Текст книги "Надежда"
Автор книги: Лариса Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 116 страниц)
Ему доставляет удовольствие одним ударом сбивать меня с ног, хотя с моей координацией это совсем нетрудно. Сломанная ключица – дело его рук. Он часто садится на уроках позади меня и долбит в спину карандашом, а когда я оглядываюсь, учителя меня наказывают. Он исподтишка все делает, а влетает мне. Володя постоянно отнимает у меня ручки, тетради, прячет портфель, и я не могу на уроках писать. А когда его должны спросить, он садится рядом, до боли сжимает мне руки, колет шилом в бок, и требует ответы на вопросы учителя. Я не могу поднять руки, а он отвечает и получает хорошие отметки.
На контрольных он всегда сидит рядом. Учителя считают, что мы дружим. Я раньше не задумывался над нашими отношениями. Они мне не нравились, но я полагал, что все ребята в классе так ведут себя. Но после истории с дракой я проанализировал его поведение и принял решение...» Тетя Лана читала и ужасалась. Потом спросила сына:
– Почему же ты раньше ничего не рассказывал?
– Ты же всегда говорила, чтобы я дружил с ним, – ответил он.
– Вова был всегда такой вежливый, я не знала, что он маленький гаденыш. Бедный, что тебе пришлось вынести за эти годы?! Как же я не разглядела мальчишку? – разволновалась Сашина мама.
– Когда тебе было его изучать? Работа, домашние дела, мое лечение, проблемы с бабушкой, с папой. Ничего, все ушло в прошлое. Я сделал выводы. Не волнуйся, – успокоил ее сын.
– Знаешь, сынок, в моем детстве я не встречала плохих ребят. Наверное, мне везло, – вздохнула Сашина мама.
Потом тетя Лана пошла к тете Любе и показала Сашино письмо для того, чтобы она задумалась о характере и будущем своего сына, но та обиделась и теперь они не разговаривают.
– Тетя Лана переживает?
– Очень.
– А тетя Люба?
– Не знаю. Обиженную из себя строит.
– Хотела бы я иметь такого друга, как твой Саша.
– Повезло мне с соседом, – согласилась Альбина.
Альбина расплела косы, и черные кудрявые волосы рассыпались по ее пухлым белым плечам. Я тоже сняла ленты и туго обвила их вокруг никелированной спинки железной кровати, чтобы утром не гладить.
– Странно, я думала ты блондинка, а у тебя в косах волосы рыжие, – удивилась Аля.
– А почему у тебя летом на голове не выгорают волосы?
– Я без шляпы не выхожу на улицу. Замучилась бороться с веснушками.
– А я их люблю, каждую весну жду. У моего друга на лице круглый год были великолепные огромные веснушки.
– Где он теперь?
– Не знаю. Судьба нам выпала такая, – тихо вздохнула я.
Альбина больше не расспрашивала меня.
Луна укрылась черным одеялом туч. Я отвернулась к стене.
ОДНОЙ ЧЕСТНОСТИ МАЛО
Я уже запомнила дорогу к самому большому универмагу города, поэтому беззаботно вприпрыжку бегу по улице, размахивая сумкой выше головы. На торце одного здания висит огромный портрет В.И. Ленина. Он улыбается. Рядом надпись: «Верной дорогой идете, товарищи». Дальше памятник Ленину. Он показывает рукой в другую сторону.
На улице много людей. И яркое солнце, и люди мне в радость. Настроение великолепное! Жизнь прекрасна и удивительна! Вернее больше удивительна, чем прекрасна. Но это тоже хорошо! Подпрыгиваю у каждого дерева, пытаюсь достать нижние ветки. Не всегда получается. Ну и ладно. Подскочила к серебристому тополю. Одна огромная ветвь склонилась над тротуаром. Люди обходят ее и торопятся дальше. Ветка им мешает. Я вижу раздражение на лицах некоторых пешеходов.
Солнце вынырнуло из облака. И вдруг сотни маленьких огоньков засветились перед моими глазами. От неожиданности отступила с тротуара на влажную упругую землю, не понимая, что означает такая прелесть. Солнце опять спряталось в пуховом облаке, и я увидела, как плачет надломленная ветром ветка. Большие листья у основания засохли, и вяло вздрагивали от малейшего ветерка. Почки на концах маленьких веточек так и не распустились. Видно, в жару не доходили до них соки по раненому стволику. А ливнями последних дней попыталась ожить ветка. Потекли соки, но поздно умирающая ветка получила живительную влагу. Не смогли проснуться иссушенные жарой клетки. И стекает влага вниз и висит на кончике каждой нераспустившейся почки капельками вязкой, клейкой янтарной жидкости, как застывающая, но еще живая кровь дерева. Без солнца капли излучали тусклый, печальный свет уходящей жизни.
Снова жар-птицей в небе вспорхнуло солнце, и заискрилась праздничными гирляндами сломанная ветка. И было в этом трагичном уходе из жизни что-то особенное, непонятное, не страшное. Дерево словно говорило мне: «Не печалься, смотри, как я горю огнями. Мне хорошо в эти последние дни жизни. Все нормально! Жизнь все равно продолжается!»
Есть такое предназначение у природы – радовать. И от этой нехитрой мысли мне сделалось удивительно радостно, даже петь захотелось.
Восхищенная красотой, я хожу вокруг дерева. Волнительная нежность и воистину возвышенная грусть обволакивают меня своими теплыми объятиями. Легкая восторженность наполняет душу и поднимает высоко-высоко в пронзительную небесную синь к белым невесомым облакам. Завораживающее свечение лучезарных янтарных капелек согревает меня в этот момент во сто крат сильнее самого солнца. Это тепло для души. Мне хочется кричать: «Не проходите мимо красоты природы! Какое счастье видеть ее, наслаждаться ею! Что мы без нее?!»
А люди спешили...
Около универмага я встретилась с матерью и передала ей пустые сумки. Она отправилась на второй этаж, а я осталась рассматривать витрины ювелирного отдела.
Манекены здесь неотразимые!
И вдруг увидела на полу грязную цепочку. Подняла и подала дородной женщине-кассиру со словами:
– Посмотрите, пожалуйста, она золотая?
– Где ты ее взяла? – спросила та строго.
– В магазине нашла, – ответила я вежливо.
Кассир внимательно, через лупу осмотрела мою находку и спокойным небрежным движением бросила в ящичек кассы.
Я опешила от такого поворота событий, но, побаиваясь своей смелости, все-таки пролепетала:
– Отдайте цепочку! Я слышала, что хозяин утерянной вещи обязан дать мне награду. Только я и так отдам. Жалко человека, который теряет.
– Деточка, я до глубины души тронута твоей добротой! – самодовольным, издевательским тоном произнесла толстуха.
«Она глумится надо мной!» – дрожа от возмущения, лихорадочно думала я, не представляя, что предпринять дальше. А кассирша нагло рассмеялась мне в лицо и презрительно сказала:
– Что растопырилась? Уйди, не мешай работать!
Тут я взъерепенилась:
– Вы украли мою находку! Отдайте!
– У нас, куда ни ступи, все на дурака нарвешься, – ухмыляясь, заявила жирная тетка.
– Не уйду! Я объявление о находке повешу и милиционера позову, – мужественно сквозь слезы наступала я.
– Я ничего у тебя не брала. Понятно! – не моргнув глазом, соврала кассирша.
Я никогда не слышала, чтобы так беззастенчиво лгали, и теперь уж вовсе растерялась. Как опровергнуть очевидную ложь? Кинуться отнимать цепочку? Воровкой сочтут. Чем докажу свою правоту? Я стояла ошарашенная и подавленная глупой, обидной, безвыходной ситуацией.
– Так нечестно, – с дрожью в голосе вымолвила я и запнулась, нервно теребя носовой платок.
Видя мое явно пораженческое настроение, гадкая тетка решила окончательно разделаться со мной.
– Вали отсюда, а то возьму за шкирку и выкину из магазина! – грозно сообщила она о своем намерении в ответ на мое неуверенное обиженное верещание. И вдруг начала смеяться дробненько и приглушенно.
Обида взорвала меня, и злость выплеснулась фонтаном слов.
– Что во мне смешного? Назло не уйду! Маму позову, она наведет у вас порядок, научит честности! – завопила я что было сил.
Появились зрители. Назревал скандал. Кассир забеспокоилась, пошепталась с юркой вертлявой продавщицей, а потом взяла с собой цепочку и, снисходительно ухмыляясь, удалилась из отдела. На ее место пришла другая женщина, надменная как изваяние. Я поняла, что это конец грустного спектакля. Обида вновь заклокотала во мне. Должна же существовать справедливость! Если я ребенок, так меня можно дурочкой выставлять! От бессилия разревелась и ушла из отдела неуверенной заплетающейся походкой. Позднее раскаяние охватило меня: «И ведь на самом деле наивная дурочка! Сама виновата. Пустила козу в огород. Так мне и надо!» – думала я, постепенно осознавая рассудком свое нелепое наивное поведение.
Вновь попыталась разобраться в себе. Сама цепочка ушла на второй план. Меня уже волновали проблемы более важные. Почему отдала цепочку тетке? Неприспособленная к жизни? Приучили безоговорочно доверять взрослым? Почему не сумела выйти из трудного положения? Ведь обязана была его исправить, раз сама виновата. Привыкла подчиняться? А может, потому что беспардонная наглость всегда шокирует, обезоруживает меня, выбивает из нормальной колеи? Я беззащитна перед ней. Столбом бессловесным становлюсь. Я завидую девчонкам, которых грубое слово возвращает к полному, ясному осознанию реальности? Я всегда была такой или родители излишней строгостью перевоспитали?
На ум пришли слова папы Яши о том, что все люди разные и надо всегда «быть начеку». Еще вспомнилась гадкая тетка с маслозавода, которая обманом и воровством отвоевала у сестры Люси должность технолога, хотя была без специального образования. И она еще требовала, чтобы я с ней здоровалась! Но я продолжала отворачиваться при встрече. Разве должна я «наступать на горло собственной песне», как говорил дядя Александр, друг отца с военных лет? А может, обязана, если хочу быть воспитанной?
Злость не высушила мои глаза, потому что была кратковременной. Это обида долговременна и мучительна. Даже разумные доводы не сразу ее прогоняют...
Вышла из магазина. Мать уже ждала на улице. Увидела мое заплаканное лицо, испугалась и потребовала отчет. Услышав «исповедь», попыталась успокоить меня:
– Может кассирша отдаст цепочку женщине, которая ее потеряла, если, конечно, она придет?
– Не отдаст, – уверенно сказала я, – такая не отдаст.
Мать помолчала, а потом вдруг вздохнула и начала свой рассказ:
– Вы были с отцом в Обуховке. Я дома в ту ночь одна осталась. Какой-то мужчина, видно пьяный, все стонали кряхтел перед нашим двором на лавочке. Я не могла заснуть. Наконец он угомонился. А рано утром я вышла к колодцу и вижу, что под нашей лавкой ровнехонько так лежит веер десяток. Весь в росе, как и вся трава вокруг. Я даже вскрикнула от неожиданности. Никогда такой кучи денег не видела. Стою и думаю: «Вот какой-то семье не повезло. Видно мужик – пьяница. Сколько сегодня слез будет у них?!» Подобрала деньги, на лавочке разложила, посчитала. «Не иначе как мужик корову продал. Наверное, не один год хозяйка за буренкой ухаживала?! А он, дурья голова, за вечер все профукал. Как найти его теперь? Может, он не из нашего села?» – думала я тогда.
И мелькнула у меня мысль отыскать беднягу через газету. Еле дождалась, когда сельсовет откроется. Пришла прямо к председателю. Еще секретарь с ним была. Сели втроем за стол, посчитали деньги, составили акт, я коротенькую заметку в газету сочинила. Председатель сложил деньги в сейф, и я, довольная исполненным долгом, пришла домой. День проходит, другой, неделя. А в газете нет объявления. Я тогда в сельсовет пошла, хотя уже чувствовала, что бесполезно. Вхожу. За столом – только секретарь.
– С чем, – спрашивает, – пришли?
– А вы, – говорю, – не догадываетесь?
– О чем вы, не понимаю? – отвечает она скучным голосом.
– О деньгах. Где объявление в газете?
– О каких еще деньгах? Я ничего не знаю. Вы меня с кем-то путаете, – говорит секретарша как бы удивленно. И глазки невинные-невинные делает.
Стою я как оплеванная и не знаю, что сказать этой наглой женщине. Потопталась на месте, повернулась и пошла домой. Слышу вслед:
– Учительша, а дура.
Слезы у меня на глазах появились, обида горло сдавила. Не могу с хамством бороться, теряюсь, когда судьба с такими людьми сводит. Сама не борюсь и других этому не могу научить. Вот и ты такая.
– А была у вас мысль себе деньги оставить? – спросила я мать.
– Они бы мне руки жгли, сердце иссушали. Я даже про вознаграждение тогда забыла. Василий о нем напомнил. У меня всегда первые мысли о других, о пострадавших.
– Вы когда-то мечтали о настоящей шубе.
– Не смогла бы ее носить, зная, что куплена на ворованные деньги.
– У меня тоже не было мысли себе цепочку оставить.
– Вот и хорошо. На чужом несчастье своего счастья не построишь. Обидно, что помочь людям не смогли, но для нас главное – самим не воровать и не обижать людей, – успокоила меня мать.
А мне все равно было очень грустно. Мало самим не вредить. Как научиться бороться с несправедливостью?
ПОДЗЕМНЫЙ ХОД
Не давали мне покоя рассказы ребят о подземных ходах разрушенной церкви и о секретных блиндажах, оставшихся после Великой Отечественной. Я часто видела игры ребят в многочисленных старых, наполовину обвалившихся траншеях, пересекающих село, но самой участвовать в «сражениях» не приходилось.
Уже прошел праздник пионерии. Еще четко видны контуры огромной звезды с черным кострищем в центре, а ребята уже устраивают на ней уличные собрания. Я вышла к колодцу. Гляжу: Вовка, Лесик и Коля бегут к самой широкой траншее, расположенной на Базарной площади неподалеку от школы. Не выпуская ведра из рук, бегу к ним. Вижу: Ленька Линев – у них заводила. Не очень-то я доверяю двоечнику, но любопытство побеждает. Подхожу. Ленька азартно кричит:
– Вот вам крест святой! Лазили ребята прошлым летом. Точно не скажу, сам не видел, но говорят: дверь там железная и замок огроменный. Наверное, клад там. Когда доберемся, изнутри дырку вверх прокопаем и метку поставим.
– Что же прошлым летом так не сделали? Прямо скажи, нет тайных церковных захоронений, – усомнилась я в правдивости рассказа.
– Воздуху им не хватило. Спичек много жгли. Похоже, не все продумали. Фонарики надо было взять. Ко всему прочему, они в дождь поход предприняли. Знаешь, как громыхало! – бойко откликнулся Ленька.
– У меня фонарь без батареек. Мамка денег не дает. Колька, у тебя «жим-жим» есть! – радостно напомнил Вовка Коржов моему брату.
– Папа не разрешит взять на баловство, – возразил Коля.
– А ты собираешься ему наш секрет выдать? – порохом вспыхнул Ленчик.
– Нельзя брать без спросу, – продолжал упираться Коля.
– А ты попроси на время для брата Вовки. Ему твой отец не откажет, родня ведь, – посоветовал Ленька.
– Здорово придумал, – обрадовался Коля.
– Рискованно находиться под землей? – осторожно поинтересовалась я.
– Еще бы! Обвал в любой момент может произойти, – повзрослому сдержанно ответил Ленька и добавил: – Не в пример другим, я не трус.
– Чего это рискованно? Если за столько лет подземный ход не обвалился, значит выдержит, – уверенно заверил Вова.
– Так он и ждет, когда вы полезете, чтоб завалиться, – без истинной веселости «проехался» Олег с Красной улицы.
– Чего пялишься и скалишься? Тебя не приглашали! Нечего из себя умника строить, – разозлился Ленька.
– Не очень-то и хотелось! Добро бы еще полезное дело, а то так, непонятно что. К тому же, обвалы на самом деле бывают. Мой папка в городе Шахты работал. Там еще взрывы газа случались, – «просветил» нас Олег.
– У нас, кроме торфа, под землей ничего не добывают. А для него только пожары страшны, – успокоил всех Коля.
– Ребя, когда полезем, вы подальше отойдите, не топчитесь над нами, – попросил Ленька.
– Возьмите меня, – попросила я, ни на что не надеясь.
– Девчонку?! Явилась – не запылилась роза средь лопухов! – возмутился Ленька.
– Хочешь попробовать моего кулака? – завелась я с полуоборота.
– Не пузырись, она свой человек, – заступился за меня Вова.
– Я читала древнюю легенду о лабиринте. Там девушка Ариадна дала клубок ниток своему другу, поэтому он не заблудился и его не съело чудовище. Может, и нам так сделать? – предложила я таким тоном, будто вопрос о моем участии был решен однозначно и бесповоротно.
– Может, веревку принести? – предложил Олег.
– Дурак, где ты столько веревки возьмешь? – засмеялся Венька с улицы Гигант.
А его брат добавил:
– Веревка тяжелая. Сил не хватит волочить ее по земле. Здесь шпагат нужен. Сбегать? Сестренка в магазине работает. Я с отдачей возьму, а?
– Валяй, – согласился Ленька.
Я принесла домой ведро воды, покрутилась возле бабушки пару минут и выскользнула за ворота.
Решено было втроем пробираться. А остальные будут на контроле, на случай, если нас придется откапывать. Не могу похвалиться отсутствием страха. Где-то под ложечкой заныло, когда прыгнула в траншею, ведущую к темному зеву подземного хода.
– Олег, а шахтеров долго искали после взрыва? – спросила я как бы между прочим.
– Первый раз – три дня. А во второй – целую неделю, – чуть волнуясь, ответил мальчишка.
– Ну, тогда нечего беспокоиться. Вот бы найти что-либо существенное! Это был бы неплохой результат нашей вылазки, – бодро сказала я и опустилась на колени вслед за Вовкой и Леней.
Вова, как собака, понюхал воздух. Я проверила узелок шпагата на ноге. Намертво закреплен. И мы поползли. Фонарик, хоть и очень слабенький, был у Лени. Лаз был узкий, и я не могла повернуться и посмотреть на светлое пятно начала нашего пути. Сначала мне нравилось ползти сзади. Первому страшнее. Но потом стало казаться, что кто-то очень черный и страшный пытается схватить меня сзади за шаровары.
Теснота жуткая. Кромешная темнота давит на мозги и глаза. Даже в ушах почему-то закололо. Натыкаюсь на неровности стен и вздрагиваю. Хотя, казалось бы, с чего? Мальчишки впереди. Ползу, зажмурившись, боюсь засорить глаза. Туннель то сужается, то расширяется. Потом начался весьма ощутимый уклон, который заставил меня заволноваться и окунуться в размышления о причине ухода его на большую глубину. А тут еще фонарик вышел из строя. Пришлось пробираться дальше вслепую.
– Лень, постой, не шурши, дай прислушаться, – попросила я.
– Не тормози, а то воздуха не хватит, – возразил Ленька.
Опять поползла. На память пришел случай, как в детдоме приучала себя к темной комнате и в лесу. «Здесь заблудиться негде», – успокаивала я себя.
Вспомнила, как весной в темном погребе ощупью искала миску с творогом, но почему-то попала совсем не в тот угол, куда требовалось. А потом, когда ляда с пушечным взрывом захлопнулась и пропал слабый серый свет, едва доходивший до пола, я вовсе потеряла ориентацию. Мерещиться всякое стало. Мгновенно охватил жуткий, панический страх, учащенно забилось сердце, сбился ритм дыхания. Я заметалась, пытаясь сообразить, куда идти. «Чего я волнуюсь? Я же в своем подвале. Подпорку плохо закрепила. Торопыга чертова», – ругала я себя тогда.
Еще дрожало сердечко от падения крышки, как новая беда свалилась на голову. Я никак не могла найти деревянную лестницу, ведущую наверх. От этого страх настолько сковал мое тело, что я с трудом переставляла ноги. В который раз я, как мне казалось, обходила весь подвал, но все равно попадала в разные места: то к свекле, то к кадкам с капустой и яблоками. Я совсем не ощущала, в какую сторону перемещаюсь. Замерзла к тому же. Измученная, опустилась на кучу моркови. «Надо успокоиться, и все получится», – настраивала я себя тогда. А тут еще память высветила историю с девочкой, которую припутал в сарае сосед, вернувшийся из армии. Замуж ее тогда выдали в пятнадцать лет. А я одна дома. «Тьфу, черт!» – злилась я на себя, пытаясь унять дрожь. И все-таки взяла себя в руки! Перестала метаться по подвалу и, последовательно ощупывая каждое препятствие, на коленках (чтобы не расшибить голову) поползла вдоль стены. Только с третьего раза мне удалось отыскать лестницу. После того как вылезла наружу, неделю не могла близко подходить к погребу: жутко делалось.
И в городе с Валей тоже в историю попадала. Она боялась одна идти в подвал. А я смелость свою решила показать, и мы пошли вместе. Спускаемся по ступенькам, а старик идет мимо и говорит:
– Девочки, не боитесь одни ходить? Гаражи рядом.
А я ответила весело:
– Волки в городе не водятся!
Мы боком преодолели узкий проход между стеной и канализационной трубой и только подошли к Валиному подвалу, как услышали шум. Валя быстренько открыла замок, мы вскочили в темное помещение и притворили дверь. Стоим, прислушиваемся. О цементный пол застучали сапоги. Грубый мужской голос рявкнул:
– Где же они?
Тихий ответил:
– Сам видел, как входили.
Бесконечно долго грохотали сапоги по лабиринтам коридоров подвала, а мы дрожали с обрезками железного уголка в руках.
– Я записку родителям не оставила. Искать нас здесь не догадаются, – зашептала Валя.
– Заметят, что нет ведра для картошки, – успокоила ее я, пытаясь унять дрожь.
– Не стучи зубами, услышат, – сердилась подруга.
На соседней линии послышался шум отмыкаемой двери. Мы ползком подобрались поближе и спросили:
– Вы из какой квартиры?
– Из пятой, – ответила женщина и посветила в нашу сторону фонарем.
Мы рассказали о происшествии, и она попросила мужа проводить нас до выхода.
Оказывается, мы три часа просидели в напряжении. Боялись, что мужчины спрятались и ожидают нас где-то поблизости от входа.
– Нас спасло то, что бандитам в голову не пришло, что за канализационной трубой может находиться твой подвал, – рассмеялась я.
Только смех получился невеселый.
Валя тогда поклялась, что никогда, никогда в жизни не пойдет в подвал без взрослых...
Старые истории промелькнули в голове как одно мгновение. И почему страшное всегда вспоминается в самый неподходящий момент? Почему в темноте ощущения пространства другие? Когда-то в детдоме, нащупывала ночью лесную тропинку, и мне казалось, что любой шаг в сторону ведет в бездну. Ну, или хотя бы в яму. Все вокруг было чуждым, страшным, неведомым. А когда днем там же пробегала, не замечала ничего особенного. Лес как лес, и тропинка обычная. Как темнота меняет представления! И волк обязательно за деревьями ждет, и ветки, цепляющиеся за одежду, – обязательно гады-разбойники...
А сейчас я ниже земли не упаду. Некуда падать. И бандитов здесь нет. Одна мысль занозой в голове сидит: возможен обвал.
– Вов, о чем думаешь? – не выдержала я долгого молчания.
– Про то, что мы будем первыми, как Колумб.
– Может, как Ломоносов. Он же наш, русский.
– А в чем он первый?
– Не знаю, раз знаменитый, значит в чем-то первый.
– Хватит болтать. Кислород берегите, – приказал Леня.
Наши голоса звучали приглушенно и таинственно.
Ребята не боятся, чего же я трушу? Папанинцам на Северном полюсе хуже было. Здесь хоть тепло. Главное в панику не удариться. От волнения всегда кажется, что воздуху не хватает. Зачем меня черти понесли в эту дыру? Если бы большие ребята не стояли у входа, не решилась бы. Повоображать захотела? Почему они не удержали нас? Тоже сгорают от любопытства перед неразрешимой загадкой? Зато завтра вся школа узнает о нашем путешествии! А вдруг мы на самом деле найдем секретное пристанище древних разбойников или полный оружия блиндаж партизан? Тогда мы будем героями!
Я попыталась вспомнить самое веселое, что происходило в моей жизни. Набиралось не много. И вдруг подумала, что на всякое событие можно смотреть двояко: серьезно и с юмором. Вот когда тяжелый мешок с картошкой свалил меня в межу, все хохотали. Я в первый момент разозлилась. Мне было неловко, что свои силы переоценила, а потом смеялась вместе со всеми. От этой мысли дышать стало легче, будто свежая волна воздуха качнулась в темном пространстве. Но только на миг.
– Ребята, не молчите, – попросила я.
– О чем говорить? – спросил Вова.
– Не знаю, о хорошем.
– Вов, а ты помнишь, как притока реки промерзла до дна и люди из льда рыбу выдалбливали? – спросил Леня.
– Намаялись мы тогда с Колей. Взрослые мелкую рыбу доставали, а мы огромную щуку отыскали. Лежим на льду и от восторга визжим, представляя, как всех удивим. Полдня долбили лед лопатой и ломом. Когда начинали работать, нам представлялось, что щука совсем близко. Но не то обидно. Она оказалась порченой, замшелой. Мозоли кровавые на руках горят. Настроение на нуле... – подхватил тему Вовка. Но тут же прыснул от смеха: – Помнишь, как ты на брюках повис в школьном саду, а сторож тебя по голому заду крапивой?
– Это тебе было весело из-за забора глядеть. А мне не очень – беззлобно огрызнулся Ленька. И добавил: – А как ты после аппендицита Ленку на велике катал и столб на полном ходу обнял? Она-то успела с багажника соскочить, а ты здорово пострадал.
– Еще бы! Шов тогда разошелся. Я кишки рубахой зажал и бегом в больницу. Примчался и у дверей приемного покоя в обмороке свалился, – тихо засмеялся Вова.
– Ого, три километра бегом с распоротым животом? – ахнула я.
– Не волновать же мамку. Тем более, что сам виноват. Две недели всего после первой операции прошло, а доктор велел год поберечься, – объяснил Вова.
– Не ахай громко. В горах лавина бывает от крика или выстрела. В кино видел, – шепотом предупредил Ленька.
И вновь наступила тревожная тишина. Теперь слышно только сопение ведомого.
– Почему лаз такой низкий? Здесь же взрослому не пролезть – спросила я шепотом.
– Земля с годами осела, – объяснил Вова.
Опять напряженно замолчали. Сердце мое стучало, как часы в пустой бочке. Если воздуха не будет хватать, лучше вперед идти или назад возвращаться? Я бы назад поползла: надежнее. Ленька будто почувствовал мои мысли и заговорил нерешительно:
– Может, пора прут втыкать, выяснять на какой глубине находимся?
– А вдруг обвал получится и дальше ходу не будет. Обидно ведь. Давай еще чуть продвинемся, – предложил Вовка.
– Вов, а ты один пошел бы? – спросила я.
– Нет.
– Почему?
– Пробовал... Будто один во Вселенной. Даже холод одиночества ощутил.
– Человек – животное общественное, – засмеялась я через силу, потому что мурашки на спине побежали.
Опять глухая тишина. Только Леня сопит тревожно.
– Будильник не догадался взять. Сколько идем? Час? Два? – спросил Леня.
– Ты что! Больше, – возразила я.
Туннель расширился, ползти стало легче, но повернуться назад все равно не получалось. Вдруг я уперлась головой во что-то твердое. Пощупала. Холодное. Металл. Потянула на себя. Струей посыпался песок.
– Ребя, назад! Я железку сворухнула, – испуганно позвала я и потянула Вовку за штаны.
Он попятился назад.
– Не паникуй. Крепко вросла, – успокоил меня Вова, ощупав непонятный предмет.
– Может, это ружье? – спросила я с надеждой.
Очень уж мне хотелось найти что-либо достойное нашей мечте.
– Нет, по форме не подходит. Пластина какая-то, – возразил Вова.
Над головой раздались гулкие шаги. Опять посыпался песок. Мы отползли назад. Я от страха замерла, прислонившись боком к стене, а потом и вовсе бессильно распласталась на земле. Кто бы знал, как нервное напряжение сжигает силы!
Ленька занервничал:
– Гады. Просил же. Придавит к чертовой матери!
– Не ругайся, может, мы уже под дорогой находимся, – рассудил Вовка.
Похоже, из нас он был самый спокойный и выдержанный. «Тертый калач, на мякине его не проведешь, соображает!» – с уважением подумала я.
И вдруг я наткнулась на Вовины ботинки.
– Чего остановился? – шепчу.
– Ленька не шевелится.
Я вздрогнула. В жуткой тишине услышала шуршание и писк.
– Мыши? – несмело предположила я.
– Наверное. Или кроты, – поддержал меня Вовка и тронул друга за ногу: – Лень, а Лень, очнись.
– На голову что-то упало. Я думал камень, а оно шевелится. Сомлел я, наверное. Может, назад, а? Задыхаюсь, – испуская отчаянные охи-вздохи, бормотал Леня.
– Это от страха. Первому труднее всех. Ты самый смелый у нас, – подбодрил друга Вовка.
Ленька замолчал и полез дальше.
– Ох, боюсь, червяки мне за шиворот начнут падать, – вдруг застонал он.
– Будет тебе, какие червяки в песке да щебенке? – не согласился Вова.
Путь преградили обломки полусгнивших досок. Леня ощупал их на предмет гвоздей и придвинул к стене.
– Доски – хороший знак. Наверное, мы близки к цели, – обрадовал нас Володя.
Потом стали попадаться ветки, обломки кирпичей. Мы оживились, повеселели. И тут Ленька зашептал:
– Ребя, дальше два входа, куда ползти?
Подземный ход расширился так, что мы втроем смогли встать рядом во весь рост. Мое сердце забилось в радостном волнении. Смена «декораций» указывала на то, что разговоры по деревне ходили не пустые. Вовка возбужденно заговорил:
– Давайте так сделаем: ты сиди здесь, а мы с Ленькой пойдем в левый коридор. Добро?
Слово «добро» он сказал так же весомо, как его отец, Петр Денисович, и мы сразу согласились. Но только они успели сделать несколько шагов, как я услышала шум обваливающегося песка. Произошло нечто страшное? Ужасное!? У меня перехватило дыхание. Я замерла, мучительно долго вслушиваясь в восстановленную тишину и воображая себе невесть что. От страха я, наверное, закрыла глаза. А когда открыла, мне показалось, что темнота вокруг меня стала не такой плотной, и запахло свежестью и сыростью. Я смогла разглядеть два входа. Один был черным, второй, тот, куда ушли ребята – серым. Я бросилась в светлый проход, миновала два поворота. Вдруг земля подо мной разломилась, и яркий свет полоснул по глазам. Почувствовала, что лечу неведомо куда. Я еще толком испугаться не успела, как удачно приземлилась, и вместе со струей песка поплыла вниз. Оказалось, хоть и разными путями, но мы попали в одну яму. Леньке досталось больше всех. Он лежал по грудь засыпанный песком и кусками дерна, беспомощно крутил головой, отряхивая с нее пыль, и плевался. Мы с Вовой бросились к другу и принялись откапывать его руками.
Сколько же мы проползли? Двадцать, сто метров, пятьсот? Мне казалось, что мы находились в темноте не меньше полдня. Выбралась из провала на поверхность, огляделась. Мы были на той же площади, только со стороны улицы Гигант. Я помахала ребятам, караулившим наш «поход». Когда они подбежали, то приняли в спасении Лени самое искреннее и деятельное участие. А Коля удивленно сказал:
– Какие вы бледные, будто под землей всю жизнь работали.
Я ничего не ответила. Извлеченный из ямы Леня ежился и озадаченно разглядывал развалы земли. Проходившая мимо женщина остановилась и завопила:
– Нельзя в этих ямах играть! Здесь уж лет сорок жители песок берут. На моей памяти сюда машина с зерном провалилась.
– Эх ты, Ленька, а говорил: «Оружие партизан, железная дверь, клад...» – засмеялись ребята. А через минуту все мы, изнемогая от безудержного хохота, дружно катались по траве.
А Сережка с Нижней улицы сказал торжественно:
– А вы все равно герои.
Никто и не спорил.
– Все равно я верю, что есть настоящий подземный ход, который приведет нас к тайным подвалам. Мне мамка рассказывала. Поп через него удрал, когда церковь взрывать начали, – защищался Леня.
– Следующий раз другой подземный ход проверим, да? – шепотом спросил он.
– Железно! – дружно подтвердили мы, тоже шепотом.
Заручившись молчанием ребят и брата, я отряхнулась и помчалась домой. Настроение было великолепное, хотя я устала так, будто целый день пахала.
