Текст книги "Долгая темная ночь... (СИ)"

Автор книги: Лариса Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

  'Это сон, всего лишь сон!' – прошептала я себе, вытирая свой мокрый от пота лоб. Сняв ночную рубашку, которая также была абсолютно мокрая, я заснула. На этот раз без сновидений.

  На следующий день я проснулась рано. Чувствовала я себя неважно, но по крайней мере, моя голова немного прояснилась. Это было как с глубокого похмелья.

  Я вышла на террасу. Один из охранников сказал что Чаки уехал по делам и что велел мне оставаться сегодня дома. Я кивнула и пошла к себе. Мне хотелось есть, но я еще помнила как вчера меня выворачивало на изнанку. Поэтому попила чай и легла с журналом в кровати.

  В этот момент зазвонил мой мобильный телефон. Номер был не знакомый:

  – Алло!

  – Мисс Карузо? Это секретарь Александра Штольца заведующего больницей.

  – Я знаю кто он. В чем дело? – последние дни отняли у меня все цивилизованные манеры.

  – Мистер Штольц просит вас приехать в больницу.

  – В чем дело?

  – К сожалению, я не в курсе.

  – А вы можете меня соединить с ним?

  – Он сейчас на обходе.

  – Хорошо, – вздохнула я. – Скажите, что через час я буду!

  Я положила трубку раздумывая зачем я понадобилась Штольцу. Скорее всего, дело в оплате или в предстоящей операции.

  Нацепив на себя легкое платье, я посмотрела на себя в зеркало. Выглядела я просто ужасно. Под глазами были темные круги, а волосы жутко спутанными. Поэтому я одела большие темные очки и стянула волосы в пучок. Взяв телефон, я позвонила Денни:

  – Денни, мне нужно в больницу. Отвезешь меня?

  На том конце повисла долгая пауза:

  – Мисс Мария, я был бы рад помочь вам, но мистер Чуарез меня просто убьет. Сегодня он раздал приказы всей прислуге, чтобы мы не шумели и помогали вам прийти в себя, после вчерашнего случая.

  – Вот и помоги мне прийти в себя, а для этого я должна съездить в больницу.

  Голос Денни был напряжен:

  – Если я помогу вам, меня уволят. Простите, я не могу!

  – Хорошо! Все нормально!

  Я положила трубку обдумывая что делать. А потом позвонила в такси. Когда я садилась в такси, я видела, как один из охранников куда-то звонил, но предвидя реакцию Чаки мобильник я оставила дома.

  Когда мы подъезжали к зданию больницы, я обратила внимание, что ворота закрыты и возле них столпились репортеры. Охранник пустил меня в калитку. Я шла за ним обдумывая, что бы это значило. Охранник впустил меня в здание, а сам ушел. Я прошла в холл и встала возле стойки. Медсестры все не было. Я решила зайти к маме, прежде чем идти к заведующему.

  Подойдя к знакомой двери, я подумала что забыла цветы. Мама так радовалась, что я приносила их.

  Открыв дверь я не поверила собственным глазам. Кровать стояла пустая и заправленная. Сиделки не было. Я уже собиралась выходить, когда в углу заметила сумку с мамиными вещами. В это время в помещение зашла уборщица с ведром воды.

  Я обратилась к ней:

  – А вы не знаете куда перевели пациентку с этой палаты.

  Женщина не глядя на меня начала протирать пыль на подоконнике:

  – Дак померла она!

  Мне казалось, что мой ночной кошмар продолжается:

  – Как это умерла?? – почти закричала я.

  Женщина продолжала убираться:

  – Тут с ней сиделка была. Видно она газету и принесла, в которой было написано, что мужчина умер на скамейке на территории этой больницы. А как оказалось, это муж пациентки и был! Так-то! Та вышла ночью в коридор, медсестра по этажу отлучилась. Пациентка забрала почти все таблетки у той со стола, которые та раздавала пациентам на этаже. И все их выпила. Когда был обход, все подумали, что она спит. А она уже того:

  Женщина откинула прядь волос с лица:

  – А вы кем ей приходитесь? Знакомая что ли?

  Я кивнула. В этот момент у меня жутко закружилась голова, а потом у меня в мозгу что-то взорвалось и я упала без памяти на каменный пол.

  Потом мне казалось, что я умерла. Я была между сном и реальностью. Временами я видела склоненное надо мной лицо какого-то существа с яркими золотыми волосами и белой кожей. Оно было очень похоже Александра Штольца. Порой загадочное существо протягивало ко мне свои руки, которые казались безконечно длинными и тогда я ощущала на своем лбу прохладу. Рука меня успокаивала, и я снова куда-то проваливалась.

  Там где я была, было все серое. Где-то краем сознания, я чувствовала что со мной произошло что-то страшное. Что-то такое, что уже не изменить. И может быть поэтому, мне совсем не хотелось просыпаться. Уж лучше серое безмолвие, чем жизнь полная страданий, обид, страха и гнева.

  Я чувствовала, что порой возле меня находились люди. Иногда мне даже казалось, что сквозь туман пытаюсь разобрать их голоса, а также то, о чем они разговаривали. Но, то ли сил у меня не было, то ли сознание отказывалось что-либо воспринимать, но не я могла разобрать ни слова. И поэтому, опять словно проваливалась туда, где была тишина, а также полный покой. Я растворялась в серой пелене, мне казалось, что я бесплотный парящий дух, который затерялся между раем и адом. Это было чистилище. Мое чистилище. И мне совсем не хотелось оттуда выходить. Там был серый сумрак и прохлада, а плотный туман покрывал все вокруг...

  Не знаю, почему это произошло, но в один прекрасный день, я пришла в сознание и открыла глаза. Рядом со мной в кресле спал Штольц. Я залюбовалась на его лицо. А почему раньше мне его внешность казалась несуразной? Он был по-своему даже красив! Свет из-за полузадернутой шторы падал на его руку. Кожа казалась белой и почти прозрачной. Неудивительно, что я приняла его за неземное существо.

  Видимо почуяв мой пристальный взгляд он проснулся. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, а затем он пододвинул стул и сел возле моей кровати:

  – Привет! – он попытался улыбнуться.

  – Привет! – попыталась улыбнуться я в ответ. Не знаю почему, но мне казалось, что я давно его знаю, поэтому я откинула все церемонии. – Ты скверно выглядишь.

  Он провел рукой по небритой щеке. Я заметила, что он сильно похудел и под глазами залегли темные круги.

  – Да: У меня было не простое время.

  – Сколько я здесь, – задала я вопрос, обводя взглядом комнату.

  – Почти две недели. Как ты себя чувствуешь?

  Я неопределенно махнула головой:

  – Не знаю. Как-то странно. Так, как будто я только что родилась, но еще кое-что помню из прошлой жизни, а что точно не могу сказать, – я помолчала собираясь с мыслями. Во рту было ужасно сухо. – Насчет мамы и папы: Это правда?

  – Давай пока не будем разговаривать об этом, ты еще очень слаба. Как ты придешь в себя, обещаю, мы все обсудим.

  Обсуждать было нечего. Я посмотрела на него. Он смотрел на меня и в его глазах я видела боль и сочувствие.

  – Я знаю что их нет, – где-то в глубине души я почувствовала боль, но она была где-то далеко. Обычно, так вспоминаешь про события из далекого прошлого, по прошествии десяток лет. Боль забирается вовнутрь. Ты еще страдаешь, но рана не открыта и не кровоточит. Она превращается в толстый рубец, который тянет при малейшем движении и болит в непогоду.

  Он встал и подошел к окну:

  – Да, их нет. Но сейчас тебе нужно подумать о себе. Твое состояние было очень тяжелым. При падении ты сильно ударилась головой и на какое-то время впала в кому. Мы боялись, что ты уже не придешь в себя.

  Я рассматривала его профиль. Это был профиль Наполеона, который вошел в пустой город. И вместо радостных горожан, его встретили пустые улицы и вой ветра в подворотнях. Его плечи устало опустились.

  – Тебе нужно отдохнуть. – сказала я. – Иначе в следующий раз, когда я прейду в себя, я могу подумать, что умерла.

  Александр улыбнулся и потер себя по небритой щеке:

  – Что выгляжу не ахти?

  – Краше в гроб кладут, – безжалостно заключила я.

  Он улыбнулся и я удивилась способностью его лица к преображению. Сейчас он выглядел как мальчишка. Хитро улыбнувшись, он спросил:

  – Не составишь мне компанию за завтраком?

  Я подняла к нему свои руки с кучей проводов.

  – Если ты меня отстегнешь, то я обязательно с тобой позавтракаю. Тем более, что я голодная как волк.

  Он опять стал серьезным:

  – Ты долго была на аппаратах жизнеобеспечения. Поэтому тебе есть нельзя. Для начала ты можешь выпить молока. Я отдам распоряжение и тебе составят индивидуальное меню.

  Я сделал вид, что разочарованна:

  – И что мне стейк сегодня не светит?

  Штольц улыбнулся:

  – Пока нет! Но если твое выздоровление пойдет по плану, через пару неделек, ты можешь есть все что угодно. И даже стейк!

  – Хорошо! Только дай мне сейчас хоть что-нибудь!

  Он позвонил и пришла медсестра. Я смотрела как он отдавал ей распоряжение. Сейчас он опять выглядел как заведующий больницей и мне бы даже в голову не пришло называть его на ты.

  Через какое-то время приехал Чаки. Он влетел ко мне в комнату и кинулся ко мне, осыпая мое лицо поцелуями:

  – Милая моя! Девочка! Как хорошо, что ты пришла в себя! Я себе места не находил!

  В это время я что-то пискнула. Он наклонился ко мне, как родственник к умирающему, который должен рассказать где закопал горшок с золотом. Его ухо почти лежало на моих губах:

  – Что? Что, ты говоришь моя девочка?

  – Слезь, ты буквально задушил меня, – почти прохрипела я.

  Он вскочил с ужасом глядя на меня:

  – Прости! Прости, родная!

  Я махнула рукой, дескать ничего, все ок! Но в его глазах увидела страх. Поэтому опустила глаза, глядя на свою руку. Она была тонкой и почти прозрачной, казалось еще немного и через нее начнут просвечивать складки простыни. Судя по толщине, можно было подумать, что это была детская рука. Потом я с удивлением приподняла одеяло. Под ним лежало худое словно мумия тело. Если бы я увидела кого-то с такими формами со стороны, подумала бы, что бедняга не жилец!

  – Не бойся! – я махнула рукой. – Скоро меня раскормят, так что я не полезу ни в одно из платьев, что ты мне подарил.

  Чаки взял меня за руку. Я могла бы поклясться, что вижу в его глазах слезы. Но видимо, после чудного возвращения с того света, что-то случилось с моим зрением.

  – Я куплю тебе новых платьев! Еще лучше прежних! Только поправляйся!

  Я осмотрела комнату. Она буквально утопала в белых цветах:

  – Это ты цветы присылал?

  Он кивнул:

  – Они тебе нравятся?

  Я рассматривала их, пытаясь составить свое мнение:

  – Да, но их, как бы это сказать: слишком! Обычно цветы в таком количестве возлагают на могилу политическому деятелю. А также ставят памятник со словами: 'Ничего не может окупить твой подвиг!'.

  Чаки рассмеялся. Мне показались в его смехе нервные нотки:

  – Ты неподражаема! Если ты шутишь, то значит скоро поправишься! Тебе что-то нужно?

  – Да. Я хочу увидеть Оливию.

  Он кивнул:

  – Ей уже позвонили. Они с Пабло скоро приедут.

  – Ты знаешь его?

  – Не сказать чтобы особо, но мы пару раз встречались.

  – И как он тебе? – у меня проснулось женское любопытство.

  – Пабло человек другого круга, поэтому сказать точно не могу. Но его уважают за профессионализм и принципиальность.

  – Я так и думала.

  – Если хочешь, я могу про него узнать? – Чаки наклонился ко мне, губами целуя мои пальцы.

  – Нет, я верю ему! Он хороший человек. И я очень рада за Оливию.

  Потом был долгий процесс реабилитации. Меня практически заново учили ходить. Ела я жидкие каши, но тем не менее, со временем у меня проснулся вкус к жизни. Это было как у человека, который всю жизнь боялся чего-то страшного и в конце-концов, это страшное с ним случилось. Человек страдает, ему хочется умереть. Но со временем, он свыкается с мыслью, что уже ничего не вернуть. И тогда он позволяет себе жить. А жизнь оказывается не такой уж и ужасной!

  Так и я! Я училась заново есть, ходить, а также по-новому воспринимать себя и этот мир. Я была как ветеран, который снисходительно смотрит на новобранцев, считая их еще совсем глупыми и зелеными. Почти все что было мне дорого осталось в прошлом, но тем не менее, я уговаривала себя, что в будущем меня еще ждет что-то хорошее...

  Каждый день ко мне приезжал Чаки. Он рассказывал мне про то, что творилось вокруг. Оказывается в центре города был взрыв и пострадало несколько человек, а также одного министра взяли с поличным, когда он получал взятки и еще много чего. Раньше я политикой не интересовалась, но теперь начала. И когда он приходил ко мне, я просила рассказать что-либо еще. В глубине души я надеялась, что он раскажет мне про свою работу, но про нее я не слышала не слова. Когда я пыталась зайти издалека, он становился раздражительным и менял тему. Приходилось довольствоваться политикой и светскими сплетнями.

  Оливия первые несколько дней заезжала каждый день. Я была очень ей рада. Ее жизнерадостность передавалась и мне. Она рассказала, что переехала к Пабло и что через пару месяцев они поженятся. Слушая ее трескотню я долго не могла задать вопрос, который меня мучил. В один день я набралась храбрости:

  – Оливия: а вы маму похоронили?

  Она опустила глаза:

  – Да. Мы не знали прейдешь ли ты в себя. Доктор сказал, что они делают все возможное, но почему-то ты не приходишь в сознание, видимо потрясение было слишком сильным и у организма включился защитный механизм, который на время отключил сознание. Поэтому мы не стали ждать, тем более, что волнение тебе было категорически запрещено, – она помолчала. – Она похоронена возле папы: Прости, мне жаль!

  – Нет! Ты все сделала правильно! Как я выйду из больницы, я обязательно их навещу.

  Оливия кивнула. Затянувшаяся пауза была для нее тяжела:

  – Ой, но мне нужно бежать! Я должна выбрать торшер для спальни, к тому же дизайнер сегодня привезет материал на шторы. А ты же знаешь этих дизайнеров, они считают, что самые важные и поэтому опоздать нельзя!

  – Конечно, милая! Беги! Передай привет, Пабло!

  Она чмокнула меня в щечку и взмахнув гривой рыжих волос умчалась, оставив в комнате стойкий аромат своих духов с запахом ириса.

  Вечерами ко мне заходил Штольц. Мы с ним очень подружились и даже устраивали литературные диспуты. Временами он приносил книги со стихами старинных английских поэтов и читал мне их.

  Как-то он случайно он проговорился, что Чаки собирается подавать на его больницу в суд. На следующий день, я провела разъяснительную работу с Чаки и он пообещал мне, что у больницы проблем не будет. Я осталась довольна, о чем этим же вечером сообщала Штольцу. Он долго благодарил меня, а после сказал, что откроет на мое имя счет и переведет туда сумму за моральную компенсацию. На что я ответила ему, что от такого предложения откажется только дура.

  Штольц смеялся сверкая своими серыми глазами. Иногда мне казалось, что я видела в его взгляде что-то большее чем просто опеку врача над пациентом, но я была не уверена в этом. Он был уважителен и даже не допускал намека на какие-то похожие мысли, наоборот рассказывал о девушке с которой начал встречаться. После этого я расслабилась и уже была с ним абсолютно свободной. Но временами, когда я не смотрела на него, я чувствовала на себе его пристальный взгляд, хотя это мог быть и взгляд врача, который с удивлением смотрит на шалящего пациента, который буквально неделю назад лежал трупом.

  Еще вечерами мы с ним играли в шахматы. Вначале он обыгрывал меня и снисходительно заявлял, что он один из лучших игроков и поэтому проигрывать ему не стыдно. Но я была упорной и мне очень хотелось его обыграть и утереть этому индюку нос, к тому же тренировка сделала свое дело. Я начала вспоминать, как отец учил меня игре. Он долго и нудно вдалбливал мне комбинации и хитрости. И как оказалось на практике, они где-то отложились, потому как через некоторое время, я начала в пух и прах разбивать Штольца. Он сопел, удивлялся, а потом смеясь говорил, что я видно мухлюю. На что я с показным бешенством запускала в него ладьей. Он смеясь уворачивался, говоря:

  – А не могла бы ты кидать не только мои фигуры?

  После этого мы начинали хохотать и он бежал в свой кабинет за нардами. Я шутила, что к концу выписки стану прожженным шулером.

  Время шло и я уже могла ходить без посторонней помощи. Меня продолжали кормить кашами и овощами. Чаки наотрез отказывался приносить мне 'вредную для моего слабого организма пищу'. Поэтому когда позвонила Роза и сказала, что они с Рамиросом придут навестить меня. Я буквально взмолилась покормить меня чем-нибудь вредным.

  Увидев меня, Роза раскудахталась:

  – Девочка! Они же заморят тебя голодом! – говоря это она раскладывала передо мной пиццу, сосиски и картофель фри.

  Я накинулась на еду, жадно жуя. Роза продолжала охать ощупывая мое 'тщедушное тельце', в то время как Рамирос опускал сальные шуточки насчет моего цыплячьего вида.

  Жуя с полным ртом, я погрозила ему кулаком с гамбургером:

  – Вот выйду на работу, отъемся, тогда узнаешь!

  В это время, дверь моей палаты открылась и на пороге с отвисшей челюстью застыл Штольц. Минут пять он стоял как деревянный истукан. Я же в это время сообразив, что застолью похоже конец. Быстро засовывала в себя огромный гамбургер. Когда Штольц подошел ко мне и посмотрел на меня тяжелым взглядом, у меня изо рта торчала только веточка укропа, которую я быстро втянула в себя.

  Похоже он не находил слов. Несколько раз, он порывался что-то сказать, подняв вверх указательный палец и издавая нечленораздельные звуки. Наконец, он взял себя в руки:

  – Что здесь происходит? Мария, вы же знаете что вам нельзя такую пищу! – в первый раз после нашего с ним дружеского сближения, он назвал меня на вы, отчего я почувствовала себя кругом виноватой.

  – Простите! – пролепетала я. – Мне очень хотелось есть!

  Он пристально на меня смотрел, как будто хотел взглядом прожечь дырку.

  – Вы бы попросили еще порцию каши! Мы в нашей клинике на пациентах не экономим!

  Вперед вышла Роза. Она встала поставив руки в бока:

  – Каши!? – она это пронесла так, словно это слово значило что-то ужасное типа 'чума' или 'дезертирство'. – Доктор, вы в своем уме? Она же скоро на нет сойдет!

  Роза ткнула в мою сторону пальцем. Три пары глаз уставились на меня. Мне было не ловко и я не знала как выйти из этой ситуации. Поэтому схватилась за голову изображая мигрень. Они все перепугались и засуетились. Роза с Рамиросом собрали вещи, уже на выходе желая мне скорейшего выздоровления. Штольц же сел рядом, проверяя мой пульс.

  Роза остановилась на пороге, отчего ее массивная фигура в ярком платье почти заполнила проем:

  – В следующий раз, я принесу тебе пироги, родная! – и победно взглянув на Штольца вышла.

  Слушать отповедь мне не хотелось, поэтому я сделала вид, что ужасно хочу спать. Александр расправил мне одеяло и тихо вышел в коридор, в то время как я рассматривала из-под ресниц как он тихо идет к двери.

  Съеденный гамбургер камнем лежал в моем желудке.

  В больнице я пробыла почти месяц. Штольц за это не взял с меня ни копейки. А когда я начала ныть насчет выписки, он говорил 'на следующей неделе будет видно'. По мне так я была уже здорова как бык. Я даже совершала ежедневные пешие прогулки, так как 'моцион шел мне на пользу'. В один из таких дней я пришла в дальний угол больничного городка. Там находилось трехэтажное третье здание больницы. Что мне сразу бросилось в глаза, так это то, что отдаленный дом стоящий на отшибе был огорожен высоким забором, на котором сверху находилась колючая проволока. Здание было выкрашено в жизнерадостный желтый цвет, но от одного его вида мне становилось не по себе. Я подошла к калитке и заглянула в нее. Вокруг дома находилась просторная лужайка с множеством скамеек. Сейчас было время прогулки и на скамейках сидело несколько человек. Все было бы ничего, если бы один больной подняв руки вверх не бегал вокруг одиноко стоящего дерева. Все остальные молча созерцали его.

  – Я вижу, вы решили обследовать нашу территорию.

  От этих слов я почти подпрыгнула. Сзади меня стоял охранник в фирменной форме больницы. В руках у него был стаканчик с кофе и коробка с пончиками. Подойдя он начал открывать замок на калитке.

  – А что это за здание? – спросила я.

  – Это здание терапевтического корпуса для людей с психическими заболеваниями, – охранник смотрел на мою реакцию.

  – Как же я сразу не догадалась!? А здесь лежит много народу?

  – Простите, мисс, мне нельзя разговаривать с посторонними. Если кто-то увидит, будут проблемы.

  И он пошел в будку, которая была на входе. Я же пошла бродить дальше.

  Вечером ко мне приехал Чаки. Я была ему очень рада. Тем более, что он привез мне коробку моих любимых французских трюфелей. Зайдя ко мне он с порога крикнул:

  – Собирайся! Мы едем домой!

  Упрашивать дважды меня было не нужно. Едва он это договорил, как я уже стояла одетая с сумкой в руке возле порога. Выходя из комнаты мы столкнулись с Штольцем. Видя, что я оделась и стою с вещами он часто заморгал:

  – Куда? Куда вы?

  – Спасибо вам большое, но я чувствую себя превосходно и меня забирают домой!

  Я блестела от счастья как начищенный башмак.

  Штольц взял себя в руки:

  – Хорошо! Только вам нужно будет подписать бумаги!

  Чаки обняв меня чмокнул в щеку:

  – Я подожду тебя в машине!

  Мы со Штольцам пошли в его кабинет. Всю дорогу он молчал, наконец я не выдержала:

  – Спасибо тебе большое!

  – За что? – рассеянно спросил он открывая дверь своего кабинета и подходя к столу.

  – За все!? – выпалила я. – Если бы ни ты, я бы не дожила до этого счастливого дня!

  Он в это время копался в бумагах:

  – Хорошо! – наконец, он достал какую-то бумагу из папки. – Подпиши вот это?

  Я не глядя подписала.

  – Ты даже не посмотришь, – спросил он.

  Покачав головой я ответила:

  – Нет! Ты самый лучший врач и я тебе верю!

  Он стоял за столом и как-то странно смотрел на меня. От его взгляда мне почему-то было не ловко. Я протянула ему руку:

  – Спасибо еще раз!

  Он пожал мне руку через стол, хотя это было и не очень удобно:

  – Спасибо тебе, Мария! Если будет что-то нужно, – он замялся, – например, покидать в кого-нибудь шахматами, обращайся.

  Я улыбнулась и уже хотела уходить. Возле двери я обернулась и быстро подойдя к нему поцеловала его в щеку. Уже уходя я заметила, что он стоит за своим столом очень бледный и взволнованный. Но мне осточертела эта больница и я как птица рвалась на свободу, почти побежав к машине.

  Когда дверь за мной захлопнулась, Штольц тяжело опустился в свое кресло и закрыл лицо руками. Но этого я уже не видела.

  Первые несколько недель дома я только и делала, что отъедалась. Чаки шутил, что я ем больше чем все его охранники, но я отмахивалась и намазывала себе маслом очередной бутерброд с сыром и ветчиной. В итоге, все моя худоба осталась в прошлом и я вновь пришла к собственному весу. Я плавала, загорала, ходила по магазинам, общалась с Эльвирой и Хасаном и даже начала брать у него уроки по садоводству. Короче делала все, но только не ездила на кладбище. Когда Чаки или Оливия пытались со мной заговорить на эту тему, я молча отворачивалась и уходила. Я не могла объяснить им, что в глубине души я поселила мысль, что родители уехали и скоро обязательно приедут. Это был полнейший идиотизм, но я даже сама начала в это верить. И когда со мной заговаривали про их смерть, я жутко злилась. В итоге, все привыкли к моим бзикам и поменяли темы. Я же, продолжала делать вид, что все прекрасно.

  В один прекрасный день, Чаки предложил выйти за него замуж и я внезапно для себя согласилась. Это была как игра. Мне казалось, что все понарошку и я наблюдаю со стороны. Услышав эту новость Роза ругала меня на чем свет стоит. Но я лишь улыбалась и думала о своем, а вернее ни о чем не думала. Наконец, она выдохлась и спросила когда свадьба. Я ответила, что через неделю. Роза сказала, что я безбожница и что мои родители в гробу переворачиваются видя, как я не держу траур. Я жевала яблоко и качала ногой.

  Свадьба была очень пышной, но я почему-то помнnbsp;ю ее очень смутно. Церемония проходила на лужайке перед нашим домом. Одеваясь и слушая трескотню Розы и Оливии, я смотрела в окно. Народу было так много, что мне казалось, что сегодня день выборов.

  Когда я шла между рядами с людьми, меня слегка подташнивало. Единственное, что меня поддерживало, это взгляд Чаки. Я видела в его глазах, как он любуется мной и что он страшно горд и счастлив. Если бы не этот взгляд, я бы подняла свои многочисленные юбки и дала бы деру.

  Священник говорил нам что надо любить и уважать друг друга и в горе и в радости, а я почему-то думала о родителях. О том как они любили друг друга. Способна ли я была на такую любовь? Я смотрела на профиль Чаки. Правильно ли я сделала свой выбор? И буду ли я в конце жизни любить его также сильно? Ответов я не знала.

  Наконец, церемония подошла к концу. К нам подходило бесчисленное множество людей, которых я не знала. Среди толпы незнакомцев я искала глазами своих знакомых. Я пригласила Оливию с Пабло, Корнелию и Рамироса с Лючией, так как они теперь были официально вместе. Оливия с мужем поздравили одни из первых, но потом то ли они уехали, то ли просто растворились в толпе, а Корнелии с остальными все не было. И когда уже почти все гости поздравили к нам подошли Рамирос с Лючией. Я подумала, что она и в правду выглядит исполином. Она была очень высокой и крепкой. Мне даже подумалось, что случись что, она способна легко взять Рамироса на руки и отнести как ребенка. Но у нее было очень доброе лицо и немного наивный взгляд. Они поздравили нас и ушли, а Корнелии все не было. В итоге ни одного поздравляющего не осталось. К Чаки подошел какой-то мужчина и они ушли, я же пошла за очередной порцией шампанского. По пути меня кто-то окрикнул. Это была Роза. Она была в лиловом платье, черной шляпке и с маленькой вечерней сумочкой, которую она не переставала тискать в своих больших руках.

  Я не удержалась:

  – Ну и?

  Она мялась:

  – Прекрасная свадьба, Мария! Я тебя поздравляю!.. Только вот понимаешь, не для меня все это: Это все люди из другого мира, – она обвела яркую толпу рукой Я чувствую себя здесь жабой, которая попала к белкам.

  Я попыталась возразить:

  – О чем ты говоришь? Ты просто потрясно выглядишь! И если бы я не знала тебя, то подумала бы, что ты бизнес-леди на приеме.

  Она покачала головой:

  – Не в этом дело. И ты сама все понимаешь! Как бы я ни вырядилась, я буду не такой как они, – помолчав она добавила. – Теперь у тебя начнется другая жизнь, и скорее всего наши дороги разойдутся. Чаки не позволит тебе общаться с такими как я.

  Говоря это она рассматривала носки своих практичных лаковых туфель на толстом каблуке:

  – Теперь и ты станешь другой. Что было в прошлом, оно ведь быстро забудется. У тебя будет новая жизнь, новые друзья и интересы. Мне там просто нет места!

  Я покачала головой:

  – Твои слова очень жестоки! Я какой была, такой и останусь! И никто не сможет мне помешать общаться с теми, с кем я захочу!

  Роза грустно усмехнулась и обняла меня:

  – Прощай, Мария! Ты была прекрасной подругой! Но лучше растаться сейчас друзьями, чем копить обиды.

  А затем она резко развернулась на своих квадратных каблуках и пошла прочь. Я стояла и смотрела ей вслед. Как же я любила ее! Видя как движется среди людей ее большая фигура, я вспоминала те годы, когда мы работали вместе и как мы были счастливы! Через какое-то время толпа ее поглотила, а я все стояла и смотрела, надеясь, что она передумает и скажет, что это была просто дурацкая шутка, но она не возвращалась. И тогда я поняла, что она ушла навсегда и ее в моей жизни уже не будет.

  Вздохнув я пошла к бару и начала пить. Чтобы не терять времени даром, я сразу начала с водки. Я лила ее в себя рюмку за рюмкой, но почему-то совсем не пьянела. На душе было очень скверно, а Чаки все не было. Я смотрела как вокруг меня ходят и разговаривают люди. Они меня как будто даже не замечали. Когда-то я смотрела фильм 'Призрак', как один мужчина умер, но его неуспокоившаяся душа осталась среди людей. Его никто не видел и не слышал, кроме одной чокнутой негритянки. И похоже, что моя чокнутая негритянка ушла, и теперь то уж меня точно никто не услышит. В какой-то момент меня посетила безумная мысль, а что если я выйду в середину лужайки и лягу. Заметит ли это хоть кто-нибудь, или люди и также будут ходить через меня и перешагивать.

  Этому плану не суждено было сбыться, потому что появился Чаки. Он сначала не мог поверить, видя свою благоверную в совершенно нетрезовом состоянии, а затем резко дернув меня за руку поставил на ноги.

  – Да, что ты тут такое делаешь? Ты пьяна как матрос!

  Я стояла покачиваясь, разглядывая испачканный подол своего белого платья, почему-то думая, что это не к добру. Чаки мой понурый вид принял за раскаянье, поэтому смягчился:

  – Ладно, пошли я отведу тебя в комнату! Держись за меня и постарайся не упасть перед гостями.

  У меня почему-то болела голова, но болела не так как она болит от выпитого, а словно мне чего-то не хватало. 'Наверное, выпила мало!' – подумала я, стараясь идти в одну ногу с Чаки.

  Он завел меня в комнату и сел на кровать:

  – Ты хоть понимаешь, что подумают все эти люди?

  Но я упорно молчала сев в кресло и сгорбившись.

  Чаки сел возле меня на колени и все распалялся:

  – Я думал, что это будет наш самый лучший день. А теперь все подумают, что я тебя на себе чуть ли не насильно женил!

  Я тихо подала голос:

  – А тебе не все ли равно кто и что подумает? Половину из этих людей ты даже и не знаешь.

  Чаки смотрел на меня так, как будто хотел убить:

  – К своему положению я шел очень долго, и я не дам тебе разрушить то, что я строил годами.

  Я чувствовала что нужно помолчать, но мой язык словножил отдельной жизнью:

  – Тогда разведись со мной!

  И в этот момент он дал мне такую пощечину, от которой у меня посыпались искры из глаз. Я потирала свою алевшую щеку, он резко развернувшись вышел из комнаты.

  А потом я легла на кровать и долго лежала глядя в потолок и сквозь пьяный угар думая о своей жизни. Задавая вопросы, на которые у меня не было ответа. Например, 'Почему беспутная Оливия нашла себя отличного мужа?', 'Как мне жить дальше, а главное чем' и 'Что мне теперь делать?'. Не знаю сколько было времени когда я уснула, но на улице было уже совсем темно и со временем смолкли звуки музыки и смеха.

  Чаки в ту ночь не пришел, поэтому я накрылась пледом и уснула, а точнее впала в состояние между сном и реальностью. Это было что-то похожее на то, как я лежала в больнице. Мне казалось, что я нахожусь среди серого мира и вокруг меня безмолвная пустота.

  Когда я утром пила на террасе кофе, вышел Чаки. Он был свеж и бодр. Подойдя, он поцеловал меня в щечку как ни в чем не бывало:

  – Доброе утро, дорогая! Сегодня отличный день!