Текст книги "Жизнь цирковых животных"

Автор книги: Кристофер Брэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

51

Кеннет недоумевал. Секретарша долго мытарила его, а под конец еще и оскорбила. За что? Он искренне любил ее босса. В прошлом месяце похвалил его как лучшего актера в неплохом спектакле – лучшем, можно сказать, на данный момент в городе. В воскресном обзоре он собирался еще раз облизать его. Но секретарша посмеялась над ним, и Кеннет обиделся не на шутку. Он и так с утра дергался.

Кто-то постучал в приоткрытую дверь.

На пороге стоял Тед Бик – красные подтяжки, окладистая белая борода, трость, с которой он не расставался после операции на сердце.

– Привет, Тед. Заходи, садись. Чем могу?…

– Ничего не нужно, Кен. Заглянул извиниться. Использую тебя, как репортеришку. Типа Джимми Олсона. [85]85
  Джимми Олсон – друг Супермена, молодой газетчик.


[Закрыть]– Он рассмеялся. – Но для воскресного обзора позарез нужен Льюс, а то мы сядем в лужу. Кого же послать, если не тебя?

– Ничего не имею против, – сказал Кеннет. – С удовольствием. Давно пора пройти за четвертую стену и пообщаться с актерами. Мне этого не хватало.

– В самом деле? – усомнился Тед.

– Точно. Обожаю беседовать с актерами. Сплетни, всякие истории, анекдоты.

– Хорошо. Тогда хорошо, – без особой уверенности проговорил Тед. – Значит, я не ошибся в выборе. Отлично. Наслаждайся. – И он захромал прочь, опираясь на трость, явно не вполне удовлетворенный.

Черт бы побрал Бика, выругался про себя Кеннет. Дал мне это поручение, чтобы поставить на место. Театральным репортером Кеннет работал много лет назад, заполнял полстраницы новостей по пятницам. Все радовались его звонку, все уважали, даже заискивали, словно он был Майклом Энтони из «Миллионера», [86]86
  В шоу «Миллионер» (1955–1960) персонаж Майкл Энтони (Марвин Миллер) по поручению своего босса раздавал чеки на миллион долларов.


[Закрыть]старого телешоу – выдаст чек на предъявителя, и жизнь пойдет по-другому. А теперь он второразрядный критик, которого актеры и режиссеры винят за чужие провалы и неудачи.

Это интервью с Льюсом – только бы дырку заткнуть. Могли послать младшего редактора, стажера, но Тед поручил это Кеннету. Боится, как бы Кеннет его не перерос. Теду скоро на пенсию, потом он помрет, а Кеннет будет себе жить и жить и работать в «Таймс».

52

– Проще простого, – жизнерадостно сообщил Генри в лифте. – Легче легкого. Все, что требуется в этой стране – говорить с аристократическим акцентом, и люди уже готовы задницу тебе лизать.

Джесси засмеялась, и Генри в очередной раз порадовался ее возвращению. Пока рядом с ним есть Джесси, чтобы выслушивать подобные шутки, меньше риск забыться и выпалить что-нибудь в этом роде в эфир.

Они вышли на улицу. Коренастый славянин ждал их у обочины. Похоже, он нравится Джесси не меньше, чем мне, отметил Генри.

– Спасибо, Саша. – Он забрался на заднее сиденье и подвинулся, уступая место Джесси. – Что дальше в программе? Рози ОТрэди?

– О'Доннел, – поправила Джесси. – Очень влиятельная персона. Влиятельная и популярная. Даже моя мать смотрит ее передачи. Умна и ядовита. Разыгрывает хулигана из Куинса, но была неплохой актрисой. Будет вас подначивать, отвечайте тем же. От нее можно не скрывать, с кем у вас роман, почему вы не женаты.

– Я никогда и не скрывал.

– Да, пока не забыла: звонил Кеннет Прагер. Хотел взять у вас интервью. Я обещала ему четверть часа сегодня вечером. После спектакля. Он нахваливал вас в «Таймс».

Генри выслушал все это, слегка, величественно кивая голевой. Но тут он замер:

– Сегодня вечером премьера у Тоби.

– И что же? – Джесси призадумалась. – А потом вечеринка у моего брата. Вы же не передумали? – забеспокоилась она.

– Мне хотелось пойти, – сказал он. – Думаешь, всюду успеем?

– Даже не знаю.

– Наплюем на «Таймс»?

– Нет, – расхохоталась она, – на «Таймс» плевать нельзя. Только не в этом городе. А сегодня еще и Тоби? Нельзя ли отложить его до другого раза?

– Не знаю, право. Надо спросить. Можно воспользоваться? – Жестом он указывал куда-то в область ее талии.

– Да, конечно. Какой номер?

Генри похлопал себя по карманам и вспомнил, что забыл дома листок с телефоном.

– Я знаю, где он живет, – спохватилась Джесси. – И телефон есть. – Она достала из сумочки пухлую записную книжку, нашла нужную запись и набрала номер. Передала телефон Генри.

Такое впечатление, будто прижимаешь к уху карманный калькулятор.

– Звонит! – вслух удивился он.

– Алло! – полусонный, хрипловатый голос.

– Тоби?

– Генри? Привет.

Как он обрадовался, услышав Тоби! Со среды Генри общался исключительно с автоответчиком. Он прямо-таки почуял аромат теплой постели при звуке томного, сонного еще голоса.

– Доброе утро, Тоби. Прости, что так рано. Ни за что не угадаешь, где я сейчас нахожусь. Еду в машине – взял напрокат с шофером – к «Рози ОТрэди», то есть на «О'Доннел шоу». – Широко ухмыльнулся в сторону Джесси и повернулся лицом в угол, чтобы уединиться. – Жаль, ты вчера не пришел. Папарацци набежали. С десяток, не меньше. Вот бы и сфотографировали нас вместе. Ты бы был моим «таинственным спутником».

– А почему столько фотографов?

– Ах да, ты же ничего не знаешь. Я буду сниматься в кино. В «Гревиле». Знаешь этот роман?

– Бестселлер?! – Вот теперь Тоби окончательно проснулся.

И Генри осмелел.

– Я играю главного негодяя. Мне предложили кучу денег. – Он чуть было не сказал, сколько именно, однако не стоит хвастаться.

– Разве ты еще не богат?

– О нет! – хохотнул Генри. – Пока нет. Пока еще.

Он уподобляется чернокожим рок-певцам, выставляющим напоказ своих девок и золотые цепи. И все ради того, чтобы произвести впечатление на Тоби?!

Генри прокашлялся.

– Звоню-то я не за этим, а чтобы предупредить: наверное, сегодня я не попаду на ваше представление.

Пауза. Потом из Тоби извергается поток слов:

– Ты должен прийти, непременно! Ты же обещал! Все ждут. Друзья никогда больше не поверят мне, если ты подведешь!

– Я постараюсь. Просто хотел предупредить…

– Ты обязан, Генри. Это же дополнительное представление, специально для тебя. А после спектакля мы вместе едем к Калебу Дойлу на день рождения – не забыл?

– Мы с тобой?

– Да. Он просил привести тебя. Ты же помнишь?

Генри покосился через плечо на Джесси.

– Конечно, помню.

– А потом, – продолжал Тоби, – давай поедем к тебе.

– Ко мне?

– Если ты не против.

– Можно. – Волна блаженства поднялась в груди Генри, достигла члена, а потом ударила в голову. – Мне бы хотелось. Очень бы хотелось. – Он с самого начала рассчитывал закончить вечер именно так, но думал, придется подталкивать и уговаривать. Очень приятно, что Тоби проявил инициативу. Так оно надежнее. – Ладно, договорились. Я приду.

– Слово?

– Слово.

– Ты сегодня участвуешь в шоу «Рози О'Доннел»? Здорово. Постараюсь не пропустить.

– Надеюсь, ты посмотришь передачу. Потом расскажешь, как тебе понравилось. Американское телевидение, знаешь ли… Надеюсь не ударить в грязь лицом.

– Не ударишь.

– Приятно, что ты так думаешь. Ну, хорошо. До вечера.

– До вечера, Генри.

Генри издал чмокающий звук, изображая поцелуй. Сумел выключить телефон и вернул его Джесси.

Машина притормозила на красный свет. Джесси наблюдала за Генри с насмешливым неодобрением. Саша, сидя на переднем сиденьи, тоже подглядывал – пара озадаченных русских очей отражалась в зеркале заднего вида.

Нет, – признался Генри, – я никак не могу пропустить спектакль. Извини. – Под пристальным взглядом двух пар глаз он откинулся на сиденье и захихикал. – Придется сломя голову мчаться с одного мероприятия на другое, а если немного опоздаем – не беда. Это же театр. Все опаздывают.

Джесси сердито запихнула телефон в сумочку.

– А ты что-нибудь знаешь про этот спектакль?

– Знаю. Его ставит мой бывший друг.

– Да? – Так вот почему она расстроена. – Ты можешь не ходить. Поезжай сразу к брату на вечеринку, а я присоединюсь к тебе попозже.

– Нет, я пойду на спектакль. Хочется посмотреть. Любопытно даже. И потом, нужно проследить, чтобы вы все-таки добрались до Калеба.

– Хорошо, хорошо, прекрасно! – сказал Генри. А Тоби «как бы случайно» присоединится к ним, так что Джесси будет думать, что Генри сопровождает на вечеринку ее, а Тоби, соответственно, будет думать, будто главный приглашенный – он. И все довольны.

И сам Генри был весьма удовлетворен. Все сошлось. Все отлично. И сегодня, надо полагать, секс заинтересует Тоби – в отличие от вторника.

Поудобнее расположившись на мягком кожаном сиденье, Генри залюбовался видом в заднем окне: сквозь голубую темперу неба, где там и сям мелькали пухлые облачка, медленно проступали очертания высокого белого небоскреба. Потом мимо проплыл еще один небоскреб, и еще.

– Посмотрите на небо, – предложил своим спутникам Генри. – Какие прелестные облака! Констебль! [87]87
  Дж. Констебль (1776–1837) – английский художник-пейзажист.


[Закрыть]Какой чудесный день! Прекрасный день.

53

Какой мерзкий, отвратительный, дерьмовый день!

Солнце вылезло! Просили его! Дождь закончился, и от праздника не отвертеться.

Сразу после десяти зажужжал звонок домофона. Елена, уборщица, обычно приходила по понедельникам, но сегодня Калеб попросил ее помочь с приготовлениями.

– Доброе утро, Ков-либ. Готовим гулянку?

Елена была родом из Румынии, немолодую учительницу занесло в Нью-Йорк из Бухареста новой волной эмиграции, последовавшей за падением коммунизма. Поначалу Калеб пытался поговорить с ней о поэзии и политике, но Елена покончила «с этой ерундой» и теперь ее интересовало исключительно американское телевидение.

– Выйдите отсюда, Ков-либ. Мешаете, – распорядилась она.

Калеб повиновался. Приближающийся праздник раздражал его больше прежнего. Пожертвовать своим домом, частной жизнью, покоем – и ради чего? Чтобы куча держащих нос по ветру приятелей нажралась за его счет, приговаривая: «Ах, бедняжка Калеб»?!

Снова звонок. Елена открыла дверь. Минуту спустя в патио вошел крепко сложенный мужчина средних лет.

– Джек Аркалли, – представился он. – Из ресторана. Договаривались с вашим агентом, Айрин Джекобс. – Грубовато-напористый, с низким голосом, ежиком седых волос, козлиной бородкой и одиноким колечком в ухе – доживший до старости облезлый Дон Жуан.

Джек горячо пожал руку Калебу:

– Позвольте сказать: я восхищаюсь вашим творчеством, – заупокойным голосом произнес «Дон Жуан».

– Спасибо, – слегка удивившись, ответил Калеб. Эти люди потребовали с него плату вперед.

В стеклянную дверь вошел еще один мужчина, моложе и стройнее, с черными курчавыми волосами.

– Майкл, мой партнер, – пояснил Аркалли. Деловой партнер или любовник или и то, и другое? Такая мрачная и вместе с тем проникновенная парочка – им бы похороны устраивать, а не вечеринки.

– Покажите нам территорию, и мы приступим, – предложил Аркалли.

Калеб провел их по комнатам. Аркалли выбирал место для стола и для бара. Официанты с подносами не предусматривались – так выйдет дешевле, и больше места останется для гостей. Аркалли решил готовить на веранде – «дождя уже не будет, как, по-вашему?» – а напитки выставить в гостиной перед телевизором.

Изгнанный из собственного патио, Калеб уединился в кабинете. Сел за стол – ненадолго. Во время вечеринки кабинет тоже станет общедоступным, и нужно заранее уничтожить все улики. Калеб пошарил на полках. Убрал все со стола. Выдвинул ящики. В верхнем правом обнаружилась скверного качества порнография сороковых годов: красотка в чулках и подвязках связала другую такую же мадам и хлещет ее бельевой веревкой. Клэр Уэйд, его звездочка, подарила картинку Калебу в день премьеры «Венеры в мехах». Заглянет ли Клэр к нему сегодня, или она тоже покинула его?

Только нижний ящик запирался когда-то, но Калеб потерял ключ. Открыв ящик, он достал блокнот на пружине. Открыл и пролистал – его странные опыты, упражнения в ремесле или попытки обрести душевное здоровье. Тринадцать исчерченных карандашом страниц. Оден [88]88
  Уистан Хью Оден (1907–1973) – англо-американский поэт, драматург и критик.


[Закрыть]говорил, что любому человеку приятен вид собственного почерка и запах своих газов, но Калебу и то, и другое было отвратительно. Выглядит, как набросок пьесы, но это не пьеса. «Разговор с покойным дружком». О да, это их заведет!

Он хотел вырвать страницы, но рука не поднималась. Рано еще. Показать доктору Чин? Или просто рассказать, чем он занимается по вечерам? Калеб засунул блокнот обратно в ящик, прикрыл картинкой с садомазохистками, а на самый верх положил словарь Вебстера. При виде словаря любопытный зевнет и задвинет ящик.

Телефон. Калеб снял трубку.

– Доброе утро, котик! – заворковала Айрин. – Проверка связи. Джек еще здесь? Симпатяга, а? Был журналистом, потом актером, а теперь – повар. Джек-на-все-руки. Можешь мне поверить, он настоящий профи. Я только хотела убедиться, что ты в последний момент не струсил и не прогнал его.

– Я подумывал об этом.

– Знаю, знаю. Расслабься, дорогой. Твой день рождения. Расслабься и получай удовольствие.

– Мой день рождения. Имею право рыдать, если захочу. Ну вот, ну вот. Чувство юмора тебе никогда не изменяет.

– Ты-то не заглянешь? Я сегодня такой хрупкий, прямо фарфоровый. Весь на иголках, словно перед премьерой.

Чего ты нервничаешь? Это же праздник. Соберутся друзья.

– Не знаю, что меня так пугает. Просто давно людей не видел, наверное.

– Сходи, прогуляйся. Пообедай с каким-нибудь приятелем. С сестрой, еще с кем-нибудь. Сними напряжение.

– А ты? Давай, приглашу тебя.

– Извини, не могу. Загляну попозже, часа в три. Продержишься до тех пор?

– Конечно. – Он с трудом перевел дыхание. – Знаешь, пока мы не заговорили об этом, я и не замечал, что схожу с ума.

– Значит, не стоит об этом говорить. До скорого. Пока.

Калеб положил трубку и так и остался сидеть возле телефона, делая один глубокий вдох за другим, пытаясь понять, что с ним такое. И правда, волнуется, словно перед выступлением.

В гостиной заговорил телевизор. Елена обычно включает его, чтобы не так скучно было убирать. Рестораторы перестали хлопотать – похоже, всех заинтересовало происходящее на экране.

– Генри Льюс! Ого-го! Поверить не могу, что заполучила вас на свою передачу!

– Мне здесь нравится, Рози.

– Ребята, этот парень – классный актер. Генри Льюс – Гамлет своего поколения.

– Увы!

– Разве это плохо?

– Наверное, лучше, чем быть Кориоланом своего поколения.

Поскольку аудитория откликнулась лишь вежливым смешком, Рози постаралась расхохотаться погромче.

– «Кориолан» – второстепенная пьеса Шекспира, – пояснила она. – Говорю это для тех, кто, как и я, считает Шекспира одним из дружков Гвинет Пэлтроу. А вы видели этот фильм – «Влюбленный Шекспир»?

– Да. Мне очень понравилось.

– А что привело вас на наш берег Трескового озера? Вы же здесь играете не Шекспира, а в самом что ни на есть американском мюзикле.

– Главное – играть, Рози. В пьесе Барда, в Бродвейском мюзикле, в рекламе мыла. А потом, Ромео я уже сыграл, и Гамлета тоже. У Шекспира не осталось для меня ролей, пока я не состарюсь настолько, чтобы сыграть Лира.

– Ну, этого нам еще ждать и ждать, верно?

– Вы слишком добры.

– Значит, это и есть ваша заветная мечта? Сыграть короля Лира?

– А может быть, Просперо в «Буре». Мы, шекспиров-цы, делимся на две категории: одни надеются дожить до того дня, когда им удастся сыграть озлобленного старого глупца, другие хотят сыграть мудрого старика.

55

Генри улыбался. Генри подмигивал. Чесал за ухом. Свойский, простой, совсем не то, чего она ожидала. Даже галстук не надел.

Сидя у себя дома в Биконе Молли Дойл, как всегда поздним утром в будний день, смотрела передачу Рози О'Доннел. Закончив домашние дела, она получала право на удовольствие: присесть перед телевизором с чашкой растворимого кофе. Молли ушам своим не поверила, когда Рози назвала имя сегодняшнего участника программы. Генри Льюс, босс ее дочери. Сегодня он обещал прийти на вечеринку к ее сыну. Тесен мир, кивала головой Молли, очень тесен.

– Насколько я понимаю, вы – страшный злодей, – продолжала Рози. – Будете сниматься в роли этого монстра Гревиля. В фильме по роману-бестселлеру.

Аудитория дружно ахнула.

Генри – Молли уже мысленно называла его «Генри» – усмехнулся.

– Да-да. Я уж постараюсь, чтобы меня все возненавидели.

– Разве можно ненавидеть вас, Генри?!

– А вот посмотрим, – коварно мурлыкал он.

– О-о-о, – протянула Рози, округлив глаза, как бурундук, и воздев руки к потолку. Рекламная пауза.

Нет, Генри Льюс вовсе не высокомерный и холодный англичанин, каким его представляла себе Молли. Болтает о Шекспире, словно это – современный популярный автор. Рози он явно нравился. Но Рози и сама востра, не хуже Джесси. Наверное, потому-то Молли так нравилась передача Рози О'Доннел – ведущая напоминала ей дочь, только Рози была толстомордой и счастливой.

Закончилась реклама, Рози вновь появилась на экране, но Генри с ней не было. Молли пожалела, что отказалась от приглашения Калеба, а то бы познакомилась сегодня с Генри и сказала ему, каким душкой он выглядел на экране.

– Это все на сегодня, друзья! – возвестила Рози. – Позвольте еще раз поблагодарить наших сегодняшних гостей. Да, чуть было не забыла: Генри сейчас играет в «Томе и Джерри» в театре «Бут». Мы снова встретимся в понедельник. У нас в гостях будут Майра Сорвино [89]89
  Майра Сорвино (р. 1967) – актриса, дочь актера Пола Сорвино.


[Закрыть]и ее потрясающий отец.

Молли выключила телевизор и пошла в кухню приготовить поесть. Нужно поработать в саду. Земля наконец просохла после затяжных дождей.

Тесен мир, повторила она, открывая банку консервированного супа. Она знакома с людьми, которые дружат со знаменитостями. Ее родные дети вращаются в этом кругу.

Почему она отказалась прийти на день рождения к сыну? Ведь он приглашал.

Положим, Калеб не очень-то хотел, чтобы она пришла. Из вежливости пригласил.

Но они оба, Калеб и Джесси, подначивали ее. Говорили, будто она отказывается только потому, что боится города. Глупости какие! Это она-то боится города?! Да она выросла в Квинсе. Чем ей страшен Нью-Йорк?

Вот бы пойти! То-то у детей вытянутся лица. Полтора часа на электричке. Заглянет на минутку, осмотрит роскошные апартаменты Калеба, познакомится с пресловутым боссом дочери, покажет им обоим, как сильно она их любит – и домой. Вернется к девяти, от силы к десяти.

Вперед, приказала себе Молли. Не надо звонить. Сделай им сюрприз. А если она в последний момент передумает, по крайней мере, никто не узнает и дразнить не будет.

Вымыв посуду, Молли поднялась наверх, чтобы выбрать костюм – не слишком роскошный, но стильный. Вот и еще одна причина не ездить в город: она не знала, что надеть. Мода меняется так быстро.

Однако Молли не из тех, кто легко сдается. Нашлась симпатичная шерстяная юбка, к которой любая блузка хороша. А вот и подходящая, в меру нарядная рубашка. Серьги. Хорошие, без претензий, серьги – в них она будет выглядеть мило и не по-стариковски.

Так постепенно Молли собиралась, стараясь не обращать внимания на трепыхание в животе, на холодные и влажные ладони. Теплый весенний день, а руки превратились в ледышки. Присев к туалетному столику, Молли старательно расчесала волосы. Хорошо, побывала на неделе у парикмахера, а то бы сидела дома со своими седыми волосами. Ну, ты и трусиха! – обругала она себя. – Чего ты, собственно говоря, боишься?

Собралась, наконец. Молли спустилась на первый этаж. Трепыхание в животе сделалось болезненным, словно там порхали ледяные бабочки. Прихватив ключи от машины, дожидавшиеся в специальном блюдце на столе, Молли попыталась убедить свое тело в том, что эта поездка ничем не отличается от заурядного похода в супермаркет. Тело должно слушаться, черт бы его побрал. Не в голове беда, а в этом глупом теле. Прижимая к груди черную кожаную сумочку, Молли задумалась на миг, и кое-что вспомнила. Она вернулась в спальню и вынула из прикроватной тумбочки один очень нужный ей предмет. Это было глупостью, но с ним она чувствовала себя спокойнее. Вроде как сунула в сумочку кроличью лапку на счастье, безобидное суеверие, только и всего.

Молли доехала до станции, прошла от парковки к кассе, а оттуда на платформу, не оставив себе времени для колебаний.

День выдался на редкость ясный. По ту сторону реки такой зеленый, опрятный, виднелся Ньюбург. Скоро три. Время бежит! Подъехала электричка. Молли вошла в нее, уговаривая себя: это же поезд, а не самолет.

Ей уже не было страшно. Да и боялась она собственных страхов, боялась впасть в панику. Теперь все будет в порядке.

И пассажиры вроде ничего. В другом конце вагона сидела седовласая дама, на вид – сверстница Молли, читала книгу в твердом переплете. Надо было и ей взять с собой чтиво. Детектив помогает скоротать время лучше, чем сигареты. За окном сверкала и переливалась река. На другой стороне вздымались горы. Долина Гудзона – красивое место, не правда ли?

Тысячу раз ездила Молли на этой электричке, но с тех пор прошло много лет. Когда же она последний раз выбралась в город? Год тому назад? Десять лет? Припоминались только субботние поездки с детьми в город за обновками. Калебу сейчас сорок, так что же выходит – двадцать пять лет?Нет, конечно же, она бывала с тех пор в городе. Просто те поездки с детьми – самое приятное воспоминание. Центр Рокфеллера перед Рождеством, весной – Пятая улица. Иногда они заходили в собор Святого Патрика, но Молли в детстве перекормили религией – всезнающие священники, рыба по пятницам, жития святых – детей она решила уберечь от всего этого. Вместо церкви она водила их в театр. Они вместе смотрели «Хелло, Долли», «Нет, нет, Нанетт», «Причуды» и даже «Сало». [90]90
  Бродвейские мюзиклы


[Закрыть]Джесси была еще маленькая, но танцы и музыка возбуждали ее не меньше, чем брата и мать. Как хорошо им было втроем! Отец сидел дома. Бобби терпеть не мог Нью-Йорк. Слишком долго проработал в городе, видел только темную сторону – места преступления и зал суда. Для него Нью-Йорк перестал быть Изумрудным городом, каким казался в юности.

Молли выросла в Квинсе, в Саннисайд, крошечном ирландском поселке ханжей, снобов и вездесущих тетушек. Она мечтала перебраться в большой, свободный мир Манхэттена, а вместо этого вышла замуж за Бобби Дойла и обрела мирную жизнь в пригороде – сперва на Лонг-Айленд, а потом в северном пригороде – Биконе. Только богачам по карману город. Но она наезжала порой, брала с собой детей.

А потом перестала приезжать. И не сообразить, как и почему. Надоело? Дети выросли, стали ездить в Нью-Йорк сами, а ее никто не звал? Или ее напугали бесконечные преступления, о которых твердили газеты, и теледикторы, и приятели Бобби? В семидесятые годы все начало разваливаться на куски. Нью-Йорк сделался небезопасен для старой леди.

Но это же абсурд! Не боится она Нью-Йорка! Она любит Нью-Йорк! Скучает по нему. Просто до сих пор не было повода съездить.

Поезд проезжал через Бронкс. За окном потянулись новостройки, уродливые кирпичные коробки, битком набитые людьми. Ни один человек, будь он черный или белый, не должен жить в таких условиях. Ближе к рельсам жались старые, пяти-, шестиэтажные дома, смотрели мертвыми глазами пустых окон. Наплыла огромная физиономия, выведенная яркими красками на рассыпающейся стене. Казалось, на безлюдных улочках вот-вот взвоет полицейская сирена, но нет, ни звука, только перестук колес под полом вагона.

Поезд нырнул в туннель. Сердце билось все чаще. Успокойся, велела она себе. Твой родной город, город, где живут твои дети. Бояться нечего.

Лампы в вагоне замигали и погасли. Они вынырнули навстречу убогому электрическому свету фонарей. Люди начали потихоньку собираться. Поезд остановился.

Перебросив ремешок сумки через плечо, Молли вышла вместе со всеми из поезда и поднялась по пандусу.

И вот она снова в городе своего детства. В те времена все носили шляпы, и Центральный вокзал был крупным транспортным узлом. Надо же, потолки по-прежнему красят в небесный свет и звездочками украшают. Молли шагала через огромное помещение вокзала, чувствуя себя более уверенной, словно к ней вернулась молодость и вся жизнь впереди. И тут она заметила, что люди вокруг разговаривают сами с собой.

Не сумасшедшие старые негры, каких она видела двадцать лет тому назад – белые, хорошо одетые мужчины и женщины непрерывно общались с новомодными маленькими телефонами. Что-то вроде транзисторов, а у некоторых вообще один только провод с наушником. Они говорили, говорили, говорили. Говорили-говорили-говорили. О чем можно столько болтать? Неужели им всем есть, что сказать друг другу?

Молли фыркнула, поражаясь чужой глупости. Машинально сунула палец себе в ухо и громко заговорила: «Алло? Только что сошла с поезда. Я на Центральном вокзале. Не поверишь, сколько тут народу. Как в старые времена».

Никто и внимания не обратил на сумасшедшую старуху, общающуюся с собственным пальцем.

– Чего ты боишься? – спросила она свой палец. – Замечательный город. Жизнь так и кипит. А ты, Молли Дойл, ты – спятила.

Убрала руку от уха и рассмеялась. Пошла дальше упругим шагом. Вот она полюбуется на физиономии своих многомудрых детишек, когда те увидят: трусиха-мать выбралась-таки на их праздник.