Текст книги "Не ходи в страну воспоминаний (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Нет, а почему ты спросила?

– Это честный ответ?

– Конечно. Иначе мне бы не понадобилась ничья помощь для входа в твой мир.

Не сходились концы с концами. Слишком мало времени прошло, чтобы так сразу начать понимать происходящее. И особенно причины этого происходящего, как то письмо, что прислал мне отец. Остается только терпеть и ждать.

– Это кто здесь ходит по ночным бульварам? – медленным голосом, растягивающим почти каждое слово, раздалось впереди нас, и из темноты показался человек в сюртуке и плоской шапке. – Кого тут носит нелегкая?

– А что это за город?

– Город, как город, спят люди… не мешайте.

Мужчина достал из кармана молоточек, а из-за спины за медное ухо маленький колокол. Ударил молоточком о краешек и раздался мелодичный гулкий звон. Это и была колотушка.

– При таком звуке никто не уснет, – заметил Гарольд.

Тот перевел на него глаза, и предметы тут же исчезли из рук. Незнакомец обошел нас большим полукругом, и уже находясь на приличном безопасном расстоянии, так же растягивая слова, произнес:

– А тебя сюда никто не звал, ваше величество… а у тебя, если на то пошло, есть свой мир, мир рабов, мир невольников и самоубийц… так проваливай туда, и не суй нос к благородным рыцарям. Вон отсюда!

– Размечтался, – крикнула я, – сам проваливай!

– А тебе, девочка, это тоже чести не делает, – не унимался мужчина, – позор… позор…

Он неожиданно сгреб что-то из воздуха обеими руками, и размахнулся с таким трудом, словно швырял пудовую гирю. Возле меня тяжело ухнула земля, раскололась дорога и горячая воздушная волна ударила в грудь. Я оглохла на какое-то время, и только потом стала различать гудки машин.

Поднималась я с газона во дворе собственного дома. Голова от контузии немножко кружилась, но сообразить я смогла быстро, – нас нагло прогнали. Не знаю, куда отбросило Гарольда, но рядом его не было. Вероятнее всего, к ступеням гостиницы, но если этот колдун был сильно рассержен, то могло и занести к порогу собственного дома на том конце света.

Путешествие прервалось. Ни шпаги, ни кинжала на плече, ни сапог на мне больше не было, спина намокла от сырой травы, и мне осталось только пойти домой. Окно на кухне горело, и еще немного окон светилось по всему зданию.

Счастье, что мне удалось сегодня ответить хотя бы на один из вопросов: “кто я?”. Да, имя, да, внешность, да, биография… все это у меня было и вместе с тем я никто.

Никто.

Кладбище

Георг не заметил, что там, в траве, ночью он уснул. Он понял это только тогда, когда утром проснулся дома, в своей комнате. Чудесная майская погода врывалась через окно, даже прозрачную тюль надувала парусом, настолько солнечному свету и ветерку хотелось прорваться и заполнить собой все пространство прежде унылого помещения. Мальчишка сел в постели, осмотрел свою пижаму, в надежде увидеть другую одежду как доказательство, что ничего ему не приснилось.

– Проснулся? – В комнату заглянула мама, и буквально через секунду ее лицо также озарилось светом, как само утро. – Тебе лучше, сынок?

Она его ощупывала взглядом, а сев на краешек кровати, провела руками по волосам и плечикам, не веря в то, что ее маленький Георг наконец-то не лежит, свернувшись в комок, а пошел на поправку.

– Ты столько спал, что я и не знала, что делать… беспокоиться начала, доктора вызывала. Тебе лучше?

– Да, мам.

Мальчишка внезапно понял, как сильно он ее любит. Он вскочил на коленки, обхватил ее шею руками и крепко прижался к ней. Он не мог смириться с мыслью, что все это время считал ее преступницей и виновницей, что мог держать ее в тюрьме, что мог так плохо думать. Георг поклялся про себя, что отныне всю жизнь будет защищать и оберегать ее, как настоящий воин.

– Мальчик мой, солнышко! Пошли завтракать, порадуем папу.

Днем он неотрывно смотрел из окна на деревья и небо. Его грудь переполняло сердце, упиралось мягкой упругой стенкой в ребра, потом спадало, и вновь пыталось пробиться куда-то наружу, как нежный зеленый росток из почки. Это было немного болезненно, но вместе с тем мальчишке казалось, что его душа распускается, как бутон. Он представлял себе все именно так. От легкости.

Он успел по нескольку раз вернуться мыслями к тем сценам в темнице, которые видел вчера, и каждый раз не находил привычного чувства ненависти к учителю или к врачу. Георг никогда не ругался, как старшие школьники, просто язык не поворачивался, а теперь у него легко получилось послать всех этих виновников по давно известному адресу, и две кровососущих летучих мыши отцепились от его шеи с противным визгом.

– У меня начинается новая жизнь!

Добросовестно позавтракав утром, и не отказавшись от обеда, он так обрадовал родителей, что они позволили ему вечером немного погулять во дворе, когда жаркое солнце спадет, и воздух посвежеет. И теперь он дожидался этого вечера, как какого-то особенного события. На улице он не был сто лет, даже не помнил, когда последний раз.

– Только со двора никуда, чтоб я тебя видела.

– Конечно, мам.

Георг вышел, сел на лавочку, помахал маме, выглянувшей в окно, и осмотрелся. В свое время он настолько хорошо знал здесь каждый уголок, что при игре в прятки его никогда не могли найти. Сейчас одна большая компания разновозрастных детей, как раз спорила, кому все-таки начинать считать, а кому разбегаться прятаться. Пара возмущенных возгласов, и один мальчишка отвернулся лицом к дереву, а остальные кинулись врассыпную. Через час игра наскучила. Нашелся мячик, и “вышибалы” сменяла “лягушка” или “бордюрчики”. Настроение Георга начинало таять, как мягкое мороженое и соскальзывать с палочки. Ему с ними не бывать.

– Эй, ребята, Жорка вылез! – один из бывших знакомых заметил его на лавочке, накрытой густой тенью сиреневых кустов.

– Жорка, привет! Айда к нам!

Он посмотрел на окно квартиры, и решился покинуть свой пост.

– Привет, – прозвучало и радостно и робко.

– Че ты там засел, давай поиграем. Нам как раз не хватает для ровности в команде одного, – бойкий пацан из соседнего подъезда успел даже загореть. Он переехал сюда около трех лет назад, был старше Георга на год, и навсегда стал в дворовой компании лидером. – Будешь у них за “попрыгунчика”.

– Жорка, а ты уже выздоровел? Мне твоя мама сказала, что ты болеешь.

Георг удивился и весь потеплел: девчонка, ее звали Юна, спрашивала о нем. И даже знала, что он болеет. Немного поежившись, он безразлично двинул плечом, и сказал:

– Да так, ничего серьезного.

Они не знали, что он уже второй год не посещал школы. Все учились в ближайшей, а он из-за своих выдающихся спортивных способностей был записан в элитную, за несколько кварталов от дома. Здесь вообще мало о нем знали, да и в целом не так часто общались. У Георга постоянными друзьями были больше одноклассники, чем соседи по двору, но теперь он с радостью принял приглашение в игру. Ведь ему лучше, так он убеждал себя, он справится.

Тем более что у Юны были такие веселые глаза…

Через три прыжка он стал дышать в два раза чаще. А на пятом не успел увернуться от мячика, и его команда недовольно загудела, что он так мало продержался. На втором туре, после минутного перерыва, он не успел собраться с силами, и его вышибли на третьем ударе. После третьего тура, когда он превратился в практически неподвижную и легкую мишень, капитан команды решил:

– Слушай, вали обратно, на скамейку запасных. Ну, кто так играет?

Георг вернулся. В глазах темнело и хотелось повалиться на эту лавочку ничком, как трупом.

– Вот бы обратно, да? – раздался сзади знакомый голос и две ладони легли ему на плечи. – Не оборачивайся, малыш, просто ответь.

– Да.

– Хочешь снова уметь прыгать и бегать без устали, чтобы выигрывать всегда?

– А что в этом плохого?

– Ничего, – понимающе ответила Оливия, – это здорово. Чувствовать в себе силу, это любому нравится. Так и должно быть.

Георг вздохнул, потихоньку приходя в себя, а на оруженосца так и не посмотрел.

– Я помню, ты говорила вчера, что трона мне не вернуть, я помню. Я буду таким всегда, до самой смерти.

– Ты начал говорить, как взрослый, что так безрадостно, мой маленький господин?

Мальчишка ничего не ответил, даже всхлипнул немного. Почему ему было так хорошо утром, и так плохо стало вечером? Оливия, как прочитав его мысли, сама ответила на свой собственный вопрос:

– Ты сравнил себя с другими, да, Георг? Ты думаешь, что стал хуже и несчастливее? Им – жизнь, тебе – слабость?

– Да.

– Пригласи их поиграть на заброшенной стройке, Георг…

– Что? – от удивления он все-таки обернулся.

Оливия, в легком тонком платье, сама вся легкая и грациозная, как фея, стояла позади еще более скрытая в вечерней тени, чем он. Сегодня не было ничего воинственного в ней, словно обычная девушка остановилась поговорить с мальчишкой.

– Ты знаешь, где это, ты однажды гулял на пустыре рядом с ней вместе с одноклассниками. Недостроенный больничный корпус, неподалеку еще длинный голубой забор и лес. Пригласи их туда поиграть, они согласятся, я уверена.

– Мне нельзя со двора… и сейчас уже вечер, а мама…

– Делай, что я говорю, малыш.

Она сделала шаг назад, и ветки сирени захватили ее в объятия. Еще шаг, и она исчезла в них, как в зеленых волнах, с потонувшим в тишине приказанием.

Солнце, все красное, как накалившаяся в кузнице пластина, обжигала небо и, казалось, делала ему больно, такими бледными были облака, и такими розовыми подтеки света. У всех, кто увидел эту стройку на фоне заката, нехорошо засосало под ложечкой, но все равно покорно полезли за забор, через проломленную дыру, потому что интерес был сильнее страха.

– Круто!

Кучи строительного мусора, горы с песком, куча бетонных балок. Мелкая цветная плитка рассыпана сокровищем практически всюду. Непознанная опасная страна, которую можно было бесконечно исследовать, и где за каждым углом опасность щекотала более чуткий инстинкт самосохранения, не в силах молотом достучаться до глухого сознания. Никому не хотелось устраивать игр, само исследование закоулков превратилось в игру.

Темнело все быстрее, с каждой минутой, и Георг все чаще сидел на чем придется, чем ходил со всеми. Добраться сюда пешком уже было нелегкой задачей, но он с ней справился.

– Жорка, иди сюда! – позвала из темноты Юна.

Они были внутри корпуса, поднялись постепенно на пятый этаж, и пока мальчишка отдыхал на верхней ступеньке лестничного пролета, компания нашла нечто интересное. Сделав несколько трудных глубоких вдохов, Георг поднялся и пошел на голос.

– Смотри…

Кто-то из самых смелых подполз к краю обрушения и заглянул вниз, прочие держались на почтительном расстоянии. Но главное внимание было приковано не к тому, что внизу, а к тому, что было по другую сторону.

– Вон там, видишь, лежит что-то, – девочка шепнула ему на ухо, так что дыхание защекотало мальчишке волосы у виска, – наверное, сокровища.

На той стороне был такой же кусок пола и проем дверей, как и здесь. А за ним темный коридор и косой лучик последнего низкого солнца выхватывал из этой темноты блеск.

– Здесь бандиты золото спрятали, – предположил один. – Награбили, и на стройке прячут.

– Да, а как пробираются туда?

– Ход знают, понятное дело.

– Не, это что-то другое. Кинжал! Я вижу! Вон та штука со звездочкой, похожа на ручку.

Через десять минут в одной из соседних бетонных комнат отыскался узкий деревянный брус, который тащили впятером. Длинны его хватило, чтобы он превратился в мост на ту сторону, но рискнуть так сразу, и полезть по нему, смелых не нашлось.

– Это не годится, – здраво рассудил их рослый и главный товарищ, – брус слишком тонкий, в середине сломается. Видали, как пружинит?

Он отступил от края и надавил на него ботинком. Брус не спружинил, но это его не смутило:

– В середине точно прогнется и треснет. Надо найти побольше.

Но побольше они не нашли, а если бы нашли, то такой бы уже не подняли. Оставалось только развернуться и уйти, но Юнее пришла в голову глупая и вдохновенная мысль:

– А пусть Жорка слазит? Он маленький.

– Да, правда, ты вон какой тощий! Как пятилетний пацан! Все засмеялись, и она тоже. Георг сожмурился от обиды, что Юна назвала его маленьким, он не виноват, что остальные ровесники успели вымахать за два года, а он прибавил каких-то пару сантиметров. Мысленно он обозвал ее дылдой, но проявлять себя трусом все равно не захотел. Пусть эта девочка и не станет для него дамой сердца, раз смеется с остальными, но подвиги совершаются не только ради других.

– Запросто.

Высоты он не боялся, с равновесием всегда дружил. Он делал неторопливые шаги и не смотрел вниз, а брус к середине действительно начал под его ступнями немного уходить вниз, но не опасно, он чувствовал, что пройдет. Он легкий, почти невесомый.

– Ура! – Юна взвизгнула, а мальчишка запрыгнул в темноту.

Теперь из светлого проема двери он видел их всех, как зритель, смотрящий на сцену. А ребята вытянулись цепочкой, никто ни у кого за спиной не стоял, и вот-вот, ему казалось, должны были поклониться.

– Что там? Что там лежит?

Георг пнул ногой хромированный отрезок трубы, и разочаровался. Ни сокровищ, ни кинжалов, только еще один проем, – выход из коридора, и поворот к балкону.

– Жорка, ну?!

Он свернул, и остался один на один с небом.

На высоте царил такой ветер, что дух захватывало. И здесь его порывам не мешали ни здания, ни теснота, – был виден край города, лес и обширный пласт поросшего сорняком и репейником пустыря. Вечер обернулся ласковым ламповым огоньком, как зимнее окошко с домашним светом. Полукруглый оранжевый абажур на горизонте и зеленоватое небо сумерек.

– На это стоило посмотреть, – Оливия наблюдала за лицом мальчика, сидя недалеко от балкона на выступающем нешлифованном карнизе. – Очень красиво.

– Ага, – Георг мельком ответил ей взглядом и вновь заворожено обратился к картине заходящего солнца. – Красиво.

– А что ты здесь делаешь?

– Ты же сказала…

– А что я сказала? Я всего лишь попросила пригласить твоих друзей поиграть на стройке. Где они, кстати?

– Там, – он кивнул в сторону пустого коридора.

– А почему не с тобой?

– Там обвал.

– А ты, значит, умеешь летать? – усмехнулась оруженосец.

Георг улыбнулся. Он хотел уже бросить “скажешь тоже”, но запнулся на этом, и выговорил:

– Что-то вроде того.

– Чудеса.

Оливия прекратила расспросы. Судя по взгляду ее юного воина, он догадался о том, о чем ему следовало догадаться, и этому чувству, этой мысли нужно было время. Время понять себя и осознать, не как мираж, а как реальность: недуг не только отнимает, но и дает. Не иссуши болезнь его тело, не преврати его в подобие тени, и ему никогда бы не пройти сюда, как сейчас не пройти никому из сильных и здоровых детей. Он смог. А они нет.

– Поверь мне, люди сов, счастливые люди, как бы это странно для тебя ни звучало.

– Наверное. Это все, да? Конец пути?

– Почему ты так решил?

– Потому что я знаю, что все равно умру. Мама мне честно говорила, что с возрастом будет хуже… но теперь мне легче. Как было сегодня утром. Спокойнее.

– Мама сказала тебе не только это, малыш, ты забыл, – в миг оказавшись рядом с мальчишкой, она сурово сдвинула брови и придавила его взглядом с высоты своего роста. – Не мечтай, что легко отделался. Конец пути! – добавила она со зловещим смехом, и вокруг все враз потемнело. – Нам пора.

Схватив его за руку, она кинулась в проем, и Георгу пришлось бежать. Он чуть не закричал, когда девушка с такой же легкостью выскочила и к обвалу, но оказалось, что там теперь была мощеная дорога и деревья, а больничный корпус исчез.

– Скоро рассветет, – расслабленно произнесла Оливия, когда они неспешно шли по дороге, а огромная луна качалась, как маятник из стороны в сторону. – Видишь, как ей не терпится спрятаться куда-нибудь?

Георг думал о том, что теперь творится там, на стройке, и как его ищут по всему городу родители. Он исчез. Ребята, возможно, решат, что он провалился и погиб, но слазить на ту сторону обвала и проверить никто не сможет. Юна пожалеет сто раз, что предложила эту идею.

– А где мы сегодня?

– Мы на развилке.

Оруженосец по-прежнему была одета просто, без вчерашней экипировки, а вот он опять преобразился в костюм, в котором, он теперь был в этом уверен, ему делалось и спокойнее и надежней. Одежда будто бы придавала ему силы, – вон, сколько уже шли, а усталости не было.

– Сейчас дорога нас приведет к перепутью, раздвоится, как змеиный язык. Одна поведет к городу, а другая к кладбищу.

– К кладбищу?

– Жуть, и не говори.

– Там будет также, как в темнице виноватых?

– Откуда я знаю, – слукавила девушка.

Впереди вдалеке показалась фигура. Неспеша, почти таким же размеренным прогулочным шагом, как и шли они, приближался темный человек в сюртуке. Полы сюртука доставали до самых колен, широкие рукава белели краешками кружева в темноте, а на голове у незнакомца, как блин, красовалась плоская шляпа.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – протянул он, подойдя ближе. – Вот так гости… искренне рад…

– Здравствуйте, – осторожно ответил Георг и из-за этой осторожности стал немного держаться за спиной Оливии.

– Проводить вас до города?

– А кто тебе сказал, что мы идем туда?

Шляпа качнулась вместе с его головой:

– Я вижу, как твоему доблестному воину хочется спать. В городе у нас хорошо, никого не тревожит никакой шум…

– Я не хочу спать, – возразил мальчишка.

– Глазки слипаются, и хочется лечь, так ведь? Ну, неужели вы пойдете на кладбище? Там одни покойники и смерть.

Он повел руками, и Георг заметил в одном из них колокол, а в другом молоточек. Мелодичный звон огласил ночь, и вдалеке, где-то справа, послышались ответные удары и собачий лай.

– Мы сами разберемся, – отрезала оруженосец. – Иди своей дорогой.

Недовольно пошаркав на месте, мужчина развернулся и пошел обратно, а Оливия удержала Георга за руку.

– Теперь послушай меня… у тебя два пути, малыш, сейчас только два. Та самая развилка. Но я не могу сказать тебе, какую выбрать, я не могу даже объяснить тебе, что в конце каждой тебя ждет. Ты должен выбрать сам. Сердцем.

Город, сама по себе, не грозил ничем страшным, а вот кладбище для Георга навевало очень тревожное состояние. Но говорить и выбирать он все равно не торопился, он знал, что в сказках так все просто никогда не бывает. И тем более, ему не понравился этот незнакомый человек.

– Хоть что-нибудь ты можешь сказать?

– Не знаю. Можешь попробовать спросить.

Он долго думал. Теребил пальцами пуговицы на своей курточке, смотрел назад, вперед, на саму Оливию, и не мог придумать вопроса.

– А почему этот дяденька сказал, что я хочу спать?

– Потому что это правда.

– Он добрый?

– Он не злой.

– В городе страшно?

– Нет.

– А на кладбище?

– Да.

Казалось, что вот-вот выбор решится сам собой, но внезапно Георг почувствовал вызов: он должен быть там, где страшно. Он хочет преодолевать сам себя и потому необходимо выбирать не там, где спокойно, а где страшно. Докажет, как при прыжке в воду, что он не боится ее и сделает все, чтобы научиться, наконец, плавать.

– Идем на кладбище.

Оливия сверкнула улыбкой:

– Храбрец!

После поворота налево, вдоль обочины потянулись больше кустарники, чем деревья, и вскорости они вышли в долину. Иначе Георг не смог это назвать, – темное сине-зеленое море невысокой травы застыло под ночным небом гигантскими волнами. Долина плавно поднималась гребнем до какого-то предела, потом так же плавно спадала; то там, то здесь, как выпрыгнувшие на поверхность дельфины, виднелись полукруглые кроны одиноких деревьев. На низинах этих “волн” оголялись светлые и темные камни, кое-где по склонам пробегали вытоптанные тропинки, настолько извилистые и запутанные, что вполне сошли бы за рисунок морской пены. Долина ветра, птиц и застывшего ураганного движения.

Мальчишка который раз почувствовал себя крошечным, и подумал, что недаром ему несколько минут назад вспомнилось именно то чувство преодоления, когда он учился плавать. Размах природы, нескончаемый горизонт и качающаяся луна над всем этим: она своим непостоянным светом создавала всплески теней.

– А вот и кладбище.

– Где?

– Камни видишь? Пошли поближе посмотрим.

Это не такое кладбище, которое представлялось ему в голове. Он однажды был на могиле у бабушки и дедушки, когда один раз отец взял его с собой в поездку в свой родной город. Там была теснота, плита к плите, низкие оградки, много полыни, жаркое солнце и железные нагревающиеся в полдень синие надгробия. Овальные таблички с разными лицами, венки, вороны, таскающие снедь с могил, пластмассовые стаканчики повсюду и засохшие букеты. А разве это – кладбище? Разве здесь хоронят людей?

Они подошли к первому камню, затонувшему в густой и шелковой траве наполовину. Камень был самым обыкновенным, только что надпись была. Мальчишка присел, разобрал имя, а фамилию нет, она поросла мхом. У следующего камня в нескольких метрах дальше, тоже самое. Пройдя несколько могил подряд, Георг удивленно позвал Оливию:

– Здесь похоронены только женщины с одинаковыми именами!

Он успел привыкнуть и к ощущению бескрайности этого места, и перестал вообще чувствовать какой-либо дискомфорт. Ничего страшного, одно только удивление странным совпадением имен. Оруженосец не подошла, она стояла и смотрела в землю, прямо себе под ноги. Когда Георг подошел сам, то увидел яму.

Черная дыра зияла, и оттуда пахло сыростью.

– Глубоко, – девушка задумчиво произнесла это и подняла маленький камешек, валявшийся рядом, кинула вниз.

– Сейчас принесут хоронить?

– Нет, наоборот, не так давно отсюда вытащили покойника.

– Зачем? – он ужаснулся.

– Следы видишь? Здесь был человек, и ему пришлось очень нелегко. Могила глубокая, я даже не услышала дна, а земля какая… уже как железо была, да о старости и по надгробию понять можно. Лет пятнадцать ему, или около того…

– И здесь тоже такое же имя.

– Какое имя?

– Как везде.

Она посмотрела на мальчика, а потом засмеялась, поняв, о чем он:

– На свете есть три слова, малыш, которые люди превратили в женские имена. Вера, Надежда, Любовь.

– А фамилии?

– Это не фамилии, – на камне разрытой могилы она счистила коричневый мох, – это не Надежда “какая-то”, это надежда “чья-то”. Здесь написано “Надежда Гарольда”.

– Какого Гарольда?

Оливия рассеянно обернулась, будто искала глазами и хотела сказать “да, вот этого”, но кроме них двоих в долине никого не было. Только луна и ветер.

– И я думаю, что это странно… странно, что эта могила попалась нам, когда не должно было ничего постороннего попадаться. И я тебе честно могу сказать, что не знаю “какого Гарольда?”.

– Это кладбище надежд?

– Не только, но чаще всего люди сов хоронят именно ее. Иди пока поищи свою, а здесь еще постою немного, мне надо подумать.

– Свою?!

– Иди, ищи. Тебе ведь не нужно объяснять, что должно быть написано на твоей могиле?

Ослушаться ее изменившегося тона Георг не посмел. Ушел.

– Я нашел…

Луна долетела по дуговой траектории до вершины, вздрогнула, и остановилась. Слегка поблекнув, дала проявиться на небе звездам, и на Георга помимо гигантских волн долины, сверху обрушилась вселенная. Он притих, присел в траву, и, как мышонок, в робком восхищении распахнул глаза. Даже галактики можно было рассмотреть и яркие туманности, – мерцал, похожий на перламутр, звездный змей, а диск луны внезапно стал не светящимся диском, а настоящей бледной планетой, – с рисунком кратеров, неровностей и пыльных серебристых пятен.

Тени успокоились, даже исчезли. Все притихло в мире.

– Нашел? Выкапывай.

Он моргнул, замотал головой и отполз от найденного захоронения подальше. Оливия хмыкнула:

– Червь… Убивать детей и хоронить мертвых легко! Никто не сопротивляется, и это не требует от могильщика усилий! Скажи спасибо, мой господин, что у тебя не было тирана. Тебе ни разу не попалась другая надпись?

– Нет.

– Здесь кладбище не только надежд, этих милых нежных созданий. Бывает, что люди сов приходят сюда, волоча на спине труп врага, который был тираном их жизни. Он высасывал им душу, он лишал их сна, он превращал в ад каждый день и сковывал по рукам и ногам. И его убивать трудно, не то, что надежду. Тиран силен, живуч, почти непобедим.

– Кто это?

– Это вопрос… и только посмей улыбнуться, счастливый мальчишка. Ты не задавал его, и потому не сможешь понять.

– Что за вопрос?

– Я не скажу. Так что не ползай по траве в страхе, а попытайся сделать то, зачем пришел сюда. Разрывай могилу! Чувствуешь, у тебя для этого есть все, что нужно.

Георг ощутил в ладони шершавую рукоятку. Сжал кулак, поднял руку и увидел, что держит маленький узкий кинжал.

– Тебе снова пора остаться одному…

– Оливия, не уходи! Оливия!

Он не хотел есть, не хотел пить, не хотел спать. В этом мир сов будто бы давал ему поблажку, щадя ребенка, придавая ему сил и заботясь о большем, чем потребности и без того требовательного и капризного больного тела. Но за то он захотел плакать.

Начав расковыривать дерн, выдирать траву, Георг все больше наполнялся кошмаром того, что делает. Разрывает могилу! Он уговаривал себя подумать, что это сказка, что там на дне не лежит никакого гроба и трупа, а есть надежда. Маленькая шкатулка с украшением, монетка или затерянная когда-то в песке формочка для куличика. Символ. Но как только начало пахнуть землей, как только он испачкал в жирном, как масляном, черноземе руки, он не смог избавиться от кладбищенского озноба.

Георг повторял и повторял, что внизу нет, и не может быть человека.

Лезвие было узким, на лопатку не походило, но все же давало помощь для раздробления комьев и выкорчевывания булыжников. Пальцы начинали ныть, спина тоже, а вырыта была только небольшая, как котелок, ямка. Камень “Надежда Георга” стал заваливаться, и его пришлось отодвинуть в сторону.

Вот тогда ему захотелось плакать. Как его оруженосец могла думать, что он может с этим справиться? Он никогда не видел, но точно знал, что могилы это глубокие ямы, их копают сильные мужчины, лопатами, и не один час. А что может он? У него сводило запястья, и он часто их тер, тыкал лезвием землю, снова выдирал траву, а результат был маленький. Пригоршни черного творога вычерпывал, сложа ладони, а кучка даже не росла, – рассыпалась в траве и сравнивалась.

– Я устал.

Но девушки рядом не появилось, никто не подошел ни подгонять его, ни приободрить его, он оставался на кладбище один.

Оливия сидела на ветке дерева, поджав колени к подбородку, и наблюдала за тем, как страдает ее воин. Это было не легко, но это был ее долг и призвание.

Взрослые падали без сил, иные копали по нескольку дней, и с таким рвением, будто вызволяли из гроба себя самих. У других на это могли уходить не дни, а годы. Случалось, что разворачивались и уходили, смертельно устав. А Георг всего лишь ребенок.

Девушка могла слышать не только каждое его слово, но и каждый вдох, каждый удар сердца, она вцепилась в ветви, предчувствуя то, чего боялась больше всего. Но мальчик продолжал, – останавливался на время и отдыхал, и еще не сдавался. Георг даже не знал, сколько времени он был один на один со своей работой. Коварная луна не шевелилась, а вот звезды медленным караваном уходили от него, и он понимал, что проходит вечность. Часы, дни, недели, – все померкло в его глазах, упорно смотрящих в землю, пока не потемнело и над ним.

Брезентовые полотнища облаков подтянулись с горизонта и сшили свои края молнией. Гром грянул, а за ним с шелестом капель в воздухе несся на долину дождь. Георг выполз наполовину из своей ямы, с наслаждением раскинул стертые грязные руки и уронил на примятую траву голову:

– Больше не могу… я не хочу ничего, я хочу домой, – он заплакал со всхлипами, с ревом, с захлебывающимся дыханием, – верните меня домой! Мама!

Оливия бесшумно опустилась напротив него, легла на живот в траву, лицом к лицу со своим воином. Он, – маленькая и темная часовая стрелка, она, – светлая и большая, и взгляды сошлись в серединке.

– Оливия, верни меня домой!

– Хорошо, – очень тихо сказала оруженосец, – но отсюда домой можно попасть только через город. Там по улицам ходят ночные сторожа и сторожевые собаки, охраняя покой и сон всех, кто решил уснуть. Ты разрушил темницу виноватых и перестал сравнивать. Ты простил других и смирился с собой, теперь на душе мир, правда?

Он кивнул, часто моргая от дождевых струй.

– Многие воины именно в эту минуту бросали оружие и уходили в город спящих. Не боролись, не надеялись, оставляли все как есть и жили во снах. Георг…

Ее голос дрогнул, а глаза стали такими печальными, что он на секунду забыл о себе. Если бы Оливия, как тогда в колодце, парила над ним, как фурия, ругаясь, плюясь и оскорбляя, или холодным и жестоким тоном приказала ему рыть, как приказывала в темнице отрубить голову, он бы не пошевелил и пальцем. А сейчас… может быть, это был дождь, но он подумал, что слезы:

– Георг, не сдавайся, малыш. Другие сложили руки и закрыли глаза. Если ты хочешь домой, то ты будешь дома: через секунду станет тепло, ты окажешься в своей постели, не будет ни тяжело, ни страшно. Но я прошу тебя, – не уходи.

Да кто она такая Георгу? Ни мама, ни сестра, так, – незнакомая тетка, поймавшая его за шиворот во дворе. Мальчишка представил себе свою уютную комнату, и больше всего на свете захотел оказаться именно там, а не здесь, – в траве и грязи, лежащий ногами в наполовину затопленной разрытой могиле. У сердца уже потеплело, запахло глаженой наволочкой и мамиными духами. Скрипнула дверь, – он слышит, и вот-вот родной до боли голос скажет: солнышко, с добрым утром…

Девушка скорчилась, видя, как смыкаются у него веки:

– Спокойной ночи, Георг…

– Мама, ты же должна была сказать “с добрым утром”… и про солнышко…

– Солнышка нет. И я не мама.

От мальчишки ушло все ощущение тепла, он задрожал от ночного холода, так и не вернувшись домой. Сполз обратно, как костлявый мешок, и почти по локоть опустил руки в густую земельную жижу. От кинжала не было проку, но он все вгрызался и вгрызался им в дно, делая воду все более густой, и ничего не вычерпывая наружу. Наконец металл стукнулся об плотную поверхность, он отпустил рукоять и пальцами стал выковыривать продолговатый короб из грязи.

Это был настоящий гроб, только детский. Длинной с его рост и тяжелый, так что вытащить его Георгу показалось еще трудней, чем выкапывать.

– Нужно его открыть.

Пришлось снова найти кинжал, поддеть им гвозди, приподнять на щелочку край…

– Там я сам мертвый, да? – он поднял измученные глаза на оруженосца, не решаясь увидеть труп, ни свой, ни даже чужой. – Или там мертвая девочка?

– Почему?

– Потому что надежда.

– Почему ты думаешь, что там кто-то мертвый?

Это недоумение его успокоило.

– Это ведь сказка, правда?

– Конечно, только подожди, – она продела ему под мышкой ремешок и закрепила на плече маленькие ножны. – Это для кинжала. Видишь, какая гравировка на лезвии?