Текст книги "Дом, который построим мы"
Автор книги: Ксения Букша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Очень просто, – ласково сказала Наталья Борисовна, – надо только пойти к папе и рассказать ему про наш чудесный прибор, исполняющий все желания еще до того, как они возникли...
Детки бросились зарабатывать десяточки, а один мальчик, самый предприимчивый, пошел прямо к организатору выставки, Главному Газпромщику. Тот как раз сидел в баре с Пашей. Паша был наряжен старым евреем, а Главный Газпромщик – князем Владимиром Красное Солнышко. Они сидели в креслах, обитых лионским шелком, и пили можжевеловый напиток.
– Господин Главный Газпромщик! – сказал мальчик горячо. – Спасибо Вам за наше счастливое детство!
– Да на здоровье, – пожелал тот. – А с чем пришел?
– Господин Главный Газпромщик! – сказал мальчик. – Не вели казнить. Стонет Россия без ихнего рентгеновского флуоресцентного прибора. Надо брать.
– Все участники тендера обещают нам многие и многие кайфы, – пожал плечами Главный Газпромщик. – Какие кайфы можете предложить нам вы?
– Какие еще кайфы наша лавочка может предложить великому и могучему Газпрому? – пожал плечами Паша. – Только наш прибор: а сердце наше давно принадлежит вам.
– Если мне предлагают прибор без всяких кайфов, – заметил Главный Газпромщик, – значит, выгоды нашего союза понятны и детям. Что нужно Газпрому, то нужно России!
– Аминь, – заключил мальчик благоговейно.
– Аминь, – повторил Паша, содрогнувшись.
От последней фразы Главного Газпромщика пахло, право же, заговором, и переменой образа правления, и сепаратизмом, и глобализмом, – словом, пахло керосином. Но думать об этом Паша не смог, потому что завизжал от восторга и захлопал в ладоши.
– Какие славные люди живут в Нефтепресыщенске, – задумчиво сказала Денежкина, когда они уже прилетели в Питер и возвращались с победой на фирму. – Такие, право, милые!
Ибо все были одинаково милыми людьми для госпожи Денежкиной, и редко кто избегал этих сладких эпитетов: "милый", "славный", "хороший", – только Веселуха, потому что про Веселуху Денежкина говорила: "великий". И не потому, что Ян Владиславович был ее шефом.
Умнейшая Наталья Борисовна очень хорошо чувствовала людей. От Веселухи разливались по всей фирме жаркие металлические волны. Она и сама, как спектрометр, чувствовала, когда в этих волнах больше медовой меди, когда алюминия, а когда – свинца. Веселуха представал перед нею повелителем, обаятелем. Всегда ли сила и страх ходят рядом? Есть ли богатыри светлые и надежные, как некрашеная липовая ложка? Могучие деревья впиваются корнями в темные глубины, кроной уходят в безлунную бездну. Ян Веселуха, кто ты такой?
Нет, нет, стоп! Не демонизируйте Яна Владиславовича. Для красного словца мы так можем договориться до слова "ипостась"; а потом мы скажем "отнюдь", а там, глядишь, и "харизма", – а это слово не простое: оно происходит от древнего charms, а так в иудейских текстах иногда называли... Нет, лучше бросим от греха весь этот белибердяевский лексикон, и скажем словами великого уоллстритовского спекулянта Лефевра: Веселуха надеялся там, где все боялись, и боялся там, где все надеялись.
О, сладость работы с клиентами, и в стакане чай растет и месяц светит, долька лимона бьется, как о края колодца бьется полная луна! Ну и что, что мы умеем извлекать деньги из окружающего мира? И снимать пенки с кипяченой воды? В Александровском парке все ивы склонились под журчащими и тающими сугробами, а с запада, закрывая солнце, пухнет новая снежная туча. Нежных запахов ручьи среди полянок ледяных, луж и снежных гор. Меркнет в окнах солнце. Последний мартовский снег лег по рогаткам дорог, по изгибам улиц, лег, как парик.
– Мы растем, как на дрожжах, – сказал Веселуха и прошелся колесом от радости. – Кто нам в том помог? Остервенение народа? Барклай, зима иль русский Бог? Как распределять прибыль? Куда засунуть нашу новую концепцию прибора, Миша?
Только Рябинин открыл рот, чтоб радостно ответить, только он пролез из своего угла, где сидел на куче старых журналов времен перестройки, – как дорогу ему преградил его собственный предок, то самое настырное высокопревосходительство, что с помощью старых связей избавило фирму от налогов.
– Давайте мне сейчас ваш усовершенствованный прибор бесплатно, объявил вельможа, – а то все налоги свалятся на вас, как снег с елки!
И предок упер руки в боки.
– Кто у нас там с клиентами работает? – спросил Веселуха, зажимая рот Рябинину, который от вида предка неизменно млел и готов бы все ему простить.
– Я, – вылез нахальный Паша, утирая сметанный рот.
– Я, – пискнула Денежкина, подбивая турнюр.
– Двое таких, – усмехнулся Веселуха. – Вот идите и объясните этому человеку...
Паша и Денежкина потащили предка в лабораторию. Стул хрустнул под его тяжелым задом; предок оперся на спинку и сказал:
– Я вашим прибором монету печатаю. Давайте новый, хочу пробу улучшить.
– Яхонтовый, – пропела Денежкина. – Бриллиантовый вы мой барин! Ведь наш прибор совсем для другого дела приспособлен!
– Ваш прибор, – возразил предок, – для всего годится. Он сущность человеческую выявляет.
Глава 4: Не промах
Начинается ночь
За полями завод духарит
По болоту пуховые клочья развеяны чьи-то.
Батько-месяц сухой, полновесный на небе висит,
У Шарашкина в офисе свара – не дали кредита.
Горше горького лед. Замерзает заплаканный край,
Ветер снегом сечет, по дорогам дубовые боги,
И у каждого бога детишки, и каждому дай,
Так что это дык парень не жизнь.
А еще ведь налоги.
Не ходи в эту грязь, не дадут тебе долго прожить,
Придерутся, наедут и кинут, за грех не считая,
Оглянуться не сможешь, молитву свою сотворить,
Свистнет-хлюпнет, разбавит снега твоя кровь молодая.
Твой портвейн обожжет синий лед, только ветер-певец
Разнесет по церквам, и забумкают церкви, скорбя,
Кто-то дунет на дуло, прикажет убрать холодец,
И продолжится общая драка уже без тебя.
Так что лучше броди по тайге, комарами давись,
Смелый парень, костер на снегу разжигай, выживая,
Песни пой под гитару и думай, что вот она жизнь,
Что суровая жизнь у тебя, непростая,
мужская.
Травы пробивались сквозь бетон, ветер кружился, листья набухали, серое небо голубело, а мир шумел и был широк. Глобалисты дрались с антиглобалистами, солнце повышалось и понижалось, газеты шуршали свежими страницами, а правительство объявило тендер на поставку химических приборов в лаборатории высших учебных заведений. Тендер означал в данном случае не то, что в строчке Love me tender, love me sweet. В данном случае тендер означал штуку простую и бесхитростную: кто предложит ниже цену, тот и будет продавать вузам свои приборы. Студенты, выучившись работать на приборах той или иной фирмы, привыкнут к ней, как к родной: заманчивое предложение для любого поставщика.
Узнав о тендере, Веселуха прибежал на фирму, блестя, как горячий медный тазик, и принялся радостно бегать по кабинетам и объявлять работникам, что им придется некоторое время поработать без зарплаты.
– Это почему? – робко спрашивали работники.
– Потому что мы будем делать приборы для студентов! – говорил Веселуха с придыханием. – Представляете себе – химические лаборатории университетов, оснащенные нашим прибором!
Рябинин тоже сиял и прыгал – он любил деток; Денежкина, услышав, что ей не будут платить, сказала покорно и страстно:
– Я буду худеть! Может, влезу в ту юбку! Но мой кот – вынесет ли он?
Паша Ненашев отметил, что согласен с Веселухой не из-за каких-то чуждых ему студентов-технарей, а из-за рекламы родной фирме. Менее всего энтузиазма предложение Веселухи вызвало в Лукине: задача была непроста, а конкуренты могущественны, и самым опасным был холдинг "Лилит".
Главой холдинга "Лилит" был господин Самецкий. Холдинг занимался производством сложной химической и медицинской аппаратуры, в том числе и спектрометров. До недавнего времени "Лилит" безраздельно господствовал на рынке, но вдруг горизонты омрачились: явился "Амарант". Рынок спектрометров был доходным и перспективным, – отдавать его каким-то непонятным людям Самецкому не хотелось. Он навел справки; чем больше он знал, тем меньше ему "все это" нравилось. Теперь, когда объявили тендер, Самецкий забеспокоился всерьез. Неужели этот самый Веселуха посмеет с ним конкурировать? Самецкий направил на "Амарант" вооруженный глаз.
– А почему бы и нет, ведь у нас рыночная экономика, – нахально улыбнулся Ян Владиславович прямо в подзорную трубу. – А вы, господин Самецкий, шпионить бы постеснялись.
И Самецкий постеснялся, тем более что это не являлось его профессией. Был Самецкий из тех самых героев эпохи первоначального накопления, беспринципный авантюрист. Он имел дело и с чиновниками, и с бандюками, отнимал бестрепетно, клал на всех и ставил на себя. Впрочем, он охотно учился новым словам и понимал, что "прошли те времена, когда..." Лицемерие последняя дань порока добродетели.
Наступило лето, ночи стали белыми, как молоко, вода в Неве – теплой, в запрудах заплескались русалки.
– Придется мне нанять настоящего папарацци, – сказал Самецкий.
Вскоре нашелся и такой человек. Звали его Петя Варвар, было ему двадцать лет, но его уже не раз перекупали различные периодические издания. Несмотря на свои крайне молодые годы, красивый, двадцатилетний антиглобалист Петя мог изуродовать человека одним нажатием пальца на спусковой крючок фотоаппарата.
– Только не подходи близко к директору Веселухе, – предупредил Самецкий. – Снимай издали.
Петя кивнул и, перебирая ножками в белых сандаликах, подкрался к фирме поближе. "Амарант" располагался в здании бывшей швейной фабрики во дворах близ Сенной; видок у дома был жуткий, вокруг когда-то был асфальт, а теперь кое-где уже буйно прорастал репейник и бурьян. Окинув взглядом обстановку, Петя заметил полуголого мужика лет сорока в рваных штанах, который тащил через двор тяжелую коробку.
– Эй! – подозвал его Петя. – Хочешь сто долларов?
– Хочу, конечно, – сказал мужик.
– Тогда подсади меня вон на то дерево.
И Петя указал бомжу на обтерханный, перекрученный старый тополь, который впивался корнями в твердую землю неподалеку от них.
Мужик кивнул, подставил спину, и легкий Петя без труда вскарабкался на дерево, уцепившись за нижнюю ветку. Дальше ветки шли чаще, и Петя, перелезая с одной на другую, быстро добрался до самой вершины. Здесь он вытащил свой навороченный фотоаппарат и направил его прямо на "Амарант". Видимо, угол зрения был выбран удачно, потому что Петя замурчал от удовольствия. Но тут кайф ему спортили.
– Эй! – крикнул ему мужик снизу, стукнув по стволу тополя. – Деньги давай, у меня работа стоит!
Петя возмутился и надменно ответил:
– Моя работа важнее, ничего, подождешь.
Сто долларов, думал Петя, ему его месячный оклад, небось, предлагают, а он тут выеживается, тоже мне! И Петя беззаботно взлез еще чуть выше, сел в позу лотоса на тоненькой веточке и опять стал примериваться. Но проклятый мужик ждать не желал:
– Слушай, я последний раз говорю, давай деньги, а то я тебя оттуда скину!
– Интересно знать, как? – спросил Петя, не отрываясь от фотоаппарата.
– А вот так, – сказал мужик и пнул тополь ногой.
Огромное дерево надрывно затрещало, по всей длине образовалась продольная щель, и тополь стал со стоном и шелестом падать. Петя Варвар, обремененный фотоаппаратом на шее, ухватился за ту из веток, что была пониже, и завизжал, пытаясь слезть, но это ему не удавалось. Что-то хрустнуло, и Петя полетел вперед, прямо в стену "Амаранта". Папарацци зажмурился, вытянул руки (глупее ничего нельзя придумать, когда падаешь) и с воплем влетел в пусконаладку, приземлившись на новый прибор.
– Здрасьте, – недовольно сказал наладчик дядя Витя. – Это вы тут деревья ломаете?
Петя Варвар сидел на полу и хлопал глазами.
– Это я, – сказал, входя, тот самый мужик.
– Зачем, Михаил Николаич? – удивился дядя Витя.
– Да вот этого стряхнуть хотел, – указал Рябинин на Петю. – Думаю, что за фрукт на тополе висит?
– От осинки не родятся апельсинки, – пошутил дядя Витя.
Петя к этому моменту успел понять, что от его организма ничего не отвалилось. Он осторожно встал и потопал к двери, но Рябинин ухватил его за плечо:
– А сто долларов?
Когда Самецкий узнал, как позорно загремел Петя Варвар, он только плюнул:
– Эх, щенок! Но и мне впредь наука: "не гонялся бы ты, поп, за дешевизной". В этих делах нужен тонкий подход. Найму-ка я Койотову, она хороший профессионал.
Юлии Койотовой было, наверное, лет двадцать восемь. Ее тонкий носик чуял ветер. По сторонам смуглого личика болтались выбеленные, выкрученные волосы. Мимо-юбка, голая кофта, каблуки, болтами прикрученные к длинным ногам. Одно время она работала журналисткой, да продала статейку сразу в две газеты, и ее поперли. Тогда Юлечка занялась промышленным шпионажем. Дело это для России новое, и гонорары у Юлии были... впрочем, какие – этого никто не знал.
– Ф-фу, – Койотова выпустила дым и положила ножку на ножку: конечности у нее были гладкие, как хвост у крысы. – Н-ну?
– Да тут, – буркнул Самецкий. – Надо тут про одного товарища проведать. Веселуха Ян Владиславович, фирма "Амарант".
– А-а, – хихикнула Койотова. – Я про него что-то слышала. Профессор... Новые хавы всякие...
– Он мне не конкурент, – прервал ее Самецкий, – это я так, на всякий случай.
– Не конкурент? – засмеялась Койотова ядовито. – Просто у вас большая доля рынка. А приборы у Веселухи с вашими ни в какое сравнение. Если у него цена будет ненамного выше вашей, то возьмут его прибор – это точно.
– Ерунда, – махнул рукой Самецкий. – Все тендеры простым откатом решаются, при чем тут, к бесу, цена и качество?
– При том, – Койотова потерла спинку, – что это вузы, а не подряд на дорогу и не размещение облигаций. Во-первых, они нищие. Во-вторых, они умные. У вас престиж – это так, прибамбас. А у вуза престиж – это бизнес. Поэтому они хотят прибор как можно лучше и как можно дешевле.
Самецкий подумал ровно одну секундочку и пропел:
– Ла-адно...
На следующее утро Койотова поднялась рано. Выбеленные волосики были спрятаны под огненно-рыжий парик. Шпионка надела балахон, отвинтила каблуки, влезла в шлепки и постучалась у дверей ЗАО НПО "Амарант".
– Туунт ваанм перевоончица не нужнаа? – нежным сопливым голосом спросила она.
– Нужна! – гаркнул Рябинин, распахивая дверь. – Ох, как нужна! Проходите, нужный вы наш человек!
Прожженная Койотова, у которой нервы были, как стальные тросы, якобы затрепетала и прислонилась к стеночке:
– Ох, вы меня так напугали, – призналась она доверительно. – Аж прям.
– Ничего, – ободрил Рябинин, волоча Койотову за руку на второй этаж, наш директор вам понравится. Он у нас душка.
Койотова вертела головой по сторонам: обстановка тут у них просто нищая, как в собесе, даже хуже. Мать моя, подумала Койотова, умники несчастные, как их до сих пор не схавал какой-нибудь настоящий человек, ну, хоть тот же Самецкий? Лакомый кусок! Новые хавы в руках у абсолютных...
Дверь кабинета закрылась: Койотова очутилась посреди темной комнаты. Пылинки крутились в сером луче света, проникавшем сбоку из-за штор. Навстречу ей вышел сам директор Веселуха.
– Добрый день, – сказал он ласково. – Вы наша новая переводчица? Какие языки знаете?
Койотова облизнула губы. Голос у подлого профессора был густой, такого приятного вишневого цвета, – Койотова перестала понимать, где заканчивается она и начинается воздух.
– Я не переводчица, – сказала она хрипло, – я шпионка.
"А-а-а!" – завопил кто-то внутри нее и сдох.
– Очень хорошо, – одобрил Веселуха. – Откровенность – это я люблю. То есть вы хотите на меня кому-то нашпионить? – уточнил он.
Койотова качнулась.
– Так, сядьте в кресло, – захлопотал Веселуха, – я щас.
Койотова услышала, как Веселуха раздвигает шторы: в комнату влился серый свет, запахло травой и землей неожиданно сильно.
– Водички, – ах, от вас током бьет, пардон, как вас зовут, я ужасно...
– Ада, – проговорила Койотова. – Не надо воды.
– Правильно, – подхватил директор откуда-то сзади (Койотовой казалось, что он обвевает ее крыльями), – чаю с бальзамом и печеньем.
Что-то мигом забулькало, и через долю секунды Веселуха уже сидел напротив нее, а на столе круглились две чашки из фарфора с радужными переливами, и из чашек испарялся чай с бальзамом. Койотова схватила чашку и отхлебнула, но хотя она работала журналисткой, а эти дамы умеют пить горячее, язык так и обожгло.
– Пейте... как я, – вполголоса приказал Веселуха.
Он наклонил свою чашку, отставил – и, взяв блюдце, бесшумно отхлебнул из него, как купчиха, не сводя глаз с Койотовой. Та последовала его примеру, и мир вновь стал реальным. Койотова ужаснулась. А этот тип посмотрел на нее – теперь, на свету, стало видно, что глаза у него яркого и красивого серого цвета, а волосы – светлые с металлическим отливом – и сказал учтиво:
– Вообще-то ваше прошлое меня не касается, и я заранее прошу прощения за любопытство. Но мне ужасно интересно: кому такая очаровательная женщина хотела на меня нашпионить?
Из горла Койотовой вырвалось хищное фырканье, и она стащила с головы парик. Глаза Веселухи изумленно округлились:
– Но у вас же превосходные волосы, зачем, в такую жару... из-за меня, да?
Койотова хотела опять фыркнуть, но вместо этого произнесла трагическим тоном:
– Да, из-за вас... жестокий мучитель моего сердца! Я хотела нашпионить на вас Самецкому, главе холдинга "Лилит".
И странное дело: произнося эти слова, Койотова не испытывала больше никакого помрачения духа. Она говорила их вполне сознательно, а этот гад по ту сторону стола откинулся в кресле... у Койотовой засвербело во всех укромных местах, по телу разлилась теплая волна, но самое идиотское – губы ее растянулись в пленительную улыбку. А Веселуха, казалось, не испытал при этом известии никакой печали, он только сказал рассудительно:
– Ну и ладно, все равно это дело прошлое.
"Сволочь!" – подумала Койотова, собрала в кулак всю свою волю и спросила как могла жестко:
– Почему – прошлое?
Веселуха пожал плечами:
– Потому что нам действительно очень нужна переводчица.
Узнав о новой неудаче, Самецкий взвыл, растоптал ногами пять новых телефонов и изорвал в клочки свой платок из валансьенских кружев.
– Сука! – рычал он. – Ну, все, Веселуха, ты у меня поплачешь!
С этими словами он придвинул к себе старый телефон, лакированный и бордовый, с крутящимся диском, и стал набирать по нему номер своего человека из правительства Санкт-Петербурга. Номер начинался с цифры "три". Когда Самецкий понял, что случилось, он немедленно взял себя в руки, дождался, когда к телефону подойдут, и сказал:
– Алло, это 333-33-33? Вызовите, пожалуйста, неотложку, у меня палец в телефоне застрял.
Долго ли, коротко, в конце концов Самецкий вызвонил своего человека, объяснил ему в общих чертах, что нужно сделать с Веселухой и его фирмой, и вздохнул свободно: эти люди шутить не любили.
На следующий день, как только солнце заиграло на черной воде Фонтанки, а над тополями поднялась плавная пыль, в "Амарант" нагрянула Комплексная Проверка.
Многие считают инспекторов, осуществляющих такие проверки, ужасными людьми. В свое время правительство, обеспокоенное мнением о них, учредило конкурс литературных произведений на тему "Положительный образ налогового инспектора". Первое место по праву заняла старая мудрая Книга, в которой в качестве второстепенных героев фигурируют многочисленные раскаявшиеся мытари. Так вот: те люди, что нагрянули в "Амарант" прекрасным летним днем, тоже были в душе очень хорошими. А уж на вид! Дешевые хлопчатобумажные рубашечки, белые брюки, босоножки из ремешков – и прочее – госпожа Денежкина сразу умилилась и сказала им:
– Мы давно вас ждали.
– А мы хотели сделать вам сюрприз, – слегка расстроился один из проверяльщиков.
Наталья Борисовна порозовела, вышла за дверь и шепнула Веселухе:
– Этим гостям надо угодить получше!
Но Веселуха был не такой человек, угождать людям, которые ему не по душе, он никогда не стал бы.
– А где у вас тут огнетушитель?
– Ну, где бы вы его повесили? – любезно поинтересовался Ян Владиславович. – Где он был бы наиболее уместен?
– Хоть бы вот в этом углу.
– Извольте.
Инспектор протер глаза: в углу действительно висел новенький огнетушитель последней модели.
– Но ведь его там не было, – уточнил он.
– Что такое "не было"? – прикинулся Веселуха. – Понимаю, что вам, в силу вашей профессии, время кажется набором дискретный точек: первый, второй квартал, наконец, "отчетный период". Я готов уважать вашу модель, но ведь в ее рамках достаточно трудно определить, висел ли здесь этот огнетушитель до того, как вы обратили на него внимание?
Мытарь прибалдел, и они отправились в бухгалтерию, где его товарищ тряс бухгалтера Розу Львовну. За плечами Розы стоял финансовый директор Лукин, улыбался и мигал голубенькими глазками. Вообще Роза Львовна и Лукин довольно справно дружили между собой – в деловом плане. Веселуха давно это видел, и неоднократно прямо отмечал, что они "спелись", но ничего не предпринимал.
– Э-э... у вас туут неко-орые нарушения, – сказал мытарь, скосив глаза на Веселуху.
– Нарушения! – взвилась Роза Львовна. – Покажите!
У нее росли усики, она носила эффектные костюмы ярких цветов.
– Этого не может быть, Роза Львовна – золотая женщина, – Лукин подскочил к мытарю.
Бухгалтер раскрыла пухлые губы.
– Золотая? – недоверчиво протянул мытарь.
– Да, – подтвердил директор Веселуха. – Ну... не золотая, а позолоченная местами,
(Роза Львовна возмущенно остолбенела и закачала сережками)
– ...но зато вся хрустальная! – заключил Веселуха.
И на этих его словах Роза Львовна обратилась в огромную вазу – руки в боки, расписанную золотым, красным, сиреневым и черным. По верху еще шел зеленый ободок. Впрочем, "обратилась" – это не точное слово, Веселуха сказал бы иначе: Роза Львовна всегда была ваза – руки в боки, а момент прозрения окружающих объясняется тем, что солнце впустило три приветливых луча в комнату.
– Но мне все-таки кажется, что-то она скрывает, – нахмурился мытарь. Тут дело нечисто. Там, в вазе, наверное, золото.
– Так это легко проверить, – улыбнулся Веселуха. – Попробуйте заглянуть в вазу!
– А если там золото? – мытарям показалось, что Веселуха хочет дать им взятку.
– Оно ваше, – посулил коварный директор.
Мытарь перегнулись через горлышко, второй, обуянный жадностью, не пожелал от него отстать, и в следующий миг сильные руки Яна Владиславовича склонили их за штаны внутрь.
– У-у-у-у! – загудела ваза на два голоса.
– Кто кричит громче, чем кот, застрявший в горшке из-под сметаны? комментировал Веселуха. – Два кота, застрявшие в горшке из-под сметаны...
– Мы каемся! – воззвали мытари. – Мы хорошие! Мы не то, что эти фарисеи, лицемеры! Между прочим, пока все ларьки облазаешь, устаешь страшно! А тут еще все норовят подвергнуть запрещенным Конституцией жестоким и необычным наказаниям!
Веселуха притворно всхлипнул, обмахнулся платочком и велел:
– Доставить вазу с содержимым господину Самецкому, у меня духу не хватает распиливать такую красоту.
Отметим, что у Самецкого также не хватило духу; так и сидели мытари в тесной вазе, и быт их был суров.
– Эта фирма, – бормотал Самецкий, бегая по комнате кругами, – она держится исключительно на директоре. Как только с Веселухой что-нибудь случится...
Здесь Самецкий остановился и посмотрел на календарь. Первая цифра года на нем показывала "2"; девяностые годы прошли безвозвратно. Это Самецкого не остановило:
– ...Что-нибудь случится, – отчетливо и холодно повторил он, "Амарант" лопнет. И уж по крайней мере – никакого тендера!
Вечером Веселуха со своей юной женой возвращались из театра через большой сад. Все кругом было тихо. С одной стороны сада высился музей, с другой была перекопанная улица, на которой шел ремонт, с третьей стояли полуразрушенные необитаемые домики из тех, что строили немцы после войны. Далеко у стены сидели влюбленные, еще дальше, совсем за деревьями, шел собачник с собакой, а больше в саду никого не было.
– ...современность – это хорошо, – говорила мадам Веселуха, – но нельзя же так переигрывать!
На щеках у нее были красные пятна от долгого сидения в духоте. Светло-зеленое платье, оживленный взгляд, грудь и шея белеют в находящем сумраке, – Веселуха смотрел только на жену, и, наконец, остановился и стал ее целовать, сначала в губки, а потом во все места. Мадам Веселуха ахала и радостно барахталась в его объятиях.
Тут из мохнатых лопухов послышался легкий хлопок, – Ян Владиславович беззвучно расцепил руки и повалился к корням высокого дуба, орошая тропинку и траву густыми каплями крови. Мадам Веселуха бросилась в кусты, и там, лежа, вытянула из сумки мобильник.
– Алло! – зашептала она, прижимаясь к грязи. – Убийство!
Вспомнила про жену генерала Лохрина, обвиненную в убийстве мужа, и спешно добавила:
– Это честно не я!
– Эй, мать! – крикнул Веселуха от дерева. – Ты какой телефон набрала?
– Ноль два, – ответила перепуганная мадам Веселуха. – А что?
– Набери еще ноль три, – посоветовал Ян Владиславович и отключился.
Ну, тут понаехало товарищей с мигалками, понатоптали вокруг, как смогли, нашли оружие, нашли тепленькое место, где лежал киллер, но самого его, конечно же, там уже не было. Потом приехали Рябинин и Лукин; врач не стал скрывать от них всей серьезности положения, а наоборот, как это у них заведено, брякнул что-то вроде этого:
– Очень мне удивительно, что он сразу не помер! Ну, ничего, не бойтесь, еще помрет.
Лукин заверил врача, что он не боится, а мадам Веселуха заплакала: ей вовсе не хотелось оставаться молодой вдовой.
– Ну, не реви, – сурово сказал ей Рябинин, засучив рукава. – Вот если бы ты за него по любви замуж выходила, можно было бы и пореветь. А так реветь нечего; да он и не помрет.
Эта уверенность Михаила Николаевича в том, что шеф останется жив, придала духу и всем остальным; мадам Веселуха решительно вытерла слезы и отправилась спать у стеночки и раздавать деньги врачам, а Лукин многозначительно вздохнул и шепнул Рябинину:
– Это из-за тендера. Я говорил ему, что не стоит ввязываться в это дело. Теперь-то он, наверное, понял, да поздно.
Рябинин в ответ только сложил губки: что-де тут размовлять.
– Я мстить, как бандюки в детективах, не умею, – сварливо сказал он. Я технарь, а не "новый русский". Пусть милиция разбирается.
"Амарант" без Веселухи опустел и помрачнел. Сборщики в особенности ходили, как замороженные, да и вообще работалось плохо, руки опускались, один Рябинин вселял во всех уверенность.
– Нефиг рассупониваться! – кричал он властно. – Работать! Все будет хорошо с вашим шефом!
Наталья Борисовна Денежкина плакала, а руки ее так и мелькали – она, как многие женщины, умела одновременно горевать и работать, это хорошо описано у Некрасова.
На третий день из больницы позвонили и сказали, что Веселуха пришел в себя и желает дать некоторые распоряжения насчет стратегического развития фирмы, – и добавили, что компаньонам следует поторопиться.
– Поторопиться! – кричал Рябинин, виляя между машинами по шоссе. – Как это понимать? Они что, хотят сказать, что Ян сейчас отбросит коньки?
Лукин хотел ответить, что это очень даже может быть, но не стал разубеждать Рябинина в его справедливом гневе.
В больнице сидели родственники и знакомые Веселухи: младший брат, сын от первого брака, теща, несколько приятелей и приятельниц разных сословий и состояний, и, конечно, мадам Веселуха. Они голосили и утирались большим цыганским платком тещи, держась за разные его углы.
– Прекратить! – велел Рябинин, большими шагами направляясь к ним. – Вы думаете, Веселухе приятно слушать ваши вопли?
– Помирает! – взвыла теща. – Сейчас помрет. Ой, спасите Яна Владиславовича, господин Рябинин!
Рябинин только поморщился, – врач открыл дверь, и они с Лукиным зашли.
Ян Владиславович лежал на кровати; в него со всех сторон были понатыканы трубочки и бутылочки. Лицо у Веселухи было грустное, из чего Лукин заключил, что ему, наверное, некомфортно.
– Как мне хреново, – просипел Веселуха, открыв правый глаз. – Какая сволочь этот Самецкий. Не мужик, а сплошные комплексы... Помираю, и хочу, чтобы вы...
– Никуда ты не помрешь! – решительно сказал Рябинин. – Ты просто притворяешься.
– Не притворяюсь, – Веселуха открыл оба глаза и навел мутные взоры на компаньонов. – Приказываю вам долго жить. Рябинин, читай Ли Якокку и Хайека. Лукин, не воруй. Новые разработки... у меня в компе, но там не все... найдете на листике...
Рябинин не нашел что ответить на эти горестные распоряжения, и отвернулся вполоборота, а Лукин сказал:
– Это все из-за тендера, Ян, вели вычеркнуть нашу фирму из списка участников.
Веселуха закатил глаза, и врач, забеспокоившись, к нему придвинулся, но Ян Владиславович неожиданно внятно и определенно сказал:
– Только через мой труп.
– Все, хватит, – вмешался врач, – он устал. Кыш, говорю, скажите спасибо...
И он погнал Лукина и Рябинина прочь, выталкивая их в шею, – но они услышали, как вслед им Веселуха вымолвил:
– Слышите! Завтра же мне отзвониться!
Должно быть, на лице у Рябинина отражались разные чувства, потому что родственники и знакомые кинулись ему навстречу и хором воззвали:
– Ну? Что?
– Порядок, – заверил их Рябинин. – Будет жить. Но как, черт возьми, я ему отзвонюсь? Среди всей этой аппаратуры мобильник не принимает.
Итак, "Амарант" принял окончательное решение участвовать в тендере. Здание было превращено в настоящую крепость; Рябинин, как потомственный дворянин имевший разрешение на охотничьи ружья, призвал предка, и они долго советовались о том, как превратить фирму в настоящий магнатский замок. Хотя сам дом был в плачевном состоянии, подход к нему был только один, что весьма удобно для обороны.
Оставался один-единственный, коренной, решающий вопрос: как снизить цену?
– Мы, конечно, можем на это пойти, – пожимал плечами Лукин, – но в два с половиной раза!
– Дешевые приборы, – сказал Рябинин, откусив от бутерброда с медной проволокой. – Я разберу наш прибор и вытащу из него все лишнее.
– Как твой младший сын, – усмехнулся Лукин, – ложкой выковыривает из борща цветную капусту.
Рябинин уселся на стульчик, зажал прибор между коленками и принялся выдирать из него винтики и шпунтики. Дело шло туго. Вначале вместо новых дорогих кристаллов были вставлены старые – те самые кристаллы фторида лития. Потом Рябинин, следя, чтобы старые материалы были не менее надежны, чем новые, удешевил все второстепенное, убрал несколько датчиков, – сердце у него разрывалось, – и расчетная себестоимость прибора с торжественным скрежетом уменьшилась на семь процентов.
– Это смех один, – жаловался Рябинин Паше Ненашеву и Лукину. – Давайте скажем Веселухе, что это смех!
Веселуху уже перевели в палату. Он лежал, благодушный и радостный, мадам Веселуха сидела рядом и чесала директора за ушком, – как Рябинину не хотелось его расстраивать!
