Текст книги " Следы на воде (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

      Официальный стиль дается мне все лучше и лучше.

       Если у вас есть претензии к госпоже Фроловой, то вы можете изложить их лично мне либо написать заявление в нашем отделе, улица Советская, пять, кабинет сто два. Сейчас я прошу вас покинуть помещение.

      Девица смотрит на меня восторженно.

       И еще. Мы не инквизиция. Они издевались над беззащитными и беспомощными людьми. А мы спасаем общество от аферистов. До свидания.

      Излагать претензии или вступить в дискуссию никто не торопится. Держа свое мнение по поводу произошедшего при себе, посетители покидают квартиру. Ничего, ребята, целее денежки будут. Я заглядываю в секретарскую там никого нет. По экрану компьютера плавают рыбы, на столе громоздятся аккуратные стопки бумаг и рекламных проспектов и почему-то красуется глобус.

      Аналитики почитают. И глобус покрутят.

       Кирилл Александрович, можно опечатывать?

      Потирая веко, я выхожу в подъезд, и тут же начинает звонить мобильник.

       Взяли ведьму?

      Отец Серапион, мой непосредственный начальник, закончил исторический факультет, тщательно изучал средневековье и новое время, и наша работа для него нечто большее, чем борьба с авантюристами и аферистами, а слово инквизитор не ругательство, а комплимент. Я не люблю его, хотя ничего плохого он мне не сделал.

       Опечатываем бисово кубло, сообщаю я, спускаясь по лестнице. Нужны аналитики. Тут много документов.

       И какой прогноз?

       Отвертится. Есть лицензия на предпринимательскую деятельность и разрешение Минздрава.

       Не отвертится, холодно роняет Серапион, и я понимаю: Альмагель попала в переплет. Я постараюсь.

      Знаем, знаем. Любимую девушку, которая ушла к другому, этот красавец едва не засадил в тюрьму за незаконные магические практики. Ей удалось остаться на свободе, но институт она не закончила. Выгнали. Что сейчас с нею, мне не известно.

       Хотелось бы напомнить, говорю я, что у меня с сегодняшнего дня отпуск.

       Конечно, соглашается Серапион, хотя это слово ему как кость в горле, я чувствую. Поэзию любишь?

       Местами.

       Покойная Семенова писала стихи. Если хочешь, пришлю тебе тетради.

      А какая девочка в ее возрасте не пишет? Пухлая тетрадь, в которой три стиха про маму, два про Родину, один про котенка и двести тридцать про любовь.

       Присылай.

      У подъезда людно. Кажется, все старухи дома выбежали смотреть, как арестовывают колдунью. Я спешно прощаюсь с Серапионом и иду к машине. Дело это нелегкое: зеваки стоят плотно. Пахнет почему-то подсолнечным маслом и свиными шкварками.

      Лицо Фроловой за решеткой выглядит бледным и решительным. На нем отлично читается, где и в какой позе гордая колдунья видела окружающих. Водитель, заметив меня, хлопает по сиденью рядом, предлагая подвести, но мне вдруг расхотелось трястись в казенном транспорте, и, отрицательно покачав головой, я покидаю двор.

      Отпуск, господа! Две недели безделья, сна с десяти до десяти и безнаказанного обжорства. Кто может это вынести, кроме меня?

      На улице жарко, но я не жалуюсь. Летом солнце обязано печь вовсю, хотя со мной многие не согласятся. К примеру, Глеб. Вон торчит у почтамта со своими бессмертными полотнами, дымит очередной вонючей сигаретой, и вид у него не то что бы огорченный, но очень усталый. Словно жизнь у Глеба, в общем, неплохого художника, кончена. Парня можно понять: закончил с отличием свой факультет дизайна два года назад и по сию пору перебивается случайными заработками. Даже Галина, его подруга со второго курса, не вытерпела и ушла к другому. К банкиру.

      Глеб единственный человек, которого мне действительно, искренне жаль. Рваться наверх, ломая ногти, не осознавая, что ты не гений, а просто талант, каких много. Тогда, когда я находился в своем первом и последнем запое, было мне видение по поводу того, что Глеб стал знаменитым и выставляется в столицах, продавая работы в лучшие музеи мира. Галя же нелепо погибла, и придя в себя, я вздохнул с облегчением.

       Ну привет, Глебец.

       Привет, хмуро кивает Глеб, выбрасывая окурок. Мы топчемся в тени, но уже через час площадь перед почтамтом будет залита жарким слепящим светом июльского солнца, и настроение моего друга из паршивого превращается в очень паршивое.

      Сегодня Глеб выставил три вещи: морской пейзаж с лодочкой а-ля Айвазовский; соблазнительная обнаженная нимфа среди пышной зелени; снова пейзаж, теперь уже местный. Нимфу купят после обеда, а с красотами природы Глеб пойдет домой мрачнее прежнего.

       Что как, рассказывай.

      Глеб смотрит с такой тоской, что я содрогаюсь, и неопределенно машет рукой.

       Да так как-то все.

      Некоторое время назад я хотел устроить его при епархии, делопроизводителем или аналитиком. Глеб, свободолюбивая душа, отказался с таким видом, словно ему в блюдо подложили как минимум крысу.

      Я же себя дерьмом чувствую, при всем этом.

       Давно стоишь-то?

       С восьми. Вчера вот фэнтези толкиенистам продал, за квартиру заплатил.

      Он сопьется. Мне это ясно как день. Когда зачавкает мокрой листвой осень, и зарядят нудные дожди, а денег будет шиш, Глеб полезет искать покоя в бутылке.

       Слушай, может порубать сходим? я делаю предложение, от которого голодному творцу невозможно отказаться. Холст, масло, колбаса

      Взгляд Глеба проясняется. Он быстро поручает низкорослому дядечке-живописцу, не знакомому ни с бритвой, ни с мылом, продажу своих работ (нимфа пятьсот, пейзажи двести и триста пятьдесят), и мы отправляемся в Парнас кафешку при местном Доме Литератора, где у меня знакомые еще с журналистских времен. Как среди писателей, так и среди поваров и официантов (что в нашем случае более ценно).

      Однако вкусить парнасских лакомств нам не удается.

      Возле входа в кафе нас отлавливает Анжелика Фоменко, бывшая сокурсница Глеба, которой не так давно пришла в голову блажь стать поэтессой. В отличие от Глеба ей удалось устроиться в жизни: работает дизайнером в папиной фирме, создает новые виды обоев, попутно проводя собственные выставки и издавая личные книги.

      Сразу ясно: человек на своем месте. Была ниша, в нее залез таракан и там окопался.

       Мальчики, привет! звенит она. Кто-то любит высокие женские голоса, а у меня они вызывают мурашки по коже. Вы как раз вовремя, идем!

      Одной рукой она хватает Глеба, другой меня и тащит к лестнице на верхний этаж заведения: там расположен зал, где проходят литературные вечера. Оттуда несется музыка: кто – то таперствует на раздолбанном инструменте.

       Стой, Лика, говорю я. Куда мы?

      Анжелика смотрит на меня с жалостью. Мол, в былые дни вы, гражданин, все знали и везде успевали первым. Быстро выясняется, что нынче Союз Писателей проводит презентацию своего очередного сборника, в котором есть и Анжеликины стихи.

      Из этого следует, что мы с Глебом просто обязаны туда пойти в качестве группы поддержки госпожи Фоменко. В ее карих очах прыгают лукавые бесенята. Так она всегда смотрела на меня, когда хотела добиться своего. Иногда у нее получалось.

       Мы расстались через неделю после того, как я устроился в епархии. Анжелика собрала вещи и без объяснений покинула мой скит убогий, чему я, честно говоря, обрадовался. Представители богемы уживаются нечасто, а со мной тогда порвали многие знакомые. С Анжеликой, впрочем, мы по-прежнему поддерживаем приятельские отношения

      Волшебное слово фуршет одолевает наши сомнения, и Анжелика входит в зал с двумя кавалерами. Картинка из нас та еще: джентльмен в костюме и при галстуке, дева в шелках и газе и эпатажный юноша в футболке, трениках и стоптанных кроссовках. Гости (а их не так уж и мало) разглядывают нас с интересом, и меня, разумеется, узнают. Журналист Каширин оставил о себе, мягко скажем, неоднозначную память. Чего стоят, например, мои критические опусы в адрес графоманских виршей председателя Союза товарища Пархомова! Моя ирония и сарказм не дошли до него, и бедовый старикан все воспринял как хвалебную оду. Разубеждать его никто не рискнул.

      Раскланявшись со всеми, я хотел было забиться в уголок, но Анжелика поволокла меня в первый ряд. Глебу повезло больше: он наткнулся на какого-то знакомца и осел на галерке. Анжелика комично на него надулась; я же тем временем рассматривал собравшихся, кивая всем и никому. Н-да, средний возраст писателей семьдесят, и сейчас какой-нибудь маразматик полезет на трибуну голосить о том, как много дала людям советская власть. Ага. Если она была такая хорошая, то зачем вы ее скинули? Пархомов, кстати, громче всех орал в те дни у белого дома даешь свободу! Даешь демократию! И ему, конечно, дали. Промеж ушей. Чтоб глотку не драл.

      Злой я. Злой и нехороший.

      Потом

      Ощущение было таким, словно меня ударили по упомянутым выше ушам. На какой-то миг все звуки, запахи и цвета обострились, словно кто-то перевел рычажок контрастности до максимума. В глазах потемнело, и мне показалось, что я вот-вот вытошню свой холостяцкий завтрак прямо на потертый красный ковер, под ноги президиуму. Однако наваждение быстро исчезло, оставив только слабую резь в желудке. Вашу маму никогда больше не буду посыпать пельмени приправой для лапши. Так и отравиться недолго.

       Что с тобой? встревожилась Анжелика. Совсем по-семейному, как тогда, когда я пришел домой крепко битый за журналистское расследование и на этот же вопрос ответил: Фигня, мадам, с асфальтом целовался. Кирилл, ты что?

       Так, мутит что-то, отмахнулся я. Вчера не ужинал и завтрак пропустил.

      Анжелика посмотрела на меня весьма выразительно (что бы ты без меня делал?) и умчалась к фуршетному столу за бутербродами, кормить меня, непутевого.

       Может, валидол? предложил кто-то справа.

      Я обернулся и увидел

      Ее никогда не учили краситься. В пятнадцать лет такая жирная подводка делает девушку похожей на проститутку. И еще надо додуматься красить рыжие волосы в угольный цвет. А майка? Агенты Малдер и Скалли во всей красе; ничто не выходит из моды быстрее героев вчерашнего дня. На руках бесчисленное количество фенечек, каких-то девчачьих амулетов, и на коротеньких ногтях черный лак.

      При этом она была красива. Очень красива.

       Что? переспросил я. Она улыбнулась и повторила:

       Вам валидол дать? Помогает

      Очень красивая, даже в этом дурацком наряде и дрянном макияже. Вон великий поэт Круглов, большой любитель женщин, слюни пускает.

       Спасибо, не стоит, покачал я головой. Прихватило вдруг ни с того ни с сего

       Жара, кивнула девушка и спросила: Вы поэт?

      Я усмехнулся.

       Инквизитор.

      Девушка нахмурилась.

       Ну, я серьезно, – протянула она.

       Я тоже.

      Она взглянула на меня с недоверчивым интересом.

       А разве они бывают?

      Вместо ответа я протягиваю ей документы. Девушка изучила корочку (я предполагал, что она посмотрит на нее, как на дохлого мыша, но ошибся ничего подобного), вернула и сказала:

       Значит, вы священник

      Я хмыкнул.

       Для работы в епархии не обязательно быть священником.

      И тут на меня нахлынуло снова: епархиальные следственные отделы никогда не создавались.

      Я помотал головой.

       Привет, Анюта!

      Анжелика вручила мне бутерброд с бужениной и стаканчик томатного сока и по-дружески расцеловалась с девушкой. Я откусил от бутерброда и подумал, что стаканчик брошу под стул. Да, вот такая свинья.

       Ты с фотосессии? спросила Анжелика. Кирилл, ведь Аня у нас модель, представляешь?

       Да ну? промычал я. Как интересно.

      Тем временем Пархомов начал доклад о новом сборнике, в котором столько талантливых и молодых (мне понравилось это разделение), который по составу является беспреце Ндентным в области (а еще писатель, работник слова) и тра-та-та, и бла-бла-бла. Я сосредоточенно жевал, думая для разнообразия о том, что Анжелика с ее кошачьей грацией и соблазнительной манерой подачи себя любимой безумно завидует этой Ане, больше похожей на гадкого утенка (для типично красивых подруг и недалеких мужчин), чем на фотомодель. Еще я думал, что, должно быть, наша встреча не случайна.

      Дальнейшие события вирши ни в склад, ни в лад я благополучно проспал с открытыми глазами: просто отключился по старой привычке. В результате и волки сыты (Анжелика весьма довольна моим умным видом), и овцы целы (я не засорил себе мозги рифмоплетской ерундой). Через два часа наконец-то последовало предложение, от которого невозможно отказаться Товарищи, фуршет! и изголодавшиеся слушатели и авторы ломанули в соседний зал. Все верно, соловья баснями не кормят. Каким-то чудом я умудрился не попасться в руки знакомым графоманам (Глебу повезло меньше: его отловил Круглов и стал что-то убедительно втолковывать, не выпуская из рук бутерброд и стопку водки) и выскочил на улицу, в полдневное июльское марево.

      Анна стояла у дверей и читала sms-ку. Я заметил, что у нее очень дешевый старенький телефон, даже без кириллического шрифта. А у нас в отделе даже секретутки ходят с такими навороченными моделями, что просто дух захватывает.

       Почему не на фуршете? спросил я, не зная отчего-то, как к ней обратиться. Было в этой Ане что-то, препятствовавшее моему привычному журналистскому тыканью.

      Анна очень мило улыбнулась и пожала плечами.

       А я не голодная. И там все невкусное.

      Икра и окорока это невкусное. Далеко пойдет девочка.

       Что же тогда вкусное?

      Мы неторопливо побрели по улице. Я подумал, что все мои знакомства завязываются именно так: пара незначительных фраз, потом некая зацепка друг за друга слова или события и все, мы скованы одной цепью. В случае с Анной я копчиком чуял, что зацепка уже произошла, но, черт возьми, не понимал, где и как.

       Вкусное? Анна призадумалась. То, что я сама готовлю. Вот честно, общепит даже в рот взять не могу.

       По профессии, видимо, повар? спросил я, продолжая избегать прямых обращений.

      Она кивнула.

       Я и поваром работала, и официанткой, Анна вздохнула, словно не хотела вспоминать. Кем только не работала

      Почти как я. Богатая трудовая биография для пятнадцати лет. Или она просто выглядит моложе?

       Теперь вот фотомодель? Случайно, не у Кускова?

      Антон Кусков был владельцем единственной в городе частной фотостудии. Он делал действительно качественные портреты, хорошие урбанистические снимки, но из всех направлений предпочитал стиль ню. Многие звезды порнофильмов, кстати, начинали свою карьеру у Кускова, но, конечно, он не говорил об этом в открытую. А работы его украшали, между прочим, и один из коридоров Дома Литератора, на радость старичкам.

      Анна помотала головой. Имени Кускова она, наверно, не слышала.

       Друг однокурсник учится фотографировать. Говорит, у меня подходящая внешность.

       Выставляет, наверно, в Интернете?

       Где ж еще Он только начинает.

      Солнышко припекало аки в каком-нибудь Каире. Дивное, дивное лето Я наконец стянул пиджак и, закинув его за спину, поинтересовался:

       А мороженое и сок это тоже невкусно?

      И тут она взглянула так, что я похолодел, несмотря на всю эту жару. В огромных карих с прозеленью глазах была такая усталость, такое опустошение боль выжженного до минерального слоя поля.

      Девочка кто же это с тобой сделал..?

       Извините, проговорила Анна так, словно речь давалась ей с трудом. Словно она только что исцелилась от немоты. Вы просто очень похожи на одного моего знакомого.

      Она зажмурилась и покачала головой.

       Очень похожи

      И тогда меня ударило снова. Лето, жара, июль, Анна все внезапно потеряло цвет, а потом смялось: так ребенок одним движением сминает в горсти пластилиновую фигурку. Я ощутил мгновенный, пронизывающий холод и свалился вниз, в антрацитовый мрак.

      Каширин Кирилл Александрович, двадцать шесть лет, сотрудник следственного отдела при епархии

      Да, верно это я. Черт, больно-то как.

      Капельницу, и внутримышечно. Вы родственница?

      Ингу, что ли принесло? Иди-ка ты, милая моя, отсюда на Без тебя тошно. Тошно Отпуск, называется.

      Держите его руку, вот так.

      Холодно. Ешкин дрын, как же холодно. Как тогда, когда я на Крещение в прорубь нырял. Серапиону, сволочи мордастой, хоть бы хны, а у меня ангина. Одеяло бы

      Я не знаю, как это получилось. Он умрет?

      Нет, Совершенный. Но вам нужно быть осторожней со спонтанными выбросами силы.

      Он так похож на Дэна

      Это правильно. Умирать я пока не собираюсь.

      Послушайте, Совершенный Я полагаю, ваш новый знакомый визионер.

      Отдохнул, мать вашу.

       Я пришел в себя на следующее утро, бодрый, деятельный и зверски голодный. Не открывая глаз, по одному запаху лекарств, пота, немытых тел, я определил, что нахожусь в больнице. Как все серьезно, братцы. Ныла в локтевом сгибе правая рука, видимо, из-за капельницы, но боль и холод ушли, спасибо и на этом. Да, угостил, называется девушку мороженым.

      Анна дремала на стульчике рядом, держа меня за руку. В сером утреннем свете ее личико выглядело усталым и изможденным, украшенное, ко всему прочему, еще и размазанной подводкой. Что же, она тут всю ночь просидела, следя, чтоб я по буйному делу капельницу не вырвал?

      Я шевельнул затекшей за ночь рукой, и Анна встрепенулась.

       Ой А где

       Мы в больнице, проговорил я. Ладно, не будем скромничать: прохрипел с оттяжкой в сипение. Интересно начинается наше знакомство, правда?

      Помедлив, Анна выпустила мою руку и энергично потерла лицо, размазывая тушь еще сильнее. Я огляделся. Стандартно обшарпанная палата на шесть коек, три пустуют, на занятых неопрятного вида дедки, свидетели и активные участники первой русской революции. Окна зарешечены и покрашены жизнерадостной белой краской.

       Это что, Симаковская больница?

       Первая медсанчасть, неврология, промолвила Анна. Кирилл, у вас спазм сосудов. Подозрение на инсульт.

      Я через силу усмехнулся.

       Перегрелся А вы тут всю ночь со мной возились?

      Анна покраснела. Наверно и утку мне подавала, в связи с вечной нехваткой медицинского обслуживающего персонала.

      Неловко-то как. Второй раз в жизни неловко.

       Вы всегда такой официальный? Анна как-то жалко улыбнулась.

      Да уж. Какие теперь могут быть вы Утка очень соединяет, не правда ли?

       Анна, я постарался, чтобы мой хрип-сип прозвучал помягче, иди домой. Родители, поди, места себе не находят. А за мной проследят.

      Она помолчала, а потом сказала, старательно глядя в сторону:

       А у меня нет родителей, Кирилл. Я сирота.

      Вот и все. Усталость и обреченное спокойствие. Помнится, я говорил о своем сиротстве с этакой радостно-истеричной бравадой: s'ect voila Каширин, и шли бы вы все подальше. Дурак, не убавить, не прибавить.

       Я тоже.

      Некоторое время мы не разговаривали. У меня в голове крутилась мысль: и в этом похожи. И ощущение чего-то странного и в высшей мере неприятного росло и крепло, уверяя: больница, дружище, это еще цветочки. Что ты будешь делать

       Анна, – слово из темноты само выпрыгнуло на язык, что такое визионер?

      Теперь она посмотрела на меня даже не со страхом с паническим животным ужасом.

* * *

      Из больницы я вышел через две недели, пройдя все положенные прелести в виде капельниц, томограмм, горстей таблеток всех цветов и размеров, и с крайне невнятным диагнозом подозрение на микроинсульт. Лечащий врач, кореец с очень хитрым лицом и веселой фамилией Фуй, ничего толкового мне не сказал, посоветовав не перерабатывать, больше гулять и пить витамины, и я убедился, что он и сам не в курсе, что же такое хлопнуло по пациенту-бедолаге. Справки и бумаги я вручил Серапиону, и со спокойной совестью ушел догуливать отпуск.

      Но лето было безнадежно испорчено.

      Поначалу я еще пытался все поправить. Ходил в кино и в парк гулять, пил запрещенное врачом вино, вкусно кушал в любимой забегаловке и даже пару раз звонил по старой памяти Анжелике, которая, учуяв, видимо, мое романтическое настроение, к телефону не подходила, прячась за матушкой, коя вежливо рекомендовала забыть данный номер.

      Потом мне стало скучно. Настолько, что я отбил Серапиону sms с вопросом, ходят ли духи в туалет. Серапион, естественно не счел нужным отвечать идиоту; я же основательно загрустил.

      Анна исчезла спустя десять секунд после вопроса о визионере. Вскочила и выбежала из палаты, прошептав что-то вроде я не могу, не могу через несколько дней поздно спохватившись я обнаружил и пропажу телефона с кошельком; медбрат Андрюшенька с архичестной физиономией уверял меня, что девчонка та, чернявая, увела, но я почему-то знал: он сам и подтибрил плохо лежавшее.

      Тем не менее, Анна исчезла. Покопавшись в словарях, я обнаружил гнездо слова визионер с пояснением в литературе: писатель, в подробностях создающий вымышленный мир, напр. Дж. Р.Р.Толкиен, Г.Лавкрафт. Писательское ремесло я забросил в восемнадцать лет, когда понял, что бездарен в поэзии и решил не срамиться. При чем тут визионерство? И что ее, Анну, так напугало?

      На третий день выхода из больницы я впервые за год сделал уборку и убедился, что отпуск отравлен. Во многом этому способствовали соседские ребятишки, которые, как нанятые, ржали и тыкали пальцем в меня, относящего на помойку елку. Естественного в этой ситуации вопроса Кирилл Александрович, вы рехнулись? я не дождался, но легче от этого не стало. Ну не люблю выбрасывать елку, до слез не люблю Вернувшись в чисто прибранную квартиру, я окинул помещение недовольным взглядом все, как при женушке, чтоб ее и сел за компьютер.

      Искать безымянного начинающего фотографа то же, что и добывать прошлогодний снег, но это на взгляд профана. Мол, поди туда, не знаю, куда и принеси то, не знаю, что. Потратив три часа, я таки обнаружил искомое группу Галерея Петрухина в одной из социальных сетей.

      Снимки действительно были неплохими, с аккуратной пометкой в правом нижнем углу Petr.uhin.: помни, гражданин: у каждой фотки есть автор и правообладатель. Я полистал странички и нашел шикарный портрет Анны: девушка сидела на дереве, на ее лицо падал желтый узорчатый свет солнца, пробивавшегося сквозь листву. Молодец Петрухин, скоро в мастера выбьется. Другая фотка мне понравилась больше: Анна устроилась на скамеечке с бутылкой пива и смотрела не в объектив, а чуть в сторону. Сию вещь я незамедлительно и распечатал, а распечатав, набрал номер нашего аналитического сектора.

       Привет, Кирилл, голос Макса, начальника сектора был унылым: достали, наверно, подчиненные вконец. Как отдыхается?

       Ничего себе, ответил я, вспомнив елку и малышню.

       Везет, – вздохнул Макс. Кого пробить?

      Умница Максим, быстро понимает, что от него требуется. Поэтому и в начальниках ходит уже три года как.

       Олега Пертухина. Адрес, телефоны сотовый, домашний Наличие фотостудии, обычные места обитания. Как всегда.

      Макс вздохнул опять. Я услышал шелест нажимаемых клавиш. Недавно в отдел завезли новые компьютеры, и аналитики пока обходились с ними бережно. В частности не долбили со всей дури по клавиатуре.

       Сотовый не дам. Закрытая информация.

       Макс, скривился я, не дури. Этот Петрухин у меня по делу свидетелем проходит. Основным.

       Что, Серапион загрузил? усмехнулся Макс и продиктовал: Твой Петров прописан на Озерной, восемнадцать, квартира три. Домашнего телефона нет. Сотовый восемь девятьсот три, сорок два, сто пятьдесят семь, сорок два. Фотостудии личной нет, и больше ничем тебе помочь не могу.

       Петрухин, поправил я и повесил трубку.

      Молодые фотографические дарования я отловил по наводке бывшего коллеги в парке, где Петрухин устраивал фотосессию пышногрудой блондинке, бродя с ней по зарослям и пощелкивая новеньким никоном. Н-да, сокурсничек если Анне было семнадцать или менее, то Петрухину уже стукнул тридцатник. Некоторое время я просто шел за ними, разглядывая самого фотографа, начинающего лысеть мужичка с физиономией обезьянки, и девушку, на которой хотелось написать большими буквами БЛАНДЫНКА ТИПИЧНАЯ. По указанию Петрухина красна девица обхватила березку и всем телом к ней прижалась; Петрухин навел на нее свой никон, но быстро опустил фотоаппарат.

       Ну-ка, сделай страстное лицо, попросил он. Блондинка сделала, и я рассмеялся, заставив мучеников фотоискусства подпрыгнуть от неожиданности. Пришлось выбираться из кустов, поздороваться и продемонстрировать распечатку со снимком Анны со словами:

       Ваша работа?

      Петрухин присмотрелся и гордо кивнул.

       Моя.

      Блондинка отошла от дерева, поняв, что со страстным лицом придется повременить, и закурила, с интересом поглядывая в мою сторону.

       Я хочу найти Анну, сказал я. Петрухин встрепенулся, по-птичьи тряхнув головой и осведомился:

       А с чего я вам должен помогать?

      Тогда я показал ему документы и, полюбовавшись, как лицо фотографа вытягивается в форму Курской дуги, ответил:

       Она проходит свидетелем по одному из дел. А неоказание помощи следствию, как вам известно, наказуемо.

      Наказания фотограф, естественно, не хотел. Я узнал, что Анна живет по-простому, в общежитии пединститута, а сотовый у нее отключен за неуплату, и вообще Петрухин Анну неделю не видел. Поблагодарив испуганного служителя муз, я подмигнул блондинке и стал выбираться из зарослей. Да, из сора растут не только стихи, но и современное фотоискусство брюки бы не порвать по этим кустам.

      Все российские общежития похожи друг на друга, хоть столичные, хоть глубоко провинциальные. Грязные сортиры, вздувшийся линолеум, пятна сырости по стенам и тараканов московские и питерские общаги прячут за качественно отремонтированным фасадом, общаги же прочих городов даже не думают стыдиться своей честной бедности. Четырехэтажное здание, разместившее на личной территории иногородних студентов филфака, химбио и исторического, ярко выделялось среди не самых приличных домишек улицы грязными стенами, гнутым шифером крыши и чумазыми окнами. Тут-то и обитала Анна, по нынешнему летнему времени чуть ли не единственная жительница.

      Я приехал к общаге на следующее утро после встречи с Петрухиным и устроил засаду неподалеку, на лавочке возле закрытого ларька Пиво-воды. Любому человеку, каким бы домоседом он ни был, единожды в сутки предстоит покинуть место жительства и сходить в магазин за хлебом и прочей пищей. Студенты далеко за едой не бегают, и, обозрев окрестности, я сделал вывод, что закупаются они в супермаркете с дурацким названием Кикси, расположенным рядом с ларьком. Именно здесь я и предполагал перехватить Анну.

      За время ожидания я выкурил четыре сигареты и насладился поучительным зрелищем бегуна-любителя, коего едва не сбил бритоголовый гражданин на новенькой тойоте. Наблюдая за разборкой, я едва не прозевал Анну и увидел ее только тогда, когда она уже зашла в магазин, помахивая пустым пакетом. Мысленно выругав себя за ротозейство, я встал прямо напротив магазинной двери, благо народ за покупками еще не ломился, и я никому особо не мешал.

      Через десять минут Анна вышла на улицу. Пакет она держала под мышкой, пересчитывая деньги в недорогом бисерном кошелечке чуть ли не носом, и меня увидела только в момент столкновения.

       Привет, сказал я, аккуратно вынув из ее рук пакет, весьма приличный по весу. Давай помогу.

      Анна шарахнулась от меня, как от привидения и наверняка убежала бы без оглядки, если бы я не придержал ее за унизанное феньками запястье.

       Кирилл, – испуганно пролепетала она. Кирилл, я не брала ваш сотовый Честно

      Петрухин сработал оперативно; впрочем, если ты в силу неких причин кого-то боишься, то не следует быть такой беззаботной.

       Я знаю, ответил я просто. Это Андрюха, санитар.

      Паника в ее темных глазищах никуда не исчезла. И было в них еще что-то, что крайне мне не понравилось. У меня есть чутье на странные вещи, и сейчас оно громко заявило: Кирилл, дело нечисто.

      Хотя никаких оснований тому не было.

       Я пришел извиниться.

      Вот этого Анна не ожидала. И паника сменилась удивлением, а я поспешил выпустить ее руку. Один из браслетиков лопнул, и ярко-желтые бисеринки ссыпались на асфальт, но Анна не обратила на это внимания.

       Наверно, я чем-то тебя обидел, продолжал я, и сам этого не заметил. Но ты очень хорошая девушка, Анна, и знай: я не хотел сделать тебе больно. Прости меня, пожалуйста.

      Анна опустила голову; я увидел отросшие рыжие корни волос. Ее губы дрожали, словно она хотела и не решалась что-то сказать, а внутренний голос, захлебываясь, твердил: дело нечисто.

       Кирилл, вы нет. Вы не обидели промолвила она. Я улыбнулся.

       Ты всегда такая официальная?

      Вместо ответа Анна забрала пакет, и выражение ее худенького личика было таким, словно я ее ударил. Вот просто так подошел и ударил со всей силы по этой впалой бледной щеке.

       Нам не надо больше встречаться, сказала Анна. Теперь в ее зрачках плескалась боль. Это просто не надо

      И она побрела к общаге. Не пошла, именно побрела, опустив голову и плечи. Я смотрел ей вслед и чувствовал странную гулкую пустоту внутри, словно внезапно исчезло то, что было стержнем в жизни. Но окликать и догонять Анну я не стал, дождался, пока она войдет в общежитие, а потом плюнул на все и поехал домой. Шло бы оно на хутор бабочек ловить.

      Но ведь какой дурдом, думал я, сварив себе кофе и усевшись за стол на кухне. Сперва так трогательно ухаживает за несчастным, едва знакомым ей человеком, всю ночь сидит у его постели и следит за капельницей, но стоит этому несчастному задать совершенно невинный вопрос, как тут же нервы, глаза на мокром месте стоп! Я отхлебнул разом потерявший вкус кофе и нахмурился. А откуда Анна знает, что у меня украли сотовый? Петрухину я ничего подобного не говорил

      От истории отчетливо стало попахивать невнятной чертовщиной. Серапиону, что ли, отзвонить, спросить совета у умного человека?

      Едва только я подумал о начальнике, как новый телефон радостно пропиликал Трассу Е-95. Легок на помине.

       Отдыхаешь? как-то сварливо осведомился Серапион, словно не был в курсе отпусков своих сотрудников. Я счел вопрос риторическим и издал невнятное угу вместо четкого ответа.

       Расслабился! На тебя только что телегу накатали.

      Еще чего не хватало

       Это кто же отличился? спросил я, допив кофе, взболтал чашку и перевернул ее на блюдце.