Текст книги "Дом, который построим мы"
Автор книги: Ксения Букша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
– Вот это мужик! – восхищенно объявил Эннушкин, входя к редактору и вытирая руки о штаны. – Обычно директора ломаются, как красны девицы, а получается все равно обезьяна. А Веселуху с какой стороны ни фотографируй, получается представительно.
– А прибор вы засняли? – заинтересовался редактор.
– А что за прибор-то хоть, – выглянула из-за компьютера Катя Руннова.
– Сиди, пиши, – ехидно пожелал редактор.
Пузо его смеялось из-под расстегнутой снизу рубахи.
– Прибор заснял. Там же и проявил, на их приборе, – сказал Эннушкин. Их прибор, как известно, все умеет. Причем он самообучаемый, вот в чем Веселухина главная заслуга. До сих пор что в машину вложишь, то и будет, а чего не вложишь, того не будет. Но фантазия-то у нас ограниченная, взгляд узкий, и вообще, мы думаем очень плохо. У нас есть какие-то потребности, но мы даже не всегда сами догадываемся, какие.
– Это тебе Веселуха рассказал? – прыснула Катя Руннова, багровея.
Ей ужасно хотелось поглядеть на Веселуху хоть одним глазком, но она была женщина взрослая и ужасно язвительная, и не признавалась в своем желании даже себе.
– Нет, – ответил Эннушкин, – это мне рассказывал его зам по производству, Веселуха вообще сейчас не разговаривает человеческим языком.
– А как это мы не догадываемся, какие у нас потребности? – удивился редактор и поджал пухлые ножки под столом.
– Да так. Помните, у Ильфа и Петрова мужик ходит по квартире, жрет все подряд и приговаривает: "Меня ужасно обложили налогом". Или девчонки влюбляются в киногероев. Или некоторые компьютерными играми увлекаются до одури. Это они свои реальные потребности сублимируют... или, черт, как там. Так вот, – заключил Эннушкин, торжествуя, – приборчик-то умнее нас, и он нас больше любит, чем мы себя. От него эта любовь прямо-таки исходит. И вот, он сам догадывается, чего нам нужно, и это – выполняет! А так как потребности безграничны...
Редактор восхищенно откусил от булочки, а Катя Руннова положила ногу на ногу и сказала:
– Бред.
– Нет, не бред, дорогая вы моя! – Эннушкин раскинул руки и приблизился к ее компьютеру. – Напротив! Этот прибор сам ищет эксперименты в подтверждение своих свойств. Нам бы и в голову не пришло их поставить!
– Уму непостижимо, – пробормотал толстый редактор и протер очки.
– Если ваш Веселуха такой молодец, – ужасно иронически проговорила Катя Руннова, – то почему Пиратов его лопает так, что за ушами трещит?
Она стрельнула глазами в Эннушкина, в толстопузого редактора и углубилась в компьютер. Сердце ее билось часто-часто.
А захватчик Пиратов в этот момент методично ходил по кабинету, – теплый воздух из электронагревателей обдувал его со всех сторон, как ветра мыса Горн.
– Тридцать пять процентов, скоро ватерлиния, – пошутил он. – Титаник тонет. А что Веселуха, он уже дал интервью журналистам?
– Не дал, – ответил заместитель, он же племянник. – Только дал себя сфотографировать. Сидит у себя в кабинете; по слухам, ест маслины.
– Рябчиков жуй, – Пиратов сложил губы в трубочку и покрутил хвостом. А... что этот Ненашев там бегает туда-сюда?
– Неймется, – объяснил заместитель.
Им было видно в бинокль, как за Невой тонул завод Веселухи. По крыше бегали представители сторон, обвиняя друг друга. Госпожа Денежкина применяла всякие цыганские хитрости – прятала пилу, которой рабочие пытались распилить завод, путала проценты – но доля все равно неумолимо росла. Однако росла не только доля: время тоже не стояло. Легкие тени удлинялись; по двору среди толпы взметались сухие скрюченные листья, пыльные и ломкие. А Веселуха в прохладном кабинете и в ус не дул: ел себе маслины, а косточки выкладывал перед собой на стол.
– Сорок процентов.
Рябины красной много на ветвях; за лесом еле теплится солнце. Космический, гранитный холод. Петя Варвар, топая, ворвался в редакцию "Специалиста", сел на компьютер, как коршун на пень, хлопая крыльями, и пошел тарахтеть. Редактор, колышась, встал за его спиной.
– Нехорошо, – сказал он зловеще. – Поглощение еще не состоялось, а ты уже пишешь о нем как о совершившемся факте.
– Я хочу успеть быстрее всех, – возразил Петя Варвар, честно глядя редактору в глаза.
– А спорим, что никакого поглощения не будет? – редактор неожиданно для самого себя протянул Пете влажную ладошку.
Петя закудахтал и захлопал себя по бокам.
– Как это не будет, если Пиратов купил уже сорок три процента?
"Как это не будет, – хотел он сказать, – если мне уже заплатили?"
– А если не будет? – спросил редактор весело.
Петя Варвар самоуверенно хмыкнул:
– А если не будет, можете меня уволить.
– Заметано, – сказал редактор. – Со своей стороны, если поглощение состоится, я уйду сам, а редактором "Специалиста" сделаю тебя.
Что заставляло толстопузого редактора так говорить, он и сам не знал, внутри него что-то прерывисто вздыхало, бродило в его просторном чреве, где-то в нутре. Он чуял необычное. Но, кажется, больше никто не разделял его оптимизма. Наталья Борисовна Денежкина попискивала, как маленькая птичка, зато производственник Рябинин крошил кулаками кирпичи и вообще представлял живописное зрелище. Красные листья залепляли ему лицо, он уходил за завод, чтобы его никто не заснял, падал в сухую сурепку и ломал ее.
– Нас купят! – орал он на Веселуху. – Ты сволочь, а нас купят!
Веселуха не обижался; он спокойно приглядывался к другу, и Рябинин замирал, глядя на сорок пять оливковых косточек – нет, сорок шесть лежало перед ним, сорок шесть процентов завода уже было куплено Пиратовым. Холодное солнце садилось за острова. Пиратов взад-вперед ходил по кабинету, и движения его были все быстрее. Он, конечно, торжествовал, но одновременно все больше волновался.
– А что Веселуха?
– Он в горе, – польстил племянник. – Он не может справиться с собой...
Но у Пиратова появилось чувство, что как раз он, Пиратов, бизнесмен, не владеет своей волей. Чья-то другая, более мощная, забрала его и действовала им. На крыше, суровой и холодной, сухой, ветер гремел, а госпожа Денежкина заворачивала воротник:
– Господь-то! он все видит! – надрываясь, говорила Денежкина рабочим.
– Мы выполняем приказ, – говорили рабочие, почесывая затылки.
– Тем более стыдно! – разорялась Денежкина.
Веселуха сидел собранный, наигрывал на гитаре что-то неописуемое, и только по временам позволял себе пару оливок из баночки. Косточек было столько, сколько процентов успевал Пиратов откусывать от завода. С Запада вздул ледяной ветер. Паша Ненашев, проклиная всех начальников, выскочил в очередной раз во двор. Там встретили его нахальные и утомленные глаза. У госпожи Денежкиной дубленка сбилась на сторону и была видна лямка лифчика.
– Никогда больше! – сказала она несчастным голосом. – Он мне все нервы истреплет, так ему и передайте!
В журнале "Специалист" тоже никто не расходился по домам. Петя Варвар и редактор шлялись кругами, сталкиваясь нервными взорами, а Катя Руннова печатала все быстрее и быстрее. Туча накрыла Питер. Поблекло небо. Решалось дело. Зрелые бурые желуди лежали в ледяной траве. Веселуха сидел в кабинете. Рассеянно перебирая струны гитары, директор смотрел на сорок девять маленьких оливковых косточек. Сорок девять процентов акций купил Пиратов. Ян Владиславович наслаждался каждым мигом, как последним. Но тут ему помешали. В кабинет ввалились конфиденты. Их лица были ужасны.
– Шеф! – выдавил Паша Ненашев. – Что вы с нами делаете?
Веселуха поднял голову, посмотрел на Пашу с веселым удивлением, и Паша вдруг понял, что пока директор не съест еще одну оливку, Пиратов не получит большинства голосов.
– Так что же вы нам голову морочили? – ахнула Наталья Борисовна, расстегивая дубленку дрожащими руками. – Зачем испытывали наше терпение?
"Если друг оказался вдруг", – сыграл Веселуха, поправил чуб и взглянул в окно.
Там, за окном, собрался и полил осенний дождь-водохлест, морозный дождь, и все поля, отдыхая от того, что в них сидело, вбирали в себя воду и пьянели от нее. Корабль Пиратова утонул в бурю, и только гнилые щепки всплывали в пенистых волнах. Веселуха собрал прессу и сыграл им "Гоп-стоп".
Но самый громкий резонанс получился от Рябинина. Он очень устал за день, шмыгнул в черный ход, по дороге еле попадая усталыми руками в рукава, но тут появился Петя Варвар. Петя был в панике: он боялся, что редактор и впрямь выгонит его, и поэтому в поисках сенсации метался втрое быстрее, чем обычно. Он налетел на Рябинина, они упали, и Петя, приближая свою антиглобалистскую мордочку к его губам, выдохнул:
– А какова вообще цель существования вашей фирмы?
Он ждал сенсации, и она воспоследовала:
– Во-первых, занятость рабочих, а во-вторых, отчисления в бюджет, сказал Рябинин сурово.
Это словцо поминали потом Рябинину до самой его смерти.
Кучу бумаги исписали на той неделе про Яна Владиславовича Веселуху и в Питере, и в Москве. Если бы все это писал один человек, ему не хватило бы и ста лет. Теми первыми статьями можно было бы выложить огромное поле. Веселуха не любил потом вспоминать их. Они были приторны и безвкусны, как всегда бывает, когда ключик подходит к замку точь-в-точь, когда влюбляются без всякого расчета, внезапно и кратко. Потом тошно вспоминать об этом, особенно, если расстались мирно, и тем более, если не расстались.
Первым, конечно, успел журнал "Специалист". В пятницу на планерке редактор журнала сел, выставив вперед одну основательную ногу и подобрав под себя другую, и важно сказал:
– Ну, что я скажу? Статья Кати Рунновой умна, но далека от совершенства краткости... Коротенькая заметка Пети Варвара коротка, но дебильна. И так далее весь номер... Достоинство во всех этих статьях только одно: все они посвящены господину Весе... представителям среднего класса.
Здесь редактор не выдержал и прыснул. На сем обсуждение номера было закончено; вслух редактор говорить больше ничего не стал, потому что высказывать такие вещи вслух было бы неуместно. Но по его цветущему виду, и по лихо закрученной плюшке, которая лежала рядом со стаканом горячего чая на редакторском столе, и по румянцу тридцатилетней Кати Рунновой, и по фотографиям Веселухи, в неумеренных количествах развешанных по стенам, было ясно, что журнал "Специалист" куплен на корню. Причем куплен не деньгами, а чем-то нематериальным, отчего происходящее выглядело особенно по-идиотски.
– Журналистика – жесткая вещь, – говорил важный Петя Варвар. – Мы же не можем так, за бесплатно!..
– Не можем, – вертел головой фотограф Эннушкин. – Но очень хотим...
– Если мы будем больше писать о представителях среднего класса, оправдывался редактор лицемерно, поглаживая животень, – нас будут больше читать.
Номер истекал медом, но никому не показалось слишком сладко. В закусочной "Идеальная пышка" на Невском, где средний класс прямо-таки гнездился, особенно по утрам, в придачу к номеру брали еще и по кремовой булочке, а кое-кто всыпал в свое "Капуччино", "Эспрессо" или "Борджиа" еще и сахар. Но жратва застревала у рта: повесть о Веселухе с продолжением заинтересовала средний класс неимоверно. Синхронно шелестели страницы.
– А...скажите, можно узнать, что вы там такого прочитали? – спросил наконец некто Федор некого Василия.
Средний класс не расположен к уличным знакомствам, он – нездоровый индивидуалист. Но после прочтения "Специалиста" Василия потянуло знакомиться.
– Про господина Веселуху изложено, – сказал Василий. – Директора фирмы "Амарант".
– Да-а, – сказал Федор, сглатывая. – А можно ознакомиться?
Средний класс вообще-то ужасно не любит, когда читают через плечо. Но на улице все лужи были с поволокой, – солнце ослепляло, утро было резкое, синее, ясное, и свежий номер "Специалиста" так приятно пах, – Василию захотелось поделиться.
– На, Федор! – сказал он. – Почитай тоже!
Федор углубился в Веселуху, а Василий огляделся: все кафе читало "Специалист", и дамы по временам восторженно вздыхали, глядя на Веселуху в фас и профиль.
С первого октября вступило в силу новое соглашение компании "Амарант" о поставке приборов (...). В контрактах Веселуха не оговаривает направление использования приборов, потому что специфика прибора такова, что клиент призван самостоятельно находить прибору то применение, которое в наибольшей степени отвечает (...). Предложив такой вариант, Веселуха ссылается на законодательство Польши и Германии (...). – Развязаны руки для дальнейших действий без консультаций с собственниками акций. – "Я прогнозирую дальнейший рост продаж на 680%, что принесет нам (...)", – заверил менеджер по продажам Павел Ненашев. Это амбициозное заявление было сделано (...). Что бы там не говорили пессимисты – средний класс(...)!!!
Правда, о научных изысканиях Веселухи "Специалист" трактовал мало, справедливо полагая, что синей врезки из трех абзацев хватит, чтобы понять, что Веселухе нужно немедленно и не рассуждая вручить кучу денег принародно и проследить, чтобы он донес их до дома.
Но "Специалиста" читают не все. Кое-кто больше любит газету "Спекулянтъ". Газета эта въедливая, с синкопами в неожиданных местах, с немного визгливыми переходами и затаившимися хриплыми откровениями – как хороший джаз. Фотографии в этой газете, как правило, бывают на редкость удачными в смысле "прыща с человеком на заднем плане". Министра обороны США Зару Тустру "Спекулянтъ" запечатлел с таким выражением лица, как будто она попробовала кислой капусты из банки, простоявшей всю зиму между рамами, и убедилась, что она стухла. Думский чин Вольфганг Малодей-Соцарт получился горбатым. Но Веселуха умудрился даже во въедливом "Спекулянте" выглядеть достойно. Правда, без штук не обошлось и тут. Фотография Яна Владиславовича занимала пол-полосы; он был изображен с гитарой, в кепке набекрень, немного поддатым, с расхлебнутым ртом. Взгляд у Веселухи был победоносный. Под фотографией красовалась надпись: "Лиговская шпана". Увидев эту надпись, Веселуха пришел в негодование и хотел судиться. А добыта надпись была так:
– Ну, скажите нам, скажите, – умолял журналист, тайно проникнув в цех разработчиков, – вы как-нибудь дразните своего шефа?
– Никак не дразним, – отнекивались работники, – и вообще, сейчас морду набьем.
Журналист выкатился из цеха и тут же наткнулся на того же компроматчика Рябинина. Достойнейший производственник пятился из двери, одергивая рваный свитер, и кричал:
– Шпана ты с Лиговки, Ян, и больше никто!
Вслед Рябинину на крылышках дружбы вылетел маленький дырокол, пущенный ловкой рукой директора, и попал журналисту "Спекулянта" в висок. Истекая кровью, журналист, однако, донес материал до полосы и там выплеснул:
Ян Веселуха – по преимуществу – ученый; производством как таковым он занимается мало, препоручая (...). Однако все денежные потоки Веселуха предпочитает держать в своих руках после известной неприглядной истории (...). – Говорят, что себестоимость приборов снижается оттого, что у Веселухи есть "крыша" в лице старинных(...). После покушения Веселуха презрел человеческую речь и изъясняется с помощью наливок и настоек(...), а жена его (...). Экстравагантность и легкость извлечения доходов, головокружительный взлет(...) сочетается с глубоко научным, даже, мы бы сказали – романтически научным подходом к делу. Огромные суммы выплескиваются(...). Амарант – экзотический цветок на российской почве. Будем надеяться (...).
Если "Специалист" читают специалисты, а "Спекулянтъ" – натурально, спекулянты, то газету "Санкт-Петербургские хроники" читают вовсе не хроники, а достойные люди, голосующие за Яблочкина и копающиеся в шести сотках. Их не проймешь ни глубоким анализом экономической и социальной важности появления таких типов, как Веселуха, ни пикантными намеками на неприглядные истории экономического свойства. Но Ян Владиславович должен был занять место и в их умах. Посему серьезные инженеры в кепках в тот день в метро не спали, а с интересом читали вот что.
Многие до сих пор полагают, что "харизма" плохо сочетается с технической образованностью и управленческой грамотностью. Господин Веселуха – живой пример того, что этот взгляд ошибочен. Он – представитель нового поколения ученых, для которых коммерческое внедрение их разработок так же важно, как и (...). Мало их, не относящихся к государственным заказам (...). Прибор Веселухи – абсолютно новая, поражающая своей (...). – "У нас все ориентировано на потребителя, – пояснил менеджер по продажам компании "Амарант" Павел Ненашев. – Нет, даже не на потребителя, а на конкретного человека, который еще не осознал своей потребности".
Фотография в "Хрониках" была несколько неразборчива, но на физиономии директора Веселухи сияла учтивость и легкая надменность благородного и богатого шляхтича, из тех, что называли во время оно "магнатами". Разумеется, все это было несколько старомодно, но ведь "Хроники" – газета почтенная, консервативная, – для людей попроще и помоложе есть и другие газеты, например, такие как московская "Споры и события", пишущая об интересных вещах в нашей жизни. Там сперва хотели сделать большое интервью с Веселухой, но, узнав, что он не разговаривает не только с журналистами, но даже с любимыми девушками и собутыльниками, сделали краткий обзор. Так как москвички успели покрутиться в Питере целую неделю, обзор больше смахивал на оду. В числе прочего было там такое:
Общаться с Веселухой очень легко, несмотря на (...). Ян Владиславович, а как вам пришла в голову эта мысль? – Веселуха играет на гитаре, мелодия навевает (...). Еще год назад Веселуха и его друг, Михаил Рябинин, собрали свой первый прибор в сарае, и работал он "чуть ли не на дровах", – со смехом вспоминает Рябинин (...). Диковинные качества нового прибора были обнаружены совершенно случайно при загадочных обстоятельствах (...). Кто организовал то покушение – до сих пор не выяснено, но ощущение краткости земного бытия (...).
Это интервью лежало на всех столиках, – на всех прилавках красовалась популярная газета "Споры и события", на всех полустанках смотрел на читателя Ян Владиславович. Тут он был лиричным, как песни Расторгуева. Он был свой в доску – и здесь тоже. В конце концов написала о Веселухе и народно-патриотическая газета "Партизаны в кустах". Они не ругали заядлого капиталиста, как можно было бы подумать, – напротив, там цитировалось высказывание Рябинина о том, что фирма "Амарант" существует для поддержки рабочих и государственного бюджета; Веселуха же упоминался как смелый директор, который, не боясь ни Чубайса, ни Сороса, держит на работе столь преданного ленинца.
Впрочем, главное было еще впереди.
– А этот Ян Веселуха, – томно сказала одна дама другой даме на моднявой тусовке, где бомонд и пять перемен блюд, – он что?
– Он красавчик и сексуален до чертиков, – прощебетала другая дама. Про него стоит написать в вашем журнале, только осторожно, мужчины такие обидчивые.
После осторожного визита на завод стало ясно, что рассказов про дезодорант и крем от загара от Веселухи не дождешься, и рекламу под него пихать бессмысленно; с другой стороны, сочинив дело в духе "Моя первая любовь" или "Звезды пророчат удачу в бизнесе", журнал "Моды и Мередианы" рисковал получить от Веселухи по заячьей мордочке. По той же причине пришлось опустить и романтическую историю о жене. Требовалась выдумка и фантазия: каждая байка должна быть прибыльной, с одной стороны, и не нести убытков – с другой. Наконец, светские таланты восторжествовали: вышло на диво умеренно и достойно для данного журнала.
Ян никогда не пьет плохих напитков; в баре мы увидели коньяк "Хеннесси", джин "Маримонда" и водку прекрасной отечественной фирмы(...). При взгляде на эту мощную фигуру поневоле становится понятно, что Веселуха завсегдатай спортивных залов и умелец на татами, прямо как наш дорогой(...). Кабинет директора обставлен в стиле (...), и весь завод представляет из себя прекрасное воплощение мужественного духа от Zassi и Poka ne zarabotal. Немногословность, уверенность в себе, ветер с Запада, или, лучше сказать, с Северо-Запада, ибо Ян – настоящий варяг, который пахнет водкой, морозом и можжевельником – запах, разработанный фирмой Vonucci специально для русских мужчин (...).
Глянцевые страницы лениво подцеплялись наманикюренными ноготками. Подруги вздыхали и терли друг другу спинки. Потом они накладывали ночной крем на сытые лица и дружно вздыхали:
– Эх! Вот мужик настоящий, чувствуется! И богатый, и на работе орел, и любовник, наверное, классный!.. А мы...
– А нас...
Веселуха, блестящий и шикарный, снился им во сне; и студенткам, покупавшим журнал на семерых, он тоже снился.
Глава 9: Без образа
Чистая тьма
Нашла на долины,
Склонились леса под густыми снегами,
Застыли ручьи по холмам
Крестами
И так наступила зима
Не верьте людям! Верьте людям! Человек человеку волк! Человек человеку брат! – А верим мы все равно только тем, кто внушает нам симпатию, хоть тресни, и хотя многие из-за этого полегли и некстати забеременели, лучше и надежнее способа все равно еще не придумано. Хорошо, если симпатия есть, но если она отсутствует, это не смертельно, потому что есть еще и наука лучшая в мире, самая сложная и самая неточная. В этой науке и проводили свое время Паша Ненашев и те, кого он набрал себе в помощники для формирования имиджа компании "Амарант".
– Мне нужны люди со вкусом, – заявил он, глядя в телекамеру, – с каким – все равно: настоящий Вкус только один. Если же у вас есть любимые пристрастия и принципы – спрячьте их в дупло, в мох, куда угодно, и пусть они влияют на вас тайком. Вот, например, Алисе нравится время НЭПа, она рада бы одеть весь Питер в лисьи шкурки с головами, облить кровожадными духами и увешать, как елку. Но она сдерживает себя, – правда, Алиса?
Тут телекамера переехала на Алису: она как раз выходила из лимузина во вьюгу, поставив на подножку высокий ботинок с острым каблуком; в руке у нее был золотой поводок, на котором она держала симпатичную маленькую хрюшку.
– Правда, – приятным хрипловатым голосом согласилась Алиса, – ну а теперь – реклама!..
Экран облился сиреневым дымом, заскакали кони, и перед жителями Санкт-Петербурга предстал ночной Троицкий мост, новехонький, только что отремонтированный, весь в огнях. На перилах, поджав ножки, сидели рыбаки, и среди них улыбающийся Веселуха с удочкой. Директор смотрел прямо на петербуржцев.
– Хорошие новости, – пояснил он. – Взяли недавно анализ воды из Невы, ни свинца, ни олова, ни мышьяка. Вода чистая, как в 1900 году – сам туда ездил, проверял. Это рыбаки питерские захотели, чтобы в Неве рыбы больше стало.
Камера опрокинулась и наехала на красивую волну, темную и в отблесках фонарей: ближе, ближе. Стало видно, что это не отблески, а спинки рыб.
– И золота в Неве больше, чем в других реках, – говорил поверх всего Веселухин голос, – потому что город у нас – золотой.
Ослепительный закат над крепостью. Конец ноября, снега еще нет, а катки залиты прозрачным хрустальным льдом. Небо над деревьями темное, причудливых оттенков вишневого и фиолетового: так город подсвечивает.
– Мне не нравится эта реклама, – сказал Веселуха Паше. – Ну хоть ты что – не нравится. Юмора в ней как-то мало.
– А тут юмор и ни к чему, – обиделся Паша. – Алиса вам сейчас все объяснит. Алиса, объясните директору.
И Паша поспешно удалился.
Алиса Мозель теперь заведовала всей рекламой "Амаранта"; ее отдел располагался за городом, в пятнадцати километрах на восток, в новом деревянном доме посреди поля. Летом поле косили, и рекламщики угощали косарей пивом, валялись на сене с ноутбуками и, в общем, работали довольно лениво. Осенью поспели плоды и грибы, и рекламщики перестали работать вообще. Ну а зимой нужно греться изнутри. Алиса похаживала между ними с банным веником на поясе и хлестала им нерадивых девчат и парней, а сама поглядывала на небо, в котором вот уже двадцать пять лет отражалась ее еврейская красота. Черные брови, и густые кудри, и стройные ноги от шеи, и маленькие розовые ушки: даже ватник не портил Алису, и даже полы она мыла элегантно. Правда, роскошь шла ей больше. Зная это, Алиса старалась не быть бедной.
– Стерва, должно быть? – поинтересовался Веселуха у Паши, впервые увидев девушку.
– Да нет, – ответил Паша равнодушно, – не очень. Стервоточинка маленькая есть, но это от тяжелой жизни, а внутри она сладкая, как медовый пряник.
Теперь она стояла перед директором, несколько слишком близко, как это принято у южан, и от нее пахло сандаловым деревом.
– Так получилось, – начал Веселуха без предисловий, – что лицо нашей фирмы связывают со мной. Мне это, конечно, не нравится – такая публичность но уж раз это нужно для бизнеса – объясните мне, пожалуйста, какова наша целевая аудитория, и кого я должен играть, чтобы ей понравиться.
Алиса умела и любила ходить на высоких каблуках, и не падала с них лет с тринадцати, но от Веселухи исходили волны, как будто тепло отражалось от металла, или как будто луна тянула за собой море, – и Алиса чуть покачнулась.
– Ну, – сказала она, глядя прямо в серые глаза директора, – целевую аудиторию мы разделили на несколько частей. Некоторым из них нравятся Большие начальники, некоторым – Свои парни, некоторым – Настоящие мужики, и так далее. Уверяю вас, что играть вам никого не надо. Ваш образ легко интерпретировать и так, и сяк. Его можно крутить очень по-разному.
– Сядем, – предложил Веселуха. – Выпьем.
Приятное тепло превратилось в легкий жар и трепет: наливая коньяк, Веселуха невзначай дотронулся до Алисиного локона.
– Ведь это, в сущности, обидно, – продолжал Веселуха. – То есть любого человека можно интерпретировать как угодно?..
Алиса взглянула из-под ресниц: директор на нее откровенно любовался. Это плохо, но еще хуже было то, что смысл слов терял значение, а в уши лез только звук и голос Веселухи. Алиса откинулась поглубже на диван, скрестила руки (она знала: руки у нее худоваты, локотки – костлявы), и каркнула:
– Как угодно тем, кто на него смотрит.
Нет, побоку все маневры, не помогут они: в комнате повисла откровенная тишина. Не смотрите, Ян Владиславович, в сторону, никакая реклама не сможет вас переделать. Ваш образ ни в какие рамки не лезет. Хотя, как честный человек, вы и ушли к окну. Но то, что вы не лиговская шпана, – это вам не поможет. И вам, Алиса, тоже – как ни жмитесь, как ни прячьте коленки, можете даже крикнуть вульгарным нэпманским тоном: "Я не такая, я жду трамвая". Что бы такое сказать, чтобы это не прозвучало как намек? – думали оба, и ничего на мысль не приходило, а тишина компрометировала с каждым мгновением хуже всяких слов. Наконец, пришел Паша Ненашев, и поучительная ситуация закончилась.
На следующее утро, простояв в пробках три часа, она припылила в свой родной отдел. Дизайнеры и рекламщики лежали на деревянном полу и отдыхали, задрав пузо. Над ними висел лозунг:
"С харизмой рождаются, а имиджем занимаются. В.С. Черномордин".
Алиса хрюкнула, свистнул ее хлыст: рабы вскочили и сели в позы лотоса.
– Я видела Веселуху, – сказала плантаторша. – Это золотой человек. Работать с ним – одно удовольствие. Мало кому так везет. Если вы будете жрать водку вместо того, чтобы работать, я вас всех уволю и наберу новых.
– Так новые будут трезвые, Алиска, – подал голос один из рабов, – а мы по крайности опытные.
Алиса повернула острый носик и увидела Веселуху опять: он стоял на поле, на стерне, подернутой морозом, весь покорный, а руки прятал за спиной, но по тени было видно, что в руках у директора ровно тринадцать роз. Прощай, карьера, – подумала Алиса, и, не теряя ни минуты, вылетела в трубу на метле. Зима была у ворот. Лес стоял прозрачный, сухие, почерневшие от дождей травы стояли по обочинам дорог.
– Даже птичка не срет в гнезде, – бормотала Алиса, развивая космическую скорость, – все-таки мужчины идиоты. Компрометировать! Подлец!
– Ты еще скажи – "сволочь", – посоветовал Веселуха с земли.
Он сидел у черного лесного ручья, прикрывая веником ботинки. Алиса резко развернулась и полетела прочь; Веселуха задумчиво смотрел ей вслед, она не оборачивалась. Алиса взяла курс вверх, в выцветшее небо; дышать становилось все труднее. Наконец, Веселуха потерял ее из виду. Там, под облаками, неожиданно пошел мелкий безобидный дождик, больше похожий на легкий снег, тающий у самой земли. Лес был тих. Алиса остановилась, захлебываясь. Воздух на этой высоте был так густ, что его можно было бы резать на ломтики. В отчаянии Алиса сломала свою метелку и полетела вниз, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее. Она пробила головой облака и рухнула прямо на руки Яну Владиславовичу. Розы скрыли их поцелуй.
– Дайте мне подумать, – попросила Алиса.
– Что тут думать в этих делах? – удивился Веселуха. – Женщине мысли не к лицу.
– Да? А как же я на вас работаю?
– Вкус, – сказал Веселуха, – прирожденные таланты...
Алиса грустно рассмеялась.
– Меня уже пять раз перекупали разные конторы. Я шантажистка, стерва и, если строго, проститутка. Я сливала информацию. Воровала.
– Кушать было нечего? – удивился Веселуха.
– Нет, – Алиса согнулась и поправила юбку, Веселуха погладил ее ножку. – По-крупному воровала. Жульничала в карты. Просила помощи у нечистой силы.
– Вот это нехорошо, – не одобрил Веселуха.
– Моей жизнью, – продолжала Алиса, – управляет расчет и инстинкты. Расчет, направленный на удовлетворение инстинктов. И еще, я увольняюсь от вас. Если я не уволюсь, я застрелюсь. Потому что продавать еще и это – свыше моих сил. Я желаю всю жизнь быть независимым человеком и не жить ради других. Вам, с вашим взглядом на женщину, этого не понять...
Веселуха поморщился и прервал ее движением руки. Он указал ей на черный незамерзший поток, который вился по лесу. В нем, как соломинки в коктейле, лежали серые сухие осинки, и выцветшие листья крутились в водоворотах.
– Вы говорите что-то невероятное, – сказал Веселуха весьма спокойно. Вон все вокруг уже успокоилось, скоро снег будет. А у вас март на душе, сквозняки, солнце из-за туч. Не сезон, Алиса. Простите.
Он подал ей руку; они встали и пошли из леса, следуя линиям электропередачи.
– Вы говорите таким учительским тоном.
– Вы поглупели от любви и стали такой, какой и должна быть женщина.
– Вы развлекаетесь.
– Вы сами себе придумываете безвыходные ситуации.
– Вы...
Они уже шли по полю; Алиса взглянула на лес: небо над ним было полосами, розовой, сиреневой и серой, выглядело это эффектно; потом Алиса поглядела на Веселуху. Да он мне подыгрывает, подумала она, тая, как масло на солнце. Веселуха тоже расплывался.
– Ну, пойдемте, что ли, в кабак какой, – смирилась Алиса. – Там обсудим.
Они дошли до железнодорожной станции; там был кабак, хотя и совершенно без изысков, просто бетонный сарай без окон, в котором висели елочные фонарики, и стояла продавщица за стойкой из свежего дерева.
