Текст книги "Я буду в маске (СИ)"
Автор книги: Ксения Каретникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Глава 16. Заслуживая прощение
Проснувшись утром, я не сразу поняла, где это вчера уснула, и, открыв глаза, ошарашенно уставилась в деревянный потолок. Но потом приняла горизонтальное положение и, оглядевшись, выдохнула – я в родительском доме. На стуле лежал уникальный махровый халат, купленный мамой на местном рынке: сочно-оранжевый, на молнии, с длинным рукавом, но с коротким, до колен, подолом. На полу у кровати стояли мои любимые, тоже оранжевые, плюшевые тапочки-тигрята.
Я улыбнулась, ведь, несмотря на то, что все это выглядело таким нелепым, эти забавные вещи я очень любила. Они были как-то по особенному трепетно мне дороги.
Лениво и нехотя поднявшись с кровати, я заправила постель и застелила ее разноцветным пледом, связанным моей мамой. Есть у неё такое хобби – вязание, и такими цветными шедеврами ручной работы моя мамочка снабжала всех родных и знакомых. Мамуля утверждает, что данный вид рукоделия ее успокаивает. Я тоже как-то попробовала вязать, но в результате не успокоилась, а даже распсиховалась оттого, что ничего у меня не получается, и скоропалительно решила, что это просто не моё.
Мамы дома уже не было. Ее рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался в шесть часов вечера. Она, в отличие от меня, самый настоящий жаворонок: утром легкая на подъем, бодрая и на многое готовая.
Между нами с родительницей очень длительное время существовало этакое “птичье” противостояние. Когда я училась в школе, мама всячески способствовала моему раннему пробуждению, пытаясь перевоспитать мою сову в жаворонка, и в ход шли различные методы: и ласка, и ругань, и задорное мамино пение и иногда даже холодная вода, безжалостно вылитая на моё лицо. Но моя “птичка” активно сопротивлялась, желая спать до победного, и поднимала мое сонное тело лишь за тридцать минут до выхода в школу. И никогда, между прочим, туда не опаздывала.
Наше с мамой противостояние сошло на нет совсем недавно – когда мы начали жить отдельно. Полагаю, мамуля попросту смирилась. И теперь, когда я приезжала к ним в гости с ночевками, по утрам меня уже не будила, позволяя спать столько, сколько мне хочется. А вот папа, кстати, в нашей с мамой войнушке никакого участия никогда не принимал и удивительным образом сочетал в себе в нужный по обстоятельствам момент обеих “птичек”.
Я вышла из комнаты и, быстро посетив ванную, направилась в столовую. На столе, по соседству со стопкой ароматно пахнущий фирменных маминых оладушек (да, она по утрам успевала ещё и готовить, и не только на себя!), лежала записка, написанная папиным почерком. В ней глава нашей семьи сообщал, что уехал на охоту, так как сейчас открыт сезон на рябчиков. Когда точно вернётся, не написал, но намекнул, что охота может продлиться и до утра, ибо папа уехал в весёлой компании двоих своих приятелей.
Также в записке сообщалось, что днем должна зайти соседка тётя Маша, и ей надлежит безвозмездно (подчеркнуто два раза) отдать найсвежайшие перепелинные яйца, лежащие в холодильнике на верхней полке. Насколько я знала, товарно-денежного отношения с тетей Машей у папы не было, а просто нормальное добрососедское. Папа охотно делился с ней своими фермерскими продуктами и в ответ получал любую необходимую помощь при первом же обращении.
Заварив себе чай, я устроилась за столом и с удовольствием начала поглощать оладьи. И очень быстро опустошила всю миску. Потом помыла посуду, оставшуюся не только после меня, но и после утренних трапез родителей. В нашей семье еще со времён моего детства существовало такое неоспоримое правило: кто последний, тот и моет.
Потом прогулялась по дому, подмечая, что за то время, пока меня здесь не было, в нем ничего существенно не изменилось. За исключением так называемой, “гостевой” комнаты. Она претерпела небольшие изменения – родители наконец избавились от древнего, ещё времён Советского Союза, дивана. Что ж, Дашка, надо будет обязательно купить им новый. Причём, самой. Денег они не возьмут.
Я вернулась в столовую и села за стол. Заняться мне было нечем – в доме, как обычно, идеальный порядок, ни пылинки. Готовить тоже не нужно – холодильник забит кастрюлями и сковородками с готовой и сытной едой.
Соваться в папино хозяйство я не решалась, к своим перепелам и кроликам отец никого не допускал, даже маму. На огороде, по причине осени, я не представляла, что можно сделать. А если бы было что-то срочное и необходимое, то мне об этом обязательно указали бы в записке.
Честно говоря, приняв такое быстрое решение приехать сюда, я не подумала, что и здесь мне придётся быть одной. Нет, я не собиралась делиться с родителями о том, что со мной произошло. Просто от самого присутствия рядом близких людей, а также от каких-то мелких бытовых хлопот на душе становилось легче. А сейчас, когда находилась один на один с самой собой, меня опять накрывало… Картинки то и дело мелькали перед глазами: свечи, воск, Эл… комод, стопка бумаг, Лев… Прекрати, Дашка! Придумай лучше себе занятие.
Подумав и не придумав ничего оригинальней, я решила поработать. И желательно объемно и основательно. То есть постараться сделать за сегодня все то, что я обычно растягивала на неделю. А на завтра попросить папу завалить меня какой-нибудь “сельской” работой. Любой. Ведь существует же такое понятие – трудотерапия. Я на все готова, лишь бы не думать, не вспоминать…
Поработать я решила в столовой. Ведь тут имелось все, что мне было нужно: стол, удобный стул со спинкой, коих было три, расставленных вокруг круглого стола, и дневной свет, так правильно падающий из большого окна.
Быстро сделав две трети из запланированного, я оставила ноутбук в покое и в свои привычные три часа дня собралась пообедать. В холодильнике я нашла кастрюлю щей из квашеной капусты, налила их себе в тарелку и разогрела суп в микроволновке. Съев щи, я заварила себе чай и вернулась за работу.
Но не успела я поднять крышку ноутбука, как в дверь постучали.
Дом спроектирован так, что дверь на улицу находилась практически в столовой, а точнее в маленьком коридорчике, которого от кухни ничего не ограждало. Поэтому стук в дверь я услышала чётко и направилась к ней незамедлительно. Зная, что в это время должна прийти соседка, спрашивать “кто там?” я не стала и сразу открыла дверь. На пороге стояла тётя Маша. Увидев меня, она улыбнулась. Я поздоровалась первой и сразу же поспешила к холодильнику, чтобы отдать соседке то, зачем она пришла.
Но получив из моих рук яйца, соседка уходить совсем не спешила. И начала расспрашивать меня о моих делах. Отвечала я нехотя и односложно, и сама никаких вопросов не задавала. Не то что общение с тетей Машей мне не нравилось, просто, если начать общаться с ней в полном объёме, соседка никогда отсюда не уйдёт. А мне надо-таки закончить начатое.
В конце концов, соседке надоело, по сути, разговаривать с самой собой, и она, попрощавшись и поблагодарив, удалилась. А я, с облегчением выдохнув, подошла к столу, взяла кружку, чтоб отпить чая…
Но тут в дверь опять постучали. Подумав, что это, должно быть, вернулась теть Маша, и вспоминая, что дверь моя забывчивая особа на замок не закрыла, я громко крикнула:
– Открыто!
Дверь, открываясь, привычно скрипнула, а я обернулась, так и держа кружку в руках, которую я тут же чуть не выронила, увидев, как в дом моих родителей широким шагов заходит Лев Михайлович Майский.
– Привет, – тихо произнёс он, прикрыл за собой дверь и замер в паре шагов от меня. Он внимательно меня оглядел, с головы до ног, и умильно хмыкнул. А я попыталась отступить назад, но мне помешал стол.
– Ты что здесь делаешь? – спросила я и уставилась Льву в лицо.
– Тебя искал. И очень рад, что нашёл. Я уже начал беспокоится… но тут вспомнил про твоих родителей, – ответил он и улыбнулся. И эта его улыбка, которая уже успела стать мне привычной и родной, сейчас показалась фальшивой и неприятной.
– А я тебя просила меня искать? – обозленно задала я вопрос. – По-моему, я явно дала тебе понять, что не хочу тебя больше видеть.
Он нахмурился. Демонстративно снял куртку и повесил её на спинку одного из стульев.
– Даш, я думаю, что нам надо поговорить.
– Нам не о чем говорить. Все, что надо было, уже сказано, так что, будь добр, уходи, – и я указала ему рукой на дверь.
– Выслушай меня, пожалуйста.
– Не хочу, – замотала я головой.
– Даш, – позвал он и шагнул ко мне, сокращая и без того небольшое расстояние между нами. Меня это вдруг напугало.
– Не подходи ко мне, – со всей серьёзностью сказала я и даже угрожающе замахнулась кружкой, расплескав при этом чай на пол. Лев же, уже оказавшись рядом, ловко отнял кружку и звонко поставил ее на стол. Потом он навис надо мной, прижимая к столешнице. Его лицо было очень близко к моему. Настолько близко, что я чувствовала дыхание Льва на своих пересохших губах.
– Давай поговорим? Просто поговорим, – предложил он тихо.
– Да не хочу я! – рявкнула я и попыталась оттолкнуть Льва. Но он устоял на ногах и даже с места не сдвинулся. Схватил меня за руки, завёл их за мою спину и прижал к себе.
– Даша, я люблю тебя, – сказал он.
В висках запульсировало. Какие слова! Какие… Не знаю, как к ним относятся остальные, но вот я – очень серьёзно. И никогда, никогда в своей жизни не говорила их просто так. Только тем, кого люблю… Ну или думала, что люблю…
А вот как к этим словам относился Лев, я не знала. Может, произнести “люблю” для него все равно что, пардон, сходить в туалет?
– И ты это понял после двух недель знакомства? – язвительно спросила я. Но Лев в ответ улыбнулся и напомнил:
– Мы с тобой знакомы уже несколько месяцев.
Я покачала головой:
– Это ты меня с Ди путаешь. А я не она. Мы разные.
Лев отпустил меня, усмехнулся и ласково заговорил:
– Я ни с кем и никого не путаю. Я люблю тебя во всех твоих проявлениях: будь ты напористой обольстительницей Ди или милой скромницей Дашей. И то, и другое в тебе есть. И то, и другое я в тебе люблю.
Мне очень захотелось ему поверить. Очень. Но…
– И из-за этой любви ты обманывал меня, начиная со дня нашего знакомства в кафе?
– А, по-твоему, узнав тебя, я должен был сразу тебе во всем признаться? – поинтересовался он с удивлением и вдруг встряхнул меня за плечи. – Как? Ты только сама представь, как бы я тебе это сказал?
– Как есть, – ответила я, отворачиваясь.
– И как бы ты отреагировала?
Я задумалась… Дашка, а и вправду, как бы ты отреагировала на такое признание, тогда, в кафе издательства? Ведь при той встрече Лев показался мне нагловатым. И признайся он тогда, я бы вряд ли захотела продолжить наше знакомство. И в клуб бы тоже не поехала… Бы, бы, бы… Как я ненавижу сослагательное наклонение!
Я резко повернулась и посмотрела в кофейные глаза Льва. Кофейные… Они шли ему больше, чем синие глаза Эла. А запах… Стараясь сделать это незаметно, я принюхалась к его одеколону. От Льва сейчас пахло Элом… И этот запах намного лучше сочетался с образом Льва.
Удивительно, Дашка… Я сейчас впервые попыталась воспринять их, Льва и Эла, как единое целое.
– Как бы ты отреагировала? – повторил он вопрос, вновь встряхнув меня за плечи.
– Не знаю, – честно и спокойно ответила я. – Трудно говорить о том, что было бы…
– Вот. Поэтому я и не решался…
– Ага, – перебила я его. – И продолжал приходить инкогнито на наши весьма интимные свидания в “Три маски”.
Лев пристально на меня посмотрел, меня его взгляд смутил, но я пересилила себя и глаз не отвела. А Майский наклонился к моему лицу и шепотом спросил:
– А что бы ты подумала, если бы Эл не пришёл? Или же отказался идти с тобой в ВИПку?
Да, Дашка, что бы ты подумала?
Что Ди надоела Элу, и он решил сменить партнёра, но не решается сказать это, пусть и в прикрытое маской, но все-таки лицо?
Но сейчас, зная о причинах Майского вступить когда-то в этот клуб, я подумала о другом и с усмешкой об этом спросила:
– С какой целью интересуешься? Главы такой для книги не хватает?
Глаза Льва вспыхнули. То ли от злости, то ли от обиды. Но увиденное меня… удовлетворило. Ведь, судя по всему, я смогла задеть его за больное.
– Я же тебе сказал: скажешь не издавать книгу – не буду.
– А ты ее уже закончил? – задала я вопрос.
– Нет.
– И почему же? – со смешком спросила я. – Неужели из-за капризной героини, которая мучает бедного героя?
– Поверь мне, герой сам себя мучил, – покачав головой, ответил писатель. – Ты не можешь себе представить, каково это – ревновать к самому себе.
От удивления я приподняла брови… Но спрашивать ничего не стала, так как вдруг поняла, о чем говорит Майский – о ревности Льва к Элу.
Это он знал, что два этих персонажа на самом деле один человек. А я этого не знала. И встречалась с обоими. С одним ходила по кафе и кинотеатрам, а с другим спала по субботам… Мне неожиданно стало стыдно.
– Тебя я ни в чем не упрекаю. Это я виноват, – произнес Лев. – А ещё я видел, как ты тоже мучаешься – разрываешься между нами… Прости меня, Даша.
Мой стыд резко испарился. Оттого, что я вспомнила, как действительно разрывалась между Элом и Львом. Как мне было тяжело и боязно принять два этих решения: расстаться с Элом и поддаться новому чувству со Львом… И одно из этих решений оказалось-таки правильным. Его и следует придержаться и в отношении второй “ипостаси” этого человека.
Но для этого нужно отпустить. А отпустить – значит, простить.
– Я тебя прощаю, – ответила я. Майский тут же довольно улыбнулся. – И даю тебе добро – издавай свою книгу… – Лев, почувствовав неладное, нахмурился, а я закончила: – А теперь уходи. И не ищи со мной больше встреч.
– Даша, но… – начал он, но я его перебила:
– Ты хотел поговорить – мы поговорили, ты просил простить – я простила. А теперь я тебя прошу – уходи.
Майский в очередной раз схватил меня за плечи:
– Я не хочу уходить… – прохрипел он. – Я не хочу расставаться с тобой. Я люблю тебя, Даша. Люблю так, как никого.
– Тебе кажется, – не согласилась я. – Ты столько играл, столько притворялся, что просто, заигравшись, запутался.
Он покачал головой и, сильнее сжимая мои плечи в своих горячих руках, прошептал:
– Ты же тоже любишь меня…
– Очень в этом… сомневаюсь, – запнувшись, ответила я.
Как? Как я могу после всего этого любить? Вот сейчас? И уже совсем не важно, что совсем недавно я могла с уверенностью сказать: да, у меня были чувства ко Льву.
– Обманываешь… – подметил он с улыбкой. – И меня, и себя.
Тут Лев притянул меня к себе и попытался поцеловать. Я начала сопротивляться, уворачиваться и вырываться из сильной хватки Майского. Но силы были не равны, и чем больше я сопротивлялась, тем больнее мне становилось. И здесь я подумала, что лучше сейчас расслабиться и притвориться, что я поддалась. А когда Лев это почувствует и ослабит свою хватку, я вырвусь из его рук и подскочу к двери. Оказавшись на улице, просто позову на помощь соседей, которые обязательно помогут мне выпроводить незваного гостя.
И я расслабилась. Поддалась.
Но, видать, сделала это настолько сильно и бездумно, что не поняла, как и когда не только позволила Льву меня поцеловать, но и сама с чувством начала отвечать на этот поцелуй.
Лев между тем все-таки ослабил хватку, резко дернул рукой, за секунду расстегивая молнию халата, и плавным движением спустил с моих плеч махровую ткань. Халат упал на пол, обнажая меня. Майский с мальчишеской жадностью сжал мою грудь руками, наклонился и лизнул каждую языком. Потом вернулся с поцелуем к моим губам и едва ощутимыми прикосновениями начал спускать по моим бедрам трусики. Когда они тоже оказались на полу, Лев, так же не останавливая поцелуй, взял меня за бедра, приподнял и усадил на столешницу. Я охнула и дернулась от ощущения холода на своей пятой точке, а Лев, удерживая одной рукой меня за спину, второй рукой уже судорожно расстегивал свои штаны…
А я даже не пыталась его остановить. Я уже предвкушала, желала. Ведь меня необъяснимо манило и тянуло это тело. Моё дремавшее когда-то либидо, словно отделялось от меня, и чуяло, что рядом находится тот, кто смог его разбудить. И тот, кто может его удовлетворить так, как никто и никогда… Помешательство, никак иначе. Остатки здравого смысла стирало напрочь!
Майский долго мучился со своим ремнем, и когда он наконец его расстегнул, мои руки сами потянулись к его брюкам и помогли Льву стянуть их до нужного положения. Тут же оголенное мужское достоинство, освободившееся из тесного плена одежды, оказалось в моих руках. Я нежно погладила его у основания, потом резко обхватила пальцами и, услышав приглушенный “ах” Льва, повела сжатыми пальцами вдоль, одновременно раздвигая свои ноги… Я сама направила его куда надо было, и Льву оставалось лишь совершить толчок. Что он, схватив меня за бедра, собственно и сделал… Один, другой, третий. Каждый последующий резче и глубже. Мои руки обняли Майского за напряженные плечи, ноги обхватили за талию… Мужские губы поймали мои, и мы, целуясь, стали интенсивно двигаться в едином порыве, во время которого нежные холмики моей груди терлись о грубую ткань рубашки Льва… И это добавляло особых ощущений.
Несмотря на то, что все действия, прикосновения и движения Майского были такими по-Эловски мне знакомыми, я отчётливо понимала, что сейчас занимаюсь сексом именно со Львом. Возможно, на это влияли поцелуи, которыми наконец-то сопровождался этот процесс. Ведь Лев, как будто восполняя их недостаток за все наше клубное время, не оставлял мои губы в покое ни на секунду: целовал, то властно проникая, то расслабленно причмокивая, то позволяя мне покусывать… Я, растворяясь в происходящем, наслаждалась каждой секундой, каждым мигом. Постанывала сквозь поцелуи и не отводила глаз от уже рассеянного взгляда Майского.
Пиковый момент молниеносно приближался, и когда он настал, Лев, вместо того чтобы привычно прошептать “Ди”, громко простонал:
– Даша… – и горячие ладони отпустили мои бедра, обняли за спину. Изможденное тело Льва лихорадочно содрогалось. И снаружи, и внутри…
А я была счастлива. Секунду. Полсекунды.
Пока случайно не взглянула в сторону входа и не вспомнила, что входную дверь я опять не закрыла. А мама уже скоро должна прийти с работы. Да и папа, в принципе, может вернуться в любой момент… Я оттолкнула Льва, спрыгнула со стола и быстро натянула трусики. Наклонившись, подняла халат и, на ходу его надевая и застегивая, рванула к двери. Приоткрыв дверь, я увидела, как мама плавно идёт по дорожке от калитки к нашему дому…
Мама, увидев меня, улыбнулась. А моё сердце учащенно застучало в горле.
– Мама! – изображая радость, громко позвала я.
Настолько громко, чтобы Лев тоже меня услышал и успел натянуть свои штаны…
Господи, Дашка, задержись мы на немного в своём порыве или же приди мама на минуту раньше, она бы стала свидетелем такого! Да ещё на нашем кухонном фамильном столе…
– Даша, а чья это машина стоит у наших ворот? – поинтересовалась мамочка, уже переступая за порог. И тут она увидела Майского. Слава Богу, уже одетого. Внимательно его рассмотрела и, повернувшись ко мне, спросила: – Даша, кто это?
– Никто, – замотала я головой, подошла к стулу, на котором висела куртка Льва и, схватив ее, всучила куртку хозяину. – И он уже уходит.
Но уходить он не собирался. Майский повесил куртку обратно, шагнул к маме и громко заявил:
– Я люблю вашу дочь.
Я закатила глаза, а мама сначала растерялась, но очень быстро собралась и выпалила:
– Очень здорово, конечно… Но позвольте хотя бы узнать, как вас зовут?
– Никак, – ответила я за Майского и попыталась подтолкнуть его к выходу. Не хочет уходить в куртке, может уйти так. Все равно на машине. Но моей силы оказалось мало, Лев не сдвинулся с места, хмуро посмотрел, а потом протянул маме руку и представился:
– Лев.
– Ой, как красиво. Лев, – заулыбалась мама и, протянув руку в ответ, тоже представилась: – Ольга Александровна. – Лев тут же взял маму за ладонь и поцеловал её в руку. Мамуля сразу раскраснелась от смущения (это, видать, у нас наследственное).
– Вы встречаетесь с моей дочерью? – уточнила мама.
– Нет, – ответила я одновременно с противоположным ответом Льва:
– Да.
Мамочка поочередно посмотрела то на меня, то на Льва и с усмешкой сказала:
– Ясно, – она подошла к столу, поставила на стул принесённый с собой пакет и спросила: – Ты кормила гостя ужином?
– Мам, этот гость зашёл случайно и уже уходит, – ответила я и, покосившись на Майского, кивнула ему на дверь.
– Лев, вы голодны? – проигнорировав мой ответ, поинтересовалась мама у писателя.
– Очень, – ответил Лев, нагло усаживаясь за стол на тот самый стул, на котором висела его верхняя одежда. Я психанула от такой наглости, топнула ножкой, но присела по соседству и сложила руки на столе. Но тут же, вспомнив, что несколько минут назад происходило на этой столешнице, я резво поднялась и, схватив тряпку у раковины, несколько раз протерла стол. Лев наблюдал за мной с ехидной улыбочкой.
Мама полезла в пакет и открыла холодильник, чтобы убрать в него покупки. А я, пользуясь тем, что родительница от нас отвернулась, с чувством пнула Льва ногой под столом. Он молча дернулся, укоризненно посмотрел и, потерев больное место, перевёл взгляд на маму, которая в этот момент к нему обратилась, доставая из холодильника казан:
– У нас есть плов из баранины, не желаете?
– Желаю, – кивнул Майский, а я едва сдержалась, чтобы опять не пнуть его ногой.
– Замечательно, – кивнула в ответ мама, ещё доставая из холодильной камеры свежие овощи. – Даша, – обратилась она ко мне. – Помой овощи и быстренько порежь салат.
Я недовольно, но покорно взяла из маминых рук огурцы, помидоры и зелёный лук и подошла с ними к раковине. Быстро помыв овощи, я достала миску, доску и нож и, вернувшись к столу, принялась шинковать продукты. Мама же переложила плов в большую тарелку и поставила его разогреваться в микроволновку.
– Накрой на стол, а я сейчас, – сказала она и, прихватив дамскую сумочку, направилась в свою комнату.
Как только за ней закрылась дверь, я тихо и зло поинтересовалась у Майского:
– Ты чего творишь?
– А чего я творю? – изобразил он удивление. Я психанула и, рассекая лезвием воздух, пригрозила Майскому ножом:
– Почему сразу не ушёл? И зачем на ужин напросился?
Лев пристально посмотрел на блестящее лезвие, взял меня за угрожающую руку и аккуратно опустил её на стол.
– Твоя мама спросила, я ответил. Не мог же я проявить к ней неуважение, – сказал Лев ласково, а потом, наклонившись ко мне, шепотом добавил: – И я, правда, очень проголодался, после… того, что между нами было… И было очень хорошо. Тебе же было хорошо?
В ответ я фыркнула. Остервенело дорезала овощи, смахнула их в металлическую миску и заявила:
– Это ничего не меняет. Минутная слабость – минутный порыв.
– Порыв? – усмехнулся писатель и стащил из миски кусок помидора. Я треснула его по руке и ответила:
– Да, порыв. Спасибо за доставленное удовольствие. Поужинаешь и отчаливай.
Брови Льва живо поползли вверх, но ничего сказать он не успел, так как из своей комнаты вышла мама. На кухню она зашла как раз в тот момент, когда прозвенела микроволновка, сообщая, что плов разгорелся. Мама оглядела стол и, увидев, что я его ещё не накрыла, молча покачала головой и сама полезла в шкаф, чтобы достать посуду и хлеб. Расставив три тарелки и положив рядом вилки, мамуля извлекла из микроволновой печи горячий плов и разложила его по порциям. Потом она заправила салат и гостеприимно сказала:
– Приятного аппетита.
Лев тут же приступил к еде и, попробовав плов, сразу заявил, что он великолепен. Я же нехотя ковырялась вилкой в своей тарелке и, поглядывая на Майского, с нетерпением ждала, когда он утолит свой голод.
– Лев, а не желаете наливочки? За знакомство? – предложила вдруг мама. – Наш папа восхитительно делает наливку из черноплодной рябины, выращенной на нашем участке.
– Лев за рулём, – напомнила я. Мама с улыбкой посмотрела на меня и ответила:
– Ничего. Он может остаться у нас.
От услышанного я чуть не подавилась.
– Стесняюсь спросить – где? – откашлявшись, поинтересовалась я, вспоминая, что диван в гостевой комнате отсутствует, а значит, в нашем доме нет свободных коек.
– Как где? В твоей комнате, – с каким-то странным удивлением ответила мама. – Мы же все уже взрослые люди…
– Мама!
– Что мама? – улыбнулась она и повторила вопрос Льву: – Так как насчет наливочки?
– С удовольствием попробую, – кивнул Лев. А я в очередной раз едва сдержалась, чтобы не пнуть наглого писаку ногой. В отношении мамы тоже были такие желания, но воспитание напрочь прогнало такие мысли.
Наливочка и рюмочки тут же оказались на столе. Разливать ее вызвался единственный за нашим столом мужчина, но я перехватила его инициативу и сама весь вечер разливала наливку. Делала я это с особым умыслом – выпроводить писателя не получилось, и спать сегодня нам придется в моей комнате, а я, оказывается, слабая девушка и устоять перед магнетизмом Льва не могу. А для того, чтобы избавить себя от соблазна, Майского следует… устранить. Самый подходящий вариант на данный момент – это напоить писателя. И я принялась осуществлять задуманное – часто наполняла рюмки, но нам с мамой наливала по половиночке, а Майскому целую.
Но как бы я не пыталась напоить Льва, до нужной кондиции он не напивался. Сидел и довольно трезвой речью расхваливал маму за уют в доме. Они вообще очень быстро нашли общий язык, и мамуля уже называла Майского на “ты” и Левой. А он в ответ и с маминого позволения обращался к ней “тётя Оля”. Меня как будто не замечали и по-наглому пользовались мной лишь в качестве бармена.
Я, налив очередную рюмку и тяжело вздохнув, посмотрела на часы – одиннадцать часов. И тут мама завела “старую песню”, начала рассказывать Льву о моём школьном детстве. В который раз в жизни послушав, как я первого сентября закрылась в ванной, отказываясь идти в первый класс, вдруг поняла, что мама, сама того не подозревая, пришла мне на помощь. Ведь такой мамин монолог, как правило, затягивался надолго. У меня есть шанс по-другому избежать соблазна. И я под шумок проскользнула в свою спальню, а потом и в ванную.
Быстро помылась, переоделась в пижаму и вышла обратно в столовую. На моё отсутствие ни мама, ни Лев вроде как внимания не обратили, и нынче мама уже рассказывала Льву о моём талантливом сочинении, продолжении на книгу Александра Сергеевича Пушкина “Дубровский”. Ага, Дашка, значит, трогательный материнский рассказ о своем чаде сейчас находится примерно на середине, и у меня есть минут десять. А за это время, как правило, человек вполне способен заснуть.
Я прошмыгнула в свою комнату, погасила свет и тут же забралась под одеяло.
И, действительно, вскоре уснула…
