Текст книги "Мы — это мы (СИ)"

Автор книги: Ксения Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

9

Но привело его в чувство – и довольно-таки скоро – движение собственных ног.

Раскинутые руки лежали на потных спинах Бена и Натана, которые, ругаясь, на чем свет стоит, волокли Хэла через лес. Арно бежал впереди и отводил с пути ветви деревьев и кустарников.

Хэл слабо дернулся, и его почти сразу сбросили с плеч – небрежно, точно мешок с мукой. Позорно шлепнувшись задом на мох, он кое-как подполз к ближайшему дереву и прислонился спиной к нагретому стволу.

По лицу тек пот, разбитый нос и ссадина на скуле болели все нестерпимее. Хэл опасался даже прикасаться к запекшейся корке на лице и просто сидел, очумело глядя на тяжело дышащих Бена и Натана. Лица их ракраснелись, рубашки взмокли – хоть выжимай.

– Задал ты нам работенку, – заметил Бен, отдуваясь, – дальше сам топай, хватит, натаскались.

– Ну и не надо было... тащить, – прохрипел Хэл. Кровь из носа уже не текла, но весь перед рубашки был заляпан бурыми пятнами, рукава разорваны в нескольких местах.

В целом Хэл напоминал жертву разбойного нападения, будь тут в округе разбойники, можно было бы все списать на них. Да вот только последнюю банду давно уничтожили, и уже много лет никто не тревожил ни Вьен, ни окрестные деревни.

– А что ж нам оставалось? – с вызовом спросил Бен. – Бросать, что ли, тебя на погибель? Все ж таки выросли вместе, ты нам почти как брат!

– Он мне тоже как брат, – неожиданно для самого себя сказал Хэл и поморщился, когда троица вновь дружно сотворила знак, отгоняющий зло. – Ну хватит вам! Он хороший, нормальный парень. Научил меня читать и писать, книги давал... он сам построил стеклодувную печь и делает в ней посуду, только представьте! А если бы вы слышали потрясающие истории из книг, которые он мне читал...

– Хэл, что ты несешь?! – резко оборвал его Натан, в то время как Бен и Арно выглядели так, словно их вот-вот вырвет. – Только послушай себя! Какие книги, какая посуда, это же Свершитель, Темный его забери!

– Он не виноват, что родился в такой семье! – Силы потихоньку возвращались к Хэлу – возмущение этому способствовало. – Будь он сыном мельника или кузнеца, вы бы и слова не сказали!

– Но он сын Свершителя! Да чего там, он уже сам Свершитель, год как наравне с отцом порет, клеймит и головы рубит! Хэл, ты хоть понимаешь, во что вляпался?!

Хэл невесело рассмеялся и откинул голову, прижался влажным затылком к коре. Окинул взглядом кроны деревьев, покачивающиеся в выцветшем от жары небе.

– Парни, Всемогущим клянусь... если бы вы видели и слышали то, что я, тоже не отказались бы так вляпаться. Это больше любого из нас, это целый мир, там, в его книгах! И вы хотите, чтобы я отказался от него, чтобы продолжил влачить жалкое существование? Гулял по праздникам, словно ничего не случилось, шуточки с вами пошучивал, распевал глупые песни на свадьбах да вечерках?

– Почему глупые? – внезапно обиделся Бен, но Натан перебил его:

– Да, именно этого мы и хотим! Чтобы ты выкинул из головы эту блажь и жил нормальной жизнью.

– А если я не хочу жить нормальной жизнью? – дерзко прищурился Хэл и скрестил руки на груди.

Лицо Натана потемнело, хотя он и так уже был красен, как рак, от жары и ярости.

– Не хочешь, вот как? Тогда мы тебя заставим!

Хэл онемел от такого заявления, вся его злость куда-то испарилась. Происходящее казалось абсурдным, дурным сном, которому пора бы уже закончиться.

Внезапно заговорил Арно. Он сидел рядом с Натаном и Беном, а Хэл напротив. Трое против одного, это уже навсегда, внезапно подумал Хэл, и под ложечкой неприятно похолодело.

– Хэлли, ты всегда был таким веселым и храбрым, – тихо произнес Арно, теребя в пальцах какой-то сучок, – в детстве я восхищался тобой и хотел быть как ты, пусть и знал, что это несбыточные мечты. Живется тебе несладко, но ты никогда не унывал и нам тоже не давал закиснуть. Мы бродили по лесу, выдумывали всякие проказы, было так весело! Весело, несмотря ни на что. А теперь, положа руку на сердце, скажи... счастлив ли ты теперь?

«Конечно, нет, потому что из-за вас, трех придурков, я своими руками разрушил это счастье», – хотел сказать Хэл, но промолчал.

Вспомнил, как страдал оттого, что жизнь вдруг стала такой сложной, такой тяжелой и горькой. И как отчаянно хотелось жить свободно, ни о чем не тревожась.

– Детство закончилось, – медленно произнес он, обдумав слова Арно, – бессмысленно сравнивать, мы никогда не вернем тех беззаботных дней. И никогда не станем такими, как прежде. Потому что мы изменились. Я изменился. И говорю вам, я хочу и буду дружить с этим человеком, вы мне не помешаете. Мы взрослые люди и будем решать каждый сам за себя, какую выбрать дорогу.

Натан покачал головой. Вытер пот со лба грязным рукавом, поморщился и произнес:

– Твоя дорога ведет прямиком в пропасть, приятель.

– И это тоже только мое дело! – парировал Хэл.

– Думаешь, мы будем просто помалкивать, о том, что ты... куда ты ходишь?! – внезапно вмешался Бен. Веснушки почти потерялись на его побагровевшем лице. – И даже если б мы согласились, рано или поздно об этом все равно узнают...

– Тебя изгонят. – Натан уже взял себя в руки и говорил так, словно обсуждал погоду и виды на урожай. С пугающим, ледяным спокойствием. – Ты ведь понимаешь? Когда все откроется, тебя вышвырнут из Кальи, и ни одна деревня в окрестностях Вьена не даст тебе приют. Куда ты пойдешь? А твои родители, что будет с ними, ты подумал? Клод и Себастьян ушли, Майло скоро отвалит на Тот Берег, странно, что он вообще до сих пор жив. Твои отец и мать станут приживалами в семьях твоих сестер, будут вкалывать за одни харчи до самой смерти. Это твоя благодарность за то, что они тебя вырастили и воспитали?

«Да уж, замечательно растили, – с досадой подумал Хэл, – почти совсем не обращали внимания, где там я и что. Просто отличное воспитание!»

Но он угрюмо молчал, потому что в словах Натана было много очень и очень неприятной правды. Даже если каким-то чудом ему удастся сейчас уломать парней, чтобы они помалкивали о случившемся, что знают двое – знает свинья. Рано или поздно тайна Хэла станет всеобщим достоянием, и он понимал последствия ее раскрытия.

Мелькнула трусливая мыслишка оставить все как есть, пообещать Натану больше не приближаться к дому Свершителя и на самом деле забыть туда дорогу. После того что он ляпнул в лесу, Эдвард уже никогда его не простит и не будет доверять, как прежде. Как будто сам Всемогущий устроил все так, чтобы у Хэла появился выбор. Сейчас он стоял на развилке и еще мог свернуть с пути, который, по заверению Натана, вел его в бездну.

Вот только он не мог себя заставить так поступить.

Никак не мог.

– Хорошо, – тяжело вздохнул он, – чувствую, вы не отвяжетесь, так что обещаю, что близко не подойду к дому Свершителя и не буду больше иметь с ним никаких дел. Довольны?

И снова внутри что-то екнуло, словно Хэл предал Эдварда вторично, одними лишь этими словами. Погрузившись в мир книг, он уже давно понял, что в словах содержится огромная сила, но не подозревал, как она на самом деле велика. Сказанное словно материализуется на каком-то ином уровне мироздания и оставляет за собой след в любом случае, даже если говоривший помышлял совсем о другом.

Натан презрительно фыркнул.

– Думаешь, мы поверим тебе на слово после всего, что случилось?

– Что ж мне, на крови, что ли, поклясться? – удивился Хэл.

Арно хихикнул, но Бен ткнул его локтем в бок и тяжело произнес:

– Ну не на крови... – переглянулся с Натаном и продолжил: – Поклянись так: «Если я еще хоть раз заговорю с сыном Свершителя, пусть на его голову падут все беды этого мира и не знает он счастья до самой смерти. Всемогущий свидетель моих слов».

– Ч-что? – Хэл не поверил своим ушам. – Вы хотите, чтобы я пожелал несчастий ему? Сбрендили, что ли? Думаете, ему мало досталось?

– Да нам насрать на него вообще! – рявкнул, вновь потеряв терпение, Натан и вскочил на ноги. – Ясно, как день, что он навел на тебя порчу, раз уж тебе наплевать на свою жизнь, на родных и друзей, и ты готов ради него все бросить! Пропади все к Темному, Хэл, недаром же со Свершителями знаться запрещено! Думаешь, правила придумывают на пустом месте? Но теперь, раз уж так вышло, и он тебе весь белый свет застит, поклянись его жизнью, что больше и слова с ним не скажешь!

– Или что?

– Или мы сейчас прямиком идем в деревню и обо всем рассказываем твоим родителям и старейшинам! – выпалил Бен и тоже поднялся. – Тебя изгонят, а Пол с Изабеллой останутся одни с Майло, понятно?

Хэл похолодел, несмотря на то, что пот ручейками тек по спине и шее. Арно тоже встал – медленно, словно нехотя, – и теперь они втроем нависали над Хэлом, который остался сидеть.

Он чувствовал себя таким уставшим, безмерно, смертельно уставшим. Бывшие друзья все-таки загнали его в угол, разыграв карту, которой нечего противопоставить.

Он смотрел на них снизу вверх, и Бен с Арно, не выдержав, отвели взгляд. Лишь темные глаза Натана поблескивали равнодушно и холодно, точно у мертвой лисицы.

– Как вы можете так со мной... – тихо произнес Хэл. – Друзьями все-таки были...

– Мы и сейчас твои друзья, – решительно перебил Натан, – именно поэтому возимся тут с тобой в такую жарищу, вместо того чтобы просто оттащить в деревню и всем рассказать, что ты собой представляешь. Клянись, или именно так все и будет.

Хэл опустил голову. Крупная капля пота скользнула по виску и упала на руку, в то место, где большой палец переходит в указательный. Он задумчиво покатал ее по коже туда-сюда, наклоняя кисть.

– Ну а если поклянусь, что тогда? Вы по-прежнему будете следить за мной?

– Разумеется, – без тени смущения заявил Натан, – как говорится, доверяй, да проверяй!

– Ну уж нет! – Хэл покрепче уцепился за ствол дерева, у подножия которого сидел, и встал на ноги. Упер руки в бока. – Если я дам клятву, которую вы от меня требуете, поклянитесь и вы, что больше не будете следить за мной и не полезете в мою жизнь, что бы я ни сделал.

Парни переглянулись.

– Договорились!

С ощущением, что летит куда-то в пропасть, Хэл выпрямился и гордо кивнул.

– Хорошо, я согласен!

И они поклялись.

***

Лето покатилось дальше, ему не было дела до странных человеческих выходок. Жара, хвала Всемогущему, все-таки спала, прошли теплые дожди и урожаю больше ничто не угрожало. Теперь дождь шел аккурат раз в два-три дня, точно сверяясь с каким-то планом, все цвело и зеленело, борщевик, крапива и репейники вымахали с человека размером, да и огородные растения радовали хозяев бурным ростом.

Хэл продолжал работать бок о бок с отцом, Майло упорно ковылял по дому и по деревне. Ему как будто стало лучше, хотя вся его жизнь, по сути, сводилась к череде улучшений и ухудшений. На мерзопакостность характера эти перемены никак не влияли, потому что даже в лучшей своей форме он оставался больным – больным тяжело, почти смертельно.

Но Хэла это больше не волновало. Он даже перестал оберегать мать, оставаясь дома почаще. Ради нее и отца он дал клятву больше никогда не видеться с Эдвардом, клятву, убившую всякую надежду на счастье. И когда Майло обращался с родителями грубо или жестоко, Хэла больше не переполняли возмущение и злость, как прежде.

Теперь он все чаще думал – поделом вам. Вы сами вырастили этого монстра, так что хлебайте свой суп да не жалуйтесь, что солон...

Сам Хэл на нападки старшего реагировал с такой яростью, что тот все реже и реже давал волю языку. Хэл рос и мужал, а Майло слабел и больше не внушал младшему брату никакого страха.

Но эта маленькая победа не доставила Хэлу абсолютно никакой радости. После случившегося в лесу им овладела странная апатия, желание бороться угасло. Порой он даже думал, может, парни и правы? Отчего он с таким упорством цепляется за эту дружбу, учитывая, что они с Эдвардом уже почти год не встречались?

Если бы Эд хотел, уж, наверное, нашел бы способ повидаться. Пришел же он на поле, чтобы помочь Хэлу с плугом. Конечно, сейчас он Свершитель и большую часть времени проводит в городе. Но все равно – Хэл устал от того, что все это нужно как будто бы лишь ему одному.

Кроме того, его буквально пригибало к земле сказанное в лесу. Даже если каким-то чудом удастся свидеться с Эдвардом, как убедить его, что те слова были неправдой и произнес он их лишь ради того, чтобы отвязаться от парней, загородивших ему дорогу?

Нелепую клятву он тоже принес, вовсе не собираясь ей следовать, но она внезапно обрела над ним непонятную власть и не позволяла забыть о себе, отмахнуться, как от тех первых слов, которые вроде бы ничего не значили.

Именно из-за нее в голове начали возникать странные, как будто не принадлежащие Хэлу мысли. Лежа по ночам в комнате, которая теперь принадлежала ему целиком, он вертел их в голове и так, и этак, пытаясь понять, в какой момент его жизнь пошла наперекосяк, кто в этом виноват и что делать. Таково уж свойство ночи – когда лежишь без сна, мысли оживают и превращаются либо в дивные цветы, либо в демонов.

Хэл вспоминал восторженное упоение, с которым слушал истории Эдварда. А вдруг это и правда было что-то вроде наваждения?

Вдруг Натан прав и дурацкие правила на самом деле не такие уж дурацкие?

Но потом разум брал верх над темным, напуганным веками пещерной жизни подсознанием, и Хэл повторял снова и снова, что Эдвард просто много читал и поэтому так умен. Плуг, стеклодувная печь, мастерская – все это стало возможным лишь благодаря древним книгам, нет здесь никакого колдовства и прочей ерунды, которой любят пугать малолетних братьев и сестер парни и девчонки постарше.

Беда была в том, что Хэл уже слишком давно не соприкасался с источником этого знания, и вера в него поколебалась. Загнанный в угол собственными соплеменниками, надломленный одиночеством, он потерял точку опоры, а человек, который когда-то ему ее дал, был далеко, и Хэл утратил его благосклонность.

И вот уже думалось – что, если и правда просто жить дальше? Найти какую-нибудь девчонку, жениться, завести семью? После смерти Майло он с женой и детьми сможет мирно жить в родительском доме, и любовь Пола и Изабеллы до конца их жизней будет принадлежать ему одному.

Рано или поздно подозрительность Натана пойдет на убыль. Не станет же он следить за Хэлом десятилетиями? Дружить они, конечно, никогда не будут, но останутся добрыми соседями, всегда готовыми помочь друг другу.

Рано или поздно эпизод с Эдвардом отодвинется назад во времени, поблекнет, заслоненный более свежими воспоминаниями, и перестанет причинять боль. Останется лишь легкая тоска по несбывшимся надеждам, абрис двери, которая когда-то ненадолго распахнулась перед Хэлом, явив необыкновенный, удивительный мир, а потом захлопнулась навсегда.

Нечто подобное, понял во внезапном прозрении Хэл, мучает большинство людей. Всем им в молодости жизнь как будто что-то обещала, а в итоге так ничего и не дала, и они остались в недоумении, точно собака, у которой помахали перед носом жирной костью, а потом подсунули камень.

Как и любой человек, вынужденный делать то, что он не хочет и не имеет возможности выскочить из ловушки, Хэл в конце концов начал убеждать себя в том, что так и правда будет лучше, и что он сам, по доброй воле принимает такое решение, а если бы не хотел, никакие угрозы не смогли бы его остановить.

Так он жил, двигался и работал, ложился спать и вставал и старался не вспоминать о пресловутой двери, за которую заглянул лишь одним глазком.

И о человеке, который ее для него открыл.

***

Самые темные пути в нашей жизни те, по которым мы предпочитаем идти в одиночестве.

В этом году как совершеннолетний Хэл имел право отправиться на летний карнавал без сопровождения. Много лет он мечтал об этом и – что за ирония! – как раз сейчас совершенно охладел ко всяким празднествам.

Старшие братья и сестры обычно не хотели тащить его с собой. Весь Вьен гулял и веселился с раннего вечера и до утра, и что, скажите, делать с мальчонкой, который уже после полуночи начнет засыпать на ходу?

Поэтому, несмотря на то, что Хэл начинал нудеть заранее, примерно за месяц до карнавала, и доведенные до исступления родичи готовы были пообещать ему что угодно, как только наступал тот самый день, все они с волшебной ловкостью испарялись, оставив Хэла дома в обществе родителей и Майло.

Последний тоже ни разу в жизни не был на карнавале, поскольку просто не мог дойти до Вьена, и компенсировал это злобными нападками на тупых людишек и их тупые развлечения.

И вот наступил тот самый день, когда Хэл мог отправиться на карнавал, и никто бы ему слова не сказал, вот только у него совершенно не было желания веселиться. С самого утра, точно в унисон его настроению, пошел дождь, и сразу было видно, что зарядил надолго.

Хэл сидел у окна своей комнаты и, подперев голову руками, уныло наблюдал, как темно-зеленые листья яблонь и груш вздрагивают под ударами тысяч капель. Представлял, какой стон сейчас стоит в окрестных деревнях и во Вьене. Придется праздновать по кабакам и тавернам, а там единственное развлечение понятно какое – напиться до беспамятства.

Хэл думал о срывающемся празднике не без злорадства и одновременно упрекал себя за то, что становится не лучше Майло. Того с утра было не слышно и не видно, чему Хэл мог только порадоваться. Если бы вообще был в состоянии радоваться.

Он обернулся на звук открывшейся двери и с облегчением увидел отца. Дождь, естественно, никого не освобождал от работы, но сегодня по обоюдному молчаливому согласию Пол и Хэл остались дома.

– Мне очень жаль, Хэлли. – Отец присел рядом и тоже оперся локтями о подоконник.

Сердце Хэла вздрогнуло. Он вдруг решил, что отец все знает и сейчас заведет разговор об Эдварде.

– Твой первый карнавал срывается, – пояснил Пол, встретив взгляд сына, – ты так мечтал на него попасть.

«Ни о чем я уже не мечтаю», – грустно подумал Хэл, но кивнул. Уж лучше пусть отец считает, что он расстраивается из-за карнавала, чем начнет докапываться до истинных причин сумрачности сына.

Пол в задумчивости потеребил тонкую косичку в волосах, и Хэл вдруг заметил, что отец сильно постарел. Что было, в общем-то, неудивительно, учитывая уход двух сыновей и свалившуюся на него дополнительную нагрузку.

Хэл как раз начал казнить себя и за это, как вдруг отец произнес:

– Я бы на твоем месте все же сходил во Вьен. Даже если карнавалу помешает дождь, хоть как-то развлечешься. Ты много работаешь, Хэлли, я это ценю, но когда-то надо и отдыхать. Ты еще так молод... почему больше не гуляешь с Натом и Беном? Вы поссорились?

– Вроде того, – пробормотал Хэл, внимательно рассматривая подоконник, словно в трещинках на его поверхности содержался какой-то скрытый смысл.

От ласки и заботы в словах отца в горле встал ком, захотелось ткнуться головой ему в колени и выложить все. Пол его, конечно, не осудит, скорее всего, о многом он давно и сам догадался.

Но одно дело догадки, а совсем другое – признание. Хэлу страшно хотелось снять с души тяжесть, но у отца хватает своих забот, несправедливо будет взваливать на него еще и это.

– Лучше помиритесь, – все так же мягко заметил Пол, не подозревая о внутренних метаниях сына, – что бы там ни произошло, вам еще жить да жить бок о бок, ни к чему эти раздоры между своими.

«Ох, пап, ты даже не представляешь, что между нами произошло!» – тоскливо подумал Хэл, а слова «жить да жить бок о бок» отдались в ушах похоронным звоном.

– Может, сходите во Вьен все вместе? – предложил Пол. – Мне было бы спокойнее, если бы ты отправился туда с компанией. Заодно и решите свои разногласия. Порой для этого достаточно пары стаканов доброго вина.

Отец ласково улыбнулся, и по его загорелому лицу во все стороны побежали тонкие лучики морщинок.

Хэл поднялся.

– А знаешь, пап, ты прав. Пожалуй, так и сделаю, прямо сейчас к Нату и отправлюсь. Думаю, они в любом случае во Вьен пойдут, ну и я с ними.

– Вот и молодец! – Пол с явным облегчением хлопнул его по плечу. – Возьми с собой пирожков, что мать напекла, яиц, печеной картошки. Ну да сам знаешь, не раз видел, как братья на карнавал собирались.

При упоминании Клода и Себастьяна его улыбка сразу померкла, и взгляд, только что живой и радостный, потускнел, точно старое стекло. Хэл отвел глаза.

Что сказал бы отец, если б узнал, что братья ушли из дома по вине младшего? Продолжал бы любить его, как прежде, или любовь дала бы трещину и в конце концов рассыпалась осколками?

А что бы он сказал, если б узнал, на что потрачен злополучный пласт?

– Ну я пошел! – поспешно сказал Хэл, заглушая мучительные мысли. – Вернусь поздно, не ждите меня особо.

– Конечно, сынок, развлекайся, – рассеянно произнес Пол, глядя на две пустые, аккуратно застеленные кровати тоскливыми глазами.

Хэл прикусил губу и быстро вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

***

Конечно, Хэл и здесь наврал, вовсе он не собирался идти ни к кому из бывших друзей с предложением вместе отправиться на карнавал. Но это был единственный способ прекратить расспросы отца, который, разумеется, сильно удивился бы, узнав, что Хэл вообще не хочет участвовать в карнавале.

Что Хэлу и жить-то, по сути, не особо хочется.

Он топал через мокрый лес с котомкой за плечами – дорога в дождь превращалась в озера непролазной грязи, одолеть которые не всякой лошади по силам – и думал о том, что, быть может, отец и прав, надо немного развеяться. Ну как. Заставить себя немного развеяться, что ли. Звучало глупо, зато верно.

Прогуляться по улицам Вьена, выпить прошлогоднего «веселого» вина, говорят, оно удалось на славу. Попытаться выкинуть из головы все мысли, в том числе об Эдварде, который в эту самую минуту наверняка сидит в унылом доме Свершителя на глухой, заброшенной улочке...

Если Хэл совершенно случайно заглянет туда – по ошибке, в полной темноте да под хмельком... кто сможет его в чем-то упрекнуть? Неужели Натан и компания настолько дотошны, что разыщут его даже во Вьене? Сейчас, насколько Хэл мог судить, за ним никто не шел. Но он никого не заметил и в прошлый раз, когда в удушающе-жаркий день пытался добраться до дома Райни...

Он покачал головой.

Искушение слишком велико, и именно поэтому не стоит ему поддаваться. Его мучители наверняка еще настороже, а проследить за ним в толпе горожан проще простого. К тому же он поклялся.

Хэл кусал губы и незаметно для себя все ускорял и ускорял шаг. Дождь как будто бы прекратился, но с мокрых веток и листьев капало, капюшон плаща промок насквозь и неприятно холодил затылок.

Да, он поклялся, самым ужасным образом, призывая несчастья на голову Эдварда в случае нарушения клятвы. Не то чтобы Хэл верил в такие вещи, и все же... все же.

Их дружба уже доставила Эдварду массу неприятных минут. И Хэл хотел максимально исключить возможность того, что юный Свершитель пострадает, хотя воспринимать подобные клятвы всерьез, конечно, полное детство...

Вокруг становилось все светлее, лес быстро редел. Хэл приближался к цели своего путешествия. И уже шагая через поле к городу, приминая мокрыми сапогами высокую, податливую траву, решил – будь что будет.

Ведь это его первый летний карнавал, а на нем, согласно поверью, исполняются самые заветные желания. Кто знает, может, и его желание тоже исполнится?

Знать бы еще, какое оно.