Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

70

Никто не бежал с вечеринки, но все постарались устраниться. К тому времени, когда прибыли полицейские и санитары, большинство гостей уже вышли на террасу и наблюдали за происходящим через стеклянные двери.

Два санитара сразу подошли к Прагеру и опустились перед ним на колени. Полицейский с густыми усами остановился позади них и заговорил с Калебом.

– Несчастный случай, – пояснил Калеб. – Моя мать показывала этому человеку револьвер и вдруг…

– Она выстрелила в меня! – завопил Прагер, лежа на полу. – Я плохо отозвался о его пьесе, и его мать меня застрелила! – С той самой минуты, как произошел «несчастный случай», критик еще не вымолвил ни слова, и этот внезапный порыв гнева изумил всех. Он был вне себя от злости, он был в панике, голос прерывался. В выпученных глазах мерцал страх, а отнюдь не уверенность в собственной правоте.

– Тише, приятель, – зашипели медики, – успокойся.

Молли все так же сидела на диване, рядом с ней – Джесси, она держала мать за руку.

– Я не знаю, как это вышло, – сказала Молли. – Я сидела и разговаривала с ним, а потом вдруг выхватила револьвер и наставила на него, чтобы он понял…

– Где оружие? – осведомился коп.

Джесси передала ему большой пакет из-под сэндвичей, куда она засунула револьвер вместе с патронами.

Коп внимательно осмотрел его.

– Для чего приличная пожилая дама носит с собой это?

Тоби суетился вокруг санитаров, следил за каждым их жестом, изучал приемы, не забывая при этом нашептывать Прагеру:

– Все будет в порядке, все будет в порядке!

Окровавленный рукав оторвали, руку замотали голубоватым бинтом, верхнюю часть ее окольцевали прозрачной пластиковой трубкой. Третий санитар доставил носилки. Тоби помог ему переложить на них Прагера. Застегнули ремни, и Прагер, крепко пристегнутый к носилкам, успокоился немного, хотя все еще кипел от ярости.

– Кому позвонить? – спросил его Калеб. – Сообщить, где вы находитесь?

– Мамаша подстрелила меня, а вы любезности разводите?

– Сэр, – вмешался Генри, – леди следовала своим инстинктам, подобно львице, – в голосе Льюса прозвучал лишь слабый намек на иронию.

Санитары подняли носилки. Прагер в тревоге озирался по сторонам. Носилки нырнули в дверной проем и поплыли вниз по лестнице, к лифту. Тоби, с пиджаком Прагера в руках, поспешил следом.

Явился детектив, мужчина лет за тридцать по имени Плеча. Высветленные волосы, двух разных оттенков – необычно для полицейского, как, впрочем, и накаченный торс. Все меняется, в том числе и внешний вид копов. Переговорив с патрульным, Плеча принялся за Молли и Калеба. Он заговорил было с Генри, но лишь потому, что от фигуры британца веяло авторитетом.

– Откуда-то я вас знаю. Наверное, видел в кино или по телевизору.

– Вполне возможно, – кивнул Генри. – Я же актер.

Но Плеча не стал углубляться в этот животрепещущий вопрос. Обращаясь ко всем собравшимся, он объявил:

– Дело сделано, люди! Вам здесь оставаться не обязательно. Можете расходиться по домам. Постарайтесь не наступить в кровь по дороге, о'кей?

Гости потянулись к выходу. Кое-кто, проходя мимо, заговаривал с Калебом: «Удачи», говорили ему, или «Жаль, что так вышло», или даже: «Понадобится помощь – звони». Ни притязаний на остроумие, ни подначек. Это несколько удивило Калеба.

Но люди – даже люди театра – предпочитают вести себя благожелательно. Шутки и анекдоты, – а они непременно будут, – отложили до лучших времен.

Плеча убрал пакет с револьвером и патронами в черный резиновый мешок для улик и начал записывать адреса и номера телефонов.

– Так вы не арестуете маму? – спросил Калеб.

– Разумеется, арестую. Инцидент с огнестрельным оружием. – Он посмотрел на Молли сверху вниз. – Вы имеете право хранить молчание. Все, сказанное вами, может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката, выбранного вами или назначенного государством.

Молли кивнула и протянула руки, подставляя запястья.

– Да что вы! – возмутился Плеча. – За подонка меня держите?!

– Конечно, вы прекрасный, благоразумный джентльмен, – замурлыкал Генри, щедро расходуя британский акцент. – Это хорошая женщина. Она могла бы уже быть бабушкой. Неужели вы арестуете ее? Ведь это же, без сомнения, несчастный случай!

– Извини, приятель. Решать будет судья. При таких обстоятельствах я бы и родную бабушку не пощадил. – Он помог Молли подняться на ноги.

Расправив платье, Молли покрепче сжала свою сумочку. Она выглядела пугающе разумной, рациональной, запрограммированной, будто робот.

–  Вотпочему я не хотела ехать в город! – провозгласила она.

– Я позвоню Айрин, – пообещал Калеб. – Сегодня же найдем адвоката. Тебя там долго не продержат.

– Я еду с тобой, – сказала Джесси. – Я еду с вами, – обратилась она к Плече.

– Извините, мисс. В одной машине с нами вам нельзя. Таков порядок. Мы отвезем леди в Шестой участок. На Десятую улицу.

Усатый полицейский отвел Генри в сторону.

– Вы не просто актер. Вы – звезда из «Тома и Джерри». – Усы щекотали Генри ухо. – Добудьте мне билеты? – прошептал полисмен. – Жена уж меня отблагодарит, если я свожу ее на спектакль.

Генри пообещал сделать все, что в его силах.

Патрульный присоединился к детективу Плеча, и они вместе повели Молли к лифту. Остальные участники драмы двинулись вслед за ними.

– Там встретимся! – на ходу крикнула брату Джесси.

– Скоро приеду, – ответил Калеб. – С адвокатом.

Как странно было смотреть вслед матери: она входила в лифт, а по бокам – следователь и полисмен в форме. Молли пыталась улыбнуться сыну и дочери, но улыбка вышла перекошенная, словно у полоумной. Дверь лифта закрылась, и Молли исчезла.

Последние из задержавшихся гостей вышли на лестницу. Калеб вбежал обратно в квартиру.

– Надо ехать в участок, – сказал он Джеку. – Запрете квартиру, когда наведете порядок, хорошо?

– Не сомневайся, приятель! Ну и ночка! Что тут сказать? Держись! – И ресторатор по-братски обнял драматурга.

Калеб обошелся без лифта, пешком спустился с пятого этажа, его подгоняла тревога за мать. Откуда взялся Прагер? Что за странные, сюрреалистические события стряслись в эту ночь? Он никак не мог осознать реальность происходящего, хотя что может быть реальнее огнестрельной раны?

Снаружи не было ни полицейской машины, ни «скорой помощи», никаких признаков экстраординарного происшествия. Тихая, теплая весенняя ночь, на улицах еще полно народу.

Несколько человек поджидало его внизу – не только Джесси, но также и Фрэнк с Генри.

– Кто-нибудь знает, куда делся Тоби? – спросил Генри. Калеб напрочь забыл о мальчишке.

– Кажется, поехал в Сент-Винсент вместе с санитарами, – высказал предположение Фрэнк. – А полицейский участок – там.

Он ткнул пальцем в сторону Седьмой улицы, и все дружно пошли в том направлении.

Калеб не очень понимал, зачем тащиться всем вместе, но раз уж идут – пусть идут. Сейчас он остро нуждался в других людях, пусть даже они тут лишние. Он и сам-то лишний.

Квартира наверху почти опустела. На террасе не осталось ни души. Легкий ветерок раздувал пляжный зонт и смахивал со стола пустые пластиковые стаканы, один за другим.

Внутри задержались два официанта, Майкл и Джек и труппа «2Б».

– Безумная вечеринка, – вздохнул Дуайт. – Просто сумасшедшая.

– Бедолага, – посочувствовал раненому Джек. – Хоть и критик, а все-таки… И Молли жалко.

Они были знакомы. Дуайт, Крис и Аллегра часто помогали Джеку на праздниках. И сейчас Крис и Дуайт принялись за уборку. Аллегра сидела, скрестив ноги, на столе и доедала кусок именинного торта.

– О-хо-хо! – проговорила она. – Кеннет Прагер побывал на нашем спектакле. А теперь мамочка Калеба подстрелила его. Сегодняшнюю ночь он добром не помянет.

– Ну, что ж, – сказал Джек, – как-нибудь в другой раз.

– Только веселье началось, – приятным низким контральто завела Крис, – расставаться нам пришлось.

Рассмеявшись, Джек подхватил:

 
– Ну что ж
Мы свое возьмем
Как-нибудь в другой раз.
 

– На ковре кровь. – Сообщил Дуайт. – Оставить для полицейских? Или солью присыпать?

– Солью только вино можно отчистить, – сказал Майкл. – Ты только глянь! Фу! – Он выставил напоказ окровавленный рукав, который санитары отрезали и бросили на пол.

– Несите сюда лапу Бродвейского Стервятника, – потребовала Аллегра. – Продадим ее на eBay. [104]104
  eBay – Интернет-аукцион.


[Закрыть]

А Джек и Крис, не обращая ни на кого внимания, допевали песенку из «Одного дня в городе», [105]105
  «Один день в городе» – фильм-мюзикл Бетти Комден и Адольфа Грина(1949).


[Закрыть]печальную и сладостную, прихотливую, ускользающую мелодию:

 
Этот день – лишь намек.
Все сказать я не смог.
Ну что ж,
Мы свое возьмем
Как-нибудь в другой раз.
 

71

Три тринадцать. Часы на стене полицейского участка похожи на простые белые настенные часы в младшей школе. И все в участке напоминало Джесси ее первые школьные годы: доска объявлений, стеклянные перегородки, желтые цементные стены, флуоресцентные лампы.

Джесси и ее спутники сидели в ряд на пластиковых стульях у стены. Фрэнк и Генри слева от нее, Калеб справа.

– Ясно, – произнес в трубку Калеб. – Во сколько? Шутишь? А до утра – ничего?!

Он говорил с Айрин по сотовому телефону Джесси.

– Да, конечно, сейчас вечер пятницы. Утро субботы, как хочешь назови. Но разве…

В рассказах отца полицейский участок представал совсем не таким, как это отделение на Западной Десятой. «Клуб ночных потасовок» собирался каждую пятницу, рассказывал отец своим приятелям по гольфу, а еще хуже был «субботний клуб пушки и ножа». Но это в Бронксе, в семидесятые годы. А здешние полицейские то входили, то выходили, иногда приводили арестованных – разъяренную чернокожую «королеву», пьяного белого студента с расквашенным носом. Здесь, в общем и целом, царило спокойствие. Интересно, это от квартала зависит или со временем все изменилось? – думала Джесси.

– Сейчас вернусь, – предупредила она и подошла к столику дежурного сержанта.

– Мама еще здесь, верно? Ее не могут посадить в тюремный автомобиль и увезти, не предупредив нас?

Сержант заверил, что ее мать по-прежнему находится в участке. Джесси вернулась на место.

Им было бы легче, если бы они видели Молли, но ее увели – либо в камеру, либо в кабинет следователя в конце коридора.

Здравый смысл Джесси спорил с разгулявшимся воображением. Кеннет Прагер не умрет. Матери не могут предъявить обвинение в убийстве. Но что, если он подаст иск? Или мать обвинят в покушении на убийство. В незаконном хранении оружия. Еще в чем-то – и весь остаток жизни они проведут в суде. Все мыслимые несчастья так и вертелись в ее голове.

Но больше всего Джесси пугал сам факт, что мать оказалась способна на подобный поступок. Вытащила из сумки револьвер и выстрелила в человека. Ну, может быть, ранила его она не нарочно, но ее гнев, желание причинить боль – не подлежат сомнению. Джесси чувствовала страх не только замать, но и передней. Как мало она знала эту хрупкую пожилую леди!

За углом какой-то человек изумленно воскликнул:

– Молли? Молли Дойл? А ты что здесь делаешь, прах меня побери?

Джесси вскочила на ноги, но и стоя не смогла разглядеть тот конец коридора.

– Джимми Муртаг, – продолжал голос. – Я работал с Бобби, упокой Господь его душу. Ну и вот, как услышал насчет тебя и…

Дверь захлопнулась, и голос затих.

Джесси оглянулась на Калеба. Он тоже слышал этот разговор. После краткой паузы он возобновил свой спор с Айрин:

– Я знаю, что ты специализируешься на шоу-бизнесе. Но если ты не сможешь сейчас дозвониться тому парню, приезжай сама, ладно? Точно? Хорошо, спасибо.

Он закрыл телефон и передал его Джесси.

– Айрин знает хорошего адвоката, – сказал он. – Она постарается разбудить его и привезти сюда. Если не добудится, приедет сама. В любом случае, до шести утра ничего не получится.

У Джесси вырвался стон.

– Я не могу уйти, пока мама здесь. Мне все время кажется, ее куда-нибудь перевезут. Отправят без нас, а потом мы не сумеем ее найти. Паранойя, разумеется, но я ничего не могу с собой поделать.

– Со мной происходит то же самое, – кивнул Калеб. – Однако нет смысла всем торчать здесь. Схожу-ка я в Сент-Винсент, посмотрю, как там Прагер.

Джесси настороженно прищурилась.

– Я не собираюсь просить его отказаться от иска или что-то такое, – пояснил он. – Просто узнаю, как у него дела.

– Я с вами, – вызвался Генри.

– В этом нет необходимости, – нахмурился Калеб.

– Но мне хочется пройтись. Может быть, я сумею уговорить мистера Прагера. У меня это получится лучше, чем у вас. Ведь он – мойпоклонник.

Калеб оглянулся на сестру – не знает ли она, чем руководствуется ее босс.

Джесси явно понятия не имела.

– Идите, – сказала она. – Я тут справлюсь. Фрэнк побудет со мной. Ты же не уйдешь, Фрэнк?

– Я останусь, – пообещал он.

Фрэнк, судя по всему, рад быть полезным, и Джесси рада его присутствию. Но между ними не все ладно, или так только кажется со стороны?

– Ничего не бойся, – подбодрил ее на прощание Генри. – Все будет хорошо. – И он ушел вместе с Калебом.

72

Это тебе не кино, размышлял Генри. Сперва шум и грохот – выстрелы, кровь, копы, – а потом время останавливается, словно в больнице. И полицейский участок выглядел скучно, отталкивающе – точь-в-точь больница. Вот почему, когда Калеб Дойл собрался навестить Прагера, Генри сразу же поднялся:

– Я с вами.

На улице все еще было темно, глаза отдыхали после яркого флуоресцентного света. Прохладный, сыроватый воздух напомнил Генри летнюю ночь в Хемпстед-Хит. [106]106
  Хемпстед-Хит – парк в Лондоне.


[Закрыть]Узкую улочку окаймляли растрепанные деревья, больше похожие на ершики для бутылок. Генри молча шел рядом с Калебом. Это стоическое, мужественное молчание вполне его устраивало – первые несколько минут.

– Потрясающе, – заговорил он, наконец. – Невероятно. Моя мама в жизни бы не подстрелила критика ради меня.

Калеб поморщился.

– Ваша – крепкий орешек, – поспешил добавить Генри. – Выкарабкается.

– Возможно, – процедил Калеб, не глядя Генри в глаза.

Генри понимал, как неуместна его болтовня, но не мог остановиться.

– Ну вот, мистер Дойл, мы и встретились лицом к лицу. Я столько слышал о вас – сначала от вашей сестры, потом от нашего – уф – друга, Тоби.

Калеб метнул быстрый взгляд на артиста и снова отвернулся:

– Не верьте ничему, что услышите от Тоби.

– Почему? Потому что он все еще в вас влюблен?

Калеб опять поморщился:

– Нет. Он только воображает, что влюблен в меня.

– Разве это не одно и то же? – усмехнулся Генри. – Нет, я знаю, что вы имеете в виду. Бывает и так, что другой любит любовь или еще что-нибудь, а мы оказываемся посредниками между ними.

Теперь Калеб взглянул на него по-доброму, почти дружески.

– Не хотелось бы обсуждать Тоби. Почему все вечно говорят о Тоби? Что в нем такого особенного?

Генри призадумался:

– Попка красивая.

Калеб нахмурился, словно услышал оскорбительную грубость, но, вздохнув, признал:

– Да. Попка красивая. И актер он неплохой. К тому же, в мальчике нет ничего дурного – злобы, подлости.

– Он прекрасный актер. Сходите, посмотрите его в этом спектакле.

Калеб словно не слышал.

– Но у Тоби нет здесь и сейчас. Нет личности. Нет границ между собой и другими людьми.

Генри улыбкой подтвердил его правоту. Он был доволен тем, что заставил Калеба разговориться.

– Он считает, что не добился взаимности, потому что вы все еще влюблены в умершего друга.

Глаза Калеба снова погасли.

– Он и это вам сказал? Что он еще наговорил?

– Мало чего. Говорил, что все еще любит вас. Для него это заслоняет все остальное. – Генри чуть было не спросил, говорил ли Тоби Калебу о нем,но ответ известен заранее. – Или вы не помните, что такое первая любовь? Она крепка, прочна как скала. И тупа, как скала, должен прибавить. – Он рассмеялся. – Признаться, я разочарован тем, сколь мало значит для вас Тоби. Я-то думал разыграть из себя Маршаллину [107]107
  Марщаллина – персонаж оперы Штрауса «Кавалер с розами», немолодая знатная дама, помогает своему юному любовнику жениться на избранной им девушке.


[Закрыть]и уступить дорогу молодой любви.

Калеб покачал головой:

– Я старался полюбить его, и не смог. Так и не полюбил. Все сводилось к сексу. Это было хорошо, но Тоби хотел большего. И я – тоже. Интересных разговоров. Взрослого общения. Интереса хоть к чему-нибудь, помимонас двоих.

– Прошу прощения, но как на ваш взгляд… Тоби нравится…секс? – Этот вопрос оказалось непросто выдавить из себя.

Калеб даже вздрогнул, изумленный и озадаченный.

– Ясно, – сказал Генри, – значит, дело во мне.

– Да нет, я не хотел… – пробормотал Калеб. – Вы просто… застали меня врасплох такой откровенностью.

Но Генри подметил на его лице облегчение и радость. Конечно, и драматург человек – ему приятно знать, что его бывший партнер не достиг вершины блаженства с другим мужчиной. Не стоит рассказывать ему о чисто символическом акте минета на крыше пентхауса.

– Секс ему нравится, – сказал, наконец, Калеб, – но он подходил к делу слишком сознательно, словно исполнял долг. Он то ли секса боялся, то ли что я недостаточно люблю его. – На этот раз гримаса Калеба вышла еще выразительнее. – И в Бена я больше не влюблен. В моего умершего партнера. Тоби выдумал это без всякой на то причины – разве что я не любил его, а Бена любил.

– Скорбь и любовь не исключают друг друга, – кивнул Генри.

Калеб явно удивился тому, что кто-то его понимает, и это подвигло его продолжать:

– И скорбь не так уж глубока – Бен умер шесть лет тому назад. Я уже почти не горюю по нему. Но я горюю по своему горю. Вы понимаете? Особенно теперь. Я написал новую пьесу, она провалилась. Это очень больно. Так всегда. Но из-за этого я начал вспоминать Бена. Как будто мне понадобилась реальная боль, сильная боль, чтобы заглушить эту пустяковую обиду на плохие рецензии, на то, что пьесу сняли со сцены. – Он фыркнул, негодуя на самого себя. – Тоби не мог этого понять. Он решил – это значит, что я по-прежнему люблю Бена. Скорее уж, я влюблен в свою утрату. И то временно. На данный момент.

– Каким был Бен? – спросил Генри. – Он тоже имел отношение к театру?

– Нет. И это, среди прочего, очень мне нравилось. – Калеб слегка принужденно засмеялся, но видно было, как он рад возможности поговорить о Бене. – Он преподавал математику в старших классах, в частной школе…

И он начал рассказ о человеке, который бросил колледж, чтобы учить детей – Бен был восемью годами старше Калеба, и они прожили вместе десять лет; Бен отнюдь не был святым, шлялся направо-налево, причинял Калебу боль. Не эти подробности интересовали Генри, а то, как говорил Калеб – тепло, но не приукрашивая покойного друга. Согретый любовью реализм.

Калеб все еще рассказывал о Бене, когда из проулка они вышли на широкий и пустой бульвар – Седьмую улицу. Мимо проехал одинокий хлебный фургон. Бары и кафе были закрыты, работал только овощной рынок на углу. Высокий кореец в бумажном поварском колпаке стоял в пятне света перед ларьком, размахивая клюшкой для гольфа, отрабатывал удар. На востоке ночное небо вылиняло до легкой, приятной голубизны.

Калеб указал рукой влево, и они свернули вверх по Седьмой.

– Бен промучился три года, – продолжал он. – Три года по больницам.

– И все это время вы были рядом?

Калеб кивнул.

– Ужасно.

Калеб посмотрел Генри в лицо.

–  Десятьлет назад я похоронил Найджела, – сказал Генри. – Я был ему нянькой, врачом, поварихой. Задницу ему подтирал.

Он мимолетно улыбнулся Калебу и отвел взгляд, опустил глаза.

– Трудно поверить? Такой повеса, как я. – Он покачал головой. – Стараюсь никому не говорить. А то люди смотрят как-то странно. Словно подозревают в тебе какой-то изъян. Не то чтобы ты был особенно плох или там хорош, но не как все. Поврежденный. Вамя могу сказать, потому что вы сами через это прошли. Как это мучительно. Как утомительно и скучно. Каким беспомощным себя чувствуешь. – В голосе Генри зазвучала давняя нотка гнева. – А когда Найджел, наконец, умер – он был намного моложе меня, на пятнадцать лет, – когда он умер, я сказал себе: довольно. Больше я никогда не буду несчастен. Я заплатил по счетам и не стану страдать напрасно. Ни ради любви, ни ради искусства. Буду страдать ровно столько, сколько понадобится для игры. – Он снова улыбнулся, обнажил зубы, словно вызывая Калеба на спор.

– И после Найджела у вас не было любовников?

– Любовников сколько угодно, партнеров – нет. Юнцы вроде Тоби. Приятная компания на два-три месяца. Потом они уходят. Они всегда уходят. И отнюдь не разбивают мне сердце. Потому что я не вкладываю в это эмоции. Все эмоции берегу для работы. Актерам нужны необременительные любовные связи. Вот почему я так плохо играл, пока болел Найджел.

Генри завел разговор с Калебом, чтобы получше узнать его, но и сам теперь раскрывался передним.

– А сейчас я и не знаю, чего хочу, – продолжал он. – Как я уже намекал, секс с Тоби – не высший класс. Но, как ни странно, мне наплевать. Мне все равно хочется быть с ним. В чем дело: в моем возрасте, в самом Тоби, или это игра гормонов? Это нечто большее. Какая-то часть меня пытается выразить любовь иным путем, не через секс.

Он подметил, как резко, недоверчиво дернулся уголок рта у Калеба.

– Ну, я хорош, – устыдился Генри. – Ваша мать только что подстрелила человека, а я рассуждаю об изменениях в своем либидо.

– На здоровье, – ответил Калеб. – Я как раз думал о своейжизни. О Тоби. Ему по возрасту полагается радоваться жизни, а не вздыхать по старому козлу, вроде меня.

– Вроде нас с Вами, – подхватил Генри. – Согласен. Вспомнить, как я зря растратил своюмолодость. Лондон семидесятых. На вечеринки я ходил, но не принимал участия – я и там работал. Такой был серьезный. Серьезный, угрюмый юнец. Зажатый. С тех пор я пытаюсь наверстать – поздно! Это здесь?

Они приближались к высокому кирпичному зданию со скругленными углами, которое выдавалось из ряда домов на той стороне улицы.

– Вход там, – ответил Калеб. Ему это место было явно знакомо.

Они прошли мимо служебного въезда для машин «скорой помощи» к приемному покою. На улицу выходило большое матовое окно. Внутри – ряды стульев, как в полицейском участке. От образа больницы – к реальной больнице. Несколько человек дожидались в коридоре, большинство – чернокожие, но попадались и белые, среди них – Тоби.

Тоби не заметил, как они вошли – так увлечен был беседой с другим парнем, тоже белым, красивым на гангстерский лад, с короткой стрижкой. Когда тот встал со стула, Генри узнал его.

– Мистер Льюс. Вы пришли. Хорошо. – Это был Саша, водитель. – Я опоздал на вечеринку. Узнал, что случилось. Приехал сюда. Я нашел Тоби. Мы говорим. – Он с улыбкой оглянулся на нового друга.

– Привет, – сказал Тоби. Он так и остался сидеть, мрачный, торжественный. Его не смутило даже то обстоятельство, что Генри явился вместе с Калебом. – Им сейчас занимаются врачи. Думаю, все будет в порядке, но нас пока не пускают. Его жену пустили, а нас нет.

Саша положил руку Тоби на плечо.

– Вот это парень. Настоящий герой. – Он покрепче сжал плечо юноши. – Большой герой.

Саша явно заинтересовался Тоби. Почему бы и нет? Оба они примерно одного возраста, светловолосые, с розовой кожей, два мускулистых херувимчика, только Саша поплотнее, ручищи у него – с баранью ногу. Как Тоби относится к Саше, пока не поймешь, но дурак будет, если его упустит.

Калеб с неприязнью покосился на русского.

– Это Саша, мой шофер, – представил его Генри. – Калеб Дойл.

– Ваша мать стреляла! – Водитель энергично пожал Калебу руку. – Печальная история. Очень.

Калеб оглянулся на Генри, проверяя, совпадают ли их впечатления? И только тут Генри ощутил легкий укол ревности, словно заноза вонзилась в его гордыню.

– Нужно найти Прагера, – решил Генри и направился к окошечку регистратуры. – Мы пришли навестить Кеннета Прагера.

– Родственники?

– В некотором роде. – Генри улыбнулся самой своей обаятельной улыбкой. – Мы – люди театра, а он – критик. Меня он похвалил, моего друга – обругал. Мы все тесно связаны друг с другом. Как одна семья.

Медсестру это не убедило. Она предложила написать больному записку.

– Или поговорите с его женой. Она как раз вышла.

Вращающаяся дверь пропустила растерянную женщину в мужской ветровке.

– Миссис Прагер? – обратился к ней Генри. – Мы – друзья вашего мужа. Мы хотели бы помочь. Для этого и приехали.

Она с трудом сосредоточила на нем взгляд покрасневших глаз.

– Да? Вы кто? Простите, мне позарез надо покурить. Поговорим на улице, хорошо?

Все вместе они вышли во двор. Гретхен, по-видимому, не узнавала Генри в лицо, и это было кстати. Она зажгла сигарету, наполнила легкие дымом, выдохнула с облегчением.

– Как он? – спросил Калеб. – Мне очень жаль. Честное слово.

– Все в порядке. Напуган до смерти, но опасность миновала. – Удивительно спокойная интонация. – Странно, что этого раньше не произошло. Что такое не случается каждый день. – Она удивленно покачала головой. – В очень уж цивилизованном мире мы живем.

– Да, стоит схватить пулю, и начнешь по-настоящему ценить жизнь, – подхватил Генри.

Женщина кивнула, не вслушиваясь.

– А кто же была эта безумная леди? Обиженная актриса? Отвергнутый драматург?

– Э… нет. Моя мать, – признался Калеб. – Отвергнутый драматург – это я.

Гретхен уставилась на него во все глаза.

– Ваша мать. Ваша мать?! – И она расхохоталась. Перегнувшись пополам, она исторгала из себя твердые, маленькие горошины чистого веселья.

Генри и Калеб в ужасе смотрели на нее, Калеб раскрывал и закрывал рот, будто рыба, выброшенная на берег.

Внезапно миссис Прагер пришла в себя.

– Извините, – сказала она. – Это не смешно. Совсем не смешно. – Она выпрямилась, моргая, с трудом переводя дыхание. – Конечно, не смешно. – Она в упор посмотрела на Калеба. – Но чтобы мать?!