Текст книги "Я буду в маске (СИ)"
Автор книги: Ксения Каретникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Глава 18. Пламя и лед
Целый день Лев активно помогал отцу во дворе. Чем именно они там занимались, я не знала, так как на улицу больше не выходила. Я сидела дома, в своей комнате, и доделывала работу, которую так и не успела доделать вчера.
В обед мужчины сами пришли в дом. Я, будучи единственной представительницей женского пола в доме, решила все-таки проявить заботу и накормить трудяг – вышла в столовую и принялась накрывать на стол. Но делала все молча. Майский, слава богу, с разговорами ко мне тоже не лез и в основном общался с отцом, причём их общение происходило так, как будто они были старыми-добрыми друзьями…
Что, Дашка, Лев Майский решил подкатить к тебе через… родителей? Вчера расположил к себе маму, сегодня – папу? Нет, так не получится. Я хоть и люблю своих родителей, но в свою личную, интимную жизнь их особо никогда не пускала, многое не рассказывала. В основном потому, что не было что рассказать. А про нашу историю со Львом и тем более с его второй личностью, с Элом, я рассказывать однозначно не буду.
Когда пища была съедена, папа со Львом, поблагодарив меня, вновь ушли во двор. А я убрала со стола, вымыла всю посуду и вернулась в спальню.
Часов в пять на мой телефон позвонила мама. Она попросила заняться ужином, и, судя по ее “Ц.У.”, ужин предполагал стать самым что ни на есть званым. Спорить с мамой я не решилась, это бесполезно, и послушно пошла исполнять все её просьбы.
И когда она пришла с работы, у меня уже все было готово: фаршированные сыром перепелиные яйца, овощной салат, гарнир из картофеля, рулетики из баклажанов и запеченные кабачки с томатом. Н-да, давненько я столько не готовила. Просто не для кого.
Мама удовлетворено оглядела все, мной приготовленное, и вдруг заявила, что ужин должен состояться не в доме, а в летней кухне, о чем меня по телефону не предупредили. И пока мама переодевалась, мне было велено отнести всю приготовленную еду именно туда. А там, расставляя посуду, я узнала, что, пока я занималась гарнирами и закусками в доме, папа с Майским занимались мясом: готовили на открытом огне добытого папой на охоте рябчика. Ага, Дашка, значит “ЦУ” получила не только я.
Майский, косясь на меня, предложил свою помощь, но я махнула рукой со словами:
– Справлюсь.
Тарелки с едой я расставила быстро, и как только мясо приготовилось, мы сели за стол.
Вечер оказался тёплым, безветреным. И атмосфера в небольшой летней кухне тоже обещала быть такой. На столе, помимо всевозможной еды, оказалась очередная бутылка наливки. Она часто разливалась, выпивалась и заново разливалась. Её я пила охотно, а вот есть мне совсем не хотелось. Мне вообще не хотелось сидеть здесь. А вот остальные и ели и общались с таким странным энтузиазмом и веселым настроением, что этот “званый” ужин начинал казаться мне неестественным, показушным… Ладно, Дашка, ты не веришь Льву, но родителям-то притворяться зачем? Да и с чего бы? Не знаю. Наверное, это все мне просто жутко непривычно: родители и молодой человек, с которым я… С которым ты что, Дашка? Договаривай, хотя бы мысленно! Но нет. Даже в мыслях я не могла с собой договориться. Я все больше запутывалась. И от этого психовала и негодовала еще больше.
– Наш гость сегодня потрудился на славу, – выпив очередную рюмку, громко сообщил папа. – Дров наколол столько, что на всю зиму баньку топить хватит. Кстати, – потянувшись к бутылке, обратился папа к Майскому: – Как насчёт баньки, а, Лев Михалыч? Попариться не желаешь?
– С удовольствием, – с улыбкой ответил тот. – Давненько паром не очищался.
Отец кивнул, разлил всем наливки, тут же махнул свою рюмку и, закусив фаршированным перепелиным яйцом, поднялся:
– Пойду подготовлю, – сказал он и, чмокнув на ходу маму в щеку, направился к бане.
Мама проводила его взглядом.
– Даш, а ты? В баню не хочешь? – спросила она у меня.
– Не знаю, – с сомнением ответила я.
Честно говоря, баню я любила. И каждый раз приезжая к родителям, хотя бы раз, но посещала нашу парилку.
– Сходили бы вместе, – продолжила мамуля. – А то отца я в баню не пущу, он прилично выпил сегодня.
И это была правда, мама, действительно, если папа выпивал что-то крепче пива, париться его не пускала. И сама в баню не ходила – ей нельзя по состоянию здоровья. А мне вот в баню хотелось. Очень… Чтобы очистить, как говорится, не только тело и душу, но и мысли.
– А что? Схожу, – ответила я, покосилась на Майского и добавила. – Но только после Льва Михалыча.
Писатель усмехнулся:
– Мальчики отдельно, девочки отдельно? – я тут же кивнула. – Дашуля, – протяжно и впервые назвал меня так Лев, – Я, так уж и быть, уступлю тебе. Иди первой.
С недоверием мои глаза пробежали по лицу Майского. Но, не заметив на нем никакой усмешки, я не без удовольствия согласилась:
– Ладно.
Вскоре вернулся отец и, потирая руки, сообщил, что банька нагревается и скоро можно идти париться. Но тут мама опустила его с небес на землю, строго-настрого запретив отцу соваться в парилку. Папа посопротивлялся немного, но, в конце концов, к жене прислушался.
Трапезничали мы ещё минут двадцать. Затем все дружно убрали со стола и пошли в дом. Мама тут же принялась мыть посуду и на моё предложение помочь ответила отказом, послав меня прямым текстом в баню. И я, прихватив полотенце и бутылочку кваса, который я очень любила пить после парилки, с удовольствием направилась туда, куда меня и послали.
В теплом предбаннике я полностью разделась, обмоталась тонким полотенцем, зафиксировав уголок на груди, и зашла в кипящую жаром парилку. Вальяжно устроилась на деревянной лавке и, прикрыв слезящиеся от пара глаза, попыталась расслабиться, отключая все эмоции и чувства.
Сначала было трудно, редкие посещения бани давали о себе знать – мне казалось, что мне дурно от жары, от влажного пара. Дышать словно нечем. Но паниковать нельзя. Надо привыкнуть и проникнуться.
И спустя несколько минут я все-таки расслабилась. Сидела и даже улыбалась, так явственно ощущая, как из меня выходит весь накопившийся негатив: он как будто просачивался сквозь поры, выступая на поверхности тела в виде капелек пота. Мне хотелось их смахнуть, стереть, избавиться. Но они, естественно, выступали вновь и вновь. Да и сил становилось все меньше, руки ватные, невесомые. И я бросила эту напрасную затею.
Еще спустя пару минут плавно спустила с груди мешающее полотенце. Потом глубоко вздохнула через нос, насыщая влажным воздухом лёгкие, и прислонилась спиной к горячей стене.
Как же хорошо! Так… лениво и свободно. Не хочется уходить, но надо, Дашка. Ещё минут пять, не больше… а то, разморившись, ты до дома не дойдешь.
Я опять глубоко вздохнула и закрыла глаза, отсчитывая про себя секунды… Один, два, три… десять, пятнадцать… Тут я словно что-то почувствовала. Да, легкое дуновение прохладного воздуха. Резко открыла глаза. Дверь в парилку оказалась приоткрыта, и оттуда на меня смотрела пара любопытных кофейных глаз.
– Дверь закрой, – тихо и безэмоционально сказала я, ведь на злость у меня просто не было сил. И меня послушали, правда, не совсем правильно. Лев зашёл в парилку в одних серых трусах-боксерах и закрыл за собой дверь. Я покачала головой, но возражать не стала. К черту его, Дашка! Не порть себе удовольствие… Майский продолжал стоять у двери и внимательно меня рассматривать, а я, ощущая, как по груди скатилась капелька пота, провела по ней рукой и запоздало поняла, что сижу перед писателем во всей своей обнаженной красе. Вот ведь пар, затуманил мне мозги! Но прикрываться было уже поздно, и я, мысленно махнув на все рукой, снова закрыла глаза.
– Ты бы видела себя сейчас со стороны, – заговорил Лев томно. – Сидишь, такая изнеможенная… довольная… потная…
– Мне хорошо, – так же томно ответила я и даже улыбнулась.
– Я вижу, – чересчур довольно произнес Майский. – Очень мне это кое-что напоминает.
– Помолчи, – шепотом попросила я и невольно облизнула губы. И Лев замолчал.
Но тут же я почувствовала скользящие прикосновения ниже шеи. Я медленно подняла веки и увидела, как изящные пальцы писателя игриво скользят по моей груди. А их обладатель стоит рядом, слегка наклонившись.
– Прекрати, – растянуто произнесла я. Майский убрал руку и выпрямился. А я, посмотрев прямо перед собой, заметила вдруг, как под плотно облегающими боксерами, заметно выступая, напряглась самая выдающаяся часть тела писателя…
Это что это, Дашка, он опять возбудился, просто прикоснувшись ко мне? Ну и темперамент у Майского. Даже такая жара ему не помеха.
– Сядь, а… – сказала я, продолжая смотреть перед собой. Лев заметил, куда именно я уставилась, и, усмехнувшись, принялся снимать с себя боксеры… И вот тут я начала волноваться. Однако с места не сдвинулась, так как была сейчас мало на что способна… Все-таки в парилке я, похоже, пересидела. – Ты что это собрался делать? – Майский не ответил, он уже стоял напротив меня совершенно голый, и ответ на этот мой вопрос был ну очень очевиден. – Мне может стать плохо! – попыталась я сыграть на чувстве жалости, ведь кто-то мне когда-то говорил, что баня и секс – вещи несовместимые. – И мне действительно, что-то нехорошо… – добавила я, вдруг чувствуя, как все вокруг начинает бешено кружиться: стены, пол, потлок, Лев…
Я схватилась за лавку, пытаясь подняться, причем напрасно, ноги не слушались, я падала обратно, и Лев, заметив это и поняв, что я не вру и мне действительно, плохо, не издав ни звука, подхватил меня на руки. Сопротивляться я не стала и, ощущая, как моё влажное тело скользит в его руках, обреченно схватилась за мужские плечи и сцепила пальцы в замок на шее писателя. Голова опрокинулась назад, дышать становилось все трудней и трудней, я отчаянно пыталась вдохнуть и пугалась оттого, что это у меня не получается. Майский, тут же толкнув ногой дверь, вынес моё обессиленное тело из парилки.
Предбанник был у нас не маленький, помимо различной банной утвари, тут имелось несколько стульев, большой стол и не менее большой диван. К нему-то Лев и направлялся. Положив меня спиной на прохладную, сделанную под кожу обшивку, Майский послушал мой пульс и, схватив лежащее на стуле полотенце, принялся аккуратно меня обтирать, начиная с ног. Я лежала неподвижно, жадно втягивая воздух. Здесь он был уже другим, более привычным и менее влажным. Дышать наконец-то получилось. Страх отступил. И в манипуляциях Льва не было никакой нужды – мое тело высыхало само по себе.
А вот в горле пересохло, пить очень хотелось, о чем я и сказала:
– Дай попить.
Лев послушно поднялся, шагнул к столу. Я слышала, как Майский открывает бутылку кваса, как напиток зазывно пенится и наливается в кружку. Потом Майский сел обратно и протянул мне налитое. Поднявшись на локтях, я попробовала сесть. Кружиться мир прекратил, и я, откинувшись на спину дивана, с наслаждением осушила кружку с квасом, затем, не глядя, вытянула руку, возвращая пустую ёмкость Майскому:
– Спасибо. – Он забрал кружку, опять встал и подошёл к столу. Налил ещё кваса и, стоя ко мне боком, принялся пить сам. И он по-прежнему был голым, и его главная мышца по-прежнему была пусть уже и не такая возбужденная, но все равно выдающаяся.
– Может, ты все-таки оденешься? – нахмурилась я.
– А я тебя смущаю? – изобразил он удивление.
– Есть немного.
– Ты не впервые видишь меня без одежды, – фыркнул Лев. – И вроде бы раньше ты не смущалась…
– Я всегда смущалась, – открыла я ему свою маленькую тайну. – Просто под маской ты этого не видел.
Майский улыбнулся:
– Зато чувствовал, – ответил он. – Ты, между прочим, мягко говоря, тоже не одета… – Лев провёл по моему телу взглядом, а потом заботливо спросил: – Ты, кстати, как себя чувствуешь?
– Лучше.
И вот тут ко мне неожиданно вернулись все чувства. И хоть они и касались моей наготы, но по-другому – я вспомнила, что где-то там, за пределами бани, находятся родители. Поднявшись с места, я посмотрела в сторону входной двери, а Лев, догадавшись, что я там высматриваю, поведал:
– Дверь я закрыл.
Я облегченно выдохнула и села обратно. Дашка, а почему ты ее, эту дверь, заходя, не закрыла?.. Да я никогда ее не закрывала! У нас не принято, мама просила никогда не закрываться, так как всегда боялась, что кому-то там может стать плохо. И именно поэтому в самой парилке замка вообще никогда не было… Н-да, и вот сегодня плохо стало мне. В первый раз, между прочим.
– Что с тобой было? Пересидела в парной? – поинтересовался Майский, продолжая стоять напротив и пить квас…
Он что, специально это делает? Стоит, типа, любуйся, вот такой вот я красивый и большой!
– Ты виноват, – отворачиваясь, ответила я.
– Опять я. В чем на этот раз?
– Когда ты появился в парилке, я уже собиралась уходить.
– И ты решила задержаться…
– Меня разморило, – хмыкнув, ответила я.
Лев лукаво на меня посмотрел, поставил кружку на стол и, сев передо мной на корточки, ласково заговорил:
– А я думал, ты меня ждала. Поэтому и согласилась пойти первой.
– Я согласилась пойти первой, так как очень люблю баню.
– А меня? – спросил он и положил свои руки мне на колени. – Помнится, в клубе, в котором мы отмечали день рождения Сереги… когда мы танцевали, ты сказала что… начинаешь влюбляться в меня.
Эх, было такое, Дашка… Я, действительно, так думала. В тот момент.
– Я начинала влюбляться в Льва Майского, который так натурально демонстрировал мне свои самые лучшие качества. И удивительным образом притягивал меня к себе, словно мы были давно знакомы, – фыркая чуть ли не через слово, ответила я.
– Так ты думаешь, что я притворялся? – догадался он.
– Думаю, – кивнула я и, оттолкнувшись руками от дивана, захотела подняться. Но Лев переместил свои горячие ладони с моих колен на бедра, не позволяя моему телу покинуть пределы дивана.
– Сегодня ты назвала меня упертым, – начал он. – Но, по-моему, самый упертый человек среди нас – это ты. Никак не хочешь видеть очевидное.
– Очевидное я как раз вижу, – покачала я головой.
Лев нахмурился, резко убрал руки и встал. Я тут же вскочила с дивана, огляделась по предбаннику и, обнаружив, что искала, подошла к стулу, на котором лежала моя сложенная одежда.
– Хорошо, – сказал Лев вдруг. – Если ты мне докажешь, что не любишь меня, я оставлю тебя в покое. И уеду.
Я повернулась к нему вполоборота и удивленно спросила:
– Докажу?
– Да, – отозвался он и подошёл ко мне сзади. Прижался и, схватив меня обеими руками за грудь, начал интенсивно мять нежную часть моего тела. А его губы влажно поцеловали меня между лопаток… Я вздрогнула. – Докажи мне, что не любишь… – прошептал он мне в ухо и, продолжая сжимать грудь левой рукой, правой, поглаживая мой живот, плавно опускал ладонь ниже…
Буквально через секунду его пальцы оказались на запретном месте, скользнули глубже и, нащупав выступающий бугорок, принялись ласкать его поглаживаниями. Я остолбенела, ощущая набухающее оживление, и тут же почувствовала, как там все становится предательски мокро. Это почувствовал и Лев.
– Ну же… – шепнул он. – Прогони меня.
А я закусила губу… ну же, Дашка, ну прогони его, оттолкни, ударь… Пошли подальше! Но я продолжала стоять, кусать губу и глубоко дышать. И каждый раз, делая вдох, содрогаться.
– Это не честно… – тихо, на выдохе сказала я.
– Тебе же нравится… – отозвался Лев, ускоряя движения пальцами. Мои губы слабо охнули. – Нравится… Ты же хочешь, чтобы я касался тебя. Ласкал… Целовал. Вот так же хорошо? Ты и сама не прочь делать то же самое…
Мне нравится, да! Я хочу, да! И сама не прочь… Ох, Дашка. Глупая. Глупая и безвольная девочка.
Рука Льва замерла, так и не закончив начатое – в нескольких секундах от моего удовольствия… Я разочарованно простонала, а Майский развернул меня к себе лицом, притянул и поцеловал. В мой изнывающий от ожидания живот упиралось опять возбужденное мужское состояние… Лев целовал меня, ненасытно, упрямо, воспаленно. Я отвечала, игриво кусаясь и наглаживая его грудь. Руки Майского оказались на моей спине, а потом больно сжали ягодицы. Больно, но приятно.
– Что же ты молчишь, Дарья? – спросил он ласково, прерывая сочный поцелуй.
– Ты не даёшь мне сказать… – нашла я оправдание и сама потянусь за продолжением. Майский усмехнулся и вернулся к моим губам. Поднял мое согласное, трепещущее тело и в два шага достиг дивана. Положил, одновременно устраиваясь сверху. Я и сама не поняла, как подняла ноги, подтягивая бедра к животу. Лев воспользовался этим, положил мои колени на свои плечи и сразу вошел. Свободно, глубоко, упруго… Я охнула. Громко, с чувством. Майский приподнял меня за поясницу, размещая свои руки под моими ягодицами, и,отстраняясь, покинул моё тело. Но не полностью… Я впилась ногтями в его плечи и попыталась притянуть к себе, прося вернуться обратно, войти полностью.
– Нет, сначала скажи мне… – попросил он. – Скажи, что любишь…
Так вот чего он хочет, Дашка! Слова он услышать хочет, вот и издевается… Я отворачиваясь и извиваясь, стиснула зубы:
– Пожалуйста… Не мучай…
– Скажи! – он слегка толкнулся вперёд, дразня меня своим полудействием. – Скажи… Это же правда. Ты знаешь, я знаю… Надо лишь сказать… – его голос звучал жалобно, он не приказывал, он просил, сам горел от нетерпения… Хотел продолжить. – Я люблю тебя. Люблю. А ты? – я заскулила, борясь сама с собой: с желаниями, ощущениями. Мне не хотелось сдаваться, но продолжить хотелось больше. Тело молило, сладко ломало, внизу пульсировало так, что я неосознанно теряла контроль над всеми мышцами. И одна из них, отвечающая за речь, меня предала.
– Люблю… – тихо отозвалась я.
– Кого? – с напором уточнил он.
– Тебя… – повинуясь, с каким-то странным облегчением ответила я. – Я люблю… Тебя… Люблю, чёрт тебя дери!
Он улыбнулся. И тут же прижал меня к себе руками за ягодицы, возвращаясь в жаждущую его глубину. Властно и с таким порывом, словно это было так… долгожданно…
А мне стало так хорошо. Я как будто куда-то поднималась, там парила в невесомости, а потом с бешеной скоростью неслась вниз, ощущая при этом и эйфорию, и удивление и… страх. Эйфорию от такого одновременного количества удовольствий. Удивление оттого, что я так до конца и не верила, что это опять происходит со мной. А страх, что это вдруг может плохо закончиться… Ведь когда-то это точно закончится, и ты приземлишься в любом случае. И только от твоего партнёра зависит, каким именно будет это приземление…
Не знаю, о чем думал Лев, но судя по его воспаленным глазам с направленным на меня отрешенным взглядом уже не о чем. Я и сама сейчас с трудом соображала, полностью и без остатка отдаваясь этому мужчине… Которому сказала, что люблю. Сказала. Призналась… Дура? Дура! Но довольная дура.
Лев глухо застонал, до пронизывающей боли впиваясь пальцами в мои ягодицы. В эту же секунду я почувствовала, как мышцы внутри начинают сокращаться, предупреждая о приближающемся пике… Прикусив нижнюю губу от таких ощущений, я протяжно замычала. Потом выгнулась, резко идя навстречу очередному проникновению. Выгнулась ещё. И ещё… И… громко застонала. Одновременно со Львом.
Он остановился. Достал руки из-под моего ликующего от оргазмов тела и плавно упал мне на грудь. Я по инерции обняла удовлетворившего меня мужчину за голову, не специально делая это с нежностью, а Лев, словно тая от моих объятий, с такой же нежностью поцеловал по очереди упругие холмики приподнимающейся от частых вздохов груди.
– Как же хорошо… – сладко прошептал он. Я молча кивнула, но Лев этого не увидел, вновь лаская поцелуями грудь. Потом поднял голову, провел большим пальцем по моим приоткрытым губам и, глядя в глаза, сказал. – Я люблю тебя.
“Глаза… глаза не врут”, – подумала я, внимательно всматриваясь в пронзительную негу кофейных глаз напротив. Таких сейчас честных, пытливых и ожидающих моего аналогичного ответа…
Но ответа не последовало – мои губы упрямо молчали и не желали повторять этих слов. Слов, которые Майский просто заставил меня недавно произнести…. Просто?.. Заставил? Так, что же, ты не любишь, Дашка? И ты соврала? Соврала, чтобы утолить жажду?.. Чтобы удовлетворить своё постыдное желание?
– Ты чего молчишь? – ласково спросил Лев, выводя пальцем невидимые узоры на моём животе.
– Наслаждаюсь моментом, – ответила я. И тут же поняла, как это прозвучало – холодно, безразлично. И мне вдруг стало не по себе, словно меня охватил ледяной сковывающий ужас от неожиданного осознания – я не злюсь больше на Льва. Я больше не чувствую себя “жертвой”… Я вообще ничего не чувствую… Неужели меня всё: и баня, и секс – настолько разморили, до состояния абсолютного равнодушия?.. Или что это? Как так? Что со мной происходит?
– Нам, наверное, лучше пойти в дом, – стараясь говорить мягко, предложила я. Лев, на удивление, не стал спорить, встал и, повернувшись ко мне спиной, принялся одеваться. Я тоже поднялась, шагнула к своей одежде.
Понятия не имею, то ли он все понял, то ли Льву просто передалось моё состояние, но по пути к дому мы не проронили больше и слова. Так же молча вели себя и в доме. Оказавшись в нем, я тут же пошла в ванную, быстро помылась и направилась в спальню.
В доме, кстати, тоже было тихо. Родители, видно, уже спали. Я, взбив рукой подушку, удобно легла и закрыла глаза, желая как можно скорее уснуть.
Завтра надо ехать домой. В родные однокомнатные стены. Да и Жанка ждет. У неё свадьба, надо помочь моей ненормальной подруге, а то напланирует без меня черт знает что. Ее творческая натура может такого нафантазировать… Хотя и я мало чего знаю о сим ритуале – на свадьбах была всего два раза: у двух троюродных братьев, и то в качестве обычного гостя.
Что там, как правило, нужно? Платье, костюм жениха, кольца, ресторан, торт? Цветочное оформление? Машины? Список гостей? Уф. Надеюсь, они с Ярославом разделили предсвадебные хлопоты пополам. И где-то там уже вовсю суетится человек, выбранный Яром в качестве свидетеля… Интересно, а кто он? Тоже человек, имеющий отношение к “Трем маскам”?
Вот о чем ты думаешь, Дашка? Свадьба, это конечно, здорово. Это праздник двух влюблённых, которые решили разделить его с близкими людьми… А вот что делать мне с моим близким, как ни крути, Львом? Как разобраться в хитросплетении своих же чувств?.. Чтобы не совершить непростительную ошибку?
Не знаю точно, сколько прошло времени, но Майский успел побродить немного по дому, сходить и вернуться из душа, а мой сон так и не шел. Когда Лев тихо зашел в комнату, я неподвижно замерла, так как подавать признаков бодрствования не собиралась. Лев подошёл к кровати и аккуратно забрался под одеяло. Поворочался немного, наверное, подбирая удобную позу, и меня ни разу не коснулся. Даже случайно.
И вскоре я услышала монотонное сопение, судя по всему, уже спящего писателя.
