Текст книги "Избранное"
Автор книги: Лао Шэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)
Я был подавлен жалобой посланницы, потому что в ее рассказе мне открылась женская доля в Кошачьем государстве за многие столетия. Моя рука перелистала самые мрачные страницы истории, и я не мог больше читать.
Напрасно я не пошел в иностранный квартал, теперь я снова бездомен. Куда же идти? Люди-кошки, помогавшие мне откапывать засыпанных, стояли вокруг, ожидая денег. Правда, они растащили посольскую резиденцию, но ведь это не должно лишить их обещанного вознаграждения. Запустив руку в карман, я достал пятнадцать национальных престижей и швырнул на землю: пусть сами делят. Страшно болела голова – наверное, я заболеваю. Хозяев моих не воскресить, старуха лежала в крови, а глаза ее были широко раскрыты, как будто она и после смерти следила за наложницами мужа. У меня не хватало сил похоронить их, соседям было все равно – в общем, я задыхался от омерзения и отчаяния.
Но не сидеть же здесь, пока трупы не сгниют! Я с трудом поднялся и заковылял, изрядно подорвав веру жителей в силу иностранцев. Улица опять была полна народа. Несколько молодых людей-кошек писали мелом на стенах. Стены уже почти просохли, и едва подул ветерок, как надписи стали ярче: «Движение за чистоту», «Все помыто»… Несмотря на головную боль, я не мог удержаться от хохота. Ловко они работают: после того как дождь вымыл город, наведение чистоты не потребует ни малейших усилий! Даже в вонючей канаве вода стала прозрачной. Движение за чистоту! Ха-ха-ха! Может, я свихнулся? Мне очень хотелось вытащить пистолет и пристрелить тех, кто писал лозунги.
Тут я вспомнил шутку Маленького Скорпиона насчет культурных учреждений и свернул в сторону – не для того, чтобы посмотреть на них, а просто чтобы найти укромный уголок. Мне всегда казалось, что дома на улице должны стоять лицом друг к другу, но тут они стояли спинами. Этот странный порядок градостроительства давно удивлял меня, а сейчас даже заставил забыть про головную боль, хотя я понимал, что он вполне естествен для людей-кошек, которые не очень любят свежий воздух и солнечный свет. Между домами никакого зазора – в общем, это не улица, а фабрика эпидемий. Голова опять разболелась, и я снова затосковал, потому что болезнь на чужбине могла лишить меня всякой возможности вернуться в Китай.
Найдя первое попавшееся место в тени, я лег и тотчас потерял сознание.
Очнулся я уже в комнате, причем очень чистой. Это показалось мне настолько невероятным, что я потрогал свой лоб, вообразив, будто от высокой температуры у меня начались галлюцинации. Но лоб был не очень горячим. Я еще больше удивился и решил опять заснуть, потому что чувствовал себя слабым. Послышались мягкие шаги, я приоткрыл глаза – а, это Дурман, которая почище дурманных листьев! Она подошла и тоже потрогала мой лоб, потом тихо сказала:
– Ему уже лучше.
Совсем открыть глаза я не решался, так как не мог понять, зачем я нужен этой девушке. Но тут вошел Маленький Скорпион, и я успокоился.
– Ну, как он? – спросил мой приятель.
Не дожидаясь, пока Дурман ответит, я открыл глаза.
– A-а, тебе лучше? – обрадовался Маленький Скорпион.
Я сел и постарался тотчас удовлетворить свое любопытство:
– Это твоя комната?
– Наша с ней, – Маленький Скорпион показал на Дурман. – Я с самого начала хотел поселить тебя здесь, но боялся, что отец разозлится. Он ведь считает тебя своей собственностью и не позволяет мне с тобой дружить. Говорит, что у меня и так много иностранных замашек.
– Спасибо вам, – промолвил я, оглядывая комнату.
– Ты, наверное, удивляешься, почему здесь чисто? Это и есть иностранные замашки, о которых говорит мой отец.
Маленький Скорпион и Дурман рассмеялись, а я подумал, что юноша действительно похож на иностранца. Даже его словарь раза в два богаче, чем у отца; по-видимому, многие слова Маленький Скорпион заимствовал из других кошачьих языков.
– Это ваш собственный дом? – спросил я.
– Нет, одно из культурных учреждений; мы просто заняли его. Высокопоставленные люди могут захватывать учреждения. Не уверен, что этот обычай хорош, но мы по крайней мере содержим комнату в чистоте, иначе от культуры и следа бы не осталось. В общем, приспосабливаемся, как ты однажды сказал. Дурман, дай ему еще листьев!
– Я уже ел их?!
– Если б мы не напоили тебя соком дурманных листьев, ты бы никогда не очнулся! Здесь это универсальное средство. Если уж и оно не помогает – значит, пропал человек. У дурманных листьев есть только один изъян: больных лечат, а страну калечат! – сказал Маленький Скорпион со своей скептической усмешкой.
Я выпил еще немного сока и действительно приободрился. Но делать ничего не хотелось. Жители Блестящего государства и другие иностранцы проявляют большую мудрость, поселяясь отдельно. С кошачьей цивилизацией шутки плохи: стоит приблизиться к ней, как она обволакивает тебя, словно масло, или затягивает, будто водоворот, из которого никогда не выбраться. Лучше не приезжать в Кошачье государство, но, если приехал, неминуемо превратишься в кошку. Вот я не хотел есть дурманных листьев, а каков результат? Все равно ем! Альтернатива абсолютно жесткая: либо ты не здесь и не ешь, либо здесь и ешь. Если бы эта цивилизация охватила весь Марс – а многие жители Кошачьего государства наверняка лелеют такую мечту, – то марсиане вскоре бы вымерли: от грязи, болезней, беспорядка, глупости, темноты. Конечно, в кошачьей цивилизации есть и светлые стороны, но они не способны преодолеть мрак. Мне хотелось думать, что в один прекрасный день этот мрак сгинет под лучами истинного света или будет вытравлен каким-нибудь ядом вроде тех, которыми истребляют микробов. Однако сами люди-кошки об этом не задумываются. Маленький Скорпион, может быть, и задумался, но теперь считает, что шахматная партия проиграна, беспечно смешивает фигуры и смеется над собственным поражением. А остальные люди-кошки просто спят.
Я хотел расспросить Маленького Скорпиона и о политике, и об образовании, и об армии, и о финансах, и о хозяйстве, и о семье…
– В политике я мало понимаю, – сказал он. – Об этом нужно спросить отца, он специалист. Остальное мне более или менее известно, но лучше тебе все-таки самому понаблюдать, а потом уж меня спрашивать. По-настоящему я разбираюсь только в культуре, потому что отец не может за всем уследить и выделил эту область мне. Если ты хочешь осмотреть школы, музеи, библиотеки, тебе достаточно только сказать…
Я почувствовал себя еще лучше, чем после дурманного сока. Благодаря двум Скорпионам я познакомлюсь едва ли не с самыми главными областями жизни в Кошачьем государстве – политикой и культурой! Но могу ли я остаться жить в этой чистенькой комнате? Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания покидать ее и в то же время не хотелось оказаться в роли просителя. Ладно, подожду, пока хозяева сами решат.
Маленький Скорпион осведомился, что я намерен осмотреть прежде всего. К моему стыду, мне по-прежнему было лень двигаться, поэтому я попросил его рассказать о своей жизни. Он усмехнулся. Эта усмешка всякий раз казалась мне и милой, и неприятной: он явно чувствовал свое превосходство над другими людьми-кошками, но не желал ничего делать, боясь испачкать лапы! Он, наверное, страдал из-за того, что родился в Кошачьем государстве, воображал себя единственной розой среди чертополоха, а я не люблю зазнайства.
– О детстве моем рассказывать неинтересно, – начал Маленький Скорпион, сидя рядом с Дурман, которая глядела на него во все глаза. – Родители меня любили, но это не моя заслуга. Дед тоже любил – и в этом нет ничего удивительного, потому что все дедушки обожают своих внуков. – Он задумался, поднял голову, и Дурман последовала за ним взглядом. – Впрочем, есть одна деталь, о которой тебе стоит знать, хотя мне не очень приятно о ней говорить: моей кормилицей была проститутка. Это считалось в нашей семье вполне естественным, как и то, что мне нельзя было играть с другими детьми. Ты спросишь, почему проститутка согласилась возиться с ребенком? Из-за денег. У нас говорят, что «деньги даже чертей привлекают». Наняли ее потому, что проститутки считаются лучшими воспитателями для мальчиков, а солдаты – для девочек. Просветившись в вопросах пола, дети рано женятся, сами рожают детей и тем ублажают своих предков.
Всей науке Кошачьего государства меня обучали, кроме проститутки, пятеро учителей, похожих на чурбаны. Потом один из этих учителей перестал походить на чурбан и сбежал с моей кормилицей, а остальные постепенно уволились. Когда я вырос, отец послал меня за границу. Он считал, что человек, умеющий сказать несколько фраз на иностранном языке, постиг все премудрости, а ему нужен был эрудированный сын. За границей я прожил четыре года, все посмотрел, но вопреки надеждам отца не все постиг, а только набрался иностранных замашек. К счастью, он не перестал из-за этого любить меня, по-прежнему дает мне деньги, и я имею возможность веселиться со Звездочкой, Цветком и Дурман. Внешне я наследник отца, его полномочный представитель в вопросах культуры, а фактически – всего лишь паразит. На дурные дела я не размениваюсь, но и на хорошие не способен. Приспосабливаюсь – мне все больше нравится это слово! – улыбнулся Маленький Скорпион, и Дурман засмеялась вместе с ним.
– Дурман – моя подруга, – продолжал Маленький Скорпион, предвосхитив мой вопрос, – подруга, с которой я живу помимо жены. Это тоже иностранная привычка. Кормилица меня уже к шести годам всему научила, так что в двенадцать лет, когда я женился, меня отнюдь нельзя было назвать профаном. Моя жена все умеет, особенно рожать; отличная женщина, как говорит мой отец. Но мне больше нравится Дурман. У отца двенадцать наложниц, поэтому он и меня убеждает взять Дурман в наложницы, хотя ненавидит ее. Ко мне он относится лучше, потому что объясняет все иностранными замашками, но иногда злится и на меня. Дело в том, что мое сожительство с Дурман производит сильное впечатление на нашу молодежь. Ты ведь знаешь, что отношения мужчин и женщин у нас сводятся только к блуду, ради этого женятся, берут наложниц, ходят к проституткам, заключают свободные союзы. На первом месте – дурманные листья, на втором – блуд. Поскольку для молодежи я образец, теперь все, помимо жен, имеют любовниц. Но старики ненавидят меня до мозга костей, потому что от жен и наложниц родятся дети, а для любовниц по иностранному обычаю нужно снимать специальное жилье, тратить деньги, ссориться с родителями, если денег не хватает. В общем, мы с Дурман большие преступники.
– А совсем порвать с семьей ты не можешь? – спросил я.
– Что ты! Денег нет. Свободный союз – иностранный обычай, но он отнюдь не устраняет национальную привычку требовать деньги у стариков. Если эти обычаи не примирить, и приспособленчества не получится.
– Почему же старики не разлучат вас?
– А что они могут сделать? Раз они сами признают, что женщины существуют только для постели, и держат наложниц, то им трудно бороться со свободным браком. Ни они, ни мы – никто ничего не может поделать. Старики домогаются наложниц, молодые – свободы; внешне идет борьба за принципы, а на самом деле за сожительство с кем захочешь. Во всех случаях рождается множество котят, которых некому ни кормить, ни воспитывать. Так делали и деды, и отцы, и мы так делаем. На свете нет ничего противнее ответственности.
– Но как сами женщины мирятся с таким положением?
– Скажи, Дурман! Ты ведь женщина! – попросил Маленький Скорпион.
– Я? Я люблю тебя, и мне нечего больше сказать. Если ты хочешь вернуться к жене, которая умеет рожать, иди. Когда я узнаю, что ты разлюбил меня, я просто съем сорок дурманных листьев – и все будет кончено!..
17Комната осталась за мной, хотя ни я, ни Маленький Скорпион не говорили об этом. На следующий же день я начал свою исследовательскую работу. Никакого определенного плана у меня не было: просто ходил и смотрел.
В конце улицы дети почти не показывались – все они сосредоточились здесь, около культурных учреждений, и я обрадовался: по-видимому, люди-кошки не забывают своих детей, воспитывают их, построили для них школы.
Кошачьи дети – самые жизнерадостные существа в мире. Грязные (невероятно грязные, невозможно описать, до чего грязные!), худые, вонючие, уродливые, безносые, прыщавые, но очень жизнерадостные. Я увидел одного мальчишку, у которого физиономия вспухла, как глиняный горшок, рот даже закрыться не мог, щеки в кровь исцарапаны, а он прыгал, бегал и смеялся вместе со всеми. Мое радужное настроение моментально улетучилось. Я не мог представить себе такого мальчишку в нормальной семье или школе. Да, он очень живой, но только общество идиотов могло породить грязных, худых, вонючих, уродливых, безносых и все-таки жизнерадостных детей. Это отражение взрослых и наказание им. Когда эти дети вырастут, страна станет еще грязнее, вонючее и уродливее. Я снова увидел перст судьбы, занесенный над Кошачьим государством. Многоженство, свободные союзы, блуд – и ни единой мысли о будущем. Беспечные черти!
Но я все-таки не хотел спешить с заключениями и вслед за детьми направился к школе. Это была пустая площадка, окруженная стеной. Дети вошли в ворота, а я стал наблюдать с улицы. Одни школьники катались по земле, другие лезли на стену, третьи что-то рисовали на ней, четвертые заглядывали друг другу промеж ног. Учителей не было. Наконец вдали появились трое взрослых, худых как скелеты. Казалось, они с самого рождения ни разу не ели досыта. Учителя – их профессию было теперь легко определить – шли медленно, держась за стену, при каждом дуновении ветерка останавливались и долго дрожали. Когда они вползли в ворота, школьники продолжали кататься, шуметь, безобразничать. Чтобы отдышаться, учителя сели на землю, закрыли глаза и заткнули уши, так как дети шумели все громче. Потом учителя поднялись и стали уговаривать детей сесть, но те, видимо, решили ни за что не соглашаться. Промучившись примерно с час, учителя догадались воскликнуть: «За воротами иностранец!» Тут дети плюхнулись на землю и уже больше не смели повернуть головы.
Один из учителей заговорил:
– Первым делом споем государственный гимн.
Никто не пел; все оторопело смотрели на учителя.
– Тогда восславим императора!
Все по-прежнему молчали.
– Помолимся богам!
Тут дети, не выдержав, начали толкать друг друга, кричать и ругаться.
– За воротами иностранец!
Школьники снова притихли.
– С вами хочет говорить директор.
Директор вышел вперед и воззрился на склоненные головы.
– Сегодня для вас торжественный день, вы кончаете институт…
Я чуть не упал в обморок. Как?! Это институт, и эти сопляки кончают его? Но не надо давать волю чувствам, лучше внимательно послушать.
– Вы кончаете высшее учебное заведение, – продолжал директор, – и должны осознать, какая это торжественная минута. Теперь вы овладели всеми науками, и важнейшие дела государства легли на ваши плечи. Это огромная честь! – Директор протяжно и громко зевнул. – Все!
Преподаватели яростно зааплодировали, а «студенты» снова начали шуметь.
– Иностранец!
Все стихли.
– Слово преподавателям.
Преподаватели долго пререкались, уступая друг другу очередь. Наконец один из них, особенно худой, сделал шаг вперед. Я сразу понял, что этот господин – пессимист, потому что в уголках его глаз висели две огромные слезы.
– Господа, – сказал он с невыразимой печалью. – Сегодня вы кончаете высшее учебное заведение и должны осознать, какая это торжественная минута. – Одна из его слезищ капнула. – В нашей стране все учебные заведения высшие, это особенно приятно! – Упала вторая слезища. – Не забудьте добро, которое делали вам директор и преподаватели. Для нас большая честь быть вашими учителями, но вчера вечером умерла от голода моя жена, это… – Он долго боролся с собой и наконец взял себя в руки. – Не забудьте своих учителей, помогайте им чем можете: деньгами или дурманными листьями. Вы, наверное, знаете, что мы уже двадцать пять лет не получаем жалованья. Господа!.. – Он не мог больше продолжать и, пошатнувшись, сел на землю.
– Сейчас будут выдаваться дипломы.
Директор вытащил из-под стены кучу каменных пластинок, на которых было что-то изображено (что именно, я не разглядел), положил их перед собой и произнес:
– Вы все заняли первое место, можете гордиться! Теперь подходите и берите любой диплом. Они абсолютно одинаковые, потому что все вы заняли первое место. Торжественное собрание объявляю закрытым.
Преподаватели медленно поднялись и вслед за директором побрели к воротам. Но студенты даже не думали о дипломах – они предпочли снова лезть на стены, орать или кубарем кататься по земле.
«Что за чертовщина?!» – подумал я и пошел за разъяснениями к Маленькому Скорпиону. Его не оказалось дома; пришлось вернуться и продолжить наблюдения.
Наискосок от «института», который я только что осмотрел, было другое учебное заведение, наполненное юнцами лет по пятнадцати-шестнадцати. Несколько юнцов прижали кого-то к земле и явно пытались его оперировать. Рядом группа учащихся связывала сразу двоих. Это, наверное, был семинар по биологии. Хотя подобные опыты показались мне слишком жестокими, я решил досмотреть до конца. Между тем связанных бросили к стене, а у оперируемого действительно отрезали руку и подкинули ее в воздух!
– Посмотрим, как он теперь будет руководить нами, дохлая тварь! – кричали юнцы. – Ты хотел, чтобы мы учились? Не разрешал трогать девушек? Общество разложилось, а ты заставлял нас учиться и еще не позволял спариваться в школе? Вырвать у негодяя сердце!
В воздух взлетело что-то кроваво-красное.
– Тех двоих связали? Тащите сюда одного!
– Директора или историка?
– Директора!
Я застыл от ужаса. Оказывается, они резали учителей! Вполне возможно, что эти учителя ничего хорошего не заслуживали, но я никогда не видел, чтобы школьники сами чинили расправу, да еще такую жестокую. Взбешенный этим фантастическим произволом, я выхватил пистолет и нажал курок, забыв, что для людей-кошек достаточно одного моего окрика. Отсыревшие после дождя стены не выдержали натиска убегавших и рухнули, завалив и учителей, и их убийц. Я растерялся. Конечно, директор заслуживал смерти: засыпал в стену какую-то труху, а деньги, отпущенные на строительство школы, небось присвоил. Однако надо помочь придавленным. Я лихорадочно бросился разгребать мусор и вытащил многих, но каждый убегал от меня как сумасшедший, даже не стряхнув с себя грязи. Тяжелораненых не было. Я облегченно вздохнул и даже нашел это приключение забавным. В конце концов удалось извлечь директора и уцелевшего преподавателя, которые не убежали, потому что были связаны. Оттащив их в сторону, я стал ворошить ногами мусор, стараясь определить, нет ли там еще кого-нибудь. Но больше никого не осталось, и я вернулся к связанным, чтобы снять с них путы.
К счастью, они очнулись без всякого лекарства, которого у меня не было, и медленно сели, со страхом озираясь по сторонам. Я усмехнулся и задал первый из множества интересовавших меня вопросов:
– Кто из вас директор?
Они испуганно переглянулись и показали друг на друга.
«Совсем ошалели», – подумал я.
Они так же медленно поднялись, закивали головами и вдруг побежали, точно две стрекозы, гоняющиеся друг за другом. Я решил, что они хотят размяться, но их уже и след простыл. Состязаться с людьми-кошками в беге было бесполезно. Я вздохнул я сел на землю.
Вот оно в чем дело! Едва очнувшись, они уже дрожали за свою шкуру, поэтому и показывали друг на друга, считая, что я тоже хочу убить директора! Я горько засмеялся – не над ними, а над обществом, в котором они живут. Всюду у них царит подозрительность, эгоизм, подлость, жестокость. Ни капли доверия, широты, благородства! Раз ученики режут директора, значит, он не смеет назваться директором даже перед другими. Мрак, мрак, беспросветный мрак! Неужели они не видели, что я их спас? A-а, им, наверное, никогда и никто не помогал! Я вспомнил посланницу с ее молодыми кошками. Должно быть, они до сих пор там гниют. Директора, преподаватели, учителя, посланницы, молодые распутницы… Где же люди? И вообще: что вокруг происходит?!
Чуть не заплакав, я снова отправился за объяснениями к Маленькому Скорпиону.
18Вот что рассказал Маленький Скорпион:
– Кошачье государство очень древнее и имело свою систему образования еще тогда, когда многие страны Марса были населены дикарями. Но современные учебные заведения, которые ты сегодня видел, мы заимствовали из-за границы. Это отнюдь не значит, что подражание вредно; напротив, оно необходимо и является одной из движущих сил прогресса. Кроме того, оно показывает, кто вырвался вперед, а кто отстал. Недаром нашу систему образования никто не заимствовал, а мы были вынуждены заняться подражанием еще двести с лишним лет тому назад. Если бы мы подражали правильно, то давно стали бы вровень с другими государствами, но мы даже подражать не умеем как следует, и получилась у нас одна глупость. Собственное не развили, чужому не научились… Да, я пессимист и считаю свою родину слабой. Переделывать ее смешно, так же как и надеяться на теперешнее образование.
Ты спрашиваешь, почему детишки у нас учатся в институтах? Ты слишком наивен, вернее, недогадлив. Эти дети совсем не учились, они пришли сегодня впервые. Если уж разыгрывать комедию, так до конца – этим только мы и славимся. История нашего образования за последние двести лет – это история анекдотов; сейчас мы добрались до заключительной страницы, и ни один умник уже не способен выдумать анекдот смешнее предыдущего.
Когда новое образование еще только вводилось, в школах существовали разные классы, учеников оценивали по качеству знаний, но постепенно экзамены были упразднены (как символ отсталости), и ученик кончал школу, даже не посещая ее.
К сожалению, выпускники начальных школ и университетов пользовались неравными привилегиями, и это вызвало недовольство учащихся начальной школы: «Ведь мы ходим на уроки не меньше, чем студенты». Тогда была проведена кардинальная реформа, согласно которой день поступления в школу считался одновременно днем окончания университета. А потом… Прости, «потом» не было. Какое тут может быть «потом»?
Реформа оказалась прекрасной – для Кошачьего государства. По статистическим подсчетам, наша страна сразу заняла первое место на Марсе по числу людей с высшим образованием. Мы очень обрадовались, хотя и не возгордились: люди-кошки любят только факты. Это же факт, что у нас больше всего людей с высшим образованием, поэтому все удовлетворенно улыбались. Император был доволен реформой, потому что она свидетельствовала о его любви к народу, к просвещению. Учителя были довольны тем, что все они стали преподавателями университетов, все учебные заведения превратились в высшие, а все ученики стали первыми. Отцы семейств с удовлетворением взирали на своих семилетних сопляков, которые кончали университеты, так как умные дети – гордость родителей. Об учениках я уже не говорю: они были просто счастливы, что родились в Кошачьем государстве. Достаточно им было не умереть к семилетнему возрасту, как высшее образование обеспечено.
Еще больший эффект принесла эта реформа с экономической точки зрения. Раньше императору приходилось ежегодно выделять средства на образование, а образованные люди часто выступали против двора. За свои же деньги такие неприятности! Теперь стало совсем иначе: император не тратил ни монеты, число людей с высшим образованием все увеличивалось и ни один из них даже не думал затронуть Его Величество. Правда, многие учителя померли с голоду, но это было гораздо бескровнее, чем прежде, когда преподаватели ради заработка подсиживали друг друга, ежедневно губили нескольких сотоварищей и подбивали студентов на волнения. Сейчас император просто не давал им жалованья, из-за которого можно было бы соперничать. На протесты Его Величество не обращал внимания или посылал в качестве арбитров солдат. Прежде студенты защищали учителей, но теперь учащиеся непрерывно менялись и помогать никому не желали. Преподавателям оставалось только ждать голодной смерти, а это смерть благородная, против нее император не возражал.
Разрешилась и проблема платы за обучение. Теперь отцам семейств достаточно было послать ребенка в школу и дать ему немного еды, если она была. Если же еды не было, то не все ли равно, где голодать: дома или в школе? По крайней мере отпрыск получит высшее образование. На книги и письменные принадлежности тратиться не приходилось, потому что в школу ходили не учиться, а получать диплом. Ну скажи, разве не прекрасная реформа?
Ты спрашиваешь, почему люди еще соглашаются быть директорами или преподавателями? Это связано с двухвековой исторической эволюцией.
Сначала предметы в школах были разные и специалисты из этих школ выходили разные. Одни изучали промышленность, другие – торговлю, третьи – сельское хозяйство… Но что они могли делать после окончания? Для тех, кто изучал машины, мы не создали современной промышленности; изучавшие торговлю были вынуждены становиться лоточниками, а стоило им начать дело покрупнее, как их грабили военные; специалистам по сельскому хозяйству приходилось выращивать только дурманные листья. Словом, школы никак не были связаны с жизнью, и у выпускников оставалось два основных пути: в чиновники или в преподаватели. Для того чтобы стать чиновником, нужно иметь деньги и связи, лучше всего при дворе, тогда ты одним скачком мог оказаться на небе. Но у многих ли бывают сразу и деньги, и связи? Большинству приходилось идти в учителя, потому что люди с образованием не хотели быть ремесленниками или лоточниками.
Постепенно общество разделилось на два класса: дипломированных и недипломированных. Первые рвались в чиновники или в преподаватели, а вторые довольствовались ролью простолюдинов. Сейчас я не буду говорить, как это повлияло на политику, но система образования превратилась в заколдованный круг. Скажем, я закончил школу и начал учить твоих детей, твои дети закончили школу и начали учить моих внуков… Учили все время одному и тому же, учителя деградировали, окончивших школу становилось все больше; некоторые получали чиновничьи должности, но остальные выпускники снова начинали преподавать. А откуда наберешь столько школ? Опять анекдот! Это циклическое образование основывалось лишь на нескольких канонизированных учебниках и совершенно не требовало нравственного воспитания. О благородстве и добродетели давно забыли. Неудивительно, что борьба за преподавательские места иногда выливалась в настоящую войну с кровопролитиями и убийствами, – войну, которую объясняли тягой к просвещению.
Тем временем император, политики и военные начали присваивать учительское жалованье, и учителя, вынужденные клянчить себе на пропитание, по существу, перестали заниматься чем-либо другим. Учащиеся раскусили их, прекратили ходить на уроки и подняли движение, о котором я только что говорил, – за то, чтобы кончать школу, не учась. Император, политики и военные поддержали эту кампанию и совсем перестали выделять средства на просвещение – им давно уже казалось, что учителя вовсе не нужны. Но школы они не могли закрыть, боясь насмешек иностранцев, поэтому объявили о праве кончать университет в один день. Так циклическая система обучения превратилась во всеобщее обучение – точнее, в отсутствие всякого обучения. Школы по-прежнему были открыты, а расходов – ни гроша.
В разгар этого движения наставники молодежи отнюдь не утратили интереса к науке: днем и ночью они сражались за школьное имущество, например за столы и стулья. Когда ассигнования на школы были прекращены, директора и преподаватели стали тайком распродавать это имущество, стремясь перейти в те школы, где столов и стульев осталось больше. Снова грянули кровопролитные бои. Но император был гуманен и не мог запретить преподавателям, которых он сам разорил, торговать столами и стульями. Постепенно школы превратились в рынки, а затем – в пустыри, окруженные стенами.
Теперь ты сам можешь понять, откуда берутся директора и учителя. Ведь все равно деваться некуда, почему бы не послужить? К тому же преподавательское звание почетно: студент превращается в учителя, учитель в директора школы – так создается иллюзия продвижения по служебной лестнице. Жалованья преподавателям не платят, но иногда они могут стать чиновниками, а это уже не шутка.
Если в школе ничему не учат, то как научиться читать? Для этого надо тряхнуть стариной и пригласить частного учителя. Конечно, это доступно только богатым – большинство детей вынуждено ходить в школы.
Раньше в школах чему-то учили. Но ведь наука непрестанно движется вперед, ищет истину, а когда эта наука попадала к нам, она седела и плесневела. Мы как будто отрезали кусок чужого мяса, налепляли его на себя и ничуть не заботились о том, чтобы оно приросло. Зазубрив кучу сведений, мы не умели самостоятельно мыслить, что и привело к циклической системе обучения. Это было профанацией науки, но тогда люди по крайней мере верили, что налепленный кусок чужого мяса сделает нас бессмертными, поставит Кошачье государство вровень с другими странами. Такое самодовольство еще более или менее простительно. А сейчас все думают, что школы предназначены лишь для борьбы за директорские места, для избиения преподавателей и всевозможных шумих. Все это смешивают с новыми иностранными знаниями, которые тут же оказываются «вредными» для страны. Так от профанации наук мы перешли к их ниспровержению.
В домашних условиях новые знания тоже нельзя получить: с частным учителем штудируют только древние каменные книги, которые за последнее время подорожали раз в десять. Мой дед страшно доволен этим, считает, что национальный дух, национальные традиции одолели всю эту иностранщину, заморскую науку. Отец также доволен, но по другой причине: он послал меня за границу специально для того, чтобы я выучился разным новациям и помог ему обманывать владельцев каменных книг. Как человек хитрый, он понимает, что расцвет государства могут обеспечить только люди, приобщенные к иностранной учености. Однако большинство наших граждан солидарны с дедом, воображая, будто новые науки – это дьявольские фокусы, которыми морочат людям голову, натравливают молодежь на родителей, на учителей и так далее. От подобного ниспровержения наук очень близко до гибели государства.
Ты спрашиваешь, чем вызван крах нашей системы образования? Я не знаю точно, думаю, что утратой нравственного начала. Едва новые науки появились у нас, как их стали использовать только для наживы, для создания всяких ценных безделушек, а не для познания истин, которые можно передать потомкам. Это подорвало главнейшую основу воспитания – обязанность наставников формировать личность, развивать способность к самостоятельному мышлению. В новых школах не оказалось таких людей: директора и преподаватели ссорились из-за денег, ученики готовились к тому же – словом, в школах занимались чем угодно, кроме воспитания.
