Текст книги "Долгая темная ночь... (СИ)"

Автор книги: Лариса Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

  И когда первый акт подошел к концу, я разочарованно вздохнула. Чаки подмигнул мне: 'Не бойся! Продолжение следует! А сейчас идем немного разомнемся'.

  Куда-то идти совсем не хотелось. Некоторые зрители остались на местах, но мы вышли в холл. С одной стороны, это было не так уж и плохо. Слушаю чудесные звуки музыки я даже не заметила, что внутри было очень душно, поэтому сейчас выйдя в широкий коридор, я глубоко вздохнула свежего воздуха.

  Мы бродили по зданию Дворца изящных искусств, любуясь красотой и великолепием архитектуры.

  – Странно, что ты никогда здесь не была, – сказал Чаки. – Обычно сюда водят школьников на экскурсии.

  Я пожала плечами:

  – Наверное, я в тот день болела, – пролепетала я. На самом деле, я прекрасно помнила тот день, когда наш класс собрался на экскурсию в это красивое здание. Но, я решила не просить у родителей денег, так как у нас был период безденежья. И пока нашему классу гид рассказывал про дворец, я шаркая портфелем по асфальту бродила по городу. Мне ужасно хотелось посмотреть, что же там внутри! Но, я успокаивала себя: 'Подумаешь, дворец! Мало что ли этих дворцов?'. А сейчас можно сказать, что моя детская мечта сбылась!

  Наконец, объявили начало второго акта и мы как и все остальные потянулись на свои места.

  Опера была великолепной. Я сидела, затаив дыхание и вслушиваясь в голоса певцов. Но, время пролетело так быстро, что мне казалось, что не успела я моргнуть, как опера закончилась.

  Чаки подсмеивался надо мной, говоря, что зрителей на второй сеанс не оставляют.

  Мы вышли и обнявшись пошли к выходу. Сзади нас шли охранники. Я поймала себя на мысли, что совсем перестала их замечать, и на том, что мне ужасно хорошо. Впервые в жизни, мне не было одиноко. В семье я чувствовала любовь родителей и сестры, но это было другое. Там я была любимым ребенком, но я жила в своем мире. А тут я была не одна. Чаки как-то незаметно стал моим любимым и родным человеком, таким, о которых девушки мечтают в сладких розовых снах. Честным и благородным, а также красивым. Да, красивым! И как только раньше я этого не замечала! Теперь мне нравилось в нем абсолютно все – запах его кожи, а также ее вкус, черные гладкие волосы, глубокие глаза. Он был моим принцем. А я в данный момент чувствовала себя принцессой!

  Когда мы уже почти подошли к машине, я услышала сзади нас окрик:

  – Эй, Чаки!

  Мы обернулись. К нам почти бегом шел высокий очень полный итальянец в ярком фиолетовом пиджаке и желтой рубашке. За ним пытаясь поспеть буквально бежала чуть полноватая блондинка на очень высоких шпильках. Бежать ей было не комильфо, поэтому она пыталась создать иллюзию быстрого прогулочного шага. Ее большая грудь при каждом шаге прыгала так, что мне казалось, что еще немного и она выскочит из широкого декольте ярко-красного платья. На ее шее болталось брильянтовое колье, толщиной чуть ли не с мою руку. Они оба были пьяны и поэтому глупо хихикали.

  Похоже Чаки этот тип был знаком:

  – Привет, Диего! – Чаки развел руки и они обнялись. – Я надеялся встретиться с тобой на банкете, но ты меня опередил.

  – Пока этот банкет настанет, мое бедное пузо сдуется!

  Я посмотрела на его как он сказал 'бедное пузо' и пришла к выводу, что с таким пузо можно прожить на скалистой горе с полным отсутствие растительности пару месяцев, однако, к счастью делиться своими мыслями не решилась.

  – А кто это у нас такой красивый, – Диего улыбаясь смотрел на меня своими озорными глазами. – И это сокровище ты прятал? Как зовут тебя душа?

  – Мария.

  – Надеюсь не Санта Мария? – он так засмеялся, что его живот затрясся и я боялась, что он лопнет как шарик.

  Чаки обнял меня и поцеловал в макушку:

  – Для тебя Санта? Можешь на нее молиться.

  Диего сделал вид, что хочет потрогать меня за грудь:

  – А трогать можно?

  Чаки треснул его по руке:

  – Трогать можно только мне.

  Я пылала, ища слов, чего бы такое ему сказать. Блондинка смеялась закинув голову и обнажив ровные белые зубы.

  – Ладно, – сказал Диего залазия в наш лимузин, – пока тут болтаем, на банкете все съедят!

  Блондинка подняв платье полезла за ним, отчего разрез сбоку поднялся так, что мне казалось, еще чуть-чуть и я увижу ее подмышки.

  Чаки дал мне руку и мы тоже сели. Машина поехала.

  – Ты не говорил мне, что мы куда-то поедем? – тихо спросила я.

  – Хотел сделать тебе сюрприз, мы едем на вечер посвященный этой опере, его устраивает один мой друг. Там ты сможешь познакомиться с исполнителями главных арий.

  У меня загорелись глаза:

  – Класс!

  В это время Диего полез в бар:

  – Чаки, как я тебе завидую, у тебя тут прекрасный выбор джина и бренди, – он толкнул блондинку локтем. – Может быть мы тут пару дней у тебя поживем!

  Мы все засмеялись.

  – Живи, конечно Диего! Для тебя, друг, ничего не жалко!

  Чаки взял бутылку шампанского и налил мне и блондинке. Я не удержалась и обратилась к ней:

  – А как вас зовут?

  Она мне улыбнулась:

  – Евгения!

  Я попыталась оправдываться:

  – Нас не познакомили: Как вам опера?

  Она отпила из бокала:

  – Учитывая что я смотрела ее не меньше тридцати раз, то каждый раз слыша ее, я прошу бога: 'Господи, пусть это будет в последний раз! Я готова слушать хоть Рамштайн, только не это!'.

  После этих слов, мы друг другу тепло улыбнулись и лед между нами растаял. Дальше мы смеялись и болтали, пока лимузин не доехал до ночного клуба 'Оазис'. Это было очень шикарное заведение с большим танцполом и двумя этажами.

  Когда мы зашли, закрытая вечеринка была уже в разгаре. Мы сели за столик на втором этаже. С этого места было видно танцующих. Официанты в набедренных повязках разносили напитки. В основном это были очень рослые и накаченные парни.

  Евгения потянула меня танцевать. Мы с ней оказались почти в самом центре зала. И хоть я была не частых ходоком на дискотеки, тем не менее получалось у меня довольно неплохо. А глядя как двигаются остальные девушки, я быстро освоилась и в итоге, стала танцевать получше многих. Музыка уносила меня, я почти не чувствовала ничего и никого вокруг. Когда однажды я подняла голову вверх, я увидела удивленный взгляд Чаки. Я махнула ему рукой, чтобы он шел к нам, но он отрицательно помотал головой.

  Через какое-то время, Евгения потащила меня в туалет. Туалет был удивительно чистый для таких мест, там играла легкая музыка. Евгения затащила меня в кабинку.

  Мне почему-то было дико смешно, и я хохотала как ненормальная. Она тоже хихикала. Закрыв дверку кабинки, она открыла сумочку и высыпала на бачок белый порошок.

  – Угощайся, подруга! – пьяно проговорила она. – Там внутри стоит камера, так что, приходиться жаться по углам!

  Я покачала головой:

  – У меня и так все плывет, не нужно!

  – Ну как знаешь! – она вытащила трубочку и ловко втянула в себя белый порошок. Затем аккуратно вытерла ноздри.

  – Эта дурь, буквально сбивает меня с ног! Уж чего-чего, а в этой дряни Диего толк знает!

  Я неудержалась:

  – Он же продюсер!

  Она пожала плечами:

  – Одно другому не мешает! А в этой блядской среде все хотят порошка. Вот он всем и помогает.

  Мы вышли из кабинки, она села на стул и начала поправлять макияж, глядя на меня в зеркало:

  – А ты красивая, вот только странная какая-то!

  Я пожала плечами:

  – Я обыкновенная.

  – Нет, обыкновенной Чаки бы не заинтересовался бы! Что-то в тебе есть!

  Я решила тоже подкраситься, чтобы не отвечать. Какое-то время мы сидели молча. Наконец, она спустила с плеч трикотажное платье, оголив грудь. Она посмотрела на меня в зеркало:

  – Как тебе мои новые сиськи! – она покачала ими.

  Мне хотелось смеяться. Грудь выглядела как две большие перезревшие дыни:

  – Ничего так! Только вот предыдущие я не видела!

  Она громко рассмеялась:

  – Нет, в тебе определенно что-то есть! Если захочешь себе такие, звякни, я тебе телефончик одного классного хирурга дам. Он просто гений!

  – Да нет, пока своими обхожусь, – сказала я, подпудривая нос.

  – Как знаешь, – она ловко надела платье. – Как думаешь, наши мужики трепаться закончили?

  – Не знаю, а о чем трепаться-то?

  – О дури и трепаться-то! А ты думала, они все оперу любят?

  С меня слетел весь хмель. Я сидела так, как будто мне в макушку ударила молния в пару тысяч вольт.

  – И Чаки тоже?

  – Он ее Диего и толкает, – она перестала краситься и посмотрела на меня. – Только не говори что не знала!

  Наши взгляды скрестились в зеркале. Она даже протрезвела:

  – Чаки ничего не говори! Слышишь?

  Евгения повернулась ко мне:

  – Мария, я тут тебе наговорила всего! Так ты это лучше забудь. Это мужские дела, понимаешь?

  Я кивнула. В это время в туалет зашли несколько женщин щебеча и хихикая, мы вышли. Когда мы проходили возле одного из официантов, Евгения наклонилась мне и шепнула:

  – Ты хотела бы такого трахнуть?

  Я ошарашено уставилась на нее. Ее зрачки казались огромными.

  – Я как-то не думала об этом.

  – Ничего себе! Тут такие красивые куски мяса ходят, а ты не думала об этом! Ты что с другой планеты?

  Мы встали возле стойки бара и официант протянул нам два коктейля. Повернувшись, мы осматривали зал и танцующих.

  Музыка была очень громко, поэтому Евгения практически кричала мне в ухо.

  – В последнее время у Диего почти не стоит. От этого я вся на нервах. Только кокс меня расслабляет.

  Я мучительно думала что ей ответить, как увидела что музыка остановилась и ведущий сказал:

  – А сейчас давайте поприветствуем гостей, в честь которых была организованна эта вечеринка – это знаменитые солисты итальянской оперы!

  Все зааплодировали. Я приподнялась на стуле, чтобы увидеть их. Евгения мне сказала:

  – Чуть потерпи. Даю гарантию, Диего потащит тебя с ними знакомиться. Он всех с ними знакомит. Эта прима еще та гадина. Она людей на дух не переносит, мне временами кажется, что Диего назло знакомит ее со всеми подряд.

  От этих слов мне стало очень не приятно, но я подумала, что она под кайфом, поэтому не обратила внимание на ее речь. Через какое-то время и вправду мы увидели пробирающегося к нам Диего. Он вспотел, золотые цепи на его шее качались туда и сюда.

  – Эй, крошки! А мы вас потеряли! Мария, идем я тебя с кем-то познакомлю!

  Я посмотрела на Евгению, она сделала взгляд типа 'я же тебе говорила'.

  Диего взял меня и буквально потащил через толпу. Через какое-то время мы оказались перед главным героем, поющим арию любимого Тоски. Диего нас представил. Певец взял мою руку и поцеловал ее. Не успела я сказать, пару слов, как Диего потащил меня дальше, на ходу говоря:

  – Ты на него больно не засматривайся. Он голубой, вот только изображается из себя бабника. А так, конченный для всего женского рода человек.

  В этот момент мы оказались перед певицей, певшей арию Тоски. Похоже Евгения была права, она конечно кивнула мне, но сделала это так, как королева горничной. Слава богу, мне и в этот раз не пришлось ничего говорить, так как Диего потащил меня к Чаки.

  – Видала стерву? Если бы не голос, грош была бы ей цена. А тут ничего не попишешь, да и как человек она дрянь!

  От всех событий у меня кружилась голова, к тому же я все-таки похоже лишнего выпила, так как не успели мы дойти до Чаки, как я вырвала свою руку и побежала в туалет. Там мой желудок выкинул всю выпитую за вечер гадость.

  Как мы приехали домой, помню смутно, так как меня все еще тошнило и кружилась голова.

  – Милая, тебе лучше? – Чаки постучал в мою комнату.

  – Ага, – я с головой укрылась одеялом.

  Чаки зашел в комнату и сел на кровать рядом. Я откинула одеяло и посмотрела на него. Он был в домашнем халате, после душа.

  – А откуда ты знаешь Диего? – спросила я.

  – Мы как-то по работе столкнулись, – неопределенно ответил Чаки.

  – А что за работа, – неунималась я.

  Он чмокнул меня в нос:

  – Диего один раз помог мне организовать вечеринку в честь день рождения жены мэра. С тех пор, мы дружим.

  Я смотрела на него и мне очень хотелось ему верить. Его лицо было расслабленным, влажные от воды волосы чуть поблескивали, на шее были видны капельки воды. 'И как я могла поверить в бред наркоманки?' – думала я.

  Взяв в ладони лицо Чаки, я его поцеловала. Мне было приятно ощущать его язык, гладить его гладкую грудь.

  На следующий день, в обед я поехала в больницу к маме. На скамейке сидел отец, он кормил голубей. Я подошла к нему, наклонилась и поцеловала его в щеку:

  – Привет, па!

  – А, дочка! – сядь, посиди.

  – Почему ты не у мамы?

  – Да что-то как-то нехорошо стало, вот вышел подышать воздухом.

  – Почему ты врачам ничего не сказал, – разволновалась я.

  Он погладил меня по руке:

  – Не волнуйся, милая! Это от духоты! Я вчера почти не спал. Ночью было так жарко, что я все окна открыл.

  – Папа, я обязательно куплю тебе кондиционер! Вот зарплату получу и куплю! – сказала я.

  Он улыбнулся, отчего его лицо покрытое морщинами стало еще старше:

  – Это было бы здорово! Вот на старости лет и у меня будет кондиционер! Прямо как у министра!

  – Ох, папочка! Ты у меня такой:

  – Дурной?

  – Нет! – засмеялась я. – Не дурной, а смешной!

  – Смешной, это хорошо! Запомни дочка, смех он лучший друг бедняка. Богатым он не дан, у них хлопот много – как свое богатство сберечь, а бедные люди смеются, потому как у них только смех и есть. Поняла?

  – Поняла, папа! – я поднялась. – Пойду к маме!

  – Подожди, дочка! Я вот поговорить с тобой насчет сестры хотел... Не бросай ты ее!

  – Ну что ты пап! – я подошла и еще раз чмокнула его в щечку. – Не брошу! А сейчас мне пора!

  – Подожди:

  – Потом поговорим, как выйду, а то у меня цветы завянут! – я показала ему большой букет белых лилий.

  – Хорошо, иди родная!

  Я пошла и только возле входа в больницу, что-то заставило меня обернуться. Отец все также сидел на скамейке, кормил голубей.

  У мамы я провела время очень хорошо. Мы с ней много шутили. Она обрадовалась цветам, опять рассказывала про то, как в молодости ей дарили большие букеты и как счастлива она была в танце. Рассказывая это, она красиво взмахивала руками, как это делают в сальсе.

  Когда пришла медсестра и сказала, что скоро процедуры, то я спохватилась. Оказывается я просидела три часа и совсем забыла про отца, он наверное, уже ушел. Пообещав маме навестить ее завтра, я побежала вниз, про себя думая, что в крайнем случае, я заеду домой и мы поговорим.

  Отец все также сидел и ждал меня на скамейке. Возле его ног, бродили голуби в поисках крошек.

  – Ты их откормишь и они разучатся летать, – сказала я подходя ближе.

  Отец мне не ответил. Я села рядом и увидела, что он спит. Корка хлеба лежала в руке. Я взяла его за руку, чтобы вытащить корочку. В этот момент, я почувствовала, что его рука ледяная. Мне стало очень страшно и ужасно хотелось кричать, но от ужаса, крик застрял в моем горле. Он был мертв. Мой отец, мой папа! Человек, который подарил мне жизнь:

  Я упала ему на грудь и зарыдала. Мне казалось, что его тяжелая мужская рука привычно погладит меня по волосам, скажет: 'Не плачь, дочка! Все пройдет!', но этого не происходило. Он сидел неподвижно.

  То что происходило дальше, я помню очень смутно. Я видела, что ко мне подошел Денни, что он побежал за врачами, они пытались нащупать его пульс, но затем принесли носилки и унесли отца куда-то. Мельком я видела Александра Штольца. Он что-то говорил мне, пока я плакала на стуле в холле больницы.

  Я спала и видела страшный сон, а когда проснулась, то было уже далеко за полдень и солнце светило прямо таки нещадно. Рядом со мной проснулся Чаки. Он погладил меня по лицу, молча рассматривая меня. Я потрогала кончиками пальцев его губы:

  – Знаешь, мне приснился страшный сон, словно папа умер.

  Чаки смотрел на меня как-то отстраненно. Я подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза:

  – Так это не было сном?

  Он покачал головой, в его глазах я увидела сострадание и от этого мне стало еще хуже. Я отвернулась. Мне хотелось с кем-то поговорить, но когда он вот так смотрел на меня я не могла вынести этого.

  – Знаешь, а он ведь перед смертью хотел со мной поговорить, а я как всегда торопилась и сказала, что мы поговорим потом, – я сглотнула чтобы не заплакать. – И почему только я не осталась? Для этого требовалось не так уж и много времени – только послушать то, что он скажет.

  Чаки погладил меня по волосам и я не выдержав разрыдалась. Он прижал меня к себе что-то шепча, но я не слышала. У меня так болело сердце, что мне казалось, что оно не выдержит и просто лопнет. Я вспоминала, вспоминала: Свое детство, радость родителей, когда мой рисунок в школе занял первое место на конкурсе, как на спор катаясь на велосипеде с горки я упала и папа с белым от страха лицом повез меня в больницу. Эти моменты – это все что у меня от него осталось. От мысли, что я больше никогда его не увижу мне стало еще больнее. Мне хотелось вынуть собственную душу и выкинуть ее, чтобы она так не мучила меня. Но, к сожалению, от воспоминаний и от гори утраты было не убежать.

  Через какое-то время Чаки позвонили и он спросив все ли у меня будет нормально уехал. Я бродила по дому, не зная чем себя занять, а потом решила позвонить Оливии. Ее телефон не отвечал и поэтому я решила ехать в родительский дом.

  Мой дом встретил меня знакомыми запахами и звуками с улицы. Я прошла внутрь и открыла окна, чтобы проветрить комнаты. Мне нужно было найти вещи отца для похорон.

  Перед тем, как зайти в его комнату я на минуту задержалась. На какой-то момент мне показалось, что сейчас я открою дверь и увижу его с газетой в его любимом кресле. Я даже зажмурилась, чтобы не спугнуть это видение. Но комната была пуста.

  На кровати лежал выходной костюм отца и письмо в чуть желтоватом конверте. Я села на кровать и открыв письмо начала читать:

  'Девочки мои!

  Если вы читаете это письмо, значит меня уже нет в живых. Моя жизнь рядом с вами была прекрасной.

  Ариадна, я благодарен тебе за каждый день прожитый рядом с тобой. Ты наполнила мою жизнь смыслом, сделала меня счастливым мужчиной и отцом. К сожалению, так распорядилась судьба, что я вынужден уйти раньше тебя. Но я оставляю тебя не одну. Рядом с тобой будут наши дети – они всегда поддержат тебя и не оставят одну. Если ты встретишь достойного мужчину, не отказывай себе и ему в том кусочке радости, который послал вам господь. Я люблю тебя также сильно, как только впервые увидел тебя! Будь счастлива, моя любовь!

  Оливия, не смотря на то что я часто говорил тебе что ты что-то делаешь не так, я всегда гордился тобой и любил от этого тебя ничуть не меньше. Я хочу, чтобы ты встретила порядочного мужчину, который бы понимал и любил тебя. Но и ты, оставь свою гордость и отвечай на эту любовь искренне! Когда-нибудь ты поймешь, дочка, что дети – это самое богатство в жизни родителей. Они – это наше продолжение! Наша надежда. Целую тебя моя, Оливия!

  Мария, ты мой первенец, глядя на тебя я понимаю, что жил не зря. Ты такая дочь, о которой мечтает любой родитель. Прости, если иногда я делал тебе больно или просил тебя о том, что тяжело и невозможно сделать. Это я делал потому, что знаю какая тонкая у тебя душа и как ты способна понимать. Я хочу, чтобы ты тоже встретила достойного человека и обрела свое женское счастье. Но даже, если ты и найдешь кого-то и будешь его любить, никогда не отказывайся от себя! Не продавай свою душу!.. Прости своего старика отца за эти слова, но я должен был тебе это сказать! Я люблю тебя, Мария! Будь счастлива, дочка!

  Ваш отец и муж Маркос'.

  Последние строки я читала сквозь слезы. Буквы у меня перед глазами скакали. Я видела, что отец видимо тоже плакал, когда писал, потому что буквы были неровными, временами они скукоживались, а временами растягивались и было очень трудно читать.

  Я легла на его кровать и обняла его костюм, который еще хранил на себе запах отца. Костюм был уже не новый, но отец его очень любил и всегда смеясь говорил матери, что если она от него уйдет, то он пойдет второй раз к ней свататься в этом же костюме, потому как перед ним она устоять не сможет. Мать же в ответ шутила, что если она и не сможет от чего-то и устоять, как только сойтись с ним, чтобы иметь возможность сводить в магазин, чтобы он купил себе новый костюм. После этих слов мы все смеялись. Боже, как давно это было! Мне казалось, что прошла целая вечность!

  В это время я услышала, как дверь в квартиру открылась и по дому застучали каблуки Оливии. Она открыла дверь в папину комнату и подойдя к кровати легла рядом со мной. Какое-то время мы лежали молча.

  – Знаешь, я не верю, что папы нет, – сказала Оливия задумчиво разглядывая потолок.

  Я протянула руку и обняла ее, прижав к себе:

  – Я тоже. Но мы должны быть сильными и ничего не говорить маме. Ей перед операцией нельзя переживать.

  Оливия погладила рукой папин костюм:

  – А ведь он и вправду очень шел ему.

  Я кивнула:

  – Как твои дела, Оливия? Мы в последнее время редко видимся. Тебе что-то нужно?

  Она покачала головой:

  – Нет. Я встретила одного человека. – Оливия немного помедлила. – Он любит меня и заботиться.

  – Это хорошо! А ты?

  – Что я?

  – Ты, любишь его?

  Она неопределенно мотнула головой:

  – Не знаю. Скорее всего, да.

  Она показала мне руку, на пальце блестело кольцо с большим изумрудом:

  – Он сделал мне предложение и я приняла его.

  Я обрадовано обняла ее и еще крепче прижала:

  – Ой, ты меня совсем задушишь! – пискнула Оливия.

  – Прости, – я немного ослабила хватку. – А кто он? И как его зовут?

  – Он владелец одной галереи. Его зовут Пабло Тамильо.

  – Итальянец?

  Оливия посмеялась:

  – Ты правильно догадалась!

  Затем мы помолчали:

  – Сегодня я хотела рассказать про него родителям, – Оливия заплакала.

  Я гладила ее по голове:

  – Не плачь, папа бы очень обрадовался, что теперь ты не одна. Он оставил письмо, в котором написал об этом, – я протянула ей письмо. – А теперь мне нужно ехать насчет похорон. Чаки предлагал свою помощь, но я отказалась – папе это было бы не приятно. Хочу, чтобы все было правильно. Я взяла костюм и завернула его в пакет для одежды. – Я тебе позвоню, когда все организую, а ты пригласи пока соседей на завтра, хорошо?

  Оливия кивнула. Я поцеловала ее в щеку:

  – Главное ничего не говори маме? Ок?

  Она еще раз кивнула и я поехала.

  Все что было дальше, я видела как будто со стороны. Вот я прихожу в похоронное агентство. Служитель с фирменным скорбным выражением лица показывает мне каталоги с гробами, рассказывает про выбор 'букетов по этому тяжелому случаю'. Я рассеянно киваю и временами отвечаю невпопад. Но он, с понимающим видом кивает и очередной раз переспрашивает меня что я выбрала.

  В итоге я все-таки выбрала скромный гроб и пару венков с какими-то бледно-желтыми цветами. Я вытащила из сумочки деньги и расплатилась. Он выписал мне квитанцию и проводил на выход. Неужели и правда весь этот бред происходит со мной? Постоянно спрашивала я себя. Этого просто не может быть! 'Я сплю! Я сплю' – твердила я себе как заговоренная.

  Вечером я позвонила в больницу и попросила медсестре передать, что завтра мы с отцом и Оливией идем по делам, поэтому не сможем к ней зайти. Медсестра предложила мне самой поговорить с ней, но у меня на это не было сил, поэтому я сказала, что очень тороплюсь.

  Похороны прошли очень скромно. На лужайке перед вырытой большой ямой поставила два ряда деревянных скамеек. Народу было очень мало. С работы ко мне приехали Роза и Рамиросом. Они привезли необъятный венок с лентой 'От телеканала Мексика сегодня. Скорбим:'. Увидев это чудовищное творение я не выдержала:

  – Звучит как похабная реклама! Кто мог заказать такой ужас!

  Роза хмыкнула:

  – Это видимо твоя новая подруга Сальма Тепурос пыталась перед тобой прогнуться. Я слышала, как она звонила в похоронное агентство и говорила: 'Нужен венок для большого человека. Большого, вы меня поняли?'.

  Венок с трудом подняли двое мужчин. Я попросила поставить его в сторону. От одного его вида, у меня к горлу подкатывала тошнота.

  Оливия приехала со своим женихом. Я очень удивилась глядя на него. Он вовсе не производил впечатление хлыща. А именно такие мужчины раньше были рядом с Оливией. Пабло, наоборот, чем-то даже напоминал мне отца. Было видно, что это немногословный мужчина с устоявшимся взглядом на жизнь. Он был не высокого роста и полноват, но было в его лице что-то мягкое и доброе. Когда он пожимал мне руку, я чуть не расплакалась. Рука была теплой и какой-то дружеской что ли. Он посмотрел на меня своими большими сочувствующими глазами, и я прониклась доверием к этому человеку на всю жизнь. Теперь за Оливию я была спокойна. Я улыбнулась ему и тоже пожала ему руку.

  Мы сели на места и священник начал рассказывать про бренность жизни, и про то, что жизнь – это 'короткий путь в царствие небесное'. Я же постоянно ловила себя на мысли, что думаю совсем о другом. Этот момент – когда умрет мой близкий человек, я ждала с ужасом. Мне казалось, что когда отец умрет, моя жизнь остановится и я умру. Но вот, я сижу рядом с гробом отца, смотрю на его строгий профиль и думаю о чем угодно, только не о смерти. Наверное, это была защитный рефлекс организма. Мне совсем не хотелось думать, о чем-то тяжелом, а особенно о том, что его нет. А еще почему-то хотелось петь. Это было бы, наверное, ужасное кощунство, если бы в тишине кладбища, слегка прерываемое тихим голосом, скорее даже похожим на шелест священника, прозвучало мое громкое пение. От этой мысли я чуть не рассмеялась. Но видимо, все таки мой смешок прозвучал громко, потому как я заметила, что многие начали переговариваться. Ко мне наклонилась Оливия и прошипела:

  – Держи себя в руках, а то все подумают, что ты рада этому событию.

  Я ей сказала:

  – И что тогда?

  – Тогда тебя либо посадят в психушку, либо сочтут за суку!

  Она резко отвернулась. Мою руку пожала сидящая слева Роза:

  – Милая, не о чем не думай! Только ты знаешь, как тебе его не хватает и как ты скорбишь по нему!

  После этих слов, меня прорвало. Я рыдала так, что не могла остановится. В конце концов, я встала и побежала куда глаза глядят. Сзади себя я слышала как люди шептались.

  Пробежав немного я села на скамейку, возле одной из могил, продолжая плакать. Рядом со мной оказался Денни. Он погладил меня по волосам:

  – Не плачь, Мария! Это жестокая правда жизни, одни люди уходят, чтобы дать место другим.

  Я с удивлением уставилась на него:

  – Какие-то странные слова утешения, ты не находишь?

  Он улыбнулся и пожал плечами:

  – Ты слишком умна, чтобы тебе лепить про 'царство божье' и про то 'что им там лучше чем нам'.

  Я невесело усмехнулась:

  – А почему бы не попробовать?

  Денни посмотрел на стоящий над нами большой мраморный памятник с крупным толстым ангелом, который держал цветы:

  – Никого еще из тех кто там был не возвращался. Поэтому мы не знаем, есть ли что-то там или нет. Именно поэтому, нужно жить так, – он серьезно посмотрел на меня, – как будто там пустота. Понимаешь?

  Раньше я никогда не видела его серьезным. Для меня он всегда был похож на парня с обложки журнала. А что собственно я про него знала? Денни был улыбчивым, в всегда отглаженном костюме. Со светлыми льняными волосами и голубыми глазами. Это все.

  Я положила свою руку на его:

  – Скажи, ты терял близкого человека? Ведь так?

  Он неопределенно покачал головой:

  – Да.

  И хоть было понятно, что про это он не хочет говорить, тем не менее мне хотелось знать:

  – Это была твоя девушка?

  Денни посмотрел на свои руки:

  – Сестра.

  Я хотела расспросить его про нее, но тут увидела, что к нам идет Рамирос с Корнелией. Похоже церемония закончилась.

  Он встал:

  – Я подожду вас в машине.

  Ко мне подошла Роза и села рядом:

  – Все кончилось! Хочешь я схожу с тобой на могилу?

  Я покачала головой:

  – Я не могу: – и снова заплакала. – Через пару дней, я лучше схожу одна. Там никого не будет.

  Роза кивнула и обняла меня:

  – Может быть поедем ко мне? Абдул будет рад тебя видеть!

  Я покачала головой:

  – Прости, но сейчас мне лучше побыть одной.

  Роза кивнула и они с Рамиросом пошли в сторону выхода.

  Ко мне подошла Оливия и устало села рядом:

  – Ты как?

  – Нормально.

  – Мы сейчас едем обедать, ты с нами?

  – Нет. Прости, кусок не лезет. Давайте как-нибудь в другой день, ладно? – я посмотрела на Пабло.

  Он мне улыбнулся:

  – Мы будем всегда рады тебя видеть, Мария! Приезжай когда захочешь! – он продиктовал мне адрес.

  Я кивнула и они обнявшись пошли. Я осталась сидеть на скамейке взирая снизу вверх на памятник. Видимо, художнику, который его делал, хотелось передать что даже ангелы скорбят по умершему. Но, впечатление было обратным. Толстый мальчик со складками на животе и несуразными крыльями стоял опустив кудрявую голову, как будто устав от всего на свете, в том числе и от умершего. Памятник покрывал слой пыли, под которым черный мрамор казался серым и вылинявшим. Меня почему-то опять начало тошнить. Скорее всего, от этих дурацких мыслей. Я встала и пошла по длинной алее, разглядывая памятники и читая надписи на них. И куда бы я не бросала взгляд, везде были каменные плиты, кресты и даже мавзолеи. Казалось, что здесь лежит весь город. Вокруг меня никого не было, лишь иногда ветер трепал полы моего черного платья, которое било меня по ногам. Было очень жарко. Через какое-то время, мне начало казаться, что все умерли и осталась только я. И теперь я блуждаю среди могил, проклятая и обреченная на вечное одиночество. И еще мне казалось, что я вижу призраков. Они смотрели на меня своими пустыми глазницами из-за могил, временами чуть приближаясь ко мне. А затем у меня перед глазами все потухло.

  Когда я открыла глаза, то был уже вечер. Я увидела над собой испуганное лицо Чаки и чуть приподнявшись села держась руками за голову:

  – Как я сюда попала?

  – Господи, – Чаки обнял меня. – Слава Богу! У тебя был солнечный удар и ты упала на кладбище. Денни ждал тебя в машине, но все разъехались, а тебя все не было. Он пошел тебя искать и нашел на траве недалеко от могилы отца. Он позвонил мне и я сразу приехал с доктором. Тот тебя осмотрел, и сказал, что тебя нужно отвезти домой и не беспокоить, а как проснешься, чтобы ты побольше пила.

  – Чаки, спасибо тебе! Мне уже лучше, а теперь тебе лучше выйти. Я хочу немного отдохнуть.

  Он поцеловал меня в горячий лоб и вышел.

  Я пощупала свою голову. Мне показалось, что она у меня из железа. Я встала и качаясь пошла в туалет. Там меня вырвало. У меня перед глазами все плыло и вращалось. Я кое-как дошла до кровати.

  Лишь только моя голова коснулась подушки, как я опять погрузилась в сон. Во сне мне снилось, что я плыву по озеру с удивительно чистой и прозрачной водой. Плыть было легко и приятно. Я даже ощущала влагу на своем теле, которая освежала меня. На берегу я видала как стоит и машет мне рукой моя мама. Она была в красном платье. Которое ярким пятном алело среди серых камней. Помахав ей, я поплыла к берегу. Но чем ближе я подплывала, тем гуще становилась вода. Метров за тридцать до берега вода уже напоминала сироп. Я с трудом поднимала руки, чтобы грести, чувствуя, что мое тело тонет в этой грязно-бурого цвета субстанции. Мама что-то мне кричала и махала руками, но вода буквально затягивала меня. Я почувствовала как она попадает мне в уши, нос, словно склеивая их. Закричав, я проснулась. На дворе была глубокая ночь.