Текст книги " Следы на воде (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

       Зачем она здесь, эта милая девушка с тихим голосом, эта серенькая мышка, эта птица, которая никогда не отважится взлететь очень высоко? Зачем я здесь, детонатор обреченного мира, тень прежнего себя, пар на стекле, разбегающийся серыми каплями? Зачем все это

       Основная работа для вас на данный момент архивация и обучение ведению документов. Оформление отчетов, прочая бумажная деятельность. Для начала возьмите у отца Серапиона допуск в архив, полистайте документы по сетам за прошлый год; ну и дело Рябого тоже весьма познавательно. Сюда приходите к десяти часам, кроме субботы-воскресенья, хотя, сами понимаете, случается всякое, бывает, что пашем без выходных и праздников.

      Милена смотрела на меня, слегка приоткрыв рот, с совершенно детским восхищением.

       А, протянула она и сделала короткий жест маленькой изящной ручкой, я работать буду прямо здесь? и Милена мило покраснела. Румянец ей очень шел.

       Ну да, оглядевшись, я прикинул, где расчищу для нее уголок. Если придете раньше меня, то ключи на вахте. А если

      В дверь постучали. Я подумал, что это Глеб пришел общаться, открыл и замер у порога.

      Без каблуков она была неожиданно маленького роста. Хрупкая и худенькая, в подчеркнуто скромном платье, с огненно-рыжими волосами, которые ни к чему красить в черный цвет.

       Кирилл.

      Меня качнуло. Первым, охватившем подобно нахлынувшей волне порывом было обнять ее. Потому что она была горячим летним солнцем в зените, радостью и радугой. Она была всем. Осью и основой миров и вариаций и, наверно единственным, что придает смысл их существования.

      Она была богом. Моим богом.

      Видимо, это меня и отрезвило, не позволив броситься на колени и лобызать Анне руки. А еще то, что именно из-за нее (да, не хотела, так получилось но все же) наша реальность изменилась, и я утратил слишком многое. Вдох-выдох, все хорошо, Шато-Марго.

       Кирилл

      Некоторое время я видел только ее глаза. Ничего больше.

       Я Ты как? глаза Анны наполняли слезы. Я была у тебя в больнице, – она всхлипнула, поднесла руку к лицу. Я думала, что все.

      Не понимаю, как я устоял. Ноги подкашивались. Где-то сзади бесконечно далеко тихонько ойкнула Милена.

       Уходи, прошептал я.

       Кирилл, – начала было Анна, но я перебил:

       Уходи. И не попадайся мне больше на глаза, никогда. Я не играю в ваши игры, Алина, ставки не по мне.

      Не понимаю, откуда вырвалось это Алина, только она дернулась, как от хорошей оплеухи, и побледнела. Посерела даже

       Не хочу, не могу тебя больше видеть опустошенно промолвил я. Уходи, Господи.

      Теперь ее трясло. Самым натуральным образом. Анна схватила было меня за руку, но я шарахнулся в сторону, словно от призрака и захлопнул дверь.

      Должно быть, я сильно переменился в лице, потому что Милена вскочила, как ужаленная и кинулась ко мне, словно вообразила, что теряет наставника.

       Вам плохо, Кирилл Александрович? Воды? Валидолу?

      Я усмехнулся. Вспомнил, как началось знакомство с Анной, как раз с валидола.

       Ничего страшного, Милена. Бывает.

      Она посмотрела на меня с выражением, не поддающимся описанию. Я нащупал в кармане пачку сигарет; подумал, что пора бросать курить.

       Вам помочь чем-нибудь, Кирилл Александрович?

       Я покачал головой.

       Не беспокойтесь. Лучше идти в архив, знакомьтесь с делопроизводством.

      Милена согласно кивнула и уже в дверях обернулась.

       Может все-таки

       Не стоит, спасибо.

      И я остался один.

      Мне надо было все обдумать.

* * *

      Осень нахлынула как-то сразу: с утра еще по-летнему светило солнце, а к обеду небо заволокло тучами и зарядил дождь до ноября, когда вместо капель посыпала ледяная крупка, а потом и пушистый снег.

      Милена оказалась очень хорошим человеком. Добрая, девочка, которая всегда была на подхвате. За осень мы провели два крупных дела с сектами, так что молодой специалист Валекжанина слегка утратила свой идеализм, не потеряв, однако, доверчивости и юношеской восторженности по поводу своей работы.

      Отношения Глеба и Марины как по накатанной двигались к свадьбе. Потом в отделе всем составом отмечали Новый год с огромным количеством спиртного, и мой друг застукал Марину в объятьях Серапиона, который хорошо принял на грудь и пустился, что называется, во все тяжкие. Третьего января Марина уехала из города навсегда обнаружилось какое-то наследство в Волгограде, а Серапион с Глебом психовали до марта, то сцепляясь по пустякам чуть ли не до драки, то беседуя в обнимку за кружкой пива. В их разборки я не вникал; все это было словно за стеклом, на сцене или экране.

      За зиму я разоблачил народную целительницу Наталью Селиванову, которая публиковала свою рекламу во всех газетах и брала по тысяче за консультацию, не брезгуя и вещами, когда у клиентов не оставалось денег. Со стороны закона к ней было не подкопаться, но и на старуху бывает проруха. В общем, этим случаем я могу гордиться.

      Дело Трубникова так и не было раскрыто. Некоторое время оно еще всплывало в статьях криминальной хроники, а затем о Валентине забыли. Такова судьба общественного лица не напоминая постоянно о себе, рискуешь вскоре быть неузнанным. Вдова журналиста очень быстро утешилась в объятьях молодого генерального директора крупной фирмы и в спешном порядке изменила фамилию Трубникова на Циммерман.

      Анна ушла и больше не появлялась. Я не наводил о ней справок и вообще старался не думать про студентку филфака, ресторанную певицу, аватару Господа нашего. Мне практически удалось убедить себя в том, что все, случившееся летом, произошло не со мной. Так действительно было легче; я даже не впал в депрессию, которую с тревогой ожидал врач. Так действительно было.

      Иногда я просыпался, садился в кровати и, глядя в окно на спящий зимний город, чувствовал, как исчезает, утекает из памяти, как прерванный сон нечто важное, единственное, что имеет для меня какой-то смысл. Кругом было темно и тихо, цокали в соседней комнате часы, и виделось, как тени от предметов густеют, наливаясь мраком, растекаются по полу, ночь скалится в стекло, а зима не окончится.

      На этот случай Дюбре выписал мне таблетки.

      Весна случилась ранняя, ветреная и солнечная. Я взял в обычай ходить на работу и с работы пешком, наслаждаясь теплом и осознавая, что вырвался из зимы. Странное дело: я совсем забыл, какой бывает весенняя зелень: не те плотные лиственные волны, крепкие и основательные, по которым, кажется, можно ходить, а легчайшая дымка, нежное неуловимое облако

      Я совсем забыл Анну.

      В ту страшную субботу мы с Миленой пошли в пиццерию. За почти год нашего общения я понял, что она прекрасная компания на выходной день, когда особо нечем заняться: славная улыбчивая девушка, скромная, понятливая и ненавязчивая. К тому же с очень красивыми ногами; я обнаружил, что проходящие мужики таращатся на Милену, словно кот на сметану.

      А еще мы стали друзьями. Даже Миленина религиозность этому не мешала.

      День выдался чудесный, и потому на открытый веранде пиццерии было не протолкнуться. По счастью, мы обнаружили за одним из столиков отца Серапиона, который с аппетитом уплетал мясной салат, одним глазом посматривая в Епархиальный вестник, а другим в экран телевизора, где Арсенал пытался вырвать победу у Нефтегорца. Рядом с Серапионом было как раз два свободных места.

       Привет, ребята, сказал он, убирая газету в карман пиджака. Вот гады, совсем играть не умеют. Одни нервы.

      Мы сели. Милена потянулась к меню. Серапион подозвал официантку и затребовал три пива и три же пиццы.

       Ася, я не пью, попробовал отказаться я. Действительно, пиво в этом заведении оставляло желать лучшего. Мне врач запретил.

       Ладно тебе, отмахнулся Серапион. Когда ты под елкой валялся, как подарок, то про врача не думал.

      Да уж, было дело. Не будем уточнять, что кто-то в тот момент валялся с чужой женщиной.

       Ну, если епархия платит

      Милена пила пиво осторожно, маленькими глоточками. Я вспомнил строчку какого-то поэта и сок цикуты ядовит и подумал, что женщины даже те, которые любят пиво редко понимают всю прелесть этого напитка.

       Ты на праздниках в городе? осведомился Серапион, сворачивая кусок пиццы рулетом. Его привычку есть пиццу руками я не одобрял, но что поделать, если ножи тупые?

       Куда ж я денусь

       Милена, а ты?

      Она кивнула.

       Поеду дедушку поздравлять. Он у меня всю войну прошел.

       Хорошее дело, согласился Серапион. Как там Старцев?

      Никиту Старцева мы с Миленой разрабатывали уже две недели. Лекарь и выдающийся паранорм, он, если верить анонимной наколке, продавал пациентам травку, чем обеспечивал стабильность клиентуры.

       У него, по ходу дела, там не конопля, а крапива, сказал я. Или что-то заподозрил, маскируется. Пациенты, кстати, не жалуются; может, он чист. Хотя с чего бы им жаловаться?

       Ладно, проронил Серапион. Сделайте пока перерыв, пусть расслабиться. Возможно, допустит промашку.

       Но из виду его упускать нельзя, подала голос Милена, а то он вообще из города улизнет. А наркотики вещь серьезная.

      Серапион посмотрел на нее с одобрением.

      В это время арсеналец Козлов как раз вкатил красивый гол жаль, что в собственные ворота; и мужская часть пиццерии разочарованно взревела. Я развернулся на стуле взглянуть на экран и заметил потрясающе красивую девушку за барной стойкой со стаканом сока в изящной руке. Она сидела на высоком стуле, ее скульптурно четкое лицо было напряженно-сосредоточенным, словно девушка умножала в угле многозначные числа. А еще мне показалось, что она словно бы не здесь, за явственно проступившей чертой между ней и прочими посетителями. Бармен что-то спросил у нее, она коротко ответила, обнажив в улыбке ровные белые зубы; ощущение ее отчужденности не уходило.

      Почему-то мне стало холодно, хотя на веранде было по-летнему жарко.

       Милен, позвал я, ты не слишком обидишься, если мы уйдем?

      Она взглянула на меня с искренним изумлением. В тот же миг я ощутил на виске взгляд прекрасной незнакомки и с трудом подавил желание схватить Милену за руку и уволочь ее отсюда. Потому что девушка в баре если я скажу, что в ней было нечто от Варахиила, то не погрешу против истины.

       Нет, конечно, ответила Милена со своеобычной доброжелательностью. Может, по парку пройдемся?

       Чудесно, произнес я, чувствуя подступающий озноб. Пошли, отец Серапион, составишь нам компанию.

      Серапион посмотрел очень выразительно, однако спорить не стал и быстро расплатился с официанткой. У меня горели щеки, я уводил друзей от странной незнакомки и своего дурного предчувствия что если ничего страшного и в помине нет, а я буду выглядеть полным идиотом Словно ледяная рука сжала сердце; быстрее, быстрее! Я выволок Милену в проход под локоть, будто тащил арестованную, Серапион топал за нами, проклиная, должно быть, тот миг, когда связался с сумасшедшим.

       Ой, сумочка.

       Черт с ней, проронил я, выйдя на улицу и не выпуская Милениного локтя. Я тебе новую ку

      Потом меня ударило в голову и спину гигантским горячим кулачищем. Улицу озарило оранжевым светом, и я ощутил, что взлетаю.

      И все померкло.

      Я пришел в себя от того, что кто-то тряс меня за грудки. Вместе с сознанием пришла и боль, такая, словно по мне проехался танк.

       Кирилл! голос Серапиона доносился из неимоверного далека. Кирилл!

      По лицу текла теплая струйка. И я вдруг как-то сразу все понял.

       Где Милена..?

      Серапион ответил, но я не разобрал его слов из-за шума, волнами плескавшегося в голове. Открыть глаза, к счастью, удалось с первой попытки, и я увидел, что лежу на газоне, а пиццерия горит, и из-за угла уже выворачивают пожарные и скорая.

       Ты знал? крикнул Серапион мне на ухо. На щеке у него красовалась свежая здоровенная ссадина; я понял, что и сам выгляжу немногим лучше. Ты знал?

      Красивое сосредоточенное лицо возникло перед глазами, лицо человека, который осознает, что делает, приводя в действие пояс с тротилом и рубленным гвоздями на талии. Светлый рай, прохладный рай, вечное блаженство Меня замутило.

       Кирилл!

      Милена была цела, жива и здорова. Правда, ее левая рука была окровавлена, и кровь пропитала блузку, но я отчего-то знал, что это мелочи. Она плакала, слезы струились по щекам, а губы дрожали. Тень распростертых крыльев ангела Смерти едва не коснулась ее; теперь Милена будет знать, что такое настоящий страх, липкий и вяжущий.

      С превеликим трудом я поднялся на ноги. Дотронулся до лба, взглянул на кровь на пальцах; хорошо нас все-таки приложило. Шум в голове утихал буду надеяться, что не контузило, а все-таки оглушило и я услышал гул огня, крики, треск переговорный устройств. Вряд ли кто-то, кроме нас, остался в живых.

      Меня все-таки вырвало. Затем я, похоже, снова отключился, потому что после мгновенного провала в памяти обнаружил, что сижу на каменной кромке фонтана, потный и трясущийся. Милена держала у меня на лбу мокрую тряпку собственный оторванный рукав, а Серапион разговаривал с очень строгим человеком в штатском, с блокнотом в руке.

       мы едва вышли и произошел взрыв.

       Отец Серапион, вы можете примерно сказать, сколько человек было в пиццерии?

      Серапион нахмурился.

       Да все столики были заняты. Человек шестьдесят. Еще персонал.

      Человек в штатском смотрел на нас, как на оживших мертвецов. Сбежали из-под удара, обвели судьбу вокруг пальца. Счастливчики.

       Вам очень повезло, промолвил он. Очень.

       Мы знаем, сказал я.

      Съемочная группа Нового эфира уже вела прямой репортаж с места событий, и почему-то, глядя на бойко щебечущую журналистку, оператора и толпившихся поодаль зевак, я вдруг захотел дать экс-собратьям по мордасам. Не знаю, почему. Спасатели работали на диво добро, а машин скорой помощи стояло не меньше дюжины; однако я отчего-то знал: спасти смогут всего четверых. Третьекласснику с ожогами второй степени, ( она мечтала поехать летом на море; ее мама и брат мертвы), молодую женщину, что сидела у выхода, официантку (выбегала покурить; сотрясение мозга) и студента пятого курса мехмата (пришел посмотреть футбол; стоял в дверях, и Серапион задел его, когда выходил).

      В раю прохладно. Гурии поют.

      К моему удивлению, сотовый в кармане был цел, и я дал его Милене позвонить домой. Она послушная девочка, всегда говорит, куда и с кем идет, а ее родные никогда не упускают новости.

       Мама мама, это я.

      И она расплакалась снова.

       Да там. Вышли за минуту до взрыва, я забыла сумочку, но не стала возвращаться Да

      Я зажмурился. Снова накатила тошнота, а утихшая было головная боль вернулась с утроенной силой. Похоже, сотрясение мозга это ладно, еще легко отделался, а мог бы лежать в карете скорой с травмами, несовместимыми с жизнью.

      Везунчик.

      И тут я увидел его.

      Джибрил все в том же светлом костюмчике сидел на кромке фонтана метрах в пяти от нас. Рассматривая то, что осталось от пиццерии, с дымящейся сигаретой в пальцах. Глядя на него, я испытал очень сложное и острое чувство: обреченную опустошенность от того, что все началось снова, и попытки забыть прошлое оказались напрасны, а еще ярость.

      Потому что Джибрил был доволен. Он, черт бы его побрал, улыбался. На наших глазах спасатели извлекли то, что, судя по размерам, час назад, полчаса назад еще было ребенком, и он улыбался.

      Кажется, я сжал челюсти так, что зубы хрустнули. Гнев и боль переполняли меня, били в виски гулкими злыми молоточками; я совершенно не осознавал, что делаю и движим был только одной мыслью: убить гадину. Раздавить.

      Кажется, Серапион что-то сказал, но я не услышал. А Джибрил точно не ожидал, что кто-то подойдет и схватит его за грудки, тем более, что это буду я. Искреннее изумление на его холеной морде мне понравилось, и еще больше захотелось разбить эту морду в кровь, размозжить о камень.

       Ну что, красавец рад?

      Кажется, в круглых светлых глазах мелькнул страх. Если, конечно, Джибрил на страх способен, в чем я лично сомневался.

       Кирилл, послушай

      Тогда я притянул его к себе и тихо спросил:

       Это ты сделал?

      Джибрил кивнул. Усилившаяся боль едва не вбросила меня в беспамятство, но я удержался на ногах. Бог есть Любовь Пастырь Добрый конечно же.

       Почему? Объясни мне, пожалуйста, почему.

      Мой голос звучал на удивление спокойно, и от этого спокойствия мне стало жутко, хотя казалось, что дальше бояться уже некуда.

       Я ангел, совершенно без выражения ответил Джибрил. Я превращаю землю в соль и делаю то, что мне приказано.

       Солдат Божий, рявкнул я и как следует его тряхнул. Служить и защищать. Маньяк ты и урод, вот что.

      Только сейчас я понял выражение Джибрилова лица. Растерянность вот что исказило гладкую физиономию; отсюда и страх.

       Кто тебе приказал, она? Говори давай!

      Краем глаза я заметил, что на нас смотрят. Но это не имело значения.

       Да, выдохнул Джибрил. Но пойти, это ход вещей. У всех свой срок и время, каждый уходит, когда должен

       Ход вещей? заорал я, уже совсем себя не контролируя. А когда дети в школу пошли, и их террористы захватили, это что, по-твоему? Тоже должны были уйти в свое время?

       Ты не понимаешь, это, – начал было Джибрил, и я его ударил.

      Собственно, то, что совершается ошибка, я понял только тогда, когда рука уже летела на сближение с челюстью. Вспомнилась попытка дать сдачи Вараниилу и то, как потом с трудом шевелились пальцы. Но на этот раз все произошло по-простому, и Джибрил взвыл от боли.

      К нам бежал давешний строгий человек в штатском, и Серапион уже хватал меня за шкирку, но я продолжал наносить удар за ударом, и лицо Джибрила превращалось в кровавую маску, а сам он почему-то не отбивался, только всхлипывал, и это было страшно. По-настоящему страшно.

      В итоге воротник, за который меня ухватил Серапион, с треском оторвался, и мы с Джибрилом рухнули в фонтан. Застоявшаяся вонючая вода доходила там примерно до пояса, и я понял, что этого достаточно, чтобы Джибрила утопить, как котенка.

       Нет, всхлипнул он, но я ударил его еще раз, а потом буквально вжал в дно. Джибрил как-то жалко взмахнул руками и тут

      На мгновение все заволокло тьмой. Я озирался по сторонам, несколько раз зажмуривался и снова открывал глаза, проверяя, не ослеп ли. Наконец во тьме стало проявляться нечто светлое, какие-то серые размытые фигуры, и я услышал их голоса.

       да он, сука, едва меня не прикончил!

      Это явно про мою персону. Я стал слушать дальше.

      А я считаю, что это вполне естественно, после всего, что он увидел.

      Голос был женский и очень приятный.

      Да, но лишать меня силы? возмутился Джибрил. Не ожидал от тебя, Лиза, такой подляны.

      Но вы бы его в порошок стерли, коллега, степенно возразил еще один, теперь мужчина, а это противоречит Закону Прях. Так что считайте, коллега Lissabeth сохранила равновесие сущего.

      Конечно, буркнул Джибрил. Ладно. Лиз, снимай свою сеточку, я уже дышать не могу.

      Разумеется, милый. Готовься, сейчас будет больно.

      Ну спасибо тебе

      А-ап! И меня уже вытаскивали из фонтана Серапион и человек в штатском. Вода покраснела все-таки нос Джибрилу я основательно попортил. Архангел сидел прямо на дне, смывал с лица кровь и дышал, словно загнанная лошадь. Выглядел он весьма и весьма неважно.

       Господин Каширин, человек в штатском похлопал меня по щекам, окончательно приводя в чувство. Что означают ваши слова про террористов? Этот, он кивнул в сторону Джибрила, имеет отношение к случившемуся?

      Я не знал, что сказать. Граждане, этот тип с битым носом архангел, он привел сюда шахидку, потому что шестьдесят душ must die, и вообще скоро конец света, так как Бог по ходу дела спятил и все ему пополам. И на кого я в этом случае буду похож? Быстро ли вызовут шестнадцатую бригаду?

       Не обращайте внимания, подал голос Джибрил. Мы просто идеологические противники. Схлестнулись на почве божественного невмешательства.

      Он пытался встать и не мог. Наверное, упомянутая Лиза еще не сняла сеточку. Кто бы эта Лиза ни была, я обязан ей жизнью никто не может безнаказанно набить физиономию архангелу.

       Нашли место, укоризненно промолвил человек в штатском. Как вам не стыдно, в такой момент и драку учинять.

       Не обращайте внимания, гнусаво повторил Джибрил. Не обращайте внимания, я, вы, он, никуда, нет прошлого, нас нет в вашем мире, далеко, давно, неправда

       Что за галиматья удивился Серапион. Глаза же человека в штатском помутнели, он почему-то кивнул, задумчиво пожевал зубами и медленно отошел. По всей видимости, слова Джибрила вогнали его в транс.

       Помогите мне, пожалуйста, устало позвал Джибрил из фонтана. Я выбраться не могу.

      В другое время подобное зрелище позабавило бы меня, но сейчас, как говорится, был не тот момент. Я сел в траву и обхватил голову руками. Больно было и тошно. Еще и ветер откуда-то налетел, и холодом прохватило до костей. Милена, добрая душа, выволокла-таки Джибрила из воды, и он, шмыгая носом, бормотал ей что-то благодарственное, а Серапион приблизился ко мне и щедро предложил собственный пиджак.

      Конечно, зачем епархии простуженные сотрудники?

       Кто это? тихо спросил Серапион. Я провел ладонью по лицу, мотнул головой.

       Архангел Гавриил, знаешь ли.

      Серапионов взгляд был весьма красноречив. На кромке фонтана сидел, мягко говоря, шибздик, мокрый чумазый, с растрепанным патлами и разбитым лицом, которого, к тому же, знобило да, более подходящую кандидатуру на роль Силы Божией подыскать было трудно.

      Милена с ним участливо беседовала. Джибрил ей что-то очень жалобно объяснял.

       Похож, без тени улыбки заметил Серапион. Ну просто копия с Троицы. Холст, масло, колбаса. У тебя как, голова не кружится? Не тошнит?

       Тошнит, признался я.

      Серапион помолчал. За его спиной спасатели доставали очередное тело.

       Ты же нас спас, раздумчиво проговорил он. Я только сейчас понимаю.

      Да, он действительно понимает. И от ужаса. Серапиона пробивает противный холодный пот.

       Смотри внимательно, Ася, устало сказал я, чувствуя, что выпотрошен, вывернут наизнанку, опустошен сегодняшним днем, который уже сползает в вечер с таким банальным красным закатом. Смотри и запоминай все в деталях. Теперь мы трое будем делить жизнь на до и после этой пиццерии, а потом захотим все забыть искренне захотим! но не сумеем, поскольку будет другая пиццерия, театр, самолет, школа, далеко и не с нами, но будет. А мы ушли. Успели выйти. Соскочили на ходу.

      Кажется, я заплакал. В четвертый раз в жизни.

* * *

      Когда работаешь журналистом, то связи с самыми разными людьми закладываются невольно. При желании можно затем получить все, что угодно: от вещей до информации.

      С Николаем Потекаевым я познакомился, когда писал малозначительную статью в родную газету. Уже потом, перейдя работать в епархию, я узнал, что на самом деле из себя представляет скромный кандидат наук, преподаватель химии со зрением минус три на оба глаза, а узнав, искренне захотел, чтобы мне никогда не понадобились его услуги.

      В итоге я убедился, что никогда и ни от чего нельзя зарекаться.

      Потекаев ждал меня в типовом летнем кафе, коих с наступлением теплого времени года в городе расплодилось немерено. От пива он отказался, но попросил соку, я взял наперсток коньяку, подумав мельком, что сопьюсь раньше, чем дело будет сделано.

       Говорят, скоро похолодает, заметил Потекаев, пригубив оранжевой жидкости из высокого бокала. Он не торопился, предпочитая сперва куртуазно поболтать ни о чем, сглаживая некое неудобство.

       Не хотелось бы. У меня отпуск намечается.

       Как ваши дела? поинтересовался химик. Оправились после взрыва?

      Я кивнул. Посвящать его в детали не хотелось.

       Вам повезло.

       Знаю.

      Некоторое время Потекаев молчал, глядя, как нарезают круги роллеры по бетонной площадке. Бледно-голубые глаза за стеклами очков приобрели странно-мечтательное выражение.

       Я принес то, что вы просили, сказал он. Не беспокойтесь, качество гарантировано. Безболезненная смерть через четыре часа после приема, препарат полностью распадается в организме и не может быть обнаружен при анализе. Диагноз остановка сердца.

      Изящным неуловимым движением он выложил на стол ампулу с бесцветной жидкостью. Я убрал ее в карман и протянул Потекаеву конверт.

       Как договаривались.

      Он важно качнул головой.

       Конфиденциальность гарантирована.

       Спасибо, выдавил я.

      Потекаев откинулся на стуле и окинул меня пристальным взглядом, словно пытался в чем-то удостовериться.

       Я храню ту статью о нашей лаборатории, сообщил он. Вы подошли к теме со знанием дела. Мне понравилось.

       У меня был хороший консультант, попытался пошутить я. Потекаев взглянул без тени улыбки.

       Честно говоря, мне жаль, произнес он. Действительно, жаль что вы избрали именно этот выход. Да уж, не лучший вариант от черта к попу кидаться.

      Я усмехнулся.

       Выхода не было вообще, Николай Анатольевич. А выбор сделан за меня.

      Он не понял. Но уточнять не стола, и, пожав руки, мы расстались, с обоюдным, должно быть, желанием больше не встречаться. Я выпил свой коньяк, заказал еще, а когда Потекаев исчез из виду, вынул телефон и набрал номер.

       Пожалуйста, Алтуфьеву.

      Официантка с невероятной глубины декольте поставила передо мной стаканчик. Я услышал, как далеко в трубке женский голос позвал: А-ня! Это тебя! Какой-то мужчина ну откуда я знаю, кто?.

       Да, слушаю.

      В горле моментально пересохло.

       Здравствуй, Анна. Это Кирилл Каширин.

      В трубке воцарилась космическая тишина. Я ждал коротких гудков, но Анна вздохнула и сказала:

       Привет.

      Ее голос был настолько теплым и добрым, что я испытал боль почти физическую.

       Как ты?

      Отчего-то мне почудилось, что Анна улыбнулась.

       Живу. Пою. Сессия опять, все дела. А ты?

      Я пожал плечами. Что тут, в самом деле, можно было ответить?

       Потихоньку.

      В трубке снова послышался вздох.

       Я видела тебя по телевизору, когда был взрыв. Ты как?

      Как? Просто шикарно. Выложил пять минут назад свою полугодовую зарплату за очень верное средство. Вот и спросите у меня, как там я.

       Отхожу потихоньку, ответил я как можно спокойней.

       Вот и славно, сказала Анна. Я загривком чувствовал разделяющий нас провал, видел его как туго натянутый грязно-белый шнур. А я о тебе думала видишь ли, в чем дело, мне надо объяснить

       Анна, перебил я. Анна, послушай. Прости меня.

      Показалось ли мне, или же Анна действительно охнула?

       Кирилл, ты Конечно!

      Я закрыл глаза. Мимоходом подумал о балансе своего счета.

       Я псих, Анна. Воспринимай меня как психа, а на дураков не обижаются. Тогда у меня не было права так себя вести. Ты же не виновата в том, что произошло. Прости.

      Горячее ласковое солнце. Радость. Радуга.

      Ампула в кармане.

       Кирилл Мы снова друзья?

      Висок опять начало колоть. Придется доставать аккуратную упаковку таблеток, глотать капсулу и капсулу и стараться не думать о том, что

       Конечно. Как насчет кофе?

      Два часа до нашей встречи я провел на прудах в парке. Крошил уткам белую булку, щурился на солнце, размышлял о том, что прогуливаю работу, и Милена сейчас в одиночку корпит над сводками аналитиков, когда ей лучше бы съездить на Адриатическое море, поправить здоровье. А потом мысли как-то сами по себе перескочили на Ирину; я вспомнил, как мы ездили в Спасское-Лутовиново по весне, как на следующий день подтвердился диагноз врачей, в который я не хотел верить, а Ирэн знала точно, даже без бумажек.

      Она сгорела за двадцать семь дней. Из красивой молодой девушки превратилась в обтянутый серой кожей скелет. Химиотерапии лишили ее волос, и Ирина, обвязывая голову алой косынкой, шутила, называя себя пиратом.

      Я чувствовал ее боль как свою. Двадцать семь дней огонь, испепелявший Ирину, жег и меня тоже; если ад существует, то вряд ли там смогут выдумать большую муку. А обреченности, какую я видел в глазах остальных обитателей хосписа, соседей по палате, у нее почему-то не было. Спокойствие и смирение; держа Ирэн за тонкую, почти нематериальную руку, я с суеверным страхом ощущал, что моя девушка, моя женщина уже не здесь, что каждую минуту я теряю ее навсегда и никогда не смогу догнать. А она ждала неминуемого без паники и истерик, полная странного умиротворения и внутреннего достоинства.

      Если вдруг допустить, что Джибрил прав, и у каждого свой срок, то, прижав подушку к лицу Ирины, я стал орудием судьбы.

      Ты все сделал правильно, сказал мир голосом Ирэн. Спасибо, и не вини себя.

       Ты всегда была ко мне снисходительна, произнес я вслух. Каково это: умирать?

      Мне не ответили. По верхушками деревьев босыми ногами пробежал ветер. Утки перебирались на другой берег.

       Был ли я прав? спросил я напоследок и задумчиво побрел к выходу из парка.

      Яrus был одним из моих любимых заведений. На это уютное кафе, где собиралась в основном интеллигенция, я наткнулся совершенно случайно, когда однажды бесцельно шатался по городу, а в итоге очень полюбил за ненавязчивый сервис, лучшее в городе кофе и приятную обстановку, узнав впоследствии, что именно тут Аскольд Каменюк, тогда еще не отец Серапион, познакомился с Мариной. А самым большим плюсом было то, что здесь не подавали спиртное, и, посещая Яrus, я не опасался запить по новой.

      Анна опаздывала.

      Я выбрал самый дальний столик, сел лицом к двери и заказал две чашки кофе. Ожидая официантку, вертел в пальцах ампулу, понимая, что скоро все закончится, и от этого понимания было вовсе не больно, а светло и грустно. Вот она, положительная сторона логически приятно решения: говоришь себя, что так надо и не мечешься. Просто сидишь на удобном деревянном стуле, разглядываешь фрески на потолке рыцари, мерлины, кентавры, феи и знаешь: через часа с небольшим по экрану побегут титры.

       Что-нибудь еще?

       Спасибо, нет, кивнул я, отсылая официантку (очень милая девушка, наверняка студентка, подрабатывает на каникулах), и, помедлив несколько секунд, отломил ампуле верхушку. На мгновение испугался, что расплескаю, но обошлось, и я вылил содержимое в чашку до капли. Еще и помешал для верности.