Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

39

– Алло, Генри! Джесси! Кто-нибудь! Это снова Долли Хейс. Звоню, звоню, никто не отвечает.

– Адам Рабб звонил пять раз за последние два дня. Наглый осел. Делает этому миру одолжение тем, что живет в нем. Плевать. Но теперь он поставил ультиматум. Дал нам двадцать четыре часа. Я объясняла, что не могу дозвониться, но он сказал – снимает свое предложение, если мы не ответим до десяти часов. По твоему времени, Генри!

– Генри, предложение – лучше некуда. Если ты решил продать свою задницу подороже, это – твой шанс. Сам будешь виноват, если упустишь.

40

«Подобно своим тезкам, Леопольду и Лебу, эта парочка, Леопольд и Лоис – убийцы, убийцы музыки. Их жертвой стал не бедняга Бобби Фрэнке, а поп-культура старшего поколения. Этому шоу, этой отнюдь не смешной пародии, этой полуторачасовой чепухе требуется врач, а не обозреватель. В любом случае…»

Дуайт сложил «Таймс».

– Натуралу не понять. Я видел шоу. Очень смешное. Типа: заработай инфаркт и помри.

– Нечего им сочувствовать, – огрызнулась Аллегра. – О них пишут в «Таймс», а о нас – нет.

– И слава Богу, – вставил Фрэнк.

– «В любом случае, – продолжил чтение Дуайт, – получите ли вы удовольствие, разозлитесь или умрете от скуки, зависит от того, насколько вам памятен давно отошедший в прошлое мир ночных клубов, Лас-Вегаса и Мерва Гриффина…». [78]78
  Мерв Гриффин (р. 1925) – популярный ведущий ток-шоу и развлекательных программ.


[Закрыть]

Дождь все еще лил. В шесть часов вечера темно и мрачно, как в ноябре. На Западной Сто Четвертой уже горели фонари. Фрэнк устроился в мягком кресле чуть в стороне от актеров и собирался с духом для вечерней репетиции. Уже среда, премьера в пятницу, но ему все равно, что случится – успех или провал. Скверное у него сейчас настроение – безразличие, губительное для дела.

– «Отсутствие сострадания к этой паре несчастных стариков просто убивает. Но аудитория помирает со смеху».

– Довольно! – крикнул Фрэнк, выталкивая себя из кресла. – За дело. Работы по горло.

– Тоби еще не пришел, – напомнила ему Аллегра.

– К черту Тоби. Боаз, ты прочтешь его реплики?

– Нет, – равнодушно ответил Боаз.

– Бо, миленький… – заныла Аллегра.

Боаз тоже не в духе. Помятый и растрепанный красавец выглядел еще более помятым.

– Музыка, – заявил он. – Я должен записать диск со всей музыкой к шоу. – И он продемонстрировал набитый дисками пакет. – Я пошел. – И он направился к двери.

– Что происходит?! – возмутилась Мелисса. – Погода на них так действует или фазы Луны? Или все не с той ноги встали?

– К черту! – повторил Фрэнк. – Я почитаю за Тоби. Пошли. Двигайтесь же!

Все встали по местам и начали прогон первой сцены, неторопливый пролог.

Крис и Мелисса курсировали между ванной и кухней, проходили друг мимо друга, не обмениваясь ни словом. Фрэнк сидел на складном стуле в центре гостиной, наблюдая.

– Славный денек, – пробурчала Мелисса. Первая реплика.

– Что тут славного? – фыркнула Крис.

– Это ирония, – пояснила Мелисса.

– Извини. Не могу с утра оценить твой юмор.

«Лублу тэбя, как свынка гразь», мысленно повторял Фрэнк.

Нет, не любит. Больше не любит. Кончено.

Фраза Ингрид Бергман возникла в голове сама собой. Мозг превратился в лед, внимание скользит, не в силах сосредоточиться. Утром Фрэнк проснулся, ощущая себя китовым дерьмом – как говаривал его отец, китовое дерьмо лежит на самом дне океана.

«Я не стану утешительным призом для актера-неудачника».

Что может быть хуже: ты стоишь обнаженным перед любимой женщиной, – вдвойне обнаженным из-за эрекции, – а тебя разбирают по косточкам, пережевывают и выплевывают! Что может быть ужаснее?

«Вот чего тебе надо – любить еще большую неудачницу, чем ты сам!»

Бесконечно проигрывая эту сцену в своей голове, Фрэнк порой натыкался на собственные ошибки. Как он посмел сказать: «Ты слишком привязана к своему брату-педику»? Но чаще всего он видел лишь неправоту Джесси. Нельзя влюбляться в психически травмированную личность – взаимности не дождешься.

Он не мог поделиться своим горем с Аллегрой и прочими. Эти дилетанты и так много знают о его личной жизни. Не хватало, чтобы его любовь сделалась сюжетом для песен этого «греческого хора».

Дуайт вынырнул из спальни – начиналась его сцена, – напевая «Я теряю веру». [79]79
  «Я теряю веру» – песня американской группы R.E.M.


[Закрыть]Диалог Дуайта с Аллегрой вышел слишком мрачным, но Фрэнк не прерывал обмен репликами. Сегодня он не мог положиться на свои инстинкты, не решался критиковать.

Далее – первый монолог Тоби перед Крис. Крис неподвижно сидела перед телевизором, Фрэнк зачитывал ей Фразы Тоби. Засранец позволяет себе опаздывать – и это после того, как накануне вечером Фрэнк потратил на него столько сил.

– Привет. Как дела? Хорошо прошел день? У меня отлично, – наговаривал Фрэнк.

Остроумные реплики и шутки, а под ними – три сюжета о глубоко несчастных людях. Черный юмор, по замыслу автора, но сегодня Фрэнк ощущал только черноту, без юмора.

Подошла очередь эпизода, когда Аллегра и Дуайт бросаются в объятия друг друга. Это могло быть – должно было быть – великолепно. Двое друзей обсуждают свои проблемы, делятся горестями, как два Иа-Иа, и внезапно накидываются друг на друга. Но сейчас вместо удара молнии черепахой ползла вялая сцена, Аллегра и Дуайт не могли даже толком поцеловаться – сталкивались носами.

– Что вам мешает? – спросил Фрэнк. – Ну же, ребята. Реплика. Пауза. И – поцелуй.

Дуайт и Аллегра остановились, заглянули друг другу в глаза – и неудержимо расхохотались.

– Что за детский сад! – возмутился Фрэнк. – Что такое? Нужно играть депрессию и похоть!

– Но мы же с ней друзья, – возразил Дуайт.

Фрэнк встал между ними.

– Здесь речь идет не о дружбе! – разъяснил он. – О сексе!

– Думаешь, так легко? – пожаловалась Аллегра. – Сам и сыграй.

– Да бога ради!

Ухватив Дуайта за воротник, он подтянул его лицо вплотную к своему и впился в его рот поцелуем. Зубы ударились о зубы, язык проник в теплую влажную пещеру. Он затянул поцелуй, хотя в голове стучало: «Это же Дуайт. Зачем я полез в рот к Дуайту? Почему целую его с такой злобой?»

Он выпустил, наконец, Дуайта, отвернулся и сплюнул.

– Вот так-то, – заявил он Аллегре. – И меня считают гомофобом?!

Все молча таращились на своего режиссера.

– Боже, – с нервным смешком выдавил из себя Дуайт. – Я и не думал, что ты обижаешься. – Он раскраснелся, был смущен и расстроен.

Тыльной стороной ладони Фрэнк утер рот.

– Извини, увлекся. Это твоясцена. Отдайся ей. Оба отдайтесь.

Они начали сцену сначала. Потом еще раз, и еще. Им никак не удавалось раствориться в ней, недоставало бурлившей во Фрэнке агрессии, но хотя бы жесты усвоили.

Фрэнк зачитывал второй монолог Тоби, когда в дверь постучали. Фрэнк открыл, не спрашивая, кто там, и вошел Тоби – на цыпочках, всем своим видом извиняясь за опоздание. Тем не менее, он выглядел на редкость довольным собой, отметил Фрэнк. Бросив плащ в угол, Тоби сходу продолжил свой монолог.

– Что смотришь? Хорошая передача? Я подумываю сходить на прослушивание для полицейского сериала. Не для этого, для другого…

– Простите, что так поздно, – сказал он, закончив сцену.

– Где задержался? – поинтересовался Дуайт.

– В «Кинко». Смена затянулась.

– Вперед! – окликнул их Фрэнк. – Теперь пойдет как по маслу.

Они продолжили, но не как по маслу. У всех реплики выходили какими-то смазанными, приглушенными – у всех, кроме Тоби. Его монологи обрели упругость и четкость. Ему явно пошла впрок работа с Фрэнком, он все усвоил. Актеры обменивались изумленными взглядами, а потом и сами поднажали.

Фрэнк присмотрелся к возне Крис и Мелиссы в кухне, и его осенило.

– Лорел и Харди, [80]80
  Стэн Лорел (1890–1965) и Оливер Харди (1892–1957) – комики, «тонкий» и «толстый».


[Закрыть]– предложил он.

Он боялся обидеть Крис – ведь ясно, кто из них Харди – но та скорее обрадовалась.

– Лесбиянки Лорел и Харди? Точно. Это мне по плечу.

Легкий оттенок фарса, капелька напыщенности – и сцена оживилась.

Тоби приступил к четвертому монологу. Его прорвало, он обхватил Крис руками, точно так же, как вчера цеплялся за Фрэнка. И Крис хорошо помнила эту сцену – замерла в смущении, потом робко обняла его в ответ.

Драка в кухне получилась скомканной – актеры снова зажались, – и на фоне других сцен с проблесками подлинной жизни эта выглядела донельзя механической.

Когда они закончили, Фрэнк сказал:

– Что-то забрезжило. Уже не полнаячушь. – И сам он уже не чувствовал себя полным дерьмом – китовым дерьмом. – Перерыв.

Актеры разбрелись, открыли окна, включили мобильники. Аллегра отозвала Фрэнка в сторону.

– Ну и поцелуй! – сказала она.

– Я хотел показать вам пример.

– Я так и поняла. Но ты задел его чувства.

– То есть?

– Он думает, ты хотел посмеяться над ним, потому что он голубой.

– Господи ты Боже мой! – вскричал Фрэнк. – С чего вы все взяли, будто мне есть дело до того, кто с кем…

– Поговори с ним, – посоветовала Аллегра. – Нам только не хватает еще одного обиженного.

Дуайт пристроился на подоконнике рядом с Крис. Оба курили, каждый занял половину окна. Слишком сыро, неохота вылезать на пожарную лестницу.

Подойдя к Дуайту, Фрэнк негромко окликнул его:

– Слышь, друг! Извини, если обидел.

Дуайт даже головы не повернул.

– Ты не уважаешь меня, Фрэнк.

– Еще как уважаю.

– Если б я попытался тебя лапать, ты бы меня пришиб.

– Да нет же! – настаивал Фрэнк, хотя даже стоять вплотную к Дуайту ему было неловко.

Ступени пожарной лестницы обрамляли их головы и плечи. На перилах поблескивали линзочки воды. В двух шагах от них свешивалась из окна Крис, электрический свет из комнаты омывал ее тело от головы до локтей.

– Слушай, может, я не подумал, – извинялся Фрэнк, – но я тебя не лапал. Я изображал персонаж Аллегры – это она должна была притиснуть тебя.

– Теперь я знаю, что чувствуют девочки, когда их щупают. Мы с тобой друзья, Фрэнк. Не хрен разряжаться за мой счет.

– Дуайт! Можно подумать, менязавел этот поцелуй! – Он вложил в поцелуй сильные эмоции, что правда, то правда, но эти эмоции не имели никакого отношения к Дуайту. – Извини. Мне очень жаль. Это никогда больше не повторится.

Аллегра высунула голову в окошко рядом с Крис.

– Эй! У Тоби замечательные новости.

У окна стало тесновато. Фрэнк хотел было убрать голову и продолжить разговор в гостиной, но тут рядом с головами Аллегры и Крис появилась третья – голова Тоби.

– Фрэнк, – заговорил он, – я тут Аллегру спрашивал – можем мы устроить дополнительное представление в пятницу? Для моего хорошего знакомого, он не успевает к девяти.

Крис и Дуайт дружно застонали.

– Извини, Тоби, – ответил Фрэнк. – Не успевает – значит, не успевает. Мы, конечно, мелочь пузатая, но не настолько же, чтобы выступать на заказ.

– Да ты послушай, Фрэнк, – вмешалась Аллегра. – Тоби, скажи ему, о каком друге идет речь.

– Это Генри Льюс.

–  Генри Льюс! – вскричал Дуайт. Широко раскрыв от изумления глаза, он повернулся к Фрэнку, потом снова к Тоби. – Мистер Ева Харрингтон! О-го-го!

–  Ева – кто? – переспросил Тоби.

– Заткнись, Дуайт! – одернула приятеля Аллегра. – Так что, Фрэнк? – И она убрала голову.

Фрэнк тоже вернулся в гостиную, заморгал, приспосабливаясь к слишком яркому свету после сумрачной пожарной лестницы. Вслед за ним возвратились и другие актеры.

– Генри Льюс, – повторила Аллегра. – Придет посмотреть. Ему понравится! Он даст нам хороший отзыв!

– А если не понравится? – усомнился Дуайт.

– Как же, не понравится! – усмехнулась Аллегра. – Его дружок играет!

– Он хороший человек, – заверил всех Тоби. – Он нам поможет.

Фрэнк не верил своим ушам. Генри Льюс, на хрен! Куда бежать? И все его актеры, как дрессированные собачки, готовы прыгать через обруч ради этого засранца. Он оглянулся на Крис – может, хоть она не согласна?

Крис лениво пожала плечами:

– Можно и лишний раз выступить.

– Верно! – подхватил Дуайт. – Перед Генри Льюсом! Ого! Все равно что перед самим Майклом Кейном. [81]81
  Майкл Кейн – известный английский режиссер.


[Закрыть]У вас роман?

– Нет, – протянул Тоби, потупясь. У него был виноватый и вместе с тем торжествующий вид – гордится своим падением. – Встречались, выпили кофе. Два раза. Он действительно интересуется молодыми актерами. В смысле – профессионально.

– В каком-каком смысле? – переспросил Дуайт.

– Знаете что, – перебила Аллегра, – мне плевать, как именно Тоби залучил Генри Льюса. Дареному коню в зубы не смотрят. Что скажешь, Фрэнк? Дополнительное представление? С нас не убудет.

И все дружно обернулись к Фрэнку, полные надежд, упоенные собой.

41

– Алло!

– Тоби?

– А, Генри. Привет.

– Еще не спишь? Вот и хорошо. Я боялся, что уже поздно.

– Я раньше часа не ложусь. Слушай, я спросил у ребят насчет пятницы. Мы выступим еще раз. Билеты уже готовы. Я оставлю один для тебя?

– Конечно. Да-да. Замечательно.

Пауза.

– А сегодня ты не занят, Тоби? Приходи ко мне.

– Уже так поздно. Почти двенадцать.

– Знаю. Просто подумал, вдруг ты согласишься… ну да ладно.

– Мне было хорошо прошлой ночью.

– Правда?

– Честное слово. Так уютно. Вроде как в гостях.

– Хмм.

– Жаль, что пока я не могу дать тебе большего, Генри. Ничего?

– Поспи в гостях и сегодня.

– Прости, мне надо выспаться.

– Прошлой ночью ты спал без проблем.

– У меня премьера. Понимаешь? У тебя работа, и у меня тоже. Ты придешь в пятницу? Обещаешь?

Пауза.

– Разумеется. За все сокровища мира я бы не пропустил такое.

42

Небо голубое, солнце сияет – картинка из детской книжки. Джесси гуляла по зеленому, такому зеленому полю, вдали от города, от скучных обязанностей. Единственное что ее беспокоило – крошка-гиппопотам. Ростом с поросенка, он брел за ней, как понятный только ей упрек, взращенный ею укор совести.

Странный стук доносился с небес, тук-тук-тук, словно удары трости, возвещавшие о начале представления в «Детях райка». [82]82
  «Дети райка» – фильм Марселя Карне (1945).


[Закрыть]Зеленое небо и зеленый луг дернулись и поехали вверх, как занавес. Конец света, подумала Джесси в отчаянии. Разрисованная тряпка земли и неба исчезла высоко над головой. Осталось лишь усыпанная звездами темнота. И – публика.

Она стояла на сцене перед залом размером со Вселенную, бесконечным, как космос. Гиппопотам все еще держался поблизости. Ну и шутки шутит мое подсознание, подумала Джесси. Она уже догадывалась, что видит сон. Лишь бы не тот дурацкий «актерский» сон, в котором забываешь свою реплику или вовсе не догадываешься, в какую пьесу попала.

Публика – одни мужчины, сплошные ряды в смокингах. Это хорошо. Джесси нравилось быть единственной девушкой на вечеринке. Калеб в переднем ряду. Рядом – мистер Коупленд, руководитель школьного драмкружка. Уже не тот вечный мальчишка, он выглядит старым, словно отец – будь он сейчас жив. Дальше – Фрэнк, хмурый, руки сложены на груди. Фрэнк недоволен ею – как она осмелилась выйти на сцену с гиппопотамом?!

Но где же Генри? Нигде нет. Не пришел. Вот дерьмо!

Бегемотик, сидевший у ноги хозяйки, внезапно откашлялся. Задрал голову и с нежностью посмотрел на нее. Приоткрыл розовый рот. Сейчас заговорит и все объяснит.

Однако прежде, чем она услышала разгадку происходящего, трость заработала вновь: тук-тук-тук. Можно подумать, спектакль еще не начался. Или это спектакль в спектакле, подлинная драма, поставленная Богом? Бог теряет терпение.

Джесси очнулась в своей постели.

Тук-тук-тук. Кто-то барабанит в дверь.

– А? Что? Кто это?

Приглушенный мужской голос ответил:

– Это я. Пришел извиниться.

Джесси села. Она хотела было снова натянуть на себя одеяло, но оно исчезло, а с ним и премудрый гиппопотам.

– Сейчас. Одну минутку, – хрипло крикнула она в сторону двери. Голос сел, царапал горло. Джесси начала спускаться по лестнице. Кто еще пришел извиниться? Если подумать, на свете столько людей, которые провинились перед Джесси.

Сняв цепочку, она открыла дверь.

В коридоре маячило вытянутое, небритое лицо Генри Льюса. В одной руке он держал мокрый зонт, в другой – свернутый воронкой лист бумаги.

– Вот, – сказал Генри, протягивая ей сверток. – Извини за вчерашнее. Я вел себя очень глупо и безответственно.

Неужели продолжается сон? – недоумевала Джесси. Развернув бумагу, она обнаружила целую охапку цветов – не таких, какие приснились бы во сне, а настоящих. Простые белые ромашки с бледно-желтыми сердцевинками.

Вполне реальный Генри Льюс в ее темном коридоре. Генри Льюс – столь же неуместный здесь, как роза на капустной грядке.

– Извини, – повторил он. – Я пытался звонить, но все время попадал на автоответчик.

– Я отключила сотовый.

– Ну да. Ясно. Что ж… – Он прочистил горло, глядя себе под ноги, на небесно-голубые «Найки».

Пригласить его войти? Но Джесси не хотелось, чтобы Генри Льюс вторгался в ее убогое личное пространство. Она продолжала стоять на пороге в футболке и трусах, беседуя со своим боссом. Со своим бывшим боссом. Или не совсем бывшим?

– Я хотел пригласить тебя на завтрак, – произнес наконец Генри. – Посидим, обсудим наши разногласия.

– А? Да. Пожалуй, – пробормотала она.

– Куда пойдем?

– Здесь в подвале есть закусочная. Вы идите вперед. Закажите кофе, я скоро спущусь. Договорились?

– В подвале? – неуверенно переспросил он.

– Да. Выйти на улицу, повернуть направо, в том конце квартала. Дайте мне пятнадцать минут – оденусь и присоединюсь к вам.

– Отлично. Через пятнадцать минут. – Генри просиял застенчивой, виноватой, обиженной улыбкой. Просунул руку в квартиру, взялся за ручку и плотно закрыл за собой дверь. Смутился при виде собственной ассистентки в неглиже?

Она так и осталась стоять перед закрытой дверью, уставившись на зажатые в кулаке стебли ромашек, гадая, проснулась она или все еще спит. Покосилась в сторону небольшого окна над кроватью. Монотонно барабанил дождь. Посмотрела на кухонные часы. Начало одиннадцатого. Разгар рабочего дня для большинства людей, раннее утро для Генри. В такую рань он явился в пригород просить прощения? Странно, трогательно – и немного подозрительно.

И только умывшись холодной водой, Джесси вспомнила гиппопотама. К чему он приснился? Что за шутки шутит чертово подсознание? Какие истины пытается ей поведать?

43

Закусочная «Вандам» располагалась в подвале бывшей типографии. Пустое помещение с высоким потолком, повсюду водопроводные трубы, несколько импрессионистских плакатов на стене. Джесси выбрала это место по привычке, Генри это заслужил: пусть дожидается в неуютном, в таком заурядномпомещении.

Вон он сидит, в отдельном кабинете под лампой дневного света. Не скучает, не злится. Поднял голову и заметил Джесси, как раз когда она входила в дверь. Расплылся в улыбке:

– Пришла? Вот и хорошо.

– Думали, не приду?

Али, официант-пакистанец, подошел к столику.

– Доброе утро, Джессика. – Он поставил на стол чашку кофе, ее обычный заказ. – Это твой друг? – Вопрос прозвучал напряженно, Али опасался, что немолодой мужчина – любовник.

– Генри Льюс, – представила его Джесси. – Мой босс. А это Али Мохран. Он кормит меня, когда мне лень готовить, то есть почти всегда.

Мужчины сдержанно кивнули друг другу. Джесси заказала свои любимые оладьи, и Али отошел от стола. Она наблюдала за Генри, предоставив ему начать разговор. Не стоит забегать вперед – пока все козыри у нее на руках. Хочется продлить приятное мгновение.

Генри улыбался все той же странной улыбкой – смесь смущения, обиды и вины.

– Джесси! – заговорил он, наконец. – Почему мы вчера сорвались? Из-за чего поспорили?

– У меня на этот счет имеется теория, – ответила она. – А как думаете вы?

Генри набрал воздуха в грудь.

– Я думаю, что допустил серьезную ошибку. – Он подался вперед, опираясь на локти. – Джесси! Пожалуйста, вернись! Ты нужна мне! Не ради счетов и тому подобного – ты нужна мне, как друг.

– Друг?

– Да. Человек, с которым можно поговорить по душам.

– Но я же всего-навсего ассистент, – прошипела она ненавистное слово.

– Я тебя и похуже обзывал, – поморщился он. – Не стоит вспоминать.

– Не стоит.

– Я вел себя как задница. Настроение было ужасное. Чувствовал себя совсем старым, никому не нужным, одураченным. Когда ты на меня наехала, я потерял голову. Очень дурно с тобой обошелся. Ужасно.

– Я тоже вела себя не слишком культурно, – признала Джесси. – Это вы-то никому не нужны?! А как же Тоби, скакавший по квартире в нижнем белье?

– Я знаю, что не воздавал тебе должного, – продолжал Генри. – Прости. Что еще сказать? Я – человек искусства. Как все творческие люди, бываю жутко эгоцентричным. Но порой я обращаю на тебя внимание, Джесси. И ценю. Честное слово.

– Что ж… – Джесси задумчиво склонила голову. Пустая лесть, разумеется, но губы невольно растянулись в улыбке. Уже приятно, что Генри готов льстить, лишь бы ее вернуть – значит, нужна.

– Ты вернешься ко мне, Джесси? Исправиться не обещаю, но постараюсь хотя бы время от времени проявлять к тебе внимание, которого ты заслуживаешь.

Отказать она не могла, но и сдаваться так легко не собиралась.

– Я подумаю, – посулила она. – Вчера мы много чего друг другу наговорили. Не стану притворяться, будто все уже зажило.

– Мы говорили под влиянием момента. На самом деле я отношусь к тебе с любовью и уважением.

– Ясное дело.

Генри надулся – сердится, что не поддалась сразу его обаянию.

– Ты хотя бы подумаешь над моим предложением?

– Уже думаю, – с прохладцей отозвалась она.

Али принес заказанные оладьи.

– Спасибо, – сладчайшим голосом (для контраста) пропела она.

Генри сложил руки на столе перед собой.

– Я готов предложить тебе прибавку, Джесси. Хотя я понимаю, что не в деньгах дело.

– Конечно, – согласилась она, – но деньги помогут мне принять решение. – Она снова улыбалась. Генри – скряга. Вести счета не умеет, но неизменно ошибается в свою пользу.

– Хорошо. Сколько я тебе плачу в неделю? – спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – Буду платить на сотню больше.

Боже ты мой, подумала Джесси. Я нужна ему позарез.

– Ты вернешься? Это меняет дело?

– Подожди, – повторила она, – мне надо подумать.

– Оладьи остынут, – нахмурился Генри. – Ешь давай. Ешь. – Он царственно махнул рукой.

Она открыла тюбик меда, выдавила на тарелку. Генри внимательно наблюдал за ней. Он уже улыбался – робкой, чуть неуверенной улыбкой. Знал, что она скажет «да».

И тут он спросил:

– Что ты знаешь о Тобиасе Фоглере?

– О Тобиасе? А, Тоби.

– Да, о нем. – Сухо, деловым тоном.

Ловко он меня провел, восхитилась Джесси. Вот зачем он на самом деле явился – не из-за меня, из-за Тоби. Она чуть было не расхохоталась. Шито белыми нитками.

– Я мало что знаю о нем, – сказала она. – Полгода он встречался с Калебом. Потом Калеб его бросил. – Джесси презрительно фыркнула. – После этой ночи вы знакомы с ним ближе, чем я.

– Со стороны может так показаться, – пробурчал Генри. – Но наше знакомство оказалось несколько незавершенным – не будем уточнять.

– А?

– Не будем вдаваться в подробности.

– Без подробностей неинтересно. – Она взяла еще один тюбик и выдавила побольше меда на оладьи. – Так что же? Он отказался лечь с вами в постель?

– В постель он лег. Но больше ничего делать не стал.

– Не стояло?

– Стояло. Опустить не могли. И поверь, уж я старался…

Надо ей это? Джесси задавала вопросы, в надежде смутить Генри, но Генри не прошибешь.

– Все-таки, вы ему хоть немногонравитесь, – заключила она.

– Нравлюсь. Его привлекает моя «слава». Мое величие. Знал бы он!.. Но это ерунда. Я давно уже не рассчитываю, что меня будут любить ради меня самого.

– Правда? – Удивленно заморгала Джесси.

Он пожал плечами и переменил позу, сев к Джесси боком.

– Знаешь, что самое странное в этой ситуации? Самое нелепое, после такой ночи?

– Вы хотите снова увидеться с ним.

–  Вот именно.Не просто хочу – нуждаюсь в этом.Я должен увидеть его снова. Черт возьми! Влюбился, наверное. – Он засмеялся над самим собой, презрительным, каркающим смехом. – Хочу до такой степени, что согласился даже посмотреть пьесу, в которой он играет. Какое-то любительское представление.

– О!

– Какую-то авангардную постановку, специально для таких, как я.

– Не очень-то она авангардная, – возразила Джесси, пытаясь понять, отчего ей так больно. Разве все это не забавно? – А вчера Тоби не остался у вас?

– Нет. Вчера был дневной спектакль. В такие дни я и собственное имя не в состоянии вспомнить. А сегодня я проснулся один. Мне хотелось поговорить, Джесси. Поговорить с тобой. – Он снова повернулся к ней лицом, голубые глаза влажно поблескивали – точь-в-точь провинившаяся сибирская лайка. – И тут я вспомнил нашу вчерашнюю ссору и понял, что ты не придешь. Мне стало так грустно. Я дурак, я сам во всем виноват. Вот я и пришел с повинной.

– Так вот зачем я вам понадобилась? – сказала Джесси. – Нужно кому-то поплакаться в жилетку?

– Ну да, – без зазрения совести подтвердил Генри.

– Полагаю, я должна быть польщена?

– Я говорю правду, – откликнулся Генри. – Мне о многом хотелось поговорить с тобой, не только об этом мальчике. Я скучаю по нашим разговорам, и не только по ним.

Странно все это. И откровенность Генри какая-то извращенная, и странно, что Джесси на самом деле это льстило.

– Но хватит о Тоби, – прервал сам себя Генри. – Поговорим о нас. Когда ты сообщишь мне свое решение?

– Могу прямо сейчас, – заявила она.

– Да? – Он мужественно вздернул подбородок.

– Прибавка сотня? – напомнила она.

– Так будет честно, да?

Джесси прикрыла глаза. Еще подразнить его, поиграть, поторговаться? Но она уже кивнула.

– Вернешься? – обрадовался он.

– Почему бы и нет? – Широко раскрыв глаза, она засмеялась. – Я ведь так и не смогла уйти, верно?

– Вот и отлично. Когда мне тебя ждать? Можешь сегодня догулять выходной. Или поедешь вместе со мной на такси?

– Поеду с вами. Почему бы и нет? – повторила она с горечью, удивившей ее саму. – Только доем.

– Как скажешь, Джесси. Повелевай. Как твоей душе угодно.

Правильно критики пишут: прирожденный актер, прозрачный, как стекло, как вода. Любая мысль, любая эмоция проходят насквозь. Сейчас ему понадобилась Джесси – понадобилась в качестве сочувственного слушателя. Но и это уже что-то, не правда ли? Хорошо, когда в тебе нуждаются. Это гораздо приятнее одиночества. И пусть Генри ее использует – это тоже полезно. Сразу ясно, что к чему на этом свете.