Текст книги " Следы на воде (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

      Урчание зазвучало громче, становясь тоньше и выше; существо на глазах меняло цвет, переставало быть голубым, теряло прозрачность. Лиза жалобно пискнула и зажмурилась, и тогда вдруг стало тихо. Очень тихо.

      Решив, что терять нечего, Лиза осмелилась открыть глаза.

      На ковре сидел человек, невысокий и молодой, с пушистыми рыжими волосами до плеч. Его миловидное лицо с раскосыми серо-зелеными глазами показалось Лизе смутно знакомым, словно они уже виделись раньше в другой ситуации. Гость провел ладонью по лицу и произнес:

       Логично предположить, что за своими вещами свалюсь я. Привет, Лиза

      словно они виделись вчера.

       Jibbril, прошептала Лиза, проворно становясь на колени. Провозвестник махнул рукой по волосам, выбирая попавшие из аквариума водоросли.

       Да ладно тебе, свои люди. Лучше

      В дверь требовательно зазвонили.

       открой, посоветовал Провозвестник. Какие соседи внимательные, подумать только.

       Лизавета! донесся из-за двери голос соседа Егора Каспаряна. Что у тебя там?

      Каспарян был приставучим и наглым до невозможности. Жил он через стену и каждый день норовил набиться в гости по принципу в полночь на сеновале. Лиза поднялась, нашарила в углу лом (его она увидела на следующий день после переезда на ковре в центре гостиной) и отправилась открывать.

       Ты чего, – начал было Каспарян, но разглядев, что Лиза растрепана и в одной ночной рубашке, нервно сглотнул и поинтересовался:

       Мне зайти?

       Пошел вон, донесся голос из глубины квартиры, и Лиза похолодела. Она узнала Провозвестника, конечно, но ничего человеческого или ангельского не было в том голосе. Так мог говорить Господь на Страшном суде, карая грешников. И чтоб я тебя тут не видел больше, ясно?

      Егор посерел и схватился за стенку, чтоб не свалиться. На него было страшно смотреть.

       Спокойной ночи, так же жутко произнес Провозвестник, и дверь, вырвавшись из Лизиной руки, захлопнулась, едва не врезав Каспаряну по физиономии. В следующий миг с площадки донесся грохот сосед рухнул в обморок.

      Хватаясь за мебель, чтобы не последовать примеру Егора, Лиза прошла в гостиную. Провозвестник, уже полностью одетый, стягивал волосы в хвостик. У его ног лежал расстегнутый чехол, меч светился ярко-синим, и Лизе почему-то показалось, что он голоден и жаждет пищи, рвется резать, рубить, кромсать живое, купаться в фонтанах крови.

      Лизе стало жутко. Она отвела взгляд.

       Не бойся, мягко посоветовал Провозвестник. Он сам ничего не может сделать.

       Я и не боюсь, прошептала Лиза. Просто это все очень неожиданно.

       Зачем ты поменяла прическу? спросил Провозвестник, поддев босой ногой крышку и захлопнув чехол. Лизе послышался разочарованный звон металла.

       Просто

      Провозвестник вздохнул, и то, как он посмотрел на Лизу, ей не понравилось. Что-то необъяснимое, но, тем не менее, неприятное, было во взгляде серо-зеленых глаз с крошечным зрачком.

       Если бы все было просто, сказал он грустно, задвинул чехол под диван и сел в кресло. А я что-то уставать начал.

      Помедлив, Лиза пересекла комнату и опустилась на белый пуфик напротив Провозвестника. Не похоже было физическое воплощение на великого и грозного Духа, удостоившего ее своей дружбой, и это Лизу почему-то настораживало.

       Это связано с той девушкой? спросила Лиза. С воплощением Совершенного?

      Провозвестник печально усмехнулся.

       Да.

       Как я могу тебе помочь? решительно спросила Лиза.

      Провозвестник помолчал.

       Видишь ли, сказал он, я пришел, чтобы убивать.

      Лизе почудилось, что пол дрогнул под ногами. Ощущение было таким, словно ее ударили. И ведь она прекрасно знала, что Смерть его профессия, но все-таки

       Я убью одного человека. Может, больше. Как ты, кстати, реагируешь на обилие крови?

      Лиза с минуту молчала. Провозвестник ждал, и Лиза ощущала его взгляд на лице, словно мелкую липкую паутинку.

       Мы это, кажется, уже выяснили, прошептала она. На Новый год. И ты знаешь, что я ко всему готова и ничего не боюсь.

       Помнишь о прослойке пространства? нетерпеливо перебил Провозвестник. Внеполярные связи, дублирование неживой материи. В общем, для начала нам нужна карта области. Самая подробная, какая только существует.

      Лиза кивнула. Работа с прослойкой пространства ей нравилась и, что важно, выходила легко и изящно.

      Искомая карта обнаружилась на столе у одного из милицейских генералов. Найдя ее, Лиза приступила к атомарным манипуляциям, которые почему-то были похожи на прикосновение к теплой ворсистой ткани. Генерал бы весьма удивился, увидев, как карта подергивается туманом и разделяется, отпочковывая собственную точную копию; впрочем, вторая карта задержалась на генеральском столе ненадолго и с легким хлопком провалилась в пустоту, чтобы спустя доли секунды упасть Лизе на колени.

       Умница, похвалил Провозвестник. Карта внезапно взмыла в воздух, затрепетав уголками, словно крыльями и с треском развернулась перед Лизой: светло-зеленая, странно живая, с пульсирующими ниточками вен-дорог.

       Лебедянский район, промолвил архангел. Гребенщиковская психиатрическая клиника.

      С тихим вздохом один из участков карты увеличился, и Лиза увидела семь кубиков-домов за высокой решетчатой оградой. К воротам текла узкая дорожка, ответвлявшаяся от трассы.

       Совершенный там? спросила Лиза. В психушке?

       В психушке, подтвердил Провозвестник. Завтра утром мы с тобой поедем туда.

      Одним из забитых штампов любовных книжек Лизиной маман (кроме сиропно-сопливых романчиков она не читала ничего) было выражение егоее пронзило предчувствие. Лизу в тот миг действительно толкнуло в грудь что-то неприятное, какая-то страшная неявная догадка.

       Ты хочешь убить ее? медленно спросила Лиза. Ты собрался убить Бога?

      Из-под дивана донесся голодный стон существа, не видевшего пищи лет сотню. Лизино сердце оборвалось и упало куда-то в пятки.

       Ты что-то знаешь о Боге, милая? ласково спросил Провозвестник. То, чего не знаю я? в его голове зазвенел металл. Я не собираюсь раствориться в Ничто из-за того, что эта дрянь Совершенный

      Он замолчал, решив, видимо, не разоряться на эту тему. Лиза теребила подол ночной рубашки, боясь признаться себе в том, что ей страшно. Совсем как тогда, когда автобус сбил заграждение, и она с невероятной отчетливостью поняла, что все конечно, хотя так и не должно быть.

       Лиза.

      Его рука была ледяной.

       Все будет хорошо, сказал Провозвестник. Это единственное, что я могу тебе обещать: все будет хорошо. И тебе не придется делать ничего, что бы ты не захотела или не смогла.

      Лиза всхлипнула. Холодные пальцы коснулись ее щеки, стерли пробежавшую слезинку.

       Мне это не нравится, прошептала Лиза. Мне это очень не нравится. Я чувствую, что совершится непоправимое.

       Мы всего лишь поможем Совершенному сбежать из дурки, произнес Провозвестник. Освободить ее вот что мы должны сделать. Освободить, а не убивать. Завтра ты наведешь сон на все корпуса больницы, Совершенный убежит, мы его подхватим и отвезем в город. Все.

      Мысль о том, что она не верит Провозвестнику, казалось Лизе дикой. И тем не менее она не верила. Что-то было не так.

       А кого, начала было она, но так и не осмелилась спросить. Но Провозвестник прекрасно ее понял.

       Есть там один полукровка. Ужасный тип.

       Полукровка?

       Нефалим от смертной женщины и мелкого отступника, Провозвестник хмыкнул. С ними тяжело иметь дело. И муторно. Понадобился потоп, чтобы уничтожить всех.

      Только теперь Лиза осмелилась поднять голову и взглянуть Провозвестнику в глаза.

       Ты сомневаешься, сказал он. Я думаю, что это хорошо.

* * *

      Громадная хрустальная колба была заполнена светло-зеленым желеобразным составом. В колбе висело тело молодой девушки, опутанное разномастными трубками и проводами. Изредка в питательную среду погружались аппараты непостижимой для человека конструкции и насекомоподобными лапками впивались в плоть, наращивая новые клетки и тестируя уже созданные.

       Еще неделя, и оболочка будет готова, сообщил Светоносный. Ментальную матрицу мы загрузим, как только окончится формовка мозга. После этого можно приступать к реализации Шторма.

      Механизм, напоминавший богомола, быстро и ловко откинул крышку черепной коробки и принялся исследовать мозг, изредка прочеркивая новые извилины и тревожно попискивая.

       Меня мутит, сказал Узиль. Когда она станет причесываться, это картина непременно придет мне на ум.

      Шипели насосы, нагнетая в легкие клона воздух. В зеленоватом свете лицо Алины-второй выглядело безжизненным и путающим, словно лицо мертвеца. По трубкам струились темно-красные растворы, питая тело.

       Кстати, о ментальной матрице. Ты ведь должен был ее прописать, не так ли?

      Узиль кивнул.

       Не понимаю, почему, но к Совершенному невозможно пробиться. Ее сознание полностью закрыто от любых внешних воздействий. У Светящегося тела отсутствует выход даже в нижние слои Аструма.

      Светоносный пожал плечами.

       И как ты это объяснишь?

      Узиль ответил не сразу, наблюдая за тем, как три механические лапки отлаживают работу сердца.

       Возможно, это влияние лекарств. Она ведь еще в больнице.

      Светоносный неприятно усмехнулся.

       Ты ведь сотворен младшим, как я помню?

      Узиль кивнул. Видно было, что Светоносный затронул неприятную и болезненную тему.

       А потом сумел выслужиться, да так, что Провозвестник поднял тебя на вторую ступень. Еще немного, и твое имя было бы сокрыто, Светоносный говорил задумчиво, словно сам с собою. Что же помешало?

       Нефалимы, выдавил Узиль. Искаженная форма, не Светлые и не Темные. Только потоп

      Раздался нежный электронный писк, затем роботы одновременно отсоединились и покинули колбу. Технический перерыв первой группы, место которой в ту же минуту заняла вторая, свежая, бодрая и деятельная.

       Да, нефалимы, повторил Светоносный с таким выражением, словно мысль о полукровках доставляла ему странное, непонятное удовольствие. И ведь ты старался реабилитироваться, верно? Одно избиение младенцев чего стоило. И Нуменорская акция без тебя не обошлась.

      Узиль молчал, разглядывая идеально чистый мрамор пола, белый с теплыми розовыми прожилками. Не хотел говорить, что его бытие было искуплением за один лишь проступок. Слишком это было больно и грустно, даже для ангела его уровня.

       И это дело с Совершенным, проговорил Светоносный с искренней печалью. Ты ведь так старался.

       Не надо, перебил Узиль.

       Вот видишь, Светоносный вздохнул. Тогда коллегам тоже не понравилось то, что я их ткнул носом в их же собственный непрофессионализм. А у нас всегда право большинство, он сделал многозначительную паузу и продолжал: Лично мне сразу пришло на ум, что кто-то ее прикрывает.

       Прикрывает? переспросил Узиль с довольно-таки глупым видом.

       Уж не думаешь ли ты, что, находясь в постоянном стрессе и шоке, она сама смогла выстроить подобный щит?

      Узиль пожал плечами и перевел взгляд туда, где весело перемигивались огни пульта управления.

       Смогла же она сдвинуть ось миров, пробормотал он. Светоносный кивнул.

       Это была случайность. А защиту подобного уровня обычно делают специально.

      За огромным окном в форме восьмиконечной звезды медленно и величаво проплыла багрово-рыжая планета. Когда она скрылась и виду, Узиль рискнул задать вопрос:

       И кто это может быть? Неужели нефалим вошел в такую силу?

      В ответном взгляде Светоносного читалась ничем не прикрытая брезгливость.

       Подумай, предложил он. Чем, к примеру, сейчас занимается коллега Исцелитель? И зачем он ездил в Гребенщиковскую дурку в облике Мазера?

* * *

      Начиналась метель.

      Дэн никогда не ездил по таким ужасным дорогам да еще и в такую скверную погоду. Горячка пыла и рвения сошла, когда он свернул с трассы, и Дэн неожиданно подумал, что все идет не так, как нужно.

      Как, действительно, он собирается спасать ее? Войдет с автоматом в больницу и потребует на посту: Алтуфьеву мне, а то всех положу! Получается какой-то идиотский боевик; ему и двери-то не откроют.

      Профессор не выдержал слег в больницу с инфарктом. Дэн сам ему вызвал скорую, разумеется, после того, как получил оружие, ключи от машины и сведения о том, в каком конкретно корпусе нужно искать Алину.

      Что, если спрятать автомат под пальто и пройти в качестве родственника пациентки Алтуфьевой? Но в больнице наверняка есть раздевалка, и ему придется снимать верхнюю одежду. Начинать захват дурки с гардеробщицы и требовать выдачи Алины?

      Снежный рой становился все гуще. Он был похож на стаю некрасивых лохматых птиц.

      Дэн остановил машину. Надо было все спокойно обдумать прямо сейчас. Такая ли это хорошая затея, брать психушку штурмом? Вдруг ничего не получится, у него выбьют оружие из рук или попросту запрут двери на этаж Алины а двери в больнице крепкие, металлические, словно специально для таких случаев.

      Кафедра богословия вспыхнула одновременно с нескольких сторон. Когда пожарные приехали, огонь уже успел переметнуться на центральные лектории. Никто из студентов и сотрудников не пострадал, хотя впечатлений хватит надолго: гудящая стена голодного огня, хаос, крики, паника.

      Или все-таки заложник? Взять бы главврача или завотделением. Жалкую шизофреничку с удовольствием на них обменяют.

      Она уже месяц в больнице. Дэну страшно было представить себе ее лицо.

      Дворники с трудом очищали стекло от снега. Потом они бы уехали. На юг, в Геленджик; там обитал старый Дэнов приятель Паша, который чересчур многим ему обязан, чтобы отказывать в помощи. И Алина бы отдыхала ведь дурка это чересчур даже для бога.

      А быть ей богом или нет, она решила бы после.

      Дэн ударил ладонью по рулю просто чтобы избавиться от напряжения, от ощущения, что его нервы натянуты, словно струны на колки, и вот-вот лопнут. Боль была слабой и недостаточной; он ударил еще и еще.

      Он прорвется. Он должен прорваться туда ради нее.

      Машина перевалила через кочку и двинулась вперед.

* * *

      Еда в больнице была отличная.

      Повара готовить умели; блюда напоминали ресторанные, а не общепитовские. Мало что сейчас радовало Алину; к счастью, хорошая кормежка была одной из этих немногих вещей.

      Других, честно говоря, не существовало.

      Ароматные щи на курином бульоне, картофель с котлетами по-киевски, зеленый чай с яблочным пирогом выстроились перед Алиной на столе. Она рассеянно ковыряла ложкой в тарелке; есть почему-то совсем не хотелось. Виновато ли в том было полнолуние (всю ночь круглая полная Луна таращилась в окно, словно наблюдала за ней) или новые таблетки, только Алина почему-то ощущала какое-то ленивое равнодушие по всему, почти презрение.

      Сосед, молодой мужчина с длинными волосами и аккуратно подстриженной бородкой что-то писал черенком ложки по салфетке. Его доставили недавно, был он поэтом. Алина отвернулась и стала смотреть в окно. Метель усиливалась. Наверняка, родители сегодня не приедут охота ломать старую шестерку, постоянную обитательницу автосервиса, еще раз.

      Мир за стеклом и решеткой был грязно-серым. Алине подумалось, что территория больницы накрыта колпаком зимы, и здесь не бывает иных времен года. Всегда этот идеально гладкий, словно искусственный, снег, костлявые деревца фруктового сада, будто бы скрюченные в мучительной агонии и царапающие небо костяшками ветвей, плохонькая дорога куда-то через поля, в никуда. Вечная зима.

      Писатель говорит, услышала она голос Олега.

      Писатель. Почти бог. Ведь действительно нужно обладать практически божественными способностями, чтобы избитую тему внезапно развернуть неожиданной стороной и сделать не просто открытием, а откровением, пощечиной. Мироздание составлено из ограниченного набора кирпичей, и незатертых тем почти не осталось.

      Она вспомнила, что рассказ о Никите так и не был окончен. Бравый вампир так и остался стоять со своим шефом над трупом оборотня, и ему больше не придется убивать чудовищ и решать проблемы личного небытия.

      И поделом ему. Вампиров не бывает, оборотней и магов тоже. Все это сказочки для любителей остренького, причем весьма замусоленные сказочки. А у бога нет желания ни искать в старых сюжетах новые стороны, ни быть богом.

      Она почти здорова.

      Скажем аминь, дети, и пожмем руку доброму дяденьке доктору.

      Нехотя Алина проглотила две ложки бульона. Ветер взвизгивая, ушибаясь локтями о больничные стекла, плакал обиженно и сердито, просился к теплу. Алина вспомнила рассказ о Снежной Девушке, которой все хотелось погреться у живого огня камина. В итоге остался пустой холодный очаг и маленькая лужица воды возле него. Поучительная история с моралью: каждому свое, не летает, ворона, горлицей и прочая, и прочая; странно, что в метель на ум приходят истории с моралью.

      Бульон покраснел. Алина увидела, как в тарелку сорвалась еще одна тяжелая красная капля, но не сразу поняла, что кровь капает из ее собственного носа.

       Твою мать, пробормотала Алина, собираясь сжать ноздри, но воздух вдруг стал густым и вязким, и слова утонули в нем, а кровь полилась сильнее. Это было не страшно, хотя видеть в тарелке со щами даже самую малость своей крови уже перебор. Где-то тут были салфетки.

      Алина подняла голову от тарелки и взвизгнула. Сердце будто бы сжала ледяная рука.

      Окружающие были мертвы. В отделении восемь палат, то есть примерно сорок человек и эти сорок человек сейчас валялись безжизненными кулями. На линолеум медленно падала суповая волна один из пациентов вскинул поднос с обедом, пытаясь оттолкнуть то, что его погубило; не помогло. Новенький поэт лежал лицом в пироге; выражение его глаз было неописуемым. Людмила умерла, не успев вытащить ложку изо рта. Пожилая дама из соседней палаты (не подходило к ней, аккуратной и чопорной, русское слово старшка) сползла по стене, свесив голову с модельной стрижкой на плечо. А этого старичка в луже чая мучили отряды муравьев больше не будут. Света откинулась на спинку стула, руки упали, как плети.

       Эй, – пискнула Алина. Эйлюди

      Эхо от грохота ее упавшего стула оказалось невыразимо громким. Тетка с белочкой, лежавшая в углу, смотрела на Алину в упор невидящими глазами, словно хотела строго заявить, что негоже так шуметь в больнице. При жизни эти глаза были не намного лучше.

      С истерическим воплем Алина вылетела из столовой, думая только об одном: не споткнуться о мертвеца. Она бы умерла тогда наверняка. Коридор был пуст. Медсестры на посту были не живее пациентов. По полу раскатывались сброшенные ими в последнем движении пузырьки с таблетками; Алина зажала рот ладонями, пытаясь удержать тошноту.

      Медленно-медленно она побрела по коридору, и двигаться было тяжело, как в воде. Один из пузырьков подкатился к ней, словно шустрое животное; Алина брезгливо отбросила его (таблетки загремели внутри, как кастаньеты или кости) и толкнула дверь в кабинет доктора.

      Писемский как хороший начальник не стал отделяться от коллектива. Он распластался по столу, уткнувшись лицом в чью-то историю болезни. Принтер все еще работал, рассыпая распечатанные листки по полу. Старшая сестра, сидевшая в кресле, напоминала Алине марионетку, у которой одним ударом отстригли все ниточки.

      Они умерли.

      Они все умерли.

      На территории больницы теперь нет никого, кроме Алины.

      Небольшой радиоприемник сообщил, что в Москве четырнадцать часов, заставив Алину взвизгнуть снова. Она ударила его, будто желала прибить вредное насекомое; вежливый голос диктора оборвался на полуслове.

      Попугайчик в клетке валялся лапками кверху в кучке собственного помета. На подоконнике Алина заметила издохшего рыжеусого стаса.

      Ей стало страшно как никогда раньше. Полная, в самом деле мертвая тишина, трупы, ветер за окном, воющий яростно и злобно.

      Тика´ть отсюда надо, сказал внутренний голос.

       К-как? прошептал Алина. Все заперто.

      Сама мысль о том, что в поисках ключей придется лазать по карманам вахтенных сестер, казалась ей кощунственной.

      Тут один мертвецы, любезно заметил внутренний голос. От чего они вдруг отбросили коньки, как ты думаешь?

       Понятия не имею, губы едва шевелились. В принтере кончилась бумага, и он пискнул нервно и требовательно. Звук обжег Алину как удар плетью.

      Да не стой же! рявкнул внутренний голос.

      Впервые Алина поняла, что ее зубы звонко клацают. Повинуясь внутреннему голосу, она протянула руку и открыла дверцу шкафа.

      Тяжелые ботинки доктора были бы только обузой, но по счастью Алина обнаружила женские сапоги, и всего на пару размеров больше, чем надо. А вот в дубленке Писемского очень удобно будет идти к шоссе, да и его роскошная лисья шапка пригодится. Алина торопливо одевалась; пальцы дрожали, и пуговицы не желали лезть в прорези.

      Быстрее, торопил внутренний голос.

      Снимать горшки с подоконника было некогда. Не церемонясь, Алина сбросила их на пол и изо всех сил рванула шпингалет. Ногти на правой руке сломались под корень, зато окно скрипнуло, протестуя против подобного отношения, и приоткрылось. В кабинет ворвалась струя холодного воздуха, лизнула Алину по лицу. Она невольно зажмурилась и так же, с закрытыми глазами, на ощупь влезла на подоконник.

      Богоугодное заведение купцы отстроили с размахом, не скупясь. Второй этаж больницы сошел бы за третий в обычной хрущобе. Алина выпрямилась и, раскинув руки, уперлась в стены. Земля была где-то далеко внизу. Очень далеко.

      Алина всхлипнула.

      За спиной, в кабинете что-то треснуло, словно кто-то из мертвецов пошевелился, и Алина с диким воплем прыгнула вниз. Земля больно ударила в пятки; Алина не удержалась и завалилась в снег, потеряв шапку и сдавленно зашипев от боли в ушибленном боку.

      На улице было холодно. Долго валяться не пришлось.

      Поскуливая (ощущение было таким, словно она упала на торчащие гвозди), Алина поднялась, вытащила из свеженаметенного сугроба докторову шапку и огляделась. Кругом стояла неприятная тишина давно заброшенного места; чуть поодаль Алина увидела ворону в снегу, лапами кверху.

      И что теперь? Угонять больничный транспорт?

      Нахлобучив шапку, Алина за неимением перчаток спрятала руки в карманы, надеясь избежать обморожения, и пошла к воротам. До шоссе, как ей представлялось, было километров пять, а там можно будет поймать попутку до города.

      Снег стегал по лицу, словно намеревался выхлестнуть Алине глаза. Ноги в тонких больничных штанах заледенели моментально; Алина подумала, что не сможет идти и сразу же отогнала эту мысль. Ворота тоскливо скрипели на ветру, не желая выпускать Алину с территории больницы.

      Будто переступая некую незримую, но от того не менее реальную черту, Алина вышла за ворота.

      А к кому она идет?

      Домой, к родителям? Они сразу же отправят ее обратно. Не в эту больницу, так в другую. И все начнется сначала.

      Друзья? Кто захочет дружить с шизофреничкой, тем более открывать перед нею двери собственного дома.

      Дэн? Она ведь придумала его.

      Сразу же стало холоднее. Алина зябко повела плечами, огляделась. Корпуса больницы, тихие, немые громоздились сзади, кругом мела метель, а сверху громоздились тучи, похожие на очень грязный синтепон. Дорога скрывалась за горизонтом, а горизонт был совсем рядом, там где земля и небо сливались в серой мятущейся пелене. Алина шмыгнула носом и спрятала руки поглубже в карманы. Надо идти, смысл пути открывается только в конце.

      Кто это сказал?

      В кармане имелись крупные деревянные четки. Алина обрадовалась им, как младенец погремушке: пальцы, перебирающие гладкие, слегка неровные шарики, не замерзнут. Хотя бы руки не придется лечить от обморожения

      Снег лепил все сильнее.

* * *

      Они выехали рано утром. Еще даже не развиднелось.

      Лиза никогда не была хорошим водителем, но молчаливая поддержка сидящего рядом Провозвестника помогла удержать машину в метель на отвратительной дороге. Опустившись на переднее сиденье и закрыв дверь, Провозвестник моментально задремал, решил отстраниться и от Лизы, и от поездки.

      Лиза знала, что это не так. Лиза знала, что Провозвестник неотступно следит за нею, еще раз проверяя на прочность собственные логические конструкции. Лиза знала, что снова ему верит.

      Еще она знала, что умрет сегодня. Провозвестник ни словом об этом не обмолвился, но Лиза чувствовала, что где-то далеко, в иных, недостижимых пластах бытия щелкнули ножницы в грязной морщинистой руке уродливой старухи, и нитка светло-зеленая, с несколькими крупными узлами упала на плиты пола. С каждой минутой уверенность Лизы в этом росла, наполняя ее нетерпеливым ожиданием счастья: скорее, скорее, скорее!

      Она так задумалась, что едва не пропустила нужный поворот. Впереди серел тусклый усталый рассвет, занимавшийся как бы нехотя; снежинки лепили в лобовое стекло, и Лиза думала о том, что все это у нее в последний раз. Не самая приятная картина, не самый интересный вид поля да чахлые посадки но по большому счету это совсем не важно.

      Провозвестник наверняка уловил ее мысли, потому что не открывая глаз протянул руку и включил радио. В play-list'e на это утро у станции Бинго не стояла Одинокая птица, но голос Бутусова зазвучал в кабине джипа, проникая, казалось, до нервов.

Черный ангел печали, давай отдохнем. Посидим на ветвях, помолчим в тишине. Что на небе такого, что стоит того, Чтобы рухнуть на камни тебе или мне.

       Ничего там особенного нет, вздохнул Провозвестник, глядя на Лизу из-под рыжих ресниц. Совет и Благодать. Все.

       По-моему, этого достаточно, заметила Лиза под финальные аккорды песни. Голос диктора встрял с точным временем; она поморщилась.

       Ты не представляешь, насколько это мало, грустно улыбнулся Провозвестник и продолжать беседу не стал.

       Черный ангел печали, давай отдохнем, процитировала Лиза через два часа пути, когда на трассе как раз появилась очередная кафешка. Провозвестник пожал плечами и отвернулся.

       И вот я снова глотаю месиво, фотографируя вкус и цвет, бросил он ответную цитату из Наутилуса. Ладно, паркуйся.

      Когда усталая, несмотря на утро, официантка поставила на их столик курицу с картошкой и стакан томатного сока, Лиза поняла, насколько голодна. В последний раз он ела вчера утром. Потом почему-то не хотелось, потом появился Провозвестник до еды ли. Куриный окорочок источал совершенно неправдоподобный аромат, и Лиза набросилась на него с волчьим аппетитом.

      Провозвестник без особой охоты ковырял вилкой рыбную котлету. Раньше Лиза думала, что ангелам не нужна пища; как выяснилось, Провозвестник не чурался кушаний, расцепляя еду прямо на атомы.

       Гадость, заключил он и брезгливо отодвинул тарелку. Дешевая столовка.

      Лиза, к тому времени покончившая с курицей, усмехнулась.

       Может, стоило заказать гуляш? Или печенку?

       Ты не понимаешь, сказал Провозвестник, подперев щеку кулаком и глядя в окно, туда, где о чем-то спорили двое дальнобойщиков, собираясь, судя по отчаянной жестикуляции, решить трудный вопрос дракой. Все эти блюда для меня совершенно одинаковы на вкус. Хоть роллмопсы с сыром бри.

       А что такое роллмопсы? спросила Лиза.

       Мерзость, проронил Провозвестник, бросив на нее тоскливый взгляд. Лизе показалось, что архангел чем-то угнетен. Редкостная мерзость, Лиза.

      Назревающую драку пресек подъехавший милицейский патруль. Двое стражей порядка вошли в кафе и сели за крайний столик, а дальнобойщики решили не нарываться и побрели к фурам.

      А Лиза не сразу поняла, что Провозвестник взял ее за руку. Скользнул пальцами по некрасивому шраму на кисти, сжал ладонь.

      Она зажмурилась, не в силах удержать распирающую грудь горячую волну. Не удержала; бисеринка слезы прочеркнула щеку. А ведь она столько раз обещала не плакать в его присутствии.

       Лиза, ты умрешь сегодня, промолвил он с совершенно непривычной для него теплотой.

       Правда? прошептала Лиза, не поднимая головы. Правда, Jibbril?

       Правда.

      Ей хотелось спросить, будет ли больно и как именно будет, но она промолчала. Он ведь говорил, что боли нет, если в нее не верить.

       Возможно, я умру тоже.

      Лиза решила, что ей послышалось. Вскинув веки, она увидела, что Провозвестник в отчаянии. Нет, бледное красивое лицо и глаза за стеклышками очков в тонкой дорогой оправе были абсолютно спокойны, но Лиза давно научилась видеть сокрытое.

      Если б у нее спросили, как она это делает, Лиза просто пожала бы плечами, действительно будучи не в курсе. Во всяком случае, Провозвестник ее такому не учил. Отодвинув окружающий мир на задний план, выключив цвет и звук, Лиза прикоснулась к архангелу, и на нее навалилось, высыпалось как из мешка все то, что он хранил в себе. Тоска. Одиночество. Страх. И вовсе он не был неуязвимым и отважным. Нисколько.

      Увидеть ответ на свой вопрос неужели он меня действительно Лиза не решилась. Это было бы слишком.

       Я растворюсь в Благодати, бесцветным голосом промолвил Провозвестник, и Лиза внезапно поняла, что его обманули, спокойно и бессовестно. Жаль, конечно, что дальше мы пойдем не вместе. Но я уже подготовил распоряжения по поводу преемника, по твоему поводу.

      Она выдохнула, пытаясь сбросить напряжение.

      В окно колотилась снежная крупа; Лиза чувствовала, как ее охватывает стужа. Рука Провозвестника, теплая и мягкая, сжатая в Лизиных ладонях, казалось зыбкой, готовой исчезнуть в любое мгновение; это было воистину жуткое ощущение.

      Что же мне останется, с какой-то внутренней опустошенностью подумала Лиза.

      Что она будет хранить, перебирать в сердце всю эту Вечность?

      Редкие встречи через Зеркало, когда Провозвестник, невыразимо мудрый и прекрасный такой близкий, несмотря на разделявшую их пропасть, учил ее тому, что знал сам? Или вчерашнюю ночь, туманную Луну за окном, понимание того, что отпущенное им время неумолимо утекает, и скоро рассвет? Или свое первое умирание: абсолютную тьму холод, безмыслие, вековечную ночь; себя безвольным червем зависшую посреди мрака и две исполненные сияющей Славы фигуры над собой; одного взгляда на Второго архангела ей тогда хватило, чтобы понять: это судьба, и никуда они друг от друга теперь не денутся.