Текст книги "Надежда"
Автор книги: Лариса Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 116 страниц)
– Ладно, на атасе постоишь, раз трусишь. Так даже сподручнее, – деловито сказал искушенный в ребячьих забавах Вадик.
– Не трушу. Жалко, ведь. Взрослые, наверное, надеются урожай продать или сделать на зиму запасы, – промямлила я, закусив губу.
– Ты все-таки чудная, – подвел итог моим сомнениям Леша.
Ребята долго и восторженно разрабатывали детали нападения, способы отхода с поля «боя» в случае неудачного «визита», а потом с победным криком налетели на полусгнивший плетень объекта. Когда преграда была преодолена, они, как саранча, набросились на деревья. Одни трясли молодые деревья, другие повисали на ветвях старых и с хохотом осыпали друзей градом фруктов. Быстро собрав яблоки за майки, ребята с еще большим шумом вернулись назад. В яру высыпали добычу на землю и начали пробовать урожай. Вкусных яблок не оказалось. Все озимые. Пошвыряв ими в цель, нарисованную на камне мелом, друзья, довольные собой, разошлись по домам. А я подошла к Леше и, терзаемая чувством раскаяния, спросила:
– Почему ребята как-то странно воруют?
– Чудачка! Они не воруют, а развлекаются. Пацанам нужны сражения, нападения, атаки. Они без этого не могут.
– Пусть грядки копают, если силы некуда девать, – упрямо возразила я.
– Это неинтересно, – рассмеялся Леша.
– Но эти «походы» глупые и вредные, – не унималась я.
– Да ладно тебе! Не так уж велики потери в садах. Зато удовольствия сколько! Будет что вспоминать зимой. Какая жизнь без приключений!
– Так можно почитать про них, – осторожно предложила я.
– В книжках переживаешь чужие радости, а хочется своих. Ты же любишь по деревьям лазить?
– Еще как!
– А нам нравится играть в войну.
– Я тоже люблю, особенно если на саблях драться.
– Ну вот! Даже ты, девчонка, любишь кое-что из нашего «арсенала». А про чужие запасы на зиму не волнуйся. Ребята по очереди устраивают нападения на свои сады.
От этого признания я совсем растерялась. Не понимаю мальчишек!
БОДУЛИНА ПЛОЩАДКА
Вечером того же дня Вера, Тамара, я и еще какие-то незнакомые ребята пошли играть в лапту на Бодулину площадку. Всем понятно, что для игры нужен простор. Пацаны давно приметили ровное место напротив дома трех незамужних сестер Бодулиных. Женщинам было под сорок. Жили они одной семьей тихо и замкнуто. И никто не знал, когда они находились в доме, а когда на соседней улице, у матери. Ребята начинали игру тихо, выжидая, не выскочит ли кто из ворот дома. Выманивали теток из дому. Если ничего не предвещало опасности, они, уже не сдерживая эмоций, носились за мячом. Но если вдруг выбегали толстые женщины с палками, то тот, кто не успевал увернуться, получал приличные затрещины куда ни попадя.
Сегодня игры не получилось. Только мы ступили на запретную полосу, как из калитки сначала просунулись крупные узловатые натруженные руки, потом выглянуло круглое красное лицо в светлом платке, которое тут же не преминуло разразиться бранью: «Вот задам вам! Век будете помнить!» Ну и так далее. Пришлось отойти в посадки и сесть на пеньки, чтобы обсудить дальнейшие планы. Все сходились на том, что свет не видывал таких несносных противных теток. Вдруг Ленька, подтянул штаны и солидно произнес:
– Земля у нас общая. Не имеют они права нас прогонять, да еще лупить! Давайте проучим злюк?
– Как? – в один голос спросили остальные.
– Видите ли, у этих теток крыльцо из трех ступенек и не прибито к коридору. Его можно отодвигать или совсем убирать, – четко по-солдатски доложил «разведчик» Леня.
– Почему оно такое? – удивилась я, надеясь услышать разгадку таинственной истории.
А услышала житейскую прозу:
– Может, потому что мужицких рук нет в доме или для удобства так задумано было. Почем я знаю? Давайте уберем крылечко вечером, когда стемнеет, а сами в окно постучим. Тетка выскочит и свалится. Вот смеху будет!
– Пока от окна отскочишь, она тебя поленом влет достанет, – засомневался практичный Вадим.
Между тем, я тоже попыталась предостеречь Леню от необдуманного поступка. Даже толковала о жалости. Бормотала неуверенно и невнятно вроде того: «Мне кажется, было бы всем нам приятней договориться по-хорошему. Вместе с тем, я понимаю вас. Не сомневаюсь, что если я начну переговоры, они поймут нас...» Но одобрения мальчишек не получила. Азарт уже охватил их горячие головы. А Леня, оскорбленный и обиженный моим недоверием, продолжал разворачивать свой план действий.
– Я стучать буду издалека, как мой брат свою невесту на улицу вызывает, – с вызовом поглядывая в мою сторону, докладывал он.
– Как это? Как? – шумно заинтересовалась вся компания.
– Очень просто, – солидно изрек малыш, довольный вниманием старших товарищей. – Брат привязывает к окну резинку или толстую нитку с пуговицей, а сам прячется за куст сирени и дергает. Пуговица стук да стук. Верное дело!
– Согласен, чур я первый, – сказал мальчишка, которому больше всех «влетело» от старух во время последней игры. – Я не уберу крыльцо, а немного отодвину от стены. Ох, долго они будут помнить мои шишки!
Так они и сделали. На первый стук тетка выглянула в окно и, услышав детский смех, выругалась. На второй – приоткрыла дверь и пригрозила оторвать хулиганам ноги. На третий – дверь дома с грохотом отворилась, и в полной темноте раздался вопль. Мы, как стая испуганных воробьев, разлетелись в разные стороны.
Больше никто не прогонял ребят с площадки. Но мне все равно неловко вспоминать эту историю. Может, потому, что от теток не доставалось?
«У этих толстух, наверное, довольно своих трудностей, а тут мы им еще добавили... Когда участвую в проделках, не получается у меня жить в мире со своей совестью. У каждого она своя, не подчиняется большинству», – переживала я.
СЕСТРЕНКИ
Мы играем с Тамарой около дома Веры в мяч. У меня никак не получается поймать его после удара о стену сарая. Подружка терпеливо учит меня и хохочет над тем, как я в азарте падаю в пыль.
– Замри! – вдруг крикнула она.
Я остановилась.
– Слышишь, кто-то скулит во дворе у Веры?
– Ничего не слышу, – ответила я.
– Ребенок плачет. У меня на детские слезы ухо востро. Когда братик хнычет, я даже ночью просыпаюсь. Пошли глянем.
– А можно без разрешения в чужой двор входить?
– Мы же не воры, – пожала плечами Тамара.
– Из дома звуки идут, – забеспокоилась моя подружка.
Вошли в коридор. Прошли сенцы. Открыли дверь чулана. Ляда (творило, крышка) подвала открыта, и оттуда доносится сопение и хлюпанье.
– Кто здесь? – тревожно спросила Тамара.
– Помогите! – истошно, с эхом, закричал детский голос.
Мы нырнули в подвал. На цементном полу горела керосиновая лампа. Лена, средняя сестричка Веры, лежала животом на краю высокой узкой бочки вниз головой и, болтая ногами, пыталась что-то достать изнутри. Мы заглянули в бочку, а там на самом дне – Катя. Она выныривала из рассола, отплевывалась и, взвывая от рези в глазах, упрашивала вытащить ее из проклятых помидоров. Но сестра никак не могла дотянуться до нее. Тамара сняла Лену, залезла на бочку и приказала: «Держите меня за ноги, да покрепче!»
Вскоре любительница соленых помидоров, выкупанная и переодетая, лежала в постели и промывала глаза слезами, а мы смеялись над нею вместе с ее сестренкой.
Когда пришла Вера, девочки дружно заревели, уговаривая не сообщать об их шалости родителям. Мы успокоили их. Но Вера для острастки все-таки отшлепала обеих, укоряя:
– Ну, ни на минуту нельзя вас оставить! У меня не сестры, а божье наказание!
Успокоившись, Вера предложила нам поиграть в прятки. По считалочке водить досталось Тамаре. Я растерянно шарила взглядом по незнакомому двору, отыскивая удобное место, чтобы «схорониться», как говорили мои подружки. Тамара быстро нашла Катю. А я залезла на крышу и долго наблюдала за безуспешными попытками найти меня. Потом не выдержала, засмеялась и сразу выдала себя. А Веры и Лены нигде не было. Стали искать их вместе. Осмотрели все углы двора и дом. Тома не на шутку заволновалась:
– Странно. Вера не могла уйти, не предупредив нас. Куда она подевалась?
Мы стали звать подруг, просить их откликнуться. Тут в дом вбежала Катя, влезла на сундук и пролепетала весело:
– Мышки в сундуке больше не скребутся.
Тамара вдруг побелела, смахнула Катю с сундука и, сбросив петлю с ушка, открыла крышку. Перед нами, запутавшись в старых вещах, неподвижно лежали Вера и Лена. Платья на груди девочек были разорваны, лица оцарапаны.
Катя с ревом бросились к сестрам. Вера прерывисто задышала и затряслась всем телом. Когда она окончательно пришла в себя, то, еле шевеля губами, произнесла: «Сама захлопнулась». И заснула. Мы сидели рядом на полу и по очереди вставали слушать ее дыхание. Лену увезли в больницу.
То ли Катюша по глупости накинула петлю, а потом забыла, то ли петля защелкнулась сама, когда девочки опускали крышку, – кто теперь скажет правду? Да это сейчас и не важно. Главное – девочки живы остались.
ПОЖАР
Старшие дети днем заняты по хозяйству, поэтому я скучаю во дворе одна. Бабушка не разрешает мне возиться на огороде, потому что я гостья. Правда соседка заметила скороговоркой:
– Хорошие гости три дня гости, а потом наравне с хозяевами за работу берутся.
Но бабушка Нюра имела свое мнение:
– Пусть детка помнит деньки, проведенные у меня, как праздник, а со своими делами я пока сама способна управиться. Вот если бы она осталась у нас жить, то я приучила бы ее ко всему.
Прибежала Катя и позвала меня к себе играть в куклы. Мы подошли к хате с чистеньким двориком, окруженным новым, еще не покрашенным штакетником. К хате вплотную примыкал маленький сарайчик, на крыше которого находился шалаш. Он построен из ореховых жердей, аккуратно обложенных сверху ветками и травой.
– Вчера шалаша здесь не было, – удивилась я.
– Это мой папа придумал поставить его на крышу, потому что на земле я простужаюсь», – объяснила мне Катя скороговоркой.
Внутри шалаша на старом одеяле разложены тарелки и блюдца с отколотыми краями, самодельные тряпичные куклы и много бумажных, с разнообразными комплектами одежды. «Бумажных кукол мне делает Вера. Давай их на бал наряжать? А потом приготовим «обед», – предложила Катя. Я с интересом занялась незнакомой игрой. Если наряд не очень нравился, мы тут же рисовали на нем узоры или вырезали новые модели. Этим можно заниматься целый день, но бабушка позвала меня обедать. Я быстро похлебала борща, выпила молока и опять побежала к Кате.
Уже издали увидела, что из шалаша валит дым, и красные языки пламени трепещут над пучком рогатых жердей. Вбежала во двор. Чумазая Катя кружкой черпала воду из ведра, стоящего у крыльца, и мчалась на крышу.
– Пожар! – завопила я со страху.
– Не кричи, а то мне влетит, – остановила меня Катя.
– Глупая, если хата сгорит, тебе еще больше достанется.
– Ой, а там Вера с Леной спят! – вскрикнула Катя и зарыдала.
Соседи уже бежали со всех сторон. Они быстро загасили пламя. Когда суматоха прошла, Вера стала искать Катю. Но ее нигде не было. Голос Веры задрожал, она побелела и полезла на крышу сарая. Там она разгребла пепел, заглянула через прогоревшую дыру внутрь. Потом спустилась во двор и, плача, позвала:
– Катенька, откликнись, я не буду тебя наказывать.
Откуда-то с неба послышался тихий голос:
– Боюсь.
Все подняли головы и увидели Катю на самом верху огромной груши. После долгих уговоров и обещаний, она спустилась. Вера обняла ее и давай целовать в обгоревшие брови и чубчик.
– Почему загорелся шалаш? – спросила я.
Катя, размазывая пепел по лицу, начала рассказ:
– Играла я гуттаперчивым (резиновым) пупсиком. А у него почему-то дырка в голове. Я зажгла спичку и зачем-то сунула ее внутрь пупсика. А он мгновенно вспыхнул. Я со страху выронила его. Когда шалаш загорелся, я поливала его из кружки, а потом садилась на коленки и дула на огонь.
– Зачем? – удивилась Вера.
– Думала, что так смогу потушить огонь, сдуть пламя. Я очень испугалась.
Вечером пришли родители. Мама не ругала Катю, только просила никогда больше без спросу не брать спичек. А папа взялся за голову и пробормотал:
– Слава Богу. Все живы. Легко отделались.
Вера сидела на крыльце, низко опустив голову. Мама подошла к ней. Вера подняла заплаканные глаза и тихо сказала:
– Я уложила Лену и Катю на послеобеденный сон и не заметила, как сама заснула.
– Я не спала, притворялась. Мне хотелось на крышу, – без доли лукавства пояснила Катя.
– А как спички у тебя оказались?
– Взяла на печке.
– Зачем?
– Чтобы ежика сделать из хлебного мякиша. Не бывает ежиков без иголок. Ты что, не понимаешь?
– Понимаю, – вздохнула Вера.
Мама вдруг заплакала. Папа усадил ее на крыльцо, обнял и принялся успокаивать. Соседи стали расходиться по домам.
Глава Третья
ЗООПАРК
Вернулась в город. Жизнь потекла обычным руслом: улица, парадное, квартира. Сегодня ребята нашего двора пошли в зоопарк. Я попросила у деда денег и догнала друзей. Начали обход с обезьян. В первой клетке маленькая обезьянка, по-старушечьи сложив ручки на груди, грустно смотрела на шумные стайки ребят. Когда я приблизилась, она приподнялась, взялась за прутья и уставилась на меня немигающими, тоскливыми глазами. Чего она хочет? Еды? Просит выпустить ее из заточения? Отошла от клетки в смятении. Обезьянка продолжала смотреть мне вслед.
Впереди послышался громкий смех моих друзей. Подхожу. Вовик хнычет и зовет работника зоопарка. Оказывается, он дразнил животных конфетой, но так и не отдал ее. Ему понравилось, что обезьянки играют с ним, и позволил проверить содержимое своих карманов. Но тут же оказался без куртки. Одна взрослая обезьяна нашла конфету и сразу съела. А подружки старательно обнюхали куртку и, ничего не обнаружив, принялись ее «футболить» и рвать. Служитель прогнал зверушек и вернул одежду ревущему мальчику. Но этот случай ничему не научил Вовика. Когда мы подошли к бурым медведям, он замахал авоськой перед их мордами. Один зверь просунул лапу в квадрат металлической сетки ограждения, мгновенно схватил ее и резко потянул на себя... Если бы шелковые нити авоськи не соскользнули с пальцев, быть бы Вовке без руки.
Служитель взял нашего товарища за шиворот и со словами: «Не хочу за хулигана в тюрьму садиться», – вывел его за ворота зоопарка.
Мы притихли и уже не галдели у клеток, а чинно и спокойно осматривали зверье, опасливо поглядывая в сторону служителя.
ФУТБОЛИСТ
На соседнем дворе ребята играли в футбол тряпочным мячом. Игра проходила жестко, отовсюду неслись грубые крики. Особенно часто звучало незнакомое мне слово «мазила». Ребята называли друг друга только по кличкам. Вратарь, круглый и прыткий, ни минуты не стоял на месте. Пританцовывая, он легко брал верхние, угловые и сильные, прямые, как выстрел, мячи.
Мое внимание привлек крепкого сложения темно-русый мальчишка со свирепым выражением лица. Верхняя губа у него была разрезана надвое и неровно срослась, оголяя крупные белые зубы. Мальчик без устали носился по площадке, сбивая «противников» с ног. Он был самый сильный, ловкий и самый грубый. Когда захватывал мяч, то вел его, не уступая никому. Я поняла, что он капитан команды. Мальчишка приблизился к воротам противника, и тут я обратила внимание на его ноги. О таких говорят: «мяч проскочит». Широкие брюки не могли скрыть их кривизну. Но больше всего меня поразило то, что бегал футболист на вывернутых ступнях.
Мальчик вдруг остановился и долгим взглядом посмотрел на меня. Он с напряженным интересом ждал моей реакции. А я смотрела на него и почему-то не могла уйти. Лицо незнакомца на мгновенье сделалось мягким. В глазах мелькнули боль и страх. Но он переборол себя и опять сделался непроницаемым, жестким. «Он хороший. Злым представляется, чтобы его боялись и не дразнили, – подумала я. – Он так защищает себя от плохих людей».
Наконец, я пересилила себя и ушла с площадки. Спрятавшись, продолжала смотреть на мальчика через дыру в заборе. А он будто чувствовал, что за ним следят, и все время поворачивал голову в мою в сторону.
Я представила себя Дюймовочкой, а мальчика – бедным, несчастным, заколдованным принцем. Где бы найти добрую волшебницу, чтобы снять с него злое проклятье?
Кому хуже? Мне тогда, в деревенском детдоме или ему сейчас? Мои беды прошли. А его останутся с ним навсегда. Смогла бы я дружить с этим мальчиком? Почему появилась такая мысль? Наверно, потому что жалко его.
ПРО ЛЮБОВЬ
Домой идти не хочется. Брожу по улице, рисую на пыльной дороге. На лавочке у магазина сидят дети разного возраста и болтают. До меня долетают отдельные фразы.
– Что больше любишь, конфеты или игрушки?
– Конфеты. Игрушки можно сделать самому...
– А что такое любовь? На каком уроке ее проходят?
– Дурочка, на перемене, – засмеялась старшая девочка.
– Любовь – это щемящее чувство, после которого хочется есть.
– Тебе после всего хочется есть...
– А почему папа с мамой спят вместе?
– Мы с сестренкой тоже на одной кровати спим. Теплее и веселее.
– Галя, объясни, ведь чтобы ребенок появился на свет, родителям достаточно одну ночь вместе поспать?
– Достаточно. Соседка говорила, что матерей-одиночек дразнят: «Мать-одноночка».
– А зачем же тогда родители всегда вместе спят?
– Так теплей же.
– Нет, видно, им приятно, – сказала грустная девочка лет десяти.
– Чего там приятного! Мои родители вечно в постели ругаются, и я заснуть не могу. Просто тесно, когда две кровати, и стирать маме меньше...
– А когда папа с мамой ругаются, я не могу выбирать между ними...
– А моя бабушка Маня родилась до революции, когда еще динозавры были, – заявил мальчик лет пяти...
– А через сто лет будут люди?
– Будут.
– Не хотела бы я дожить до ста лет.
– Почему?
– Мне будет очень одиноко...
– Ушами чувствовал, что влюбился, но ошибся.
– Надо было носом чувствовать...
– Я в 10 лет влюбилась в рыжего смешного мальчишку. Страдала, плакала по ночам. А теперь не могу понять, как такое могло со мною случиться?..
– Раньше дедушка с бабушкой на кровати только спали, а теперь они на ней уколы друг другу делают...
– Папа сказал, что настоящие мужчины на дороге не валяются, а лежат на диване...
– И почему с каждым годом Дед Мороз все жаднее? Он меня меньше любит?
– Наверное, ты непослушный или игрушки ломаешь...
– А сегодня вон там, у горизонта, над заводом красивые сиреневые облака. Ты замечаешь, как иногда бывает красиво вокруг?
– Да.
– Давно?
– Не знаю. Тогда я был с мамой в деревне. Утром вышел на крыльцо, а вокруг яблони цветут. И солнце лучистое. Мне стало приятно. Потом вышла во двор моя сестренка Полина. Увидела белый сад и начала кружиться от радости, пока не упала. А потом целый день пела.
– А про что?
– Не знаю. Она еще не умела говорить, как я.
– А почему ты думаешь, что она от радости?
– Она всегда танцует, когда папа с работы приходит...
– Ты бегаешь в школе на переменах?
– Нет, я хорошо воспитана, потому что маму люблю.
– А наш кот Кузя человечней моей учительницы...
– А старые любят?
– Наверное, нет.
– Старые люди только внуков любят. Мне бабушка все время носит конфеты и зайчиком называет.
– А моя бабушка совсем как не бабушка. Она молодая и работает.
– У меня два дяди моложе меня, им по 6 лет. Когда они приходят к нам в гости и дерутся со мной, то кричат: «Эй, тетка, не реви». А я злюсь. Они вдвоем меня побеждают. Не любят они меня.
– Зря злишься. Они просто не понимают, что ты девочка и играют с тобой, как с мальчишкой, – возразила старшая девочка...
– Мама говорила, что недавно судили дядю за то, что он от любви тетю убил.
– Такое не может быть. Вот я люблю свою кошку. Я же не могу ее убить? Не любил тот дядя. Обманщик он...
Подскочил Колька с нашего двора, свалил меня подножкой, и мы клубком покатились по асфальту. Я оседлала обидчика. Потом мы отряхнули друг друга, и пошли в разные стороны.
Шуршит ветер, щебечут воробьи, покрикивают бабуси, торгующие на углу семечками... Хорошо!
ПЕРВЫЙ УРОК В НОВОЙ ШКОЛЕ
Оля привела меня к пятиэтажному зданию из красного кирпича. Это моя новая школа. Двор запружен детьми всех возрастов. По указателю быстро нашла 2 «А» класс. Ребята меня сразу заметили и приветствовали легкими толчками в бок. Я отвечала тем же. Вдруг все напряглись и затихли.
– Наша идет, – услышала я сзади тревожный шепот.
– Чего испугались? – удивилась я.
– Она у нас «завучка». Гроза школы!
Я закрутила головой, пытаясь угадать учительницу. В направлении нашего класса решительным шагом двигалась высокая, полная, черноволосая женщина. Лицо без шеи переходило в плечи. От тяжелого взгляда черных глубоко посаженных глаз мне стало не по себе. «Бизониха», – мелькнуло в голове.
Учительница увидела меня, изобразила подобие улыбки и сказала:
– Уже шестой врач среди моих родителей. Будет, кому меня лечить.
Как самую маленькую, меня посадили за первую парту. Урок начался с проверки умения читать.
– Сейчас выясню, кто летом читал, а кто по улицам носился, – усмехнулась Наталья Григорьевна и поставила точку у первой по алфавиту фамилии.
В классе наступила мертвая тишина. К моему удивлению, девочки в основном читали по слогам, очень медленно и неуверенно. Чтение учительница сопровождала грубыми насмешками. Сначала я спокойно ожидала своей очереди, но чем ближе ручка подходила к моей фамилии, тем я становилось нервозней. Вспомнила, что за все лето не прочитала ни строчки, что последние дни были заполнены радостной беготней по магазинам: мне покупали зимнее пальто, обувь, школьную форму. Я с восторгом разглаживала складочки на одежде, сто раз проверяла, все ли на месте в портфеле, но позаниматься уроками не приходило в голову. Я испуганно подумала: «Неужели за лето можно разучиться читать?» Вышла к доске черноволосая курносая девочка и стала сопровождать каждое прочитанное с великим трудом слово слезами. Другие девочки тут же захлюпали носами. Обстановка в классе становилась все напряженнее. И я не выдержала. От страха опозориться перед новым классом поплыло перед глазами. И когда, как бы издали, услышала свою фамилию, то не встала, а, стиснув зубы, чтобы не разреветься, вцепилась в парту до онемения пальцев.
Учительница что-то долго сердито говорила о моей пятерке по чтению, но я плохо соображала. В конце урока она подозвала к себе отличницу и дала ей задание научить меня читать.
Значит, я хуже всех!? Меня даже затрясло от злости. И я завелась: «Я с трех лет читаю. Я потеряла речь от страху. Нельзя пугать учеников. Моя учительница никогда так не поступала. Она была человеком, а не завучкой».
Наталья Григорьевна удивленно подняла брови, как-то странно посмотрела на меня и спросила:
– Ты знаешь, кто такой «завуч»?
– Нет. Наверное, так ругают... – пробормотала я растерянно.
Брови учительницы устремились к сжатому в гармошку лбу, и она, медленно выговаривая слова, сказала сурово:
– Ну что же. Начнем год с вызова родителей в школу.
– Мою учительницу дети не боялись и на уроках не плакали. Она была добрая и любила нас!
– Откуда ты такая взялась? – презрительно сузив глаза, произнесла учительница.
– Откуда и все, – огрызнулась я фразой, которую слышала от взрослых ссорившихся между собой мужчин.
Я не понимала смысла этих слов и не давала себе отчета в их безрассудной дерзости. Учительницу передернуло. Грохнув дверью, она удалилась.
Домой я шла медленно, пыталась разобраться в происшедшем. Нагрубила зря. Обязана извиняться или нет? Она первая меня обидела. Учительница должна понимать детей! Я не кричала и говорила только правду. А зачем брякнула глупость? Дед теперь разволнуется. Завтра в классе попрошу прощения. Эх! Опять тормоза не сработали. И впрямь я бываю дурой.
НИНА
Несколько дней Оля провожала меня в школу, а как-то утром сердито сказала: «Ты уже большая. Иди сама». Я открыла калитку, посмотрела налево, направо и смело пошла через дорогу. Когда оказалась на середине улицы, то услышала крики женщин и грохот. Занервничала. Перед глазами поплыл туман. Не понимая, что происходит, побежала вперед. Уже на тротуаре оглянулась. Мимо меня на большой скорости промчалась лошадь, впряженная в телегу, доверху нагруженную ящиками. Видно появилась из-за ближайшего поворота.
Из школы возвращалась с подружкой из 2 «Б». Я крепко держалась за ее портфель и не волновалась. Она же ходит здесь всю жизнь! Вдруг визг тормозов оборвал нашу идиллию. Я вздрогнула. Шофер остановил машину и обругал нас.
– День какой-то неудачный. Сегодня второй раз в историю попадаю, – пожаловалась я Нине.
Она удивилась:
– Наоборот, удачный. Живы остались. Айда ко мне.
– Пошли, – согласилась я, потому что ее спокойствие передалось и мне.
Нина поделилась:
– Я сегодня двойку получила за «жи-ши».
– Правило не выучила?
– Выучила. Просто рассердилась. Зачем нужны глупые правила? Почему я должна писать «ба-ран», но «ко-ро-ва»? Вот я взяла и написала все упражнение, как захотела.
– Влетит тебе? – с сочувствием спросила я.
– Нет. К воскресенью, когда мама проверяет уроки, я успею исправить. Мой двоюродный брат Юра тоже недавно получил двойку.
– За что?
– Литература для него – смерть. Он списывал сочинение по книге «Война и мир» у соседки по парте, а она закрыла тетрадку и конец не дала переписать. Книгу Юра не читал и не знал, чем закончилось сражение. Но, как патриот, написал, что мы победили. А учительница двойку поставила.
– Я думала, что старшеклассники не получают плохих отметок, потому что большие и умные.
– Все получают. Большим мальчикам скучно учиться, их увлекают интересные дела и мечты, – с очень серьезным лицом объяснила мне подружка.
– Нина, наша школа девчачья, так почему в моем классе учится семь мальчиков?
– Они из ближних деревень. Их называют «иногородние». Ребята у вас временно. Их никак не поделят две соседние мужские школы. Наш директор пожалел мальчишек, взял в нашу школу и послал в класс Натальи Григорьевны. А она теперь злится, что работы прибавилось. Мамка так рассказывала.
Пришли к Нине домой, бросили портфели в коридоре и сели играть в куклы. Их у нее в кладовке целый угол. Проголодались. Нина принесла из кухни огромный ломоть хлеба. Мы наперегонки умяли его и пошли в рощу. Скатываясь по стволу дерева, я застряла в его развилке. Сначала отнеслась к этому спокойно и даже не позвала подругу, которая в поисках цветов уходила все дальше. Но, когда многократные попытки высвободить ногу ни к чему не привели, испугалась. Держась одной рукой за ветку, расшнуровала ботинок. Попыталась вытащить босую ногу. Не получилось. Скоро ступня онемела. Повернулась, чтобы позвать подругу. Уставшие руки скользнули по стволу, и я повисла вниз головой. Боль в зажатой ноге резко усилилась. Тут уж я закричала.
Нина прибежала и сразу оценила ситуацию:
– Без мамы нам не обойтись. Побегу к ней на работу. Тут недалеко.
Мне показалось, что вишу целую вечность. Нинина мама первым делом взгромоздила меня на развилку, потом вставила клин под ботинок и стала потихоньку вбивать его. Наконец она сняла меня. Я долго растирала занемевшую ногу, прежде чем удалось на нее встать. Нина пошла провожать меня домой. По дороге мы заглянули в недостроенный трехэтажный дом. Полазили по чердаку, походили по узким доскам, переброшенным от одной стены к другой. Здорово! Потом спустились в подвал, но там было темно, и мы попали в цементный раствор. Выпачкались. Пришлось друг друга «полоскать» в ручье. Несмотря на это, мы остались довольны прогулкой.
Тут появилась испуганная тетя Лена. Оказывается, она уже два часа ищет нас. Когда я с восторгом рассказала ей о наших приключениях, о том, как катались на досках, просунутых в проем окна, мама Нины ужаснулась и объяснила, что мы могли покалечиться или даже погибнуть. Пришлось дать честное слово больше не ходить на стройку.
Тетя Лена отвела меня домой и сообщила Оле, что я ходила к ним в гости. Оля вежливо поблагодарила. Я поняла, что она не хватилась меня, так как папа Яша еще не пришел с работы. Ну, и слава богу.
ЛИНА
В наш класс пришла новая девочка. Она похожа на куклу: светлые кудряшки, огромные грустные карие глаза, маленький носик, большие пухлые яркие губы. Такая же красивая, богато одетая мама суетилась вокруг дочки и беспрерывно повторяла:
– Линочка, все будет хорошо! Я скоро приеду за тобой.
А Лина не сказала ни слова, ни разу не взглянула на мать. Всех удивило, что такой большой девочке мама завязывает шнурки на ботинках, будто своих рук у нее нет. Девочку ничего не радовало. Ее не волновала перемена места жительства, не интересовала встреча с новым классом.
– Бесчувственная, – услышала я от одноклассниц.
Что-то здесь не так? Лина маму в упор не видит. Неродная? Я ведь тоже до сих пор избегаю взгляда своей приемной матери. Но они так похожи!
После уроков Лину встречал отец. Они бросились навстречу друг другу с радостным криком. Он все кружили кружил ее, крепко прижимая к груди, и их глаза восторженно блестели. Потом он положил руку ей на плечо, и они быстро пошли мимо школы. Лина, размахивая портфелем, что-то громко и весело рассказывала отцу.
Я долго провожала их взглядом, пораженная контрастом взаимоотношений дочери с родителями. Дома, когда дед остался в комнате один, я спросила:
– Что случилось в семье Лины?
– Отец у нее большой начальник. Он с женой на год уезжает в командировку, вот и привез Лину к бабушке, – ответил дед, не отрываясь от газеты.
– Я не о том. Что в семье у них произошло?
– Сплетни слушаешь? – неодобрительно покачал головой дед.
– Сама вижу. Расскажите, пожалуйста, я никому не скажу.
– Детям не надо об этом знать.
– Мне можно, – насупилась я.
Дед сдался.
– Когда Лине было семь лет, ее мама влюбилась в молодого офицера и сбежала с ним. Пожилой муж снял ее с поезда и вернул домой. Ему из-за карьеры нельзя разводиться. А потом он обо всем рассказал дочери. Вот и вся история, – вздохнул дед.
– Дрянь! – вскипела я. – Он же девочке всю жизнь испортил. Если бы любил дочку, то ограждал бы от всяких волнений. Сам мучился бы тем, что жена его не любит, а Лину сберег бы. Теперь ей трудно жить рядом с матерью, которая хотела ее предать. Это же каждый день презирать и ненавидеть! За что ей такое наказание?
Я бросилась из квартиры и спряталась за сарай.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
На второй парте сидят Алла и Стасик. Алла – худенькая, черноглазая, мечтательная, медлительная девочка. Отличница. Очень исполнительная, боязливая. На уроки приходит за час. Боится выходить к доске. Любой вопрос для нее – неожиданность. От волнения она не может сосредоточиться, хотя всегда все знает. Она молчит, потому что боится своих слез и насмешек ребят. А они и не думают смеяться, сочувствуют ей. Некоторые опускают глаза в пол, чтобы не смущать Аллу.
Мне нравится ее речь: ни одного лишнего слова и все понятно. Алла постоянно о чем-то думает. Иногда она улыбается своим мыслям и при этом расцветает. Большие глаза светятся изнутри. Лицо делается не просто привлекательным – вдохновенным, радостным. В это время ей никто не нужен. Вокруг нее шум, визг девчонок, а она как бы отделена от всех толстым, непробиваемым, невидимым стеклом. Друзьям она многое и быстро прощает, но несправедливость взрослых – для нее трагедия, потому что она не находит ей объяснения, а значит, оправдания. Я как-то спросила ее, не подумав:
