Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

59

Зал разразился овациями. В гримерную аплодисменты доносились шумом дождя или шквального ветра. Джесси не уставала удивляться этому: производимый людьми шум казался естественным, словно капризы погоды.

– Похоже, им понравилось, – сообщила она представителю «Нью-Йорк Таймс».

– Хмм! – ответил представитель.

Она сидела в гримерной Генри с тем самым Кеннетом Прагером. Критик крепко сжимал в руках блокнот и отказывался вступать в разговор. Джесси видела его по телевизору, встречалась на людях – на прошлой неделе в школе № 41, – но ни разу не оставалась с ним наедине. Прагер оказался выше ростом, чем ей запомнилось, крупнее, но вместе с тем бледнее и суше. С виду – бухгалтер, а не театральный критик. Впрочем, у Джесси был приятель-бухгалтер, отличавшийся умом и чувством юмора.

– Вы всегда носите костюм? – спросила она.

– Разумеется, нет. Не успел переодеться.

Прагер ежился от самых невинных вопросов. Подкалывать его – одно удовольствие.

– Значит, костюм не обязателен? Вы могли бы надеть и гавайскую рубашку?

– Прошу прощения, мисс…

– Дойл. Можете называть меня Джесси.

– Мисс Дойл. – Фамилия не насторожила его. – Вы вовсе не обязаны меня развлекать. Я могу посидеть один и подождать мистера Льюса.

– Мне это нетрудно. Тем более мне предстоит вас знакомить.

Трудно поверить, что этот долговязый и тощий тупица в сером костюме одним росчерком пера создавал и уничтожал репутации. Бродвейский Стервятник! И внешне смахивает на стервятника.

О приближении актеров возвестил нарастающий шум, словно со сцены отхлынул поток воды. Прагер осторожно поднялся.

Генри распахнул дверь и остановился.

– Кеннет Прагер! «Нью-Йорк Таймс»! – Он радушно протянул руку. В глазах критика вспыхнул огонек любви – не гомосексуального влечения, а искренней любви к театру. Такая же искра, подумала Джесси, сияла в глазах отца, когда речь заходила о лучшем игроке в бейсбол или герое-полицейском.

– Значит, так, – в суховатой манере Хакенсакера ответил Генри, пожимая гостю руку. При этом он растерянно моргал. После спектакля он часто выглядел, как наркоман. – Джесси! Который час?

– Без двадцати одиннадцать. – Занавес опустился на несколько минут позже обычного.

Он махнул рукой, выпроваживая ассистентку.

– Вы тоже пока удалитесь, – попросил он Прагера. – Не стоит делать наше интервью слишком интимным, верно? Это же семейная газета, и все такое. Я вас не задержу.

Прагер, слегка обиженный, вышел в коридор.

– Очень жаль, – извинилась Джесси, – нам еще надо попасть на другое представление. Мне следовало вас предупредить: после спектакля он весь на нервах. Целый день отработал. Телестудия, радио и все прочее.

– У меня тоже был нелегкий день. – Прагер все еще прикидывался, будто ничего не произошло. – Хочется поскорее попасть домой.

Мимо прошла принцесса Сентимиллия, оглянулась на Прагера. Тот отвернулся, словно боясь быть узнанным.

Дверь распахнулась и появился Генри, уже переодетый – простая рубашка, джинсы, нарядный льняной жакет. Душ он принять не успел, зато полил себя одеколоном.

– Идем, – пригласил он. – Вы из «Таймс»? Извините, мы торопимся. Нужно заглянуть на спектакль к друзьям. Можете взять интервью по дороге? Крюк небольшой.

Через боковую дверь они вышли в переулок. Навстречу ринулась целая толпа поклонников.

– Нет! – крикнул Генри. – Только не сегодня. Приходите завтра. Завтра я дам вам все, чего захотите.

Как ни странно, поклонники отступили.

– Опаздываю, опаздываю! – выкрикивал Генри, удирая. Белый Кролик, да и только, подивилась Джесси.

Автомобиль дожидался у обочины. Саша уже открыл дверь в надежное убежище. Все устроились сзади: Джесси слева, Генри посередине, а Прагер справа. На переднем сиденье Джесси заметила «Гамлета» в бумажном переплете – Саша съездил и купил, пока шел спектакль.

– Западная Сто Четвертая, – скомандовал Генри. – Побыстрее, дружок. Который час?

– Без четверти одиннадцать, – ответила Джесси. – Все равно без вас не начнут.

– Ты так думаешь?

Прагер возился с диктофоном размером с пачку сигарет. Направил микрофон на Генри.

– Мистер Льюс! Приступим?

– О нет! Зовите меня Генри. Очень вас прошу. С каждым днем я становлюсь все больше похож на американца. Хватит с меня английских формальностей.

– Этот человек – не американец, – съязвила Джесси, – он из «Таймс», они там родных детей величают мистерами и мисс.

–  Генри, – твердо, с нажимом выговорил Прагер. – Вы – один из лучших актеров нашего времени. Вы играли все роли, от Шекспира до Беккета. Теперь пробуете свои силы в мюзикле. Говорят также, что вам предстоит играть в кино коварного злодея…

– Бип-бип, – жизнерадостно прогудел Генри. – Жизнь идет.

– Итак, – продолжал Прагер, – считаете ли вы себя большим актером, вынужденным по финансовым соображениям спуститься на уровень массовой культуры? Или вам нравится пробовать себя в самых разных ролях?

Неплохой вариант банального вопроса, отметила про себя Джесси, и сразу же намечен удачный ответ. Этот Прагер, как ни крути, профессионал.

– Да, я хочу испробовать все, – подхватил Генри. – Высокое искусство, среднее, низкое. Можете считать меня потаскухой. Счастливая потаскуха всех театральных жанров.

Прагер заерзал. Не слишком-то подходящее высказывание для «Таймс».

Какой-то Генри сегодня легкомысленный, раскованный. Неужели успел курнуть в гримерной?

– Разве в первую очередь вы не театральный актер?

– О, нет. Лично я считаю себя… Прошу прощения. Джесси! – обернулся он к помощнице. – Ты смотрела эту пьесу? У Тоби полноценная роль или на выходах?

– Нет-нет, – заверила его Джесси. – Большая роль.

– Это хорошо. – Он снова переключил свое внимание на Прагера. – Еще раз прошу прощения. Так о чем вы говорили?

Так вот оно в чем дело! – наконец сообразила Джесси. Это он из-за Тоби весь извертелся. Настал день славы, теле-интервью, больших денег, а он думает только о здоровенном тупом блондине. Даже трогательно.

Машина неслась по Бродвею. Прагер попытался задать очередной вопрос.

– Некоторые ваши однокашники из «Королевского Шекспировского» выбрали в итоге карьеру, далекую от профессионального театра.

– Например, наш милый Алан Рикман? – безразлично уточнил Генри. – Самая его удачная роль – «Крепкий орешек».

– Есть ли что-то общее между ролью вкрадчивого любовника маленьких девочек из «Гревиля» и какой-либо вашей шекспировской ролью?

– Хмм. Похоже на Гамлета.

– Как интересно! Почему?

– Откуда мне знать? Всех всегда сравнивают с Гамлетом, Саша свернул в узкий проулок и остановился перед старым зданием с брезентовыми навесами.

– Что такое? – удивился Генри. – А где же театр?

– Они играют не в театре, а в своей квартире, – пояснила Джесси.

– Занятно придумано. Откройте скорее дверь!

Джесси отворила дверцу со своей стороны и вышла.

– Мы же не закончили! – возопил Прагер.

– После спектакля, – пообещал Генри. – Пойдем, посмотрим все вместе. Потом закончим. Честное слово. – И он, не оглядываясь, ринулся по тротуару к подъезду.

Наклонившись, Джесси через приоткрытую дверь заговорила с Прагером:

– Он же артист. Ненормальный, как все они.

Прагер выключил диктофон и засунул его во внутренний карман пиджака. Этого типа из «Таймс» тоже нормальным не назовешь.

– Мне очень жаль. Честное слово. – Ей и впрямь было неловко. Не то, чтобы она сочувствовала Стервятнику, однако не хотелось восстанавливать против Генри «Таймс». – Ему необходимо посмотреть этот спектакль, – продолжала Джесси. – Не столько из-за самой пьесы, сколько из-за одного человека… Ну, вы же понимаете.

– Могли бы предупредить, – проворчал критик, – а не гонять туда-сюда.

– Извините, – повторила Джесси. – Может, подниметесь наверх и посмотрите представление? Коротенькое. Полчаса. Плюс-минус. – Точно она не помнила.

Прагер так и сидел, забившись в уголок, пыхтя и что-то обдумывая.

– Полчаса?

– Около того. – Как отнесется Фрэнк к появлению Джесси в сопровождении критика из «Таймс»? Все простит или обозлится еще больше?

Прагер покачал головой.

– Лучше я подожду здесь.

– Не хотите подняться?

– Нет. Буду ждать в машине. Я бы предпочел взять такси и вернуться домой. Но я подожду, потому что до сих пор я не услышал ничего внятного.

– Хорошо. Спасибо большое. Очень ценю, поверьте, – зачастила Джесси. – Вы едете в центр? Мы можем вас подвести.

– В этом нет необходимости.

– Как скажете. До скорого. Саша присмотрит за вами. – Захлопнув дверь, она постучала костяшками пальцев в окно водителя. Стекло опустилось. – Не выпускай его, – шепотом распорядилась она.

60

К стеклянной дверной панели приклеили афишу:

«2Б», или «Что угодно».

Новая Пьеса о том, как Ужиться со своим Безумием.

Боаз Гроссман и Труппа Вест-Энда

Добровольный взнос – десять долларов

Генри второй раз перечитывал афишу, соображая, как же попасть внутрь. Джесси подоспела на помощь и распахнула дверь.

– А, не заперто!

Он последовал за ней вверх по лестнице. Такой взбудораженный, даже смешно. Любительская пьеска, дилетантская постановка, играет симпатичный мальчик, с которым он два дня не виделся. Какой вздор! Но быть смешным, глупым – так приятно!

Они поднялись на второй этаж, дверь в квартиру оказалась открыта. Выглянула молодая симпатичная латиноамериканка. Глаза ее чуть не вылезли из орбит.

– Генри Льюс! Боже мой! Ох, как здорово. Вы пришли! Мы вам и кресло отдельное приготовили. Привет, Джесси!

– Привет, Аллегра.

Джесси почему-то морщится. Или это он ее раздражает? Генри сегодня понаделал глупостей, чем именно недовольна его личная помощница?

Его проводили к широкому деревянному стулу с подушкой из набивного ситца. На других стульях подушек не было.

– Ах да, я должен вам десять долларов, – спохватился Генри. – У меня есть только двадцатка. А, еще Джесси. Ну, конечно. Прошу. Возьмите. Непременно. Я требую.

Всучив хорошенькой девушке деньги, Генри поспешно уселся, чтобы не вступать с ней в разговор. Впрочем, она так нервничала, что пролепетала лишь:

– Надеюсь, вам понравится. – И умчалась.

Генри оглядел комнату: высокий потолок, потрескавшаяся штукатурка, старые афиши. Так и должно выглядеть театральное общежитие. Весьма убедительно. Генри перечитал программку.

– Наконец-то дошло, – сказал он Джесси. – 2Б – «to be». Быть или не быть? Это номер квартиры? Том Стоппард [92]92
  Том Стоппард (р. 1937) – английский драматург чешского проистечения, многократно обыгрывал шекспировские сюжеты и аллюзии.


[Закрыть]отдыхает.

А где же То-би или Нот То-би? Вот в чем вопрос.

Подоспели другие зрители, заняли свои места. Два десятка стульев расставлены в три ряда, словно на старомодном отпевании. Спасибо, без покойника. Кое-кто, правда, поглядывал на Генри так, словно почетная роль трупа досталась ему.

– Вон Фрэнк, – кивком Джесси указала на чуть полноватого парня, возившегося на заднем плане с проигрывателем. – Если он будет держаться с нами натянуто, так это из-за меня, не из-за вас. Мы разошлись.

– А? О! Разумеется. – Довольно симпатичный парень, однако явный натурал, и к тому же лысеет.

Бинг Кросби [93]93
  Бинг Кросби (Хэрри Лиллис Кросби, 1901–1977) – американский певец.


[Закрыть]запел: «Возлюби ближнего». По всей квартире выключили свет. Представление началось.

Генри сложил руки на груди.

– Занятно, – одобрил он.

Прямо перед ними зажегся торшер. Крупная, статная негритянка сидела перед телевизором, звук был выключен. Раздался лязг ключа в самой что ни на есть реальной замочной скважине. Дверь открылась. Вошел Тоби.

– Привет. Что смотришь? Хорошая передача? Надеюсь, у тебя день прошел получше, чем у меня. Не поверишь, что я видел в метро по пути домой.

На нем спортивный пиджак, галстук сбился. Переминаясь с ноги на ногу, Тоби болтал без умолку. Общепринятое в Америке упражнение для актера: создавать диалог с пустотой.

Со среды Генри не виделся с Тоби. Он то ли надеялся, то ли боялся, что рассудок вот-вот шепнет: «И это он? Ты страдаешь по нему? Да кто он такой?» Но вот Тоби перед ним, и Тоби прекрасен. Сексуален, горяч – одетый, он гораздо интереснее, чем в натуральном виде. Сейчас, когда он вдвойне укрыт – одеждой и ролью, – привлекательность Тоби, исходящий от него жар ощущаются с особой силой.

Генри мог бы смотреть на него часами. А он и забыл, как сладостно созерцание. Подобно большинству актеров, он предпочитал подглядыванию эксгибиционизм, но бывает, и посмотреть приятно.

Негритянка выключила торшер. Сцена закончилась. Вспыхнул свет в кухне – кухня располагалась справа, – и там возникла все та же негритянка, спорившая с молодой белой леди. Все идет по плану? Так будет и дальше – нанизанные друг на друга актерские упражнения? Бога ради, лишь бы Тоби показался еще раз.

Свет в кухне пропал. Слева зажглась лампа под голубым бумажным абажуром. Кудрявая испанистая красотка – Аллегра – сидела на диване рядом с большим женообразным увальнем – вылитый плюшевый мишка – и о чем-то болтала с ним.

В дверь постучали. Плюшевый мишка вздрогнул. Генри готов был похвалить его игру, но тут и Аллегра спросила: «Кто это?» и по наигранной интонации Генри понял, что этого в сценарии не было.

Аллегра прошла через комнату и открыла дверь.

В коридоре маячил длинный и тощий силуэт.

– Неужели Боаз? – спросил кто-то рядом с Генри.

В коридоре горел свет, а в гостиной было темно. Новоприбывший мог видеть только Аллегру, но не публику. Зрители затаили дыхание.

– Прошу прощения, – извинился долговязый. – Представление уже началось?

– О да! – отвечала Аллегра. – Минут пять назад.

Это был Прагер из «Таймс». Он заглянул в комнату, сощурившись, ничего не различая со света.

– А где же идет спектакль?

Кое-кто захихикал.

– Здесь, – сказала Аллегра. – Вы уже в нем.

Публика разразилась громким смехом, и Генри – заодно с остальными. Старейший театральный прием, метафизическая шутка, когда искусство смешивается с реальностью. Никогда не приедается.

– Извините, Бога ради! – Прагер отскочил подальше от двери. – Ушел-ушел.

– Да нет же, – удержала его Аллегра, – заходите. – Жестом она пригласила критика пройти, и тот автоматически повиновался. Аллегра закрыла дверь.

Прагер растерянно огляделся, подыскивая место. Увидел освещенный диван, ринулся туда и пристроился рядом с актером.

Публика вновь покатилась со смеху.

– Т-сс, т-сс, – зашипела Джесси, вставая и призывно похлопывая по своему стулу.

Плюшевый мишка указал на нее Прагеру. Прагер вскочил, пробежал несколько шагов и вцепился в стул. Джесси пристроилась рядом на полу.

– Ты говорил насчет проблем с деньгами, – напомнила Аллегра, возвращаясь к прерванному разговору. – Лучше уж денежные трудности, чем несчастная любовь. Вот от чего повеситься можно. – На минуту актеры забыли об игре, но она не разрушилась, сохранилась в неприкосновенности, словно дедовская шляпа.

Прагер застыл возле Генри, смущенный, сбитый с толку. Слышно было, как он отдувается.

– Рад, что вы присоединились к нам, – шепнул ему Генри.

– Я думал, это нормальный театр, – пробурчал в ответ Прагер. – Хотел зайти и воспользоваться телефоном. Как неловко!

– Это было весело, – попытался ободрить его Генри. – Здесь все – друзья.

– Шш! – одернул их кто-то сзади.

Генри приглушил голос:

– И никто вас не знает.

Аллегра и плюшевый продолжали утешать друг друга. Они поднялись с дивана – и вдруг Аллегра набросилась на приятеля, так и прыгнула, обвила ногами его талию, впилась ртом ему в губы. Оба с размаху врезались в стену, потом провальсировали через всю комнату и стукнулись о противоположную стену. Еще один прыжок – и парочка вылетела в коридор и скрылась за углом.

Вновь зазвучала песня «Возлюби ближнего».

Приятель Джесси, режиссер по имени Фрэнк, выступил вперед и предстал перед зрителями. Что, уже закончилось? Нет, приложив палец к губам, режиссер поманил зрителей за собой. Все поднялись и гуськом потянулись в коридор.

– Классно! – произнесла Джесси, обращаясь к Генри. – Пойдемте! – позвала она Прагера. – Неужели не любопытно, что у них там происходит?

Зрители бродили по квартире, по пути все заглядывали в ванную и хихикали. Наконец, они столпились в дальней спальне. Генри задержался, чтобы не попасть в давку, гадая, куда же подевался Тоби. Вот и его черед пройти мимо ванной.

Перед раковиной торчала высокая, масляного цвета фигура – Тоби, почти голый, если не считать красных трусов-боксеров. Сделав грустные глаза, он неотрывно рассматривал себя в зеркале.

Генри шел последним. Передние зрители, и даже Прагер, изо всех сил вытягивавший шею, уже сосредоточились на сцене в спальне. Генри проскользнул в ванную.

– Привет! – сказал он.

Тоби не оглянулся.

– Пожалуйста, – взмолился он сквозь стиснутые зубы, – не разрушай четвертую стену ¹.

Это оказалось лучше, чем «Гейети». Он стоял в шаге от Тоби, мог любоваться и любить, без страха и стыда. Соски юноши проступали, словно выпуклые веснушки, по обнаженным плечам побежали мурашки, а как прекрасен вздернутый нос!..

– Ты очень хорош, – заверил его Генри, – очень!

Густые светлые ресницы взметнусь вверх и опустились – Тоби моргнул.

– Тебе нравится наш спектакль?

– О да. Занятно смотреть, как вы с друзьями играете самих себя.

Четвертая стена – условная граница, отделяющая сцену от зала, спектакль от жизни.

Из спальни донесся смех.

– Иди! – попросил Тоби. – Мне еще надо одеться перед выходом.

– Разумеется. До скорого. Мы же увидимся после спектакля, да?

– Конечно. Поедем на вечеринку.

– Отлично! – подавшись вперед, Генри запечатлел поцелуй на обнаженном плече.

Тоби даже не шелохнулся.

61

Получилось, думал Фрэнк. Наконец-то получилось. Точнее – тьфу-тьфу, не сглазить – на этот раз не осрамились.

Из дальнего угла спальни он наблюдал, как Аллегра с Дуайтом подбирают разрозненные предметы нижнего белья, примеряют, меняются, пробуют снова. На этот раз прошло как по нотам. Порноверсия шоу Кэрол Барнетт. [94]94
  Кэрол Барнетт (р. 1933) – американская актриса, в 1967–1979 гг. – ведущая комического варьете-шоу.


[Закрыть]Публика ревела от восторга.

Эпизод закончился, Фрэнк выключил свет. Протиснулся сквозь толпу, снова маня всех за собой. Дверь в ванную была закрыта, по доносившимся изнутри звукам можно было угадать, что Тоби переодевается. Аллегра права: имеет смысл показать людям наготу, особенно наготу Тоби. Это нисколько не испортило впечатление от парочки, отдыхающей после соития. Вернувшись на свой пост возле проигрывателя, Фрэнк сменил диск. Музыкальное сопровождение тоже стало лучше, когда его свели к трем номерам: Бинг Кросби, R.E.M. и Моцарт.

Чем проще, тем лучше, твердил он себе и старался не вспоминать, что среди зрителей находится Джесси, а о Генри Льюсе не думал совсем. Пока зрители рассаживались, Фрэнк включил песню R.E.M о жизни в свете рамп. Оборвал песню на середине. Актеры продолжили игру. И все по-прежнему шло хорошо.

Да уж, наверное, существует кривая падения – при первой попытке все получилось настолько плохо, что ребята просто сдались, махнули рукой на свой спектакль – и расслабились. Расслабились до такой степени, что опоздавший гость, кто бы он ни был, оказался к месту – еще одна шутка, и Аллегра профессионально включила ее в действие. Присутствие Генри Льюса подстегнуло актеров, они ожили, заиграли ярче. Сначала Фрэнк боялся, как бы они не перестарались, как бы Тоби не задергался при виде своего дружка – разового партнера – трахающей его звезды – кем уж там приходилась ему британская знаменитость. Но Тоби держался лучше прежнего.

Он приступил к финальному монологу. Сперва фразы логически нанизывались друг на друга, потом слова постепенно начали выходить из-под контроля, вагон оторвался от поезда и с лязгом катился вспять, в бездну.

«Сегодня прослушивание прошло «на ура». И собеседование тоже. У меня все получается. Ты не поверишь, они ждут не дождутся заполучить меня в новую постановку Сондхейма. И «Братья Саломон» тоже. Я слишком разносторонний, вот в чем беда. Чтобы ты выбрала на моем месте? Бизнес или театр? Не так-то просто… Я вхожу, и люди сразу видят: Я не ничтожество!Человек, и какой! Знаешь, почему они сразу догадываются? Потому что я позитивно настроен».

Зрители смеялись, но кое у кого смех застревал в горле. С приглушенным стоном то один, то другой узнавал собственную, привычную ложь. Когда Крис подошла к Тоби, и тот в отчаянии прижался к ней, по комнате пронесся дружный вздох.

На этом спектакль не закончился, но зрители уже были покорены. Последняя сцена: Мелисса и Крис бьют тарелки. Сквозь приоткрытую дверь кухни можно было лишь отчасти разглядеть царящий там хаос, но и этого достаточно. Вдруг девушки засмеялись – над собой, над собственной глупостью. Они занялись уборкой, а Фрэнк поставил Моцарта, медленный «Концерт для пианино № 21» (Эльвира Мадиган). Вернулись Дуайт, Аллегра и Тоби, вооруженные щеткой, веником и совком, собрали весь мусор. Под лиричную и радостную музыку друзья бодро трудились бок о бок, разгребая накопившийся в их жизни хлам – впрочем, зрители вольны толковать эту сцену, как им вздумается.

Прежде чем раздались аплодисменты, Фрэнк уже знал: победа! Хлопки звучали не намного громче, чем в первый раз, но звук был другой – увереннее, искренней. И актеры тоже все поняли. Улыбаясь публике, они исподтишка подмигивали друг другу – аплодисменты лишь подтверждали то, что им и без того известно.

Потом кто-то указал на Фрэнка, и актеры зааплодировали ему. Он поднялся, улыбаясь, раскланиваясь, принимая похвалу, как должное. Потом выключил Моцарта, и представление закончилось.

Аллегра тут же подскочила к режиссеру:

– Мы справились, Фрэнк! Сыграли эту дурацкую пьесу!

– Неплохо прошло.

– Ах ты, задница! – расхохоталась она. – Мы сыграли потрясающе. А как я разделалась с этим придурком, который явился позже всех? Струхнула, но справилась! Что скажешь, Джесси?

Джесси подошла к Фрэнку сзади. Она улыбалась, моргала, как всегда, что-то напряженно обдумывая – слышно, как тикает ее мозг, – и ждала, чтобы Фрэнк обратил на нее внимание.

– Здорово, Фрэнк! Честное слово. Не знаю, как вам это удалось, но вы сшили-таки шелковый кошелек из свиного уха. Ну, может не из свиного – в общем, из ничего сделали нечто.

– Вот именно! – подхватила Аллегра. – Представляешь, как бы мы сыграли хорошуювещь?

Фрэнк встретил взгляд Джесси – печальный, виноватый, неуверенный, заинтересованный. Он словно в зеркало смотрел и не мог отделить свои переживания от ее.

– Погоди, – сказала Аллегра. – Вон там Генри Льюс, беседует с Тоби. Попрошу его дать нам отзыв. До скорого. – И она ускакала.

– Ну вот, – промолвил Фрэнк, обращаясь к Джесси. – Ну вот, – повторил он. – Рад, что тебе понравилось.

– Не просто понравилось. Я в восторге. Я же тебе говорила, Фрэнк! У тебя талант режиссера. Ты прекрасно умеешь работать с актерами.

– Для неудачника сойдет, а?

Она отвела взгляд, резко выдохнула носом.

Не стоило вспоминать тот разговор, но очень уж Джесси лучезарна, будто и не было всех этих ужасных слов. Рядом с ней он опять почувствовал себя обнаженно-беззащитным, как тогда, на кровати. От запаха ее волос все переворачивалось внутри.

– Надо будет обсудить, что мы тогда друг другу наговорили, – признала она, – но это потом. Не сегодня.

– Согласен. – Теперь, когда речь зашла о той ночи, он уже не хотел о ней вспоминать.

– Пойдешь с нами на вечеринку к Калебу?

Он дернул головой, словно не расслышав толком.

– Это еще зачем?

– Понятия не имею. Просто так. Поесть-попить. Можно кому-нибудь там рассказать о спектакле. Составишь мне компанию.

– А как же Генри?

Джесси вздохнула тяжело и вместе с тем насмешливо – вот же твою мать!

– У Генри сейчас хлопот полон рот.

И Фрэнк готов был ответить: «Твою мать». Сказать ей: хватит, я не стану играть вторую скрипку. Но Джесси смотрела на него глазами грустного спаниеля, а потому он смягчил свой отказ:

– Я бы рад, но я обещал актерам отпраздновать вместе после спектакля.

– Возьмем всех с собой! В чем проблема? Ребята заслужили праздник. Они молодцы. В одну машину мы все не влезем, поедут на метро. Эй, Аллегра! Дуайт! – Она подозвала их к себе и прежде, чем Фрэнк успел вмешаться, уже пригласила их на день рождения своего брата и адрес дала.

– Хорошо-хорошо, – закивала Аллегра. – Наведем здесь порядок и сразу приедем. Ты с нами, Фрэнк?

– Он поедет с нами на машине, – сказала Джесси и побежала за Льюсом.

Что было делать? Продолжать упорствовать, затеять публичную ссору? По правде сказать, ему хотелосьпоехать. В кои-то веки Фрэнк был в ладу с самим собой и всем миром. В гостях у Калеба он лицом в грязь не ударит. И нельзя допустить, чтобы Джесси, ворвавшись на миг в его жизнь, снова ушла.

Джесси разговаривала с Генри Льюсом и тем длинным типом в сером, который пришел позже всех. Тип пытался в чем-то убедить Генри. Вблизи Генри Льюс – звезда первой величины – не казался таким уж большим, а тем более грозным.

Тоби подошел к этой группе. Льюс и Джесси полностью переключились на него. Мужчина в сером заметил Фрэнка и двинулся к нему.

– Прошу прошения. Извините, что вторгся без спросу на ваше представление. Знаете, мне понравилось. Очень. Не найдется ли у вас программки?

– Конечно, – сказал Фрэнк, поднял с пола завалявшийся под стулом листок, стряхнул отпечаток чьей-то ступни и подал его незнакомцу.

– Благодарю. – Человек в сером сложил листок и спрятал его в карман пиджака. Генри Льюс и Тоби направились к двери, и он последовал за ними.

– Там встретимся? – крикнула Фрэнку Аллегра через всю комнату. – Спасибо за приглашение, Джесси. Вот бы и твоего брата заманить на представление!..

Спускаясь по лестнице бок о бок с Джесси, Фрэнк спросил:

– Кто этот надутый малый, который сопровождает твоего босса? Агент?

– Это Кеннет Прагер.

– Шутишь!

– Нет, честно. Он собирался упомянуть Генри в обзоре, но Генри очень усложняет ему задачу.

Снаружи дожидался большой черный «седан». Фрэнк устроился спереди, рядом с Джесси и водителем. Опоздавший господин, Льюс и Тоби разместились сзади. Фрэнк все никак не мог переварить тот факт, что перед ним – сам Кеннет Прагер. Прагер только что посмотрел их пьесу. Прихватил с собой мятый листок с программкой.

По пути в центр Прагер пытался возобновить интервью, а Генри упорно болтал о спектакле:

– Очаровательно. Забавно. Тепло, сентиментально. Сентиментально в хорошем смысле. Теплая и грустная комедия, полный дом несчастливцев. Вроде Чехова. Конечно, это не чеховские персонажи. Но кому охота смотреть на шумных славян с плохими зубами?

Генри Льюс, великий Генри Льюс, начальник Джесси и в некотором смысле соперник Фрэнка, разливался в похвалах его спектаклю. Конечно, в спектакле выступал Тоби, и вся эта лесть, по меньшей мере, наполовину предназначалась ему – нужно же заловить красивую пташку. Но вторая половина комплиментов звучала искренне. Фрэнк представлял себе Льюса совсем иным. Да, актер по уши утопает в самодовольстве, но при всем том – по-детски невинен, ни злобы, ни заносчивости – большое дитя.

– А вы – режиссер. О вас-то я все время и забываю.

Он дружески сжал плечо Фрэнка.

– Хорошая работа, мистер! Отменная.

Джесси улыбнулась Фрэнку, словно она одержала верх в споре.

Они уже неслись по Таймс-сквер. По черному лакированному капоту пробегали неоновые полосы. На фоне гигантских реклам «Кодака», «Майкрософта» и «Томми Хилфигера» бледнели немногочисленные театральные афиши.

– А как насчет сцены перед зеркалом в ванной? – закинул удочку Тоби. – Естественно вышло или переложено пафоса?

– Генри, – вмешался, наконец, Прагер, – вы собираетесь работать в театре после съемок?

Сумасшедший дом на колесах, подумал Фрэнк. Он бы не удивился, если б Джесси закатила по обыкновению глаза и рассмеялась, но с тех пор, как они выехали в центр, Джесси затихла, словно виноватая или напуганная чем-то девочка.

На Шеридан-сквер машина свернула влево. Они миновали толпу полуночников на Седьмой улице.

– Саша! – окликнула Джесси водителя. – Здесь.

Саша притормозил возле треугольного дворика, обнесенного металлической оградой.

– Высади нас, припаркуй машину и присоединяйся. Вечеринка наверху, – Джесси ткнула пальцем в ветровое стекло.

– Что такое? Уже приехали? – спохватился Генри. – А я так ничего вам и не сказал, – сокрушенно обернулся он к Прагеру. – Извините. Не подниметесь со мной наверх? Выпьем, найдем удобный уголок и поговорим, наконец.

Прагер оглядел высокие каменные стены, окна и крыши, со всех сторон нависавшие над треугольным пролетом улицы.

– У кого вечеринка?

– День рождения брата моей помощницы. Ничего особенного. Но я обещал заглянуть.

– Генри, смотри! – позвал Тоби. – Это ты.

Все обернулись лицом к афише «Тома и Джерри» в стиле арт-деко, красовавшейся на противоположной стороне Седьмой улицы.

– Дурацкие имена, дурацкие рожи, – проворчал Генри. – Рожа-то даже и не моя.

Не дожидаясь остальных, Джесси зашагала к дому. Фрэнк поглядел ей в спину, не выдержал и пошел следом.

Из здания не доносилось никаких праздничных звуков – ни музыки, ни веселых голосов. Может, вечеринка закончилась? Но когда уличный шум затих на минутку, Фрэнк услышал над головой громкое бульканье и причмокивание, словно на крышу села стая голубей.