Текст книги "Мы — это мы (СИ)"

Автор книги: Ксения Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

13

Едва смысл слов дошел до собравшихся, произошло нечто жуткое. Толпа как будто сгустилась и потемнела, словно грозовая туча, и разом со всех сторон надвинулась на Хэла и его отца. Отдельные составляющие ее люди исчезли, как теряются капли дождя в потоке ливня, слились в единое угрожающее, вопящее лицо толпы.

Только тут Хэл понял, почему за ним пришли десятеро крепких мужчин во главе с кузнецом. Вовсе не для того, чтобы предотвратить его побег – куда он денется?

Они пришли и оставались все это время на месте, чтобы его защитить.

Кольцо их сжалось, принимая на себя давление множества тел, и Хэл с трудом преодолел желание вцепиться в отца, точно ребенок. С таким чувством смотришь на сходящую с гор лавину или реку, неотвратимо разливающуюся при наводнении. Крики и жуткие проклятия сыпались со всех сторон, в воздухе мелькали сотни сжатых в кулаки рук, готовых обрушиться на Хэла.

На миг в просвете между людьми он заметил Аганна. Тот оперся спиной о валун и, скрестив руки на груди, с улыбкой наблюдал эту дикую сцену. Видать, сообразил наконец, что делать-то ничего не надо. Хэл сам выроет себе яму.

– Прекратите! Перестаньте! – раз за разом выкрикивал Дуглас, распихивая вошедших в раж людей. Кого-то отшвырнул прочь, кому-то отвесил затрещину.

Но угомонить триста с лишним человек не так просто. Лишь убедившись, что до жертвы не добраться, толпа отступила и начала потихоньку успокаиваться, ворочаясь, как потревоженный зверь.

Хэл и Пол медленно расцепили руки. Хэл судорожно хватал ртом воздух. Голову словно сжимал обруч, все тело одеревенело от напряжения. Чувства раскачивались маятником, от ярости до обиды, от разочарования до ужаса.

Невероятно, что люди, знавшие его с младенчества, вот так на него накинулись, словно он кого-то преднамеренно и жестоко убил! А ведь речь шла всего лишь о дружбе с человеком, которого считали чудовищем без всяких на то оснований!

Он хотел бы сейчас все это сказать, но не мог, сил не осталось. Хэл с трудом держался на ногах и просил Всемогущего только о том, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Дуглас, встрепанный, в измятой и местами порванной одежде, снова поднял руку. Держал ее довольно долго, пока не установилась относительная тишина, прерываемая истерическими всхлипываниями женщин.

– Хэл Магуэно, – Дуглас понурился и теперь смотрел прямо себе под ноги, – поскольку ты упорствуешь в своих заблуждениях, нам ничего не остается, кроме как просить тебя уйти. В Калье запрещены всякие отношения со Свершителями, и мы не потерпим человека, который не следует этому правилу.

Вновь поднялся шум, но уже не такой сильный – грузная словесная толкотня, общее согласие, облетевшее толпу, точно ветер. Лишь два женских голоса вскрикнули и зашлись в рыданиях, а плечо Пола дрогнуло, словно в нем что-то сломалось от этих слов.

Хэл на миг прикрыл глаза и вдруг ощутил на лице солнце. Пока суть да дело, день неуклонно катился к полудню.

– Ступай, – произнес Дуглас, все так же не глядя на Хэла, – пусть Всемогущий пребудет с тобой и наставит на правильный путь.

«Телохранители» Хэла, окружив его плотным кольцом, начали пробираться сквозь толпу. Впрочем, люди расступались сами, чтобы не приведи Всемогущий, не оказаться на пути изгоя. Хэл вдруг вспомнил, что точно так же жители Вьена расступались перед Эдвардом, и слабая усмешка коснулась его искусанных губ.

В любом случае он был страшно благодарен кузнецу и его друзьям, несомненно, спасшим их с отцом от ужасной смерти. И надеялся, что они останутся рядом до самого последнего момента.

Пол как в воду глядел – и речи не зашло о том, чтобы Хэл зашел домой, собрался и прочее. В гробовом молчании процессия прошествовала через всю деревню и остановилась ровно у последнего дома. Хэл смутно вспомнил, что это дом самого кузнеца. Хороший дом, справный, с просторным, чистым двором.

Он удивился, что думает о каких-то посторонних, нелепых вещах в такой миг. Миг, когда жизнь круто поворачивает свое течение, а что там, за поворотом, никто не знает, быть может, смерть.

И все же в глубине души Хэл знал, что там не смерть. Она, конечно, придет рано или поздно, но случится это не в результате его сегодняшнего решения. Он не смог бы объяснить, откуда знает это, просто знал, и все.

Люди столпились за его спиной, словно их удерживала невидимая черта, пересечь которую мог только Хэл. Он еще раз крепко сжал ладонь отца, упорно глядя в сторону – понимал, что совсем расклеится, если увидит его слезы.

И решительно шагнул вперед.

***

Хэл шел через поле под ослепительным летним солнцем, вокруг волновалась трава, которую уже вполне можно было в очередной раз косить.

Да только он уже никогда не придет сюда ранним утром, не взмахнет косой, рассыпая брызги росы, не вдохнет неповторимый запах свежесрезанных стеблей. Быть может, это и случится с ним когда-нибудь, но не здесь. И наверняка не в ближайшие годы.

Хэл шел и плакал. Даже не заметил, как слезы начали струиться по щекам. Трава негромко шелестела, чуть сгибаясь под слабыми дуновениями ветра, потрескивали цикады. Но ни единый звук не доносился из-за спины, где осталась прежняя жизнь. Деревня провожала Хэла в полном молчании.

Ну хотя бы без проклятий.

Солнце сильно припекало, от утренней прохлады не осталось и следа. Хэл шел в одной рубашке и даже не думал о том, что будет делать, когда наступит вечер, что будет есть, где ночевать. Боль заполнила все его существо без остатка, и он желал сейчас только одного – дойти до леса, где его никто не увидит. Не упасть прямо посреди поля, на глазах у отца, который даже не сможет подбежать и помочь.

Потому что ему не позволят.

Всемогущий был к нему благосклонен. Достигнув края леса, Хэл прошел чуть дальше, чтобы его точно не было видно за деревьями, и рухнул на колени. Из груди рвались тяжкие стоны, он обхватил себя руками, словно смертельно раненный в живот, удерживающий руками собственные внутренности. Он так себя и чувствовал, как будто неведомый монстр выхватил зубами огромный кусок мироздания, и страшная рана обильно кровоточила.

Внезапно чьи-то руки обхватили его за плечи, и на миг вспыхнула дикая надежда – это отец, в деревне передумали, ему разрешат вернуться...

Но человек опустился на колени рядом с Хэлом, и он узнал высокие сапоги на шнуровке, коричневый плащ и черную косу, скользнувшую по бедру.

Эдвард не произнес ни слова, лишь сидел рядом, крепко обнимая Хэла за плечи, и тот заставил себя замолчать, сдержал рвущиеся из груди плач и вой.

– Эд... – прохрипел он, поднимая глаза на друга. Лицо Эдварда заметно дрогнуло, когда их взгляды встретились. – Это так... глупо... я думал, что готов и смогу все выдержать... а оказалось... что нет.

Эдвард сильнее стиснул пальцы.

– К такому никто не может быть готов. Ни один человек. Даже я не был готов, хотя мне с детства говорили, что будет именно так...

Он вдруг порывисто развернул Хэла и прижал лицом к своей груди. Тот вцепился в него, точно в последнюю надежду на спасение, и все-таки разрыдался, а Эдвард неловко гладил его по спине и говорил, говорил, совсем как прошлой ночью, взволнованно, прямо и откровенно:

– Все будет хорошо. Вот увидишь. Я слышал, что ты сказал там, перед всеми... я пошел следом... не смог удержаться. Хэл... спасибо тебе за те слова насчет нас. Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Никогда. У тебя все будет замечательно, обещаю. Мы – это мы. Мы... это мы...

А Хэл все плакал и плакал, и по мере того, как иссякали слезы, наступало успокоение.

***

Солнце, взобравшись на самую высокую точку неба, застало их на пути в глубь леса.

Хэл машинально переставлял ноги, способность думать на время оставила его. Горе немного притупилось, однако любое движение мысли, любое воспоминание вновь наполняли влагой опухшие глаза. Как будто в голове забил неиссякаемый источник, и слезы текли по уже проложенному руслу.

Эдвард не пытался его утешить, просто был рядом, готовый поддержать в любую секунду. У знакомого забора он дернул за потайной шнурок и, распахнув калитку, впустил Хэла во двор.

Собаки бросились к ним, размахивая хвостами и повизгивая от радости. Хэл ласково погладил обоих – ну хоть кто-то рад его видеть! – и тут на крыльце появилась Альма Райни.

– Что случилось? – без всяких предисловий спросила она, увидев зареванное лицо Хэла.

Эдвард, понурившись, выступил вперед. Высокий, широкоплечий, он весь сжался, точно пойманный на проказе ребенок. Выглядело это так забавно, что Хэл рассмеялся бы, если б мог.

– Хэла изгнали... из-за меня. Прости, мам.

Повисло молчание, преодолеть которое, казалось, никому не под силу, оно заполнило все. Хэл и представить не мог, что тишина может быть оглушительной, как взрыв фейерверка – остались одни осколки.

Потом Альма тяжело вздохнула и распахнула дверь пошире.

– Входите. Хэл, тебе не помешает умыться. Дай ему пока свою старую рубашку, Эдди, потом что-нибудь придумаем. И натаскай воды побольше.

***

Впоследствии Хэл часто думал, что практичность госпожи Райни помогла ему гораздо больше, чем любые, самые искренние слова утешения. Она с самого начала четко дала понять – теперь его дом здесь, словно иначе и быть не могло.

И это его спасло, ведь он всем сердцем любил усадьбу Райни и стремился бывать здесь почаще.

Вместе с Эдвардом они натаскали воды в крохотную помывочную и оттерли друг друга дочиста. Вода словно бы смыла часть тяжести и с души, а после сытного обеда Хэл почувствовал, что засыпает на ходу.

Госпожа Райни, заметив, что он сидит за столом с закрытыми глазами, живо определила его в комнату Эдварда, где уже лежал на полу набитый сеном тюфяк, подушка и смешное пестрое одеяло из козьей шерсти. Хэл свернулся калачиком на этом благословенном ложе и тут же провалился в глубокий, спокойный сон без сновидений.

Очнулся поздним вечером от того, что кто-то гладит его по голове. В слабом свете единственной свечи над ним склонился Пол Магуэно, серо-зеленые глаза сверкали от сдерживаемых слез.

– Отец! – Хэл резко сел, и они обнялись.

– Мой мальчик, – прошептал Пол и, с неохотой отстранившись, окинул Хэла быстрым взглядом, – у тебя все хорошо? Впрочем, глупый вопрос...

– Все нормально, – заверил его Хэл и, хотя уже знал ответ, все же не мог не спросить: – А мама... не пришла?

Пол тяжко вздохнул и принялся разворачивать принесенный с собой приличных размеров узел. Ни Альма, ни Эдвард не появлялись, и Хэл в который уже раз подивился чувству такта и понимания у людей, которые так мало общались с себе подобными.

– Видишь ли, Хэлли... ей тяжело смириться со смертью Майло. И что ты оказался к ней причастен. Твоей вины тут нет, жизнь Майло последний год висела на волоске. Он мог умереть в любую минуту, от любых причин, мы все это знали. Но... – Пол развел руками и поспешно продолжил: – Она просила передать, что благословляет тебя и желает счастья, как бы ни сложилась твоя жизнь. Главное, чтобы ты был счастлив.

Хэл печально кивнул. Интересно, Изабелла в самом деле произнесла эти слова или отец выдумал их, чтобы не огорчать его лишний раз? Теперь уже не узнаешь.

– Мы тут кое-что собрали, – Пол поспешил перевести разговор на другое, – твоя одежда, теплый плащ, котомка... и еще это.

Он взял руку Хэла и вложил в нее что-то маленькое. Тот раскрыл ладонь – на ней, слабо поблескивая, лежала круглая подвеска на кожаном шнурке. Покрытый резьбой серебряный диск потемнел от времени, но бледно-зеленый прозрачный камушек в центре сверкал по-прежнему ярко.

– Амулет бабушки Магуэно! – ахнул Хэл и попытался всучить подвеску назад. – Ты что, я не могу его взять!

– Как раз именно ты и должен носить его! – возразил Пол, отводя его руку. – Я уж, сам понимаешь, из Кальи никуда не денусь. От чего меня защищать, от упавшего дерева в лесу? Или от простуды? На последнее, кстати, он явно не действует.

Хэл невольно улыбнулся. Отец действительно частенько простужался, хотя всю жизнь провел на свежем воздухе и должен был быть здоровым и крепким.

Пол взял подвеску и торжественно надел ее на шею Хэлу.

– На удачу, мальчик мой. Пообещай только... – Он замялся, но все же продолжил: – Понимаю, это глупо... и все же пообещай никому ее не передавать. Даже самому близкому человеку, даже своим детям, которые у тебя наверняка когда-нибудь появятся. Я хочу знать, что она будет с тобой до самого конца, где бы и когда бы он ни случился.

Хэл мягко сжал его запястье.

– Обещаю, пап. Она всегда будет со мной... как и ты.

Пол опустил голову, и на кисть Хэла одна за другой упали две горячие слезы.

***

Они проговорили до утра, припомнив, наверное, всю жизнь Хэла, год за годом. Словно в забытьи, Пол рассказывал не только о Хэле, но и о других детях, вспоминал их смешные шалости и проделки. Вспоминал Майло, каким тот был славным малышом, и как в пять лет набросился на отца с кулаками за то, что тот обезглавил курицу к обеду.

– Он не всегда был таким, – говорил Пол снова и снова, как будто пытался оправдаться за все, что случилось. За всю прошлую жизнь.

– Я знаю, пап, – повторял в свою очередь Хэл, понимая, что никакие слова тут уже не помогут, но если отцу так легче – пусть говорит. Сам он сильно сомневался, что ему вообще когда-нибудь полегчает.

Прощались за воротами в сером предрассветном сумраке. Луна, словно вырезанная из ткани утреннего неба, вызывала приступ отчаяния. Где-то далеко, за лесом, занималась свинцовая заря, свет нехотя отодвигал тьму, и небо давило сверху.

Пол хотел уйти ночью, но Хэл воспротивился, опасаясь, что отец заплутает в лесу. Просто удивительно, что ему удалось найти жилище Свершителя, не зная точно, где оно расположено!

Они долго не могли расцепить рук. Наконец Пол медленно пошел прочь, оглядываясь через каждые два шага, пока можно было хоть что-то увидеть за кустами и деревьями. И когда сутулая, словно придавленная горем фигура окончательно скрылась из глаз, Хэл ощутил что-то вроде облегчения. Он любил отца, но вынести новую встречу и расставание будет слишком тяжело.

Зябко кутаясь в плащ, глотая подступившие к глазам слезы, он медленно вернулся в дом. Эдвард уже встал и, сидя на корточках перед плитой, разжигал огонь. Хэл присел рядом с ним прямо на пол.

– Он еще вернется? – полувопросительно, полуутвердительно сказал Эдвард.

Хэл покачал головой.

– Слишком опасно. Вдруг его тоже изгонят, что тогда? Не можем же мы все поселиться у тебя.

– А что, место есть. – Как всегда, по тону Эдварда невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.

Они понаблюдали, как огонь в зеве плиты медленно разгорается, пожирая предложенную ему пищу. Хэл начал задремывать. В присутствии Эдварда ему всегда было спокойно и уютно, как будто засыпаешь рядом с животным с большими теплыми боками.

– Сегодня я возвращаюсь в город, – внезапно произнес Эдвард.

Внутри у Хэла вновь похолодело; затеплившееся было хрупкое счастье безвозвратно угасло.

– А как же я? – вырвалось раньше, чем он смог устыдиться эгоистичной фразы.

– А что ты? – удивился Эдвард. – Будешь помогать маме, продолжишь упражняться в письме и чтении. Не могу же я до бесконечности читать тебе вслух!

– Было бы неплохо. – Хэл попытался усмехнуться, но вышло довольно жалко.

Все это время у него было чувство, что бремя заботы о нем перешло от отца к Эдварду, и перспектива ухода последнего ввергала почти что в панику. Хотя он прекрасно понимал – на самом деле Эдвард не обязан о нем заботиться. Как, впрочем, и никто другой.

Время, когда ему была доступна роскошь чувствовать себя ребенком, которого кто-то всегда оберегает, безвозвратно ушло.

– Я скоро вернусь, – заверил его Эдвард, явно пытаясь смягчить удар, – теперь буду часто возвращаться. А ты пока подумай, чем хотел бы заняться.

– В смысле? В мастерской?

– В смысле в жизни.

Эдвард поднялся и поставил на разогревшуюся плиту горшок со вчерашней кашей. Хэл принялся собирать на стол.

– Во всем есть хорошая и плохая стороны, – Эдвард помешивал кашу длинной ложкой, чтобы не пригорела, и разговаривал будто бы сам с собой, – тебя изгнали из деревни – это плохо. Зато теперь ты свободен и можешь делать то, что хочешь, к чему у тебя по-настоящему лежит душа. Это хорошо.

Хэл достал хлеб из плетеного короба и экономно отрезал два куска, заметив как бы между прочим:

– Не может быть, чтобы абсолютно во всем было и хорошее, и плохое. А как же смерть?

– Смотри сам. То, что Майло умер, плохо, – Эдвард положил кашу в глиняные тарелки с нехитрым узором и поставил их на стол, – с другой стороны, жизнь его была хуже смерти, и всем – ему в том числе – было бы лучше, если бы он отправился на Тот Берег много лет назад, ведь верно?

– Верно, – с неохотой согласился Хэл. И все же что-то в нем противилось такому странному взгляду на мир, и он рискнул заметить: – А как же ты? Неужели в том, как ты живешь, тоже есть что-то, что тебе нравится?

– Конечно есть, – Эдвард уселся напротив, прожевал ложку каши и запил ягодной водой, – иначе я бы давно руки на себя наложил. Во-первых, меня всегда очень интересовала медицина. Благодаря моему... ремеслу у меня всегда достаточно трупов для изучения. Я их вскрываю и смотрю, что и как у человека устроено.

Хэл едва подавил рвотный позыв и тут же отодвинул тарелку.

– Ну Эдди... ты как скажешь...

– Ты же сам хотел знать? – удивился Эдвард. – Во-вторых, я не только знаю анатомию и хирургию получше городского лекаря, но и составляю неплохие лекарства по древним рецептам. Ко мне уже много раз приходили люди за снадобьями, и здесь, и в городе.

– Не может быть! – поразился Хэл. – А как же история со Свершителями, запрет и все такое?

Эдвард усмехнулся с явным злорадством.

– Это только слова. А когда ты сам или твои близкие находятся на краю гибели – тут уж не до шуток. Можно и поступиться правилами. И вот это-то и есть самое приятное.

– Что ты можешь им помочь?

– Нет. Что они зависят от меня, – тень грозного величия легла на лицо Эдварда, делая его почти красивым, – люди могут сколько угодно изображать презрение и делать вид, будто одно мое прикосновение для них омерзительно. Но когда речь идет о жизни и смерти, они приходят ко мне и умоляют помочь, чуть ли не в ноги кланяются. А я еще подумаю, помогать им или нет.

Эдвард протянул руку к ошеломленному Хэлу и сжал ее в кулак.

– Хоть они и считают меня низшим существом, недостойным плевка, на самом деле я намного выше их. Потому что обладаю знаниями, а знания – огромная сила, Хэл. Быть может, это вообще самое могучее, что есть в мире.

С этими словами Эдвард вновь взял ложку и принялся за еду как ни в чем не бывало.

Хэл сидел как громом пораженный. В голове вдруг прояснилось, словно все случившееся за последние сутки было тяжелыми тучами, и вот наконец подул сильный ветер и унес их прочь.

– Ты чего не ешь, остынет, – заботливо заметил Эдвард. Поднялся и налил в кружку Хэла теплой ягодной воды.

Хэл вцепился в его запястье так резко, что напиток плеснул на стол, но он и внимания на это не обратил.

– Знания – огромная сила... Эд, я, кажется, понял, чем хочу... чем всегда хотел заниматься!

Темные глаза Эдварда сверкнули.

– Искательство! – произнесли они в один голос и невольно рассмеялись.

– Ты сам говорил, что неплохо бы достать книги по медицине, – Хэл весь дрожал от охватившего его волнения, – я добуду их! Буду исследовать Хранилища, собирать книги и приносить их тебе!

– Смотри, это может быть опасно! – предупредил Эдвард, но глаза его сияли. Хэл еще ни разу не видел друга таким счастливым, и это убедило его в правильности выбранного пути.

Потому что куда же он без Эдварда? Теперь семья Райни – его семья.

– Тебе понадобится пласт, чтобы сделать начальный взнос в гильдию Искателей, – Эдвард, подобно Альме, всегда мыслил в практическом ключе, – это не проблема. Сейчас мне надо в город, вернусь, пошарю в библиотеке и отберу книги, которые ты сможешь продать в Тэрасе...

– Да ты что! Как можно! – всполошился Хэл, но Эдвард пресек его возражения решительным взмахом руки.

– Далеко не все книги, что собраны там, наверху, представляют какую-то практическую ценность. Ты их продашь, а взамен принесешь мне новые. Если хочешь, можешь потом компенсировать их полную стоимость.

– А твой отец не будет против? – усомнился Хэл.

Эдвард усмехнулся.

– А кто ему скажет? Не волнуйся, он книг вовсе не читает, даже не заходит в библиотеку. Можно сказать, они мои целиком и полностью.

– А госпожа Райни?

– Она читает иногда, – признался Эдвард, – с ней я посоветуюсь, чтобы случайно не взять что-то, что ей нравится. Ну что, договорились?

– Договорились! – Хэлу уже не терпелось отправиться в путь прямо сейчас. – Слушай... а примут меня в гильдию Искателей?

Эдвард улыбнулся по своему обыкновению, вполсилы, лишь уголками губ.

Сколько всего было за этой улыбкой! Целая жизнь, которую ее обладатель прожил, самостоятельно принимая и решения и ответственность за их последствия.

– А вот это, Хэлли, будет целиком и полностью зависеть от тебя.