Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Среда

35

Всю ночь шел дождь. Дождь проникал в ее сны, окрашивая их. Струи еще лились из водостока под ее окном, когда Джесси проснулась.

Прекрасно, подумала она. Хреновая жизнь, а погода еще хреновее.

Она долго лежала в постели, перебирая в уме все сказанные накануне гадости. «Ты забиваешь себе голову дерьмом» – «Сама себя ненавидишь» – «Актер-неудачник» – «Так привыкла к педикам, что боишься мужской любви» – «Вот чего тебе надо – любить еще большую неудачницу, чем ты сам». И так далее, и тому подобное. Слова менялись, но злобная интонация, но яд – все те же…

Какая глупость – разоткровенничаться перед Фрэнком. Ждешь от секса удовольствия, краткого отдыха, выключить голову и жить телом. Но мужчина спускает с тебя штаны – и ты стоишь с голой жопой.

Теплая, хранящая запахи постель – место казни. Поскорей бы выбраться отсюда. Джесси скатала матрас и спустилась по лестнице. Прошла на кухню, включила душ, шагнула под горячие струи, смывая с себя собственную глупость и горечь. На минуту полегчало, но стоило глянуть вниз, на бледные ноги, и ей померещился бдительный взгляд крокодила.

* * *

Город промыт дождем, краски свежие и нестойкие. На чуть зеленоватом асфальте бликуют красные и желтые пятна, отсвет витрин Западной Пятьдесят Пятой.

– Доброе утро, – поздоровалась Джесси с консьержем в вестибюле дома Генри. Стряхнула капли воды с зонта, закрыла и надежно застегнула его, пока лифт спускался за ней. Хорошо, что сегодня у нее есть работа, хорошо, что предстоит переделать кучу дел.

На лестничной площадке Джесси достала ключи, нащупала нужный, вставила в замок. Открыла дверь и услышала металлическое клацанье «Наутилуса».

– Доброе утро! – крикнула она. – Рановато поднялись – в такое сырое и мрачное утро!

В ответ ни звука, ни даже привычного похрюкивания.

Включив компьютер, Джесси отнесла плащ на вешалку. Потерла руками лицо, словно смывая с себя гнев и обиду, и пошла в столовую, спросить Генри, нужно ли ему…

На тренажере упражнялся не Генри. Разве у Генри такое плотное тело, гладкое, как у дельфина? И он не носит такие кокетливые трусики. Незнакомец сидел на скамье тренажера спиной к Джесси. Две мясистые руки с усилием поднимали штангу. В черных наушниках без шнура играла музыка – так громко, что Джесси ощущала ровный гул, словно танц-клуб заполонили пчелы.

Закончив упражнение, молодой человек поднялся и повернулся к ней. При виде Джесси он так и подскочил.

– Тоби?! – Он был похож на Тоби Фоглера, но Тоби Фоглера она никогда не видела обнаженным. Нагота все меняет. И потом, Джесси никак не ожидала увидеть его здесь.

Тоби с трудом перевел дыхание, схватился рукой за сердце.

– Джесси?! – Вытаращился на нее, сдвинул наушники, словно они мешали разглядеть ее. – Что ты здесь… Ой! – Опустив взгляд, он заметил, наконец, что не одет. Поспешно надвинул наушники, укрываясь за музыкой. Покраснел, краска переползла на шею и плечи. – Извини. Забыл, что ты… ммм! – Ссутулившись – не слишком, только чтобы обозначить смущение – он ускользнул в ванную и закрыл за собой дверь.

Джесси осталась стоять с раскрытым ртом, пытаясь сообразить, что происходит. Как здесь очутился бывший дружок ее брата? В трусах, рано утром? Провел ночь с Генри? Альфонс несчастный! Аллегра сравнивала его с безобидным травоядным, но это травоядное решило отвоевать себе место в биологической цепочке.

Вот Фрэнк посмеется! Черт, они же с Фрэнком больше не разговаривают. При этой мысли она снова разозлилась.

Распахнулась дверь спальни, вышел Генри в махровом халате.

– Джессика? Рановато сегодня. – Через ее плечо он метнул взгляд в столовую, на тренажер. Дождь стучал в зеркальные окна.

– Жуть, что за погода, – проворчал он. – Точь-в-точь как в Эдинбурге.

– Гостя своего ищете? – съязвила Джесси. – Я его спугнула. Прячется в ванной.

– Да? – Такой небрежный, невинный тон.

Джесси не стала подыгрывать.

– Как вы познакомились с Тоби?

– Что? И ты с ним знакома?

– Еще бы! Бывший партнер моего брата.

– Ох, черт! – Генри опустился на диван, изображая изумление. – Мир тесен, а Нью-Йорк еще теснее!

– Вы этого не знали?

Генри ухмыльнулся – искренне, весело, чуть виновато.

– Это довольно быстро выяснилось, – признал он. – Но я не знал, когда только встретился с ним в клубе пару дней назад. Я и не подумал, что вы тоже знакомы. – Продолжая смеяться, Генри помотал головой. – Да уж, мир тесен. Ничего серьезного, – поспешил он оправдаться. – Одна ночь, привет-пока, вроде того.

– Я и не думала, что может быть что-то серьезное. Это не в его духе.

Генри приподнял брови, ожидая продолжения.

Но Джесси поспешила закончить разговор.

– Полно работы. Среда. У вас дневной спектакль.

– Да-да, – устало кивнул Генри. – Работа-работа-работа. Работа без конца. – Он тяжело поднялся. – Пойду, извлеку его из ванной.

Джесси прошла в свой угол и села на стол. За ее спиной Генри негромко стучал в дверь ванной.

– Тоби! Тоби! Выходи, горизонт чист. Тебе пора.

Как он добр к этому мальчишке, к своей добыче! Почему она так злится? Вовсе не из-за Калеба – брат давно покончил с ним. И какое ей дело, кого трахает Генри? Но до чего же противно, что мальчишка пробрался сюда, в еемир, на еетерриторию!

Джесси проверила автоответчик, может, звонил Фрэнк, но испытала облегчение, не услышав его голоса.

– Джессика, это Долли Хейс. У нас уже вечер среды, а у вас утро. Я только что говорила с Адамом Раббом. Нужно срочно кое-что обсудить. Пусть Генри немедленно позвонит мне. Хватит прятаться.

Распахнулась дверь ванной, послышался голос Генри:

– Я бы с удовольствием побыл с тобой еще, но у меня дневной спектакль. Разве у тебя нет работы? – Они перешли в спальню, голоса сделались неразборчивыми.

Вот бы родиться мужчиной, позавидовала Джесси. Педикам проще. Взять, например, Тоби – тупой, медлительный увалень Тоби. Но он – педик и хорош собой, а потому такие мужчины, как ее брат и Генри Льюс, на все для него готовы. Разве ейГенри уделит хоть капельку внимания? А она-то добивалась от него уважения. Добивалась уважения от человека, которому не жаль потратить лишний час на Тоби Фоглера?! О чем им разговаривать? Или они не разговаривают? Тоби, должно быть, хорош в постели. Он такой тупой, должен же от него быть хоть какой-то прок. Но после всего, что обрушилось на Джесси прошлой ночью, лично ей на оргазмы плевать.

Дверь спальни открылась, Генри провел Тоби через гостиную. А Тоби-то вырядился – синий блейзер, новые брюки.

– До скорого, – буркнул он на ходу в сторону Джесси.

– Ага, – откликнулась она.

У входной двери мужчины ласково простились. Похоже, договорились о следующем свидании, однако она не все расслышала. Чмоканье – поцеловались? – и дверь, наконец, закрылась.

Генри вернулся в гостиную. «Буба-ба, бу ба, бу ба, буба-ба» – снова он напевал из «Сентиментального путешествия», но как-то мрачно, безрадостно. Странное настроение для человека, который только что хорошо потрахался.

– Генри, – ровным голосом произнесла Джесси, словно обращаясь к незнакомцу. – Долли звонила. Просила перезвонить. Сказала, это важно.

– Нет у меня настроения общаться с этой пиздой, – буркнул Генри.

Дерганый он сегодня, как и сама Джесси. А с какой стати, позвольте спросить? Провел ночь с красивым мальчиком. Пускает в ход слово на «п», Джесси этого терпеть не может. Иногда Генри сам себя не слышит, но сегодня это явная, злонамеренная провокация.

– Эта «пизда», как вы изволили выразиться, годами преданно работала на вас. И даже если теперь вы задумали ее кинуть, полагаю, не обязательно забывать ее имя.

– Что еще за чушь? – Генри поднялся, сердито глядя на нее. – Бога ради, избавь меня на сегодня от американской политкорректности!

Им и раньше случалось наступать друг другу на больные мозоли, но все тут же сглаживалось искренним извинением или смехом. Сегодня этого не произошло, и Джесси была даже рада ссоре.

– Вы совершенно правы, – заявила она. – Английская прямота мне больше по вкусу. Пизда есть пизда, а хуй – хуй.

Генри склонил голову набок, будто вслушиваясь.

– Что за тон? С чего это ты разговорилась? Злишься, что я переспал с… – Он защелкал пальцами, ловя ускользающее имя.

– Тоби.

– Я знаю, как егозовут. Я имел в виду твоего брата.

– Калеб.

– Да. Злишься, что я переспал с бывшим приятелем твоего брата? В этом все дело?

– Какое мне, на хрен, дело, с кем вы трахаетесь? Он для меня никто. Большой хуй, и только. Вам понадобились обноски моего брата – пользуйтесь на здоровье.

Генри с трудом перевел дыханье.

– Не твое дело!

– Не мое. Не мое! – повторила Джесси. – Может, оставите меня в покое, чтобы я занялась вашимиделами, они же мои, и прекратим разговаривать обо всем прочем?! – Она отвернулась к компьютеру, позой выражая: беседа закончена. Но губы ее сами собой выговорили: – Все мужчины одинаковые, что нормальные, что геи. Думают не головой, а головкой.

Генри выдержал паузу. Шагнул к ней, остановился почти вплотную – от него веяло жаром.

– Что ж, – размеренно заговорил он, – хорошо бы и ты порой думала головкой, или что там заменяет этот орган у женщин. – Пожалуйста, он вполне может обойтись без слова на «п». – Тогда бы у тебя была личная жизнь, и ты не совала бы свой длинный нос в мою, геелюбка!

– Геелюбка?! – обернулась она в ярости. – Геелюбка? Вот кто я? Пизда и геелюбка в придачу!

От брани спина не переломится. Конечно-конечно. Она и сама порой сказанет крепкое словцо, и от Генри выслушает. Но сегодня слова пронзают, как смертоносные стрелы.

– Ах ты, старый пидор! – заговорила она. – Я веду твои счета. Пишу за тебя письма. Покупаю травку. А в ответ я получаю хоть чуточку уважения? Хоть капельку благодарности?! И я же еще геелюбка и пизда!

– Я не называл тебя пиздой!

– Ты имел это в виду!

– Вот сейчас – да!

– Видишь! Видишь! – Джесси вскочила, замахала руками, словно стирая тряпкой старого актера, эту комнату, весь мир, сама не зная, что пытается выразить этим жестом. – Надоела мне эта чушь. Надоело, что меня не замечают. Человек низшей касты. Никто! Хватит с меня, Генри! Кончено! Я ухожу!

Он замер. Лицо его помертвело, жили только глаза, смотрели в упор на Джесси, спокойным, печальным взглядом, удерживая ее на месте, пока Генри подбирал верные слова, точное чувство.

– Отлично, – произнес он наконец. – И старый пидор тоже покончил с тобой. – Глаза его превратились в узкие, злобные щелочки. – Старому, старомупидору наплевать, если он в жизни больше не увидит твою жопу, пизда!

Джесси была шокирована. Неужели она сумела его задеть?

– Давай! Уходи! Плакать не стану! Надоела мне твоя ебаная компетентность! Ебаное всепрощение! Этот ебаный город с его ебаным театром. Тут даже потрахаться нельзя, в этом ебаном, хуевом, пиздовом, политкорретном, сверхчувствительном городе! На хрен ты мне сдалась!

Гнев полыхал в нем, словно огонь в печи. Слова, слова, яростные, но сдержанные, эмоции передаются тоном, а не словами. Все равно, что подвергнуться извержению Ричарда Бертона или Джереми Айронса. [73]73
  Ричард Бертон (УолтерДженкинс, 1925–1984) и Джереми Айронс (р. 1948) – английские актеры.


[Закрыть]И страшно, и дивно, словно слушаешь рычание льва. И дыхание у Генри Льюса поутру зловонное, как у царя зверей.

Джесси сдерживала свой гнев, боясь рухнуть под этим натиском.

– И вы мне не нужны, – заявила она. – Вы, и эта ерундовая работа на ерундовом жаловании. Всего доброго. Я ухожу. – Накинула плащ, потянулась за зонтиком.

– Кто ты такая, чтобы выпендриваться? – возмутился он. – Уходит она, видите ли! Ты – никто! Секретутка. Ассистентка!

Казалось бы, эти слова должны были ранить ее, но Джесси испытывала удовлетворение: своим уходом она причинила Генри Льюсу боль!

– Отлично! Я пиздовая пизда и геелюбка в придачу! – Распахнув дверь, она выскочила в коридор. – А ты – задница, и больше ничего!

Она промчалась по коридору в экстазе, опьяненная гневом. Такой живой она не ощущала себя вот уже много лет. На хрен ей сдался Генри?

В конце коридора захлопнулась дверь.

36

Генри изо всех сил хлопнул дверью. Отрадный грохот дерева и стали.

Постоял, сдерживая дыхание, ожидая, пока отхлынут эмоции. Прекрасно разыгранная сцена – острая, яркая.

И что же дальше? – подумал он. Взял и уволил помощницу. Нет – это она ушла. Совпали, тот редкий случай, когда причину не отделить от следствия. Этого ли он хотел на самом деле? Генри выдержал паузу, ожидая, что Джесси вернется, они обсудят эту сцену, решат, что было уместно, что – нет. Но ведь это не репетиция, не переиграешь. Она не вернется. От этой мысли Генри разозлился еще сильнее. Глупая сука – он даже в мыслях избегал теперь слова пизда – ушла от него! К черту!

Только этого не хватало. Личная жизнь и так в обломках. Неужели он даже вести себя не научился?

Ушла, а компьютер оставила включенным. Генри постоял, глядя на монитор, пытаясь сообразить, как его выключить. Рухнул беспомощно в кресло: «Ох, Джессика!»

Как же он без нее? Как организовать свой день? Придется искать новую ассистентку, что ли?

Но сегодня среда. В два часа – дневной спектакль, вечером еще одно выступление. По средам нет времени жить. С этим придется подождать до завтра. Он еще даже не побрился, не принял душ.

Генри прошел в ванную, смочил лицо горячей водой, смазал щеки и подбородок кремом. Он терпеть не мог бриться безопасной бритвой, предпочитал электрическую, но для спектакля, под кольдкрем и грим, требуется идеально выбрить лицо.

Посмотрел на себя в зеркало: бакенбарды в мыльной пене, жалкий субъект с крашеными волосами, с белой бородкой крема, панковый король Лир, нет, мягче, чем Лир, нежнее, безобиднее.

Почему Джесси ушла? Что он такого сказал? Да уж, наговорил всякого. Оба несли чушь. Значит, старый пидор? Старый король Лир. Однако он оскорбил ее больнее, чем Джесси – его. Как он допустил, чтобы ссора вышла из-под контроля?

Генри запрокинул голову, окунул безопасную бритву в горячую воду и начал медленно водить лезвием по шее.

Я – задница. Дырка в заднице, приговаривал он. Почему он сорвался? Из-за Тоби. С ним даже секса не получилось.

Он сполоснул лезвие под краном и продолжил бриться.

В молодую свою, распутную пору он бы трахнул глупого мальчишку и покончил с ним. Теперь, когда ему за пятьдесят, его петушок тут не главный. Приходится думать и об ихудовольствии, удовлетворять их.Это тоже бывает приятно, но если партнер не получает удовольствия, то и Генри не получает, и сексу конец. Вот что произошло прошлой ночью. И на этом надо бы поставить точку. Но Генри снова договорился о встрече. Он хотел еще раз увидеться с Тоби.

Поскреб за ухом, громкий, неприятный звук, будто по песку скребешь.

Зачем он назначил Тоби новое свидание? Парня не трахнешь, а что с ним еще делать? Бесполезен. Но Генри хотел увидеться с ним снова. Так сильно хотел, что согласился прийти посмотреть на его дурацкую пьесу, кучка безработных актеров играет в театр в подвале или что-то в этом роде. В пятницу у них полуночное представление, и Тоби пригласил Генри, уверенный, что тот не откажет.

Он постучал бритвой по краю раковины, сбивая клочья пены и волоски. С таким лязгом председательствующий стучит ложкой о стакан, призывая собрание к порядку.

Влюбился он, что ли? Похоже на то.

Так или иначе, Генри с утра злится, на нервах. А разрядился на своей идиотке-секретарше. Ничего не соображает, не может уступить мужику, когда тот не в настроении!

Закончив бритье, Генри сполоснул лицо холодной водой и увидел в зеркале новое отражение: Голубой Лир. А что? «Королева» Лир была бы добрее, чем король, мудрее и сдержаннее. Возможно. А может быть, оказалась бы такой же сволочью.

Быстро сполоснулся под душем, вытерся, надел свою любимую старую одежду. Единственная уступка моде – приталенный плащ от «Барберри» на случай дождя.

Проходя через гостиную, он заметил, что компьютер все еще работает. «Джесси! – мысленно возопил он. – Черт бы тебя побрал. И Тоби тоже». Пусть себе работает – Генри поспешно вышел на площадку к лифту.

На улице по-прежнему шел дождь, плотная завеса воды. Писает с небес. Он раскрыл зонт и шагнул на тротуар.

Собственная сдержанность изумила Генри. Но сегодня среда. Два спектакля. Нет времени на личную жизнь. Нет сил на переживания. До четверга. И слава Богу.

На первом же перекрестке, пока он дожидался зеленого света, Генри перехватил чей-то пристальный взгляд. Слегка повернул голову, покосился вбок – коренастая седая женщина под ярко-желтым зонтом (от него лицо кажется желтушным) тупо уставилась на него.

– Эй! – окликнула она. – Знакомое лицо.

Актер глубоко вздохнул. Обернулся к зрительнице. Улыбнулся, кивнул.

– Я – Генри Льюс. Очень лестно, что вы меня узнали. Смотрит все так же тупо.

– Откуда я вас знаю? Снимаетесь на телевидении?

– Нет, мэм. Играю в театре. Все равно спасибо. – Он перевел взгляд на светофор, нетерпеливо дожидаясь зеленого света.

– Театр тут ни при чем. Я давно не хожу. Слишком дорого. Так где же я вас видела? – настаивала она. – Подскажите!

Он снова в упор посмотрел на нее.

– Откуда мне знать, на хрен?! Приснился, наверное!

Она и глазом не моргнула.

– Совсем не обязательно грубить!

37

Ты: Поговорим об успехе.

Я: Поговорим. О твоем или моем?

Ты: О твоем. Я же мертв.

Я: А для мертвых успех ничего не значит?

Ты: Ничего. Мы избавились от крысиных бегов. Теперь обходимся без обоих обманщиков – успеха и провала.

Я: Это хорошо. Два обманщика. Чьи это слова?

Ты: Мои. Я только что их произнес.

Я: А до тебя? Ты не первый. И я тоже.

Так и есть. Покусывая кончик карандаша, Калеб напряженно размышлял.

Он снова сидел у себя в кабинете, снова нагромождал слова и предложения. Обычно дело лучше подвигалось после наступления темноты, но дождливый день – та же ночь. Серая хмарь накрыла город, сидишь, словно в аквариуме. Дождь идет, бледные струи за окном похожи на стебли травы. Неужели плохая погода затянется до пятницы? Какой кошмар – придется отменить прием!

«Два обманщика – успех и провал». Где он слышал эту фразу? Хорошая фраза. Хорошая и правильная. Склонившись над блокнотом, Калеб соображал, куда заведут его эти слова.

Я: Я-то знаю, как ненадежен успех. Он не вполне реален. Чего бы ты ни добился, хочется еще и еще. Но почему и провал обманчив?

Ты: Провал, как и успех, дело временное. Временное и субъективное. Что для тебя неудача, для другого, вполне вероятно, успех.

Я: И все-таки не понимаю. Наверное, некоторые люди до сих пор завидуют мне. Считают везунчиком.

Ты: Существует один только окончательный провал – смерть.

Я: Ты же мертв. Это так ужасно?

Ты: Вполовину не так ужасно, как болезнь. Думаю, гораздо хуже было бы голодать, пить, страдать паранойей, подвергаться гонениям тайной полиции при Сталине.

Я: Мне от этого не легче.

Внизу прозвенел звонок. Калеб приподнялся было, но заставил себя сидеть спокойно. Он никого не ждал. Почтальон оставляет посылки в фойе. Курьер, если надо, вернется. Хватит с него последнего раза, когда он открыл дверь незваному гостю.

Он ждал. Второго звонка не последовало.

Успокоившись, Калеб вернулся к диалогу. Однако голос у него в голове затих. Ничего, кроме слов, выведенных серым карандашом на зеленоватой бумаге. Но он подумал с минуту и задал очередной вопрос.

Я: Что ты думаешь насчет Тоби? Я не слишком суров с ним?

Ты: Ты спрашиваешь меня? Умершего друга?

Я: Ты более опытен в этом деле – «поцелуй мальчика на прощание и всего доброго».

Ты: Ну что ж. Ищешь подсказки? В любовной игре всем полезно время от времени получать по морде. Особенно в молодости, когда возомнишь себя пупом вселенной. Неотъемлемый элемент воспитания чувств.

Я: Значит, я поступил правильно?

Ты: Ты причинил слишком мало боли. Не врезал как следует – физически, эмоционально. Нужно было размягчить его сердце, и тогда пронзить. Ласкать его, целовать – и ногой под зад.

Я: Откуда это? При жизни ты не был жесток. Сознательно жесток.

Ты: А теперь жалею, что причинял тебе боль случайно, а не обдуманно. Боль, причиненная умышленно, проникает глубже и сближает теснее. Сам знаешь. Ты написал «Венеру в мехах».

Я: Но я ставил себя на место мужа, а не жены!

Ты: Тем не менее, жена получилась великолепно! Тебе иногда хотелось помучить меня. Жаль, ты не дал воли своему желанию.

38

Внизу, в фойе высотного здания на Шеридан-сквер, стоя под пультом домофона, Джесси невидящим взглядом смотрела на струи дождя и крошечные белые пузырьки, вскипающие на черном асфальте. Она не ждала ответа на свой звонок, она просто ждала – сама не зная чего. Можно попытаться позвонить по сотовому телефону, но если Калеба нет дома, значит, нет. А жаль. Ему бы пришлась по душе история о том, как она порвала с его любимым шекспировским актером.

Раскрыв зонт, Джесси снова вышла на улицу. Куда идти? Домой возвращаться не хотелось. Нет сил оставаться наедине с только что обретенной свободой. Она гордилась разрывом, но какое в этом удовольствие, если не с кем поделиться?

Она остановилась на углу, пропуская шоколадного цвета грузовик UPS, [74]74
  UPS – американская рассылочная компания и служба доставки.


[Закрыть]еще раз оглянулась на дом Калеба. Небоскреб нависал над узким треугольником садика, огороженного металлической решеткой, словно скала с уединенным замком наверху. Окон наверху не разглядеть, только несколько кустов и старый бак для воды на подпорках.

Пожалуй, к лучшему, что Калеба не оказалось дома. Чтобы объяснить ссору с Льюсом, пришлось бы упомянуть и о Тоби. Ябедничать на Тоби – еще чего не хватало! И вообще, может показаться, будто она ушла из-за того, что Генри привел на ночь любовника. Хуже того – она примчалась к Калебу через весь город, как одна отвергнутая влюбленная к другому.

А она вовсе не несчастна. Вовсе нет. Она счастлива, она свободна. Точно. Ссора была просто чудесной – спонтанной, искренней. Но сейчас возбуждение высокой трагедии схлынуло, и Джесси увидела оборотную сторону медали. Счет в банке, например. С вакансиями сейчас не густо. И чем ей теперь заняться?

За углом, у входа в метро, напротив газетного киоска, располагался «Старбакс». Джесси решила посидеть с полчасика в кафе и еще раз позвонить Калебу – если надумает. Кафе оказалось неожиданно уютным. Кирпичные, без отделки, стены оранжевого и ржавого оттенков. Время ланча закончилось, лишь с полдюжины посетителей еще оставались за столиками, читали газеты или книги, кое-кто работал за ноутбуками. Аромат кофе смешивался с резким запахом мокрой шерсти. Джесси взяла капуччино и миндальный круассан – кто знает, может, в ближайшем будущем не будет денег на подобную роскошь – и подошла к стопке «Таймса». Нашла несколько разделов «Искусства и досуга» за последние дни и перенесла их на столик у окна.

Капуччино оказался ароматным, с высокой пенкой, круассан – теплым и сладким. Капли дождя стекали по стеклу, словно вазелиновые слезы.

Ей следовало поразмыслить над своей жизнью, но вместо этого Джесси читала программу кинотеатров. Мечтатель, иди в кино! Приличная программа только в «Форуме»: «Декалог», [75]75
  «Декалог» (1988) – фильм польского режиссера Кшиштофа Кесьлевского на тему десяти заповедей.


[Закрыть]седьмая и восьмая часть. Она видела все десять, но не могла вспомнить, каким заповедям посвящены эти два фильма. Не пожелай добра ближнего своего? Не поклоняйся другим богам? В любом случае, нравоучительная польская драма – совсем не то, что доктор прописал.

Вернулась на театральную страницу.

Что у нас тут? «Том и Джерри». Казалось бы, сколько раз уже видела эту рекламу на четверть газетной страницы, в точности воспроизводящую афишу на Седьмой улице – но сердце защемило.

К черту, сказала она себе. Поссорились вы из-за ерунды, но ты правильно сделала, что ушла. Он принимает тебя как нечто само собой разумеющееся. Не обращает на тебя внимания. Наверное, даже не заметил, что ты ушла. Потом заметит – когда накопится целая куча неоплаченных счетов. Так что же ты нос повесила? Мазохистка несчастная!

Зажмурившись, она наугад перевернула страницу. Открыла глаза и увидела обзор «Леопольда и Лоис».

Подзаголовок: «Клубная смерть». Автор – Кеннет Прагер. Вводная фраза: «Подобно своим тезкам, Леопольду и Лебу, [76]76
  Ричард Леби Натан Леопольд в 1924 г. совершили первое в США «убийство для развлечения», зарезав четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса.


[Закрыть]эта парочка, Леопольд и Лоис, тоже убийцы – убийцы музыки».

Джесси отнюдь не считала себя поклонницей Леопольда и Лоис. Воплощение дурного вкуса, перебродившая ирония Ист-Виллиджа. Ругательная рецензия на них – вот что ей нужно сейчас. Ничто так не поднимает настроение в неудачный день, как это: бездарные выскочки наконец-то получили по носу. Сложив газету поудобнее, она принялась читать.

– Думаешь, ты совсем один, чужой в чужом городе, и вдруг видишь знакомое лицо.

Мужской голос у нее за спиной прозвучал слишком громко и отчетливо, словно человек разговаривал по мобильному. Она даже не оглянулась.

– Джесси! Привет, это я.

Теперь она повернула голову.

Он уже стоял за ее спиной, нависая, высокий и тощий, длинные темные волосы небрежно собраны в хвост на затылке.

– Чарли?

Глупо ухмыляется, будто ждет, что она ему обрадуется.

– Неплохо, – ответил он, хотя никто вроде не спрашивал, как он поживает. – А ты? Я присяду?

– Да, конечно.

Сложил свое длинное тело и опустился на стул. За те два года, что Джесси не видела Чарли Уокера, он не изменился. Сорокалетний мальчишка. Черная футболка, черные джинсы, длинные волосы – студент, да и только. Чарли Уокер, ее бывший муж.

– Как увидел тебя здесь, глаза на лоб полезли от удивления. Мир тесен.

– Ты вернулся в Нью-Йорк?

– Нет, заехал ненадолго. Делаю озвучку на закрытом показе. Работаю на «Файзер» [77]77
  «Файзер» – фармацевтический концерн.


[Закрыть]и прочие силы ада.

Хотя Чарли одевался как музыкант, но был звукооператором. Десять лет назад он работал в театре. Технические работники не так эгоцентричны, как актеры, и более приземленны. Какое-то время ей это нравилось. А потом Чарли выяснил, что корпорации платят больше и в срок. Примитивная практичность сожрала его с потрохами, словно волк.

– Мы поехали в «Джэвитс Сентр», рассчитывали получить микшерский пульт, а его привезут только к пяти. Вот я и решил смотаться в эти края, побывать в знакомых местах. Здесь была лучшая греческая кофейня, а теперь вот «Старбакс».

Он пристально смотрел в глаза Джесси. Давняя, ничего не значащая привычка, ею же и привитая. Это она постаралась избавить Чарли от застенчивости: надо прямо глядеть людям в глаза. А он и рад стараться – таращился и на мужчин, и на женщин. Геев, вроде ее брата, это сбивало с толку. Голубые глаза, бледные, словно выцветшая акварель. Сексуален, на ленивый, сдержанный, сонный манер. Женщины так уставали от Чарли, что соглашались лечь с ним в постель.

– Ты по-прежнему с… – начала Джесси. – Прости, забыла ее имя.

– Жюстин. Да-да. Мы купили дом в Трентоне. Недвижимость там дешевая. Мы поженились.

– Вот как? – Странные, противоречивые чувства. Джесси не могла выразить их словами. Только смотрела, прищурившись.

Чарли пожал плечами, захихикал:

– У нас с тобой ничего не вышло, но это не значит, что брак сам по себе плох. Да и расстались мы по-дружески.

– Потому что нам нечего было делить, – вставила Джесси. – Ни денег, ни дома.

Ни иллюзий, ни любви, ни разбитого сердца.

– Да уж, не было даже ночного горшка, – кивнул он и опять захихикал своим противным мультяшным смешком, будто в горле фантики шуршат. – Ладно, ты-то как? Жизнь идет?

– У меня все в порядке. – Надо же, именно в такой паршивый денек наткнуться на бывшего мужа!

– Где работаешь? Все еще пишешь сценарии в… как там его?…

– В театральном клубе Манхэттена? Нет. Это даже не предыдущая – три работы тому назад. – Пена в чашке осела. – Сейчас я личный помощник английского актера, который играет на Бродвее. Слышал такое имя – Генри Льюс?

– Нет. Ты же меня знаешь: все, кто не из «Стартрека», ускользают от моего радара.

– Да, он не так уж знаменит, – признала Джесси.

Однако сказав правду, она не загладила ложь, и эта ложь заставила еще острее ощутить горечь утраты.

–  Помощница, – фыркнул Чарли. – Всего-навсего помощница.

И к тому же помощница малоизвестного актера, то есть – ничтожество.

– Ты так и живешь в нашей квартирке? – продолжал Чарли.

– Да.

– Хорошо. Хорошее место. Недорогое.

– Еще бы. Нелегальная субаренда. – Голос срывался, горло сжимал спазм. Ни работы, ни мужа, ни постоянного друга, ни даже законно оформленной квартиры. – А ты доволен жизнью в своем Трентоне?

– Ага. Нормальное местечко. У меня есть гараж, вожусь там с железками. Жюстин занимается садом. Работа тупая, но деньги платят приличные. Никаких технофанов, среди которых я был придурком. Плыву себе по течению.

– Дао города Трентона, – съязвила Джесси.

– Вот именно! – хмыкнул он. – Обрети мир в своем внутреннем Трентоне.

Джесси рассмеялась вместе с ним, но из ее глаз хлынули слезы.

Чарли продолжал улыбаться – подумал, что она плачет от смеха.

Горло снова свело судорогой, слезы продолжали течь.

– Ох, черт, – хрипло пробормотала она. – Что ж это я… – Хотела посмеяться над собой, но дыхание прерывалось всхлипами.

До Чарли, наконец, дошло. Он подался вперед, стараясь проявить заботу, вытаращился, как учили: «Смотри людям прямо в глаза». Потянулся рукой через стол, сжал ее пальцы.

– Джесси? Что случилось? Неужели из-за Трентона? Она рассмеялась презрительно, и от этого рыдания усилились.

– Черт! – вскрикнула она. – Черт, черт, черт! – Выдернула пальцы из его ладони, схватила салфетку, с силой прижала к глазам, прячась за тонким листом бумаги. Минута – и Джесси взяла себя в руки. Убрала от лица салфетку.

– Ты же не из-за нашей встречи расстроилась? – настаивал Чарли.

– Нет. Конечно, нет.

– Я так и думал.

Широко раскрыв рот, Джесси вдохнула поглубже, сглотнула, поморгала. Грубые коричневые салфетки «Старбакса» не годятся на роль носовых платков.

– Извини, – сказала она. – Извини, пожалуйста. Бывают такие дни – жить не хочется.

Чарли кивнул, словно и ему не чужды подобные эмоции. Встревожился, но головы не терял. Типично для Чарли. Когда-то его мужественная выдержка нравилась Джесси – или вызывала нестерпимое раздражение.

– Сколько мы прожили вместе? – спросил он ни с того, ни с сего.

– Три года. – Она втянула носом непролитые слезы. – Год были женаты.

Но Чарли не был настоящим мужем. Так, декорация.

– Всего-то? – Удивился он и снова включил этот ласковый, дружелюбный, пустой взгляд. – А кажется – намного дольше. Намного.