Текст книги "Мы — это мы (СИ)"

Автор книги: Ксения Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

6

Боль от удара Майло прошла только через месяц – примерно тогда Хэл осознал, что они все-таки пережили это испытание. С новым плугом он закончил распашку один, без помощи Пола чуть ли не быстрее всех в деревне. А к концу посевной новые плуги появились в каждом подворье, даже у Джо Аганна.

Слух об этом доставил Хэлу особое удовольствие, а сам он на какое-то время сделался местной знаменитостью. Год назад чувствовал бы себя на седьмом небе – из-за Майло семья Магуэно не пользовалась популярностью в деревне, да еще была из самых бедных, так что Хэлу приходилось из кожи вон лезть, чтобы заработать авторитет у деревенских ребят.

Но сейчас повышенное внимание только раздражало. Он думал лишь о том, как бы попасть в дом Райни, отблагодарить Эдварда и его мать, ну и, конечно, снова очутиться в заветной библиотеке. Она будоражила воображение неоткрытыми тайнами, порой Хэлу даже снилось, что он сидит у камина на пестрой козьей шкуре и с упоением впитывает очередную историю. Вот только, проснувшись, не мог ее вспомнить, к огромной своей досаде.

Но весна прошла, бело-розовая пена яблоневого и грушевого цвета захлестнула сады и осыпалась на землю, грязь на дорогах загустела, постепенно обретая каменистую твердость. Бурьян вымахал в человеческий рост и теснил по краям полей кукурузу и подсолнухи. С раннего утра трава уже дышала жаром, от земли поднимались почти ощутимые волны тепла, а на воротник садились бабочки, оранжево-черные и желтые с алыми крапинками на бархатных крылышках.

Хэл целыми днями, не разгибаясь, работал в огороде и в поле. Посевная была только началом, он уже понял, что с уходом братьев придется впрячься в хозяйство по полной. Вкалывал, не отлынивая, по двум причинам. Во-первых, из-за чувства вины, а во-вторых, чтобы усыпить бдительность Майло.

С того дня, как Хэл провел первую борозду «плугом Эда», как он его про себя называл, старший не спускал с него глаз. Нечего было и думать потихоньку улизнуть и отправиться в лес, как раньше. Хэл держал чувства в узде, но внутри все кипело от ярости.

Эдвард наверняка считает его полным засранцем – принял помощь как нечто само собой разумеющееся, даже поблагодарить не явился. Но лучше выглядеть засранцем, чем попасться на горячем и навсегда потерять друга – первого и единственного настоящего друга. И Хэл ждал, про себя моля Всемогущего, чтобы Эдвард со свойственной ему прямолинейностью не пришел проверить, что тут происходит и не требуется ли приятелю еще какая подмога.

Потому что свет на кухне теперь не гас всю ночь напролет, и сквозь сон Хэл порой слышал постукивание костыля – Майло обходил дозором дом и двор. Отсыпался он днем, вскакивая каждые два-три часа, так что даже без свалившейся на него прорвы дел Хэл все равно не успел бы незаметно сбегать в лес и вернуться.

Это уже напоминало настоящую тюрьму, но Всемогущий, видимо, продолжал приглядывать за Хэлом. В одну из ночных вылазок Майло не заметил натянутых Изабеллой бельевых веревок, врезался в них с размаху, упал навзничь и сильно расшибся.

Слушая, как он у себя в комнате плюется и ругает мать, которая без единого слова перевязывала ему голову, Хэл чувствовал, как в душе расцветает надежда. И точно – к утру Майло уже метался в бреду, мать не отходила от него ни на шаг.

Хэл с отцом позавтракали в одиночестве, вдыхая восхитительный аромат влажной от росы травы, вливающийся в кухню через распахнутое окно. Присутствие Майло действовало угнетающе не только в психологическом плане – немощный, он порой не мылся по несколько недель.

Спускаясь с крыльца вслед за отцом, Хэл лихорадочно выдумывал правдоподобный предлог, который позволил бы ему денек не работать. И, едва густые и уже отцветшие кусты сирени скрыли от них дом, начал припадать на одну ногу, все больше отставая от отца.

Наконец Пол обернулся.

– Все хорошо?

– Колено что-то разболелось, – морщась, пробормотал Хэл и уперся взглядом в собственные босые ноги, покрытые белой дорожной пылью, – даже не знаю... прямо наступить не могу.

– Присядь-ка.

Хэл покорно опустился на лежащий у дороги большой белый камень; он отливал нежно-розовым в косых лучах утреннего солнца. Вытянул ногу, думая, что отец хочет ее осмотреть, но вместо этого Пол присел перед ним на корточки и заглянул в глаза. Его доброе лицо, расчерченное ранними морщинами, лучилось чуть заметной улыбкой.

Солнце поднималось все выше, и Хэл вдруг заметил, что в темных волосах отца прибавилось седины – последние месяцы дались ему нелегко.

– Думаю, тебе и правда лучше отдохнуть сегодня, – негромко, но многозначительно произнес Пол, – но будь осторожен.

Сбитый с толку Хэл молча кивнул. Серо-зеленые глаза смотрели так мягко и с такой любовью, что дыхание перехватывало. Внезапно страшно захотелось рассказать обо всем, облегчить душу. Отец точно никому не разболтает, ему можно довериться.

Хэл уже был готов пуститься в откровения и даже открыл рот, но Пол движением руки велел ему молчать.

– Я не знаю, кто помог нам, – сказал он совершенно спокойно, – и не хочу знать. Если это тайна, ты обязан ее сохранить, как бы туго тебе ни пришлось. Но если... когда увидишь снова этого человека, скажи ему спасибо и от моего имени тоже... от имени всех Магуэно. Хорошо?

– Д-да, конечно, – пробормотал Хэл.

Пол слегка кивнул, выпрямился и двинулся по дороге к полю. На ходу приподнял волосы с шеи, достал из-за пояса кожаный ремешок, связал темные пряди в хвост. Расправил широкие плечи, словно сбрасывая невидимый груз, и вскоре скрылся за поворотом.

Хэл смотрел ему вслед, не зная, что и думать.

Неужели отец все знает и молчит? Или только догадывается?

Ну, по крайней мере, он не потребовал все прекратить, что весьма обнадеживало. Не одобрять, но и не вмешиваться – в этом был весь Пол. Хэл бы так не смог.

Он бодро вскочил, поддернул штаны, завязал пояс потуже. Впереди целый день, однако расслабляться не стоит. Предстоит еще сделать немаленький круг, чтобы войти в лес в таком месте, где его появление не вызовет никаких подозрений.

Хэл прикинул примерное направление и припустил бегом.

***

Воздух в лесу загустел от жара и напоминал подгнившие груши – такой же сладковато-липкий и влажный. Солнечные лучи, казалось, вот-вот проткнут глазные яблоки.

Тяжко отдуваясь, вытирая рукавом рубашки горящее лицо, Хэл вышел наконец к заветному забору и с ходу постучал – на церемонии не осталось времени. Тор и Нана глухо гавкнули пару раз для порядка, а потом прижались носами к щелям в заборе и запыхтели от радости. Хэлу показалось, что он слышит, как их хвосты колеблют горячий воздух.

По настилу прошуршали легкие шаги.

– Госпожа Райни! – поспешно произнес Хэл, зная, что молчаливая хозяйка дома не подаст голос первой. – Это я, Хэл Магуэно! Мне бы с Эдвардом поговорить.

Повисло молчание, нарушаемое лишь шелестом леса, да сопением собак.

А потом... Хэлу показалось, что он ослышался, но этот звук часто доносился из родительской комнаты и был слишком хорошо знаком.

Тихое всхлипывание.

Сердце провалилось куда-то в низ живота, губы онемели, словно от холода, хотя пот ручьями струился по спине Хэла. Он еще ни разу не видел, чтобы сдержанная мать Эдварда проявила хоть какое-то чувство; казалось, смех, улыбки, слезы – все это не про нее. И тем страшнее было слышать сейчас эти едва слышные, горестные стенания.

– Г-госпожа Райни! – Хэл прижался всем телом к калитке. – Пустите меня, прошу! Что случилось? Где Эдди? Я могу что-то сделать, как-то помочь? Пожалуйста, пожалуйста, откройте!

Альма что-то произнесла, так тихо, что за шумом леса он ничего не разобрал.

– Что вы сказали? – Хэл вжимался в забор с такой силой, словно хотел просочиться сквозь него.

Она повторила, и на этот раз он все понял, и хоть сердце и сжалось от боли, все-таки самый главный, самый черный ужас отступил.

– Он в городе. Отец его забрал. Не ходи за ним... все кончено. Это судьба.

– Госпожа Райни...

Но Альма больше ничего не прибавила; шаги прошаркали по настилу, скрипнули доски крыльца, потом дверные петли. Хэл остался один.

Несколько минут он стоял, прижав ладони к шершавым доскам забора и пытался собраться с мыслями – из-за жары это было нелегко. В первые секунды его охватило жгучее сострадание. Перед внутренним взором возникла сломленная женщина, со слезами на глазах стоящая в центре огромного пустого дома. Больше всего на свете в это мгновение Хэлу хотелось вернуть ей то, чего она никогда не имела – любовь, дружбу, сочувствие других людей, которые помогли бы ей пережить потерю.

Однако мысли тут же обратились к Эдварду. С чего вдруг такое отчаяние, такое беспросветное горе по поводу его ухода? Отец и раньше брал его с собой в город, как ушел, так и вернется. Не оставит же он мать совершенно одну с таким хозяйством, ей его ни за что не вытянуть, даже Свершитель должен это понимать!

И Хэл тут же, не сходя с места, принял решение идти в город. Что делать там, учитывая, что к дому Свершителя нельзя открыто подойти среди бела дня, он еще не придумал, а ноги уже сами шагали сквозь лес знакомой дорогой. Все мысли были только об одном – увидеть Эдварда и если не поговорить, то хотя бы убедиться, что с ним все в порядке. Глубокое и неподдельное горе Альмы растревожило Хэла слишком сильно, чтобы он мог спокойно пойти домой.

Примерно через час впереди мелькнул просвет, и Хэл вышел на небольшую полянку, посреди которой росло дерево невероятных размеров. Крона его, наверное, цеплялась бы за облака, если бы хоть одно облачко появилось в пылающем лазурью небе. Хэл задрал голову и, прикрывая глаза рукой, какое-то время рассматривал лесное диво. Здесь, на полянке, дышалось чуть посвободнее, прохладный ветерок освежал лицо.

В принципе, равнодушный к лесу и его красотам, сейчас Хэл почему-то не мог отвести глаз от лесного исполина. Было в нем что-то завораживающее и в то же время опасное, хотя чем, скажите на милость, может быть опасно дерево? Ну разве что в грозу свалится, придавит кого-нибудь, уронит на голову ветку. Но это все – трудно найти более мирные создания Всемогущего, чем растения, ведь так?

Однако некоторые цветы и травы, правильно приготовленные, могут и убить.

Хэл поежился от этой мысли, словно в пронизанном жаром летнего полдня лесу вдруг потянуло зимним холодом. И поспешил прочь, позволил плотной стене леса скрыть могучее древо, оставив его ожидать дальше чего-то... или кого-то.

***

Спустя два часа изнурительного пути Хэл наконец-то выбрался из леса, хотя не сказал бы, что от этого стало легче. Вьен, уже знакомый ему и при дневном свете далеко не такой впечатляющий, раскинулся посреди огромного поля. Солнце палило его немилосердными лучами, над дорогой, ведущей к городским воротам, клубилась белая пыль, от которой кашляли упряжные животные и пешие путники.

В прошлый раз Хэл был здесь ночью и шел по дороге, поэтому не обратил внимания на развалины времен до Исхода, окружавшие город. Сейчас, пробираясь между ними к городу, он осматривал все с огромным интересом. Остатки полуразрушенных стен, зияющие проемы, когда-то служившие окнами – все это не слишком отличалось от того, что строили во Вьене и все-таки было другим.

Даже беглого взгляда хватало, чтобы заметить – стены сложены из странных, совершенно одинаковых по цвету и форме камней. Они потемнели от времени, но казались еще прочными. Хэл присел на корточки, позабыв на секунду даже о проклятом солнце, лупившем его точно кувалдой по затылку.

Под ногами было что-то непонятное – не земля, не глина и не камень. Ровное серое покрытие почти скрылось под мхом и травой, из бесчисленных трещин вздымались жесткие, серо-зеленые стебли репейников и молодая древесная поросль. И все-таки Хэл видел – здесь была дорога, лучшая из всех, какие только можно представить. Ровная, без ухабов и ям, предназначенная, чтобы по ней ездили... на чем?

Он вдруг понял, что ответы на все эти вопросы имеют для него огромное значение, но где он мог бы их получить? Уж конечно, не работая в огороде или в поле, заметил внутренний голос.

И впервые за последние месяцы Хэл не пожалел об уходе Клода и Себастьяна, а жгуче позавидовал им. Быть может, сейчас они уже в Тэрасе, городе Искателей, или еще дальше, на побережье! Захотят – выйдут в море на кораблях, захотят – будут торговать, все пути земные перед ними открыты...

Охваченный сладостными мечтами Хэл даже не вспомнил о том, что братья покинули родительский дом с пустыми руками и вряд ли ушли далеко, наверняка предпочли осесть в какой-нибудь деревне или небольшом городе. Не умея читать и писать, малоразговорчивые, без деловой сметки, они могли рассчитывать лишь на самую черную работу, быть может, даже слугами за еду, как некоторые бедолаги в обширном хозяйстве Джо Аганна.

В этом случае их участь, увы, была не лучше, а хуже прежней – одинокая жизнь среди чужих людей, без всякой надежды когда-нибудь вернуться домой.

Но Хэл в последнее время отдалился от родных и друзей, предпочитая им общество Эдварда, поэтому даже не подумал о том, как тяжело, возможно, сейчас приходится средним братьям. Мыслями он был далеко отсюда, темное покрытие древней дороги обжигало пальцы, а по лицу бродила улыбка.

Мысль об Эдварде заставила его прийти в себя и выпрямиться. Голова закружилась, Хэл провел рукой по глазам. Жажда становилась все мучительнее, и он поспешил к городским воротам, предвкушая, как напьется из первой же попавшейся ему на дороге лошадиной колоды.

Несмотря на жару, народу на дороге было полно, и Хэл сообразил, что заявился в самый разгар базарного дня. Что ж, так даже лучше, в толпе, глядишь, никто и не заметит, как он свернет к дому Свершителя. Лучше всего, конечно, дождаться темноты, но в деревню надо вернуться раньше, иначе Майло может что-то заподозрить.

Гомонящий людской поток вливался в зев ворот, точно бурная река в щель между камнями; Хэл и оглянуться не успел, а его уже волокло по центральной улице прямо на площадь. Он судорожно озирался, пытаясь понять, где же тот узкий переулок, что ведет к дому Свершителя, но при свете дня улицы выглядели совсем иначе, да и выбраться из толпы оказалось не так-то просто.

В конце концов он смирился и, чтобы не тратить зря силы, позволил толпе тащить себя к площади. Там станет посвободнее, он улизнет и найдет Эдварда. Свершители стараются не попадаться людям на глаза, особенно в базарные дни. Эдвард рассказывал, что подобные праздники – самое опасное время, пьяные гуляки ищут, на ком бы отыграться, и могут избить Свершителя, поджечь его дом, даже и вовсе убить. Это была одна из причин, почему они с матерью жили в лесу, а не в городе, вместе с отцом.

Хэл спросил о других причинах, и Эдвард пояснил, что Свершитель фактически не получает никакой оплаты за свой труд. У магистрата есть договоренность с парой лавочников, они отпускают Свершителю продукты и платье без всякой платы, но на этом все. Без подсобного хозяйства никак не обойтись.

– Почему вы это терпите? – удивился тогда Хэл. – Если работа не по сердцу, да за нее еще и не платят, какой смысл оставаться? Почему бы просто не уйти?

Эдвард покачал головой и ничего не ответил. Это была его особенность – то говорит и говорит, не умолкая, кажется, спрашивай о чем хочешь. И вдруг раз – и закроется, как улитка в раковине. И уж тогда наседать бесполезно, ничего не вытянешь, проще из посудной тряпки выжать вкус обеда.

Хэл улыбнулся этому воспоминанию и тут же охнул – здоровенный детина в синей рубахе наступил ему на ногу и грубо оттолкнул с дороги.

– Смотри, куда прешь!

Хэл поспешно отошел к стене дома, чтобы не затоптали. Но, несмотря на тень, прохлады не было и здесь – нагретый камень излучал тепло.

Однако Хэл забыл обо всех неудобствах, даже о жажде, которую так и не утолил, потому что не приметил еще ни одной колоды для водопоя. Он вдруг вспомнил другой разговор с Эдвардом – в тот день Хэл сидел у его постели, а сам Эдвард валялся в горячке после побоев, нанесенных ему отцом.

Тогда Хэл говорил о том же: если Свершителю охота влачить жалкое существование – это его выбор, но Эдвард тоже может выбрать. Выбрать свободу.

Они поссорились, Эд и слышать не желал ни о чем подобном. Но, быть может, идея не такая уж и безумная? Может, настало время к ней вернуться?

Внезапно шум впереди усилился, и люди прибавили шагу, явно опасаясь пропустить нечто любопытное. Хэл в задумчивости последовал их примеру, на ходу лихорадочно прикидывая варианты.

Если Эдвард согласится уйти, он, Хэл, может помогать госпоже Райни. Ради старика-Свершителя и пальцем не шевельнет, никогда не простит ему то, что он сотворил с Эдвардом. Но госпожа Альма славная женщина, и Хэл позаботится, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Однако в глубине души он понимал, что лукавит – теперь единственный сын в семье, он должен работать наравне с отцом вместо средних братьев. Кому еще он сможет помочь при таком раскладе и как?

Но сдаваться нельзя, выход должен быть, и он его найдет.

В этот миг дома словно расступились, и толпа вынесла Хэла на небольшую площадь, в центре которой – о счастье! – находилось некое подобие фонтана. В круглую каменную чашу стекало несколько вялых струек воды, но Хэлу это зрелище показалось одним из самых восхитительных в жизни.

Изнывая от жажды, он протолкался сквозь толпу и чуть ли не с головой окунулся в чашу. Мутная, неприятная на вкус вода отдавала металлом, но Хэлу было наплевать, он пил и пил, пока живот не стал круглым, как рыбье брюхо.

Наконец с глубоким вздохом облегчения присел на край чаши, и тут все вокруг загомонили, как ненормальные. Поднялся такой шум, что Хэл даже не мог спросить, что случилось – никто бы его не услышал. Люди вытягивали шеи, стремясь разглядеть что-то за фонтаном, и Хэл, охваченный любопытством, начал пробираться в ту сторону. Его пинали, толкали, осыпали проклятиями, но он только огрызался и упорно продвигался вперед, к краю образованного толпой большого пустого пространства.

И вдруг шум стих, точно по волшебству. А чей-то скучный, мерный голос, совсем неподалеку от Хэла, громко, нараспев произнес:

– Именем верховного магистрата города Вьена находящийся здесь Курд Портено по прозвищу «Большой Курд» приговаривается к смерти за убийство Жака Веркена, лекаря, и жены его, Дженис Веркен, и да помилует Всемогущий его душу...

Сердце Хэла словно стиснула чья-то жестокая рука. Тот самый лекарь! Конечно, он бессовестно обманул Хэла, но все-таки согласился помочь отцу Эдварда, а это дорогого стоило. В любом случае ни он, ни тем более его жена в глазах Хэла не заслуживали смерти.

Со всех сторон порхали обрывки фраз:

– Поделом ему! Угробить единственного на всю округу лекаря! Да я бы сам порешил этого Курда, дали бы только меч!

– За что он лекаря-то?

– А-а-а, жена у Курда померла, а лекарь возьми да и признайся ему – моя вина, лекарством, мол, ошибся. А Курд-то известное дело, ему под горячую руку не попадайся...

– Ну этот Веркен как был дураком, так им и помер! Зачем сознался? Ну ошибся, с кем не бывает... а теперь, глянь-ка, вместо одного – четыре трупа!

– ...я и говорю, прогони, выпори до полусмерти, да в изгнание, зачем же казнить-то?

– Лекари такой народ, одного отравит, другого вылечит. Если каждого при первой же ошибке кончать...

И тут Хэл сообразил, куда его занесла нелегкая. С бухающим сердцем неловко повернулся, надеясь протолкаться назад, но чья-то рука сцапала его за ворот рубашки.

– Стой, где стоишь, паршивец! – прошипел в самое ухо злой голос, Хэла обдало мощной вонью прокисшего пота. – Хотел посмотреть поближе, так смотри! Надеюсь, когда-нибудь сам здесь окажешься!

И с этим напутствием Хэла вытолкнули чуть ли не в первый ряд толпы, образовавшей огромный круг. В центре его находилась уже знакомая арка из серого камня, рядом с ней, понурившись, стоял огромный человек в холщовой рубахе и штанах, со связанными за спиной руками. Лицо его заросло густой рыжеватой бородой, русые волосы грязными, засаленными кольцами падали на плечи.

А по другую сторону арки стоял... Хэл не поверил своим глазам.

Это был Эдвард – и в то же время не Эдвард.

Весь в темном, несмотря на оглушающую жару, черная кожаная куртка наглухо застегнута до самого ворота. Смоляные волосы собраны в косу, кожаная перевязь, перекинутая через плечо, придавала ему сходство с наемником. А в руках у него Хэл с содроганием увидел сияющий сталью огромный двуручный меч, размерами больше подходящий не экзекутору, а его будущей жертве.

Суровое, смуглое лицо, как обычно, ничего не выражало, но страшное напряжение сквозило в позе Эдварда, в руках, сжимающих меч, во всей его угловатой, еще мальчишеской фигуре. Черные глаза смотрели, казалось, внутрь себя, в душу, словно проверяли, готова ли она к такому страшному испытанию.

Люди на площади замерли, как будто даже перестав дышать. Хэл вонзил ногти в ладони. Он хотел закрыть глаза и не смотреть, но почему-то не мог отвести взгляд. В этом было что-то завораживающее – два человека по две стороны от арки, отделяющей жизнь от смерти.

Здоровяку пришлось изрядно пригнуться, чтобы пройти сквозь нее.

***

Поверить в то, что произошло потом, Хэлу было сложно, хотя он и знал, что поразительной физической силой и самообладанием Эдвард превосходит не только парней своего возраста, но и многих взрослых.

Приговоренный прошел через арку, и голова его оказалась чуть ли не над головой юного Свершителя – настолько он был выше и крупнее. Массивное тело полностью заслонило Эдварда, и Хэл уже было решил, что ничего не выйдет, как вдруг тишину вспорол резкий свист воздуха, рассекаемого острым лезвием.

Толпа охнула, как один человек.

«Большой Курд» пошатнулся и издал звук, который впоследствии много лет преследовал Хэла во снах – какое-то жуткое бульканье, клокотание, смешанное с хрипом. Потом повалился на колени и стал падать, медленно, точно в страшном сне, разбрызгивая во все стороны жутко-алую кровь.

Из-за огромной разницы в росте меч Эдварда не отсек голову с первого раза, лишь вскрыл горло. К счастью – если только здесь уместно это слово – Эдвард обладал не только невероятной выдержкой, но и прекрасной реакцией.

В миг, когда колени Курда коснулись булыжной мостовой, он вновь взмахнул чудовищным мечом чуть ли не в половину своего роста. Голова приговоренного отлетела в сторону и ударилась в кого-то; поднялся дикий визг и крики. Толпа забесновалась, угрозы и проклятия посыпались на Эдварда со всех сторон.

А тот стоял неподвижно, в черной одежде, с окровавленным мечом в руке, тяжелые красные капли стекали по его щекам, срывались с подбородка. Смуглое лицо посерело, точно обуглившаяся бумага, но оставалось бесстрастным. Не обращая внимания на остервеневшую толпу, он кое-как вытер кровь с лица и, опустив голову, двинулся в обход арки медленной, неловкой поступью совершенно вымотавшегося человека.

Хэл оцепенел, уронив руки. Разум тонул в хаосе безобразных, бессвязных мыслей, они проносились, как облака по небу, и он не мог поймать ни одной. Возмущенные люди, расходясь, толкали его со всех сторон – он не чувствовал, не замечал.

Увиденное перевернуло всю душу, проникло сквозь глаза прямо в мозг, не способный воспринять подобное зрелище. Хэл машинально наблюдал, как с телеги, запряженной черной лошадью, спрыгнул невысокий, кряжистый человек, одетый в черное, как и Эдвард. В руках у него болтались два огромных куска мешковины.

Человек что-то сказал Эдварду, который стоял возле телеги, как истукан, по-прежнему сжимая меч в правой руке. Тот медленно, словно пробуждаясь от кошмарного сна, положил меч в телегу и потащился за отцом – а это, несомненно, был его отец, Свершитель города Вьена.

Но Хэл не обращал на него внимания, он смотрел только на Эдварда. Ему нестерпимо хотелось подойти и что-то сделать, помочь, только вот как? Это же не падение с дерева и даже не поле, которое не успеваешь вспахать...

Что сказать человеку, пережившему подобное, какие найти слова? Да и существуют ли слова для подобного момента?

С помощью отца Эдвард завернул обезглавленное тело в мешковину, та сразу же пропиталась красным. Вдвоем они с огромным трудом затащили сверток на телегу. Потом Свершитель кивнул, и Эдвард покорно поднял голову казненного, завернул в мешковину и ее – так аккуратно и бережно, словно она была еще живая и он мог причинить ей боль неосторожным движением.

При этой мысли Хэл вдруг понял, что больше не выдержит этого зрелища. Он развернулся и на подламывающихся ногах побрел прочь. И тут же остановился, словно наткнувшись на внезапно возникшее чувство вины, как на осязаемое препятствие.

Значит, он тоже сбежит, отвернется? Он не может приблизиться к Эдварду, не может его никак поддержать и ободрить, но хотя бы остаться рядом – это ему по силам. Пусть даже Эдвард ничего не узнает, неважно. Хэл тут, и этого достаточно. Он не такой, как прочие горожане, посмотревшие на казнь и отправившиеся искать новых развлечений.

И Хэл остался на месте. Стоя на самом солнцепеке, наблюдал, как Свершитель увез тело, а Эдвард зачерпнул воды из каменной чаши и, плеснув на кровавую лужу, начал оттирать булыжники соломенным жгутом. Ужасная, тяжкая работа; ему пришлось принести больше десяти ведер прежде, чем на мостовой не осталось ни следа от проведенной казни.

Горожане огибали арку по огромной дуге, никто не приближался ни к ней, ни к одинокой фигуре в черном, которая, стоя на коленях, замывала свернувшуюся кровь.

Хэл вдруг представил, как она проникает в щели между камнями, впитывается в землю, а фонтан-то вот он, рядом, и все из него пьют как ни в чем не бывало. Да он и сам вволю из него напился.

Подкатила тошнота, но желудок был пуст, и Хэл лишь судорожно сглатывал горькую желчь и не уходил уже из чистого упрямства.

Лишь когда Эдвард наконец закончил с уборкой и с пустым ведром в руке двинулся сквозь поспешно расступающуюся толпу, Хэл счел свой долг исполненным. Он проследил за Эдвардом и убедился, что тот свернул в незаметный переулок, ведущий к дому Свершителя. Потом, пошатываясь, отошел к краю улицы и присел на корточки в тени. Только сейчас ощутил, как сильно устал, как болит голова и путаются мысли.

Медленно, с огромным усилием, словно ворочая тяжеленные каменные глыбы, он возвращался к реальности. А она была проста – солнце давно перевалило за полдень, пора домой, Майло наверняка что-то заподозрит, если отец придет с поля один.

Но Хэл еще долго не мог заставить себя тронуться с места. Пытался примириться с увиденным, как-то пристроить его внутри, чтобы оно причиняло поменьше боли и беспокойства, но получалось плохо.

А как же Эдвард, вдруг подумал он, ему наверняка сейчас еще хуже! Теперь понятны слезы госпожи Альмы, понятно, почему она считает, что все кончено... но ведь это не так!

Хэл поднял голову и уставился прямо перед собой, не замечая оглушительного шума и гомона вокруг. Если мать Эдварда полагает, что он откажется от их дружбы только из-за... этого, то она сильно заблуждается! Эдвард ни в чем не виноват, ему просто не место здесь, в этом городе, на этой кошмарной площади. Он умеет читать и писать, он составляет лекарства и создает чудесные вещи из стекла и глины – почему его уделом должны стать ужас, кровь и ненависть окружающих?

Он достоин лучшего, он не какое-то там отребье вроде тех, что стояли в толпе вокруг Хэла. И если его отец этого не осознает, что ж... значит, он неправ, и Хэл сделает все, чтобы Эдвард это понял!

Эта мысль – поистине революционная для Хэла, воспитанного в убеждении, что старшие всегда и все знают лучше, а он лишь бестолковый ребенок – буквально подняла его на ноги и вдохнула свежие силы.

Сейчас надо прийти в себя и вернуться домой до заката, но он еще вырвется из-под гнета Майло и поговорит с Эдвардом, чего бы это ему ни стоило!