Он звонит жене, но ее нет дома. Он спускается в приемную и видит там незнакомую женщину. А Китти была такой замечательной, пока у нее крыша не съехала. С ней бы он мог отпраздновать свою победу, и она бы даже не спросила, чему он так радуется, а просто радовалась бы вместе с ним.

Остается звонить Хартману. В конце концов, Дэвид был вторым человеком в мире, которому было все известно.

Хартман снимает трубку.

– Я стою здесь с бокалом шампанского и советую тебе сделать то же самое. Потому что я все придумал, – говорит Бигл.

Хартман на другом конце провода откидывается на спинку кресла, закрывает глаза и с облегчением вздыхает. Ну и работка! – дожидаться, когда этот гений сделает то, что надо.

– Я открываю бутылку, – откликается Хартман, – и поднимаю бокал за тебя.

Бигл дожидается, пока Хартман вернется к телефону, и они чокаются бокалами со своими трубками. Хартман проглядывает свой ежедневник, пытаясь решить, какую встречу отложить, чтобы встретиться с Биглом не позднее следующего утра, и тут он вспоминает эту историю с секретаршей, которая продолжает его мучить.

– Линк, а эта твоя Пржизевски была хорошей секретаршей? – У Хартмана возникает идея куда-нибудь ее пристроить, где бы он мог присматривать за ней, чтобы она не попала в лапы «Юниверсал секьюрити».

– Отличной.

– Действительно?

– Китти? Да. Пока у нее крыша не съехала.

– А что случилось?

– Она потребовала, чтобы я дал роль ее дочери в следующем фильме. Я никогда этого не любил, но в данном случае и ролей-то никаких не будет. Я ей так и сказал, а она взбесилась.

– А ты бы хотел, чтобы она вернулась?

– Конечно. Еще как. Если, она, конечно, успокоилась.

– Так почему бы тебе не позвать ее обратно? – говорит Хартман. – Позвони ей. Скажи, что разговаривал со мной и что наша компания согласна представлять ее дочь. Мы дадим ей агента. Китти будет счастлива, ты будешь счастлив, и все будут заниматься своим делом.

– Заметано, – отвечает Бигл.

И они договариваются о встрече.

Чез видит, как открывается дверь в доме Китти. Он улыбается и кладет руку на промежность. Его член уже пульсирует в предвосхищении дальнейших событий. Бо при виде этого жеста разражается смехом. Игры Чез не совсем соответствуют тому, что сделал бы Бо, будь он один, но сейчас не ему решать.

Китти выходит из дома. И Чез нажимает на газ.

В доме раздается телефонный звонок, и Агнес снимает трубку.

– Привет, а Китти дома?

– Кто это?

– Это Линк.

– Вряд ли она захочет с вами разговаривать, – с праведным негодованием отвечает Агнес, как это делают героини мыльных опер.

– Я думал, мне удастся уговорить ее вернуться обратно.

– Вряд ли она захочет возвращаться, – отвечает Агнес.

Китти на улице подходит к машине, а Чез и Бо притормаживают как раз в том месте, где они запланировали совершить похищение.

– Это Агнес? – спрашивает Бигл.

– Да.

– Вы знакомы с «Репризентейшн компани»?

Конечно, знакома. Она же выросла в Лос-Анджелесе.

– Естественно, – отвечает Агнес.

Бо достает карту и принимает озадаченный вид.

– Так вот, Дэйв Хартман, глава компании, мой хороший друг. Мы с ним говорили о вас, и он сказал, что его компания с радостью будет вас представлять, если вас это устроит.

Во опускает стекло.

– Э-э, простите, мисс, – окликает он Китти. – Похоже, мы заблудились.

Китти смотрит на часы. У нее есть лишняя минутка, которую она может уделить заблудившемуся приезжему.

– А куда вам надо? – спрашивает она.

Пусть сделает шаг, и тогда Бо выйдет вместе с картой и листком бумаги.

– Сейчас я вам покажу адрес, – говорит он. Карта будет закрывать револьвер. Главное – подманить жертву поближе к машине. При виде револьвера ее охватит страх, и она уже не в силах будет ни бежать, ни кричать, ни оказывать сопротивления. И дело сделано.

– Мама, мама, скорей! – кричит Агнес, распахнув дверь.

Китти колеблется.

– Скорей, мама, скорей!

– Прощу прощения, – говорит Китти незнакомцу и, полагая, что с ее дочерью что-то случилось, бросается к дому, оставляя Чеза и Бо в одиночестве.

После разговора с Биглом Китти перезванивает Брозу и отменяет встречу. Если тот и огорчен этим, то ему удается это скрыть. И уж конечно, Китти не подозревает о том, насколько огорчены Чез и Бо. Они уже собираются предпринять еще одну попытку, но после разговора с Биглом Хартман звонит Тейлору и отменяет задание. Чез остается у разбитого корыта.

Глава 34

– Мой отец был сукиным сыном, – говорю я Мэгги. – Какая разница, чем он занимался?

– Просто я хотела с тобой поговорить, – отвечает она.

– Если ты хочешь поговорить, давай обсудим, что будет с Лейерами без Мэджика, Пэта Райли и Карима. Вот об этом можно поговорить. А какой папаша был у тебя? И когда тебя впервые трахнули?

– Ты злишься, – говорит она. – За всем твоим обличьем таится злой человек.

– Я – обычный человек, – отвечаю я. – Все отцы вкалывают, много пьют и учат своих сыновей тому, что жизнь – тяжелая штука.

– Ну ладно, – говорит она, – можешь не рассказывать мне о своем отце. А какой была твоя мама?

Я снимаю туфли и рубашку.

– Мне надо переодеться, – говорю я. – Я еще хочу пробежаться перед тем, как мы отправимся на вечеринку. – И я поднимаюсь наверх в свою комнату. У меня по-прежнему есть своя комната, где хранится моя одежда и где я на самом деле сплю. И если второе я от всех скрываю, то относительно первого мне даже не приходится притворяться. Одно дело пустить мужчину в свою постель, и совсем другое – предоставить ему место в своем шкафу. Я вхожу в свою комнату, расстегиваю этот чертов ремень за триста долларов – никогда не смогу понять, почему он столько стоит, – и стаскиваю с себя штаны. Когда я оборачиваюсь, она стоит в дверях и смотрит на меня.

– Сколько шрамов, – говорит она.

– Что ты от меня хочешь?

– Ты собираешься пробежаться?

– Да, – отвечаю я и, протянув руку, быстро вынимаю из комода спортивные шорты. Я не собираюсь доставлять ей удовольствие видом начинающейся эрекции. Она и без того знает, какой она обладает властью надо мной. Однако она продолжает смотреть. Она оглядывает меня с головы до ног. И видит, как начинает набухать мой член.

– Может, ты выйдешь? Я хочу… – я не договариваю «тебя. И стоит этому начаться, как это никогда не закончится», потому что помню о включенных микрофонах.

– Может быть, мне тоже с тобой пробежаться, – задумчиво произносит она, поворачивается и выходит.

Я надеваю рубашку и выхожу из комнаты. Уменя нет ни малейшего желания ждать ее. Мне хочется убежать куда-нибудь подальше. Наше расследование не дает никаких результатов. Я надеялся что-нибудь разузнать у Китти Пржизевски, но она ускользнула. Да и вообще это сплошная глупость. Какая разница, чем собирается заниматься Джон Линкольн Бигл? Снимать очередной идиотский фильм. Жена и сын его ненавидят, и об этом уже всем известно. Они только ждут удобного времени, чтобы подать на развод. Если я сегодня нее разорву контракт с Мэгги и вернусь в «Юниверсал секьюрити», то скорей всего уже завтра снова буду заниматься Биглом. только на этот раз защищая интересы его жены. Или, наоборот, выступая от его лица против нее. В городе о Жаклин Конрой говорят только одно: «Она хорошо заучила золотое правило Голливуда – трахаться всегда и со всеми!» И все лица, с которыми она была связана – Патрик Суейз, Кевин Костнер и Мадонна, [85]85
  Напоминаем читателям и адвокатам, что Жаклин Конрой является вымышленным персонажем. Предположение о том, что знаменитая личность вступала в половые отношения с вымышленным персонажем, по всем нормам права не является клеветой.


[Закрыть]– свидетельствуют об очень активном образе жизни. В свою очередь, и я, и Мэгги, и миссис Маллиган из разных источников слышали о том, что Бигл спит со своей секретаршей и водит шашни с ее дочерью, чем и была огорчена ее мать – причем настолько, что ей пришлось уволиться. Однако, после того как Бигл пообещал ее дочери роль в своей следующей картине, она вернулась.

Слухи об их сексуальной жизни курсировали по всему городу. А вот что будет собой представлять эта картина, не знал никто.

Дверь в комнату Мэгги открыта, но я делаю над собой усилие, чтобы не заглянуть.

– Подожди меня, пожалуйста, – доносится до меня, когда я прохожу мимо.

Я совершенно не хочу это делать. И тем не менее я останавливаюсь. Я не хочу оборачиваться и смотреть на нее. Пусть Господь превратит меня в соляной столб» если я обернусь. Пусть я попаду в ад.

Нет никакой необходимости ее описывать. Все вы видели ее на экране. А если не видели, можете сходить и взять напрокат кассету Я вижу ее вибрирующий позвоночник, как писали о ней в одной из рецензий, ее длинные ноги, бесконечно длинные, как в одном из фильмов Берта Рэйнолдса, где она играла девушку по вызову, ее грудь и даже ее затвердевшие соски – я помню их по крупному плану в «Белой леди», а ведь она не пользуется дублершами. Она натягивает шорты и стоит обнаженная до пояса. Она стоит так довольно долго, давая мне разглядеть себя, потом отворачивается и надевает бюстгальтер и рубашку.

Я выхожу на улицу молча, с мрачным видом, и мы стартуем. Я не собираюсь давать ей поблажек, но она бежит довольно быстро. И мне не удается ее обогнать. Она легкая и гибкая, я же двигаюсь как бульдозер. Однако я смогу ее обуздать, когда она устанет. Уже через милю с меня начинает течь пот. Через две мне становится совсем хорошо. Я даже обгоняю Мэгги. Перед глазами снова начинают возникать картинки. Не забывайте, что Вьетнам – это не только война. Это Азия. Как в фильмах, которые я видел в детстве. Экзотика. Особенно для ребенка, выросшего в долине Огайо и не видевшего ничего, кроме грязных и покрытых копотью славян, поляков и венгров, работавших в шахтах и пивших дешевое пиво. Пьяные, они возвращались домой и били своих домочадцев. Потом просыпались с больной головой и ноющими от тяжелого труда суставами и начинали все сначала. Деревянные домики, крытые толем.

Там тоже жили красивые девушки, но они не походили на тех, кого мы видели в кино. Да и будь У нас деньги, разве могли мы их куда-нибудь пригласить? Разве что выпить пива в ближайший бар. Или на заднее сиденье машины, где приходилось бороться с их поясами и страхом забеременеть. Отрыжка» отдающая пивом и дешевым виски. Когда мне исполнилось тринадцать или двенадцати отец отвел меня к проститутке. Достаточно старой, чтобы соглашаться на все. Я же тогда был настолько юн, что она казалась мне уродиной. Она жила над баром Свота Салливана. Отец сидит внизу и пьет пиво, пока я наверху. У него хорошее настроение. Он покупает пиво всем своим друзьям, чтобы они выпили за его сына, который трахает первую в своей жизни проститутку. И тут ему не хватает денег. Поэтому, когда она спускается, чтобы получить свою плату, все уже отдано бармену. И между ними начинается драка.

Десантные войска оказались для меня спасением. По сравнению с домом жизнь в армии внушала оптимизм. По крайней мере, мы считали, что во Вьетнаме можно будет прославиться.

Бег в полной экипировке. За спиной рюкзак весом в пятьдесят шесть фунтов. Военные ботинки. и М-16. Бег через силу, когда преодолеваешь боль. Бег до состояния полного бесчувствия. Лопаются мозоли. Под мышками выступает сыпь. Спина и плечи стерты лямками до крови. От винтовки болят руки. И все равно ощущаешь себя чертовски хорошо. Мы чувствуем себя молодыми жеребцами. Сильными и крепкими. И мы бежим, бежим и бежим вперед.

Во Вьетнаме было здорово. Экзотика. Красивые женщины. Такие же, каких мы видели на экране в долине Огайо. Мы называли их подстилками и деревенщиной, насиловали их, покупали и убивали. Но стоило от этого отвлечься, и ты понимал, что это настоящие красавицы. Мне помог в этом Престон Гриффит. В пороховом дыму среди ночных вылазок и убийств он объяснил мне: «Они – люди, Джо. Ты думаешь, какая-нибудь большеглазая блондинка будет лучше того, что ты имеешь сейчас? Ты идиот, Джо. Проснись и посмотри вокруг». Грифф любил поесть. Лимонная трава – вот запах Вьетнама. Он курил марихуану для аппетита и опиум – для хорошего сна. Улицы, заполненные солдатами, калеками и проститутками. «Разве мы оказались бы здесь, если бы не война, – говорил он, сидя в кафе „Гасконь", где на стене был Д'Артаньян, срисованный каким-то вьетнамцем из книжки, и попивая кофе. – Только война создает такую неразбериху. Можно сбежать в Бангкок или Рангун, и нас никогда не найдут». Как же, держи карман шире – еще как найдут!

– Нет, Грифф, война не создает неразберихи, – отвечаю я как вышколенный жеребец-десантник. – Война – это веселье. Смерть придает перспективу жизни.

– Ты в кого-нибудь влюблялся? – ниоткуда раздается голос Мэгги. Он доносится из настоящего. С пляжа.

Я молчу и лишь отмечаю про себя, что она не отстает.

– Влюблялся? – только это она может из себя выдавить после такого бега.

– Кроме тебя?

– А меня ты любишь?

Я продолжаю бежать. Что я могу ей ответить? Естественно. Само собой разумеется. Безусловно.

– Да пошла ты!

– Прости, – отвечает она и начинает сбавлять темп. Я продолжаю пилить вперед. Если не может бежать рядом, пусть не бежит. Я возвращаюсь обратно в кафе, где мы сидим с Гриффом и, как французы, наблюдаем за сельской жизнью. Естественно, как вооруженные французы. Café filtre, baguettes.

– А как же Джои? – спрашивает он.

Джо и Джои. Мы вместе поступили в десантные войска. Мне было шестнадцать, Джои – семнадцать, почти восемнадцать. Мы солгали. А они не стали проверять. Он умер. А я остался в живых.

– Да пошел ты, Грифф!

– В чем дело, вояка?

– Не надо об этом.

– Почему? Это ведь не я его убил.

– Я ухожу, – говорю я.

– Да брось ты.

– Тогда не вспоминай о Джои.

– Почему?

– Потому что мы с ним родня.

– Чушь собачья! Я видел твое дело. У тебя нет родных, Джозеф Броз. Отчасти за это мы тебя и любим.

– Ты становишься наркоманом, Грифф.

– Пошли к мадам Тиу. У нее появились новые девочки. Счастливые и нежные камбоджийки.

– Кому потребовалось бежать из Камбоджи во Вьетнам?

– А кому потребовалось продавать камбоджиек, когда вокруг столько вьетнамок? Просто они мало чем отличаются друг от друга. Они совсем не похожи на большеглазых блондинок. Но разница все-таки есть. Правда, для того чтобы ее определить, требуется истинный знаток.

– А мне казалось, у тебя есть подружка. Журналистка.

– Знаешь, по-моему, я никогда не смогу вернуться к западным женщинам. Они хотят только брать. Они все время создают конфликты. Восточные женщины – истинные конфуцианки и считают мужчин выше себя. С этим западная женщина никогда не согласится. Но если у мужчины есть выбор между женщиной, которая смотрит на него снизу вверх, и женщиной, которая при малейшей возможности старается его опустить, он будет полным идиотом, если выберет вторую. Однако я рад, что моя сестра родилась в Бостоне и уехала в Рэдклиф, а не в Дананг с перспективой оказаться у мадам Тиу. И если ее мужу нравится, что сразу после занятия сексом она несется в душ, чтобы смыть с себя все воспоминания о нем, то это его личное дело и меня ни в коей мере не касается. Да благословит их Господь.

– Мы ведь терпим поражение?

– Конечно. Мы проиграем эту войну. И ты это прекрасно знаешь. Ты знал это еще тогда, когда был новобранцем, И при этом ты все равно рвешься убивать.

– Это моя обязанность, – отвечаю я. – Если ты мне предложишь другую работу, может, я тогда подумаю.

– А война – это хорошая работа, Джо?

– Да, самая лучшая, Грифф.

Он бросает на стол бумажные оккупационные деньги. Официант явно ожидал настоящих. Чего угодно, только не оккупационных бумажек. Однако он не произносит ни слова.

– Пошли к мадам Тиу. Посмотрим ее новых камбоджиек. Им негде жить, их дом разбомбили. И они счастливы, что нашли работу. Возьмем по две на каждого. Положим на пол и оттрахаем по очереди. Пошли.

Но я, подумав, говорю «нет».

– Пойдешь к Дао?

– Да, – отвечаю я.

– Ты упускаешь реальные возможности, Джо. Когда ты вернешься в Штаты, а тебе туда придется вернуться, если ты останешься в живых, потому что мы проиграли войну и скоро нас отсюда выпрут, так вот, если ты в Штатах решишь зайти к какой-нибудъ шлюхе, то твоя жена вызовет адвоката или попросту зарежет тебя. Вьетнамки не такие. Они понимают, что мужчина – это мужчина.

– Не знаю, Грифф. Думаю, Дао огорчится, если, вместо того чтобы идти домой, я пойду к мадам Тиу.

– Домой, Джо? Домой?! Ты начинаешь называть Вьетнам своим домом? Ты собираешься стать вьетнамцем, Джо? Я бы на твоем месте поостерегся это делать.

Через три мили во мне начинает работать автопилот Я уже миновал утес, который отмечает расстояние в шесть миль, и поэтому поворачиваю назад. Через полмили я вижу бегущую Мэгги. Это хороню. Когда мы встречаемся, я показываю знаками, чтобы она тоже поворачивала назад. Она подумывает, не проявить ли ей упрямство, но она и так уже пробежала на пять миль больше, чем обычно, и поэтому решает все-таки повернуть назад. Я сбавляю скорость так, чтобы она могла бежать рядом. Яуже не злюсь. Вся злость вышла вместе с потом. Мы бежим молча. Больше она не задает никаких вопросов. Внутри под звук наших шагов ритмично воссоздается тот мир, в котором мы живем – мир похоти, страстей и всего остального, что в нем там еще содержится.

Мэгги начинает уставать. Я ничего не говорю и просто пытаюсь поддержать ее ритмом своего бега. Как будто она мой сослуживец по взводу. Она преодолевает себя. Может, она чему-нибудь научилась. А может, она знала это и раньше.

Мэгги продолжает оставаться для меня загадкой. Я ни о чем ее не спрашиваю. Я знаю только то, что она существует.

Вдали появляется дом. При виде цели она выходит из зоны бесчувствия. На нее наваливаются мысли об отдыхе, усталости, боли, и это тут же отражается на ее беге.

– Дом – это еще не конец, – говорю я.

– Ладно, – откликается она и выравнивает свой бег.

Мы подбегаем все ближе и ближе, и она начинает надеяться на то, что я ее обманул. Что мы остановимся. Бег ее становится рваным: стоит ей подумать об отдыхе, и она начинает сбиваться с ритма, стоит ей забыть о нем – и он становится ровным. Она взбодряется, когда мы останавливаемся около дома. Она берет меня под руку и облокачивается, словно лишившись сил. Впрочем, думаю, лишь на следующий день она ощутит в полной мере сегодняшнюю нагрузку.

– Скажи мне, – говорит она, – я хочу, чтобы ты мне сказал.

– Что?

– Кто она?

– Ее звали Дао Тхи Тай.

– Звали?

– Да, звали.

– Прости меня, Джо.

Я пожимаю плечами.

– А что случилось, Джо? Что с ней случилось?

– Шальная пуля.

– Шальная пуля?

– Вражеская пуля.

– Вражеская? Какого именно врага?

– Хватит заниматься казуистикой.

– Казуистикой? Ответь мне попросту, чтобы я могла понять и больше не задавала бы тебе вопросов.

– Ее застрелили. В Гуи. В нашей квартире, где мы с ней вместе жили.

– Кто? Кто ее застрелил?

– Не знаю кто. Какая разница? Друзья – враги. Это ничего не меняет. Ее соотечественники были нашими врагами. А мы были ее врагами. Является ли враг моего друга моим врагом? Может, ее никто и не собирался убивать. Но нас послали туда убивать. И они должны были нас убивать.

– Ты ее очень любил, Джо?

Я миную ворота и начинаю подниматься по лестнице. Я хочу в душ. Надо подготовиться к приему, на который мы собираемся ехать.

– Мэгги, – говорю я, чтобы поставить точку в этой истории, – о Мэгги, она ждала ребенка.

Это классическая голливудская вечеринка. Немыслимое количество денег втюхано в выпивку и закуску. На улице прислуга паркует машины, внутри гостей обслуживают пять барменов и пять официантов. Весь этот обслуживающий персонал выглядит лучше, чем я и еще 99,9 % обычных людей. Зубы у всех в идеальном состоянии. Однако, несмотря на то что они выглядят даже лучше большинства гостей, они все же являются игроками другой лиги.

Среди гостей – Джулия Робертс, Мишель Пфайфер и Жан-Клод Ван Дамм. Когда нас знакомят, последний начинает пыжиться и строить глазки, надеюсь, что Мэгги, а не мне. Она же обращается с ним так, словно он Тул О'Нил. Я уже говорил, что Мэгги свойственны вежливость и предусмотрительность, несмотря на живущее в ней ощущение, что жизнь – это кино.

Здесь же присутствует и Джон Траволта, хотя, как мне объясняют, он не часто появляется на людях. Его жена осталась дома с ребенком. Он с искренней сердечностью здоровается с Мэгги. Я спрашиваю его, не расскажет ли он мне что-нибудь о саентологии, и он с удовольствием соглашается.

– Я хотел спросить у вас, – говорю я, – может ли саентология излечить гомосексуальность?

Это производит эффект разорвавшейся бомбы. Джон замолкает и смотрит на меня круглыми глазами. Мэгги тоже смотрит на меня так, словно я совершил недопустимую оплошность.