Текст книги "Избранное"
Автор книги: Лао Шэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)
Как-то раз госпожа поругалась со служанкой, тетушкой Ян – та разбила один из четырех только что купленных горшочков с хризантемами. Тетушка Ян, женщина деревенская, не считала цветы какой-то драгоценностью, но поскольку она разбила чужую вещь, то чувствовала себя виноватой. Однако, когда госпожа принялась обзывать ее по-всякому, тетушка Ян не выдержала. Деревенские в гневе себя не помнят, и служанка ответила госпоже самой отборной бранью. Топая ногами, госпожа велела ей немедленно собрать свои пожитки и убираться вон.
Сянцзы никогда не приходилось мирить людей, тем более женщин, поэтому он и не вмешивался. Когда тетушка Ян обозвала госпожу проституткой, он понял, что ее песенка спета, и решил, что теперь его черед: госпожа вряд ли оставит рикшу, который знает о ней больше, чем положено. Он стал ждать, когда ему откажут от места. «Скорее всего, – думал он, – это случится, когда возьмут новую прислугу». Однако Сянцзы не особенно печалился. Жизнь научила его спокойно предлагать свои услуги и не огорчаться, выслушивая отказы. Из-за этого не стоило переживать.
Но как ни странно, после ухода тетушки Ян госпожа стала с ним особенно приветлива. Теперь ей приходилось стряпать самой, а за продуктами посылать Сянцзы. Когда он возвращался, она просила его что-нибудь почистить или помыть, а тем временем резала мясо и готовила еду. В такие минуты она не упускала случая заговорить с Сянцзы.
Госпожа обычно ходила в трикотажной кофточке розового цвета, голубых штанах и расшитых домашних туфлях из белого шелка. Сянцзы не решался на нее взглянуть. Его влекло к этой женщине; крепкий запах ее духов дурманил голову: так цветы своим ароматом привлекают бабочек и пчел. Порой Сянцзы не выдерживал и бросал на госпожу жадные взгляды.
Он не презирал эту женщину, это падшее создание, эту красавицу. И готов был сойтись с ней хотя бы для того, чтобы досадить господину Ся, этой полудохлой обезьяне. При таком муже госпожа была вправе делать, что хотела, да и он, имея такого хозяина, тоже мог не стесняться. Сянцзы постепенно смелел, однако женщина не обращала на него внимания.
Как-то раз, приготовив обед, она села на кухне поесть и вскоре позвала Сянцзы.
– Ешь! А потом вымоешь посуду. Когда будешь встречать господина, заодно купи чего-нибудь на ужин, чтобы еще раз не ездить. Завтра воскресенье, господин будет дома, и я пойду искать служанку. Ты не знаешь кого-нибудь? Теперь так трудно найти прислугу! Ну ладно, ешь, а то остынет!
Она была так великодушна, говорила с ним просто! Даже ее трикотажная кофточка показалась Сянцзы много скромнее. Он почувствовал стыд. Где же его порядочность? Он совсем испортился!
От расстройства он съел целых две чашки риса. Затем вымыл посуду, ушел к себе в комнату и принялся курить сигарету за сигаретой.
Встречая в этот раз хозяина, Сянцзы испытывал к нему особую ненависть. Его так и подмывало бросить на ходу коляску, чтобы угробить эту тварь. Он нарочно дергал ручки, встряхивая старую обезьяну. Но обезьяна молчала, и Сянцзы вдруг стадо стыдно. Он не мог простить себе, что хотел сделать гадость просто так, без всякой причины. Раньше с ним такого не бывало.
Но вскоре он успокоился и, вспоминая об этом случае, только посмеивался. Надо же, как он тогда разозлился!
На другой день госпожа пошла искать прислугу. Она вернулась с женщиной, которую взяла на испытательный срок, и Сянцзы перестал надеяться на благосклонность хозяйки. Теперь все в этом доме его раздражало.
Но в понедельник после обеда госпожа отказала служанке: та, мол, недостаточно чистоплотна. Затем она послала Сянцзы купить жареных каштанов. А когда он вернулся, позвала из своей комнаты:
– Неси сюда!
Сянцзы вошел. Госпожа пудрилась перед зеркалом. На ней была все та же розовая кофточка, но голубые штаны она сменила на светло-зеленые. Увидев Сянцзы в зеркале, она быстро повернулась и встретила его улыбкой.
Неожиданно Сянцзы увидел перед собой Хуню, но молодую, прекрасную! Он остановился как вкопанный. Страх, осторожность – все исчезло, осталось лишь горячее, непреодолимое желание. Сянцзы потерял голову…
Дня через три Сянцзы со своей постелью вернулся в прокатную контору. Случилось то, чего он боялся больше всего. Прежде Сянцзы постыдился бы об этом говорить, но теперь со смехом рассказывал всем, как подцепил дурную болезнь.
Рикши наперебой советовали ему, какое лекарство купить, к какому врачу пойти. Никто не считал это позором, напротив, все сочувствовали Сянцзы и, немного смущаясь, делились с ним своим опытом. Молодые рикши заражались этой болезнью в публичных домах – за деньги. Пожилые подхватывали ее у старых потаскух считай что даром. А те, кому не пришлось переболеть, знали истории, приключившиеся с их хозяевами. У каждого было о чем рассказать.
Болезнь сблизила Сянцзы с товарищами. Гордиться ему было нечем, но и стыдиться тоже нечего: он принял свою болезнь так же спокойно, как легкую простуду пли расстройство желудка.
Лекарства и всевозможные снадобья унесли десять с лишним юаней, но вылечиться окончательно Сянцзы так и не удалось. Он относился к лечению небрежно, считал, что, раз полегчало, можно не принимать больше лекарств. Поэтому в пасмурную погоду и при смене сезонов у него начинали болеть суставы. Тогда он снова глотал лекарства или старался сам как-нибудь побороть болезнь. Раз жизнь так горька, к чему ее беречь?
После болезни Сянцзы изменился: начал сутулиться, нижняя губа у него отвисла, в зубах неизменно торчала сигарета. Иногда лихости ради он закладывал окурок за ухо. Он по-прежнему не очень любил говорить, но теперь мог отпустить даже некстати крепкое словцо. Ему на все было наплевать!
Сянцзы все еще считался неплохим рикшей. Иногда он вспоминал прошлое, и ему хотелось снова стать порядочным, чистым и трудолюбивым; он очень страдал от того, что так опустился. Правда, жизнь обошлась с ним жестоко, все его надежды рухнули, но зачем же себя губить?
В такие минуты Сянцзы снова начинал мечтать о собственной коляске. Из своих неприкосновенных юаней он истратил во время болезни более десяти. Ах, как он о них жалел! Но у него сохранилось еще двадцать с лишним юаней, а это все же лучше, чем ничего. Когда он думал о коляске, ему хотелось выбросить все недокуренные сигареты, никогда больше не притрагиваться к вину и, стиснув зубы, копить деньги. От коляски мысль его переходила к Сяо Фуцзы. Он чувствовал себя виноватым перед ней. С тех пор как он съехал со двора, Сянцзы ни разу не навестил ее. Ей по помог, свою жизнь не наладил, да еще подхватил дурную болезнь.
Однако с друзьями он по-прежнему курил, выпивал и забывал о Сяо Фуцзы. Он не был заводилой, просто не хотел отставать от приятелей. Лишь в беседе за чашкой водки можно было на время забыть о тяжелом труде и обидах. Хмель прогонял сомнения. Хотелось поразвлечься немного, а затем забыться тяжелым сном. Кому это помешает? Жизнь такая серая, беспросветная! Гнойные язвы ее лучше всего прижигать ядом водки, никотина и разврата. Клип вышибают клином. Да и кто может предложить что-либо лучшее взамен.
Чем меньше Сянцзы работал, тем больше заботился о себе, искал заработка полегче. В ветреные и дождливые дни он вовсе не выезжал. Если ломило кости, отдыхал два-три дня. Жалея себя, он становился все более эгоистичным. Перестал давать людям взаймы, все тратил только на себя. Табаком и водкой угостить еще можно, а вот одолжить деньги – это другое дело. Самому понадобятся – у кого возьмешь?
Сянцзы становился все ленивее, но от безделья страшно тосковал. Он искал развлечений и за последнее время пристрастился к вкусной еде. Иногда какой-то внутренний голос говорил ему, что нельзя так попусту тратить время и деньги, но Сянцзы тут же находил себе оправдание: «Я стремился выбиться в люди, был порядочным человеком, а чего добился?» Нет, никто не разубедит Сянцзы, никто не помешает ему жить в свое удовольствие.
Лень портит человека, и Сянцзы стал по-другому относиться к людям. Довольно быть покорным, вежливым, довольно уступать пассажирам и полицейским! Когда он работал не покладая рук, когда был честен и уступчив, все были к нему несправедливы. Теперь он знал цену своему поту и ни с кем не желал считаться. Если его одолевала лень, Сянцзы останавливал коляску, где придется. Полицейский гнал его, Сянцзы огрызался, но не трогался с места, лишь бы выгадать минуту-другую. На ругань отвечал руганью и не боялся, что полицейский его ударит. Пусть только попробует! Сянцзы достаточно силен и сумеет дать сдачи. А после и в каталажке посидеть не обидно.
В драках Сянцзы отводил душу; он вновь чувствовал себя сильным и ловким, солнце вновь ему улыбалось. Прежде ему и в голову не приходило тратить свои силы на потасовки, но теперь это вошло в привычку. Драки доставляли ему даже какую-то радость. Так смешно было вспоминать потом!..
Сянцзы перестал обращать внимание не только на полицейских, но и на машины на улицах. Когда автомобиль, поднимая клубы пыли, мчался на него, громко сигналя, Сянцзы не сторонился, как бы ни волновался пассажир в коляске. Шофер ничего не мог поделать и сбавлял скорость. Лишь тогда Сянцзы уступал дорогу, зато на его долю перепадало меньше пыли. Если машина появлялась сзади, он действовал так же. Расчет был точный: шофер все равно не решится задавить человека! Значит, можно не торопиться и не глотать зря пыль. Полицейские стараются пропустить машины побыстрее, но Сянцзы в полиции не служит, ему на машины плевать. Так Сянцзы стал для полицейских вроде бельма на глазу, но они не решались его приструнить.
Бедняк становится ленив, когда его усердие не вознаграждается, начинает бесчинствовать, когда всюду видит несправедливость. И за это его трудно винить.
Теперь Сянцзы не церемонился и с пассажирами. Куда велят, туда и везет, но ни шагу дальше. Если скажут – к началу переулка, а потом просят проехать дальше, ни за что не согласится! Пассажир кричит, а Сянцзы еще громче. Он знал, как боятся эти господа, одетые в дорогие костюмы европейского покроя, испачкать свое платье, знал также, как они нахальны и скупы. Ладно же! Заранее готовый ко всяким неожиданностям, он хватал за руку такого господина, оставляя на рукаве отпечаток своей пятерни. Он пачкал их одежду и заставлял платить, сколько положено. И господа платили. Они чувствовали силу этого парня, который мог согнуть их одним движением своей могучей руки.
Бегал Сянцзы все еще довольно быстро, но не желал усердствовать зря. Если пассажир торопил, он замедлял шаг.
– Быстрее? – спрашивал он. – А сколько прибавишь?
Он продавал свою кровь, свой пот и мог не стесняться. Он больше не надеялся, что пассажир по доброте душевной прибавит несколько монет. Хочешь ехать быстро – плати! А так чего зря тратить силы!
С тех пор как Сянцзы распростился с собственной коляской, чужие коляски перестали его интересовать. Коляска – это всего лишь средство зарабатывать на жизнь. Возишь ее – сыт. Не возишь – голоден. Есть деньги – можно вообще не работать. Рикша только так и должен смотреть на коляску. Конечно, Сянцзы не портил чужих колясок, но и не особенно берег их. Когда он сталкивался с кем-нибудь и его коляска оказывалась поврежденной, он нисколько не волновался, не скандалил, а спокойно возвращался в прокатную контору. Если хозяин требовал за порчу коляски пять мао, он вынимал два, и дело с концом. Попробуй возразить – ничего не получишь. А полезешь с кулаками – получишь вдвойне!
Жизнь учит! А какова жизнь – таков и человек! Всем известно: в пустыне не растут пионы. Сянцзы теперь жил, как все рикши, не лучше других и не хуже, и был таким же, как все. Так он чувствовал себя много спокойнее. И люди тоже стали к нему приветливее. Он больше не был белой вороной, а черных, своих, в стае не клюют.
Снова пришла зима. Стоял лютый холод, по ночам замерзало много бедняков. Ветер дул из пустыни, и, прислушиваясь к его тоскливому вою, Сянцзы зарывался с головой под одеяло. Он вставал, лишь когда немного стихало, но долго еще не решался выезжать. Не хотелось браться за ледяные ручки коляски, бежать навстречу ветру, забивающему рот и нос. Этот бешеный ветер наводил на него страх. Но к четырем часам ветер обычно утихал. Предвечернее небо окрашивали лучи заходящего солнца. И тогда наконец Сянцзы скрепя сердце вывозил коляску.
В один из таких дней он уныло плелся, навалившись грудью на перекладину ручек, с неизменной сигаретой в зубах. Быстро темнело, как всегда бывает после сильного ветра. Сянцзы решил отвезти еще одного-двух пассажиров и вернуться пораньше. Ему лепь было зажигать фонарик, и он сделал это лишь после неоднократных предупреждений постовых.
На слабо освещенном перекрестке ему подвернулся пассажир, и Сянцзы повез его в восточную часть города. Он даже не снял ватный халат и трусил нехотя, еле передвигая ноги. Он знал, что поступает непорядочно, но это его не трогало. Вскоре он вспотел, однако не стал снимать халат: как-нибудь довезет! Когда въехали в узкий переулок, собака, которой, видимо, не понравился рикша в длинной одежде, с лаем кинулась на него. Сянцзы остановил коляску, схватил метелку и замахнулся. Собака бросилась наутек, Сянцзы подождал немного – может, еще вернется, – да куда там, и след простыл. Сянцзы радостно ухмыльнулся?
– У, проклятая! Ну, попадись мне!
– Эй, разве так возят? – заворчал недовольный пассажир. – Слышишь? Я тебе говорю!
Сердце Сянцзы дрогнуло: голос показался ему знакомым. Но в. переулке было темно, а фонарь на коляске светил вниз. Сянцзы не мог разглядеть пассажира, к тому же тот нахлобучил шапку и так закутался шарфом, что виднелись одни глаза. Сянцзы напряг память.
– Это ты, Сянцзы? – послышалось из коляски.
Лю Сые! Сянцзы вздрогнул.
– Где моя дочь?
– На том свете!
Сянцзы не узнал собственного голоса – таким он был жестким.
– Что? Померла?
– Померла, – зло повторил Сянцзы.
– Будь ты проклят! Да разве с тобой можно жить? Любая бы околела!
Сердце Сянцзы зашлось.
– А ну, слезай! – закричал он. – Ты слишком стар и подохнешь от одного моего удара! Неохота руки марать! Слезай!
Лю Сые, весь дрожа, вылез из коляски.
– Где хоть она похоронена?
– Не твое собачье дело!
Сянцзы побежал прочь. На углу обернулся: черная тень все еще маячила посреди переулка.
Глава двадцать втораяСянцзы не знал, куда идет. Крепко держа ручки коляски, он шел большими шагами вперед – лишь бы не останавливаться.
Глаза его сверкали, сердце радостно билось, он чувствовал необычайную легкость, словно весь груз невзгод, пережитых им после женитьбы на Хуню, сейчас переложил на Лю Сые. Сянцзы позабыл о холоде, о работе, только шел и шел, прибавляя шаг. Ему казалось, что теперь к нему вернутся прежняя целеустремленность, трудолюбие и чистота. Черной тенью остался старик в переулке. Он его победил, а значит, победил всех! Он не ударил эту тварь, даже не пнул. Старик потерял единственную дочь, а Сянцзы стал свободным, как птица. Если старик и не умер от злости, все равно конец его не за горами! Разве это не возмездие?!
Лю Сые имел все, а Сянцзы – ничего, но сегодня Сянцзы с легкой душой везет свою коляску, а старик не знает, где могила его родной дочери! Пусть у него куча денег и крутой прав, он ничего не может сделать с пим, простым рикшей.
Сянцзы хотелось громко запеть, чтобы люди слышали его победный гимн: он вернулся к жизни, он победил! Вечерний холод щипал лицо, но Сянцзы его не чувствовал. Он ликовал! Свет уличных фонарей словно согревал его, казалось, он озаряет его будущее.
Сянцзы не курил целых полдня, и его не тянуло. Он больше не притронется ни к табаку, ни к вину. Сянцзы хотел начать все заново, упорно трудиться, выбиться в люди. Сегодня он победил старика Лю, победил навсегда! Проклятья Лю Сые сулили ему успех. Отныне Сянцзы всегда будет дышать свежим воздухом. Взгляни на себя, Сянцзы! Ты встанешь на ноги. Ты еще молод! Ты всегда будешь молодым, успеешь проводить Лю Сые в могилу, а сам будешь жить и радоваться. Злые люди получат по заслугам. Солдаты, отнявшие твою коляску, госпожа Ян, морившая тебя голодом, Лю Сые, обиравший тебя, сыщик Сунь, отнявший твои деньги, обманщица Чэньэр, госпожа Ся, наградившая тебя дурной болезнью, – все умрут, и только честный Сянцзы будет жить! Жить вечно!
«Я должен теперь работать как следует! – говорил он себе. – Отчего же не поработать, когда есть желание, сила, молодость и на сердце легко? И кто помешает мне обзавестись семьей? Если бы на другого обрушились все мои беды, вряд ли он смог бы радоваться жизни. Я и сам было отчаялся, но теперь с прошлым покончено! Завтра все увидят нового Сянцзы, гораздо лучшего, чем прежде!»
Он бормотал это про себя, а ноги бежали все быстрее, как бы подтверждая его слова: «Так будет, так будет, так будет! Не беда, что я перенес дурную болезнь. Силы вновь возвратятся, как только возьмусь за дело!»
Сянцзы весь вспотел, ему захотелось пить.
Только теперь он увидел, что незаметно добежал до северных ворот. Сянцзы решил не заходить в чайную, поставил коляску на стоянку и подозвал мальчика, торгующего чаем вразнос. Тот подбежал с большим чайником и глиняными чашками в руках. Сянцзы выпил две чашки безвкусного, похожего на помои чая. Теперь он всегда будет пить такой – нечего тратить деньги на хороший чай и вкусную еду! И, решив как бы положить начало новой суровой жизни, он купил десяток почти не прожаренных пирожков с начинкой из полугнилой капусты. С трудом их сжевал, вытер ладонью рот и задумался: куда же теперь идти?
Людей, которым он мог довериться, было всего двое. Сянцзы решил отыскать Сяо Фуцзы и господина Цао. Господин Цао – мудрый человек, он простит его и даст хороший совет. Сянцзы по всем будет его слушаться. А Сяо Фуцзы поможет ему, вместе с ней он добьется своего! Непременно добьется!
Но кто знает, вернулся ли господин Цао? Завтра же он пойдет на улицу Бэйчанцзе и все разузнает, а если в доме никого нет, сходит к господину Цзоу. Только бы найти господина Цао, тогда все уладится. Сегодня он будет работать весь вечер, завтра разыщет господина Цао, а потом навестит Сяо Фуцзы, принесет ей добрую весть: «Я хочу наладить свою жизнь, трудиться за двоих. Давай жить вместе!»
Глаза его светились радостью. Завидев пассажира, он словно на крыльях подлетел к нему и, не договариваясь о цене, сразу сбросил ватный халат.
Бежал он, правда, не так, как раньше, но душевный подъем придавал ему силы. Это был почти прежний Сянцзы, не знавший равных. Он мчался, не сбавляя хода, весь в поту. Доставив пассажира на место, Сянцзы почувствовал, что тело его стало намного легче, в ногах появилась упругость. Ему хотелось снова бежать, хоть на край света. Его можно было сравнить с хорошим скакуном, который нетерпеливо бьет копытами, прося повод. В контору Сянцзы вернулся лишь к часу ночи, уплатил за аренду коляски, и у него еще осталось девять мао.
Сянцзы проснулся поздно, повернулся на другой бок и открыл глаза: солнце уже высоко. После вчерашней ночи отдых казался особенно приятным. Сянцзы встал, лениво потянулся, суставы легонько хрустнули. Хотелось есть, в желудке урчало. Наскоро поев, он с улыбкой сказал хозяину конторы:
– Отдохну денек. Дело есть.
А сам подумал: «Сегодня все устрою и завтра начну новую жизнь».
Сянцзы сразу же устремился на улицу Бэйчанцзе. Шел и про себя молился: «О, если бы господин Цао вернулся! Если бы сбылись мои надежды! Не повезет с самого начала – не жди удачи! Но ведь я стал другим, неужели Небо не будет ко мне милостиво?»
Подойдя к дому Цао, он позвонил дрожащей рукой. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Стоя перед этой знакомой дверью, Сянцзы хотел только одного: чтобы она открылась и показалось знакомое лицо. Но дверь не открывали. Неужели никого нет дома? Почему так тихо? Тишина пугала его.
Вдруг за дверью послышались шаги. Сянцзы отпрянул назад, но тут же услышал самый родной, самый желанный в этот миг голос:
– О! Сянцзы! Давненько не видались. Что с тобой? Ты так похудел!
Это была Гаома: она-то за это время поправилась!
– Господин дома? – с трудом проговорил Сянцзы.
– Дома. Но ты-то хорош, нечего сказать! Сразу – дома ли господин? Словно мы с тобой вовсе незнакомы! Даже не поздоровался! Такой же увалень, как и прежде. Входи! Как живешь-то? – спрашивала Гаома, вводя его в дом.
– Да так себе! – пробормотал Сянцзы, улыбаясь.
– Господин! – крикнула Гаома. – Сянцзы пришел!
Господин Цао у себя в кабинете переставлял на солнечную сторону горшки с нарциссами.
– Пусть войдет! – отозвался он.
– Иди, иди! – тараторила Гаома. – Мы с тобой еще потолкуем, а я пойду скажу госпоже. Мы тебя частенько вспоминали! Нескладно тогда все получилось. Да что поделаешь? Бывает и хуже.
Сянцзы вошел в кабинет:
– Господин, это я!
Он хотел осведомиться о здоровье господина Цао, но почему-то не посмел.
– Присаживайся, – пригласил его Цао. Он стоял в домашней короткой куртке и улыбался. – А ведь мы уже давно вернулись… Лао Чэн сказал, что ты ушел в «Жэньхэчан». Гаома ходила туда, но не нашла тебя. Да садись же! Как живешь? Как твои дела?
Сянцзы готов был заплакать. Как рассказать о своих страданиях, если каждое воспоминание – открытая рана в сердце? Хотелось излить душу, но трудно было начать. Он ничего не забыл, ни одну обиду, хотя и не понимал как следует всего, что с пим произошло. Придется, видно, рассказать всю историю своей жизни.
Господин Цао, видя, что Сянцзы никак не может собраться с мыслями, сел и стал ждать, когда он заговорит. Сянцзы молчал долго. Наконец поднял голову и посмотрел на господина Цао. Если бы перед ним был другой человек, он бы никогда ничего не сказал, но господин Цао ласково кивнул и приободрил его:
– Говори, не стесняйся!
И Сянцзы заговорил. Сначала он не собирался вспоминать всякие подробности, но затем решил, что это принесет ему облегчение и поможет самому во всем разобраться. Каждый шаг доставался ему дорогой ценой, поэтому рассказывать нужно было по порядку, не перескакивая с одного на другое. Каждая капля пота, каждая капля крови были частицами его жизни, и не следовало ничего упускать.
Он рассказал о том, как, приехав в город, брался за любую работу, как стал рикшей, накопил денег и приобрел коляску – и как потерял ее; рассказал все, вплоть до последних событий. Он сам удивился тому, как долго и с какой охотой он говорит.
Речь Сянцзы лилась свободно, словно сами события помогали находить нужные слова, полные искренности и печали, и каждое из них было ему необычайно дорого. В памяти Сянцзы вставало все его прошлое, и он не мог остановиться. Ему хотелось сразу раскрыть свое сердце. И чем дальше он рассказывал, тем легче ему становилось! Он говорил о своей мечте выбиться в люди и о своих злоключениях, о том, как он жил последнее время, обиженный, несчастный, опустившийся. Когда он наконец умолк, голова его покрылась потом, сердце опустело, но это было приятно: он чувствовал себя как человек, очнувшийся после долгой болезни.
– Ты хочешь знать мой совет? – спросил господин Цао.
Сянцзы кивнул. Говорить он больше не мог.
– Опять думаешь возить коляску?
Сянцзы снова кивнул. Он не умел делать ничего другого.
– Выход у тебя один – скопить денег и снова купить коляску, а пока брать напрокат. Это, пожалуй, разумнее, чем сразу занимать деньги на покупку под проценты. Но еще лучше жить у одного хозяина: еда и жилье будут обеспечены. Думаю, тебе стоит вернуться ко мне. Правда, свою коляску я продал господину Цзоу, по можно взять коляску в аренду. Согласен?
– Конечно! – Сянцзы встал. – А вы помните о том, что тогда случилось?
– О чем ты?
– Ну, вот когда вы уехали к господину Цзоу…
– А! – Цао улыбнулся. – Кто же об этом не помнит! Зря я тогда всполошился. Уехал с госпожой на несколько месяцев в Шанхай, а можно было и тут оставаться; господин Цзоу все уладил. Впрочем, все это в прошлом. Давай поговорим о другом: как быть с Сяо Фуцзы, о которой ты говорил?
– Еще не знаю…
– Я так думаю: если ты женишься на ней, снимать комнату на стороне вам нет расчета; освещение, отопление – на все денег не хватит. Лучше всего вместе устроиться на работу: ты – рикшей, она – прислугой! Но такое место трудно найти. Не обижайся, но скажи сам, можно на нее положиться?
Сянцзы покраснел, затем смущенно проговорил:
– Ей тогда некуда было деться. Вот и пришлось заняться этим делом. Но клянусь вам, она хорошая! Она не такая…
Его терзали самые противоречивые чувства, но он не мог их выразить. Так много хотелось сказать, и не хватало слов.
– В таком случае, – нерешительно проговорил господин Цао, – наверное, придется устроить вас у себя. Все равно ты занимаешь целую комнату, так что с жильем вопрос решен. Не знаю только, умеет ли она стирать и готовить. Если умеет, будет помогать Гаома. У нас скоро появится еще ребенок, Гаома одной не справиться. Сяо Фуцзы я платить не буду, зато она сможет столоваться здесь. Как ты на это смотришь?
– Что же может быть лучше! – Сянцзы радостно улыбнулся.
– Но я еще должен посоветоваться с госпожой…
– Будьте спокойны! Если госпожа станет сомневаться, я приведу Сяо Фуцзы, пусть госпожа на нее посмотрит!
– Вот и хорошо! – Господин Цао тоже улыбнулся; ему было приятно, что, несмотря на все злоключения, Сянцзы сумел сохранить благородство души. – Я переговорю с госпожой, а через несколько дней ты приведешь Сяо Фуцзы. Если госпожа согласится, считай дело улаженным.
– Так я пойду, господин?
Сянцзы торопился сообщить Сяо Фуцзы радостную весть: на такую удачу он не смел и рассчитывать.
Сянцзы вышел от господина Цао часов в одиннадцать. Зимой это самое хорошее время дня. Погода была солнечная, на небе ни облачка. В сухом холодном воздухе далеко разносились выкрики торговцев, пение петухов, лай собак и еще какие-то высокие, тонкие звуки, похожие на крик журавля. И лучи солнца грели, несмотря на мороз. Навстречу Сянцзы торопились пешеходы, пробегали рикши, подняв верх колясок, медные части которых отливали золотом, медленно и важно шествовали верблюды, неслись машины, трамваи, а в небе кружили белые голуби; лишь деревья замерли в неподвижности. Вокруг царило оживление, и в то же время всюду было разлито какое-то радостное спокойствие. Древний город шумел, жил своей жизнью, а над ним простиралось голубое небо, умиротворенное и приветливое.
Сердце Сянцзы от радости готово было выпрыгнуть из груди и взмыть, словно голубь, ввысь. Теперь у него будет все: работа, жилье, Сяо Фуцзы. Сбудется его самая заветная мечта.
День был веселым и ясным – только житель севера способен оценить такой денек. А когда человек счастлив, все окружающее кажется ему прекрасным. Сянцзы никогда прежде не видел такого ласкового зимнего солнца. Для полноты ощущений он купил затвердевшую на морозе хурму. Откусил – и зубы заломило! Холод проник в грудь, успокоил. Когда Сянцзы доел хурму, язык его одеревенел, зато мысли словно освободились от пут. Ему казалось, что он уже видит свой прежний двор и бедную комнатушку, озаренную милой улыбкой Сяо Фуцзы. Будь у него крылья, он так бы и полетел туда! Только бы свидеться с нею – все прошлое будет разом зачеркнуто, и перед ним откроется новый мир!
Сейчас он спешил еще больше, чем когда шел к господину Цао. Между ними – только дружеские отношения. А Сяо Фуцзы не просто друг: она вручила ему себя. Словно узники, освободившиеся из неволи, они смахнут слезы и, смеясь, пойдут по жизни рука об руку. Господин Цао взволновал Сянцзы добрыми словами, но Сяо Фуцзы для этого не нужно никаких слов. Он рассказал господину Цао всю правду, но Сяо Фуцзы он скажет то, чего не говорил никому. Она – его жизнь, без нее не может быть счастья! Стоит ли трудиться, чтобы есть и пить одному? Он должен вытащить Сяо Фуцзы из тесной каморки, они будут жить вместе весело и дружно, в теплой, сухой комнате. Ради Сянцзы она оставит отца, оставит братьев. В конце концов Эр Цянцзы сам может зарабатывать, братья тоже как-нибудь обойдутся: будут возить вдвоем коляску или найдут себе другое дело. А Сянцзы не может без Сяо Фуцзы. Он сам, его душа, его работа нуждаются в ней. И ей тоже нужен такой парень, как он…
Эти мысли подгоняли Сянцзы, он шел все быстрее.
На свете много женщин, но нет второй такой, как Сяо Фуцзы Правда, он мечтал о непорочной девушке, но Сяо Фуцзы хлебнула горя и сможет лучше его понять. Деревенские девицы чисты и целомудренны, да только им не хватает ума и души. А сам он? На его совести тоже немало грехов! Они оба одинаковы и подходят друг к другу, как пара треснувших кувшинов, которые еще можно наполнить водой.
Что ни говори, лучше и не придумаешь! Сянцзы размечтался! он попросит у господина Цао плату за месяц вперед, купит Сяо Фуцзы длинный ватный халат, приличную обувь, а затем поведем ее и госпоже Цао. Сяо Фуцзы молода, хороша собой, умеет держаться, ее не стыдно показать людям. Госпоже Цао она непременно понравится!
Когда Сянцзы добрался наконец до знакомого двора, пот лил с него градом. Он взглянул на старые, покосившиеся ворота, и ему показалось, что он вернулся в родной дом, где не бывал много лет, ветхая стена ограды, сухой прошлогодний бурьян перед ней – все было дорого его сердцу. Он вошел во двор и сразу устремился к комнатушке Сяо Фуцзы. Без стука распахнул дверь и тут же отпрянул: на нетопленном кане, уткнувшись в рваное одеяло, сидела незнакомая женщина средних лет. Сянцзы застыл в дверях.
– Что еще стряслось? Умер кто? – спросила женщина. – Ты чего врываешься в чужую комнату, не спросясь? Тебе кого?
Сянцзы не мог говорить. Он пошатнулся, ухватился рукой за дверь – трудно, ох как трудно так вот сразу отказаться от всех своих надежд!
– Я к Сяо Фуцзы…
– Не знаю такую! В другой раз спрашивай, а потом ломись в дверь! А зачем тебе Сяо Фуцзы? Может, лучше Да Фуцзы? [26]26
Игра елов: Сяо Фуцзы в переводе – маленькое счастье, Да Фуцзы – большое счастье.
[Закрыть]
Сянцзы еле добрался до ворот. Сердце его опустело. Он не знал, что делать. Но постепенно пришел в себя. Перед ним снова всплыл образ Сяо Фуцзы. Она заполнила все его мысли, завладела всеми чувствами. Она стояла перед его глазами как живая, смеялась, звала… Но вот это видение исчезло, и Сянцзы вернулся к действительности.
Пока ничего определенного не известно, можно надеяться на лучшее. Может быть, Сяо Фуцзы переехала, и ничего с ней не случилось… Он тоже хорош, ни разу не побывал у нее! Однако нечего предаваться угрызениям совести, надо исправлять свои ошибки. Прежде всего – разузнать все, что можно.
Сянцзы снова вошел во двор и принялся расспрашивать соседей, которые жили подальше, однако ничего толком не выяснил. Тогда, невзирая на голод, он отправился искать Эр Цянцзы и его сыновей. Эти трое всегда болтаются где-нибудь на улице, их нетрудно будет найти.
