Текст книги "Не ходи в страну воспоминаний (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Я закрыла глаза и вспомнила отчего-то, как папа сажал меня на плечи, когда мы гуляли по лесу, и я могла срывать с осенних кленов самые красивые листья. Я чувствовала себя маленькой и легкой, а все вокруг было таким огромным… папа. Опять я путаюсь и забываю, что здесь у меня други родители, и здешний отец, кажется, не делал подобного. Все, что он успел сделать для истории, это написать загадочное письмо. Откуда он мог знать ангела Оливию? И куда она исчезла вместе с Гарольдом? Меня никто не посвящал в сюжет их отношений, и я прозябала в неведении.

– А что слышно про Гарольда?

– Я снова в городе.

Мы одновременно обернулись на голос, и я увидела его величество в пяти шагах позади нас. Настоящий герой, – ноги на ширине плеч, руки скрестил на груди, пожевывал травинку, а потом отмахнулся ей от шмеля. Такой весь свободный, насмешливый, счастливый и сияющий, как начищенная монета.

– Простите, но мне срочно нужно было уехать.

– Ты на пикник? – Перу поднялся, они пожали друг другу руки. – Судя по одежде, шлепкам и кепке, ты либо с него, либо на него.

– У нас жарко.

– А ты нас так навестил, или хочешь продолжить экскурсию? – вставила я.

– Продолжить, конечно. Я еще не все посмотрел.

– И правильно! Можете с Майей отправляться прямо сейчас, самое время. Ты, Гарольд, еще не забыл правил мира?

– Всегда на чеку!

Он вскинул два пальца к середине козырька и пихнул кепку к затылку, лицо открылось больше, и его сияющее из глаз счастье для меня стало спорить по яркости с закатом. Это любовь, не иначе.

Я и на ноги встать не успела, как в ушах просвистел ветер пронесшейся сквозь нас границы, страж исчез, а земля подо мной превратилась в мостовую.

– Чего сидишь, давай руку.

Наконец-то кончился застой. Снова в деле, снова в истории…

Маленький городок состоял из низких домиков и узких улочек с газовыми фонарями. Была ночь, но весьма оживленная, – в некоторых окнах горел свет, были открыты таверны. Прохожие исчезали и появлялись из всяких закоулков, темных арок и дверей, – люди в черных и белых плащах, вооруженные рыцари, другие непонятные и неопределенные личности, которые могли, выйдя на свет, оказаться кем угодно.

– Опасное место, – предупредила я Гарольда, – надень капюшон и запахнись, не дай бог узнают, что ты король…

Мир сов на этот раз нас обоих снабдил серыми просторными плащами, как подобает случаю. Я осмотрелась повнимательней, и окончательно убедилась, что мы попали в столицу. В окружении совершенно теплой ночи, меня пробрал холод – здесь бродит мой убийца.

– Что за место? – Гарольд послушался, и я поспешно потянула его с освещенной мостовой в тень тротуара. – В чем опасность?

– Для тебя, – не знаю. А у меня кровный враг, преследователь и охотник в одном лице.

– Ха! Город головорезов?!

Прежний Гарольд с бала за два месяца приобрел мальчишеский задор, ничуть не спорящий с его седыми висками.

– Не ори.

Шли мы в никуда, по улицам. Мой желудок дергало от свинцового страха, и я не могла не понимать, что мы здесь не просто так. Это обязательно случится. Главное, чтобы для его величества все свершилось быстрее, а на меня уже не хватило времени. Столько лет избегать поединка, столько лет бежать от него, прятаться, скрываться, и трястись мелкой дрожью от одной мысли о встрече.

– Кто это?

Нас обогнали мужчины, похожие на монахов в черной рясе, и из-под их капюшонов космами вились бороды.

– Это черные колдуны.

– А это?

Тут же поперек, выйдя из переулка, прошелся старик в белом.

– Это белый маг.

– Элементарно, как в шахматах.

– Вперед.

– Веди, я иду.

Улочка вывела к тупику, заканчиваясь маленькой площадкой с колодцем и каменной лавкой. Окна окружающих домов не горели, дно колодца давно высохло, и здесь можно было передохнуть. С одной стороны хорошо, – улица просматривалась далеко, и опасность можно было предупредить, но с другой стороны тупик, – уходить некуда. Положив руку на эфес, в скрученой и обморочной готовности, я бегала глазами по окнам и силилась рассмотреть, – не притаился ли там кто.

Нервами быстрее, чем слухом, я услышала, как чиркнула спичка. Гарольд наклонил голову к осветившимся ладоням и запалил красную точку сигареты… все за секунду, а я заорала:

– Не-е-ет! Нельзя! Нельзя!

Свист, и стрела со смачным чмоканьем и хрустом пробила ему спину, выскочив наконечником прямо посередине груди. Стрелок на одной из крыш поднялся в полный рост и вскинул силуэтом руку. Гарольд хрипнул, покачнулся, зажженная сигарета упала изо рта и закатилась под лавку, он упал, а я даже не кинулась его подхватить. Я кинулась к лавке и затоптала ногой тлеющую отраву, выхватив шпагу, крутанулась на месте.

Снова в тупике тишина.

– Ты что, дурак!?

Стрелы уже не было. Ошарашенный король поднимался с четверенек, откашливая клочки единственной своей короткой затяжки.

– Курить в мире сов! А рюмку выпить не хочешь? Или ширнуться разок? Сразу познакомишься с наемными убийцами, которые жаждут пришить тебя разными способами, – загнать нож в живот, или размозжить голову дубиной!

– Спасибо… хр…к… за предупреждение… – карманная железная фляжка и пачка полетели в колодец. – Боль какая, черт…

– А ты что, никогда не читала на этикетках “опасно для вашего здоровья”? Скажешь, не знал?

– А почему наемники? Кто их нанял?

– Ты. Любой, закурив первую сигарету, дает заказ наемным убийцам на самого себя, и при чем сам за это платит. То же и с алкоголем, – только способ умерщвления пострашнее, и цена повыше. А про наркотики я молчу, – это вообще профессионалы, почти никогда и никаких сбоев. Работают быстро, эффективно и за очень большие деньги. Сколько сейчас стоит доза?

– Хватит плеваться ядом, свита, хочешь сказать, ты никогда ни капли в рот не брала?

Злость во мне не унималась:

– Советую бросить.

– Свежо предание…

Гарольд произнес это уныло, словно проснулась нежданно старая зубная боль.

Шорох проскользнул вдоль фасада дальнего дома, и я задрожала. В воздухе еле слышно стал различим звон. Будто клинком постукивали по хрусталю.

– Это от тебя?

Не ответив, я попыталась прикрыть и успокоить сердце ладонью, но проклятый шорох повторился. Гарольд заметил мой страх.

– Кого боишься? – он хмыкнул. – Калории, жир, холестерин?..

– Не смешно, – голос заметно сел, и непрошено потекли слезы, – не смешно! Это… это… я не могу тебе сказать, кто это…

– Правильно не можешь.

Прежде не горевшие фонари зажглись. Мой преследователь стоял в нескольких шагах от нас. У меня сразу ослабли ноги, позвоночник стал как мягкий стебель, – вот-вот надломится, а звон стал очень сильным.

– Слышу-слышу хрустальное сердце, – вкрадчиво прозвучал голос, – кто это сегодня с тобой?

Бежать! Бежать! Только это толкалось в голове, а губы омертвели и не могли пошевелиться ни с одним ответом. Я не сводила с охотника глаз, как кролик с удава.

– Ты сам кто такой? – отозвался Гарольд.

– Самозванка, хватит прятаться. Хватит бегать, я слышу этот прелестный звон на любом расстоянии, – в его руке блеснул клинок, и он приблизился, – я всегда буду преследовать тебя, сражайся!

– Уйди…

– Я разобью его. Я покалечу тебя. Я лишу тебя жизни.

– Эй, парень, мне не нравится твое настроение.

– А-а-а… – протянул тот, – король, не знающий здешних законов… убирайся к себе. За ней охочусь я, за тобой другой. Я преследую, а тебя на каждом шагу караулят ловушки с приманками. Прочь, чужак, мне нужна самозванка.

Во мне распрямилась пружина, и я рванула прочь.

Плевать мне было и на Гарольда, и на все на свете. Он ничего ему не сделает, а со мной сотворит все, что только что обещал. И от бега, и от ужаса, сердце задребезжало совсем тонко. Через несколько кварталов, укрывшись в глубокой нише ратуши, я отдышалась.

Никто не гонится. Успокойся… успокойся… успокойся…

Только охотник знал мою тайну. И все, что он говорил, – правда.

– Перу, забери меня, мне страшно! Перу!

Лицом вниз меня швырнуло во влажную траву. За пределами голубого забора еще не догорел закат. И страж, и брошенный король стояли рядом. Гарольд снова подал мне руку и помог встать.

– Что происходит?

– Я хочу домой.

– Я провожу тебя, только объясни мне все. Про наемников я понял, а про охотника у меня только смутные подозрения.

Перу развел руками, мол, раз сам спрашивает, отвечай. И коротко махнув ладошкой, вразвалочку потопал прочь. Стебли за ним сомкнулись и скрыли с головой.

Выйдя в город, на вечерние просторные улицы, на знакомые дороги, к знакомым домам и деревьям, я перестала бояться. Сейчас мне ничто не угрожает. Терпение моего провожатого кончалось, он долго ждал, а потом перевернул свою кепку козырьком назад, а в зубы взял спичку. Их он не выбросил.

– Я сам попробую разгадать этот ребус. Символы у вас простые. Хрустальное сердце, – звучит красиво. Что-то чистое, хрупкое и светлое. Чистой воды злодей пытается это красивое уничтожить… без причины, это ему по роли положено. Но у меня, я тебе гарантию даю, нет такого сокровища, зачем же охотится мой злодей?

– Конечно, у тебя нет, – я больше не могла выносить этот бред, – хрустальное сердце – сердце труса!

– Девушке можно.

– Мир сов не спрашивает рыцаря – мужчина он или женщина. Рыцарь, – это когда без страха и упрека… если рыцарь трус, – он не рыцарь.

– А самозванец.

– Да.

– Старые предрассудки.

– Гарольд, – я ссутулилась от усталости, – мы же тут не о реальных рыцарских орденах говорим. Если ты будешь утешать меня подобными словами, то лучше прямо сейчас разворачивайся и езжай, откуда приехал. Что-то ты можешь понять, а что-то нет, как с вопросом “За что?”. Стоит ли…

– Стоит.

В городе, в том, давнем городе, без перемен, было полутемно. Темно-зеленое небо с проклевывающимися звездами. Нет рекламных огней, нет неоновых вывесок, нет столько машин. Магазины закрыты, никто не работает до двенадцати или круглосуточно. На лавочках у подъездов и во дворах попадаются маленькие компании молодых людей. Порой даже слышится гитара. Нет пива. Нет мата. Они смеются и иногда “пекут блины” в предложениях. На игровой площадке никто не снес стол для игры в пинг-понг, не сломал карусель, никто не разрисовал непристойными картинками трансформаторную будку, нет черных закорючек граффити на стенах домов, только кое-где мелькают проплешины отколупанных облицованных плиточек. Нет пластиковых окон. Нет домофонов, – все двери открыты. И можно заглянуть в подъезд того дома, в котором жила прежде и посмотреть на свою дверь. Вспомнить, с каким звуком она открывалась, как захлопывалась, и почти услышать звук собственных босых ног по прохладным бетонным ступеням в крапинку.

Сколько я ни пыталась за последние два месяца понять смысл присутствия Гарольда здесь, на этой стороне земли, так и не смогла. Он рос не здесь. Он родился намного раньше. В его стране иначе думают и иначе живут. Он – “инородное тело” до мозга костей, что он может понять? Что он может найти?

– Твой охотник, Гарольд, это наркотики. Ты наркоман навсегда. Он до конца твоих дней будет расставлять капканы и пытаться тебя вернуть, но ты его уже не боишься. Встретившись лицом к лицу, ты даешь отпор, проходишь мимо и говоришь “нет”. Это настоящее мужество и сила. А про меня тебе знать не надо. Я уже расплатилась за то, что столько говорю о себе. Больше не хочу таких наказаний…

Я села на остановке в троллейбус, оставив его величество наедине с самим собой и уступив место Оливии. Троллейбус шел совершенно не в направлении дома, просто мне захотелось покататься. И еще пожить внутри чуда своего города детства.

Заклятие черных колдунов и белых магов

Значит, ничего не кончилось, а продолжается. Оливия не бросала его, а уходила на время, и впереди новые испытания и новые путешествия.

Тот день, когда он с удивлением и восхищением исследовал на ощупь пуговицы своей куртки, был очень давно. Несколько лет назад. После вчерашнего возвращения оруженосца и подарка волшебной палочки, он ощутил это расстояние между собой прежним и собой нынешним, но про повешенный нос не забывал.

– Не унывать, – он встал утром перед туалетным зеркалом, зубной щеткой подпер кончик носа и моргнул, как филин, огромными глазищами в синих впадинах глазниц. – Не у-у-у… ух-у-у!

– Играешь, малыш? – мама заглянула в ванную и повесила на крючок чистое полотенце.

– Да. А можно я сегодня погуляю?

– Лучше посиди дома. Тебе еще нельзя.

– Я устал ничего не делать. Я в палате вечно лежал…

– Еще рано. Посиди на балконе, почитай книжку, поспи. Не дай бог что.

– Хорошо мам.

Каша в тарелке вкусная, босиком по линолеуму здорово, только сразу заставили обуть тапки. И книжка интересная, даже не смотря на то, что читал ее уже два раза. У папы тоже выходной, он вернулся из магазина и с кухни в комнату доносились звуки кастрюль, шипение масла и прочие радостные мелодии. Но потом, прервавшись на абзаце, Георг заметил тишину. Выглянув в коридор, обнаружил дверь на кухню прикрытой, а, подойдя на цыпочках ближе, различил, как родители разговаривают в полголоса. Мальчишка присел и гуськом подобрался под планку стеклянного дверного окна. Стекло было ребристое, свет шел с кухни, и ничего кроме волнистых силуэтов было не различить, за то слышно стало превосходно. Никогда он не думал, что в семье существуют тайны, от него никогда ничего не скрывали, по крайней мере, он раньше был в этом уверен.

– Нужен особый режим, особое питание. Любая инфекция, любая простуда, любой насморк… – взволнованно говорила мама, – … и могут быть осложнения. Никаких нагрузок. Это вообще опасно.

– Сосем тоже нельзя, – мягко возразил папа, – он же не комнатное растение, мы же не можем его запереть.

– Нет, но нужно все контролировать. Мы с тобой уже решили, что я ухожу с работы, давно пора. На одну зарплату как-нибудь проживем, да и пособие по инвалидности на него дают. Мама будет помогать.

– Конечно.

– Господи, милый, – мамин голос опять дрогнул, – он так похудел… он так… ты слышал, как он дышит во сне? Я глаз сомкнуть не могу, мне кажется, что он вот-вот задохнется…

– Слышал, – и одна тень вплотную придвинулась к другой, папа обнял маму.

– Ты видел эти ручки и ножки? Все позвонки сосчитать можно, все ребрышки… синяки не сходят под глазами, кожа как прозрачная…

– Все будет хорошо, родная. Ты тише, тише.

– Я не знаю, как его уберечь… не знаю, что я могу сделать… что вообще можно сделать?

– Мы его выходим, он поправится. Сейчас самое главное, что он знает, – мы его любим. Мы с ним. Вытирай слезы, а то Жорка увидит, разволнуется.

Георг шмыгнул к входной двери, ноги сунул в сандалии, и очень медленно отжал защелку замка. Ему захотелось немедленно проветрится, и подышать улицей. И обдумать услышанное. Одному. Ждать лифта не стал, спустился по лестнице, стараясь наступать бесшумно целых четыре пролета, а потом запрыгал через две ступеньки, – вверх это не вниз! А во дворе, свернув за торец дома, он пошел к своей пещере.

Дело в том, что позади дома у одного из выступающих балконов первого этажа рос плющ. Он густо поднимался с самой земли, по специально протянутым ниточкам и укрывал в тени не только балкон квартиры, но и закуток под ним. Об этом закутке знал не он один, ребячья ватага иногда устраивала здесь игры, но мальчишке на сегодня повезло, – там было прохладно и пусто.

Но подумать он не успел, его отвлекли звуки сверху.

– Жарко-то сегодня, страх… – балконная створка открылась, – а плющ совсем все закрыл, прям, лезет во все щели. Слышь, сестренка, принеси-ка портновские ножницы, мы этого паразита пообскубаем малясь!

Точно, это тетка, которая подолгу сидит на лавочке во дворе, часов с семи вечера и почти до ночи, как комары уже кусать начнут. И сестра ее выходит семечки лузгать. Их весь двор знает, и даже до Георга доходили слухи, что одна буквально помешана на прошлых жизнях и постоянно любит приплетать судьбу ко всему, что случается. А про вторую плохо помнил.

– Ой, ну долго ты там, а?! Солнца в зале совсем нет. Вымахали джунгли!

– Несу, чего ты…

– Сорняк и есть сорняк, все полоть надо… разрослись, людям жить не дают. Слышь, сестренка, вчера мальчишку с больницы привезли… – несколько раз чикнули ножницы. – Ну, того, что в семье с восьмого этажа, ну?

– Знаю, и?

– Да хворый весь, видно. На кой таких рожают? Вон, у бабки моей, за жизнь-то двенадцать младенчиков было, а в живых пять. Ни те больниц, ни те лекарств, кому бог дал жить – жил, кому нет – к рукам прибрал. Таков и закон…

– Да ты где стрижешь, слепая что ли?

– Не лезь.

Георг прижался спиной к стенке, и даже не видел, как падают подрезанные стебли, заросли были, как плотный ковер.

– Щас инкубаторы всякие, всяк без разбора за уши тянут… а после что? Как будто они только на шее родителей виснут. Наплодят инвалидов, а мы налоги на их пенсии плати, – женщина заворчала, – есть закон природы, здоровым жить, больным умереть. И общество здоровее, и внуки крепче.

– Да, коль на судьбе написано, – сестра ее поддержала.

– Сорняк выпалывают, правильно делают, а о людях не думают! Раньше это хорошо понимали. Жить нормальным людям не дают, – и привилегии им, и льготы, и вне очереди, паразиты, и это под них переделывают, и то, а пользы, как от этого плюща. Растут, да, не приведи господь, множатся, а и совсем уроды… видала карлика на рынке? Ботинки он чинит… смотреть гадко.

– Дак, пацан-то с восьмого, он вначале нормальный был.

– Был, – неохотно согласилась та, – да с брачком, раз порвался. Дали бы ему помереть, так из больницы в больницу таскают… а на кого я, выходит, всю жизнь работала?

Георг не выдержал. Он оттолкнулся от стенки, продрался на свет и заорал:

– Гадина! Мерзкая гадина! – и бросился бежать.

Пробежал немного, резко потемнело в глазах, и он повис на железных трубках конусообразной карусели. От слабости затряслись руки и ноги.

Отчего так, как только он становится ненадолго счастлив, на него опять сваливается что-то ужасное. Только все хорошо, как тут же все плохо. Только поверил, только понадеялся, только понял и уверовал, как подобная скотина растаптывает все своими копытищами. Я хочу жить, хочу жить, – возмущался он, – я имею на это право! Ведь имею! Или нет… что за закон такой? Почему нельзя? Почему нехорошо, если я есть на свете?

Проходящие мимо детской площадки взрослые не обращали на него внимания. Катался мальчик, а теперь устал, отдыхает. А он смотрел каждому в лицо и каждый раз мысленно спрашивал: а ты не против, что я есть? А тебе не мешает, что я живу? А ты разрешаешь мне? А ты?

Еще вчера он думал, что настолько повзрослел, что разучился плакать, а теперь заревел взахлеб, и в голос:

– А я все равно хочу!

И сквозь пелену увидел, как к нему несется отец.

Дома запахло сердечными лекарствами. Час оба сидели у кровати, а мамина ладонь загладила макушку Георга до неестественной прилизанности. Он делал вид, что уснул, но икота и нервное вздрагивание его выдавало. Наконец, пришел вечер. Мальчишка уснул по-настоящему, и как только в комнате он остался один, на вахту заступила Оливия. Она тоже ненадолго присела на краешек кровати своего воина, и тоже провела рукой по макушке. Если мать и отец страдали от неизвестности, то оруженосец от знания будущего.

– Крепись, малыш.

Среди ночи сон ушел. Он проснулся, потер опухшие веки и скинул одеяло. В комнате духота, окно из-за боязни сквозняков, закрыто, и всем было безразлично, что на дворе август. Аж майка прилипла к телу. Ночной воздух сразу скрал испарину, но через мгновение, после открытия окна, на коже выступил другой пот – от страха. Он обернулся, и вместо кровати увидел круглое жерло колодца. А из плотной тени шкафа вышла фигура в плаще с капюшоном.

– Ты мертвец…

И он мгновенно вспомнил, как его один раз спихнули на дно.

– Мертвец, – сзади за плечи схватили другие руки и сильно толкнули вперед.

– А-а-а-а-а!

– Все глухи! Все глухи! – плащ из тени, выбросил вперед свои пальцы и схватил за горло, – пей!

О передние зубы больно ударилось горлышко, и он, вырываясь и пытаясь кричать, заглатывал вязкую жидкость. Химическая склизкая патока, как толстый живой червь, шевелилась и сама себе помогала проникнуть внутрь, в горло, как в нору.

– Пей… и отвечай, по какому праву живешь? Кто разрешил? Кто позволил?

И черный полет на дно колодца.

– Теперь я не смогу тебя вытащить, мой маленький господин, как было первый раз.

Он открыл глаза и далеко в светящемся круге увидел склоненного оруженосца.

– Помоги…

– Сам. Я не в силах.

Яд сочился по каждой артерии, но на ноги Георг заставил себя встать. Схватился за единственное свое оружие, кинжал и ткнул в стену между камнями. Клинок отскочил. Ни продолбить хода, ни подняться на верх с его помощью него он не мог.

– Но у меня больше ничего нет… как в горле пересохло.

Вспомнив кладбище, стал ковырять землю. Вдруг спасение спрятано?

– Оливия… – мальчишка задрал голову, но в светлом круге никого не увидел, – что мне делать?

Хотелось вывернуться наизнанку, потому что прямо из желудка воняло тем, чем его напоили. Язык распух, присох к небу. Он беспомощно свернулся калачиком на дне, закрыв глаза. Сколько можно? В темноте в воспоминании проступили снова черные плащи. Георг содрогнулся, – это те женщины! Это они отравили его ядом, это же были их голоса! Его скрутила злость, и он снова прошептал “гадины”.

– Гадины… – хрипло и сипло вслух. И мысленно добавил:

“Да плевал я на вас… и на все, что вы говорите, вот так плевал…”.

Оливия ногами почувствовала подземный рокот, и через край колодца хлынул поток воды, выплеснув воина на пол. Георга моментально стошнило черной нефтью.

– Умница!

Оруженосец ждала его здесь, – на площадке у колодца, нервно ходила взад и вперед, каждый раз волнуясь, что ее воин не сможет пройти этап. Но он и на этот раз смог. У Георга все получалось.

– Правильно, правильно… лечись, малыш, у тебя всегда должно быть противоядие… – она помогла ему встать и тут же укутала с головы до ног в серый плащ. – Мы в городе, в столице. Ты ослаб, я вижу, потерпи. Здесь недалеко живет белый маг.

Георг и, правда, ослабел, вернее не восстановился еще с самого дня. Ночь дома не принесла ему отдыха, только духоту, да и кошмар этот окончательно выбил из колеи. Он был счастлив, что Оливия рядом, держит его за руку, и не дает упасть. Пусть ведет куда угодно, но только чтобы там можно было отдохнуть от борьбы. А оруженосец тревожно оглядывалась по сторонам, и прекрасно знала, что в мире сов передышек не бывает. Ни один человек сов не может сказать, – я беру отпуск, или, – все, маленький перерыв, у меня сегодня выходной, или, – я больше не играю, я “в домике”…

– Доброй ночи, подруга, – путь преградил мужчина, браво опирающийся на свою шпагу, – давно мы с тобой не встречались.

– От тебя ничего доброго не жди, – девушка остановилась, остановив и мальчишку, который полусонно, почти на автомате переставлял ноги, – прочь с дороги.

– Да не волнуйся, – миролюбиво отступил тот, – к твоему пасынку не приду, у него ты есть. Я за своей самозванкой гнался, да она как всегда сбежала.

– Мне твои дела не интересны.

– Да ты ее знаешь, Майю. Правда? Юркая стала. Последний раз мне удалось ее ранить несколько лет назад, ох и испугалась она, сердце само чуть не разбилось.

– И что ты к ней пристал?

– Как что? – он искренне удивился. Оруженосец продолжила путь, а охотник шел немного позади, очень мягко ступая. – Я хочу ее смерти. И раз уж встретились, позволь полюбопытствовать: а что ж ты ей оруженосцем не стала? Возишься с каким-то мальчишкой, дался он тебе?

– Пошел вон! – цыкнула на него девушка не оборачиваясь, и тот, спрятав свое оружие в ножны, разочарованно улыбнулся и остался в тени. Исчез.

– Кто это?

– Никто. Мы скоро придем, потерпи.

Дом белого мага действительно был не далеко от того места, где Георга выбросило в город. Дом располагался в тупичке, под вывеской “Тишина и покой” и очень выделялся среди прочих зданий. Приземистое, без фундамента и крыльца, оно светилось из окошек мягким светом. Козырек крыши был покрыт хворостом, и из широкой каминной трубы неспеша выплавлялся дымок и улетал к звездам. Звезды сами, казалось, стянулись поближе к крыше, чтобы подышать ароматными травами.

– Маг!

И дверь тут же открылась. Мальчика без всяческих вопросов подняли на руки и перенесли за порог. Оливии внутрь нельзя.

– Я буду ждать сколько нужно.

Старик кивнул.

Проснувшись утром не в своей постели, Георг не удивился, он помнил куда попал, удивился только солнцу. Прежде ему еще не доводилось быть здесь при свете дня. Уютная маленькая комната была обставлена скромно, но на немногочисленной мебели, да и везде, где только можно, стояли кувшины и склянки, колбы и чаши, бочонки и тарелки, а стены и потолок увешивали старые тележные колеса с гирляндами трав, висячие потухшие лампады, нити с сушеными яблоками и грибами. У окошка хозяин дома рассыпал по мешочкам толченую траву.

– Проснулся? – бодро приветствовал маг и оставил свое занятие. – Сейчас я принесу тебе попить горячего молока с медом и пирога.

Мальчишка присел на кровати, подоткнув подушку под спину, и принялся за принесенный завтрак без особого аппетита.

– Кушай, Георг. Я маг, так просто и зови меня, нас так все называют, мы безымянный род.

– Я больше не хочу, спасибо.

– Мало… – вздохнул старик, – что ж, полежи немного.

– А можно пройтись по комнате, посмотреть?

– Нет, не стоит.

Мягкий голос мага излучал заботу, и мальчишка тут же поверил, что не стоит.

– А давно утро? Я никогда здесь не видел солнце.

– Давно. Только тебе под его лучи нельзя, ты слаб. Поспи еще, не повредит.

Но сна не было ни в одном глазу. Георг немного посидел на кровати, потом снова полежал, с любопытством рассматривая убранство белого волшебника. А тот, вернувшись к своим занятиям, иногда поглядывал на своего подопечного. Потом раскурил одну из лампадок.

– Ты болен, мальчик мой, – тихо констатировал он, – ты очень болен.

– Я знаю.

– Болезнь ослабила тебя, и из-за этого тебе теперь многое нельзя.

– Да, я это тоже знаю.

– Нельзя простужаться, нельзя утомляться, нельзя волноваться. У тебя хрупкое здоровье, ты должен беречь себя.

Георг стал чувствовать, как аромат сладко пахнущей травы полностью заполняет комнату и становится гуще. И совсем не выветривается, хотя окно домика открыто настежь.

– Я о тебе позабочусь, мы о тебе позаботимся, – участливо продолжал маг, – ведь ты так несчастен… все, что тебе нужно, это покой, и никаких переживаний. Только покой.

Старик опять вздохнул, и его голос, с нотками жалости, всколыхнул в мальчишке настороженность.

– Беда… беда… когда все было нормально, тогда все ничего страшного. А теперь любая мелочь может все обострить, ведь ты такой хрупкий. Такой уязвимый. Маленький беззащитный ребенок. Осторожно!

Георг попытался возразить, и даже встать для этого с кровати, но маг всплеснул руками и придвинулся к нему поближе сквозь совсем задымленный воздух.

– Осторожно! Зачем ты резко встал? Голова не кружится?

– Нет, со мной все в порядке.

– Ох, что ты такое говоришь, ты только взгляни! Еще немного и ты упадешь без сил, тебе нужно лежать. Ты слаб. Ты болен. Ты тяжело болен.

Он так говорил, словно уговаривал. Дышать запахом трав было приятно, и именно этот запах, как ни странно, заставлял верить всему, что говорил маг.

– Хорошо.

– Укройся потеплее.

– Хорошо.

– Это ничего. Проживем, правда, мой мальчик?

– Правда.

– Очень важно, что ты это понимаешь. Как хорошо, что ты это понимаешь.

– А что будет завтра?

– Завтра будет завтра. Нельзя утомляться, нельзя волноваться, помни об этом всегда, и все будет хорошо…

Георг закрыл глаза. Секунды спустя стало вновь клонить в дрему. Заклятие мага все повторялось и повторялось, бодрость под этот ритм быстро уходила из тела строевым шагом, как по приказу. Стало чудиться, что тело без силы пустотелое, и беззащитнее и слабее его нет никого на свете.

– Мама…

– Мама позаботится о тебе, – прошептали у самого уха, – кто же, если не мама?

– Папа…

– И папа тоже. Ты только не тревожься, тебе нельзя тревожиться. Тебе нельзя…

– Оливия…

– Какая Оливия? А, это тебе что-то приснилось… лежи.

Георг, прикрывший глаза, широко распахнул их и увидел маму, сидящую на краю его кровати, в его комнате. Она опять поглаживала его по волосам и глядела ласково-ласково, любяще-любяще взглядом полным материнской жалости к своему горячо любимому ребенку. Мальчишка внезапно понял, что его этот взгляд испугал.

– Мама, я пойду погуляю! – и резко откинул одеяло.

– Ты что?! Куда? – у несчастной от ужаса повысился голос. – Ты вчера убежал на улицу, на такую жару, и вспомни, что было! Тебе стало плохо!

– Нет, не от этого. А сегодня я себя хорошо чувствую!

– Ты хочешь, чтобы и меня и тебя снова лекарствами отпаивали?! Тебе нужно больше отдыхать…

– Я в больнице отдохнул.

– А ты забыл, что тебе в больнице доктор сказал?

– Я еще не умер, мама! – рявкнул во весь голос Георг, и тут же осекся. Это прозвучало резко, но чувство вины, вспыхнувшее следом, не умалило его решимости. – Поэтому я пойду гулять!

– Ты совсем мать не жалеешь…

– Извини, мама. Но меня вот так… вот так жалеть не надо… я сам уже чувствую, когда мне лучше полежать, а когда можно и выйти на улицу. Я сам, хорошо? Я сам.

Во дворе, как только Георг показался из дверей подъезда, стайкой всколыхнулись воробьи. На лавочках под окнами еще никто не сидел, и только-только уехала мусорная машина. Весь двор был безлюден. И Оливия стояла напротив, спиной к припаркованному у подъезда автомобилю и лицом к нему. Она же сказала, что будет ждать, и сдержала слово.

– Как опасно, малыш, поддаваться каким бы то ни было заклятиям, хоть черным, хоть белым.

Он заоглядывался, проверяя, нет ли свидетелей ее явления во дворе, и ее разговора. Потом подошел и кивнул в знак согласия.

– Я только не сразу понял.

– Черные колдуны встречаются разные, и они еще не такое могут сказать тебе, отчего просто жить не захочется. Но за то их легко распознать, и от их яда легче излечиться. Заклятия белых магов в маленьких дозах полезны, как и любое проявление любви и беспокойства, но в большом количестве только вредны. Ты совсем скоро станешь рыцарем, Георг, если бы ты поддался сегодня, ты бы либо снова остался на дне колодца, либо… одним словом, недуг поразил бы не только твое тело, но и твою душу. Твой дух. Никогда не пускай свою инвалидность дальше, чем она и так забралась. Сила характера, сила воли, сила жизни не зависит от силы сердечной мышцы, ясно?

– Ясно!

VI

В троллейбусе кондукторша, пожилая женщина, взяла мои деньги и оторвала от маленького рулона отдельный билет. Я наскребла последнюю мелочь в кармане.

Странно, раньше в транспорте появлялись лишь контролеры, а билеты нужно было покупать в киосках и компостировать в салоне. Вот, везде висят проржавленные дыроколы… я помню, на них старались несильно давить, а это было непросто, чтобы дырочки пробились не до конца. Дома билетик намочишь, утюгом прогладишь, и он как новенький. Здесь, в городе, все было как раньше, кроме мелочей.