Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

47

Ты: Ты должен знать все.

Я: Ты всерьез или смеешься надо мной?

Ты: Хочешь быть всезнайкой, чтобы преуспеть.

Я: Нет, мне просто интересно. История, религия, физика, математика.

Ты: Но это всего лишь имена. Теорема Ферма, геометрия Римана, множество Мандельброта… Ты же элементарную арифметику не освоил.

Я: Мне нравятся метафоры. Гедонистический расчет. Моральная арифметика. Иррациональные числа.

Ты: Это всего лишь метафоры.

Я: Ясность. Четкость. Всю свою жизнь возишься с вопросами, на которые нет и не может быть окончательного ответа, и с таким облегчением узнаешь, что десятью три – тридцать, а тридцать в квадрате – девятьсот.

Ты: Драматург возится с числами вместо слов. Это потому, что боишься людей, не так ли?

Я: Слова неуклюжи. Я стремлюсь к точности.

Ты: Если бы ты действительно разбирался в математике, то понял бы: никаких таких истин за числами не скрывается. Замкнутая система, тавтология. Сорок лет назад литературные критики кипятком писали от квантовой физики, думали, нашли доказательство всеобщей субъективности – ни хрена. Знаешь, эти рассуждения о фракталах в «Теории хаоса» – чушь собачья.

Я: Никто и не заметил. Ругали мою драму, а на математические ошибки не обратили внимания.

Ты: И мое умопомешательство использовал. Шизофреника-то с меня писал. Повторил всю чепуху, весь тот вздор, который я бормотал в бреду.

Я: Не только вздор. Порой попадались очень остроумные реплики. «Эта мелодия движется по касательной, но равняется косинусу блаженства». Цитата.

Ты: Превратил мое сумасшествие в лирическую шизофрению, в безумие по-театральному.

Я: Было бы лучше, если бы я писал правду?

Ты: Нет. Правда ужасна. Правда скучна. Больной человек в палате. Спит, спит, спит. Просыпается и несет параноидальный бред о своем враче или близких. Поправляется – на месяц, на два, только для того, чтобы еще сильнее возненавидеть предательское тело. Возненавидеть изменивший ему мозг…

Я: Возненавидеть друга, которому суждено остаться в живых.

Ты: Я никогда не испытывал к тебе ненависти.

Я: Ты перестал любить. Отдалился от меня. Закрылся. Помню, как сидел возле твоей постели в интенсивной терапии, в последние дни…

Ты: Эти трогательные больничные сцены хуже порнофильмов.

Я: Ты прогнал меня.

Ты: Не прогонял.

Я: Прогнал. Ты шептал: «Не хочу, чтобы ты сидел здесь».

Ты: Я не хотел, чтобы ты смотрел, как я умираю.

Я: Ты стеснялся смерти. Как будто тебя застали голым на унитазе. Не хотел, чтобы я, любивший тебя больше всего на свете, стал свидетелем этого последнего унижения.

Ты: Я выглядел ужасно.

Я: К этому я привык.

Ты: Я хотел, как лучше для тебя.

Я: Ты хотел умереть в одиночестве. Ты стыдился смерти. Злился, что я не умираю. Не знаю, что именно. Мне было так обидно, что ты не хочешь разделить со мной свою смерть.

Ты: А ты чего злишься? Умер-то я, а не ты.

Я: Разве только умершие вправе сердиться?

Ты: Да.

Я: Все права у тебя? У меня никаких?

Ты: Ты в любой момент можешь присоединиться ко мне.

Я: Сколько я думал об этом. Но когда умирает близкий, это разрушает все наши сладкие грезы о смерти.

Калеб смотрел на строки, только что нацарапанные карандашом. В них – вся его мука и боль. Он так и не превозмог смерть Бена. Бен спал, с кем хотел, направо и налево, и Калеб справлялся с этим. Но умереть Бен предпочел в одиночестве, и эта рана до сих пор саднила.

Ты: Похоже, у тебя депрессия.

Я: Вот именно.

Ты: Покажись врачу.

Я: Я хожу к психологу.

Ты: Чем тебе помочь?

Я: Не знаю, Бен. Не знаю, и все. Ничего я больше не знаю. (Пауза).Спасибо, что спросил.

48

Публика на «Томе и Джерри» в этот вечер слишкомхорошо реагировала. Смех не умолкал. Сперва Генри радовался, но с каждой минутой это раздражало все больше. Все равно, что заниматься любовью с партнером, который боится щекотки.

– Тебя сегодня прямо распирает, – заметила «Принцесса» за кулисами.

– В самом деле? – Но тут он вспомнил, что этому есть причина. Радость переполняла его, но Генри пока ни с кем не стал делиться – подумают, что он хвастается.

Актеры раскланялись и разбежались со сцены. Отворив дверь гримерной, Генри обнаружил там Джесси. Она разговаривала по мобильному телефону и приветствовала босса легким движением указательного пальца.

– Угу. Угу. Во сколько? Хорошо.

Генри протиснулся мимо нее и сел за гримерный стол. Сейчас присутствие Джесси его раздражало. Лучше было бы посидеть в одиночестве. Пока Генри накладывал на лицо холодный и пахучий кольдкрем, он рассматривал в зеркале отражение этой устрашающе компетентной женщины. Ее так и подмывает. Что ее смешит – она сама, Генри, весь мир?

Закончив, она захлопнула крышку телефона.

– Как прошло? Великая новость не отвлекала?

– Я забыл. Можешь верить, можешь не верить. На сцене я всегда забываю обо всем. – Он вытер губы, чтобы кольдкрем не лез в рот во время разговора. – Не обязательно тебе было приезжать за мной. Сегодня и так выдался трудный день. Нужно же тебе отдохнуть.

– Мне – не нужно. И день еще не закончился. Телефон звонил все время, пока вы были на сцене. Сюрприз – знаете, кто такая Рози О'Доннел?

Имя показалось знакомым.

– Она приглашает вас на свое шоу. Завтра.

– У меня же этот, «Энтертейнмент».

– «Энтертейнмент Тунайт» в восемь. Рози – в десять. Что-то в последний момент сорвалось, она ухватилась за шанс заполучить вас. По времени получается. Я уже заказала машину и шофера – на сегодня и на завтра. Да, еще одно. Можете потерпеть с душем до дома? Они ждут у выхода.

– Кто – они?

– Сейчас увидите. Я привезла вам твидовую куртку. Посимпатичнее, чем эта старая джинса.

Она вышла в коридор, предоставив ему возможность переодеться. Генри так и не понял, кто его ждет, но слишком устал, чтобы вникать. Вместе с Джесси они спустились по лестнице. Снаружи ударил неожиданно яркий свет – как будто множество машин дружно направили фары на заднюю дверь театра. Они шагнули в поток света.

Два прожектора на треногах рассеивали вокруг белое сияние. Куча видеокамер, журналисты, с полсотни поклонников.

Ох, черт! – вырвалось у Генри.

– Вот наша машина, – сказала Джесси. – У обочины. Водителя зовут Саша. Жду вас в машине. – И она ускользнула, бросив его на растерзание.

– Чего вы хотите? – вскрикнул Генри, искусно разыгрывая недоумение. – Автограф? С радостью! – Он расписался на одной программке, второй, третьей. Вокруг толпились не коллекционеры автографов, пережиток иной эпохи, а «нормальные» люди, настоящие театралы. Такого наплыва не было даже после премьеры.

– Мистер Льюс? – окликнул его репортер. – Вы действительно будете играть главную роль в фильме «Гревиль»?

– Не знаю, вправе ли я уже отвечать. Ведутся переговоры. – Он продолжал раздавать автографы, «не замечая» камер, изображая полное равнодушие к длинному мохнатому предмету, который совали ему прямо в рот, словно поросший шерстью фаллос.

– Вы оставите театр ради кино мистер Льюс?

– Разве обязательно от чего-то отказываться? Я бы хотел иметь и то, и другое. Как любой человек. – Прозвучало удачно, не слишком легкомысленно, не слишком занудно.

– Вас не смущает, что придется играть одного из ужаснейших негодяев, порожденных современными авторами?

– Напротив, я в восторге.

Да, голова кружилась от восторга. Это словно наркотик. Все вокруг улыбаются. Три миллиона долларов – пустяки по сравнению с всеобщим обожанием. Деньги не главное. Слава, конечно, эфемерна, но ее можно ощутить прямо сейчас, непосредственно, и это здорово.

– Спасибо. Большое всем спасибо, – восклицал Генри, отступая к машине. Слава Богу, лимузин не навороченный, без штучек – большой черный автомобиль, аристократично со вкусом.

Запрыгнув внутрь, Генри помахал напоследок толпе. Машина тронулась. Генри слегка запыхался, счастливо запыхался, как юноша, только что перепихнувшийся с кем-то наскоро.

– Непривычно как-то, – протянул он, – но я вроде справился?

– Еще как, – рассмеялась Джесси. – Похоже, вы были в своей стихии.

49

Их всех показывали по телевизору – Аллегру, Дуайта, Генри Льюса и Бетт Мидлер. Мыльная опера про семейство двойников, поселившееся в пригородном коттедже вместо настоящих хозяев. Дурацкий сюжет, как раз для канала «Дабл-Ю-Би».

Тоби смотрел передачу дома, вместе с родителями. Было обидно, что друзья добились успеха, а он – нет. Тут Тоби вспомнил, что и сам участвует в этой серии – у него эпизодическая роль.

– Боже, я опаздываю! – Он выскочил за дверь, даже не попрощавшись с мамой и папой.

Сериал снимали в Нью-Йорке, а родители Тоби жили в Милуоки. Однако во сне Милуоки перенесся в Нью-Джерси. Если скоро подойдет автобус, он еще успеет на передачу.

Подошел автобус. Дверь открылась, Тоби запрыгнул внутрь. «На студию «Дабл-Ю-Би», и побыстрей!» – скомандовал он, усаживаясь.

– Тоби? – Возле окна сидел Калеб. – Что ты тут делаешь? Где ты был? Я скучал по тебе.

Тоби страшно обрадовался встрече, но понимал, как опасно обнаруживать свои чувства.

– Карьеру делал. Сейчас снимаюсь в телесериале.

– Замечательно. Рад за тебя.

– Правда? Ты правда рад?

Калеб и в самом деле растрогался. Обнял Тоби, поцеловал, прямо в автобусе, губы теплые, глубокий поцелуй взасос – такой страстный, что одежда на любовниках испарилась, и весь автобус зааплодировал при виде двух обнаженных тел, слившихся в нежных объятиях.

И тут Тоби проснулся – один, в убогой комнатенке на Западной Сто Четвертой. Ни автобуса, ни Калеба, только член торчит из голубых фланелевых пижамных штанов, расшитых пингвинами.

Как печально пробуждение после волшебного сна! И в туалет приспичило.

Заправив свой жезл в трусы, Тоби поднялся с постели – бугристого матраса, расстеленного на полу. Побрел по коридору в туалет. Завтра, на этом самом месте, они играют перед публикой. Придет ли Генри? Жаль, что Калеба не будет. Странный эротический сон – как раз перед премьерой.

Эрекция спала, удалось пописать. Он старался направлять струю ближе к краю унитаза, чтобы никого не разбудить. И воду сливать не стал из тех же соображений, но сидение опустить не забыл, а то девочки обидятся.

Проходя по коридору, он услышал громкое перешептывание в комнате Аллегры и Боаза. Боаз на чем-то настаивал, Аллегра всхлипывала.

Тоби негромко постучался.

– У вас все в порядке? – шепнул он через дверь.

Молчание.

– Все в порядке, Тоби, – отозвалась, наконец, Аллегра. – Иди-ка ты спать. Тебе послышалось. Или вообще приснилось. Спокойной ночи.

– Хорошо, – прошептал он в ответ. – Извините. Спокойной ночи. До завтра.

Пятница

50

Задребезжал будильник. Джесси проснулась.

Старый дорожный будильник с настойчивым, пульсирующим звонком. Шесть часов утра. Она спала на диване, укрывшись простыней. За огромным окном в соседней комнате виднелась белая полоса неба и оранжевый горизонт. Она проснулась в квартире Генри. И сразу вспомнила, почему она здесь.

Проворно вскочила, подошла к двери в спальню, постучала.

– Генри! Представление начинается!

– Спасибо! – прокричал он в ответ. Наверное, уже проснулся, лежал в постели, глядя в потолок.

В нижнем белье Джесси прошла на кухню и поставила на плиту кофейник. Впереди – напряженный, безумный день. Вот почему ей пришлось остаться здесь на ночь. К восьми утра они должны попасть на студию «ЭТ», потом, в полдесятого, их ждет «Рози». В полдень ланч с Адамом Раббом в «Роялтоне» – мужчины будут обедать наедине, но доставить туда Генри должна Джесси, а дальше работа с фотографом и интервью с Камероном Дитчли из «Пост». Дневной сон, потому что вечером Генри, как всегда, играет в «Томе и Джерри». Вечерний спектакль, а после спектакля – вечеринка у Калеба. Подумать только, Джесси не забыла, что ее брат празднует день рождения!

Плеск воды в ванной. Кофеварка булькает, как пловец-подводник. Джесси налила себе чашку. Распахнулась дверь ванной, вышел Генри во фланелевых брюках и льняной куртке – если это можно назвать курткой.

– Ванная в твоем распоряжении, – сообщил он, усаживаясь пить кофе.

Прямо престарелые супруги.

Джесси обошлась без душа – все равно никто и не глянет сегодня в ее сторону. Натянула колготки, голубой костюм – бесполая чиновница, – причесалась. Усевшись на унитаз, она воспользовалась тем, что руки свободны, и набрала на мобильнике номер Саши.

– Ты уже внизу? Молодец, Саша. Ты просто дар Божий. Дала отбой и слила воду.

Вот где ее призвание. Сегодня Джесси вся обратилась в действие, так и кипела энергией, многорукий и многоногий директор-распорядитель. Разумеется, и это всего-навсего роль, но роль всепоглощающая. Нет времени подумать, нет места сомнениям и колебаниям, ни к чему эмоции.

Они подошли к лифту. Джесси нажала кнопку.

– Такой странный сон мне приснился, – заговорил Генри. – Про экзамены. Не староват ли я для снов о школе? Я сидел в классе, вокруг одни юнцы, на доске – какая-то математическая формула. Поначалу она показалась несложной, «икс плюс игрек делить на икс-квадрат», что-то в этом роде, но чем дольше я смотрел, тем меньше понимал. Формула словно разрасталась на глазах. Лабиринт чисел. Даже прочесть невозможно, как будто все время сворачиваешь в очередной тупик. Я понимал, что это сон, но оказался в ловушке, боялся, что не смогу проснуться, пока не решу это чертово уравнение.

Лифт остановился на площадке, они вошли в него.

– Нервничаете из-за телепередачи? – посочувствовала Джесси. – Не о чем беспокоиться. Покажете себя во всей красе – уж я-то знаю.

– Я и не беспокоюсь, – рассмеялся Генри. – И сон меня не пугает. Ведь я все-таки проснулся. Но все же – странно это. Чаще всего я сразу забываю свои сны.

Двери лифта открылись.

– После вас, – галантно произнес Генри, и Джесси прошла впереди него через вестибюль к парадной двери. – Чудесный денек.

Снова сияло солнце, дождь прекратился. Начало восьмого, в центре тихо, можно сказать, идиллическая тишина. Узкая лента воды в канаве блестит на солнце. В конце улицы на фоне голубого неба выделяется красная клетка лесов – строят новый дом. На подножке припаркованного на углу желтого экскаватора весело распевала скромная коричневая птичка.

– Чудесный, чудесный денек! – повторил Генри, вглядываясь в Сашу.

Водитель прислонился к машине – высокий, ширококостный славянин лет тридцати с небольшим, с короткой стрижкой. Подавшись вперед, Саша распахнул дверцу автомобиля.

– Доброе утро! – он приветливо улыбнулся им обоим.

Джесси уже пыталась прощупать Сашу накануне, при первой встрече, но так и не поняла, в какой команде он играет. Красавцем его не назовешь, но скуластое лицо весьма симпатично.

– Едем на «ЭТ»? Знаю, знаю, – он наизусть повторил адрес студии. Она располагалась всего в нескольких кварталах.

– Ты действительно дар Божий, Саша! – повторила Джесси. С помощниками нужно обращаться ласково.

Она скользнула внутрь, Генри следом, расположились удобно на черных кожаных сиденьях.

Затренькал мобильный телефон.

– Алло? – произнесла Джесси.

– Доброе утро. Хотела убедиться, что вы вовремя поднялись.

– Долли? Доброе утро. Конечно. Уже едем. – В Англии сейчас около полудня. – Хочешь поговорить с Генри?

– Если он в состоянии.

Генри наблюдал за Джесси, не хмурясь, но без улыбки. Принял из ее рук маленький телефон, повертел в руках, соображая, какой стороной поднести к уху.

– Доброе утро, милочка! – слишком громко заговорил он, наконец. – Как поживаем? Ясно-понятно. Что? Да. И мы того же мнения. Но если Рабб и прижал нас к стенке, это тоже неплохо, а? Вроде той порнушки, когда женщину насилует любимый мужчина. Конечно-конечно, это твоя заслуга. Только твоя. И мое везение. Счастье дурака. Мне повезло, что у меня есть ты – вот в чем моя удача. Ага-ага. Пока. – Он опустил руку с телефоном и всмотрелся в загадочную вещицу. – А как его выключить?

Джесси забрала телефон и нажала кнопочку.

– Старая корова просто счастлива. Еще бы ей не быть счастливой. Пятнадцать процентов от трех миллионов это… в общем, куча денег.

– Значит, она остается вашим агентом?

Генри недоуменно свел брови.

– Разве я когда-нибудь говорил, что брошу Долли?

– Вы вели переговоры с Риццо. Не забыли? Из «Ай-Си-Эм».

– А, с ней. – Генри поморщился. – Прощупывал почву. Разнюхивал, чем пахнет. Долли я ни за что не брошу. Мы очень близки. Вроде брата с сестрой.

– «Энтертейнмент Тунайт»! – провозгласил Саша, притормаживая. Он вышел, чтобы открыть дверь пассажирам, но Генри уже сам потянул ручку и начал выбираться.

– Не знаю, сколько мы тут пробудем, – предупредила Джесси водителя, – но через час ты должен быть здесь. Если станет ясно, что мы освободимся раньше или позже, я позвоню.

Саша закивал.

– Наш босс – знаменитый актер? – шепотом спросил он.

– О, да! В Англии он более известен, чем здесь. Он играл в «Гамлете» и в «Антонии и Клеопатре». В шекспировских драмах. И в пьесах Чехова тоже, – добавила она.

Саша снова кивнул. Для него это что-то значило.

Джесси нагнала Генри в вестибюле. Охранник сделал контрольный звонок наверх и проводил их к лифту. Они отразились в надраенных медных панелях – звезда и личный помощник. Неразлучная парочка, подумала Джесси. Двери раздвинулись, вышла типичная студентка престижного университета, сплошь зубы и волосы.

– Мистер Льюс! Рада вас видеть! – Она обеими руками ухватила руку Генри. – Спасибо, что сразу откликнулись на приглашение. Я – Луиза Паркер Дэвис, помощник продюсера студии «ЭТ». Буду вести интервью с вами. А это ваша…

– Личный помощник, – представилась Джесси. – Джесси Дойл.

Рукопожатие на лету из раскаленной лавы превратилось в замороженную рыбу.

– Вас ждут в гримерной, мистер Льюс. Выглядите вы просто замечательно, но при нашем освещении… А вы,Джессика, можете подождать в фойе. Там найдется кофе, а возможно, пончики. А теперь, мистер Льюс… – И она повела его прочь.

Джесси осталась в одиночестве посреди изогнутого коридора, где и стены, и ковровая дорожка пестрели логотипами «ЭТ». Она побрела, не зная дороги, заглядывая в распахнутые двери, пока не вышла в серое фойе. Здесь она выпила очередную чашку кофе с пончиком «Данкин донатс».

Абсурдность происходящего занимала ее. Честное слово, это даже смешно. Ей-то что перепадет из всего фейерверка? Ничего. Весь успех – его,а она получает удовольствие как зритель, через Генри. Подглядывать за чужим успехом – словно в замочную скважину за любовниками подсматривать. Генри в любой момент избавится от нее, как хотел избавиться от Долли. Доверять ему – все равно, что полагаться на английскую погоду. Но ей было хорошо. Весело. Вот и надо наслаждаться сегодняшним днем, словно первым солнечным деньком в начале весны.

Снова задребезжал телефон.

– Алло?

– Я хотел бы побеседовать с мистером Льюсом.

– Он занят. С вами говорит его помощница, Джесси Дойл. – Жаль, нет для нее звания попышнее. – Представьтесь, пожалуйста. Чем могу помочь?

– Кеннет Прагер. «Нью-Йорк Таймс». Я готовлю статью о мистере Льюсе. Мне нужно переговорить с ним как можно скорее.

– Кеннет Прагер? – переспросила Джесси. – Критик.

– Да. Это будет короткая статья. Для «Обзора недели» в воскресном номере.

Ох, думала Джесси. Кеннет Прагер. Человек, прикончивший пьесу моего брата. И в моей власти согласиться или отказать?!

– На сегодня у мистера Льюса очень плотное расписание.

– Не найдется минутки во второй половине дня? Я готов подъехать.

– Нет. Вся вторая половина дня забита.

– В таком случае, я мог бы поговорить с ним по телефону.

– О, нет. Мистер Льюс никогда не дает интервью по телефону.

– В таком случае, после вечернего представления?

«Таймс» во что бы то ни стало рвется заполучить Генри.

– После спектакля он приглашен на вечеринку. Возможно, он уделит вам полчаса в гримерной, – предложила она. – Все-таки «Таймс».

– Да-а, – мрачновато протянул Прагер.

– Спектакль заканчивается в десять двадцать. Подходите к задней двери, вас впустят. Я предупрежу директора.

Поколебавшись, он выпалил:

– Хорошо. Приеду.

– Но у него вечеринка, – холодным, высокомерным тоном напомнила Джесси. – Он не будет вас дожидаться.

– Сказал, приеду.

Джесси наслаждалась каждым мгновением. Не следовало злоупотреблять ситуацией, но она не удержалась и добавила:

– Больше не пишете рецензий, мистер Прагер? Вас понизили в звании?

– Нет, – проворчал он. – Подменяю коллегу. Срочно нужен материал, а я – большой поклонник, – последние слова он произнес жестко, с какой-то непонятной горечью. – Буду в десять двадцать. Всего доброго.

Джесси положила трубку. Покрутила телефон, злорадно посмеиваясь, словно вертела в пальцах самого Прагера.

Человек, напрочь лишенный чувства юмора. Ему следовало прикрыться шуткой, когда Джесси издевалась над ним. Такой надутый, такой обидчивый, такой «Нью-Йорк Таймс», на хрен, важнючий.